Верещагин Олег Николаевич : другие произведения.

Путь в архипелаге. Рассказ 12

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Клинки заброшены. Больше нет боёв. Есть лишь остров для двоих... Но можно ли на нём спрятаться от самого себя?

РАССКАЗ 12

СВОЙ ОСТРОВ

  

Бог мой - это не ропот. Кто вправе роптать?!

   Слабой горсти ли праха рядиться с Тобой?!

Я хочу просто страшно, неслышно сказать:

   "Ты не дал - я б не принял
   Дороги иной..."

С.Калугин

* * *

   Это была двести одиннадцатая зарубка. Не знаю, зачем я их делал, но я каждый день приходил к этому валуну и аккуратно выскребал вертикальный штрих - новый в длинной веренице, похожей на строй воинов в серебристых латах.
   Мы с Таней жили на этом острове почти семь месяцев. И дни... не летели, а плыли, равнодушно, незаметно, одинаково; усыпляли своим монотонным и однообразным ходом. Как вода с камня - кап... кап... кап... Вроде бы медленно-медленно собирается и падает каждая капля, но, глядя на них, можно не заметить, как прошли часы.
   И ничего не беспокоило нас. мир не мог докричаться до нашего островка. Моего и Тани. Только вот в этом благословенном климате сталь быстро подёргивалась ржавчиной, рыжей и тонкой - мне пришлось густо смазать все клинки жиром, кроме моего складника и Танюшкиного ножа, которыми мы пользовались постоянно. Временами я снимал оружие со стены нашей хижины и осматривал его, но это происходило редко вначале и всё реже со временем.
   Когда ничего не происходит, а впереди - вечность, время меняется. Не подумаешь даже "вот так можно прожить всю жизнь" - потому что жизни наши здесь могли оборваться только насильственной смертью.
   А убивать нас было некому...
   Я вставал раньше Танюшки и, прихватив её аркебузу, шёл охотиться. Не очень большой, островок тем не менее изобиловал дичью и фруктами. Когда я возвращался, завтрак уже был готов... Проходил в каких-то ничего не значащих делах день, и мы не успевали оглянуться, как уже наступал вечер, и мы разговаривали около костра, а Танюшка пела.
   Странно было жить в безопасности. На северо-западной оконечности острова поднимались скалы, с которых Танюшка любила прыгать в океан, вызывая у меня раздражённую зависть. Остальную часть побережья занимал пляж; с северо-восточного конца было видно вдали берега ещё одного острова (Танюшка говорила, что это Сан-Мигел, самый большой из Азорских островов). Весь остальной массив занимал тропический лес, постепенно поднимавшийся к центральному плато, где лежало озеро, из которого выбегало в разные стороны множество ручейков, один из которых впадал в океан недалеко от нашего лагеря.
   Вообще-то Азорские острова лежат на широте кавказского побережья Чёрного моря, но их и в этом мире надёжно омывал Гольфстрим, поэтому зима здесь выразилась только в том, что стали часто идти тёплые дожди. Нас это не очень волновало - ещё в начале лета мы выстроили шалаш, и не однодневку, а прочный, надёжный, с опорными слегами, несущей балкой и задней стенкой, для которого Танюшка сплела циновку на вход. Оставалось только время от времени подновлять крышу, и нам не страшны были даже ураганы, три или четыре раза за эти семь месяцев налетавшие на наш островок, когда ломались пальмы, а волны захлёстывали весь пляж.
   Мы загорели до черноты - даже я, хотя уж я-то сгорал моментально (я и сгорел, и сгорел три раза подряд, но четвёртого раза не произошло) У Танюшки сильно выгорели её русые волосы, а зелёные глаза стали казаться совсем светлыми. У меня волосы тоже выгорели до неожиданного тёмно-медного цвета и внезапно почти полностью исчезло пятно от ожога на боку (Танька уверяла, что это под воздействием солнечных лучей, отфильтрованных ненарушенным озоновым слоем).
   Остров для мальчика и девочки... Мы не надоели друг другу. Случалось, что я - или она - уходили куда-нибудь на день, два, а то и три, и почему-то не возникало никакого беспокойства, а была уверенность: сейчас Танюшка выйдет из-за деревьев и скажет: "Привет, я пришла," - она, кстати, признавалась мне, что в моё отсутствие испытывает то же самое.

Да. Свой остров для мальчика и девочки, которые устали быть взрослыми за два

   кровавых года.

Игорь Басаргин

   Блажен, кто жизнь перешёл вброд,
   Не зная иного пути.
   Блажен, кто других загонял в гроб,
   Чтобы за гробом идти.
   Блажен, кто чувствовал горечь во рту,
   Вкушая липовый мёд.
   Блажен, кто святую свою простоту
   Использовал, как пулемёт.
   Блажен, кто боролся против себя
   И пал в неравной борьбе.
   Блажен, кто смог любить, не любя,
   Кто выжил в толпе и в себе.
   Блажен не тот, у кого ни гроша,
   А тот, кто осилил дорогу.
   Блажен, кто понял - его душа
   Нужна ему, а не богу.
   Было у меня и ещё одно - неожиданно возникшее! - занятие. Разбирая вещи, я обнаружил в вещмешке блокнот того немца из гитлерюгенда, Лотара Брюннера, который отдал мне на склонах Олимпа Тезис. Я с тех пор и не брался за него. А сейчас - взялся, больше от нечего делать, если честно. Сперва просто рассматривал иллюстрации, вспоминая Олега Крыгина и его рисунки. Потом начал разбирать нечитаемый почерк своего немецкого ровесника из 40-х годов. И выяснилось, что почерк всё-таки разобрать можно, если некуда спешить. А главное - что я неплохо понимаю написанное.
   Станешь тут полиглотом...
   Ну так вот. Это и занимало - и довольно приятно занимало - немалую часть моего свободного времени. Я лежал или на берегу, или около шалаша, разбирая строчку за строчкой, а по временам откладывая блокнот, чтобы подумать над прочитанным. Мало того, что прочитанное резко меняло моё отношение к "фашистам".
   Вдобавок, читать было просто интересно. Я даже временами начинал жалеть, что сам не веду дневника.
   Хоть его после себя оставить бы...

ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР

   Я не могу ничего объяснить для себя из происходящего. Мы каждый вечер спорим до хрипоты в в самом прямом смысле слова. В самом деле - как объяснить то, что двадцать пять парней из гитлерюгенда попали... куда? Не знаю.
   Мама, наверное, уже сходит с ума. Я не заговариваю об этом, виду не подаю. Остальные тоже. Интересно, а думают ли они об этом?
   Когда отец подарил мне этот блокнот, я решил, что буду записывать сюда самые важные мысли. Но что делать, если все мысли - важные?! И о том, что есть завтра. И об оружии, которое мы нашли.
   Все - важные.
   Меня всегда считали умным парнем, но их - мыслей - слишком много для пятнадцатилетнего немецкого мальчишки.
   Хайнц с пеной на губах доказывает, что всё это - полигон войск СС, и нас проверяют для выполнения какого-то важного задания. Как в книжках... Но с другой стороны - всё может быть. В пользу этого говорит то, что Ў парней - это сироты (сам Хайнц, кстати), а мы, остальные - лучшие спортсмены в своих отрядах. Большинство, кстати, за эту версию.
   Юнгвальд никого ни в чём не убеждает. Ему достаточно того, что он сам убеждён: это Вальгалла. Боги, а не СС, нас испытывают для Рагнарёка.
   Конечно. Сейчас... Но кое-кто и в это верит. Да и то сказать - поверишь тут, когда ниоткуда не видно ничего кроме леса и гор, покрытых тем же лесом. Но это - наша Бавария, сомнений нет, я даже местность узнаю.
   Кое-кто ещё считает, что мы коллективно рехнулись. Не знаю. В том, что это полигон, я тоже не уверен, потому что сегодня туром во время разведки дошёл до Изера. В том, что это Изер, я убеждён... Так вот. Вода. Она не просто прозрачная. Она прозрачная, как стекло. А рыбы там столько, что можно ловить руками, что я и сделал.
   Такой воды не может быть в Изере в начале 40-х годов ХХ века. Даже в заповеднике.
   Боюсь, что это не полигон и не Вальгалла. Даже не сумасшествие... Очень боюсь, что это - остров Рэмполь(1.).
   Я выбрал себе хороший палаш (кинжалы у нас всех свои) и топор-бартэ. Допишу на сегодня и начну их затачивать как следует.
   Мне кажется, скоро нам это пригодится.

* * *

   Весь день мимо острова шли киты - куда-то на север, фыркая и сопя, как взбесившиеся паровозы. Я их, как и дельфинов, никогда не любил, а вот Танюшка как уселась на пляже, так и окаменела. Я по её спине понял, что сдвинуть её отсюда можно только танком-буксировщиком и пошёл одеваться, решив сходить на озеро и, возможно, заночевать там. Небольшая подробность в том, что "дома" мы вообще ничего не надевали и не поддразнивая друг друга или сберегая одежду, а... просто так. Поэтому сейчас одеться было необходимо. Танюшка даже не обернулась, и я, посмеиваясь, кончиком даги начертил на песке - на полпути к шалашу - человеческую фигурку, стрелку и озеро. Поймёт...
   ...Озеро было пресноводным, естественно. И в нём водилась уйма рыбы, которую мне иногда везло добыть импровизированным гарпуном из одного своего метательного ножа. Самой значительной моей добычей на сегодня была полутораметровая щука, которую я прибил на отмели три месяца назад.
   Но сейчас я пришёл сюда не рыбу ловить, хотя в озере стояли пара вершей и самодельная сетка. Точнее, я пришёл низачем.
   Отсюда было видно весь остров. Киты по-прежнему шли косяками; Танюшка (в виде точки) замерла на пляже... Я крутнулся в сторону. Пляж. Океан. Пляж. Океан. Пляж. Океан.
   Я чертыхнулся, сам не понимая, зачем и. поспешно раздевшись, прыгнул в воду с берега. Плавать я так и не полюбил, но сейчас мне хотелось разрядить себя, как разряжают батарею. Так, чтобы умотаться.
   Я перемахнул озеро до противоположного конца и, кувыркнувшись, нырнул. Гранитный откос плоско уходил вниз, сменяясь илистым дном, поросшим густыми водорослями, колыхавшимися в такт каким-то подводным течениям. Стайки мелких рыб и отдельные экземпляры покрупнее шарахнулись в стороны от моих рук... Я зацепил пальцами горсти ила со дна, перевернулся на спину и толчком ног ушёл вверх по косой линии. Выбросился из воды по пояс, переломился, встряхивая головой, набрал воздуха в лёгкие и снова ушёл под воду.
   В глубине я легко терял направление, и сам толком не понял, как оказался у "нашего" затончика, перегороженного сеткой.
   И завис в воде, подгребая руками и разведя согнутые в коленях ноги...
   ...Щука была огромна. В воде предметы кажутся больше, да. Но такие поправки я делать умел ещё там. И в щуке было не меньше трёх метров.
   Она "стояла" за сетью на месте так же, как я, только двигала хвостом. Влево-вправо. За сетью было немало рыбы - самой разной, в том числе - пять или шесть
   ____________________________________________________________________________________________________________________
   1. Остров, где идут постоянные войны, на который попадает герой книги Герберта Уэллса "Мистер Блетсуорси на острове Рэмполь".
   "блямб" - карасей с полотно БСЛ (большой совковой лопаты). Щука не обращала на них внимания. Я видел сбоку её тело, похожее на клинок огромной финки-илве. Видел отливающие белёсым плавники, белое с зелёными пятнами брюхо, крупную чешую, зелень водорослей на хребте...
   Щука была самой сильной в озере. Она царствовала здесь, она умела убивать любую добычу и давно уничтожила всех соперников. Там, за сетью, была добыча, за которой не требовалось гоняться. Чистая вода. Водоросли. Свет. Ничуть не хуже, чем в остальном озере. Даже спокойнее - ведь она не могла знать, что такое сеть...
   И всё-таки в том, как она стояла на месте, глада за сеть, было что-то окончательно-обречённое. Там, в сытом закуте, было всё. Кроме того, к чему она привыкла. Что составляло смысл её существования.
   Щука понимала это. Что такое сеть - не понимала. А в чём свобода - понимала.
   Чистая вода. Водоросли. Свет. Покорная добыча.
   Или бой, для которого она родилась. Для которого её создала природа.
   Ловушки бывают разные. И только самое умное на свете существо - человек - может попасться в ловушку без стен, решёток, сетей. В ловушку - по собственной воле... Забыв, для чего рождён.
   Или заставив себя забыть, потому что...
   Удушье толкнуло меня вверх...
   ...Я долго сидел над заводью, обхватив себя руками и дрожа в тщетных попытках согреться, хотя холодно не было. Щука - отсюда её тоже было видно - стояла на прежнем месте. За нею металась рыбная мелочь. Они хотели просто вырваться. Низачем. От страха.
   Щука хотела жить.
   Встав, я рывком сдёрнул сеть с левого приколыша и ослабил её. Всего на миг - мне не хотелось выпускать остальную добычу, которая этого не заслужила.
   Щуке этого хватило для одного-единственного рывка, унёсшего её за пределы ловушки.

ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР

   Я чувствую себя изменником, но Танька мне больше чем нравится. Я, наверное, сумасшедший. Так сказал Хайнц. Он, кажется, готов был меня вообще прирезать. Проклятье, да полгода назад я бы сам бросился на свой нож, если бы мне кто-то сказал, что я могу влюбиться в недочеловека. И, в конце концов, есть же Эльза!
   Если сказать правду, то я понимаю, что к Эльзе мне не вернуться. И ещё неизвестно, чем закончилась бы восемь дней назад встреча с чернокожими, не окажись там этих русских. Я и сейчас вижу их костёр в километре от нас. Глупо! Ведь днём мы общаемся - худо-бедно, но общаемся, жизнь заставляет... Мне, кстати, кажется, что большинство наших ребят тоже не прочь ближе познакомиться с юными большевиками. Уже одно то, что они бросились на помощь, не задумываясь, вызывает уважение.
   Конечно, среди них есть несколько не менее упёртых, чем Хайнц или Дидрих. Но, когда напали негры, даже этот их Алекс, который потом затеял драку с Юнгвальдом, не задумался. По-моему, мы ведём себя неправильно. Последние месяцы мы идём по Европе и России. Даже идиоту будет ясно: тут есть общий враг, которому всё равно, кого резать: арийцев, большевиков или демократов. И тут нужно держаться друг за друга, как магнитам. Тут нечего завоёвывать, тут полно жизненного пространства и слишком мало людей, чтобы речь могла идти о священной войне германской нации. Да и нации нет, как таковой. Хайнц, конечно, настоящий лидер, этого нельзя не признать. Но он не умён, если честно. Мы уже похоронили пятерых, и трёх из них убили не чернокожие, я уже писал об этом. И в обоих случаях - и с чехами, и с поляками - инициаторами были мы.
   Как бы он завтра не придумал повторить тот же опыт с русскими... И дело не в том, что их больше. Просто хватит этого безумия.
   Не Татьяна ли на меня так повлияла? Не слишком-то она похожа на недочеловека. Она красива, умна и отлично развита физически. (Да и вообще - они не производят впечатления "дегенеративных азиатов".) С ней интересно... А ещё интереснее - один ли я встречаюсь с русскими девчонками? Там свободна не одна Татьяна. Правда, они страшные пуританки, страшнее наших лютеранских предков! Но я всё-таки попробую поцеловать её ещё раз. В смысле - ещё раз попробую.
   Если будем живы.

* * *

   - Ночь прошла - будто прошла боль...
   Спит Земля - пусть отдохнёт,
   пусть...
   У Земли, как и у нас с тобой,
   Там, впереди,
   Долгий, как жизнь,
   Путь...
   Я возьму
   Этот
   Большой
   Мир,
   Каждый день, каждый
   Его час...
   Если что-то
   Я забуду -
   Вряд ли звёзды
   Примут
   Нас...
   Я возьму щебет земных птиц,
   Я возьму звонких ручьёв
   плеск,
   Я возьму свет грозовых зарниц,
   Шорох ветров,
   Зимний пустой
   Лес...
   Дождь сёк крышу нашего шалаша. Было темно, порывисто и многоголосо шуршали листья. Я лежал на спине, закинув руки за голову и, закрыв глаза, слушал, как Танюшка поёт:
   - Я возьму память земных вёрст...
   Буду плыть в спелом, густом
   льне...
   Там, вдали - там, возле синих звёзд -
   Солнце Земли
   Будет светить
   Мне...
   ... - А ты помнишь, из какого это фильма? - спросила она, когда допела.
   - Ага, - я открыл глаза. - "Москва-Кассиопея". Мы на него всей компанией ходили - ещё до того, как я с тобой познакомился... Потом играли на стройке в этот фильм.
   - А я с отцом ходила, - Танюшка повозилась в темноте и вдруг задумчиво спросила: - Помнишь, там у них, на звездолёте, была сделана комната "до 16 лет не входить"? - я угукнул. - Я вот думаю, они что, правда смогли бы шестнадцати лет дождаться?
   - Да там один вошёл, - вспомнил я, - его же выперло, автоматически.
   - Да я не об этом, - возразила Танюшка. - Я вообще. Звездолёт, трое мальчишек, три
   девчонки, никого взрослых, а они же там все уже друг в друга перевлюблённые... Дотерпели бы?
   Я задумался. Если честно - такая мысль мне в голову в связи с этим фильмом ещё не приходила.
   - По-моему, нет, - решил я наконец. - Даже точно нет. конечно, это начало семидесятых, они воспитаны были куда строже, чем мы, но всё равно, мне кажется, они ещё до шестнадцати... ну как бы... - Танюшка засмеялась, и я не стал договаривать. - Да и вообще, - мне вдруг стало грустно, и я почти зло продолжал, - да и вообще не долетели бы они никуда, если бы не эта свёртка пространства. Двадцать пять лет в один конец - они же лет через десять максимум друг друга поубивали бы!
   - Почему, они же друзья...- заспорила Танюшка и осеклась. А я всё-таки продолжил:
   - Друзья, да... Если бы мне кто сказал, что Сергей на Саню может с палашом броситься... Что мы до такой степени способны разлаяться... Это вот нам было куда разбежаться. А куда на космическом корабле бежать? перебили бы друг друга к чёртовой матери...
   - Ты, Олег, так говоришь, - обиженно сказала Танюшка, - потому что у нас так получилось. Просто со злости. Тебя послушать, так и мы с тобой друг друга рано или поздно зарезать должны!
   - Может, и зарежем, - ляпнул я. Танюшка даже воздухом задохнулась... а потом я ощутил вдавившееся в шею лезвие её ножа.
   - Ну а если я тебя и правда сейчас зарежу? - вкрадчиво спросила она.
   - Если тебе это доставит удовольствие - режь, - тихо сказал я, чуть откидывая голову подальше. - Только когда сонную перережешь - поцелуй меня. Сбоку, чтобы не забрызгаться. Это будет самая лучшая смерть, которую только можно представить... Давай, режь, Тань. Можешь медленно.
   - Тьфу ты, дурак, - я услышал, как отлетел в сторону нож. - Мне даже страшно стало! "Сбоку, чтоб не забрызгаться"...
   - Ты целовать меня будешь, или нет? - уточнил я.
   - Не заслужил, - она убралась к своей стенке. Я вздохнул:
   - Ну вот. Оскорбили, не зарезали, да ещё и не поцеловали... Что за жизнь?
   Последняя реплика у меня вырвалась на настоящей злостью, и Танюшка это ощутила.
   - Что там с тобой случилось? - быстро спросила она. - Олег?
   - Ничего, - я прижал руки к лицу. - Таня, Таня, Таня!!! - выкрикнул я. - Тань, мне страшно, я боюсь, что и тебя потеряю!
   - Ты что, Олег?! - она мгновенно оказалась возле меня, стиснула мои запястья. - Олег, Олег, ты что?! Родненький мой, тебе плохо?! Вот я, вот, ты держись за меня!
   - Таня, - я опустил руки, ощущая её тёплое чистое дыхание, - Таня, я без тебя умру. Сразу умру.

Александр Розенбаум

   Я хотел бы подарить тебе песню,
   Но сегодня это вряд ли возможно.
   Но и слов таких не знаю чудесных -
   Всё в сравнении с тобою ничтожно...
   Я хотел бы подарить тебе танец,
   Самый главный на твоём дне рожденья.
   Если музыка играть перестанет -
   Я умру, должно быть, в то же мгновенье...
   Ау!
   Днём и ночью счастье зову -
   Ау!
   Заблудился в тёмном лесу я...

325.

   Ау -
   И ничего другого на ум!
   Ау! Ау! Ау!
  
   Я хотел бы подарить тебе голос,
   Чтобы пела колыбельную детям.
   Ни рукой не снять мне боль, не уколом -
   Точно знаю, что меня ты не встретишь...
   Я хотел бы подарить тебе счастье,
   То, которое никто не оспорит.
   Только сердце часто рвётся на части -
   Так как, видимо, я создан для горя...

ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР

   Самое ужасно, что я не ощущаю себя виноватым, хотя должен. Не понимаю, как может чувствовать себя невиновным убийца.
   Я, Лотар Брюннер, немец, член гитлерюгенда, 15 лет, сегодня утром убил в поединке Хайнца Клемминга, немца, члена гитлерюгенда, 15 лет, в этом мире являвшегося ещё и моим конунгом. Я сделал это не потому, что хотел занять его место - более того, я в ужасе от мысли, что мне придётся это сделать. Мне пришлось убить его, чтобы предотвратить бессмысленную кровавую бойню.
   Рано утром около ручья, где мы берём воду, схватились Дидрих и их Алекс. Мы не знаем, из-за чего - и уже не узнаем, потому что Дидрих убил русского ударом барте в шею и умер сам от тяжёлой раны в печень через несколько минут после того, как мы его нашли, так ничего и не успев нам сказать. Хайнц сказал, что надо идти мстить. Не помню, что я ощущал - совершенно не помню. Знаю только, что я отказался в этом участвовать. Ещё знаю, что большинство ребят тоже сказали, что не хотят драться, что надо сперва разобраться, кто был виноват, и что даже если виноват русский, то виноват ОН, а не ОНИ.
   Я даже изумился, но особо изумляться было некогда. У Хайнца даже губы побелели. Он сказал мне - не крикнул, а именно сказал - что я предатель и русский провокатор, что мы все клялись ему в верности. Это была правда. Но я всё равно не хотел выполнять этот приказ... Тогда Хайнц засмеялся и сказал, что ему всё ясно и что я просто хочу занять его место - и, если это так, я могу попробовать.
   Я, наверное, виноват в том, что даже не попытался его отговорить. Хайнц сказал остальным, что они выполнят любой приказ победителя, и все поклялись на оружии.
   Что ещё сказать? Мы дрались барте. Недолго. Он разрубил мне левое бедро, я сейчас хожу с костылём, который сделали ребята. Разрубил, а на отскоке я достал его верхним краем полотна между ключиц. Он умер через несколько секунд после того, как упал.
   Я думал, что Мюссе или Ранольф бросятся на меня. Но все молчали, и я сказал, что драться с русскими не будем, что надо наоборот - заключить союз. Мне сделали костыль, перевязали, и я пошёл в лагерь русских, но встретил троих их ребят возле того ручья. Туда же пришли и все наши, и их, там мы и говорили, что делать дальше.
   Их место лагеря лучше, чем наше. Сейчас я пишу у их - нет, нашего, общего теперь, костра.
   Спи спокойно, Хайнц. Я молю богов, чтобы ты был последним белым, которого мне пришлось убить здесь.

* * *

   - Слушай, а ты помнишь, что завтра Новый Год?
   Мы лежали на песке, и Танюшка задала этот вопрос, чуть задрав голову - она устроилась у меня на животе.

- Забыл, - признался я. - Это какой же?.. А, да, девяностый... Два с половиной года мы

   здесь...
   - Отмечать-то будем? - допытывалась Танюшка. Я пожал плечами:
   - Да почему нет? Давай отметим всем назло. Правда, торт, кажется, печь не из чего?
   - Ну, это как сказать, - загадочно произнесла Танька. Я заинтересовался:
   - Что значит "как сказать"?
   - А то и значит, - отрезала она. - Олег, смотри! - она резко села, словно в ней распрямилась пружина.
   Я тоже сел.
   Примерно на половине расстояния между нашим островом и Сан-Мигелом двигался корабль. Расстояние было большим, но солнце светило вовсю, и я увидел белый яркий парус с каким-то рисунком, различил узкий корпус драккара северной постройки...
   - Лаури? - спросила Танюшка нейтральным тоном. Я вгляделся:
   - Нет, у Лаури на парусе алый крест, а тут что-то сложное нарисовано... Идёт на восток, наверное, из Америки... Помнишь, Лаури говорил, что знает ещё около двадцати таких, которые на драккарах плавают?
   Танюшка кивнула и ничего не стала говорить. Мы молча сидели на песке и провожали корабль взглядами до тех пор, пока даже парус не перестал светиться ослепительным язычком белого пламени.
   - А всё-таки интересно, что же там, в Америке? - сказала Танюшка, скрестив ноги и берясь за их большие пальцы.
   - Статуи Свободы там точно нет, - уверенно сказал я.
   - А помнишь, - вздохнула Танюшка, - мы хотели посмотреть весь-весь мир?
   - Помню, - отрезал я, поднимаясь и широко шагая к шалашу.
   Я достал из ножен палаш и тщательно осмотрел клинок. Вытянул перед собой руку, несколько раз качнул оружием. Нет, слабее я не стал. И рука ещё не отвыкла... Я подцепил перевязь, отошёл в сторону. Выпустил палаш (он вонзился в песок) и, достав ножи, метнул их один за другим. Они воткнулись впритык в ствол пальмы, росшей в двадцати шагах.
   - Попробуем?
   Я оглянулся. Танюшка стояла позади с кордой в руке, широко расставив ноги.
   - Давай, - я взялся за рукоять палаша. - С этого и начнём празднование Нового Года. Досрочно...
   ...Мы дрались "для красоты", вполушутку. Такие схватки хорошо смотрятся со стороны, восхищая и ужасая несведущих зрителей, а на самом деле - акробатика пополам со спортивным фехтованием. Можно, например, как в китайских кино, присеть красиво на отставленной в сторону ноге, обеими руками держа поднятый клинком вверх палаш... Красиво, только глупо, потому что у китайца туловище к ногам относится как 1:1, а у белого - как 1:1,5, а значит, в такой стойке у белого центр равновесия начисто разбалансирован. Зачем при этом так держать оружие - не знают даже сами китайцы.
   Но красиво. Сколько я своих отучал от таких поз...
   ...Ооопп! Избегая Танюшкиного удара, я кувыркнулся с опорой на левую руку, и Татьяна даже захлопала в ладоши, хотя кувыркаться учила меня как раз она сама. И так же, хлопая, плавным перекатом ушла от моего выпада.
   - Красиво, - оценил я, отдавая честь палашом и вонзая его в песок. - Поборемся?
   - Давай лучше сразу, - предложила девчонка, так же вонзая свою корду.
   - Что сразу? - не понял я.
   - То, чем кончится наш спарринг. Чего тянуть?
   - Татьяна Бурцева, вы испорченная девчонка, - покачал я головой. - Ну Тань, я серьёзно, просто хочу кое-что припомнить!
   - Ну... - она усмехнулась, - н-на!
   Я еле уклонился от страшного - без преувеличения! - хлёста ногой в голову. В самбо и боксе, которыми мы занимались, ничего подобного не было, но Танюшка во время наших нескольких "сеансов" общения с французскими компаниями усердно училась у них саватту, что в сочетании с навыками гимнастки давало сокрушающий эффект. В следующую секунду, подпрыгнув, я спасся от обманчиво-плавного низкого удара в голень.
   - Ого...
   Танька, опершись на ладонь, выкинула вверх - мне в голову - левую ногу. Я нырнул под неё, подсёк ей другую ногу и опорную руку своей ногой, но она не упала, а ловко перекатилась через плечо - и на ноги. На губах у неё была усмешка.
   - Продолжим сеанс?
   - Ты для меня слишком ловкая, - ответил я, любуясь её собранными движениями. - Но попадёшься мне в руки - берегись!

ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР

   Девушка из Северной Страны -
   Голубоглазая жрица весны,
   Но куда же скрылась ты?
   То ли в легенды, то ли в мечты?
   Через тьму веков, сквозь мечи врагов
   Светит мне твой взгляд, о Дочь Богов!
   Через тьму веков - звуки старых слов...
   Я иду к тебе, в страну волхвов...
   У тебя так много имён -
   Ты - Богиня Арийских племён.
   Где же вновь разведёшь ты огонь?
   Где услышу твой голос родной?
   Никогда в жизни не писал стихов. Первый раз и, по-моему, нескладно. Мы сидели с Татьяной над берегом Волги, и я читал ей эти стихи по-немецки, не глядя на неё, а потом посмотрел и увидел, что у неё в глазах звёзды. И звёзды эти дрожали, как во взволнованных озёрах...
   - У тебя была любимая? - спросила она.
   Я ответил правду и рассказал про Эльзу. Странно, но её тень не легла между нами. Ведь, если подумать, я-то у Эльзы так и остался... И там мы с Татьяной едва ли могли бы испытывать друг к другу хоть что-нибудь, кроме ненависти. Неделю назад мы узнали, что наши войска уже два месяца как вошли в Россию.
   До сих пор мороз по коже, как вспомню, чего мне стоило не допустить схватки. Хорошо ещё, не все похватались за оружие...
   Нет, не хочу об этом.
   Потом мы целовались. Она сперва начала меня отталкивать и, по-моему, сильно испугалась. А целоваться она не умела вообще... Кусочек радости в мире, по-моему, не слишком-то радостном. Моя девушка из Северной Страны.

* * *

   Коза, которую я подстрелил, сорвалась с откоса. Я был уверен, что она упала в море, но, для очистки совести осторожно подойдя к краю обрыва, увидел, что она лежит метрах в двадцати внизу, в мелкой прозрачной воде заливчика.
   Я плюнул. Высоты я боялся ничуть не меньше, чем раньше, но вид добычи меня раздражал, кроме того, чуть правее того места, где я стоял, скалы вроде бы позволяли спуститься вниз без особого риска... и даже подняться обратно с добычей... А лучше даже не так. Я снял с плеча моток верёвки и, закрепив её за надёжный камень, сбросил вниз. Хмыкнул - хватило за глаза - и, примерившись, полез вниз.
   Как обычно бывает, спускаться оказалось даже легче, чем представлялось сверху. Я соскочил в мелкую тёплую воду - тут она даже не доходила до верха моих сапог - и, подцепив конец верёвки, начал обвязывать ею козу.
   Я закончил эту несложную работу и, распрямившись, повернулся.
   С расстояния вытянутой руки на меня смотрели два холодных, монолитно-чёрных глаза, выпуклых и бесстрастных, словно отшлифованные кусочки антрацита.
   Глаза принадлежали двухметровому тулову, похожему на тулово мокрицы. Только у мокриц не бывает вдобавок ещё и длинных суставчатых щупалец, увенчанных клешнями. Раздвинутая, каждая из них была больше моей головы. Пониже чёрных глаз пульсировал диафрагмоподобный рот.
   Это существо молчало. Оно вообще не имело никакого отношения к нынешнему миру и могло выжить только в тёплых лагунах вот таких островов - с незапамятно древних времён, более давних, чем времена динозавров. Это был ракоскорпион, хозяин силурийских морей.
   Мы смотрели друг другу в глаза около секунды. После этого я метнулся в сторону, смачно щёлкнула клешня, а я выхватил свой складник и раскрыл его отработанным движением.
   Ракоскорпион соскользнул, засуетившись, в мелкую воду и с такой быстротой ринулся ко мне, что я едва успел уберечь ноги, испытывая не страх, а скорее омерзение. Снова щелчок - возле бедра. На этот раз я прыгнул не от него, а к нему - и всадил короткий клинок ножа - раз, два, три! - в голову между глаз.
   Есть. Всё. Кажется, я угодил в нервный центр, потому что ракоскорпион изогнулся в дугу, резко распрямился, взбив воду - и застыл.
   Всё ещё не сводя глаз с трупа, я прополоскал и вытер нож. Потом - полез наверх, вытягивать козу...
   ...Мальчишка сидел на том камне, возле которого я привязал верёвку, и я напрягся в полном непонимании. Странно, но сперва я узнал куртку. А самого мальчишку узнал, когда он повернулся ко мне лицом.
   - Север! - вырвалось у меня.
   Игорь Северцев кивнул и, улыбнувшись, встал. Я шарахнулся от него, споткнулся и почти упал, с ужасом глядя на своего убитого друга, в его красивое, благородное лицо. А ещё - он был безоружен. Совсем безоружен.
   - Север, - повторил я, сцепляя за спиной пальцы так, что они захрустели. - Это ты? - он кивнул. - Не может быть, - убеждённо сказал я и содрогнулся нервно, повторил: - Не может быть. Ты же погиб.
   Он протянул мне руку, знакомым жестом быстро сдёрнув с неё тугую перчатку.
   - Нет, - я замотал головой. - Я боюсь. Ты же мёртвый, в конце концов!
   - А ты? - негромко спросил он.
   - Я? - не понял я.
   - Ты живой? - вопрос до такой степени заставил меня растеряться, что я глупо пожал плечами. - Не уверен. Я вообще с трудом тебя узнаю, Олег.
   - Это я загорел, - буркнул я. Север кивнул:
   - Естественно. Я и зашёл посмотреть, где ты тут загораешь. Хорошее место. Только ты с ним не очень монтируешься.
   - О чём ты?! - не выдержав, заорал я...
   ...и поднял голову от камней. Во рту был вкус крови. Я лежал на краю обрыва, лицом в него, и видел тушу козы, обвязанную верёвкой. И дохлого ракоскорпиона рядом с ней. Так. Это всё было. Я поднялся обратно наверх - и?..
   - Сознание потерял, - сказал я вслух. - Хорошо ещё, вниз не слетел... А может, окончательно с ума схожу.
   Я подошёл к камню, на котором сидел Север. Потрогал тёплую поверхность и тихонько ругнулся. Точно - рехнулся. Совсем... Хотя нет. совсем - это когда он меня с собой позовёт, и я пойду.
   Я ещё раз выругался - уже посложней - и сильными рывками начал вытягивать наверх козу.

ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР

   Сегодня Иохим рассказал мне легенду о Городе Света, которую ему "поведал", как он выразился, один австралиец. Иохим убеждён, что Город Света и является организующим и направляющим центром всех нападений на нас. Убеждённость Иохима заразительна. Зима очень холодная и ранняя; впрочем, русские говорят, что для здешних мест такое вполне обычно. Мы сидели в избушке. Таймыр сотрясают ледяные ветра, временами становится страшно от одного звука ветра, но у нас тут относительно тепло. Куда же нас занесло?..
   Так вот. Мы сидели и трепались с Иохимом про слово "изба", "избушка". Иохим убеждён, что оно происходит от нашего слова "штубе" - то есть, "отапливаемая комната". Целую теорию развернул. А потом как-то незаметно мы перешли на общие темы. Вообще это довольно приятно: вот так поговорить неспешно, зная, что никуда не надо торопиться, и есть темло, и еда, и друзья... Тут он и рассказал мне про Город Света.
   Когда мы три года назад спорили насчёт причин, по которым сюда попали, Иохим отмалчивался, никого не поддержал в споре. Мы с ним тогда были мало знакомы, но я, помнится, уже в то время решил, что парень-то себе на уме... За эти годы я понял, что Иохим обожает находить ответы на вопросы. "Как терьер обожает раскапывать лисьи норы," - с уважительной насмешкой прошлым летом сказал Джерри Холлин. Вот и на этот вопрос - кому всё это нужно? - он ищет ответ так же упорно.
   По его мнению, Город Света - некий культовый центр чернокожих, вроде Арконы на Рюгене. Он направляет действия чернокожих по всему свету. Возможно, что его обитатели даже не негры, а расположен Город Света где-то в районе Персии. На мой вопрос, как же и зачем всё-таки мы тут оказались, Иохим ответить не смог, хотя думал долго. Зато потом развернул передо мной интересную статистику. Он её назвал "статистика пропаж". Оказывается, некоторое количество отрядов исчезают бесследно. В смысле - их исчезновение с чернокожими вообще никак несвязанно, зачастую происходит в совершенно безопасных местах.
   Да. Тоже загадка... Вопросов - полно. Ответов почти нет. Надо бы, кстати, пойти спать, а не заполнять эти страницы своими размышлениями на тему "что такое ничего и как из него сделать что-то?" Зачем я вообще веду дневник здесь, где будущее предельно ясно, а весь жизненный опыт ограничен умением сражаться, которое, оттачиваясь всё больше и больше, в конечном счёте никого ни от чего не спасает?
   Какой же всё-таки ветер снаружи... Наши русские говорят, что выбраться отсюда мы сможем не раньше середины мая. Когда я читал Джека Лондона, я не думал, что когда-нибудь окажусь в самом сердце настоящего Белого Безмолвия, но Безмолвия, у которого есть голос. Голос снежного урагана.
   Хорошо уже и то, что мы не снаружи. Помоги Господь любому белому, которого сегодняшняя ночь застала на открытом пространстве.
   Да и нам всем - помоги Господь...

Игорь Басаргин

   И вот теперь
   Уставшим от потерь,
   От пьянок и недель работы рьяной,
   Я говорю:
   "По нашим землям бродит Зверь,
   Скрываясь в буреломах и бурьянах!
   Крепчает, матереет год от года...
   Наступит срок - и дикая порода
   В вас оживёт
   И обрюхатит вас,
   Поскольку семя проросло сейчас!
   Когда же вам
   Ударит по мозгам
   Пьянящий жар безумств -
   Зверь вздёрнет хвост
   И прыгнет к обветшалым небесам
   И их сожрёт -
   И встанет в полный рост!
   Тогда не говорите мне о том,
   Что я не колошматил в каждый дом
   И не кричал, уставший от потерь,
   Что скоро вашу дверь
   Взломает Зверь!"

* * *

   - С Новым Годом, Таня.
   - С Новым Годом, Олег.
   Мы смотрели друг другу в глаза через костёр.
   - Вина нет, - улыбнулась Танька, - есть компот. Приятного аппетита.
   Не нужно много усилий, чтобы накормить двух человек, если океан такой щедрый, и остров сам - тоже, и не надо никуда бежать, и вокруг - мир. После нескольких минут осатанелой работы челюстей (мы с утра специально голодали!) Танюшка отвалилась первой (не совсем, а передохнуть), я же продолжал обжираться под её неопределённым взглядом, в котором, пожалуй, ласки было больше, чем насмешки. Наконец, и я улёгся на ворох свежей травы и хмыкнул:
   - Да, вот теперь - с Новым Годом.
   - Девяностый, - Татьяна, приподнявшись на руках, села, скрестив ноги. - Какие звёзды красивые... правда новогодние... Слушай, а мы ведь тут ни разу не наряжали ёлку.
   - Тут ёлок нет, - рассудительно сказал я. - В прошлую зиму нам было не до ёлок. А позапрошлую... позапрошлую и так было неплохо.
   - И все были живы, - сказала Танюшка задумчиво. Я вскинулся - она договорила мою мысль, - но Танюшка по-прежнему смотрела в небо. - Олег. Если бы всё-всё вернуть. Всё. Ты бы?..
   - Вон Сириус, - сказал я. - Альфа Большого Пса. Самая яркая звезда Северного Полушария.
   - Где?
   - Вон там, видишь?
   - Вижу.
   Я снова откинулся на траву. Молчал довольно долго; Танюшка уже успела опять начать бросать в рот с задумчивым видом кусочки копчёной рыбы, но я знал - она ждёт...
   - Тань, как ты думаешь, зачем я делал то, что делал? - спросил я, садясь. Она глянула на меня внимательными зелёными глазами. - Зачем было всё это?
   - Зачем, Олег? - откликнулась она эхом, и лицо у неё было жёстким, как каменная маска.
   - Мне не нужны были ни власть, ни слава, ни даже приключения, - я дёрнул углом рта. - Я хотел разгадать загадку. Я бы многое сделал не так, будь возможность всё вернуть. Но точно, что я бы делал то же. Я не игрушка, чтобы в меня играть. Если я хочу знать - значит, я хочу знать. Тогда я согласен и на игру.
   - А сейчас? - тихо-тихо, я еле услышал, спросила девчонка. - Мы ведь вышли из этой игры?..
   - Нет, - отрезал я. - Никуда мы не вышли, Тань. Мы в неё просто не играем. Но она продолжает играть в нас, - вспомнил я слова Серёжки Лукьяненко.
   Танюшка отвернулась и налила себе ягодного настоя.
   - Почитай мне стихи, - попросила она.
   - Про Новый Год? - невесело улыбнулся я.
   - Какие хочешь...
   - Да. Хорошо. Сейчас... - я задумался, по-девчоночьи наматывая на палец локон с виска. - Слушай.
   Если бог нас своим могуществом
   После смерти отправит в рай,
   Что мне делать с земным имуществом,
   Если скажет он: выбирай?
   Мне не надо в раю тоскующей,
   Чтоб покорно за мною шла,
   Я бы взял с собой в рай такую же,
   Что на грешной земле жила, -
   Злую, ветреную, колючую,
   Хоть ненадолго, да мою!
   Ту, что нас на земле помучила
   И не даст нам скучать в раю.
   В рай, наверно, таких отчаянных
   Мало кто приведёт за собой,
   Будут праведники нечаянно
   Там подглядывать за тобой.
   Взял бы в рай с собой расстояния,
Чтобы мучиться от разлук,
   Чтобы помнить при расставании
   Боль сведённых на шее рук.
   Взял бы в рай с собой все опасности,
   Чтоб вернее меня ждала,
   Чтобы глаз своих синей ясности
   Дома трусу не отдала.
   Взял бы в рай с собой друга верного,
   Чтобы было с кем пировать,
   И врага, чтоб в минуту скверную
   По-земному с ним враждовать.
   Ни любви, ни тоски, ни жалости,
   Даже курского соловья,
   Никакой, самой малой малости
   На земле бы не бросил я.
   Даже смерть, если б было мыслимо,
   Я б на землю не отпустил,
   Всё, что к нам на земле причислено,
   В рай с собою бы захватил.
   И за эти земные корысти,
   Удивлённо меня кляня,
   Я уверен, что бог бы вскорости
   Вновь на землю столкнул меня... Пойду погуляю по берегу,
   - безо всякого перехода продолжал я, рывком садясь.
   - Подожди, я с тобой, если ты не против, - Татьяна поднялась, подцепила с песка куртку. Я подбросил в костёр дров:
   - Пусть горит к нашему приходу.

ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР

   Как-то странно ощущать, что ты - в сердце Северной Америки. Она совершенно не похожа на страну из книг про ковбоев и индейцев... хотя стада бизонов тут настолько чудовищные, что невольно испытываешь благодарность к тем, кто в нашем мире их перестрелял. Чудовищно неразумное изобилие!
   Но насчёт сердца - это правда. Шон Оррили утверждает, что там, где мы сейчас сидим, в том мире находится город Топика, а это - центр САСШ...
   ...Пишу на следующий день. Швейц, Максим и Ховик убиты, Юнгвальд и Женя тяжело ранены. У противника минимум семеро убитых. Это не чернокожие, а местные американцы - судя по виду, "свеженькие". Это и моя вина. В головном дозоре шли Швейц и Юнгвлаьд. Наверное, эти ребята услышали, как они разговаривают по-немецки и напали на "врагов". Наше счастье, что они плохо владеют оружием, но очень жаль, что пришлось убить стольких ни в чём не повинных в общем-то ребят. Они отошли куда-то на юг. Я решил, что надо их найти и объясниться. Сделаю это сам. Таня просилась со мной - и ещё будет проситься, наверное, но я не возьму никого. Взял бы Юнгвальда, но он лежит с разрубленными рёбрами.
   Чёрт бы побрал эти бесконечные убийства своих своими. Там трупы, здесь трупы... Ховик умер не сразу, не сумели ему зажать артерии на шее, их перерубили... До чего же это тяжело всё-таки... И хоть бы какой-нибудь проглядывал в этом смысл!
   А может, есть? Добраться бы до него, докопаться хоть как-то - и можно продолжать играть в здешние игры, но уже осознанно... А сейчас надо идти решать проблему с этими не в меру ретивыми американцами.

* * *

   Танюшка была права. К горящему огню возвращаться было куда приятней, чем просто так; я даже поймал себя на мысли, что ищу взглядом тени у костра, вслушиваясь, стараясь уловить смех и песни. Конечно, ничего такого, но Танюшка гордо пообещала:
   - А сейчас будет сюрприз.
   - М? - уточнил я, усаживаясь у огня. Танька куда-то провалилась, но через пару минут, напевая почему-то свадебный марш Мендельсона, появилась вновь. Она шла танцующей походкой, покачивая бёдрами и поддерживая на кончиках пальцев... торт.
   - Я же обещала, - торжественно пояснила Татьяна, пока я открывал и закрывал рот, опуская торт на чистые пальмовые листья. - Помнишь?
   - Откуда?! - завопил я. Танюшка негромко засмеялась:
   - Ешь давай. Скажешь потом - как.
   - А ты? - я достал складник.
   - И я, и я, - кивнула она успокаивающе. - Мне и самой интересно попробовать.
   - Он же с кремом! - заорал я (удивление нарастало). - Тань, ну как?!. - я заглотил остаток куска и потянулся ещё.
   - Ловкость рук и никакого мошенства, - Танюшка ела аккуратненько, чуть ли не двумя пальчиками. - Что, вкусно? - я неистово закивал. - То-то же. Старалась. Но тут никакого секрета нет, все ингредиенты местные, буквально под ногами собрала, - она подумала и добавила: - Ну, ещё над головой. Дай-ка ещё кусочек.
   - На, а себе я третий возьму, - с готовностью пустил я в ход нож. - М-м, как вкусно... О-бал-деть!
   Танюшка, надо сказать, не очень от меня отставала - едва ли тут можно было "испортить фигуру". Мы увлечённо навалились на кулинарное произведение, и через десять минут от него ничего не осталось. Облизывая пальцы, я посмотрел на Танюшку, она улыбнулась в ответ и сказала:
   - У тебя нос в креме.
   - Нос? - я скосил глаза, поднял палец, чтобы вытереть крем, но Танюшка плавно подалась вперёд и аккуратно слизнула его.
   - Ого, - тихо сказал я, чуть сузив глаза и не сводя их с Танюшки, которая так и не отодвинулась, улыбаясь. - Это как понимать?
   - А я тортом не наелась, - почти промурлыкала она, - сла-а-аденького хочется...
   - Сла-а-аденького? - уточнил я, распуская шнуровку её куртки, и так завязанную халявно. - Ну-ну... Как встретишь Новый Год, так его и проведёшь, Тань, а я не знаю, хватит ли меня на год...
   - Прибедняемся? - она чуть ли не обвилась вокруг меня и выдала открытым текстом: - Ну Олег, ну, мне очень хочется!
   - Думаешь, мне - нет? - поинтересовался я, стягивая куртку с её послушно подавшихся назад плеч. На мне куртки не было, я приподнялся на руке, чтобы Танюшке было удобней сдёрнуть с бёдер штаны, отпихнул их ногой. Она оттолкнулась ладонями от моей груди, высоко вскинула, завалившись на спину, длинные ноги, стягивая свои штаны. Я ей охотно помог и уже не отпускал...
   ...На лицо Танюшки - с закушенной губой, отстранённое - падали сбоку отсветы костра. Лицо отдалялось и приближалось в такт моим движениями.
   - Хорошо... хорошо... хорошо... - безостановочно повторяла она, ритмично отталкивая меня ладонями в грудь и тут же подавая их обратно.
   "Хорошо... хорошо... хорошо..." - отдавалось у меня в висках. Но что-то всё-таки было нехорошо.
   Было.

ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР

   Вот мы и возвращается в Европу после почти шестилетней кругосветки. Иногда мне кажется, что эти годы - как странный сон, от которого никак не получается проснуться. Пишу у костра, и по другую сторону огня молчаливо и строго стоят тени тех, с кем я попал сюда когда-то.
   Кто из них остался рядом со мной? Нас было двадцать пять гитлерюнге, упрямых и смелых мальчишек, решивших в конечном счёте, что и в этом мире можно остаться людьми. Мы не ошиблись. Но какова цена?
   Остались Юнгвальд, Мюссе и Ульрих. И я. Среди трёх десятков парней и девочонок, которые идут за конунгом Лотаром. Интересно, что не они, совсем не эти трое, для меня самые близкие друзья, не с ними я советуюсь, если что-то важное нужно решить. Но у костра мы сидим рядом и спим вместе, плечо в плечо. Не сговариваясь, так получается само собой. Даже другие немцы - Фриц, Пауль, Эва, Адольф, Алиса, - которые прибились позже, не вызывают у меня такого странного и пронзительного чувства общности.
   По географии я учил, что пространства Средней Азии в СССР - это пустыни. Здесь мы идём по бесконечным, очень красивым травянистым степям, где ночью высокий - до груди! - ковыль переливается под луной серебряными волнами. Где-то впереди Каспийское море. Говорят, в этом мире оно соединяется с Аральским в одно большое внутреннее море. Мы обогнём его с севера и пойдём дальше на запад.
   Сколько ещё осталось нам? Сколько осталось Тане? Сколько осталось мне самому?
   Я десятки раз мог погибнуть и не погиб. Я иногда сам удивляюсь, пролистывая блокнот. Тибет. Страшная бездонная трещина. Я рассматриваю свою ладонь, впившуюся в лёд, как когтистая лапа - и вижу, что из-под ногтей без боли сочится, окрашивая синий лёд в чёрный цвет, алая кровь. Срывается из-под ноги кусок льда - я не слышал, как он упал... Тайфун в Китайском море. Полёт - и я вишу за бортом, меня перехватывают руками за одежду за секунду до того, как с неслышным щелчком лопается страховочный трос, и его конец, словно клинок, разрубает одежду и грудь Женьки до самых рёбер... А вот покрытые вечным туманом берега таинственной Пацифиды, схватка на болотистом берегу, по пояс в тёплой жиже, среди висячих корней - и совсем некуда отступать, и корабля не видно, а джунгли гниют и зовут нас присоединиться к этому...
   Да. Удивительно, что мы живы. Точнее - что именно мы.
   Что делать дальше? Может, имеет смысл отыскать Шарля, если он вернулся живым из Африки, и просто присоединиться к нему - у него наверняка есть какие-то идеи... Кстати, до чего странно думать, что Шарль - он и есть тот самый генерал де Голль, который, говорят, сейчас там в числе победителей Германии. Мне иногда интересно: а что там со мной?
   Убит, наверное.
   Жаль. Вот интересно: тут война, подобная нашей Второй мировой, так и не началась. А Первая, говорят, была - конечно, в уменьшено масштабе, но была.
   Чёрт побери, но ведь должен быть у этого какой-то смысл?! Четыре года назад Колька, с которым мы довольно долго шли вместе, сказал, что смысла нет. просто в нас кто-то играет, как играют в шахматы на доске.

* * *

   Меч Арагорна - знаменитый Андрил, "Возрождённая Молния" - лежал поперёк его широко разведённых колен. Я сел на скамью наискось от него. Над утренним лесом плавал туман. В этом видении я был в полном снаряжении - не только при оружии, но и в бригантине, в краге на левой руке.
   - Ваше Величество, - я склонил голову и перекинул палаш через колено, уперев его в носок правого сапога. - Я хотел спросить. Я пришёл, чтобы спросить...Как мне быть дальше? Я запутался. Я что-то сделал не так. Временами я ощущаю себя предателем...
   - Потому что ты предал, - тихо сказал Арагорн. - Своих друзей. Свою мечту. Самого себя. И сейчас пытаешься спрятаться от своего предательства на красивом острове.
   - Да, - я потёр переносицу. - Кажется, это так, Ваше Величество. Странно, что мне понадобилось столько времени, чтобы это осознать... Но они...
   - Вождю могут изменить его люди. А он не имеет права им изменять. Даже если не осталось надежды. Тогда нужно просто идти навстречу всему, что даёт жизнь. И принимать это со всем мужеством, которое есть в тебе.
   - Здесь быстро ржавеет оружие, - я поднял глаза от сапог. - Боюсь, что заржавело и моё мужество. Я не смогу быть вождём.
   - Тогда будь хорошим клинком у хорошего вождя. Это лучше, чем ржаветь вместе со своим клинком. Для созданного сражаться вечный покой может стать проклятьем.
   - Значит... - я задумался, - значит, несколько лет, сражения, раны - а потом смерть?
   - Тебе нравится та вечность, которую ты обрёл?
   - Нет, - тихо признался я.
   - Тогда о чём ты жалеешь? О десятке лет отдыха на пляж? О сотне лет поедания омаров? О тысяче лет бездумности в шалаше под пальмами? Что ты скажешь мёртвым друзьям? Они ведь придут обязательно...
   - Да, - прошептал я, вставая. - Да, да, да, да...
   ...Я вынырнул наружу от того, что Танюшка трясла меня за плечо. В темноте шалаша я различил её испуганное лицо.
   - Олег, - шепнула она, - кто-то ходит вокруг.
   - Коза? - я сел, нашарил палаш.
   - Нет, - она замотала головой. - Олег, это человек. Честное слово.
   Я не успел ничего сказать. Циновка на входе шевельнулась, и голос Вадима негромко произнёс:
   - Спите?

* * *

   Вадим, конечно же, не изменился. У него только прибавился крестообразный шрам под правым глазом, от которого этот глаз казался шире. Да теперь, когда он разделся, я увидел ещё один - длинный и узкий, через всё левое бедро.
   - Хорошо тут у тебя, - сказал Вадим. Море плавно набегало на наши ноги, волны фосфоресцировали и казалось, что ступни одевает бледный огонь. - Спокойно, тихо...
   - Да, тихо, - подтвердил я. И кивнул на его бедро: - Ятаган?
   - Ятаган, - нехотя кивнул он. - Уже давно...
   - А на лице? Это же от стрелы... Неужели ниггеры начали стрелять из луков?
   - Нет, - ответил Вадим и, подавшись вперёд, поднял гальку. Бросил её в воду, и там родился водоворот огня. - Это на перевале Сен-Готард, два месяца назад.
   - На том самом? - удивился я. Вадим наклонил голову и добавил:
   - Один швейцарец меня не понял. И наше непонимание дошло до последней ступени.
   - Он никому об этом не расскажет? - усмехнулся я. Вадим вздохнул:
   - Да нет, думаю, он этим хвастается. Я сразу потерял сознание... Олег - ну, Крыгин - меня вытащил.
   - Он тоже?.. - начал я, но Вадим не дал мне договорить:
   - Все, кто не ушёл с Саней, вместе со мной. Нет, Сергей с Ленкой своей - не знаю, где. И Андрей подался куда-то в Сибирь.
   - Вот как... - я испытал некоторое разочарование. Мне хотелось бы узнать, как там Серёжка, а он, оказывается, вообще пропал... - А вы что, сами по себе?
   - Нас слишком мало, - покачал головой Вадим. - Мы присоединились к одному отряду... там в основном балканские славяне, но есть и ещё кое-кто. Хорошие ребята, и сражаются хорошо...
   - Никто не погиб? - спросил я. Вадим помотал головой, и мы замолчали. Надолго. Море продолжало гореть огнём, и пылающие следы рыб рассекали воду во всех направлениях. На острове было тихо, только в джунглях перекликались птицы и ночные звери.
   - Я полтора месяца добирался сюда, - услышал я голос Вадима и медленно повернул голову в его сторону. - Долго, если честно.
   - Долго, - согласился я.
   - Я пришёл, чтобы просить тебя вернуться к нам, Олег, - сказал Вадим.
   - Да, - ответил я. Наверное, он этого не ожидал, потому что недоумённо посмотрел на меня. - Да, - повторил я. - Завтра мы пойдём отсюда вместе, втроём.
   - Ты согласен?! - в голове Вадима было изумление пополам с недоверием.
   А я прочёл вместо ответа:
   - Мы возвратимся из дальних далей -
   Стремя в стремя, броня с бронёй.
   Помнишь - как в детстве, когда играли
   В рыцарей, верных всегда одной?..
   И ощутил внезапное чувство... словно встал на место вывихнутый палец, к вывиху которого ты привык и уже не надеялся вправить.

С.Боханцев

   Не смей живот сажать на рожон,
   Прилюдной славы себе ища!
   И раз добыл меча из ножон,
   Подставь щита, да ударь ещё!
   Аль за спиной твоей не рать,
   Аль на груди не кольцо-броня?
   А чтоб коню рожна не принять,
   Подставь щита да укрой коня!
   Хоть конь-огонь да и первый друг,
   И как не жаль его, гой-еси,
   Когда шеломы трещать вокруг,
   Подставь коня, а себя спаси!
   Но коль товарищу смерть сулят
   Побоища да пожарища -
   Простит тебя мать-сыра-земля, -
   Подставь себя за товарища!
   ...Танюшка не спала - полулежала у пригасшего костра и, издалека услышав наши шаги, приподняла голову. Её глаза поблёскивали алыми и зелёными искрами.
   - А я вещи собрала, - сказала она.

* * *

   Драккар лежал на воде огромной молчаливой рыбой. На нём, конечно, все спали. Только на берегу, у небольшого костерка, сидела знакомая фигура... но я узнал мальчишку только когда он встал нам навстречу. Это был Лаури, и он улыбался.
   - Девять месяцев, - сказал он. - Я собирался приплыть за тобой ещё через три, да тут Вадим...
   Я пожал его руку, натёртую веслом до каменной мозоли.
   - Ты был прав, - весело сказал я. - А я был дурак.
   - Мы все частенько ходим в дураках, - заметил Лаури. Вадим с Танюшкой улыбались - даже скорей скалились именно что как дурачки, и я почувствовал: моя собственная физиономия тоже расплывается в глупую улыбку. - Это не так уж страшно.
   - До Скалы-то довезёшь? - спросил я, сбрасывая на песок заплечник.
   - Не довезу, - отрезал Лаури. - А то ещё по дороге потеряетесь месяца на три. Я вас прямо до Юлии заброшу. А там ведь близко, а, Вадим?
   - Близко, - подтвердил он. - Э, постой, а ветра? Зима же...
   - Выгребем, - уверенно отрезал Лаури.
   И я, глядя на него, вдруг радостно понял: правда.
   Выгребем.

Мария Струкова

   - Ты меня не предашь?
- Я тебя не предам.
Вам к лицу камуфляж,
словно ночь - городам.
   Словно темная ночь,
где огня не добыть.
Никому не помочь,
но нельзя отступить.
   Среди русских рабов
и заморских князей
слишком много врагов,
слишком мало друзей.
   Знаю - выхода нет,
но оружие есть.
И к лицу вам рассвет,
словно юность и месть.
   Кто боец, кто торгаш -
не решать по судам...
...- Ты меня не предашь?
- Я тебя не предам!

ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР

   Сегодня утром погиб Юнгвальд. Он был последним из наших баварцев, кто оставался со мной. И лучшим фехтовальщиком из всех, кого я знал.
   Впрочем, мы переживём его ненадолго. Нас осталось шестеро - двое парней, четыре девчонки - и нам некуда отступать. Смешно, что мы погибаем на Олимпе - горе богов. Но, во всяком случае, чернокожим не подняться к нашей пещере, пока у нас остаются патроны, а их ещё тридцать два в "дегтяре" Сашки и пять в моём "браунинге". Потом... никакого "потом" у нас не будет.
   Вечер, и я пишу эти строки при свете костра. В блокноте моём ещё довольно много чистых листов. Таня спит по другую сторону огня. Я вижу отсюда огни вражеских костров внизу на склоне.
   Всё будет кончено завтра. К чему тянуть? Без пищи и воды мы продержимся тут три-четыре дня. Не думаю, что явится помощь - да если и явится, то чернокожих всё равно слишком много... Завтра мы с Сашкой убьём девчонок и пойдём вниз - убивать, а потом умереть. Мы все уже договорились обо всём. Таня сама предложила. Это ужасно, но я знаю, что с ними сделают, если возьмут живыми. А мы всё сделаем быстро. Во всяком случае - не увидим и того, как они будут умирать от жажды, и сами не будем умирать от неё.
   Ночь прохладная. Вот чего действительно страшно жаль - так это того, что я не увижу лета. Я так хочу увидеть настоящую зелень на деревьях и ощутить тёплый ветер... Но ничего этого не будет для меня. Если думать про это, то страх пополам с тоской выкручивают внутренности, как мокрую грязную тряпку. Унизительно - так бояться смерти, но я боюсь, хотя я германец и воин.
   Или, может быть, это не страх. Почти восемь лет я жил здесь. Больше семи - водил по миру людей, которые мне верили, теряя их и встречая новых... и опять теряя. Это было тяжело, интересно, страшно и увлекательно. Но я так и не смог понять, в чём участвую, кому и зачем это нужно, по каким законам живёт этот мир?
   Странно. Это мне едва ли не обидней, чем то, что я завтра - нет, уже сегодня - погибну. Иохим мог бы меня понять. Конечно, мог бы - Иохим, для которого ответы на вопросы были частью жизни... Но Иохим погиб на Пацифиде три года назад, и мы даже не смогли его по-настоящему похоронить.
   Мне было бы не так обидно погибнуть в обмен на ответ. Я бы даже согласился умереть сам. В обмен на ответ. Только ответ! Интересно, спрашивал ли Христос Господа в Гефсиманском саду, в чём смысл его смерти? Не помню, кто сказал - я где-то читал - что человек может вынести любые мучения, если оправданием мучениям будет служить целесообразность того, ради чего он страдает. Я был конунгом и вёл в бой своих людей. Тогда оправданием всему, что приходилось пережить, были их жизни. Но сейчас, за несколько часов до смерти, я, Лотар Брюннер, хочу спросить: ради чего?! Да ради чего же?!
   Молчание.
   Тайна.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"