Верещагин Олег Николаевич : другие произведения.

Жили мы не зря!

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Я обращаюсь ко всем, кто читает эти строки - к частным лицам и представителям любых организаций. Уже более года продолжается моё плодотворное сотрудничество с Советской Россией. Я надеюсь, мои статьи читали многие. И теперь я обращаюсь к читательской аудитории за помощью. На моём столе лежит рукопись книги о пионерах-героях. Рукопись очень сырая, масса отрывков и фотографий. Но главный её недостаток - это общеизвестные персонажи. Те ребята и девчонки, о которых ещё в советское время были написаны тома художественной и документальной литературы. Между тем, мне отлично известно, что ребят, вместе со взрослыми сражавшихся против врага, были не десятки, а десятки тысяч. Мне чудовищно обидно, что их имён не знает нынешнее поколение. Правильней сказать, это даже не обида, этому чувству нет названия - и особенно острым оно становится, когда я вижу нынешних ровесников тех героев, кривляющихся под обезьяньи ритмы эстрады. Скорее это жалостное омерзение. Итак, я ещё раз обращаюсь ко всем, читающим эти строки. Я прошу вас помочь мне работать над книгой. Меня интересуют случаи участия детей и подростков в боевых действиях. Конечно, все эти пункты являются идеалом, и, если у вас не хватает каких-то сведений, это не причина для того, чтобы не делиться со мной тем, что имеется. Выдумывать ничего не надо, даже если очень хочется - не оскорбляйте выдумкой правду о героях, пожалуйста. Она и так оскорблена другой ложью - ложью подонков, пытающихся доказать (и немало преуспевших в этом!), что сам образ пионера-героя - выдумка советской пропаганды. Но это их дело, и я отношу их злопыхательство только за счёт их же ничтожной трусости, так как сами они на подвиг во имя родной страны не были способны ни в детстве, ни, тем более, сейчас, когда их душонки прогнили насквозь. Верещагин Олег Николаевич Так 14 июня 2007 года я обратился через одну из газет к людям. И уже 18 июня получил первый отклик. Несколько выдержек - несколько из более чем сотни случаев! - из этой рукописи я привожу тут... А письма идут до сих пор.

ЖИЛИ МЫ НЕ ЗРЯ !

  
   1.
   Когда мне было 10-12 лет, я очень любил приключенческую книгу, которая называлась "Берестяная грамота" - о мальчишках, в 1941-1942 годах сражавшихся с врагом наравне со взрослыми на территории Дятьковского района Брянской области. Я и представить себе не мог, что через двадцать лет после того, как я первый раз прочёл эту книгу, мне в руки попадёт материал о её живых героях!
   Ничего не выдумал автор. Ни сопротивления. Ни партизанской республики. Ни газет на бересте. Человек, который прислал мне эти свидетельства, сам был очевидцем, современником тех событий, их участником...

Рассказывает Василий Иванович Афонасин

   ...Немцы в опьянении победами рвались вперёд и упустили из внимания огромное количество брошенного оружия и боеприпасов. Тогда они ещё не верили, что русский народ способен продолжать сопротивление. Им казалось, что война окончена, они почти не обращали внимания на то, что в их тылу начинают возникать первые отряды партизан. Бойцам не хватало оружия, и Василий Иванович вспоминает, как мальчишки 10-13 лет искали оружие - с азартом ходили по лесу, винтовки, патроны на тачках привозили к реке, где партизаны на лодках перевозили их на другой берег, где была база. И успели вооружиться. Вовремя...
   Немцы пришли по-настоящему. Злые и растерянные. Им набили морду мод Москвой. Война получалась долго и тяжёлой, непохожей на европейскую "прогулку". А тут ещё эти партизаны!
   Заходить далеко в партизанские края гитлеровцы боялись, но в сёлах грабили и убивали вовсю. На это время приходилось убегать из своих домов и прятаться в лесу. Так было всю зиму 1941-42 г.г. Зимовали фактически под деревьями!
   Василий Иванович вспоминает то время, когда немцы бесчинствовали особенно яростно.
   В апреле 1942 года в село ворвался конный отряд карателей. Полсотни ребят согнали в сельскую школу, в один из классов. Их обвинили в том, что у немцев во время ночёвки угнали четырёх лошадей. И дали час сроку, чтобы назвали, кто угнал. Иначе...
   Что иначе - все понимали. О чём думали пятьдесят заложников, сидя в классе - месте, где привыкли получать знания, в своей школе, там, где с ними в принципе не должно было случиться ничего плохого? Не знаю. Знаю только, что ребятам было известно, кто угнал коней у врага. Но они молчали. Весь час. Молчали и потом. Они хорошо выучили урок - урок, на котором нельзя отвечать.
   Тогда гитлеровцы отобрали 16 ребят постарше, связали друг с другом - чтобы никто не убежал - и увели в лес.
   Ночью шестнадцать мальчишек расстреляли за четырёх коней. Чтобы запугать других. Но вызвали не страх - ненависть.
   Примерно через месяц после того расстрела Вася потерял лучшего друга.
   Летом дети угоняли сохранившихся коров под охрану партизан, на лесные поляны. Вася с матерью и соседским мальчишкой пасли коров в свою очередь именно в тот день. Неожиданно в селе начали стрелять. Прибежавшие оттуда люди сообщили, что в очередной раз пришли каратели. И не просто пришли - обосновались надолго.
   Среди тех, кто пришёл в лес, был друг Васи, тоже Вася Борискин с братом Толей и группой ночевавших в селе партизан. В районе уже тогда действовал молодёжный отряд под командой секретаря РК ВЛКСМ Владимира Рябка (награждённый Звездой Героя посмертно, в моей любимой книге он был выведен, как Анатолий Ревок) Ребята решили к нему вступать именно в те дни - ночевавшие партизаны приходили в село именно для агитации. И теперь, ещё не став партизанами "официально", надо было выполнять первое задание.
   Дело в том, что немцы отрезали путь к лесу. Вася предложил провести всех вместе, со скотом, болотом. Ушли, как думали, совсем. Возвращаться было нельзя - в тех, кто пытался зачем-то вернуться, немцы просто стреляли, как в движущиеся мишени. Каратели подтягивали подкрепления, бомбили лес с самолётов. Люди прятались в оврагах. Как-то раз бомбили всю ночь...
   Но люди всё-таки иногда пробирались в село - за вещами, за разной мелочью, без которой жить трудновато. Во время одной из таких попыток вернуться Вася погиб.
   Они с братом сопровождали в село женщину с грудным ребёнком и инвалида-старика. Всех схватили. Конечно, было ясно, кто такие двое мальчишек.
   Их долго пороли возле дома, пытаясь выбить нужные сведения. Когда поняли, что ребята ничего не скажут - убили выстрелами в затылок. Женщину и инвалида держали заложниками ещё сутки, только вечером отпустили и приказали хоронить убитых пацанов.
   Васе было тогда 11 лет.
   Потом, после возвращения наших, их перезахоронили в общей братской могиле у д. Неверь...

* * *

   А в конце весны партизаны несколькими рейдами разгромили крупные гарнизоны и отвлекли внимание от населения на себя. Каратели почти перестали беспокоить сёла. У них хватало других хлопот. Вот тогда Василий Иванович и писал партизанские листовки на бересте!
   Отступая окончательно, немцы сожгли все сёла в округе. Именно тогда Василий Иванович попался в руки врагов. В числе прочих схваченных его увезли в Германию, где он был в рабстве до мая 1945. Пока его не освободили советские солдаты...
   Позже, вернувшись домой, он подсчитал: в одном только его селе погибли до 30 детей.
  
  
   2.

Рассказывает Михаил Васильевич Чулков

   Ване Рылику не исполнилось ещё и восьми лет, когда в его родное белорусское село недалеко от Гомеля ворвались гитлеровцы. Приехали на подводах, в сопровождении троих полицаев из местного населения - их использовали затем же, зачем используют охотничьих собак: выискивать дорогу и хватать дичь. В одно мгновение белорусское село превратилось в ад. Правда, людей пока не трогали - уверенные в своей скорой победе оккупанты вели коров, стреляли свиней, рубили головы курам, гребли в мешки зерно... Потом офицер приказал полицаям ловить девушек для солдат.
   На всю жизнь запомнил мальчик, как, словно в страшной сказке, волокли за косы и прикручивали к задкам телег за руки, словно рабынь, красивых 15-17-летних девчонок. Мольбы и крики не помогали. Мать одной из угоняемых кричала: "Что же вы делаете, вы же русские люди!" - а полицаи хохотали. Не знали тогда ещё жители белорусской деревеньки, что не русские это и не люди, а - предатели. Слыша крики матери, девчонка обезумела, зубами прокусили руку полицаю, схватила, вырвавшись, мать за руку и вместе они побежали к лесу. Но не добежали. Немцы открыли огонь и убили обеих. Тела затащили в хату и подожгли её. И уже около горящего дома сообщили онемевшим от горя людям - так будет с каждым, кто не покорится новой власти.
   Уже на следующий день на дороге в Гомель выставили дозор из мальчишек. Среди них был и Ванюшка. Наверное, он ещё не очень понимал, кто такие немцы, наверное, казались они ему чудищами из бабушкиных сказок. Но мальчик уже отлично усвоил, почему их надо бояться. И, когда мародёры появились снова, их встретила пустая деревня. Предупреждённые мальчишками, все жители спрятались в болотах. Почти сутки стояли они там в ледяной воде и вернулись лишь когда те же мальчишки доложили - враг убрался.
   Дозор стал постоянным. Воевать с гитлеровцами безоружные люди не могли. Но подчиняться и терпеть их - не желали. Каждый раз с приближением врага деревня пустела. Даже полицаи, как ни бесились их хозяева, не могли найти дорогу по болоту - лишь уныло бродили вдоль топей, орали, чтобы "выходили" и палили наугад. А люди стояли в воде и молчали. Молчали даже грудные дети.
   Тогда оккупанты сожгли деревню. Люди остались жить на болоте. Как они там жили - у меня не хватает фантазии представить, если честно. Но - жили... Там рос среди других и семилетний мальчик, деревенский "дозорный". Рос, не видя молока, не зная игрушек, не ложась в постель... Ваня простудил почки. И умер в сорок лет. В сорок лет, потому что война догнала его и убила. Сделала то, что не смогла в сорок первом.
   Похожая история произошла с Володей Кудряшовым, уроженцем всё той же несчастной Гомельщины. Только он был постарше Вани - двенадцать лет исполнилось мальчику, когда и его деревню "приобщили к новому порядку". Наутро председатель колхоза собрал сельчан и сказал, что он на такое смотреть не может. Приказывать не станет, но сам вернётся только когда из села вышвырнут гитлеровцев. И село ушло в лес. Всё.
   Этим людям повезло больше. В лесу они наткнулись на партизан. Таких же неустроенных и голодных. Вместе вырыли землянки. Стали жить кое-как. А Володя так жить уже не мог. И ничего удивительного не нахожу я в том, что уже через полгода мальчишка ходил по деревням, пробирался в город - поддерживал связь с подпольщиками и другими отрядами. В тринадцать лет получил оружие, стал охранять группы подрывников, ходил в рейды на вражеские гарнизоны. Воевал. Просто воевал.
   Когда в сорок четвёртом в эти места пришли наши, то Володе было едва четырнадцать. Вместе с друзьями он ушёл на курсы пулемётчиков, и инструктора поражались - мальчишка не знал правильных названий деталей, но с пулемётами нескольких моделей обращался, как другие - с ручкой и карандашом. А после курсов он вернулся в армию.
   И была война. Обычная и страшная. Он твёрдо усвоил: стреляют в тебя - не медли, стреляй или бросай гранату, в бою не думают! Шестнадцатилетний мальчишка входил в состав штурмовой группы! С пятнадцатикилограммовым пулемётом сражался в городских боях - наверное, самых тяжёлых, какие только может представить себе солдат. Удар ногой в дверь, внутрь летит граната, взрыв - Володька выскакивает в проём и от живота простреливает подорванное помещение "буквой Z", чтобы не уцелел никто. "Бей, не раздумывай, не то пулю слопаешь!" (Если бы наших солдат так вот научили воевать и так позволили действовать в проклятой Чечне...) Тяжело было лишь когда после очередной вот такой "зачистки" мальчишка, войдя внутрь, увидел на полу тринадцатилетнего немецкого пацана. Он лежал в обнимку с винтовкой, пробитый навылет его, Володькиной очередью. Тогда, в запале, пулемётчик и не подумал ни о чём, шёл бой, все торопились. А потом стало жутко.
   9 мая 1945 года встретил в Берлине, имея награды "Партизан Великой Отечественной войны", "За освобождение Белоруссии", "За взятие Варшавы"... Как он увильнул от демобилизации - я не знаю. Но даже после войны он продолжал служить и... и воевать.
   Да, воевать. Война-то не кончилась 9 мая, нет... В чистеньких, ухоженных лесах Германии прятались те, кто не мыслил себе жизни без Гитлера и Рейха. И было их немало... Уже летом 1945 года "вервольфы" начали терзать налётами базу, на которой служил шестнадцатилетний пулемётчик Владимир Кудряшов. Ночью резали часовых. Забрасывали гранатами территорию, обстреливали из автоматов караулы. Убитых считали уже на десятки. В одну из ночей взводный, приведя юного пулемётчика к воротам, приказал ему оборудовать позицию. Но партизанский опыт мальчишки подсказал ему иной выход. Он окопался не около ворот, а в стороне, на бугорке, откуда просматривалась опушка леса. И ровно в полночь, как в фильме ужасов, появился, ревя мотором, чёрный "студебеккер". Сперва-то мальчишка, если честно, внимания не обратил - машина должна была быть своей. Потом себе простить этого не мог - едва грузовик поравнялся с воротами, как из кузова открыли огонь. Наповал был убит часовой, ходивший возле своей будки. Поливая очередями территорию базы, машина понеслась вдоль "колючки".
   Прямо туда, где лежал в окопчике шестнадцатилетний пулемётчик.
   Володька врезал по нему в упор - в кабину, потом - по кузову. Машина рухнула в кювет. Подбежавшая охрана вытащила из неё четыре трупа эсэсовцев.
   Нападений больше не было. А Володю наградили за этот бой медалью "За Отвагу".
   Уже после Победы.
   А ведь быть бы ему орденоносцем. Ещё на Висле представили его (за что - повзрослевший Володя не стал рассказывать, рукой махнул) к Красной Звезде!!! Да подвела пацанячья глупость, "детство в одном месте". Идя после выполнения мелкого поручения из штаба дивизии, мальчишка нашёл в канаве немецкую винтовку с наствольным гранатомётом. Заряженную. И бахнул в ближайший лесок, откуда немедленно посыпались в стороны кони, офицеры в подштанниках и охрана - там стоял штаб кавалерийской части! Обалдевшего мальчишку схватили тут же. Конечно, никто не стал его обвинять в диверсии (жизнь это, а не глупый современный сериальчик про "злобных особистов"), но наградную володькин командир с матом порвал прямо на глазах ревущего героя-пулемётчика... Обидно, конечно, но справедливо. А вот уже после войны вызвали его в военкомат и вручили орден "Отечественной войны" второй степени. То ли в утешение, то ли ещё за что-то...
   А служил он аж до 1992 года! Вышел в отставку - и умер в 1994 году. Открылись старые раны. И его догнала мстительная войны, не простила того, что мальчишка сражался с нею и загнал её обратно в нору, откуда она выползла...
  
  
  
  
  
   3.

Рассказывает Григорий Денисович Третьяков

   Олег Каманский родился в русском Крыму, в деревне Васильевке. И было ему всего двенадцать лет, когда в Крым ворвались дивизии Манштейна.
   Мальчик не мог понять и принять присутствия чужаков на своей земле. И вместе с отцом - Петром Каманским - и матерью - Алевтиной Каманской - мальчишка ушёл в горы Крыма, в партизаны.
   Отец стал политруком отряда. Люди того времени редко требовали от других жертв, не жертвуя сами. И Пётр Каманский сделал жену и сына - самых дорогих ему на свете людей! - разведчиками.
   Сотни километров прошли мать и сын по оккупированной крымской земле. Нищенствовали, побирались - и накапливали сведения, раз за разом передавая их в отряд. А за голову политрука Каманского оккупанты уже давали тридцать тысяч марок - крепок допёк их отряд. Повсюду рыскали гитлеровские "доброхоты" - из татарских националистов, из местной русской швали - в надежде выслужиться перед хозяевами. Враги уже знали, что у политрука есть жена и сын. Имели их описание. Но мать и Олег продолжали разведку. Местные жители, конечно, понимали, кто эти "нищие". Но иуд среди них не находилось. Наоборот - в каждом доме женщину и мальчика готовы были спрятать, помочь, накормить... Долго они были неуловимыми.
   И всё-таки 14 января 1944 года их схватили.
   Мать и сына привезли в Васильевку. Опознали. Теперь оставалось узнать у них: где этот чёртов отряд?
   Три месяца - вдумайтесь, три месяца! - попеременно пытали мать на глазах сына и сына на глазах матери. Но снова и снова, вместе и порознь, повторяли они, что о партизанах не знают ничего.
   Что пережил в это время их муж и отец - трудно себе представить.
   На исходе третьего месяца, в апреле 44-го, мать Олега расстреляли. Повели на расстрел и самого Олега. Но терять ему было уже нечего - и он рискнул совершить побег.
   Побег удался. Как удаются почти все безрассудные предприятия.
   Измученный, полумёртвый, мальчишка добрался в отряд к отцу, который уже и не чаял встретиться с сыном. А в мае 1944 года Крым был освобождён Красной Армией. В море у мыса Херсонес потоплены были в море, сдались в плен последние захватчики.
   Но Пётр Каманский погиб в этих боях. Олег остался сиротой.
   Он рвался на фронт. Но его не пустили. Награждённый в двенадцать лет медалью "За боевые заслуги", юный партизан жил на улице имени своей матери и учился в железнодорожном училище. Потом работал в Донбассе помощником машиниста, служил в армии и, перейдя в органы внутренних дел, в конце концов возглавил отдел линейной милиции на транспорте...
  
  
  
   4.

Рассказывают Мария Геннадьевна Шандарова и Антонина Николаевна Брадис

   В 16-й школе города Твери есть небольшой музей. О тех, чьи фотографии глядят на нас с музейных стендов, с горечью говорит Антонина Николаевна Брадис: "Их никто уже не вспомнит." А она сама не может их забыть.
   Это были её друзья. Юра Иванов, Женя Логунов, Женя Карпов, Василий Павлов, Женя Инзер... И другие, которым в 1941 году было по 15-16 лет. Сама Тоня Брадис (тогда Тоня, а не Антонина Николаевна) заканчивала восьмой класс, когда гитлеровские войска ворвались в Калинин - так тогда называли Тверь.
   НКВД подготовила для подпольной борьбы с врагом несколько групп. В их числе была группа бывшего заведующего книжной базой военторга Константина Елисеева. А в неё входили ученики 22-й школы. Они не ушли в эвакуацию вместе с родителями. Остались всеми правдами и неправдами, чтобы бороться с врагом. "Ты не волнуйся, - сказал Женя Инзер маме, - я здесь буду не один, нас много." В группу 27-летнего Николая Нефёдова вошли другие ребята - Виктор Пылаев, Фёдор Хохлов, Борис Полев. На третий день оккупации - 16 октября - состоялась первая встреча подпольщиков.
   В их задачу не входило стрелять и взрывать (и, наверное, это сердило и раздражало юных подпольщиков). Они должны были только собирать сведения. За несколько месяцев группа Елисеева переправила в управление НКВД десятки сводок, в которых указывались пункты дислокации и численность вражеских гарнизонов, настроение солдат и офицеров, расположение штабов и складов - всё то, без чего немыслимо вести боевые действия. И не удержались всё-таки и от того, чтобы самим в них поучаствовать...
   ...Пылаев и Хохлов сняли двух часовых у немецкого оружейного склада. Это дало первые два автомата. Через день двоих немцев закололи в подъезде одного из домов. Вскоре во время ночной прогулки по городу ребята наткнулись на патруль, но отстрелялись и ушли в развалины. Через несколько дней унесли у немцев гранаты. Через три дня забросали ими автомобили во дворе базы - сгорели десять грузовиков. На следующий день взорвали три полевые кухни. В ходе операции, романтично названной ими "Тёплая зимовка" подожгли немецкий вещевой склад.
   А в ночь на 7 ноября 1941 года ребята сделали глупость. Вернее, это нам так сейчас может показаться. А они-то, скорее всего, просто не мыслили себе родного города без поднятого в этот день красного флага... И подняли его на перекрёстке двух самых оживленных улиц. Подняли ночью, хотя даже просто за появление вне дома с 16.00 до 8.00 грозил немедленный расстрел. Подняли флаг, чтобы показать: город - наш!
   На них донесла соседка - типичная иуда военного времени, польстившаяся на обещанное в немецких приказах "лучшее будущее" и "материальное вознаграждение". К сожалению, старая, как мир, история.
   Группу взяли в доме N8 на набережной Степана Разина, где ребята и девчонки в преддверии зимы шили из старых простыней маскхалаты, чтобы легче было передвигаться, когда ляжет снег. Маскхалаты им не пригодились. Десять парней и три девушки были схвачены. Спасся только Вася Павлов - он как раз вышел в туалет. Когда схваченных выводили наружу, то мать Жени Карпова (её вели первой), увидев выходящего из надворной будочки мальчишку, изо всех сил закричала другу сына: "Вася, беги!" Мальчишка сориентировался мгновенно - развернулся и пропал в лабиринте сараев...
   ...В немецкой комендатуре их мучили почти месяц. Когда поняли, что ничего не добьются - ответил в подвал сгоревшего дома и поспешно расстреляли. Поспешно - потому что наши были уже близко. Наверное, перед смертью подпольщики уже слышали канонаду. Что они чувствовали? Горечь от того, что приходится умирать вот так - в двух шагах от освобождения? Или радость - от того, что всё было не зря?..
   ...обнаружены слегка зарытые трупы... Найденные трупы изуродованы до неузнаваемости... женщины и часть мужчин были задушены; у всех трупов раздроблены нижние и верхние челюсти тупым предметом; на кожных покровах грудных клеток обнаружены раны... перелом грудных клеток; у пяти трупов выколоты глаза, у всех трёх женщин... признаки изнасилования.
   Но подполье осталось жить. И доказало это - 15 декабря, уже при отступлении немцев, подпольщики других групп не дали сжечь горбольницу N 2 - расстреляли факельщиков из засады...
   ...В подвале, где пытали и убили юных подпольщиков сейчас - раздевалка, кафе и туалет.
  
  
  
   5.

Рассказывает Игорь Сергеевич Широких

   Июнь сорок первого застал одиннадцатилетнего Игорька в пионерлагере. Но, как вспоминает он, тогда известие о начале войны не только не поразило его, но даже и не особо обеспокоило. Родная Владимирская область была далеко от границ. А кроме того, одиннадцатилетний пионер был твёрдо уверен - не пройдёт и недели, как немцы побегут обратно под ударами Красной Армии.
   Но уже через несколько недель мальчик понял, что всё намного серьёзнее. Умерла от туберкулёза мама. Она болела уже давно, и война тут была ни при чём. Но буквально через несколько дней на фронт призвали отца - опытного врача. Игорь и его тринадцатилетняя сестра остались с офицерским продовольственным аттестатом на попечении школы и соседей. В детском доме уже не хватало мест...
   Госпиталя наполнялись ранеными. А в другую сторону - на запад - непрерывным потоком шли эшелоны с пополнениями. Мальчишка завидовал бойцам неистовой завистью - они едут бить врага! В те дни многие его товарищи делали попытки бежать на фронт. Как правило их возвращали. Но у Игоря были для побега более благоприятные условия - родительского глаза за ним нет, а сестра мужчине не указ.
   Однако первый побег был неудачным. Вместе с другом они добрались до столицы, готовившейся к отражению врага. Тут их и сцапал патруль... Мальчишек отконвоировали по домам. Но уже через несколько дней Игорь сделал вторую попытку - уже в одиночку.
   Этот побег был удачней. Конечно, его опять схватили, но офицер комендатуры, куда доставили "беглеца", как оказалось, знал госпиталь, где служит отец Игоря. Рассудив, что как раз отец и "вложит пацану ума", офицер приказал доставить мальчишку в госпиталь.
   Но отцу Игоре некогда было воспитывать сына и вообще заниматься им. Госпиталь переполняли раненые. Мальчишку приставили к санитару дяде Васе и сказали: "Работай."
   Так начались его совсем не романтичные военные будни. Жили в невесть как попавшей сюда башкирской юрте. Отец иногда не выходил из операционной по нескольку суток. А Игорь... Что ж Игорь? Дни были однообразными, дисциплина строгой, труд - тяжёлым и страшным. Но постепенно мальчик понял, что это и есть - война. Он на войне. Он воюет.
   В госпитале его любили. Заботились, как могли. Хорошо кормили - тогда это было немаловажно. Но уберечь от войны не имели возможности. Прямо над госпиталем разворачивались воздушные бои. Била немецкая артиллерия. Раненые шли с фронта непрекращающимся потоком. Большинство отправляли дальше - в тыл, на лечение. А кое-кого отправляли ближе - до превращённой в братскую могилу воронки, над которой ставили наспех сколоченный памятник со звездой и фамилиями погибших.
   Как вынесла психика мальчишки то, от чего нередко сходили с ума взрослые? На его глазах офицер однажды убил струсившего перед атакой солдата. Просто застрелил. Как было объяснить двенадцатилетнему пацану, что только так можно было предотвратить панику, при которой слепо бегут и гибнут сотни? А крики? В операционной кричали постоянно, день и ночь - и он день и ночь слышал это. А тазы с кровью, ошмётками внутренностей, руками и ногами, которые он таскал к засыпанной хлоркой яме?
   В начале 1944 года, перед операцией "Багратион" Иосиф Виссарионович Сталин ("кровавый монстр и убийца") отдали специальный приказ - убрать даже из тыловых частей тех, кому не исполнилось 16 лет. Игорю было только-только 14. Мальчишек младше 16 стали свозить в Смоленск.
   "Никогда бы не подумал, - одновременно с юмором и ужасом вспоминает Игорь Сергеевич, - что столько детей воевало, если бы не увидел их собственными глазами." Собрали целый эшелон с одного фронта. Что творилось! Мальчишки плакали, вырывались, матерились, грозили оружием. Орали и матерились, тоже до слёз доходили конвоиры. Многие из эвакуируемых ведь не были сиротами, их отправляли по домам, к родителям, а они - они не хотели уезжать с фронта, от боевых товарищей!
   В Смоленск приехал отец Игоря, забрал сына и отправил в Горький, к дальней родне. Смешно - отвоевавшего три года мальчишку не взяли в военно-морское училище... по возрасту. А он так мечтал о флоте... Утешаться можно было тем, что, призванный в свой срок в армию, он служил водителем плавающего танка.
   Игорь Сергеевич Широких награждён четырьмя медалями. А удостоверения участника войны у него нет. Ведь он не призывался официально, а значит - с точки зрения чиновников - не было трёх лет в госпитале, не было братских могил и налётов авиации, не было раненых, которых он помог выходить, не было кровавых тазов и запаха хлорки...
   Обидно. Не ему. Ветераны давно устали обижаться.
   Обидно мне.
  
  
  
   6.

Рассказывает Ким Иванович Брыков

   "Детство было бурным, полубеспризорным," - вспоминает он о себе. Что тут ещё добавишь? Кирилл (Кимом он стал сам, по своему почину) рос в самых "казачьих" местах, на юге России. Были драки, были приводы в милицию, было всё. До войны.
   В войну младших станичников-казачат собрали в разведгруппу. Было не до шуток и не до их возраста. За Таганрог по льду замёрзшего залива, пробирались в тыл к немцам, носили пароли и места явок для подпольщиков. Как-то на льду попали под обстрел. Шестнадцатилетнего Кима ранило в руки и в голову осколками мины. Друзья не бросили - вытащили потерявшего сознание парня и доставили в госпиталь. Отлежавшись - сначала в Ростове, потом в родной станице - Ким поступил в истребительный отряд НКВД. К этому времени уже два года у него была девчонка - Аза - но её отец строго-настрого запрещал дочери даже близко подходить к "байбаку". Встречались тайком. Девчонке было лестно, ухажёр - герой!
   А герою между тем выдали коня, карабин - и отправили сопровождать в эвакуацию группу евреев, служащих исполкома и торга. Шли медленно, были с ними старики, дети - и под Буденовском наступающие гитлеровцы догнали беженцев...
   Стояло лето 1942 года.
   Наверное, казачонок принял бы бой и погиб, конечно. Но те, кого он уводил, не дали ему сражаться. Сказали, чтобы прятался, что казака немцы не тронут. Чуть ли не силой разоружили - и сами ушли навстречу своей судьбе. Было и так. Не все рассказы о холокосте - нечистоплотная выдумка для вышибания денег...
   Сперва осел он в селе Покойное. Потом потихоньку стал пробираться домой. По пути чуть не попал под "мобилизацию" - немцы угоняли молодёжь в Германию. Выкрутился... Вернулся домой в разгар боёв, уже зимой. Окрестности станицы были переполнены трупами - нашими и немецкими. Убитые валами лежали на снегу, их никто не убирал. А потом Ким увидел, как немцы уходят. Не удержался и тут - с несколькими друзьями провёл наших бойцов во фланг отступающему врагу окраинными улочками.
   Ким поступил опять в истребительный отряд. Из него вскоре дезертировал - да-да. Правда, всего на несколько дней. Сорвиголова пробрался за "Голубую линию" немцев и вывел оттуда свою Азу (она всё ещё была в оккупации). Сдал с рук на руки растерявшемуся отцу, который именно тогда и дал согласие на женитьбу.
   Повоевать на Западе больше не успел. Зато подошёл срок призыва как раз под войну с Японией. Побывал в Китае и Корее, был награждён (ну как казаку без этого?!)
  
  
  
  
   6.

Рассказывает Виктор Фомич Ефимов

   В начале лета 1942 года окончивший пять классов Толя поехал к сестре матери, в Сталинград - отдохнуть. Война шла уже год, но никому и в голову не могло придти, что гитлеровцы прорвутся к Волге. Не думал об этом и мальчик. Три недели он жил совершенно беззаботно - рисовал во взятом с собой альбоме, играл и бегал на реку с соседскими мальчишками, пока...
   ...28 июля загоравшие на пляже мальчишки были удивлены приближающимся странным гулом. Потом они увидели летящие по небу самолёты. Самолёты шли в ровном строю, почти крыло к крылу, закрывая всё поднебесье. А следом за ними - по земле - двигалась лавина огня и дыма.
   В ужасе, ничего не понимая, ребята бросились по домам. В городе уже была паника. Ни на что не обращая внимания, Толя домчался до дома тётки. Но дома не существовало. Вместо него полыхала огромная яма. "Не лезь, там все погибли!" - крикнул мальчишке кто-то из соседей, и Толя вместе со всеми бросился к реке. Но берег засыпали бомбами, горели мосты, горели причалы, пылающая нефть плыла по реке, люди лежали мёртвыми - десятки, сотни людей - и мальчишка, обезумевший от страха, инстинктивно юркнул на старую мельницу, в паровой отсек.
   Тут уже были люди. Среди них Толя узнал Андрея, соседского мальчишку. Андрей был теперь сиротой - та же бомба, что убила тётку Толи, убила и всю его семью. Мальчишки решили держаться вместе.
   Несколько дней они жили в паровом отсеке, в краткие перерывы между бомбёжками выбираясь наверх в поисках еды. А на пятый день во двор вошли немцы.
   Они никого не искали. Злые и усталые, гитлеровцы просто обустраивали в развалинах позиции. Но семья, прятавшаяся вместе с Толей и Андреем, решила попытаться выбраться. Мальчишки не пошли, хотя их звали. И через какие-то минуты услышали густые очереди. Немцы убили спасавшихся людей.
   А на следующее утро Толя остался один. Они с Андреем, как всегда, выбрались за продуктами. Ползший первым Андрей вдруг дёрнулся - и остался неподвижным. Толя подполз ближе и увидел, что его дружок убит наповал.
   Три дня после этого Толя не осмеливался показаться из подвала. На третью ночь всё-таки решил уйти подальше от немцев - на свою Пензенскую улицу. Он и сам не знал - зачем, лишь бы подальше... Но не добрался - на полпути его перехватил вылезший из развалин старик, дед Захарыч. Отругав мальчишку и сказав, что его так и так убьют, потому что там, куда они идёт, линия фронта, старик заставил Толю спуститься в подвал. В подвале уже были ещё двое мальчишек и наш раненый солдат.
   Первым делом Толя припрятал в куче мусора свой красный галстук. Чутьё не подвело мальчишку. Буквально на следующий день в подвал спустились немцы. Но солдат в это время уже ушёл кое-как к своим, а старика и мальчишек вражеские солдаты не тронули, даже дали хлеба. А сами ушли - и больше не возвращались.
   Так началась жизнь Толи в доме N61 на улице 9 Января. Иногда мальчишкам удавалось достать и принести что-нибудь съедобное. Но голод был постоянным и скоро даже перестал замечаться.
   Так трое мальчишек и старик прожили полтора месяца. Но однажды ночью их разбудил тихий разговор на русском языке. А через минуту в подвал осторожно спустились люди в советской военной форме. Это были разведчики во главе с сержантом Павловым.
   - Не ходите дальше, немцев много, убьют вас, - предупредил их старик. Но сержант Павлов успокоил Захарыча и предупредил только, чтобы никто не высовывался из подвала - дескать, они будут "работать".
   Разведчики ушли. Через короткое время послышалась бешеная стрельба, дикие крики людей, взрывы гранат - и всё стихло.
   Разведчики Павлова перебили немецкий гарнизон соседнего дома, контролировавший подступы к Волге.
   Обитатели подвала воспрянули духом. Они оказались "при деле". Из их подвала было хорошо видно передвижение немцев, тут же начавших стараться отбить дом. Мальчишки по очереди ползали к разведчикам и рассказывали им о том, что предпринимают немцы. Атака за атакой захлёбывались на площади перед домом.
   Так с 27 сентября Толя Курышов стал фактически одним из защитников знаменитого "Дома Павлова".
   Через три дня к "павловцам" пробралась поддержка. Среди бойцов был Илья Воронов - ставший впоследствии знаменитым пулемётчик. Именно к нему и "прикипел" Толя. Напарник Ильи был убит в одном из первых боёв, людей не хватало, мальчишка таскал ленты, воду для "максима", гранаты... Как-то мальчишка заметил, что немцы наводят огонь артиллерии ракетами, выпуская их в сторону дома. И предложил своему старшему другу попробовать сделать то же, но в сторону немцев. Пулемётчик посмеялся, однако выпустил пару ракет того же цвета, что и у немцев. И в ту ночь атаки не было долго - артиллерия гитлеровцев неплохо врезала своим...
   Мальчишке этого казалось мало. Смерти он уже видел много и перестал её бояться. Поэтому в одну из ночей он вылез через подвальное окошко на соседнюю улицу и пробрался в дом, занятый немцами. Ни один взрослый не пошёл бы на такой риск. Да и Толя не мог объяснить, что его туда понесло? Часовые не заметили его, вражеские солдаты и офицеры спали мёртвым сном усталых людей. Побродив по комнатам (мурашки по коже, когда себе это представляешь!), Толя увидел на столе пачку бумаги и карандаши. Рисовать мальчик любил всегда, а его альбом погиб при бомбёжке. Он взял бумагу с карандашами и вернулся обратно, к своим. С одной стороны бумага была расчерчена, и эти чертежи заметил Павлов.
   Сперва он отругал мальчишку. Но, полистав бумаги, глубоко задумался... и послал Толю вместе с одним из бойцов в тыл, в штаб. Но перед этим что-то долго говорил бойцу. А Толя, нахально подслушивавший под дверью, услышал: "Пацан... в тыл... тут погибнет..."
   Только позже Толя узнал, что он взял для рисования план захвата одного из сталинградских районов. Но в тот момент мальчишка понял одно: его хотят отправить в тыл!!! Едва до него это дошло, как Толя сбежал. Сбежал за своим галстуком. На клочке бумаги написал карандашом: "Дядя Яша, если со мной что случится, сообщите родным, что я был с вами, в мою деревню Елизавете Никитичне Курышовой. Деревня Тихменево Кузнецкий район Пензенской области. Толя. 20.09.1942 г." Завернул записку в галстук и спрятал его в развалинах.
   И вернулся к своему старшему другу-пулемётчику. Воронов дал Толе подзатыльник и долго с ним не разговаривал. Но отправить мальчишку в тыл больше не пытались. Поняли - бесполезно.
   Дела в доме были плохи. Чтобы перебраться в другой подъезд, бойцы сделали подкоп, но в добротно сложенном фундаменте удалось продолбить только маленькое отверстьице. Тогда Толя, никому ничего не сказав, пролез через эту дырку в соседний подвали, стоя по колено в ледяной воде, стал подрываться под фундамент в другом месте. У него получилось пробить достаточно широкую дыру, через которую могли пролезть и взрослые. Немцы долго и упорно атаковали... пустой подъезд. А Толю представили к награждению орденом Красной Звезды.
   По его собственным словам, награждение окрылило мальчишку. И то, что он простыл и был сильно болен, он скрывал ото всех, считал, что не имеет права жаловаться. Ведь у его старшего друга Воронова было... тридцать ранений, разрывная пуля раздробила таз. А Толя - маленький, юркий - был просто незаменим для гарнизона.
   Во время отражения очередной немецкой атаки Воронов потерял сознание. Немцы стали подбираться ближе. Очнувшись, пулемётчик швырнул в них гранату, снова потерял сознание, опять пришёл в себя и увидел, что Толя уже приготовил вторую - последнюю - гранату, а немцы уже совсем рядом с позицией. Тогда мальчишка и пулемётчик прижались друг к другу, держа гранату в руках и готовясь взорваться. Их спасло чудо - к позиции прорвался лейтенант Афанасьев с группой автоматчиков.
   Прежде чем потерять сознание в третий раз, Воронов вставил гранатную чеку обратно.
   Его отправили в медсанбат, где пришлось ампутировать ногу. А Толя остался воевать. Он поддерживал связь между отдельными группами обороняющихся, помогая им координировать действия. Во время одной из таких вылазок за спиной у бежавшего мальчишки разорвалась мина. Сам Толя потом вспоминал, что успел лишь ощутить невероятную боль, подумать: "Вот и конец..." - и провалился в темноту.
   Увидев, что упал их маленький друг, бойцы Павлова обезумели. Двое из них - белорус Горя Хохолов и калмык Камолжан Тургунов - под огнём немцев буквально чудом добрались до мальчика и вынесли его обратно, сами при этом не получив ни единой царапины. Толя был жив, но получил общую контузию всего тела. Шея мальчика была разворочена осколком, в ране пульсировали артерии.
   Шёл 58-й день обороны...
   ...Написав записку, объясняющую ситуацию и положив её в карман гимнастёрки Толи, Павлов приказал доставить мальчика в санбат. Там его прооперировали, достали осколок, распоровший шею и застрявший у правого уха. После чего погрузили на санитарный поезд, уходивший в Пензу.
   Между тем мать Толи отказывалась верить в гибель сына. И в тот день по какому-то наитию она вышла на вокзал, где стоял санитарный поезд, с которого разгружали раненых. Среди них были трое подростков. Когда одного из них - укрытого шинелью с головой - проносили мимо, женщина увидела на свесившейся из-под шинели руке татуировку - "ТОЛЯ" Ещё до войны, чтобы проверить, есть ли у него сила воли, её младший сын попросил старшего брата выколоть своё имя. От матери тогда здорово влетело мальчишке. А теперь она бросилась целовать эту руку.
   Между тем врачи объяснили, что мальчик второй день без сознания. Мать упросила отдать сына ей и повезла в Тихменево, где в сельской больнице из шеи извлекли ещё один осколок. И, когда мальчик пришёл в себя, стало ясно, что это - чужой ребёнок.
   Нет, это был её Толя. Но он ничего не помнил. Почему-то называл себя Лешей. И последнее, что осталось связно в его памяти - как они с мальчишками бегут с волжского пляжа.
   Так они и жили. В 45-м вернулся с фронта отец. И в начале зимы 46-го "Лёша", катаясь на коньках, поскользнулся и, упав, ударился головой. А дальше - как в сказке - встал со льда Толей.
   В тот вечер он взахлёб рассказывал всем о том, что с ним было. Люди не знали, верить или не верить. От недоверия мальчишка плакал, клялся, что всё это правда. А телогрейка с запиской Павлова давно сгорела в костре.
   Толя смирился. Перестал говорить о войне. Да и зачем, если подумать? Шла мирная жизнь. Отучившись в Иркутске, он стал художником-оформителем и сам временами думал, что всё прошлое показалось ему. Пока летом 1979 года, приехав в очередной раз в родное село в отпуск, не получил посылку. Там был его орден. Красная Звезда за номером 806357. Орденская книжка. И - письмо Якова Павлова. Его командира.
   Сержант считал, что Толя погиб и всю жизнь корил себя, что так мало сделал для парнишки. Но вот ему сообщили, что при разборе старой мельницы был найден пионерский галстук с запиской. А потом тот самый Горя Хохолов, что спасал раненого мальчишку, сообщил письмом своему сержанту, что Толя, скорее всего, жив.
   Он успел встретиться. И с Павловым. И со спасшими его Хохоловым и Тургуновым. И с пулемётчиком Вороновым. И была во всём этом какая-то высшая, могучая и непреодолимая справедливость.
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"