Аннотация: Стоять ли молча, равнодушно и безразлично в стороне, когда Мечту за горло душат и гибнут города в огне? И возникает слово - НАДО...
10.
PARABELLUM . . . (1.)
1."Si vis pacem - para bellum!" ("Хочешь мира - готовься к войне!" (лат.))
В небе над отстроенной до конца в самую первую очередь тонкой высокой штабной башней орбитального космодрома медленно поворачивалась огромная объёмная карта-глобус. Она была видна со всех сторон города и даже из-за его пределов. Яркими, мерцающими разноцветными линиями на нём были обозначены маршруты двадцати трёх различных экспедиций, которые сейчас двигались по просторам Сапфира - тут и там. Линии казались неподвижными... но если смотреть по утрам каждый день, то становилось ясно, что это не так. Они двигались. Одни медленней, другие быстрей, иногда вообще замирали на какое-то время... но - двигались. А многие дети уверяли, что замечают настоящее движение - достаточно только постоять подольше и посмотреть повнимательней. Конечно, мало у кого на это хватит терпения, особенно - у детей... особенно если учесть, что, если смотреть долго, то становится обидно: ну почему, почему они там - без меня?! Это взрослым легко утешаться своей работой. А тут - чем утешишься, если цветные линии неуклонно ползут по горам, через леса, и даже на опасные и ну совершенно неизведанные острова в бурном океане уже выползли?! Без тебя?! Тем более - временами в шаре всплывали кадры передаваемых экспедициями съёмок или голографии оттуда же... Настоящее издевательство!..
...В новеньком, стоящем фасадом прямо на тротуар, доме восемь дробь один по улице Красных Зорь было настежь распахнуто большое окно второго этажа. В окне на широком удобном подоконнике ногами наружу сидел, по-хозяйски потеснив в стороны цветочные горшки, длинноволосый загорелый мальчишка. На мальчишке были расстёгнутая рубашка от пионерской формы, повязанный прямо на шею алый галстук и мятые пионерские же шорты. Болтая ногами и сам себе бурно дирижируя, он оповещал звонким голосом не только эту, но и все соседние улицы о том, что -
- Шёл мудрец по лесной дороге,
Рядом важно вышагивал мальчишка,
Нёс он в сумке перо, свирель да книжку,
Напевал слова прошлого урока:
"Снип-снап-снурре,
Крибле-крабле-бумс!
Снип-снап-снурре,
Крибле-крабле-бумс!" (1.)
1.Стихи Валентины "Ленты" Ососковой.
На каждом "бумс!" Женька - а это, конечно, был он - внушительно стукал пяткой - поочерёдно левой-правой - по ещё не до конца обшитой стене. Ему совершено наплевать было, что слушает вся улица - тем более, что вся улица на самом деле слушала, слушала с удовольствием и, надо сказать, гордилась тем, что у них живёт мальчишка, оставивший ради планеты, которую люди уже считали своей, знаменитую школу в столице Империи.
Куда опасней было то, что развалится дом... У Женьки давно вошло в привычку, если было хорошее настроение и если вечером он сам был дома, садиться вот так вот на подоконник и "работать репродуктором", как он это в шутку называл. Дом спасало только то, что по вечерам Женька бывал у себя не так уж часто.
Но сегодня как раз был, хотя и совсем недавно прибежал, если правда. Сидел себе на подоконнике, распевал во всё горло, с особенным наслаждением не следя за оттенками нот - и смотрел, как медленно садится за густо-синий горизонт ставший большим и совсем уж неярким к вечеру Огненный Волк. На фоне алого диска неспешно летел грузовой вертолёт, тащащий ажурную, похожую на детальку от конструктора, мостовую ферму. При виде этого - и панорамы вечернего города - настроение у Женьки сменилось с беспечно-весёлого на гордо-патриотичное, он вспомнил, что скоро День Жатвы (1.) - и улицу огласила новая песня:
1.День Жатвы - 25 августа. Символический день начала уборки урожая.
- Благодарю за щедрость лето,
Зерно к зерну - и каравай...
Вот снова август на рассвете
Ведёт пшеницы караван.
Хлеб поднят сильными руками,
Напоен солнечным огнём
И о прошедшем лете память
Есть даже в зёрнышке одном... (1.) - но на этой строчке Женька немного загрустил, потому что лето всё-таки начало кончаться, если так можно сказать. Он замолчал и стал просто рассматривать город - скользил взглядом, как по живой карте, нигде особо не задерживаясь.
1.Стихи В.Фирсова.
Как и все новорождённые города землян на других планетах, Русское Поле ещё не имел своего лица. Это потом появятся памятники (пока был только один - практически обязательная по традиции "закладная плита", на которой перечислялись все новопервопоселенцы), возникнут местные достопримечательности, которые станут знаковыми в истории города, даже дома обретут свои "физиономии" в зависимости от вкусов хозяев. А пока вдоль ровных улиц (ещё в основном не получивших названий - хотя кое-где уже начались самодеятельные конкурсы по придумыванию таких, а кое-где, как мы видим - уже и закончились) в основном быстро росли жилые дома.
Ни Женька, ни его мама не имели особого вкуса к архитектуре. Но оставленный на Земле дом хотелось воспроизвести до мельчайших мелочей, и подобные проекты имелись. И это только кажется, что построить дом своими руками невозможно и остаётся только жить в палатке - старая пословица про глаза и эти самые руки не утратила актуальности ни на йоту. Тем более что, стоит взяться за дело, как потихоньку-полегоньку словно бы из ниоткуда появляются ненавязчивые доброхотные помощники. Ну, такова традиция землян - помогать друг друга, а отдохнуть как следует можно и потом. А то ведь как-то некрасиво пить чай с бубликами на достроенной наконец-то веранде, да любоваться на закат, если рядом корячатся на стройке соседи - особенно если соседи-то эти - женщина и мальчишка. А тут уже и до знакомства-соседства недалеко...
Жилые дома на Земле давно уже не строились из "мёртвых" материалов - камня, бетона или кирпича. Дерево, древопластики, земляной модификат самана были признаны самыми лучшими материалами для такого строительства. На Сапфире в данный момент самым доступным и понятным было дерево. Дом Самойловых, да и почти все дома на улице, тоже был выстроен из него - из толстых красноватых на спиле стволов, которые долго давали лёгкий аромат яблока.
Русское Поле восточной окраиной выходил на несокрушимое, с гранитной утёсной подложкой, плато, ниже которого на двадцать метров расстилалась грандиозная восьмикилометровая ширь Медведицы - с еле видным левым берегом и заманчивой цепочкой зелёных островов в двух километрах от берега правого. Почти все жители столицы были уверены, что этим островам просто-напросто суждено стать любимым местом отдыха горожан. Но пока что туда перебирались от случая к случаю редкие упёртые энтузиасты - остальные лишь любовались на острова вечером, после работы. Правда, по реке уже шлёпал нарочито стилизованный под старинную старину колёсный пароходик "Том Сойер" - прогулочный и экскурсионный (и, конечно, ни на каком не на угле, хоть и с трубой - колёса вращал самый обычный вихревик).
На западной окраине под медленно вращающимся "экспедиционным" глобусом рос орбитальный космодром - вместе с аэропортом и причалами дирижаблей. А с востока и с запада в непроходимые лесные чащобы уже устремились линии опор струнника.
Ну а дальше на запад, за космодромом, возводились здания комплекса ПКО - противокосмической обороны...
...Справа от Самойловых жила большущая семья Колывановых - они собирались заниматься рыбной ловлей и открыть небольшой заводик. У Колывановых в числе десятка детей были и Женькины ровесники, двоюродные брат и сестра, Сашка и Сашка (так получилось, а может - родители решили пошутить...). Слева - молодая пара Семериковых: он - пилот гражданского корпуса, она с удовольствием сидела дома в ожидании первого ребёнка. А через дорогу жили первые здесь знакомые Филькины, тоже немаленькая семья, помешанная на средствах передвижения; там тоже был Женькин ровесник, тот самый Алёшка, с которым Женька познакомился в первый день на Сапфире. Других соседей Женька ещё только-только запоминал, хотя почти со всеми ребятами со своей улицы перезнакомился быстро. Они вместе помогали друг другу с домами и участками, работали в охотку на постройке школы, совмещённой с молодёжным центром, устраивали вылазки в лес, играли во всё подряд, для чего не нужно было особых зданий и заранее договорились, что у них будет общий пионерский отряд - только названия пока не придумали, да и потом - название должно утверждаться на совете дружины, а дружина ещё не оформилась толком. Зато уже был небольшой хор "Голос планеты", и Женька после некоторых колебаний в него записался. Хор успел выпустить в эфир пару выступлений, причём не только на планету, но и на 22-ю Луну. В общем, жизнь налаживалась, и Женька даже немного сердился иногда - самая обычная жизнь, ничего "такого", "космического"...
...Но Женька скучал по Илье и Вальке.
Казалось бы, это просто нелепо - они были знакомы чуть больше недели и вот уже почти больше месяца не виделись иначе как на экранах связи, ну а эти разговоры "не получались", хоть убей, выходило какое-то мычание вперемешку с односложным вяканьем. И тем не менее - он скучал. Очень. Особенно - стоило об этом задуматься в свободное время.
Он вздохнул и грустно уставился на как раз зажёгшуюся вывеску кооперативного магазина. Магазин стоял на соседней улице, Женька в него часто бегал - потому что это было ближе всего и потому что там было интересно. Как будто в другой стране. Как и любой житель какого-то определённого места, Женька привык к тому, что видит в магазинах в общем-то похожие товары с хорошо узнаваемыми ценниками, эмблемами, наклейками... Великий Новгород, где он учился, отличался, конечно, от родного Тамбова, но Женька и к нему привык. А тут в не очень-то большом помещении разбегались глаза.
Ясное дело, никто не будет возить в колонию с Земли продукты, одежду - да вообще ничего, что нельзя произвести на месте. А торговать с наценкой тем, что не сам производил, строго запрещалось. Точно так же, как брать процент по кредитам и долгам. И за то, и за другое полагалась смертная казнь, но эта статья "лежала" практически без дела уже много-много лет.
Государство в процесс торговли практически не вмешивалось, и государственных магазинов было очень мало. В основном магазины были кооперативными - принадлежащими каким-то организациям или общинам. Немало - частных. Некоторые магазины - в основном большие - принадлежали добывающим компаниям, одновременно вёдшим торговлю; в Русском Поле стояли два таких - вездесущей Русской Колониальной Компании, конечно. И везде в общем-то поражало обилие новых наклеек и разных-всяких фокусов ума и рук поселенцев.
Конечно, позже этот поток подсхлынет. Обязательно. Люди потихоньку-полегоньку как бы сами собой оставят на самом деле нужное, полезное или интересное. Но пока от новизны и почти смешного сверхразнообразия разбегались глаза. На Земле уже давным-давно не было рекламы как способа навязать товар и никто не имел права (да и не пробовал уже много-много лет) сообщать преувеличенные, непроверенные или лживые данные о товаре, который рекламировал - реклама стала тем, чем должна была быть: не красивой назойливой ложью, а точной и чёткой информацией о чём-то новом. Но никто не запрещал, например, на здоровенную пятилитровую банку с консервированной рыбной солянкой налепить цветной портрет гордого рыбака-производителя на фоне здоровенной рыбины под голографической надписью -
СОЛЯНКА ВЫСШИЙСОРТ
И такое встречалось сплошь и рядом - невинное хвастовство своей хорошей жизнью на новой планете, смешанное с желанием дать окружающим людям что-то новое, интересное, вкусное, нужное... да просто - красивое. Иное воспринималось землянами как глупость, дурной тон, а то и - преступление, причём опасное. И, к счастью, исключительно редкое.
Три года назад Землю буквально потрясло получившее огромный резонанс событие. В русском секторе Информатория был выложен слегка переделанный старый рекламный ролик, в котором мальчик лет 12-14 сообщал: "Я зарабатываю в Сетях 120 рублей в день и забил на учёбу. Хочешь знать, как?!"
Восстановивший ролик и выложивший его был казнён в газовой камере через двое суток после выкладки. Приговор гласил: "За попытку использовать свободу информации в нашем обществе для морального растления подрастающего поколения, суть которой не могла приговорённым не осознаваться и, следовательно, была совершена осознанно и злонамеренно."
Ролик не стали убирать сразу. Было предложено высказываться детям и подросткам; предполагалось, что в случае их негативной реакции на приговоры и его исполнение Император совершит самоубийство, поскольку пошёл против воли будущего Империи. За три часа ленту сообщений засыпали десятки тысяч посланий. Среди них семь звучали в русле "приговор был слишком жесток, разместившего следовало наказать исправительными работами..." Остальные, различаясь тональностью, оказались однозначными: разместивший был дрянью. Сам ролик посмотрела всего пара сотен человек и никто не скачал. На слегка провокационный вопрос ведущего ленты, разумно ли осуждать то, что даже не посмотрел, последовал новый, немногим меньший, вал ответов: сама формулировка рекламы подразумевает, что это - мерзость; тот, кто на самом деле хотел бы дать детям подработку, не апеллировал бы к низменным чувствам - лени и жадности.
Вот так...
...Женьке вдруг захотелось сбегать в магазин и купить там... чего-нибудь к вечернему чаю, там всегда была свежая выпечка самого разного вида. Кстати, в здешних магазинах в отличие от земных ничего не было бесплатного - это слегка удивило и даже немного напугало Женьку. Он привык к бесплатному хлебу, школьной и пионерской форме, проезду в транспорте - да много к чему! Но напугало только сперва: оказалось, что почти все продукты намного дешевле, чем на Земле, а жалованье мамы - намного больше. Купюры и монеты ворохом лежали в прихожей на полке над обувью. Оплата кое-каких коммунальных услуг и участия в кооперативных программах производилась автоматически - и практически всеми деньгами распоряжался Женька. За исключением воскресных дней, когда Мрия Евгеньевна отправлялась на рынок-ярмарку - и без покупок оттуда не приходила...
Женька решил, что всё-таки стоит сбегать. Он совершил кувырок назад в комнату и, на бегу застёгивая нижние пуговицы у рубашки, сбежал по лестнице. Обуваться ему не хотелось совершенно. В своей жизни Женька редко бегал босиком "просто так" - в Тамбове это было не очень принято, а тут оказалось можно и ни у кого не вызывало удивления, видимо, подсознательно: колония, дикость, свобода и всё такое. Тем более, что скоро уже осень (Женькина рука огорчённо замерла над полкой с деньгами), потом - зима, а дальше... дальше, наверное, ему самому станет неудобно так ходить. Четырнадцать лет - это четырнадцать лет. Там уже и пятнадцать здравствуйте...
...Бим встретил своего хозяина радостным гавканьем. В жизни пса наступила полоса непрерывной радости - он жил рядом с очень интересным, незнакомым лесом, а молодой хозяин всё время был где-то рядом и никуда не собирался уезжать, как он это часто делал раньше. Женька не смог пройти мимо - опустился на колено и, взяв Бима за уши, стал тереться носом о его нос, строго спрашивая:
- Ты где опять был весь день?! Тебя там сожрут, а я что - переживать должен?! И вообще - ты должен двор и дом сторожить, вдруг... враги, - с сомнением закончил Женька, выпрямляясь.
И увидел, что на улице появилась мама. Она возвращалась домой, и по её походке Женька понял: опять устала. Женька бесшумно подошёл к новенькому забору и, опершись на него руками (забор был по живот если исключить высокие столбы с фонариками наверху), строго спросил:
- И где вы были допоздна, товарищ Самойлова?
- Ой, - женщина вздрогнула, замерев перед самой калиткой. - Напугал.
- А что делать, если ты родного сына не видишь в упор? - сурово спросил Женька. - А я, между прочим, за чем-нибудь вкусным собрался бежать. Для тебя.
- Пошли! - обрадовалась Мрия Евгеньевна, вешая сумку на калитку. - Ой, я правда так устала, пройтись хочется... да просто потому, что сидишь, сидишь, сидишь...
- Тебе разонравилась твоя работа?! - искренне ужаснулся Женька, выходя на улицу. Мрия Евгеньевна тоже испугалась:
- Нет, что ты! Просто очень много нужно запустить с самого начала. А это сложно и тяжело. Ничего, когда всё заработает... Женя! Ты почему босиком?!
- Я кеды потерял, - грустно ответил Женька, беря мать под руку. - Представляешь... мы только на минутку отвернулись, когда купались, я вылез, а их нет. Как думаешь, это в ком-то атавизмы взыграли, или просто они сами ушли? А что, погода хорошая...
- Женя, не морочь мне голову! - рассердилась Мрия Евгеньевна. - Ты что, правда потерял кеды?!
- Я их забыл, - признался Женька, ничуть не пугаясь. - Под кроватью. Пришёл, залез на подоконник, а их кинул... неудачно. Под кровать. И забыл... Мам, а что ты хочешь к чаю?
Мрия Евгеньевна тяжело вздохнула, остановилась, и, нагнув Женьку ладонью в затылок, от души хлопнула другой рукой сзади по шортам. Женька печально ойкнул, за забором, мимо которого они проходили, одобрительно поддержали:
- Отакот!
- И возвращаясь к теме чая, - Женька снова взял мать под руку. - Там сейчас должны привезти булочки. И ещё можно взять что-нибудь, чтобы ты завтра утром нормально поела, а мне нужно какие-нибудь бутерброды - потому что мы с утра идём на стройку, и ещё мне поручили купить большую флягу сока на всех...
Мрия Евгеньевна послушно кивала...
...Магазин работал допоздна, до полуночи. Внутри было пусто - в смысле, не имелось покупателей - но две весёлые женщины, видимо, сёстры (Женька их видел много раз, но пока не запомнил, кто они, где живут и как их зовут) ловко сгружали через специальное окно с лёгкой тележки прямо на прилавок ячейки с горячими сдобными булочками, одновременно успевая атаковать дежурного продавца шуточками и подначками - тот еле отбивался и явно проигрывал по очкам, а появлению Самойловых очень обрадовался - как спасению.
Под шуточки сестёр, которые явно никуда не торопились, мать и сын купили полный пакет маленьких булочек с ягодной начинкой - новинка, ягоды были местные и "пока ими ещё никто не отравился, но если что, то постарайтесь зафиксировать ощущения", как посоветовала одна из женщин, которую в этот момент Женька и вспомнил: Лысенко, она у них будет вести химию. Женька купил пятилитровую флягу лимонного сока - из экстракта, конечно - шесть упакованных бутербродов с копчёной ветчиной и лоток макарон по-флотски. Мрия Евгеньевна сделала жалобное лицо, но Женька строго ответил:
- Завтрак - очень важная вещь. Это все знают. Подожди, я сейчас деньги отдам...
...Назад тоже не очень спешили. Совсем стемнело, насколько это может быть приложимо к местной ночи. Тут и там горели огоньки в домах и дворах, слышался лёгкий шум - как правило, его производили некрупные шустрые детёныши вида "homo sapiens sapiens", которые считали, что как раз это время суток лучше всего для самых таинственных и интересных игр. На полдороге - как раз когда мама начала рассказывать Женьке, что сегодня было смешного на службе - их встретил Бим, и Женька примостил сумки с булочками и прочим - кроме сока - ему на спину вроде вьюка. Бим с вожделенным сомнением оглянулся на вкусно пахнущие предметы и решил, что, если отнестись к делу ответственно, то ему тоже что-нибудь перепадёт...
...Пока Мрия Евгеньевна приводила себя в порядок, Женька накрыл на стол. Биму и правда досталась одна булочка, он оскорбился и ушёл на улицу к знакомым собакам. Наверное, жаловаться на хозяев. Но огорчиться и раскаяться Женька не успел - пришла и села за стол мама, которой он тут же налил чаю. Мрия Евгеньевна с удовольствием смотревшая на сына, благодарно кивнула. Потянулась за булочкой, помедлила и сказала жалобно:
- Я растолстею.
- У тебя работа тяжёлая, все калории в дело пойдут... - и Женька, усевшись напротив, заглотил булочку, подумал и вдруг спросил: - Мам, а почему ты снова не выйдешь замуж?
- Ты этого так хочешь? - слегка удивилась Мрия Евгеньевна опустив надкушенную булочку.
- Ну... - Женька пожал плечами. - Это же для тебя. А я не был бы против, честное слово! Я уже не маленький. Злые отчимы, в конце концов, только в книжках бывают. И в кино про старину.
И оценивающе глянул на мать.
Мама была красивой. Женька уже умел смотреть на женщин отстранённо, и мог сказать точно: мама - обычная русская женщина, земная женщина. То есть - красивая женщина. наверное, он бы всё это как-то высказал и сформулировал - но мать, по-прежнему смотревшая на него, тихо добавила:
- Я люблю твоего отца, сынок.
Женька вздохнул и кивнул. Секунду казалось, что он больше ничего не спросит - но нет.
- Владимир Михалёв? - жадно допытывался Женька, поставив локти на стол.
- Да... Владимир Владимирович Михалёв... - мать, кажется, на этом хотела остановиться, но всё-таки продолжала: - А голос у тебя - от деда, отца отца. Я его, правда, сама не видела... только на снимках. Да и похож ты больше на деда, Валя... Он был родом из Семиречья - тогда там ещё была своя республика... И в вашей школе учился. Был певцом... не сверхзнаменитым, но известным...
- Мам... а что с ним... ну, то есть, с отцом... случилось? Он что... бросил нас?
- Нет, Валь. Твой отец был очень хороший человек. Очень хороший. И никого он не бросал... он... - она не договорила, только немного куснула губу.
- Значит, у меня есть на Земле родня? - настаивал Женька. Он видел, что разговор матери неприятен, но этот вопрос не мог не задать.
- Да... его близкие... Женя, сынок, - глаза мамы и её голос были умоляющими, - ты пожалуйста прекрати этот разговор. Не надо, а?
- Да, конечно, - Женька смешался и покраснел. - Извини.
- Это ты... - мама не договорила. - Налей мне ещё чаю. И булочки очень вкусные.
- Я уже понял, - сообщил Женька и заглотил вторую булочку. И улыбнулся маме.
А про себя повторил: "Владимир Владимирович Михалёв."
* * *
А в трёх сотнях километров на юго-восток от столицы всё ещё не спал и пока не собирался спать Валька Лагунов. Только что закончился длившийся почти три часа и больше похожий на ссору большой видео-совет юных, чтоб их старинные черти драли, селекционеров, на котором решили, что для физического мордобоя на Новый Год все соберутся в столицу - кто победит в честной схватке, тот и будет прав. Речь шла об адаптации земных пород к местным условиям и большом пионерском питомнике, который намеревались коллективно строить опять же недалеко от столицы. Три основные группировки уже успели поименовать друг друга "пни дубовые", "сосновые чурбаки" и "липовые липы". Валька относился к чурбакам, что его несколько нервировало, и сейчас, устроившись прямо у входа в питомник, где зеленели над тщательно обработанной ровной почвой зелёные колючие метёлки, он просматривал присланные союзниками данные по селекции и околоселекционых проектах прошлого - Лагунова дружно решили выдвинуть главным докладчиком на столичном мордобое. Он так опешил, что даже не смог отказаться, а теперь уже было поздно.
С южного материка, из автономии Ратенау, один из сыновей герцога фон Риттерхорна, Раймар, прислал большущую папку с историческими сведениями о попытках решить проблемы селекции ложными методами. К будущему докладу это не имело прямого отношения - речь шла о пищевой селекции - но документы были очень интересными и удачно скомпонованными. Валька увлёкся изучением после того, как в самом начале первого же документа наткнулся на знакомые с раннего детства фамилии Вавилова и Лысенко (1.).
1.ВАВИЛОВ Николай Иванович (1887-1943), российский генетик, растениевод, географ, создатель учения о биологических основах селекции и центрах происхождения и разнообразия культурных растений. Организовал ботанико-агрономические экспедиции в страны Средиземноморья, Северной Африки, Северной и Южной Америки, установил на их территории древние очаги происхождения и разнообразия культурных растений. Собрал крупнейшую в мире мировую коллекцию семян культурных растений, заложил основы госсортоиспытания полевых культур. Обосновал учение об иммунитете растений, открыл закон гомологических рядов в наследственной изменчивости организмов. Автор концепции линнеевского вида как системы. Инициатор создания многих научно-исследовательских учреждений. Член ЦИК СССР (1926-1935), президент Всесоюзного географического общества (1931-1940). Премия им. В.И.Ленина (1926). В августе 1940 арестован, обвинён в контрреволюционной вредительской деятельности и в июле 1941 года приговорён к расстрелу, заменённому в 1942 году 20-летним заключением. Умер в больнице саратовской тюрьмы, посмертно реабилитирован в 1955 году.
ЛЫСЕНКО Трофим Денисович (1898-1976), агроном, академик АН Украины (1934), АН СССР (1939), академик (1935) и президент (1938-56 и 1961-62) ВАСХНИЛ, Герой Социалистического Труда (1945); создатель псевдонаучного "мичуринского учения" в биологии. Отрицая классическую генетику (т. н. менделизм-морганизм) как "идеалистическую" и буржуазную, утверждал возможность наследования приобретённых признаков, "перерождения" одного вида в другой и т. п. Многочисленные практические рекомендации Лысенко для сельского хозяйства (сверхскоростное выведение новых сортов и др.) были несостоятельными и нанесли большой экономический ущерб. С 30-х гг. по 1964 (особенно после сессии ВАСХНИЛ 1948) деятельность Лысенко поддерживалась И. В. Сталиным и затем Н. С. Хрущёвым, а его "марксистское" учение и практические рекомендации, как направленные на революционную переделку природы и сулившие быстрое решение продовольственных проблем, внедрялись административно. В результате монополизма Лысенко и его сторонников были разгромлены научные школы в генетике, ошельмованы честные учёные, деградировало биологическое и сельскохозяйственное образование, затормозилось развитие биологии и сельского хозяйства. Государственная премия СССР (1941, 1943, 1949).
В общем, примерно так это подаётся в наши дни (не в 3 г. Экспансии!) На самом деле стоит обратить внимание на несколько вещей, которые, как это обычно бывает с "жертвами сталинских репрессий", полностью меняют картину.
Вавилов ничего, кроме умозрительных теорий, соавторских проектов и плодов чисто административной деятельности после себя не оставил вообще (это не удивительно, т.к. генетика была, есть и остаётся тёмным лесом для учёной братии, что не мешает им с помпой "открывать" новые и новые гены, получать премии всех видов и уровней - и кормить людей отравой). В отличие от Лысенко, созданные которым "несостоятельные" сорта сельхозкультур успешно используются до наших дней по всему миру. Ну, ещё Вавилов оставил немалое количество доносов - этот мухолюб-человеконенавистник стучал на коллег с истинным вдохновением. Между тем, как "шельмователь" Лысенко не позволил себе ни единого подобного выпада в адрес оппонентов - они сами себя ошельмовали, загнали сперва на зоны, а потом - в гробы.
В общем, как оно обычно бывает, антисталинисты-пострадальцы приписали своим противникам свои собственные грехи - стукачество, отвлечённые умствования в науке и практическую беспомощность в ней же, моральную нечистоплотность и прочие чисто демократические привычки.
Правда рассматривал он эти изображения со снисходительной насмешкой, хоть и без презрения или высокомерия. Это всё были свидетельства честных и наивных попыток десятков и сотен учёных глобально решить проблему питания растущего населения Земли. Чего тут только не было! "Чудесный соевый белок", "непревзойдённая гидропоника", "сказочное генное модифицирование", "искусственное освещение естественного солнечного спектра", "компактные пастбища", "биоподкормка"... Увлекающиеся, зачастую очень и очень талантливые, но ограниченные во всём, что не касалось их наук и асоциальные люди - а в те времена таковы были большинство учёных - не представляли себе или не желали представить последствий своих безответственных игр с природой. Напротив - они, как невежественные дети, радовались ярким "результатам", не пытаясь даже заглянуть в результаты этих результатов.
В лучшем случае произведённые этими путями продукты были бесполезной фикцией, обманом организма. Правда, они становились другими, когда неизбежно попадали в руки так называемых "деловых людей". В этом - худшем - варианте они превращались в ужасные медленные яды, вызывавшие такие болезни, о которых сейчас можно было прочесть лишь в исторических трудах по медицине. Разнообразнейшие иммунодефициты были среди этого набора самым приятным! Злокачественные опухоли, перерождение тканей, генный брак, аутизм, дебилизм, импотенция, стирание половых признаков, болезни органов дыхания, пищеварения, опорно-двигательной системы, чудовищные массовые расстройства психики - вот чем платила природа человека за попытку её обмануть, за магазинную иллюзию изобилия, за отречение от своих корней. Тут повторялась та же история, что и со "средой проживания": именуемые - подумать только!!! - домами взгромождённые друг на друга коробки из токсичных или радиоактивных блоков, кастрированная зелень безжизненных "рекреационных зон", перенасыщенная "для обеззараживания" хлоркой вода для питья и купания, ядовитые "ароматизаторы" и "очистители" воздуха... и всё это - посреди десятков и сотен тысяч квадратных километров пустующих пространств! Обо всём этом Валька тоже знал, конечно.
И ни учёные, ни тем более деляги не понимали (или не хотели понимать?), что никакие научные ухищрения не заменят истинного солнечного света, живой земли, настоящего свежего воздуха, воды родников и мудрости природного отбора. Там и только там, на них и только на них можно вырастить то, что на самом деле полезно для человека. И сделать это может тоже - только человек. Не машина, не механизм...
А тот, кто "для получения скорейшего результата" вместо двадцати лет тщательного отбора лучших экземпляров животных начинает ловко и легко играть с генами, толком не зная, что это такое - дурак или преступник (1.).
1.Генная модификация организмов вошла в обиход земной цивилизации лишь в начале II века Г.Э. (через полтораста лет после описываемых событий) - после того, как было окончательно выяснено, что такое именно гены и каким образом их комбинации влияют на организм. При этом генная модификация осталась почти исключительно уделом военных (параволки, сейбр-соколы и т.д.) - гражданские (фермеры и прочие) по-прежнему отдавали предпочтение селекции, справедливо полагая, что при наличии достаточной территории и полуторасталетней в среднем человеческой жизни спешить им некуда.
Валька так увлёкся чтением, что совершенно выключился из окружающей реальности, что вздрогнул, когда дремавшая у ног Вальки собака - большой овчар Палёный - поднял голову, блеснул глазами и коротко гавкнул - почти добродушно. Лес был совсем рядом, в двух десятках шагов, но Валька не обеспокоился. В окрестностях Лагуновки хватало опасных животных, и они постепенно стали подходить всё ближе, успокоившись отсутствием шума стройки, но пёс реагировал не на угрозу. Он всего лишь предупреждал, что кто-то приближается к ограде из леса, и этот кто-то - просто чужой человек.
Валька свистнул и крикнул:
- Кто там?! Это Новая Лагуновка, ау!
И изумлённо вскочил, когда ему ответил знакомый весёлый голос:
- Это я! Валь, Илья это, ну?! Не стреляй и не трави собаками, лучше покажись - где ты там?!.
...Мальчишки остались у питомника, Валька только сообщил в дом, что произошло, а Илья вежливо и весело отклонил предложение переночевать в доме, пообещав, что утром непременно придёт на завтрак. Друзья устроились у разведённого огня, компьютер Валька выключил и сейчас слушал, как Илья рассказывает, что сперва шёл пешком, потом связал из трёх брёвен плот и доплыл по Медведице прямо до того места, где в неё впадала Озёрная. А там двадцать километров прошагал вдоль берега.
- Темнеть стало, - Илья удобней устраивался у огня, - я думал: встать на ночь, не встать? Ну и решил - пойду, ну и что, что темно... А вы тут хорошо обосновались. Я только в передаче видел ваш хутор, но там не то.
- Хорошо, - согласился Валька с удовольствием. - Здорово здесь... Эй, завтра на охоту пойдём?! Шургу подстрелим, или просто так походим... Да, ты вообще шургу знаешь?!
- Читал уже, - кивнул Илья. - Слушай, охота - это, конечно, здорово. Но я знаешь, что хотел предложить? - Валька промолчал, всем своим видом показывая, что ему интересно, и очень. - За тем и шёл. Вот смотри...
* * *
На стройку утром собирались к десяти, и Женька, вечером сильно засидевшийся за книжкой, всё ещё спал, когда около девяти часов, вскоре после ухода на службу матери, его затряс за плечо вошедший в комнату Алёшка Филькин. Женька сел, ошарашенно посмотрел, не узнавая, на Алёшку, который стоял рядом с его кроватью - хмурый, даже злой - потом мигнул, глянул на часы, запустил в спутанные волосы руку и спросил сонно-сердито-сипло:
- Что такое-то?! Договорились к десяти... - после чего, не переставая терзать причёску, потянулся одной рукой и сладко-сладко зевнул.
- Нэрионы опять восстали. На Свацце, - угрюмо сказал Алёшка. И тяжело, а точнее - зло сел на край стола.
- И что?! - жадно спросил Женька, перестав лохматить себе волосы. Глаза его стали чистыми, он сел удобней. Алёшка махнул рукой с досадой:
- Всё как всегда. Силы не равны... их давят. Да, собственно - всё... задавили уже. Ты давай собирайся. Сейчас в "Заливе" будут передачу показывать. Наши уже почти все там.
Женька поспешно молча бухнулся на коленки и пополз под кровать за ночевавшими там кедами. Алёшка, качая ногой, уставился в окно - лицо его было злым и тоскливым...
...Через какие-то минуты мальчишки уже плечо в плечо бежали по улице, ведущей к Закладной Площади. Закладной она была названа просто-напросто потому, что на ней как раз и была установлена большущая доска со списком первых переселенцев. Женьке не очень нравилось название - оно навевало мысли о скучном древнем банке, а сама-то площадь была весёлой и деловитой, на неё выходили все административные здания, тут же был построен каскад из фонтанов и горок - отведённая в него вода одной из речушек, проделав сложный красивый путь, сбегала в Медведицу.
Среди прочих зданий тут же строились и школа, и молодёжный центр, а рядом с ним - уже работал "Залив". В старые времена это помещение назвали бы, скорей всего, кинотеатром. Но кинотеатров как таковых на Земле не было уже давно. Ну, если исключить небольшие, созданные любителями и любителями посещаемые. Важные сообщения, темы больших обсуждений - всё, что должны были увидеть или хотели увидеть сразу большие массы людей - шли через Информаторий. Однако, в колониях обстановка была несколько иной. Передача сигналов видеосвязи через космические пространства от планеты к планете для землян пока что представляла проблему, хоть и, по слухам, близкую к разрешению. Кое-где ещё не было даже полноценной внутренней видеосети вообще. Поэтому нередко важные новости демонстрировали с привезённых записей для большого количества людей сразу, для этой цели даже строились в разных местах залы - конечно, с таким расчётом, чтобы потом их можно было легко переделать подо что-то ещё.
Женьке казалось почему-то, что "Залив" должен стать в будущем бассейном. То ли из-за названия, то ли из-за его причудливой формы - впрочем, всего лишь предназначенной для того, чтобы обеспечить с любого места зала хороший обзор того, что показывают на огромном экране. Но сейчас зал использовался по назначению - в него входили и входили люди, вокруг на площади тоже было полно народу. Все возбуждённо переговаривались или угрюмо молчали, середины не было. Многие оказались в форме или в рабочей одежде - они явно пришли сюда в спешке, прямо с рабочих мест. Рядом с городским головой (он на крыльце Думы разговаривал с несколькими офицерами) Женька заметил и свою маму - она что-то печатала на ноутбуке одной рукой, держа машинку на ладони второй. Обстановка вообще напоминала чем-то сборный пункт добровольцев из фильма, и Женьку посетило чувство нереальности происходящего. Или наоборот - того, что такое уже было, и он видел такое и участвовал в таком. Он даже споткнулся и головой помотал - Алёшка прихватил его за локоть:
- Ты чего?! Вон наши! - и замахал рукой.
Группа ребят и девчонок в пионерской форме подняла руки в ответ. Кто-то крикнул:
- Вас ждём! - и все они заторопились ко входу.
Занять места так, чтобы сидеть всем вместе, конечно, не удалось, но свободные пока всё-таки были. Зал рассчитывался на три тысячи человек, а в столице пока и всего-то жило немногим больше. Как раз когда Женька поспешно опустился на удобное сиденье - погас верхний свет (остались только фосфоресцирующие линии в проходах, да свет из незакрытой двери, в которую продолжали поспешно входить люди), послышался громкий, но короткий тревожный звон - оповещение о том, что демонстрация не познавательная и не развлекательная - и в центре зала перекрестье ярко вспыхнувших и тут же исчезнувших бледно-голубых лучей сформировало многосторонний стереоэкран.
Стало тихо...
...Видимо, запись была склеена на скорую руку из показавшихся наиболее важными кусков и озвучена тоже поспешно. Женька об этом думал потом. А в то время, пока он смотрел на экран, этих мыслей не было. Да и не могло быть.
Свацц - старая колония нэрионов, после их поражения в большой войне находящаяся под косвенным управлением Сторкада. Богатая красивая планета. Там даже данные были - где точно она находится, что собой представляет... просто Женька их не запомнил. Он шёл по лесу между тонкоствольных серебристых деревьев, в светло-зелёной листве которых алели большие цветы - шёл вместе с боевыми группами нэрионов, стекающимися к окраинам городов, к базам оккупантов. Шёл по тихим сумрачным тропам, по старым заброшенным трактам, через заросшие коричневатым кустарником овраги, прислушивался, вглядывался в тишину, не снимая руки с винтовки... Шёл. Таился. Ждал. Ждал. Ждал. И воздух пахнул ожиданием, а руки - оружейным металлом. С ума сойти - Женька на самом деле чувствовал этот запах. И ещё - запах травы, не земной, даже не здешний; серовато-жёлтой травы у подножья деревьев на опушке, где скрывался отряд...
...И...
... - Каждый хозяин своей судьбы -
Доли своей кузнец! - раздался мрачный, почти свирепый голос, взвизгивавший сталью. Переводчики и оранжировщики успели, постарались - и сохранили ритм, мелодию, тембр нэрионских боевых песен.
- Да, да, да! - откликнулся лающий хор.
- Скоро
Встанут рабы -
Терпенью пришёл конец! - словно бы скомандовал солист. И, постепенно повышаясь и сливаясь, сплелись в яростный хорал голоса:
- На господ пойдём,
Всё спалим огнём!
Вся земля будет нам - да, нам!
Да, нам - да, нам!
Нам - да, нам!
Эх - нам, да, нам, да, нам, да - нам!
- Каждый хозяин своей судьбы -
Доли своей кузнец!
- Да, да, да!
- Скоро
Встанут рабы -
Терпенью пришёл конец!
Вся земля кругом
Занялась огнём!
Всё наше - достанется нам - да, нам!
Да, нам - да, нам!
Нам - да, нам!
Эх - нам, да, нам, да, нам, да - нам!
По экрану над разом вспыхнувшей в десятках мест картой понеслись знамёна - длинные четырёххвостые флаги свободного Нарайна, зелёные с золотым узором на косицах и чёрным мечевидным знаком в крыже. Упорно, сухо, страшной непрерывной дробью били и били маленькие барабаны и пронзительно, ритмично взвизгивали нарайнские флейты. Женька почувствовал, как у него сводит мышцы. Он почти поверил в то, что восстание - победит. Вопреки тому, что уже случилось... А голос певца словно бы подтверждал -
- Мы в огонь идём,
Мы горим огнём!
Отныне - не будет, не будет рабов!
Не будет рабов! Не будет рабов!
Не будет теперь ни господ, ни рабов!
Не будет рабов! Не будет рабов!
Не будет теперь ни господ, ни рабов! (1.)
1.В качестве песни нарайнских повстанцев использована песня из х/ф "Последняя реликвия".
Ну не могут же они не победить - не могут с такой... с такой песней!!!
И нэрионы наступали. На экране шли перестрелки, схватки, бои, горело и взрывалось, и жуткий чёрный штандарт - квадратный, с тяжкой металлической бахромой из пронзительного серебра, с золотым крылатым зверем, взлетающим из огня - медленно падал на какую-то зеленоватую мостовую - охваченный настоящим пламенем, на перешибленном пулями древке.
Но...
...но потом всё менялось. Всё менялось. Гремела в грохоте и рёве яростного оркестрового металла новая песня - женский хор, но слова песни были отнюдь не женскими, и их переполняло ужасающее ликование...
- Мчитесь на пляску мечей!
Мчитесь на пир кровавый!
Из войны сыновей
Выберем самых славных!
Лучше войны нет утех
Для благородных сердцем!
Смерть в бою - лишь для тех,
Кто достоин бессмертья!
Смерть ничто для бойцов,
В славе - бессмертье могучих!
Мы для дружины Отцов
Выберем самых лучших!.. (1.)
1.В качестве сторкадской боевой песни использован отрывок из песни Иллет (Натальи Некрасовой) "Песнь Валькирий".
И над отбитым у врага, уже ликовавшим городом появлялся - ОН.
Аппарат был похож на какую-то... креветку. И двигался точно так же - хвостом вперёд. Но эта креветка изрыгала лавину огня и град ртутных шаров, которые, падая наземь, разрывались холодным серебряным пламенем - в нём корчился, таял металл и плакал кипящими слезами камень.
А там, где рядом оказывалось что-то живое - оно просто превращалось в дрожкие мгновенные струйки пара. А если чуть дальше - вспыхивало ужасными мечущимися факелами.
Неужели это - взаправду, подумал Женька. Может, это просто кино? Пусть это будет просто кино. Трудно же жить, если знать, что такое - взаправду есть. Пусть даже не есть. Пусть было и прошло. Но ведь - взаправду. Пусть это...
... - Сбили! - истошно, восторженно завизжал кто-то в задних рядах - младший мальчишка, судя по всему. - Урррааа!
По залу катнулась туда-сюда и во все стороны шумная радостная волна. Жуткая "креветка" дёргалась, падая, а точнее - спускаясь по спирали - видимо, какие-то компенсаторы работали. А по ней били, били с горящей земли огненные трассы, вырывая из неё пылающие куски, и какой-то мужчина слева и спереди от Женьки бил кулаком по подлокотнику и почти стонал:
- Да вот идиоты! Да что ж они на один столько тратят! Пусть валится, ведь всё уже! Да вот идиоты! Переводите огонь! Огонь переводите! Да вот идиотыыыы...
Аппарат упал - и вверх брызнул тугой сноп огня и чёрных ошмётков.
- А!!! - коротко, страшно взревел зал в жестоком, праведном восторге.
Но "креветки" - штурмовой оринтоптер "Г'иммберн-эс", "Жестокосжигающий" - вспомнил Женька большой сбор пять дней назад, когда они изучали технику и оружие сторкадской армии - шли, шли, шли. Падали в пламени, взрывались - и шли волнами, чёрными десятками, которым не было конца. Шли так бездушно, что это не воспринималось, как смелость, а ведущие их существа - как разумные, живые, неотличимые от людей...
(...нет. Неправда.)
...Они шли - и всё меньше огня встречало их с земли.
Зал умолк. Женька увидел, как на скулах у кричавшего и замолкшего мужчины катаются два желвака. Увидел безумные от жажды помочь и невозможности помочь его глаза.
И вдруг Женька понял, что ему - не хочется плакать. Совсем не хочется.
Нэрион - один живой среди размётанных останков товарищей, брызжущий кровью изо рта и нескольких страшных ран - силился развернуть на цель блок из шести тонких стволов. Повернулся - словно бы посмотрел в зал.
Женька встретил его взгляд. И выдержал его. И, наверное, помог своим взглядом, потому что нэрион всё-таки развернул стволы. И стрелял в... тех гадов ещё целых несколько секунд, пока на его месте не взметнулось кровавое облако.
Женька не отвёл и не закрыл глаз.
Нет. Не дождутся.
...Из городов, охваченных боями, а то и просто - уничтожаемых - в леса бежали вперемешку нэрионы - женщины, дети - и толпы туземцев, немного похожих на тапиров существ, казавшихся чересчур неловкими, но быстрых. Их истребляли с воздуха, нагоняли и расстреливали, отряды молодых легко вооружённых сторков на красивых крылатых кошках, тоже одетых в лёгкую броню, высаживались прямо в леса и зажигали их навстречу бегущим, нападали среди предутренних жемчужных туманов на полные усталых беженцев лесные лагеря, вскипали отчаянные бои, снова появлялись оринтоптеры... Спасенья не было нигде. Никому.
Могучий старик с кустистыми седыми бровями, носом-клювом и жёстким надменным ртом, разом поднимая обе руки в широких обшлагах мундира, тяжко обрушивал на тёмный стол узловатые кулаки, что-то резко говорил стоящим вокруг офицерам, повторял гортанно, словно клекотал, слово "фирб'ант!" Позади него и чуть сбоку высокомерно и пристально глядящий, красивый, как принц из сказки, мальчик лет двенадцати - по земным годам - гордо держал в руках крылатый шлем. И еле заметно кивал в ответ на каждое повторение клекочущего слова.
И надвигалась с экрана в зал стена бурлящего огня, в самый последний момент сменяясь вновь кадрами съёмки.
Съёмка была какая-то... неудобная. Как-то вкось и с одного ракурса. И Женька, подумавший об этом, подумал в следующий миг уже: да ведь просто убит тот, кто снимает. Лежит убитый. И передача идёт сама...
...А потом Женька увидел ИХ.
Они шли по замусоренной улице, среди развалин и шипения огня - как крылья по обе стороны от какой-то лёгкой броневой машины, серой с золотом, из которой в стороны торчали четыре косых ствола. Нос машины был весь в алых и бурых брызгах и каких-то клочьях. Они временами отрывались и падали под широкие шипастые гусеницы. "Кровь и мясо," - заторможенно подумал Женька. Ему не было страшно или противно - а то он не видело такого...
...нет, он не видел такого. Потому что эти кровь и мясо ещё вот-вот недавно были...
... - Мммммм... - Женька прикусил кулак. И испугался - его услышали, ведь в зале такая тишина, что... но потом он понял: этот стон жил в нём. Он-то на самом деле молчал и смотрел.
Зал молчал и смотрел.
Но те, шедшие косыми крыльями, были страшнее убойной машины. Огромные, безликие, в углах и каких-то... шипах золотых доспехов. Женька понимал ещё каким-то остатком сознания, что земной солдат в полном снаряжении выглядит практически так же странно и грозно. Но.
Пиуть, пиуть, сказал неожиданно громко автомат... нет - бластер, у них бластеры, как в старых книжках про фантастику... на руке, на локте у золотого гиганта, шедшего сразу слева-сзади от машины. Женька увидел - он не заметил сначала, а сторк - заметил - как сбоку в развалинах, куда метнулись две зеленоватых молниеносных чёрточки, вскинулся и осел, повалился вбок нэрион. Не выронив из руки короткое ружьё или что-то вроде этого. Коричнево-жёлтая форма на его груди дымилась.
Пиуть. Пиуть, пиуть. Сзади добивали ещё кого-то. Нет. Не кого-то. Женька метнулся взглядом - там корчился среди резных обломков стены ещё один нэрион.
Небольшой.
Меньше его, Женьки.
Корчился, и сторк, который стрелял в него, вышел из строя - каким-то страшным движением вышел - и, нагнувшись, механически в то же время очень быстро взмахнул рукой, в которой сверкнул похожий на букву Г тесак.
Теперь в зале охнули - вслух охнули - сразу несколько человек. Женщин.
Сторк вернулся в строй.
Машина наехала на то, что снимало - передача прекратилась...
- Тут уже не с кем воевать, - раздался спокойный голос диктора. - Производится зачистка уже занятого района города. Как мы видим - пленные сторкам не нужны. Нужен пример - чтобы больше никто и никогда не посмел восстать. Никто и никогда. Я очень прошу всех смотреть. Всех прошу смотреть и запомнить, как это может быть. Мы немного подзабыли, как это может быть.
В полном молчании все смотрели на экран, на котором появился офицер-нэрион. Глядя оттуда - Женьке показалось, что он смотрел прямо в душу, ему, именно ему! - нэрион заговорил. Он говорил по-английски, очень старательно произнося слова...
- ...мы понимаем тщетность нашего восстания. Но у терпения, у поругания чести, у самого отвратительного, что только может быть на свете - прислуживания захватчикам - есть предел. Нами, поднявшими оружие сейчас, он перейдён... - нэрион передохнул, на мгновение опустил глаза. - Сейчас, когда вы смотрите это, нас уже нет в живых. Но я верю - снова и снова наша честь будет побуждать нас поднимать оружие против оккупантов и насильников. Однако... есть у нас сейчас и ещё одна вера. Много десятилетий лишь отчаянье и горькая отвага руководили теми, кто, подобно нам, восставал против зла. Но ныне наши глаза перед смертью будут смотреть туда, где горит маленькая звёздочка по имени Солнце - и вместо отчаянья будет в наших взглядах надежда. Земляне. Люди Земли. Человечество. Мы ни о чём вас не просим, и мы не смеем и стыдимся просить. Но знайте - сама мысль о том, что есть вы - отныне стала надеждой и верой. Спасибо вам говорю не я. Спасибо вам говорят не мои товарищи. Галактика, стонущая под властью бездушной махины Альянса - говорит вам спасибо. За то, что вы - есть. Прощайте. Мы отныне уходим не в отчаянье.
Экран погас. На нём снова пошли кадры боёв - но уже беззвучно.
А потом - утёс. Бурый утёс над очень красивым и спокойным зеленоватым морем внизу, метрах в ста. С утёса прыгали, прижимая к себе детей, женщины. Нэрионки. Одна... вторая...
Женька потерял счёт. Он мог только смотреть, как снизу на утёс надвигается линия золотых панцырников. И думал - хоть бы успели прыгнуть все.
Последняя обернулась, прижимая к себе прячущего на груди - в чёрно-золотом разрезе платья - лицо ребёнка. Камера прыгнула, приблизила... Губы шевельнулись. Взмах кулака - человеческий очень - в сторону движущейся бронированной живой стены; она уже близко, но лиц у неё нет - тугие жестокие блики забрал. На лице нэрионки - то ли яростный оскал - то ли торжествующая усмешка. Только что бывшая кулаком четырёхпалая ладонь ласково ложится на голову ребёнка, закрывает ему глаза. Мать склоняется лицом к голове самого дорого во Вселенной существа - целует? Или что?
И - шаг назад. Шаг назад.
Подол платья взвихрился над обрывом...
...Тишина была в зале. Тишина... страшная тишина... которую вдруг прорезал, разрубил, разметал в клочья отчаянный мальчишеский выкрик:
- Бей гадов!!!
И тишина - рухнула. Вспыхнула. Взвихрилась. Зажёгся свет. Женька толком не помнил, как оказался снаружи. Его вынесло - буквально вынесло людской волной, волной тел, возбуждения, гнева и жалости. Он не успевал в каком-то очумении, словно после сильного удара по голове, оглядываться, выхватывать из окружающего какие-то куски... а в висках стучала кровь: "Это правда. Это есть. Это правда. Это есть. Это правда. Это есть."
- Императору будем писать! - басил снова и снова кто-то. - Пусть Его Величество думает, как нам быть! А у нас на это - сил смотреть нет! И отворачиваться - стыдно!
Рядом с Женькой мальчик лет четырёх теребил несущего его на руках отца и с изумлённым детским гневом, захлёбываясь словами, требовал от него наказать плохих, тех, кто мучает и обижает хороших.
- Папа, ты ведь сильный! Ты всё можешь! Помоги этим ушастикам! - почти плакал малыш, с верой и отчаяньем заглядывая в лицо отца. - Помоги им! Им плохо там! Папа! Собери свою эскадрилью! И дядю Володю, и дядю Мишу, и дядю Славу... Собери всех, разбейте тех, плохих, разбейте! - наивно, смешно и гневно требовал он.
- Я не могу, - словно бы проскрежетал мужчина. - Пойми, Серёнька... я не могу этого сделать. Не могу помочь.
- Не можешь?!. - мальчик задохнулся этими словами.
Может быть, именно сейчас до него дошло, что его отец - не всесилен. И эта мысль потрясла маленькую душу до самой глубины. Мальчик чуть отстранился, неверяще глядя в лицо отца. Потом - обнял его за шею и уткнулся, вздрагивая, в его плечо. Мужчина ласково, бережно положил ладонь на русую пушистую макушку сына и так понёс его дальше.
- Он будет плохо спать, - тихо сказала женщина, идя рядом.
- Я тоже, - отрезал мужчина. - А ты как будешь спать - хорошо?
Женщина вздохнула. Покачала головой, прошептала:
- Бедные они бедные...
- Сил нет, хоть в корсары к англосаксам (1.) пишись... - с сердцем выплюнул мужчина. И крепче прижал к себе сына.
1."Королевские корсары" ("банда Её Высочества"). В мае-ноябре 1 года Экспансии 15-летняя принцесса Англо-Саксонской Империи Гита посетила с визитом несколько Чужих планет, в том числе Церру, на которой побывала на рынке рабов. По возвращении Гита вызвала к себе своего наставника-тренера коммодора Тимоти Стью Толливера. Содержание их разговора до сих пор остаётся неизвестным, но в 3-5 г.г. Экспансии в приграничной зоне активно действовали 9 корсарских судов - построенные на деньги Фонда Защиты Совести, патронировавшегося Её Высочеством, эти быстроходные и хорошо вооружённые крейсера не несли никаких опознавательных знаков. Корсарами были уничтожены более ста работорговых судов, осуществлены 19 ударов по планетам и Лунам и высажены 5 десантов. В результате этих действий получили свободу множество рабов.
Кораблями командовали в основном молодые дворяне-офицеры ВКС АСИ, давшие личную клятву Его Высочеству "мстить нечисти за страдания разумных".