Нарвские ворота. ГПБ. Дом политкаторжан. Девушка из спецхрана. Манифест. Кружок
Нарвские ворота
Итак, Новый год я встретил в доме на площади Стачек, у Нарвских ворот...
Всю стену этого дома украшало монументальное панно "Революция", с пролетарием, держащим Красное Знамя, и сценами вооружённого восстания...
Это был мой 1-й Новый год на "гражданке" после армии - и он был для меня, в значительной степени, как бы входом в "обычную жизнь", о которой я ещё знал так мало, входом в широкую молодёжную среду, о которой я тогда тоже знал ещё очень мало, входом, как мне казалось, в широкое поле огромных потенциальных социально-революционных возможностей...
И мне надо было срочно учиться знакомиться с девушками!..
Петя Ефимов наставлял меня, что как профессиональный разведчик, так и профессиональный революционер-конспиратор, может очень многого добиться через женщин. Надо научиться знакомиться с ними, научиться понимать их психологию и научиться влюблять их в себя. Если женщина в тебя влюбится - она сделает для тебя всё...
В тот Новый год в комнатке у чёрненькой Наташи Белкиной собрались рыженькая Вера Чернова (девушка Игоря), шатенка Валя, простая и скромная девушка, забегали, кажется, ненадолго, и ещё какие-то их подруги; а из парней были только я с Игорем Пасечником...
Все девчонки были привлекательные, симпатичные, даже красивые, хотя я тогда ещё и мало чего в этом понимал...
Пили какое-то дешёвое винище, курили "Опал" и "Варну" (для девушек у меня всегда были хорошие болгарские сигареты)...
После встречи самого Нового года - после торжественной полуночи - выходили на площадь у Нарвских ворот, где был общий пляс, под разное музыкальное сопровождение...
Это был первый Новый год, когда я помню оттепель - была плюсовая температура; и многие люди, в том числе и я, гуляли и танцевали на площади без верхней одежды...
Особенно радостно отплясывала Вера Чернова, в какой-то красивой белой распахнутой шубейке; и за ней потом крепко увязался какой-то пьяненький молодой курсантик, настолько она ему понравилась...
Вернулись потом все назад в комнату Наташи, продолжать праздновать; а этот курсантик - стал нам названивать в дверь и упорно спрашивать Веру. Сначала к нему выходила Наташа - потом вышел я (у Игорёхи уже "плохо вязалось лыко")...
Выхожу, смотрю - а у парня действительно какой-то и робкий, и жалкий, и совершенно обалделый вид: настолько на него произвела впечатление Вера...
Я говорю этому курсантику:
"Слушай, приятель, оставь её в покое: сейчас выйдет мой друг - это его девушка - и у него 1-й разряд по боксу - тебе это надо?.."
Насчёт разряда по боксу я, конечно, приврал; но больше этот курсантик не звонил и не появлялся...
...
Танцевали под дешёвые, малоформатные, пластиковые пластинки. Неоднократно ставилась "Алёшкина любовь" (ВИА "Весёлые ребята") и другие подобные вещи из тогдашнего популярного репертуара...
С Наташей и Валей я, видимо, танцевал как-то очень скромно; и Игорёха, видя это, говорит Вере:
"Покажи ему, как танцуют современные девушки!"
Вера, уже в чувствительном подпитии, крепко обняла меня руками за шею, дав хорошо почувствовать и другие части своего тела...
Танцуем мы так; и я, тоже уже в довольно сильно нетрезвом виде, шепчу ей на ухо, многозначительно, пошлейшую фразу, из какого-то фильма:
"Не своди меня с ума!.."
Веру эта моя реплика очень развеселила и вдохновила - и она вообще на мне повисла, прижимаясь ко мне, как можно крепче, всем, чем только можно...
Сколько раз я потом удивлялся самому себе: до какой степени мало меня тогда интересовали девушки как чисто сексуальные объекты - я действительно думал лишь о том, насколько всё моё общение с ними может быть полезно в дальнейшем для дела революции!..
И непрерывно думал о том - как не потерять над собой контроль...
...
Игорёха под конец нашего веселья совершенно вырубился... Да и остальные, к утру, уже подустали...
Стали ложиться спать. Улеглись все в ряд, довольно тесно. Нашлось, и на что лечь, и чем укрыться...
Слева от меня лежала, на спине, Валя... Когда всё затихло - я полез правой рукой к ней на грудь - и стал пытаться расстегнуть пуговицы на её блузке... Валя точно не спала - но никак на это моё пошлейшее сексуальное поползновение, видимым и чувствительным образом, не реагировала...
Занимался я этим, кажется, довольно долго - но пуговицы решительно не поддавались. И я бросил эти дурацкие и идиотские попытки... Валя не двигалась - но что она не спала, я был уверен на сто процентов...
Опять-таки - хотя Валя мне и была симпатична - но думал я тогда, прежде всего, лишь о том: как научиться обращаться с женщинами. Допуская, при этом, в принципе, любой цинизм, если это будет целесообразно, если это будет нужно для дела...
И любой секс меня тогда интересовал, почти исключительно, только в одном плане: насколько это будет полезно в перспективе - для дела революции...
...
Не помню, как я отрубился...
Не помню, как мы все проснулись, встали, что делали, когда и как я тогда добрался, после этой новогодней пьянки, до дому, как лёг спать и как отсыпался; но помню - что было мне предельно хреново, как ещё никогда в жизни от спиртного, потому что ещё никогда я его столько не употреблял...
Помню, что долго и страшно мучаясь головой, желудком и общим состоянием, я думал, что если мне, крепкому парню, от этой выпивки так хреново - то каково же девчонкам?..
И к тому же, я прекрасно знал, что на женский организм (также и на женскую психику), и на детородную функцию, в частности, алкоголь влияет гораздо более разрушительно, чем на организм мужской с его соответствующими функциями...
И помню, как в каком-то, ещё пьяном, полубреду, я повторял, не то про себя, не то вслух:
"Девчонки, держитесь!.. Девчонки, держитесь!.."
Ей Богу - я относился к ним при этом, в этом своём полубреду, не просто с сочувствием и состраданием - а как к своим страдающим сёстрам, страдающим пролетаркам, и страдающим не от собственной дурости - а от всей мерзости нашего государственного капитализма, под вывеской социализма, от всего нашего поганого общественного строя, при котором простому рабочему человеку - только и остаётся, что бухать по праздникам...
Я потом навестил их, у Наташи, как только пришёл в себя, без Игорёхи. И я был рад, что все девчонки живы и здоровы, и мне рады, и на пьянку особо не жалуются...
Обнаружил у них английский роман "Любовь... Любовь?" Стэна Барстоу, и мне было интересно услышать, как они его обсуждают. Выпросил его у них почитать...
Действительно, вещь интересная; и я, читая, думал о том, как наши девчонки на этой книге учатся строить свои отношения с парнями, как у них эта книга играет роль почти что "учебника любви", пусть и на примере современной английской жизни...
Для меня эта книга тоже тогда, сразу после армии, была - чем-то вроде пособия по практической психологии...
...
В следующий раз (или, может, через раз) я застал дома у Наташи только Валю, которая предложила угостить меня обедом...
Говорит:
"Тут у Наташки есть какой-то супчик, задумчивый..."
"Задумчивый" - это было в их компании постоянное любимое выражение. У них и книжка была "задумчивая", и погода была "задумчивая", и я у них был молодой человек - интересный и "задумчивый"...
Игорёху, кстати, это их постоянное присловье раздражало...
Не помню, ели мы с ней тогда этот суп или нет; но помню, как я сводил Валю в ближайшую мороженицу, и помню, что ей это очень понравилось...
Удивляюсь себе тогдашнему, как мало я успел у них у всех разузнать: кто откуда приехал, где и как работают, где и как живут в своих общагах, где, быть может, учатся, или собираются учиться... Даже что ещё читают - тоже как-то мало успел поинтересоваться...
И как я без этого собирался вести у них революционную пропаганду?..
Впрочем, я довольно быстро почувствовал, что всю тему политики они совершенно не воспринимают. И не по глупости - а по какой-то своей естественной простоте и наивности...
Но какие-то мои общефилософские рассуждения - им, сколько помню, были интересны...
Просто - "разговоры о жизни", как ни мало я успел об их жизни узнать...
...
Больше я у этих девчонок, кажется, и не был, и никого их больше не видел... Игорёха потерял интерес к Вере. А у меня появилось уже множество новых знакомых, в том числе, и девчонок...
Лишь где-то месяца, кажется, через два-три, или около этого, я случайно встретил на овощебазе - где я был бригадиром полностью девичьей команды от своей Публичной библиотеки - Веру Чернову, с какой-то подругой. Она сказала, что с Игорем они расстались, потому что он ей постоянно врал (типичная жалоба всех его девчонок). Намекнула, что у Наташи Белкиной меня помнят...
Хорошие были девчонки...
И страшно подумать, спустя полвека с лишним, что, скорее всего, их уже нет в живых...
Я не успел сделать из них революционерок, и не успел обратить их ни в какую веру...
Помяни их, Господи, в Царствии Твоём!..
Публичная библиотека ("Публичка")
С первого же рабочего числа нового, 1972-го года, я приступил к своей первой после-армейской работе - в Публичной библиотеке (ГПБ)...
Тётушка Юры Андреева, Андреева Нина Фёдоровна (1919-1994), самоотверженный книголюб и библиограф, сотрудница, и близкая подруга, Марии Васильевны Машковой (с которой мне ещё предстояло познакомиться), как раз давно работа там, ещё в войну. Она была замечательным человеком, исключительно образованным; она одна, как я уже писал, воспитала Юру, брошенного матерью...
Я ведь мог тогда, после армии, устроиться на работу где угодно, где попало, даже каким-нибудь ночным грузчиком в винном магазине, как мне советовал Толик Коханский...
И именно ей - по её предложению - я обязан тем, что смог устроиться на работу в Публичную библиотеку; и не куда-нибудь - а в самый аристократический и элитный Отдел рукописей и редких книг!..
Я пришёл, перед самым Новым годом, вместе с ней в Отдел кадров. Нина Фёдоровна хотела меня устроить не то в Отдел каталогизации, не то в Отдел комплектования, где у неё уже была договорённость насчёт меня. Быть может, не самая интересная работа, но какой-то доступ к книгам, всё равно, был; а Нина Фёдоровна знала, что осенью я опять хочу поступать на философский...
И вдруг, совершенно неожиданно, выясняется, что человека на это место уже взяли. Я помню, в какой растерянности была Нина Фёдоровна...
И тут - молодая женщина в Отделе кадров вдруг и говорит:
"Постойте, а ведь, кажется, Александр Сергеевич искал себе человека!.."
Она звонит в Рукописный отдел - и мы с Ниной Фёдоровной (помню, как она облегчённо, и с надеждой, вздохнула) тут же идём туда...
Александр Сергеевич Мыльников (1929-2003) - историк-славист, книговед, этнограф и культуролог, и просто прекрасный человек, принял нас у себя тут же. После очень короткого собеседования - он принял меня к себе в отдел младшим библиотекарем...
Как мне повезло с таким начальником - лучшим начальником в моей жизни! Он был очень демократичен, в самом лучшем смысле слова, очень прост и радушен в общении, и все в нашем отделе его очень уважали и любили...
...
Меня прикрепили к прекрасному молодому парню, высокому, крупному толстяку, который был лишь на несколько лет старше меня (но уже был женат), и он быстро и толково ввёл меня в курс дела, помогая мне всё первое время моей работы...
Отдел рукописей располагался на 1-ом этаже. Мой рабочий стол был в читальном зале отдела, и стоял у 2-го окна от Невского проспекта, откуда я каждый день мог созерцать Екатерининский сад, прямо передо мной...
Самой неинтересной работой у меня было копировать от руки каталожные карточки, хотя при этом иногда попадали в руки очень интересные рукописные раритеты, как, например, дневник жены Достоевского Анны Сниткиной...
И чем ещё была мне на пользу работа с копированием карточек - у меня вырабатывался "библиотечный почерк", почти печатными буквами. Он, как я уже писал ранее, наложился у меня на почерк радиотелеграфиста, который я выработал в армии; и в результате я выработал собственно для себя, для всех своих дневников и прочих записей, весьма чёткий и понятный почерк, который очень нравился всем, кто его видел, его называли и прекрасным, и "искросыпительным", и ещё разными очень приятными для меня словами...
Гораздо интересней было ходить в Генеральный каталог искать заказанные на маленьких бланках ("требованиях"), сотрудниками и читателями отдела, книги, и потом получать их в фондах и класть на стол заказчикам; там я потом искал и для себя, всё, что меня интересовало...
Были у меня и выездные поручения, очень интересные, и самые разные: ездил в "Дом Плеханова" на 4-ю Красноармейскую, в наш филиал, ездил, один раз, домой к Мыльникову, когда он болел, что-то ему отвозил (и очень интересно мы с ним тогда побеседовали, даже коснулись Библии и Корана), возил по городу какого-то итальянского учёного-слависта...
...
Я достаточно быстро научился пользоваться Генеральным каталогом (куда был доступ только для сотрудников) и, конечно, стал там особенно для себя искать, чтобы заказать, разную "крамольную" и запрещённую литературу. И я очень часто, в своих поисках, наталкивался на соответствующих карточках - на прямоугольный штамп "СПЕЦХРАН", или - на карандашную пометку "ОСХ" (Отдел Специального Хранения). Туда был допуск только по самым исключительным ходатайствам...
А спецхран у нас, по слухам, был огромный...
Но возможности у меня были, всё равно, колоссальные... У меня был прекрасный доступ ко всей дореволюционной литературе. И того же Достоевского - я потом принципиально читал только в дореволюционных изданиях...
Потом я усвоил себе, что цензурировать журналы, с их пёстрым содержимым, технически труднее, чем книжные фонды, и много интересного находил в журналах 1920-х годов, те же статьи Троцкого, Бухарина, других, потом опальных, авторов, которые "проворонила" цензура. По тому же принципу, можно было найти интересную "пропущенную" статью в каком-нибудь старом сборнике...
Был и небольшой читальный зал с редкой и ценной литературой - только для сотрудников...
Особенно меня стала интересовать, почти с самого начала, психология - слабое место во всём марксизме, и где надо было очень поработать...
Сколько всего очень ценной, и недоступной тогда для других, литературы я прочитал в эти годы в Публичке!..
И сколько там работало интересных людей!..
У нас в отделе работал Даниил Альшиц (1919-2012) - историк, источниковед, прозаик, драматург и сатирик, который прославился своей пьесой "Правду! Ничего кроме правды!" и другими вещами...
Позже, на Чудском озере, я познакомился с его сыном...
"Андрей Рублёв"
Постоянной моей компанией в то время были, сразу после моей армии и весь 1972-ой год, мои школьные друзья Игорь Загрядский и Юра Андреев, Галя, невеста Юры, и её подруга красотка-персиянка Санечка, о которых я уже упоминал, иногда присоединялась ещё одна молодая пара друзей Гали...
Много у нас было тогда дурацких пьянок, за которые мне потом было и досадно, и стыдно, но было и много путёвого, в том числе, и благодаря Гале, которая знакомила нас и с лекциями Григория Бялого по литературе, и со многими культурными новинками...
Интересно вспомнить, что и Игоря с Юрой удивила моя перемена после службы в армии, что я стал пить, курить, тусоваться, "как все". И Игорь, что интересно, говорил, что я притворяюсь, что я что-то задумал. А Юра разубеждал его, говорил, что просто "армия научила его жизни"...
С Юрой (да и с Галей тоже) я мог быть потом совершенно искренним, что касалось моих взглядов (никак не моей сугубо конспиративной работы). С Игорем я в дальнейшем тоже мог не опасаясь говорить о своих взглядах, но он относился к этому очень вяло и скептически...
Про "Молодую Россию" они все от меня тогда, в первые месяцы после моей армии, не услышали не единого слова...
...
Фильм "Андрей Рублёв" Тарковского был мною впервые увиден где-то почти в самом начале этого года, в кинотеатре "Балтика" на Васильевском острове, куда нас с Юрой Андреевым и с Санечкой, опять-таки, привела Галя...
Фильм произвёл на меня огромное впечатление, но как фильм исторический и психологический, а не религиозный; мыслей чисто религиозного плана у меня тогда, сколько помню, никаких не возникло...
Фильм этот был, безусловно, событием в нашей тогдашней культурной среде... И я помню, как в Публичке ко мне подошла, в первый раз, Наташа Рогова, когда я сидел за своим рабочим столом, а она была активная общественница, и предложила мне сходить со всем коллективом отдела на "Андрея Рублёва", на что она собирала деньги. Я сказал, что уже его видел; и это вызвало в её глазах и удивление, и явное уважение и интерес...
До этого я мог видеть у Тарковского, конечно, только его "Иваново детство"...
...
Стоит упомянуть, наверное, именно здесь, что где-то через год-два, когда я встал уже на явный путь богоискательства, отец предложил матери сходить на "Андрея Рублёва" как на интересный исторический фильм, как ему показалось, он и шёл тогда где-то рядом, чуть ли не в нашем клубе "Ленэнерго"...
И я помню, в каком бешенстве мать вернулась домой после этого фильма, и какой разнос она устроила очень смущённому этой её реакцией отцу...
Мать кричала отцу:
"У меня у самой - точно такой же сидит перед глазами!.. У меня у самой - вот точно такой же сидит!.. А он меня ещё в кино повёл - чтобы точно на такого же я должна ещё и в кино смотреть!.."
Имелся в виду, конечно, я...
Дом политкаторжан
В конце января я был на дне рождения у Юры Андреева. Там были и Галя, и Санечка, и Игорь Загрядский. Кто-то ещё из молодёжи, я сразу не разобрался, да и сейчас уже плохо всех помню... Танцевали под магнитофон, под что-то "битловское"...
Там я и познакомился с Машей Мариной...
Во время начала одного из очередных танцев ко мне подошла, чтобы пригласить, одна незнакомая девчонка, какая-то очень старая знакомая Юры, как я понял. Высокая (лишь чуть ниже меня), примерно наша с Юрой ровесница, худая, угловатая, в каком-то коричневом (или просто "тёмном") и не очень презентабельном платье, с небрежной русой косой (или это был какой-то неопределённый "хвост")...
Танцевала она "так себе", и выглядела совсем не празднично, и красавицей её нельзя было назвать, и косметикой она, как я понял, не пользовалась абсолютно; но у неё были интересные глаза, сильный, внимательный, проницательный взгляд... Она невольно привлекала меня смелостью, решительностью, и в ней чувствовались характер, воля и ум. Сильная, смелая и умная девушка, конечно, привлекала, даже не при самых лучших внешних данных...
Впрочем, если бы она хотя бы немного занималась своей внешностью, и если бы она несколько больше думала о том, как себя надо вести с мужчинами, если хочешь им хотя бы немного понравится именно как женщина - она могла бы производить гораздо большее впечатление. Но это я понял лишь горазд позже...
Потом мы неоднократно выходили с ней курить из квартиры на лестницу, садились на лестничный подоконник (она накидывала на плечи классический серый "старушечий" шерстяной платок), и беседовали о разных умных вещах, и в плане философии, и в плане политики...
Почти сразу выяснилось, что читает она тоже много и тоже очень серьёзные книги, и что к текущей политической действительности в нашей стране она относится столь же критически, как и мы с Юрой. Но если Юра был скорее решительный "буржуазный демократ", то Маша, как и я, была явно более "левой", и была явно настроена более революционно...
И в ней действительно было что-то от народников 1870-х годов, людей, перед которыми я тогда преклонялся, и которых я бесконечно уважаю всю жизнь. И как потом выяснилось, это было в ней наследственное: трое братьев её матери были эсерами, и все трое были расстреляны большевиками, из них двое - были ещё мальчишками-гимназистами...
Гале она очень не понравилась (особенно её привёл в ужас этот её "старушечий" платок). Но Юра знал Машу с детства, так как её мать и его тётя были близкими подругами ещё с войны...