Верещагин Олег Николаевич : другие произведения.

2.Время наших надежд

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рудольф и Судислав - друзья и побратимы. И то, что творилось в лагере крестоносцев под Пелеканом за несколько дней до начала собственно похода...

0x01 graphic

Апрель 1097 года от Р.Х.

Лагерь крестоносцев под Пелеканом. Византийская Империя.

   Если просто слушать утренний лагерь - то может показаться, что ты на охоте с отцом.
   Вот заржал конь, вот кто-то ругнулся, споткнувшись спросонья о растяжку. Смех, звяк металла. Жиканье точильного камня, запах каши. Знакомые голоса.
   Интересно, мама с сестрёнками тоже поехали на охоту... как-то не вспоминается...
   ...Всё разрушает, как это ни странно и ни обидно - свет. Дар божий. Свет даже через полог шатра - слишком яркий и яростный, и ты понимаешь, глядя на серо-золотую от солнца ткань, что и поддувающий под загнутый край утренний ветерок - без свежести, уже с жарой спозаранку.
   Ты не дома. И мамы с сестрёнками нет не то что в лагере - не охотничьем, кстати - но и... но и нигде. До них не добраться никогда, к ним никогда не вернуться. Разве только, как в сказке, истоптать семь пар медных сапог, изглодать семь медных короваев...
   И ты бы сделал это. Не задумываясь, согласился бы на испытание ради надежды вернуть тех, что ушли. Но где они - те сапоги и короваи? И чем утешаться? Райским блаженством для погибших? Для женщины и двух девочек?
   Райское блаженство. Да. А перед глазами никогда не виденная, но так мучительно ярко нарисованная проклятым воображением картина - распяленные, дёргающиеся пальчики торчащей над поверхностью болотины ручки - медленно погружающейся совсем. И золото маминых волос на несытой хляби. И полные раскаянья и ужаса лица венгров...
   Это снится. Или вспоминается. И другое - вспоминается...
   Старшая за день перед отъездом просила помочь сплести венок. А ты так спешил, что не помог - и оставил её с надутыми губами и яркими золотыми одуванчиками в обиженно опущенных ручонках.
   Сейчас будут слёзы. С начала утра. Мужчины и воины не плачут. Но...
   ... - Боярич, подниматься пора.
   Борута Берестень, отогнув угол полога, входит внутрь. Нет, не расплачусь. Хотя - он и по глазам увидит, что за мысли посетили Судислава спросонок.
   На Боруте - серый с чёрным лёгкий плащ, местный. Рубаха под ним, штаны, пояс, сапоги, толстая серебряная гривна-волчок на могучей шее, серьга в ухе - всё с Волыни, из дому. Только ещё длинный меч на поясе - кременецкий, ему уже с десяток людских поколений, и на клинке по-прежнему хорошо видно -

ЛЮДОТА КОВАЛ

   Борута бритый, без бороды, с длинными усищами и смешной, под горшок, стрижкой. Он из людей сгинувшей в болоте с дочками матери Судислава, урождённой волынянки. Судислав хорошо помнил, как странно ему - рождённому в городе - было оказываться в родном сельце матери. Отец туда вовсе не ездил - не любил тестя, деда Судислава, отца матери его, своей жены, волынского боярина Жаромира. А тот не слишком-то жаловал всех "находников", пришедших с Ростиславичами на Волынь и Володарю служить не хотел. И кто знает лишь, почему не противился свадьбе своей дочери, вышедшей за ближнего боярина Володаря.
   А Судислава дед любил. К внучкам был равнодушен, а внука - любил, да. Радовался его приездам, как мальчишка радуется приезду ровесника-друга. Возил с собой по окрестностям, научил едва ли не стольким же мужским делам, как отец - дядьёв-то у Судислава, так получилось, не было. Рассказывал были и небыли, а иной раз такое, что и не отличишь - быль, небыль? И мир села - упрятанного в дебрях и в то же время вознесённого над миром на остром скальном выходе, который по самому верху венчал, будто шлем, приземистый дом-горд деда, куда вела всего одна тропка, охраняемая хитрыми, спящими до времени ловушками - Судислава удивлял. Он по возвращении рассказывал отцу о том, что там видел. Что нету в селе ни церкви, ни хоть попа. Что в горде - ни единой иконки, зато висят на стенах в память о каком-то давнем прошлом два чудных меча: из бронзы, с клинками - будто стройная женщина, огниво - сердцем, яблоко - рогами. Что в селе люди какие-то иные, в чём - не поймёшь сразу, а - иные... Что дед показывал внуку берестяные книги, страницы которых заполняли коричневые знаки неведомого вовсе письма и водил в лес, где тоже показывал разное... только взял с внука мужскую клятву, что о том он - не расскажет и на смертном одре.
   Ольг Судиславич слушал сына внимательно. Качал головой, иной раз усмехался, иной раз - хмурился, а о том, о чём велел молчать дед - не дознавался. И жену не ругал за те поездки, и сыну ездить не запрещал...
   Сейчас Судислав понимал уже, что дед его, боярин Жаромир, был самый что ни на есть язычник. Поганый. И, видно, и внука хотел таким же сделать. При мысли об этом становилось жутко. Жутко, не - не страшно, а любопытно и щекотно. И ещё было очень жалко деда, который по смерти попадёт в ад. И хотелось с ним повидаться снова, и понималось - нет, вряд ли...
   ...А Борута пошёл с людьми боярина Олега потому, что в том венгерском налёте один остался жив из стражи боярыни. Ударили его сильно, так, что язык отнялся на долгое время, и память не сразу вернулась. А как вернулась - стал Берестень себя винить. Что не уберёг госпожу, а уж коли не уберёг - то и в том, что не лёг рядом с товарищами на той лесной прогалине. Вот и решил Борута пойти в дальние земли, да и сложить там голову в бою с воинами неведомых племён - по чести и по славе.
   А до Гроба Господня ему, похоже, и дела вовсе не было. Он и не говорил про то, а если и открывал рот - то лишь по явному и уместному.
   Судислав умылся - сам. Он знал, что в иных семьях, которым до его семьи по знатности ой как далеко ещё, наследнику и сольют, и высморкают, и обуют, и оденут, и сладких заедок в постель поднесут... Но ему так никогда жить не хотелось. Его отец сам не жил так, сыну не давал - а значит, правильно всё.
   Постель отцовская, кстати, была не то что пуста - сложена, стояла у дорожного сундука. Это Судислав отметил, затягивая пояс. И тут же спросил:
   - А отец - или не вернулся?
   - Не возвращался ещё боярин, - Борута кивнул на вход. - Завтракают уже.
   Судислав мысленно обрадовался. Отец непременно нашёл какое-никакое дело. Дел в лагере всегда хватает. А раз нету его - то и нечего на дела напрашиваться. Можно сейчас быстро-быстро поесть и пойти...
   ...ах да! Рудольф же!
   Мальчишка бросил быстрый взгляд на руку. И тут же запястье оказалось в сильных, точно из железа кованых пальцах Боруты:
   - Это ты где так, боярич?
   - Случайно... пусти, ну?! - рассердился Судислав и крутнул руку показанным отцом приёмом, высвобождая её. Борута тут же перехватил локоть и покачал головой, но потом отпустил мальчишку сам. Судислав - от злости тяжело дышащий - отшагнул, смерил Боруту яростным взглядом. Тот негромко спросил:
   - С кем побратался? И за какое такое дело?
   - Не за твоё! - отрезал Судислав.
   Борута вдруг рассмеялся - глухо, сипловато, но от души. Покачал головой. И отпахнул в сторону полог:
   - Иди, перехвати чего, прежде как бежать, - бросил он. - Да к полудню будь обратно, не всё шлёндрать...
   ...Стотысячный лагерь крестоносцев под Пелеканом раскинулся на десяток перестрелов в каждую сторону света. Разноязыкий, шумный, казавшийся беспорядочным, ярко-многоцветный, он, тем не менее, был спаян в единое целое общим стремлением и одной верой - ощущение этого напоминало щит и крепостные стены, незримые, но несокрушимые, преграждавшие путь в лагерь любому, кто не разделит этих стремлений и этой веры.
   Может быть, именно поэтому торговцы всем на свете, шлюхи, ворюги, какие-то пронырливые странные личности - весь тот сброд, который от веков баснословных сопровождает любое войско, как блохи - собаку, который неистребим и даже в какой-то степени нужен - весь он старался держаться вокруг лагеря, не пересекая некоей незримой черты. За этой чертой, впрочем, он вёл себя обычно. Еврейские менялы, греческие, сирийские, итальянские и армянские купцы, непотребные девки всех возрастов и цветов кожи - все они предлагали свой товар, единственный и неповторимый, создавая завесу ужасающего восхвалительного шума, перемежаемого руганью, криками и клятвами. Это был настоящий городок, выросший как по мановению за одну ночь, едва стало ясно, что воины Христа задержатся здесь на хоть сколько-то длительное время. Многие из торговцев уже твёрдо решили, что пойдут с войском и дальше - почему нет? Тем, кто творит такое святое дело, надо есть, пить и вообще... Среди навесов, палаток и лотков, а то и просто расстеленных в пыли кусков грубой ткани можно было найти даже торгующих мусульман, полностью презревших опасность от тех, кто объявил себя врагами их веры - впрочем, большинство из этих торговцев верили лишь в тот или иной вес кошелька и именно с ним соразмеряли свои жизненные устремления...
   ... - Ко-ни! Ко-ни! Кони из конюшен румского султана, я ездил бы сам, никому бы не отдал, но таким воинам, как вы... доблестные, куда вы?! Кони из конюшен катайского короля! Даром!!!
   - Красавчииииик! Посмотри, какое у меня вымя, не у всякой коровы такое нащупаешь! Пять медяков - и можешь не только щупать, но и... кастрат! Баба! Тьфу на твой след, чтоб обрезанные тебе башку... хорошо, четыре, пойдём...
   - Волшебная трава из сказочных дебрей Индии! Одна понюшка - и ты в раю не сходя с места и при жизни!
   - Подковы и подковные гвозди! Паааакупайте подковы и подковные гвоздиии...
   - Клинки! Русские клинки! Клинки из города Рязани!
   - Наставляю, ширю, усиливаю кольчуги - быстро, как мысль, недорого, как воздух, прочно, как скалы Тавра!
   - Халва-пахлава-шербет-узум-финик! Халва-пахлава-шербет-узум-финик! Синеглазая, твои детишки?! Ай, какие детишки! Вот... вот... вот... денег не надо, пробуйте и скажите маме, чтобы купила вам ещё много-много-много хааааааалва-пахлава-шербет-узум-финик!
   - Карты кладов проро... нечестивого, поганого Магомета! За смешную цену в пять хороших золотых монет - карты сокровищ, которые совсем недалеко отсюда зарыла эта собака!
   - Такой важный славный рыцарь - на лице написано, чтоб я так жил, что ему просто-таки суждено стать Королём Иерусалимским! - и таки без шоссов! Ой не говорите мне про цены, могучий и доблестный барон, цены - жЮть, но жить тоже хочется, клянусь волосами моего отца... вас от смерти спасает меч, меня - деньги, иначе ж разве я стал бы брать их за бескорыстную помощь?! Я ж таки и не настаиваю на том, шоби - щас, я поеду за вашим славным войском, щедрый граф, а там, на месте, ми сочтёмся, неужели ж нет?! Смотрите... вот... вот... вот, этого же таки хватит на хорошие шоссы? А вернёте потом, в послем времени и всего на одну жалкую монетку больше, и старый Абрахам восплачет от радости, увидев, шо ви таки живы благодаря его щедрости! Я сам почти крестоносец, клянусь богом отцов моих...
   - Нет, прекрасная госпожа, это не на лицо. Всего одну капельку - вы понимаете, куда? - и мужчины все ваши... Ну и что, что муж? Ах, грех... Ну а муж что - не мужчина?! Ему тоже будет приятно... Нет, это не колдовство, ничего нечистого, просто обычное притирание, только компоненты, неизвестные в ваших краях...
   - Страааааааажаааааааа! Дер-жиииии во-рааааааа...
   - Дети там или девушки - особенно девушки... хорошая цена... это что? Это вы зачем вынули? Но это не делов... вааааххххррр...
   - Человека убили!
   - Им видней, вон ещё бегут чего-то...
   - Расписываю щиты! Щиты расписываю! Любые изображения!
   - Слагаю стихи! Любовные, воинственные, похабные - по желанию заказчика, быстро, дёшево!
   - Соколы! Соколы! Соколы!
   - Вода-вода-вода, хаааалооодная во-даааа!!!
   - Эсфей, меня просто поражает, сколько у них детей... Смотри, какое жадное до всего племя, глаза словно бы стараются втянуть в себя весь мир. А вон тот - едва ковыляет сам, а уже с ножом... страшное племя, магометане не так страшны.
   - И не говорите, уважаемый друг... Вчера они опять зарезали одного из наших - и за что?! Он честно хотел заплатить тому красивому мальчику... А у него оказался вот такой вот нож. Нет, больше. Намного. Ну что за обычаи, что за законы - как можно разрешать детям носить ножи?!.
   - Отец, отец! Бьют женщину!!!
   - Успокойся, это всего лишь блядь.
   - Мммм... она красивая. Отец, по-моему красивых женщин всё равно нельзя бить...
   - ВинооооооОООООоооооОООООоооо!!!
   - А я бы с вами пошёл. Слово чести - пошёл бы... если бы у меня оставалась эта честь.
   - Слушай, да брось ты всё это - и пошли! Что тебя держит-то?! Важная птица - чиновник... Я же видел - ты вовсе не плох с мечом и совсем не так жирён, как кажешься...
   - Ты не понимаешь - и хорошо, что не понимаешь, франк. Мы сгнили. Наше дерьмо приклеило нас к нашим местам. У нас ничего не осталось, кроме наших званий и должностей. Нет уж. Идите вы. А нас простите, если можете. Я буду молиться. Только Господь меня не услышит... нет, не услышит... И ещё. Не верьте нашим, которые пойдут с вами от императора. Скажи своим вождям. Не верьте. О дети, дети, глупые, честные и храбрые дети... Налей, я заплачу за это...
   - Зелья приворотные, отворотные, дающие мужскую и воинскую силу, отнимающие мужскую и воинскую силу, воспламеняющие женщин и мальчиков, позволяющие видеть будущее и вспоминать забытое прошлое...
   - Сапоги! Сандалии! Башмаки! Тачаю сапоги, как у франков! Кожа, прочная, как у слона!.. Какой слон? А, слон? Ты слона не видел? Как я его тебе покажу, я что, маг?! Сапоги нужны?! Нет?! Иди отсюда!.. Сапогиии!!!
   - Прекрасные ткани сказочного Востока! Расцветки радуги! Лёгкость пуха! Прочность стали! Красота - как у вашей почтенной жены, господин! Купите!
   - Уверуйте, нечестивые! Услышьте слово Божье, слово истинное, откройте уши, заткнутые серой адской...
   - Эй, ты, долгобородый боров! Верно ли, что Матерь Божья не возносилась телесно?!
   - Истина это, плешивый козёл, блеющий с римских задов! Не телесно, и в том вот крест святой! И вот! И вот - трою, аки Троица Святая!
   - Хулишь Деву, потому что сам девкам блудным засовываешь!
   - А ты кому засовываешь, пакость целибатная?! Тьфу на тебя!
   - Проплюёшься! Святым духом, что не только от Отца, но и от Сына равно - клянусь, проплюёшься в бородищу себе, дубина волохатая!
   - Зад свой драный филиокве вашим вытри, еретик!!! Папёжник!!!
   - Проклинаю, схизмат!
   - Проклинаю, латына!
   - Святые отцы, Христом-богом прошу - с бочек моих сойдите, их откатить надо, купили же люди...
   - Соль, покупайте соль, дешёвая соль...
   - Смотри - вот, я ясно вижу: прямая дорога к славе и удаче, слева груды серебра, справа - красивые женщины, впереди - Гроб Господень, горы золота и красивейшие женщины, главное не споткнуться по дороге и хорошо мне заплатить за тяжкий и смертельно опасный труд общения с духами...
   - Зверь вельблуд - от великого блуда прозывается, и то можно видеть лишь сейчас, по весне, когда они затевают любовные игры. А в остальное время - смирная скотина. Не пьёт. Почти. Кормить не надо. Почти. И тащит, как две лошади. Почти. По рукам?
   - Какого чёрта по рукам, у него же спина сломана! Вон какая ямина... как он на ногах-то стоит...
   - Я сам видел! Крест был во всё небо! Папа вскинул руки и крикнул на всё поле: "Так хочет Бог!" - и крест вспыхнул над ним! Я упал на колени, и не видел ничего, кроме этого креста, и плакал, и каялся - и в тот же вечер продал жиду всё, что добыл, купил себе и своим горлорезам самые хорошие доспехи, на какие хватило, и ушёл из родных мест...
   - Солонины - шесть бочек... Скотина!!! Из них же гной течёт! Ублюдок! Моррррда греческая... без бороды оставлю, срань господня, без яиц домой пущу... мррррррраааазь! Отто, Ялли, хватайте его, локти к затылку этой дряни... ииии - нна тебе! Нна!! Нна!!!
   - Франки честного торговца убивают! Люди, куда мы смотрим!
   - Назааад, сброд! Чёрный Лев! Фламандцы, ко мне! Фламандцы, сюда!
   - Чёрный Лев! Мы идём, Чёрный Лев, держись, братья, мы идём!
   - Убивай, бей франков! Бей франков!
   - Бей греков! Идущие Львы Настороже, Львы, мы тут! Фламандцы, держись, мы тут, мы с вами! Всех чёрных - бей, убивай, братья!
   - Лилия, Лилия, Золото и Лазурь! Режь глотки христопродавцам, режь торгашей!
   - Ой вэй, таки при чём тут я?! Я ни разу не грек! Я почти фламандец, только очень загорелый от этого проклятого солнца... Пустите, благородный рыцарь... у меня два брата в Амстелвейне, клянусь чем угодно...
   - На колья франков! На кресты франков!
   - Тише! Тише, назад! Все назад! Оружие убрать!
   - Роберт! Граф Роберт!
   - Роберт Фландрский! Убрать клинки! Всем убрать, иначе будем отрубать руки! Убрать оружие, олухи!
   - Лепёшки, горячие лепёшки - с тмином, с маком, с таком - дешевле всего!..
   ...Большинство ровесников Судислава - да, по правде сказать, вообще людей его рода и занятия - торгов не любили. Для мальчишек торг ещё был привлекателен разными необычными вещами, которые можно было увидеть, и сладостями, которые можно было иной раз купить - а вот те, кто постарше, кривились откровенно. Находиться в таких местах без дела им было противно и смешно, а торгующие казались убогими, внезапно лишившимися разума.
   Но Судислав был в некотором роде исключением. Такие скопления людей его привлекали - разноязыкой речью, подсмотренными странными обычаями - как привлекает горького пьяницу кружало. Только вместо вина, браги, мёда или пива были слова, внешность, одежды... Вечерами он честно старался перенести свои дневные впечатления на пергамент и чуть не плакал от того, какими беспомощными, куцыми, вялыми, будто снулые рыбины, были его слова, вышедшие из-под пера - в сравнении с тем, что он видел и - особенно! - что чувствовал, когда видел.
   Но Судислав был упорен. И не отступал...
   ..."...и кричит ему: зачем слабого бьёшь? А тот регочет: руки есть, вот и бью, вон, и ноги есть - так я и хожу. А рыцарь озлился, хватил кулаком в ухо с плеча, меч вынул и на шею поставил. А тот спрашивает с дрожью: ты что? А рыцарь ему: коли руки у тебя без дела злым делом заняты, так я их сей час тебе усеку, вот и не станет чего занимать. А ноги поломаю да выверну посмешней, станешь ползать раком-караком, подавать будут щедро. А тот-то заревел и взялся прощенья просить...
   ...а гымру люди совсем дикие. Наколют себе кожу узорчато иглой до крови, и трут в раны сок всякого цвета, оттого узоры на все жизнь остаются. И рыцари их таковы же. Но все христиане. Дивное дело. А простые ходят косматые да босые, как всё равно люди лесные в наших местах. И говорят не поймёшь. Я десять слов выучил; словно бы котелок на огне сердится. Говорят, что в бою они приступом яростны, а коли не заладилось дело с ходу, то бегут россыпью стремглав без стыда и укрываются вроде как в страхе. А после враг охолонет, тут они снова нападают. И врагам убитым головы отсекут, хвалятся и Христа славят за победу. Говорил мне один рыцарь из островных саксов, что гымру детей едят и с овцами блуд непотребный делают, но я не верю...
   ...люди про иные народы много выдумывают. И редко доброе. Что в удивление: если народ дальний, то про него всё больше страшные небылицы слагают. А если ближний, то страшные полуправды. Я же гляжу и вижу: все люди. Все жён и детей своих любят, все Веру свою чтут и за дом свой грудью стоят. Может, не всё я видел?..
   ...а гасконцы сильно от иных рымлян отличны. Статью помельче, волосом темней, и покрывают волос чудными шапками вроде блина. Перья натыкают и гордятся, но не без смысла: кто убьёт сильного врага - тот и перо в шапку тычет, а иначе засмеют. И про каждого убитого нужно спеть песню, хоть короткую. Шапка та названа бирет. Ругачие они и любые обиды долго помнят и таят. И мстят за них бывает что тишком. За то их не любят часто. Языка их другие рымляне не поймут, и я не разберу. А вот чудится мне, что у гурджийских купцов в Тмутаракани слыхал я похожие слова. Смешно: Гасконь земля далеко на закат, Гурджа - далеко на восход. Как так?.."
   ... - Я так до Рудольфа никогда и не дойду, - пробормотал Судислав. И решительно ускорил шаг, стараясь больше ни на что не обращать внимания.

* * *

   Рудольф не знал об этом, но встал он даже пораньше Судислава. Точнее - его растолкал старший оруженосец отца Лотто. И, конечно, не для того, чтобы угостить финиками.
   Собственное копьё Гуго было не таким уж большим, даже скорее маленьким. Два оруженосца - восемнадцатилетний двоюродный племянник графа Лотто де Сентрай, уже опытный воин, мечтавший стать рыцарем на Святой Земле, и шестнадцатилетний Симон Валуа, одновременно родич жены и сын старого друга графа, воспитывавшийся при дворе графа Вермандуа с восьми лет. Двое министериалов - парижанин Бертуэт Бови и валлон Харро Рош. Трое легкоконников, в том числе крещёный печенег Дуло, умевший стрелять с седла на скаку. Двенадцать хорошо вооружённых сержантов - все в железных шлемах, кожаных со стальными пластинами доспехах, со щитами, косами - не переставленными, а настоящими боевыми - топорами и прочными длинными ножами. Ещё был арбалетчик-генуэзец Джакко - из семьи богатых торговцев, но с детства питавший отвращение к сидению на месте, опытный воин, он хорошо вооружился за свои же деньги и даже носил кольчугу, правда - с коротким рукавом и без капюшона. И трое валлийских стрелков-лучников - косматых, синелицых, диких и не признававших никакого доспеха, кроме круглых небольших щитов, а из оружия - лишь широкие кривые ножи и огромные луки из можжевельника, китового уса и бересты, из которых они за две сотни шагов длинной чёрной стрелой попадали в цель размером с рыцарский шлем.
   С Бови была молодая жена. Жёны следовали и за одним из легкоконников, и за пятью из сержантов, более того, у четверых были дети - у одной маленькая девочка-грудняшка, у двух по паре мальчишек, ещё у одной - девочка и двое мальчишек. Из девяти слуг пятеро тоже были женаты, и у четверых были дети - две девочки у одного, две девочки и мальчик у другого, по девочке у третьего и четвёртого и два мальчика у пятого. Это было - тридцать семь человек. Сюда же, пожалуй, нужно было добавить шесть собак, трёх ловчих птиц, пятнадцать боевых коней (в том числе - пять огромных фламандских жеребцов) и восемь мулов под вьюки и три пароконных повозки.
   И - два пажа графа. Его сын, одиннадцатилетний Рудольф - и ещё один двоюродный племянник, девятилетний Жеан Валуа, двоюродный брат оруженосца Симона...
   ...Быть пажом - мука мученическая, если честно. Паж - это слуга, у которого есть красивое название. И всё. Но если слуга служит себе и служит, то паж должен ещё и учиться вещам, которые слуге ни к чему. Поэтому сперва ты таскаешь хворост, выискивая его по всей округе, вместе с сыновьями слуг, а потом они заваливаются под повозку - играть в чётнечет, камешки или бабки - а ты идёшь влезать в доспех и учиться махать мечом. За ними со скрученным в жгут полотенцем пробежится за какую-нибудь провинность грозящаяся всеми карами земными и небесными мать - и почти наверняка не догонит хохочущее чадо; ну отец вечером выдерет мимоходом, и всё. А тебе убегать от наказаний стыдно и не к лицу. Потому что ты благородный, ты должен уметь в десять раз больше простолюдина, знать - в сто раз больше, а там, где обычному мальчишке не грешно и завопить "уй-уй-уййййй!!!" - ты обязан или сделать вид, что тебе не больно или (разные бывают ситуации) потом спокойно объяснить, за что тебе досталось, да ещё и поблагодарить.
   А противная, давно надоевшая клейкая полба с распаренным сушёным мясом, между прочим, одна на всех. Только и радости, что ты ешь серебряной ложкой, а они костяными. Да ещё хорошо, что стало много рыбы в последнее время - но Рудольф, например, рыбу не любил...
   ...Ну и у кого легче жизнь?! Это так сердито спросил как-то Жеан. Рудольф не ответил, только усмехнулся. Жеан появился в Вермандуа перед самым походом и сперва очень обрадовался, что и его берут тоже. А теперь ему было трудно.
   Сам Рудольф, в общем-то, давно привык к такой жизни. И хорошо знал, как её устроить, чтобы оставалось время на разные мелкие весёлые штуки или забавы. Жеана он тоже этому учил потихоньку, но у того пока плохо получалось. Белокурый, с тонким лицом, быстро обижавшийся и ещё очень неловкий, он истово мечтал стать рыцарем, только вот постоянно что-то делал не так и, конечно, как и все мальчики его возраста, не верил в то, что и у него когда-нибудь начнёт получаться всё, как надо. А Симон настрого запретил двоюродному брату жаловаться и вообще хоть как-то играть с родством - всего-то и разрешал, что обращаться к себе "братец", и не больше.
   У обоих пажей, кстати, уже были доспехи - практически полные, ни Гуго, ни отец Жеана не поскупились - и мечи. У Жеана маленький, почти совсем детский, у Рудольфа наоборот - уже почти взрослый. Рудольф к нему привык и жалел, что придётся с мечом расстаться, когда он ещё подрастёт. Наверное, его меч получит братец Генрих, которому сейчас всего шесть лет и который остался дома - зарёванный от злости, что его не берут с собой. Вслед уезжавшему Рудольфу он запустил камнем и провопил, что без него никакого Иерусалима никому всё равно не видать, чем вызвал одобрительный хохот всего отряда. А Рудольф, обернувшись в седле, крикнул, что "у тебя руки трясутся, малышка, смотри не урони веретено, когда будешь прясть с мамочкой!"
   Сейчас он жалел об этом. И вспоминал брата - да всех братьев и сестёр - как-то... с любовью, что ли? Может, поэтому и с Жеаном обходился вполне мягко...
   ...С рассвета они занимались лошадьми. Они с Жеаном и один из мальчишек-простолюдинов. Минна-стряпуха, жена сержанта Жэру, заканчивала готовить припоздавший сегодня завтрак, из-под кухонного навеса тянуло вкусными запахами - даже свежим хлебом. Что случалось хорошо если раз в неделю. Рудольф раньше никогда не задумывался, что есть на свете Божьем земли, где хлеб и вода, которую можно пить - не такие уж частые вещи. А разные чудеса вроде фиников - обыденная пища бедняка...
   ...Лошадь - не человек. Её нельзя кормить чем попало, ставить спать, где придётся, забывать про неё вообще. Это человек выдержит, а лошадь падёт. Камешек угнездится под подковой - захромает. Не доследишь, сядешь верхом на складку потника - сотрёшь спину. Не тем накормишь, не в срок напоишь - заболеет. Слугу можно побить, если что - лошадей бить нельзя. И потом - людей на свете много. А лошадей мало. А уж хороших боевых лошадей - и вовсе... А ведь от такой лошади зависит то, каким будет для рыцаря бой. Поэтому будь добр ухаживать за лошадьми.
   Всё это Рудольф с важностью объяснял Жеану. Ну и заодно черноволосому Фори. Объяснял прямо за работой, очень довольный тем, что его слушают внимательно. А сам вспоминал своего вчерашнего знакомца и нового друга. Рудольф решил, что, как только с утренней работой и тренировкой будет покончено, он отправится искать русина. Может, тот забыл про уговорённую встречу - но это вряд ли. А вот заблудиться в лагере вполне мог...
   ...Лагерь французов из Вермандуа был точь в точь похож на лагерь русинов. Разве что язык звучал совсем другой, да, если присмотреться, разные-всякие мелочи были, конечно, другими. А так - то же самое, и Судислав совершенно не чувствовал себя тут чужим. Хотя взгляды шмыгавших тут и там мальчишек он ловил на себе уже много раз и понимал: могут поколотить. Каждый такой лагерь, точнее - его дети - это прочно спаянная стайка маленьких жестоких и безрассудных хищников. Вовсе не злых, если рассматривать "зло", как греческие философы, некоей отвлечённой категорией. Просто чужака надо как следует вздуть. Заранее, как только увидишь. Если им что и мешало так поступить с Судиславом - так это то, что все они были сейчас загружены делами по самую макушку. Взрослые хорошо знали, как надёжно уберечь младших от лишней дури.
   Дел-то в лагере хватает на всех...
   ...Шатёр графа Вермандуа был победней, чем у боярина Олега, но найти его оказалось не трудно - больше нигде, конечно, не было таких вымпелов и гербового щита, да и сержант в полном вооружении прохаживался далеко не рядом с каждым шатром. А ещё рядом - как по заказу - обнаружился и Рудольф.
   Совсем не такой, как вчера.
   Рудольф, наверное, удивил бы своих далёких потомков, знакомых со словом "паж". А вот Судислав не удивился, потому что Рудольф занимался ему самому насквозь знакомым делом. В старых кожаных штанах, собрав волосы в длинный "хвост" на затылке кожаным ремешком-плетёнкой, босиком, он сбрасывал в кучу деревянной лопатой конский навоз за флегматично машущими хвостами конскими крупами, выстроенными в ряд у коновязи. Ещё двое мальчишек - белокурый и черноволосый, лет по 8-10, не больше - таскали спереди вдоль прочно сбитых яслей здоровенную бадью с овсом. Таскали вдвоём, каждый одной рукой, сильно накренясь каждый в разные стороны, а насыпал только белокурый: с очень ответственным видом черпал деревянным ковшом зерно и сыпал его, выпятив верхнюю губу. Черноволосый смотрел на него с уважительной завистью. За всем этим надзирал полулежащий на телеге со снятым навесом парень - тоже светловолосый, старше не только этих двоих, но и Рудольфа. Лежал он не просто так, правда, а проверял звено за звеном длинную кольчугу. Двойную - из больших воронёных плоских колец сверху и мелкого медного плетения под ними - и с начищенными до зеркального сияния нагрудником и оплечьями в виде драконьих крыльев. Именно он первым и увидел Судислава и окликнул его - довольно лениво, но настойчиво:
   - Эй, кого ищешь?! Кто тебя послал?! - и две большущих мохнатых собаки, в тяжких жарких позах валявшиеся под телегой, настороженно подняли головы и уставились на Судислава.
   - Я... - начал было Судислав, остановившись. Но тут как раз обернулся, опустив лопату, Рудольф.
   - Русин! Судислааав! - немедленно завопил он с такой чистой мгновенной радостью, что Судислав засмеялся - от такой же радости. А Рудольф уже бросил лопату и бежал к нему. Но, не добежав до Судислава пяти шагов, остановился. Смущённо посмотрел куда-то в сторону, прищурил глаза. Судислав тоже неожиданно смутился. Рудольф между тем сделал изысканный жест приглашения и сообщил:
   - Я рад тебя приветствовать в нашем лагере.
   - Для меня большая честь - быть тут гостем, - ответил Судислав.
   - Вы что, с ума съехали? - уточнил снова развалившийся на телеге Симон, не без интереса наблюдавший за происходящим (собаки опять уснули). - Солнце напекло головки, малыши?
   Мальчишки снова переглянулись и одновременно покраснели до ушей. Потом Рудольф значительно откашлялся и свысока бросил двум мальчишкам с бадьёй:
   - У нас в гостях мой друг. Это Судислав, он сын... сын графа из русских земель, - (Симон спустил с телеги ноги и отложил кольчугу). - Я покажу ему лагерь; когда отец вернётся с совета - представлю гостя... Эй, да скажите там Минне, чтобы оставила нам поесть!.. Жеан, работа не кончена. А Судислав не твой гость, а мой.
   - Ты же сказал - "у нас в гостях", - сердито буркнул белокурый мальчишка, берясь тем не менее за бадью. - Ладно, хорошо. Я вот подружусь с каким-нибудь эфиопом, и...
   - ... и он тебя сожрёт, - закончил Рудольф, за рукав утягивая Судислава подальше. - Пошли, пошли! Ты знаешь, я так рад, что ты пришёл! Я уже думал про тебя. Думал - ты заблудился в лагере...
   - Просто по пути всегда видишь столько интересного, что каждый шаг превращается в три, - пояснил Судислав. - А так я даже завтракать не стал. Отец ушёл на совет, я и побоялся - если вернётся и увидит меня, то непременно найдёт дело.
   - Позавтракаешь у нас, - щедро напомнил Рудольф. - Вот, смотри, это наш шатёр...
   ...Рудольф показывал Судиславу всё - с явной гордостью. Так далёкий его потомок будет показывать новому другу разные странные на взгляд 1097 года от Рождества Христова вещи - гордясь и втайне надеясь, что друг позавидует. Правда, Рудольф чувствовал себя намного счастливей, чем будет доступно тому потомку - то, что он показывал Судиславу, было веским, притягательно-взрослым и вовсе не предназначенным для развлечений. Атрибуты мужского мира, в который мальчишки тянулись всей неистовой силой бурно растущих жизней...
   И уж тем более - едва ли поверили бы они, что сможет наступить дикое время, когда первым вопросом между встретившимися мальчишками будет именно: "А что у тебя есть?"
   Вместо самого важного: "А что ты можешь?"...
   ... - Ррррррыба, - уныло сказал Рудольф, устраивая на коленях миску. Они сидели в шатре на полу возле откинутого полога - тут приятно поддувало ветерком снаружи и в то же время можно было быстро выскочить наружу, потому что Гуго Вермандуа едва ли пришёл бы в восторг, обнаружь он, что его резиденция превращена в столовую, пусть и родным сыном.
   - А ты не любишь рыбу? - Судислав поискал глазами вилку, но ничего такого не было, и он, мысленно пожав плечами, двумя пальцами подхватил белый, исходящий паром кусок - миска была ими полна с верхом.
   - Люблю, - буркнул Рудольф. - Речную. И ловить, и есть. А эта вечно воняет какой-то дрянью.
   Судислав принюхался. На его взгляд ничем особенным не пахло. Но возражать он не стал, только заметил:
   - Зато сколько в речной рыбе костей!
   - Это если она очень большая или жарил её дурак, - отозвался Рудольф, всё-таки начиная жевать. - И я лучше буду выбирать кости, чем есть такое...
   - Недалеко от наших мест жил... ну, наверное, и сейчас ещё живёт, - Судислав фыркнул, - один поп. Священник. Он страшный обжора. И вот однажды - года три назад - в самый первый день Великого Поста ему принесли в подарок поросёнка. Он жутко обрадовался, приказал поросёнка приготовить, и только за столом уже вспомнил - ах ты, Господи! - Великий Пост! И вот сидит он над блюдом с поросёнком, чуть не плачет. И свининки охота, и греха боится... - Рудольф, жуя, слушал с откровенным интересом, а Судислав, поставив миску на колено, изображал священника. - Сидел он сидел, и надоумился. Осенил блюдо крестом, и говорит с важностью: "Милостью Господнею, звере порося - превратися в рыбу карася!"
   - И съел?! - раздался над головами захохотавших мальчишек весёлый густой голос. Они испуганно вскинулись, чудом не опрокинув миски.
   У входа в шатёр стоял, придерживаясь высоко поднятой рукой за тонкий брус притолоки, рослый худощавый человек, одетый, как небогатый рыцарь: серая рубаха, серые штаны, грубые пыльные сапоги, коричневый плащ с костяной застёжкой. Вот только на простом поясе - даже скорей скрученной верёвке - не было не только меча, но даже ножа. Правда - висела недлинная булава с тёмным навершием из простого железа. Но большой серебряный крест на груди и отчётливо видная тонзура говорили о том, что это - священник.
   Впрочем, и Рудольф, и даже Судислав и без тонзур и крестов хорошо знали в лицо, кто перед ними. Узкое, загорелое, с тонкими губами широкого рта и ястребиным носом лицо с серо-зелёными глазами под мохнатыми бровями, одну из которых пересекал грубый шрам, продолжавшийся и на щеке - шрам, полученный когда-то рыцарем Аймаром де Монтейлем из замка Монтелимар - было знакомо всему крестоносному воинству и принадлежало Адемару, епископу ле Пюи.
   Папский легат стоял у входа в шатёр и весело смотрел на мальчишек, которые поспешно поднялись и уважительно склонили головы. Даже Судислав, для которого латинский епископ не мог считаться не то что авторитетом, но и просто священником, по большому счёту, сделал это - Адемар ему понравился. Судислав всегда любил людей со смешинкой в глазах, а у Адемара она была - и теперь, вблизи, он это видел хорошо. Чуть скосив глаза, он увидел, как епископ благословил их. Мигом позже Рудольф припал к протянутой руке... а Судислав тяжело вздохнул и поднял голову:
   - Я не хочу показаться неучтивым неучем, - тихо сказал мальчик. - Но да простится мне... я не могу целовать твою руку. Я православный.
   И гордо откинулся назад.
   Рудольф округлил глаза. Но Адемар как ни в чём не бывало спросил:
   - Так что, русин? Твой священник съел того поросёнка?
   - Дочиста, - признался Судислав.
   Адемар очень по-мальчишески хмыкнул. И заметил:
   - Что ж... чревоугодие - грех, но и искушение немалое... Если я понимаю верно - то ты сын отважного Олега из галицких земель, русин?
   - Это так, - Судислав поклонился. Адемар кивнул и обратился к Рудольфу:
   - Рауль, я вижу, твой отец ещё не вернулся... я, признаться, надеялся его застать, но если уж так - ты передай ему, что я заходил и не смог подождать.
   - Я всё сделаю, святой отец, - заверил Рудольф епископа. - Как только он вернётся.
   Адемар снова кивнул. Казалось, он хотел идти дальше... но задержался и снова посмотрел на Судислава:
   - У меня будет просьба и к тебе, юный русин.
   - Всё, что угодно, если это не нанесёт урона моей чести, - тихо ответил мальчик и сжал рукоять кинжала. И удивлённо покачнулся, когда Адемар присел на корточки и взял его за плечи. Совсем близко Судислав увидел глаза - глаза со смешинкой, но сейчас она была грустной, а голос Адемара - тихим:
   - Когда ты дойдёшь до Его Гроба - именно ты, русин - возгласи там имя одного рыцаря. Скажи так: "И со мной Аймар де Монтейль из замка Монтелимар." Можешь даже не вслух это сказать, а про себя. Просто: "И со мной Аймар де Монтейль из замка Монтелимар." Сделаешь ты это?
   Он собирался явно вставать, но Судислав, не сводя с него глаз, тихо сказал:
   - Я знаю, что это твоё имя. Почему тебе самому не назваться Там? Я могу не дойти, и верней такое дело делать самому.
   - Ты дойдёшь, а я нет, - холодно и невесело усмехнулся Адемар. И, опершись на плечи мальчика, встал. Кивнул строго: - Ты выполнишь мою просьбу?
   - Да, - Судислав сглотнул. - Я сделаю, как ты просишь. Я назову у Гроба Господня имя Аймара де Монтейля из замка Монтелимар. Клянусь.
   Адемар кивнул. Благословил движением руки обоих мальчиков, пошёл прочь... но через пару шагов обернулся - и подмигнул им...
   ... - Значит, ты точно дойдёшь, - уверенно сказал Рудольф, жуя хлеб. Миска, что бы он там ни говорил, была пуста. - Надо держаться поближе к тебе, как думаешь? - и толкнул Судислава локтем. Но тот не ответил на шутку - сосредоточенно смотрел куда-то вдаль, а, когда Рудольф толкнул его, отозвался будто бы невпопад:
   - А с чего он взял, что не дойдёт сам?
   - Он же всё-таки папский легат, - значительно напомнил Рудольф. - А папа - наместник Господа на земле.
   - Ты ещё скажи, что Господь послал сюда голубя с грамоткой - кто дойдёт, кто не дойдёт, - Судислав вздохнул. - Он мне понравился. Я думаю, он поросят на пост не ест.
   - Ты выдумал ту историю? Ну, про поросёнка? - поинтересовался Рудольф. Судислав помотал головой:
   - Нет, правда... Если когда-нибудь попадёшь в наши места - я тебе покажу того попа.
   - Может, и попаду, - задумчиво согласился Рудольф. - Освободим Гроб Господень - и съездим к тебе. Не вечно же ваш правитель будет гневаться на твоего отца... Знаешь, это часто так бывает - прогонят с глаз, а потом всё уляжется, и даже рады возвращению... - и вдруг он забеспокоился: - Да что же отца-то нет?!
   Высунувшись из-под полога, мальчишки посмотрели на солнце, казавшееся в белизне неба просто-напросто расплавленной лужицей нестерпимо сияющего металла. В своей жизни Судислав не видел вообще никаких часов, хотя читал про эллинские клепсидры, а Рудольф - видел только солнечные часы на замковой башне. Но оба отлично чувствовали время, хотя и не облекали свои ощущения в слова. Сейчас было за полдень. Рудольф нервно вздохнул. Судислав понимающе посмотрел на него и предложил:
   - Пошли вычистим миски.
   - Мне ещё надо немного помыться, - озабоченно вспомнил Рудольф. - Отец всё-таки должен вернуться сейчас...
   - Давай свою миску, - Судислав забрал у него посудинку. - Я почищу обе, и встретимся здесь. Или ты не хочешь...
   - Что ты! - Рудольф почти испугался. - Я наоборот - я очень хочу тебя представить отцу! Тогда давай побыстрее, ага?..
   ...Здоровенная корчага с песком для чистки мисок стояла рядом с кухней. Под навесом плечистая баба, засучив выше локтей рукава на мощных руках, со скрипом и скрежетом отдраивала тем же песком какое-то простое блюдо. Ей помогала лохматая девчонка лет десяти, а сидевший тут же на трёхногом табурете невысокий жилистый мужчина с песчаного цвета волосами пил из кожаной фляжки вино и философски слушал, как женщина, не переставая работать, ругается. Слов в её несущейся весенним потоком речи Судислав почти не понимал - она говорила, конечно, не на латыни и не на греческом, даже не так, как Рудольф, хотя и очень похоже. Из того, что можно было всё-таки разобрать, он уяснил, что женщина клянёт, на чём свет стоит, эти места, знатных господ, детей, купцов, мужа, небо, землю и преисподнюю.
   Когда Судислав подошёл ближе, то девчонка уставилась на него, а мужчина приветственно поднял фляжку и что-то буркнул. Женщина ещё какое-то время продолжала костерить всё на свете, но потом тоже обратила внимание на мальчишку и, расплывшись в искренней улыбке, тут же забрала у него миски, хотя Судислав попытался сопротивляться. Оставалось только поблагодарить - на языке Рудольфа, эти слова Судислав уже выучил - и отправляться обратно, размышляя: неужели этот щуплый человек - муж этой великанши?! Скорее всего - да; судя по её характеру, кому другому она бы вот так не позволила сидеть под навесом и распивать вино...
   ...Судислав опоздал. Гуго Вермандуа вернулся, пока его не было, и это он понял, едва вошёл в шатёр. На жёрдочке возле ложа сидел большой золотистый сокол, а Рудольф, опустившись на колено, помогал сидящему в кресле отцу снимать сапоги. Лицо мальчика было полно чистейшей, неприкрытой гордости - и опасливой ревности: никто не претендует на его право? Пусть только попробуют!
   Выпрямившись, он налил из стеклянного кувшина в золотой грубый кубок желтоватого вина и подал графу с поклоном. Гуго, не скрывая удовольствия, выпил половину длинным, жадным глотком замученного жарой и жаждой человека. Рудольф стоял за его креслом, придерживаясь рукой за спинку; увидев, что отец отставил кубок, наклонился и негромко сказал:
   - Отец мой, позволь представить тебе моего друга - Судислава из русских земель.
   Судислав сделал шаг вперёд от входного столба и поклонился, ощущая взгляд графа. Хотел представиться сам - как следует - но Гуго резким, металлическим голосом сказал по-русски - лишь слегка коверкая слова:
   - Я рад тебя приветствовать в моём шатре, сын храброго боярина Олега, присоединившегося к нашему святому делу... И рад, что мой сын стал тебе другом. Мой сын и наследник не знает языка своей бабки, моей почтенной и прославленной матери - но я его выучил очень хорошо. Ты можешь чувствовать себя здесь, как дома.
   - Я благодарю за щедрость и радушие достойнейшего из достойных, прославленного мудростью и воинской доблестью графа Вермандуа, - не без труда подбирая слово к слову, ответил, чуть поклонившись, Судислав. На лице Рудольфа появилась гордость за друга. А Судислав между тем рассматривал Гуго - раньше он никогда не видел его даже издали.
   Чисто выбритый в отличие от большинства крестоносцев, широколицый, широкоротый, Гуго кого-то Судиславу сильно напоминал... и мальчик не сразу сообразил - да Рудольфа же! Таким Рудольф станет через три десятка нелёгких лет. Если проживёт их. У него будут такие же полуседые густые волосы-волны, такой же голос и такой же спокойный пристальный взгляд.
   Даром что сейчас ничего этого по Рудольфу не скажешь и не предположишь...
   - Ты устал, отец? - тем временем тихо спросил Рудольф. Гуго кивнул, провёл ладонями по коленям. Казалось, он хочет что-то сказать сыну... но не сказал, и Судислав подал голос:
   - Я, пожалуй, пойду...
   Рудольф вскинулся огорчённо, но посмотрел на отца и сник. Однако Гуго покачал головой и, привстав, сам налил вина сперва себе, а потом в поспешно подставленные сыном две роговых чашки. И сказал с улыбкой, кивая на одну из них:
   - Я вижу, что мой сын не будет рад твоему уходу. Садись, куда смотрят глаза, выпей с нами вина и, если не против, расскажи о землях, откуда была родом моя мать. Я-то там не бывал никогда. А ты, Руди, настрой арфу и подумай, что споёшь попозже.
   Рудольф просиял и, почти отбежав к сундукам, полез в один из них. Судислав снова поклонился и, взяв чашу, с заминкой присел на ложе. Если честно, он не знал, о чём рассказывать. Сперва он хотел поведать, как они с отцом очутились здесь, но потом передумал. И говорить об этом снова было тяжело... а главное - Гуго Вермандуа вдруг на какой-то миг показался ему... пчелой. Да-да, пчелой: по капельке с цветка - и улей полон мёдом. Рудольф был его друг, и Гуго Судиславу понравился... но пусть каждый сам собирает свой мёд, верно?
   Поэтому он заговорил просто о родных краях. И так увлёкся, что не сразу обратил внимание - Рудольф покашливает и переминается с ноги на ногу, держа в руках небольшую арфу, покрытую чёрным лаком и резьбой. На лице у Рудольфа было написано столько старательного внимания пополам с тоской, что Судислав не выдержал и, оборвав рассказ, рассмеялся. Гуго, слушавший на самом деле внимательно, удивлённо поднял брови... но тут же быстро взглянул на сына и улыбнулся тоже.
   - Я прошу его простить, - обратился он к Судиславу. - Я сам обделён голосом и так и не выучился толком петь, а играть умею разве что на той же арфе. А Рудольфу голос достался от матери, и уж если предложишь ему петь - то долго испытывать его терпение нельзя... Мы слушаем, Руди. Что ты споёшь?
   Рудольф покраснел - явно от удовольствия. Бросил на Судислава гордый взгляд, присел на край сундука. Пощипал струны, склонив голову набок, довольно кивнул. Снова перебрал струны - но это была уже не разноглосица, а сильный звонкий аккорд - и прямо в него врезался голос мальчика...
   - Hа свете каждый путь открыт,
   Hо нужно выбирать.
   Тому, кто хочет долго жить,
   Hе стоит воевать.
   Пусть тот, кто любит звон монет,
   Становится купцом,
   А кто умрёт во цвете лет,
   Подружится с мечом...
   Рудольф пел монотонно, но не заунывно, а резко, словно однообразными ударами клинка рубил вражеский строй. Его глаза блестели, мальчик потряхивал головой, и Судислав, понимавший через два слова одно, всё-таки хорошо улавливал смысл баллады - ни о чём ином Рудольф петь и не мог, конечно...
   - Чей лучше меч, чей крепче щит,
   Удар точнее чей,
   Один на свете суд решит -
   Весёлый пир мечей.
   Когда качнёт земную твердь
   Сраженья торжество,
   То каждый сможет выбрать смерть,
   Достойную его.
  
   Оставьте струны для певцов,
   Монеты - для скупцов.
   Крестьянам дайте тень садов,
   А битвы - для бойцов.
   Кто первым рваться в бой готов,
   Отважно смерть презрев,
   Тем первым милости богов
   И ласки юных дев.
  
   Гуго тоже увлёкся пением - Судислав готов был поклясться, что старший Вермандуа сам готов запеть и удерживается только из приличия. Он отбивал такт ногой и кулаком - по подлокотнику кресла. А Рудольф повысил голос - откинул голову, волосы разметались, сверкали глаза:
   - Их краток срок, их долг - спешить,
   Чтоб все от жизни взять.
   И раньше в битву уходить
   И раньше погибать;
   Теряет первыми земля
   Отважнейших бойцов,
   Hо, слава Богу, сыновья
   Похожи на отцов! *
  
   *Стихи "Сказочника".
  
   И - поклонился, отставил арфу в сторону. Гуго потянулся, нагнул к себе голову сына и потрепал его по волосам. Рудольф смущённо и гордо улыбнулся и помедлил отстраняться. Но Гуго уже сам отстранил его и посмотрел на Судислава:
   - Я видел сегодня твоего отца, - сказал граф. - На совете... Твой отец умён и осторожен... - тень пробежала по лицу Гуго. - А это именно то, чего, к сожалению, недостаёт многим из нас. И мы сговорились с ним как-нибудь померяться воинским умением. Надеюсь, этот поединок не заставит вас враждовать, мальчики. Мне по душе, что вы подружились, и вы должны помнить, что поединок - лишь поединок, а не битва насмерть.
   - О, - это было всё, что смог сказать Судислав. Рудольф, бережно убиравший арфу на место, с непоколебимой уверенностью отозвался отцу:
   - Ты непременно одолеешь... - и тут же смешался, посмотрел на друга почти испуганно. Судислав снова не нашёл, что сказать и лишь пожал плечами. Гуго усмехнулся:
   - Это хорошо, сын, что ты так веришь в меня. Я на самом деле выиграл немало таких схваток. Но ты сам был свидетелем того, как на прошлый Сам... кгхм, чччёрт... на прошлое Рождество, прости меня, Господи - я был выбит из седла во дворе собственного замка. И это был не первый раз в моей жизни.
   - Конь поскользнулся! И все видели, что у него слетела подкова! - зачастил гневно Рудольф, выпрямляясь, как освобождённое веретено большого лука. - И вообще... и вообще, кто знает, может, у молодого Монтобана была зашита в вымпел какая-нибудь колдовская штука?! Все знают, что его бабка - ведьм...
   - Рудольф, чёрт бы тебя побрал! - Гуго свёл брови. - Старая госпожа Монтобан просто-напросто провела в походах и битвах со своим мужем побольше моего. И многому научилась по части лечить людские болезни и раны. А что дураки называют её за то ведьмой... вспомни, как покарал Господь отца Виши из соседнего прихода. И следи за языком, если хочешь и дальше им болтать.
   - Да, отец. Конечно, отец, - поспешно ответил Рудольф, кланяясь...
   ... - А что за история была с этим отцом Виши? - спросил Судислав Рудольфа, когда тот его провожал. Мальчишки, не очень спеша, шли плечо в плечо, посматривая вокруг - лагерь менялся каждую минуту и всегда оставался интересным...
   - Это был новый священник у наших соседей, - охотно ответил Рудольф. - Он приехал как раз на весенний праздник... я не знаю, у вас есть такой или нет? Все пляшут, поют, играют в игры... Праздник очень древний, очень-очень. Говорят, его ещё до римлян праздновали галлы, жил такой народ в наших местах. Так вот, приехал этот отец Виши и сразу попал на этот праздник. Затрясся весь, бросился к Весеннему Дереву и ну его посохом колотить - мол, всё это бесовское напущение, как могут добрые христиане такое праздновать, скакать и выть вокруг?! Ударил раз, другой ударил, а на третий руки у него возьми, да и обомри. И язык отнялся. Так и увезли сразу. А новый священник приехал - и ничего...
   Судислав поёжился. Неуверенно сказал:
   - Но выходит, что этот праздник и правда бесовский.
   - Ага, или священник дурак, - возразил Рудольф, перескакивая через протянутые поперёк дороги оглобли только-только подъехавшей телеги. - Праздник-то древний. Не отпразднуешь как следует - весна обидится и назад уйдёт, и что тогда - до осени с зимой жить?! Я понимаю так: если бы этот правда было от сатаны, - Рудольф смачно плюнул через левое плечо и перекрестился, - то Господь давно бы всю нашу Францию расказнил, что ему стоит-то?! Ну или знак какой подал, чтобы больше так не делали. А он наоборот - дурака покарал.
   Судислав слушал молча и мысленно всё-таки соглашался с Рудольфом. В конце концов, были на свете дедовские земли, где даже церковь не стояла. И ничего - молнии не летели с неба, земля не разверзалась под ногами язычников... Может, Господу угодно, чтобы язычники сами пришли к вере со временем, кто же знает? А не так, чтобы их гнали посохом, как этот отец Виши. Да и в отцовских землях - сколько праздников праздновали люди безо всякой церкви? А священник отец Илиодор хоть и гремел с амвона насчёт "бесованья, скаканья, сотрясенья и малеванья", а сам, между прочим, тишком... Судислав фыркнул и решил окончательно, что Рудольф прав. В конце концов, нигде не сказано, чтобы Господь не умел смеяться и веселиться или кого-то наказывал за это...
   А Рудольф между тем уже явно забыл про неудачливого дурака отца Виши и спросил о более насущном с его точки зрения:
   - А твой отец много выиграл поединков?
   - Много, - Судислав не погрешил против истины. - Послушай, приходи ко мне завтра? Мы можем вместе поучиться на мечах... меня учит дядька Борута, я думаю, он и тебе не откажет...
   - Приду, почему не прийти! - весело откликнулся Рудольф. - А вот мы ещё посмотрим, как наши отцы будут схватываться - вот будет зрелище! Хорошо, что они договорились о поединке!.. - он дёрнул Судислава за рукав: - Эй, слушай, может, ты меня сейчас и познакомишь с твоим отцом?!
   - Почему нет? - охотно отозвался Судислав. - Пошли тогда скорей. Тебя-то отец отпустил, а я-то ушёл сам... и давно.
   ...В лагере русинов Рудольф оглядывался с интересом, охотней всего задерживая взгляд на оружии и конях. Но до шатра боярина мальчишки дойти не успели - Олег сам шёл им навстречу. Ну - верней сказать, не им. На ходу застёгивая плащ, он шагал рядом с Борутой. Лицо боярина было недовольным; судя по кривой усмешке Берестня, они только что о чём-то поспорили и ни до чего не доспорились. Но Судислав не успел об этом как следует подумать, потому что Олег Судиславич спросил сердито, останавливаясь и запуская большие пальцы рук за широкий пояс:
   - Тебя не было с самого утра.
   - Отец, я ходил к... - начал Судислав, но тут решительно вмешался Рудольф:
   - Он был у нас в гостях - у меня и моего отца, доблестный граф, - выступив чуть вперёд, он раскланялся. - Ты знаешь моего отца, совсем недавно он говорил мне о тебе немало доброго - это Гуго Вермандуа...
   - А, - Олег смерил Рудольфа взглядом. - Ты - Рудольф Вермандуа... похож на отца. Ну что ж, - он более благосклонно посмотрел на сына, - покажи своему другу наш лагерь. Я скоро вернусь и найду тебе дело, если ты сам его себе не найдёшь.
   - Да, отец, - поспешно заверил его Судислав. - Если ты не берёшь дядьку Боруту с собой...
   - Не беру, - отрезал Олег. Борута издал скрипучий насмешливый звук - словно расселся кряжистый чурбак.
   - Тогда, может быть, он поучит нас - меня и Рудольфа - на мечах?
   - Хорошая мысль, - боярин наконец провёл ладонью по волосам сына и улыбнулся ему - быстро, сухо. - Когда вернусь - покажете мне, чему научитесь.
   - Обязательно, - заверил Судислав. И спохватился: - Отец!
   - Да? - боярин кивнул.
   - Ты сговорился о поединке с Гуго Вермандуа. Когда он будет?
   - Думаю, через пару дней, - Олег поправил перевязь меча. - Через три дня мы выступаем. Выступаем, и давно пора!
   И в последних его словах Судислав уловил злую досаду.
  

Апрель 1097 года от Р.Х.

Лагерь крестоносцев под Пелеканом. Византийская Империя.

Поединок.

   "...Про сны писать не буду. Стыдно. Увидел на торгу, как невольная за деньги танцевала, ноги к месту прикипели. Стою и смотрю на такое. Потом пошёл, а всё в глазах одно. И ночью привиделось. Срам...
   ...жёны английские самые из всех тут красивые. На наших не похожи - тоньше и выше. А волосом тоже светлые. Но есть и рыжие. И тёмные есть - это те, у кого отцы с князем Гильомом на английскую землю пришли и повоевали её...
   ...путано у них очень. Княжество Прованц в земле рымской считается. А говорят там на франков-французов похоже. А правит рымскими землями властитель германского рода. И в другой конец: у фламандцев язык вовсе на франкский не схож, а схож на германский и на английский даже боле, каким саксы с островов говорят. А земля их Фландрия идёт за короля французского, что Рудольфу дядя...
   ...Рудольф друг хороший. Я за ним скучаю, как не вижу, и он за мной, заметно. Только смешно, что он не учёный совсем. А ведь он не глупый! Знает говорить на четырёх языках, а на своём ни писать, ни читать не умеет. Как я книги читаю, ему нравится слушать, а сказал ему: давай научу, так он удивился. Мол, зачем мне это? А вот отец его, неужели тоже грамоты не знает?! Чудно..."
   - Судислаааав! - полог шатра откинулся, появилась улыбающаяся голова Рудольфа. - Опять пишешь?
   - Угу, - Судислав присыпал написанное песком. Последние строчки - особенно густо, как будто Рудольф их мог прочесть...
   - Оставь ты всё это! что ты копаешься, нашёл когда засесть за свои листки - в утро поединков! Мы же пропустим самое начало!
   - Не пропустим, - спокойно ответил Судислав, помахивая в воздухе листом, прежде чем убрать его в сундучок. - Ты что, не слышишь, люди ещё только собираются?
   - Ну тогда не протолкнёмся - ну и будем смотреть издалека, - не унимался Рудольф. - Да идёшь ты, или нет?!
   - Иду, - засмеялся Судислав. - Обуваюсь и иду.
   Рудольф, посвистывая, прислонился к столу. Он был сегодня одет нарядно, даже перстень на безымянном пальце левой руки. Видно было, что франк возбуждён и устал от ожидания - всё, что делал Судислав, казалось ему слишком медленным, и он не торопил только потому, что уже убедился: торопить русина так же бессмысленно, как торопить солнце или луну на небосклоне.
   Но ни луна, ни солнце никуда никогда не опаздывают. И вскоре мальчишки - среди множества прочих - уже торопились к окраине лагеря, к морскому берегу, возбуждённо переговариваясь. Судиславу передалось волнение Рудольфа, хотя ещё только что он мог поклясться, что совершено спокоен...
   ...Предстоящая боевая потеха - сегодня собирались схватываться немало бойцов - собрала тысячи людей - не только обитателей лагеря, но и купцов, и жителей окрестных деревушек. Многие и тут торговали - сладостями, вином, водой, фруктами - но большинство пришли просто смотреть на невиданное в здешних местах дело. Под знойным солнечным небом с гулом колыхалось бесконечное людское море, обсыпавшее склоны прибрежной котловины, в дальнем конце которой был наспех возведён крытый полотняным навесом помост. С него густо свисали яркие знамёна. А на нём самом друзья увидели стоящих руководителей похода.
   Баграт Камсаракан, коварный и жестокий властитель Раведана, но яростный ненавистник мусульман и потому искренний друг крестоносного воинства и, по слухам, побратим Балдуина, стоял рядом с самим Балдуином. Балдуин Булонский высился между армянином и своим братом Эсташем; третий из братьев, Готфрид, был сейчас при дворе императора Византии, бесконечно улаживал последствия своей недавней ссоры с ним - ссоры, переросшей в несколько кровавых стычек.
   Боэмунд Тарентский - он весело смотрел на место ристалища и о чём-то перекрикивался со стоящим на другом конце помоста Раймундом Тулузским, возле которого неподвижно стоял Адемар, а за его плечом склонился духовник Раймунда, его тёзка, священник из Ажилля. Казалось, что эти двое - Боэмунд и Раймунд - лучшие друзья, потому что Раймунд отвечал так же весело, и казалось, что ему не за пятьдесят, а едва тридцать. Даже то, что у Раймунда был всего один глаз, не портило приятного впечатления от его мужественного и умного лица.
   Между тем мало кто в крестоносном воинстве не знал, что властители Тарента и Тулузы ненавидят друг друга, а Раймунд ещё и презирает Боэмунда; именно его он клеймил такими словами: "Просто чудо, что этот человек держит хоть какие-то свои клятвы! А что до коварства и вероломства - то их Боэмунд впитал с молоком матери..." На лице стоящего рядом с дядей Боэмундом Танкреда д'Отвиля не было ни малейшей приязни к Раймунду; в отличие от дяди, Танкред и не думал притворяться. Впрочем, по слухам, Танкред не слишком одобрял и своего дядю, но не считал возможным идти против старшего по родной крови...
   Роберт Куртгёз из Нормандии - маленький, быстрый в движениях - о чём-то разговаривал с Робертом Фладрским; если бы не громкая воинская слава обоих рыцарей, они казались бы рядом парой из сельского комического действа, карлик и великан.
   Этьен-Анри де Блуа, опершись широко расставленными руками на балясину перил, озирал место предстоящего сражения. Рядом с ним - у самого края помоста - патриций Татикий, командир вспомогательного византийского отряда проводников - чем-то похожий на влезшую в роскошный доспех свинью - скучливо поджав губы, интересовался небом. А вот Петра Пустынника не было нигде - видимо, святой отшельник не горел желанием смотреть на воинскую потеху. Вот интересно, подумал Судислав, как он мыслит себе отнять Иерусалим у неверных без копий и мечей?
   А Рудольф беспокоился напрасно. Для обоих мальчишек нашлось место у самого помоста - перед ними даже расступались, градом сыпались добрые пожелания их отцам.
   Они успели вовремя. Только-только протолкались они плечом к плечу вплотную к временному ограждению, как с двух концов поля взревели трубы, и кони вынесли на раскалённый, плотно убитый песок Гуго Вермандуа и Олега Судиславича. По договору именно они начинали сегодня поединки - ведь именно им первым пришла в голову их идея два дня назад. И зрители, всё многолюдство вокруг, замерли - как один человек - и лишь трубы в руках невидимых трубачей продолжали глухо и грозно выть, как волки перед схваткой.
   Под обоими воинами были схожие статью боевые жеребцы - фламандский чёрный с белой звездой и белыми чулками Рафф под Гуго Вермандуа, серый с голубым отливом Варгс под Олегом Судиславичем; этого коня боярин купил у пруссов-поморян и оставил ему прежнее имя. Почти одинаковыми были сбруя и сёдла коней - богатыми и в то же время надёжными, не напоказ похвастаться достатком, по городам-весям проезжая, а послужить хозяину в бою.
   Доспехом - прочной полной кольчугой с длинным рукавом, капюшоном, шоссами, нагрудником и наплечниками - франк и русин тоже были схожи. Сильно отличали их лишь кресты на плечах - алый у Гуго, золотой у Олега - да шлемы. Шлем Олега дополняла выпуклая позолоченная полумаска в виде верхней части оскаленного черепа. Шлем Гуго был без маски, но зато его венчала немалая золотая лилия, сверкавшая, словно нарочно: мол, а ну, подходи, сшиби, если сможешь! - знак родства с королевским домом - а широкое наносье с надбровниками было искусно выковано в виде пикирующей с простёртыми крыльями хищной птицы и позолочено. Ну и, само собой разумеется, разными были гербы на листовидных длинных щитах. Шахматная клетка Вермандуа и золотой на синем колокол Звенигородчины. Разными - хотя и схожими, ведь шахматы Вермандуа тоже были сине-золотые, мельком подумал Судислав. Такими же были и яловцы копий - прочных, в два человеческих роста, с алым у франка и золотым у русина древком и длинным наконечником, похожим на гранёный гвоздь. Копья они, впрочем, оба перевернули окованным тупьём, далеко не безопасным, но не острым - не сговариваясь или, может, уговорившись раньше.
   Оба всадника разъехались под нарастающие приветственные выкрики на свои концы поля. Кроме копий в руках и мечей у бёдер и у того и у другого при седле висело запасное оружие. У Олега это была излюбленная на Руси булава - на рукояти в пол-руки длиной крепилось не слишком-то грозное на вид небольшое навершье - древнее, из алого камня, которому в незапамятные времена чьи-то руки придали сходство с ежом, грозно растопырившим немногочисленные короткие толстые иглы. Столь же обычно было для его народа с давних пор и оружие франка - топор; на примерно такой же, как у боярской булавы, в длину рукоятке с двойным плавным изгибом сидело узкое, почти ровное по себе полотно.
   От Судислава ещё перед боем не укрылось, что их с Рудольфом отцы именно на это чужое оружие смотрели каждый с удивлением и почти с брезгливостью, если быть честным. И Судислав, кстати, понимал причины. Звенигородскому боярину любой топор казался подходящим скорей для руки ополченца или разбойника, а не для воина. Франкскому графу явно столь же дикой представлялась в руках рыцаря дубинка с куском камня.
   А ведь они оба ошибаются, подумал Судислав и сам слегка оробел от этой мысли. И ни тот ни другой к такому оружию в руках настоящего врага не готовы. Отец десяток мужичков с топорами разгонит плетью, на полсотни - ну, может, ещё та же булава понадобится. Граф Гуго тоже, небось, дубинок да ослопов повидал и переломал немало, как бы не вместе с хозяевами. А если топор или дубинка в руках не у мужика? У воина? И махать он станет не по-мужичьи? Дед - тот, положим, меня топоры метать научил. А вот драться ими - нет, и он не показывал.
   Интересноооо... Вот бы до этого дошло!..
   ...Между тем Рудольф такими вопросами не задавался. Он почти готов был перелезть через ограду, чтобы оказаться поближе к бойцам - хоть за штаны оттаскивай. За общим шумом было не слышно не то что кричащих распорядителей - трубы, возвестившие о начале сшибки, тоже почти заглушило. Но, как ни странно, голоса своих отцов мальчишки расслышали отлично - словно кричали легендарные великаны...
   - Монжуа, Сен-Дени!
   Гуго Вермандуа не стал кричать уже привычные по всему войску "Целум деникве!"* или "Деусвульт!"** - всё-таки это был турнир, а не бой с врагом.
  
   *Наконец-то в рай! **Этого хочет Бог! (лат.)
  
   - Беру верх! - откликнулся Олег Судиславич. Миг тишины - и снова рёв и гул, всадники на чёрном и сером конях рванулись друг другу навстречу. У Судислава перехватило дыхание от восторга, так прекрасно и грозно это выглядело...
   Даже младшие из пажей, позалезавших куда только ни пришлось - от чьих-то плеч до угрожавших подломиться под корень жалких деревьев - хорошо понимали, какое мастерство нужно в конной сшибке. Нужно чувствовать коня - ногами, руки заняты, даже повод придержать не всегда получится. И нужно, чтобы конь верил всаднику безоглядно и знал, что тот не испугается и не поколеблется. Нужно стараться ударить врага в шлем или щит - но точно, в единственный, улавливаемый каким-то чутьём, миг. Чуть раньше, чуть позже - и удар бессильно скользнёт мимо, а тебя самого швырнёт на стременах вперёд его нерастраченной силой; может - и навстречу вражескому удару в ответ. Но и если попал точно - берегись. Мчащийся навстречу тяжкий центавр сам завалится от твоего удара - но твоему копью передаст всю дикую мощь своего встречного разбега, помноженного на твой разбег. Тебя рванёт назад, через круп, из седла и стремян. Чуть промедлишь, чуть неловкости - и спина треснет, как сухая палка, или ты полетишь под задние копыта своего же коня, а избегнешь их - переломишь шею оземь... (вот почему ещё задолго до того, как мальчик получит первый нож, его начинают учить падать - сколько синяков, шишек, крови и боли выпадает на долю каждого... а иногда - и слёз, беспомощных и обиженных: "За что меня мучают?!" Но та малая кровь, те детские слёзы и беспощадность взрослых - это жизнь потом. Жизнь и победа. А жалость взрослых - проигрыш. И часто - смерть...) Но даже удержавшись - знай, что копьё может не выдержать. Оно взорвётся в руках, как, бывает, разрываются попавшие в огонь камни...
   И даже самые младшие из мальчишек не могли представить себе в своей будущей жизни ничего прекрасней и желанней мига, когда их вот так же вынесет конь - вынесет не на учёбу, а в настоящий поединок, от которого вскипает кровь...
   ... - Ввввууу... ахххх!!! - грянуло вокруг. Судислав стиснул пальцы на загородке. Копья отбиты! Оба! Проскакав мимо, Гуго - ну и быстрота! - размытым мельничным кругом развернул своё копьё, быстрей змеи устремилось оно назад - тупьём в затылок скачущего прочь боярина. Но тот - словно по волшебству угадав опасный миг! - повернул коня вбок, и копьё треснуло вместо затылка в край щита.*
  
   *Спешу здесь и далее успокоить взыскательных читателей. Описание поединка-турнира СОВЕРШЕННО ДОСТОВЕРНО. Структурированные "линейные" схватки по строгим правилам, только на равном оружии, с герольдами и т.д. - ещё почти на век впереди. А на турнирах этого времени, бывало, рыцари метали друг в друга не то что топоры и кинжалы - но и просто поднятые из-под ног камни...
  
   Всадники не стали разъезжаться для новой сшибки на полном скаку, хотя Гуго, кажется, хотел это сделать - подал коня... но лишь на миг. Увидев, что Олег не отворачивает, а наоборот - целит перехваченным копьём с руки в шлем - франк тоже продолжил схватку. За несколько вздохов они обменялись полудюжиной быстрых ударов, отбивая их щитами. Жеребцы хрипели, с удил капала жёлтая лёгкая пена, они пытались встать на дыбы и ударить коня противника копытами, вцепиться зубами - и, не понимая, почему колени хозяев не дают им сделать это - такое нужное, такое привычное! - ярились ещё больше.
   У Олега было неоценимое преимущество - молодость. Гуго было за сорок и, хотя эти годы не ссутулили его, не размягчили мускулы и не раздали вширь, но - остались годами; не достигшему ещё и тридцати боярину было легче сражаться просто уже поэтому. Однако, из сорока с лишним лет Гуго сражался как бы не три четверти. И его преимуществом были те же самые годы, что ему мешали - их опыт.
   Пройдут века и века - созданные потомками Олега дивные машины научатся считать, писать, мыслить быстрее человека в тысячи тысяч раз. Но если бы одна из тех машин обрела плоть и вышла на такой бой - она была бы повержена мгновенно. Не мысль-расчёт, не холодная память со множеством мгновенно перебираемых вариантов развития событий - нет, нечто иное, неназываемое словом, но лишь ощутимое, вело обоих воинов. И в этом неощутимом - Гуго был сильнее.
   Впрочем, Олег понимал это. И уравнивал шансы скоростью и неутомимостью, заставляя франка лишь отбиваться - успешно, непробиваемо - но не более того.
   В какой момент Гуго, высунув руку из-под щита, прочно перехватил молниеносным змеиным броском копьё противника - почти никто не заметил. Мощно рванул на себя и тут же отпустил, а когда боярин покачнулся назад в седле - сильно дёрнул копьё к себе - граф Вермандуа нанёс удар в грудь тупьём своего оружия.
   В последний момент Олег успел чуть повернуться, так что и в настоящем бою этот удар не стал бы смертельным. Но в седле он не удержался. Только выдернул из стремян ноги, чтобы не повиснуть на них беспомощно.
   В бою Гуго не спешился бы, конечно. Разве что это был бы оговорённый поединок. Но сейчас он бросил копьё и ловко, одним движением, соскочил наземь. Выхватил меч. Олег тоже уже был на ногах и обнажил своё оружие. Поправил шлем - видные из-под полумаски растянутые в оскале губы выражали отчётливую досаду. Бойцы задержались на какое-то время в наступившей взволнованной тишине - устраивали удобней мечи. Кони отбежали в сторону, мгновенно потеряв боевой запал - их тут же увели выскочившие оруженосцы, бросившие на площадку топор и булаву.
   Мечи у графа и боярина были почти одинаковые - разве что меч Гуго был чуть короче и шире, меч Олега - соответственно подлинней и поуже. Да Гуго накинул на запястье петлю, а Олег прихватил оружие прямо к ладони ремнём. Разом пригнулись. Скрылись за щитами, как будто по волшебству сделались меньше ростом. Из-за щитов виднелись только выставленная левая нога, верх шлема и отведённый в сторону-вперёд меч. На серых клинках длинными полосами - вдоль заточенных кромок - беспощадным холодным сиянием загорелось солнце. Почти так же блестели над щитами глаза. Воины ловили - каждый - каждое движение каждого.
   Какое-то время оба стояли неподвижно. Потом Олег сделал шаг влево - ничем, ни единой частью тела, не показавшись из-за щита. Тут же Гуго сделал такой же шаг вправо... и совсем чуточку - вперёд. Они пошли по кругу - неспешно, как будто в некоем танце - одновременно медленно сближаясь.
   Тишина стала похожа на тетиву лука. Тронь - зазвенит. Потяни неосторожно, неумело - лопнет. Да и покалечит...
   ... - Ауррраггггхххх!!!
   Олег прыгнул вперёд первым - как некое единое существо, слитное с оружием и доспехом. Щит в щит ударились с таким грохотом, что треск их почти перекрыл рёв вокруг. Гуго отшатнулся, припал на отставленную назад ногу - и боярин, покатившись вокруг противника, словно в жутком красивом танце, рубанул по ней мечом и снова ударил щитом - в руку с оружием.
   Ноги Гуго под ударом не оказалось. Взметнувшись в воздух, она со страшной силой ударила в нижний край щита боярина раньше, чем Олег довёл удар до конца. Судислав сморщился - он представил, как сейчас рвануло отцу руку. Тот отскочил, но Гуго бросился следом, угрожая высоко поднятым мечом - в голову...
   ...Мальчишки орали и визжали, как спятившие окончательно бесноватые. И если их крики за шумом мужских голосов слышно не было, то вот визг прорезался, а вокруг даже расчистилось кое-какое свободное пространство. Сейчас они совершенно забыли о своей дружбе, о побратимстве, обо всём на свете - каждый из них желал только одного: чтобы именно его отец вышел победителем из схватки.
   Русинов вокруг было мало, конечно. Но за Олега кричали и саксы с Острова, и норманны - итальянские и английские... Гуго и Олег больше не расходились. Они прочно стояли на месте и с хриплыми выдохами били друг друга сплеча мечами. По щекам у обоих на грани кольчужных капюшонов и загорелой кожи катился пот. Щит графа уже дребезжал верхней оковкой. Он подставлял стороны - левую-правую и бил в ответ, но щит боярина был явно крепче.
   "Неужели я когда-нибудь смогу стоять под такими ударами? - грустно подумал Судислав. - У меня же руки оборвутся, как паутинки. Или я пропущу всего один удар, ну и... по шею в землю войду, как в былине... Эхххх!!!"
   "Чтоб у нашего оружейника глаза лопнули! - отчаянно метались мысли Рудольфа. - Чтоб руки отсохли у этого корявого пня! Чтобы его черти побрали и на всё адское воинство заставили щиты клепать! Отец, да ведь развалится сейчас, развалится, ну что же ты, надо..."
   Что - "надо" - он и не знал...
   ...Когда из щита графа вылетела, продрав каменно-прочную бычью кожу обтяжки, верхняя плашка и отскочила половина клёпок на ободе, Гуго швырнул разбитый щит под ноги Олегу и бросился к лежавшему на сухой земле топору. Боярин споткнулся о щит, не упал, но закачался, восстанавливая равновесие - а Гуго уже шёл навстречу. В правой у него был меч. В левой - топор.
   Судислав задержал дыхание. Такого он не видел ещё никогда. Казалось, руки графа удлинились. Со страшным мрачным шелестом исчезли и меч, и топор - они описывали двойную бесконечную дугу, превратившись в серый кокон, сделавший Гуго неуязвимым.
   Олег пятился, закрывшись щитом и угрожая мечом. Это был не страх и даже не растерянность. Он видал обоеручный бой, хотя сам не был в нём мастером. И знал, что "плести кокон" долго - трудно. Очень.
   Гуго тоже знал это. И клял свои сорок с хвостом чёртовых, прости Господи, лет. Сбросить бы лет десять - он бы дожал русина. Дожал - тот умел, крепок, отважен, но не вершина умений. Может, ещё и станет... хороший отец у друга Рудольфа, добрый воин... но, русин, ты не видел ещё многого... ага... вот так!!!
   ...Судислав вскрикнул - и крик оборвался стоном, как будто мальчишку тяжко пометила вражеская сталь. Рудольф рядом истошно заорал от радости и восхищения.
   Серый кокон выплюнул топор, как жало дракона. Удар, направленный в левый край щита Олега, был точен и страшен по силе, даром что с левой - пробив оковку, топор вошёл на ладонь в липовые доски. Боярина буквально развернуло вокруг себя. Он ещё дёрнулся, стараясь избавиться от ставшего ловушкой щита или достать врага за своей спиной мечом - но нет. Не получилось. Гуго плашмя ударил Олега мечом по затылку. Ровно настолько, чтобы боярин слепо зашатался и тяжко упал на колени. А меч графа лёг ему на левое плечо...
   - Сен-Дени! Сен-Дени! - послышался хриплый, надсаженный рёв Гуго. Затрубила труба, раздался крик распорядителя...
   ...Судислав не хотел всё это слышать. Развернувшись, он почти выдрался из толпы, раздавая пинки и тычки локтями и зло сопя. Потом - оглянулся. Гуго пил - пил, держа поданный кем-то бурдюк на локте, вода текла по лицу мимо рта, граф жадно глотал, глотал... Потом быстро нагнулся, подал свободный локоть боярину - опереться - и сунул ему бурдюк...
   Судислав отвернулся и почти побежал. Он даже не сразу сообразил, что за ним мчится со всех ног Рудольф - хотя тот окликал друга и наконец просто схватил, нагнав, за рукав рубахи:
   - Да стой же ты!
   - Пу-у-у-усти-ии! - и Судислав коротко, точно вмазал Рудольфу в скулу. Так, что тот отшатнулся, еле удержавшись на ногах. Глаза франка стали наивно-изумлёнными... но лишь на миг.
   В следующую секунду Судислав и Рудольф покатились по песку в нешуточной, свирепой драке.*
  
   *Уважаемые читатели! Я искренне прошу не бить меня за результаты поединка взрослых и драки мальчишек. Я честно подбросил в воздух маленький квадратик бумаги, на котором с одной стороны стояло О, а с другой Г. Квадратик долго планировал и вертелся, а когда упал, то Г - "Гуго" - было наверху... Та же история произошла с квадратиком, помеченным С и Р. Рудольф победил.
  
   Рудольф был тяжелей и сильней. А самое главное - он взбесился от полученного удара. Ведь он-то гнался за этим бешеным русином, чтобы... ну... утешить, что ли, если тут можно так сказать. А вместо этого получил по лицу. Поэтому вскоре франк взял верх - несмотря на яростное сопротивление русина, который нипочём не желал сдаваться. Оседлав Судислава (который старался, тем не менее, побольней пнуть друга в спину, брыкаясь ногами - и пытался схватить свободной рукой), Рудольф завернул ему правую руку к затылку и прохрипел:
   - Говори, что мой отец победил!
   - Твой отец победил, - так же сипло выдавил Судислав, потому что это была правда. Но Рудольф, распалённый дракой и отцовской победой, на этом, к сожалению, не остановился:
   - Говори, что мой отец сильнее!
   Судислав замолчал. Дёргаться и вырываться он уже не мог - рука мешала. Но он не говорил ни слова. Рудольф, процедив: "Ах ты так?!" - вывернул руку выше и крутнул запястье.
   - Говори, что мой отец сильнее, ну?! - крикнул он.
   Судислав молчал. От боли у него мутилось в голове. Тогда он крепко прикусил зубами какой-то корень перед носом и твёрдо решил молчать и дальше.
   - Говори! - требовал Рудольф. Для вящего подтверждения своего требования он подпрыгнул на пояснице Судислава и громко, торжествующе хлюпнул кровью из разбитого носа.
   Судислав грыз корень и молчал. Боль в локте, плече и запястье стала такой огромной, что вдруг переросла себя и почти исчезла. Сделалось легко, стало быстро темнеть и возникло ощущение падения...
   ...К счастью, именно в этот момент распалённый Рудольф понял наконец-то, что его друг теряет сознание.
   - Судислав! - мгновенно выпустив руку побеждённого, он метнулся со спины наземь и нагнулся. - Судислав! Судислав же! Да будь я проклят - я и моя чёртова натура!!! - франк с размаху, всерьёз, ударил себя кулаком по лбу.
   - Не бей, там всё равно ничего нет, кроме кости... - хмуро сказал Судислав, садясь и бережно прижимая к груди руку. - Уйди! - он от души пнул обрадовавшегося Рудольфа, сунувшегося посмотреть и помочь, ногой. Тот опустил глаза, вытер рукавом кровь из носа. - Чего же ты отпустил? - Судислав скривился (на его глазах были слёзы). - Ломал бы! Хоть бы и совсем оторвал. Я бы всё равно этого не сказал.
   Рудольф, пытаясь насмешкой заглушить охвативший его стыд и вызвать у себя обиду, бросил:
   - Ага, не сказал бы. Ты вон ревёшь, как девка.
   - Сам ты девка, - отрезал Судислав. - Это от боли у меня так. Само. Понял?!
   - Понял, - неожиданно буркнул Рудольф, снова опустив глаза. Вырвал несколько сухих травинок, бросил их в сторону. Судислав мрачно отплёвывался от земли с корня. Рудольф покосился на тот - полуперегрызенный, в белых свежих жилках голого измочаленного дерева. Сказал: - Дай руку посмотрю. Вдруг я тебе жилы порвал...
   - Не порвал. Пройдёт... - Судислав подвигал рукой, кривясь и кусая губу. - Утром пройдёт.
   - Давай я арники принесу.
   - Отстань, я тебе сказал.
   Рудольф опять потупился. и неверяще поднял глаза, когда услышал голос Судислава:
   - Прости.
   - А? - выдохнул Рудольф. Судислав, не глядя на него, тяжело сопел - и повторил:
   - Прости. Ты ведь бежал за мной не затем, чтобы драться. А я тебя ударил просто со зла.
   - Я... - Рудольф почесал макушку. Поднял и опустил плечи и вдруг охнул: - Святой Денис!!! Ох, да ты только посмотри, во что мы превратили это барахло!
   Судислав тоже окинул себя взглядом. И задумчиво спросил:
   - Это была твоя лучшая одежда? - Рудольф убито кивнул. Судислав вздохнул: - Моя - тоже... У тебя много арники?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"