Sic Transit...
Когда, густой отхаркиваясь кровью,
Я детство сплевывал на почерневший лед,
Прижавшись к снегу рассеченной бровью,
И, перекошенный одышкой хрипа, рот
Ловил морозный воздух раскаленный,
И развороченные скулы ветер жег,
И застревали стуком монотонным
Меж ребер восемь пар мелькавших ног;
Когда сломался, звонко хрустнув, правый,
Чужой слюною смоченный кулак,
Расползся кашей выбитых суставов,
Разжался, непослушный, и обмяк;
Когда поднялся я в последний раз,
Чтобы надолго провалиться в темноту,
Одной нелепостью измаясь, мозг мой гас...
Она кровяным привкусом во рту
И по сих пор всех горестей постылей
Кастетьей лирикой трунит запанибрата --
Тогда я вдруг подумал: "Все мы были
Детьми прелестными и милыми когда-то..."
_______________
Но все течет, проходит, заживает...
Неделя мне сиделкою была,
Все усыпляла, подправляя и латая...
Для времени ль есть трудные дела?
_______________
...Так опротивело все дома, надоело!
Я вышел подышать -- ведь лень сожрет!
Рука, на перевязи ноя, коченела...
А как докучлив чертов гололед!:
Едва тащился -- только не хватало
Упасть, чтоб довершить калечный вид!.. --
И, пялясь под ноги, скользил, уже усталый:
Что делать, тело мятое -- болит...
Такой сквозливою, сырой отравой
Мне под лопатки заползал зануда-ветер!
По мокрой колотил спине, и плавал
В размокнувшем снегу, взмечтав о лете...
Я был на пограничье: застилала
Глаза тупая боль, перетекая
Из кисти в мозг, и не существовало
Раздела мира: гром и звон трамвая
В ушах метался облаком тумана,
Дома нахохлились, сойдясь для потасовки,
И тротуары изгибались нотным станом
Немыслимо красивой оркестровки...
И все мерещились повсюду под ногами
Какие-то следы... Они... Я... Мы...
Я тихо брел, царапая глазами
Подтаявшее месиво зимы...
_______________
Какой-то впереди идет прохожий..
Набычась... А с чего? Щупл, дохл и тонок...
И... ростом схож.. Примерно так же сложен...
Одет точь-в-точь... Эге! Привет, подонок!..
К киоску подошел... В пол-оборота
Стоял ко мне, от ветра цепенея...
Мне лоб пропитывало жарким потом
Веселье бешенства... Мальчишеская шея --
Ни шарфа, ни платка -- шакал-пижон --
Мой взгляд притягивала детским белокожьем...
В нее, здоров вновь, и до тиков заведен,
Всажу по стопор, с рукоятью нож я...
Нервозной радостью так сладко грудь расперло...
И, будто тонкий лучик, ветром вскинут,
Поблескивал вдруг -- то от горла к горлу
Тянулась нашего знакомства паутина.
Мы шли, разведены той дикой ночью
На лезвия длину, и между нами
Бурлила улица, запруженная склочным
Безумием -- узкогрудыми домами...
_______________
...А дворик пуст... Чудесно... Дверь подъезда
Расхлопалась от ветра-страха -- пройден
Предел: "Куда вы? Времени в обрез нам
Отпущено!.. Зачем до срока?! Стойте!!"
"Молчи, бедняга! Уж тебя не били?
Вон донкихотишек, скитальцев и страдальцев!
Не пнув тебя, здесь многие ходили?
Сорвись с петель, да врежь им всем по пальцам!"
_______________
По тусклой лестнице за ним я поднимался,
И с детворою нарисованных картинок
Смотрели рожицы со стен, как я старался
Ступать на мокрые следы его ботинок...
Ах, вот оно что! Значит мне не мнилось!
Нас с ним свела раскиснувшая наледь!
Настолько все внезапно прояснилось,
Что я увидел сквозь изорванную память,
Как, ночью той, очнувшись, на колени
Привстал, как из кастетом вскрытой брови
Премерзкой смесью тошноты-мигрени
В тот след, наполовину полный крови,
На снеге отпечатанный так четко,
Я сам тек алою тонюсенькой рекой...
Из брови в глаз, из глаза -- к подбородку...
Как полследа я стер своей щекой,
Когда надолго провалился в темноту,
Когда нелепостью одною мозг мой гас,
И свертывался в вязкий клей во рту
Кровавой памятью... Так выпьем же... за нас!
_______________
...И вот спина его уже. Слегка коснуться,
Он обернется, щелкнет нож раскрытый...
Рука уж дернулась, чтоб сталью расплеснуться,
Как все вокруг исчезло, и, отжитый,
Себя давно уж изболевший вечер,
Пунцово-жаркий, в майской лихорадке,
Встревожен, и невольно бессердечен,
Порывистою, торопливо-шаткой
Походкой заскользил, куда, не помня,
По обмелевшим переулков руслам,
Могильщик дня, бродяги-пса бездомней,
С ладонями в мозолях заскорузлых,
Князь мира. Царской мантией расстлался,
Белея облачной опушкой в складках алых,
Закат в потеках сажи... Я метался
В свободы клетке. Высохшим кораллом
С раскромсанного дна поднявшись, шпилем
Пронзала солнце башня-привидение...
Часы, подумав, девять раз пробили...
Я праздновал тогда свой день рождения...
_______________
Дурною девкою, без меры в ленты-флаги
Разряжена, в асфальтовом корсете,
Одышкой заходясь при каждом шаге,
Пестрела многолюдьем-многоцветьем
Горланка-площадь, шумная франтиха,
Но разрумянясь от жары и водки,
На все плевав, отплясывала лихо
С булыжным стуком бойкую чечетку...
И город-именинник млел и таял,
Счастливый, разморенный, благодушный...
Но что меня томило так? Не знаю...
Куда тянуло так надрывно и недужно?..
Вокруг роились фраз смешки-обрывки,
И женский взгляд я на себе ловил порою...
Все -- мимо, сквозь... в заката сумрак зыбкий...
Я видел, слышал все, не быв собою...
_______________
Никем не видим, от себя шагах в пяти шел,
Бесплотен, невесом, хрустально-ясен,
В вещах и людях растворен... Поднялся к крышам,
И вниз глядел -- там, светом опоясан,
Потягивался сонно сквер, платаны
Любезничали с фонариной стаей,
Я вглядывался в зеркало фонтана,
Себя ища в нем и не узнавая...
И плыл в толпе, свободой наслаждаясь --
Совсем один! Ничем, никем не связан...
Кто недотрожливостью жил, потом не каясь
В том, что ничем и никому не был обязан?
Монахи? Так ведь те не одиноки,
Тех вера бережет и направляет
Негаснущей звездою на востоке...
Иных -- заката зарево сжигает.
Есть прелесть жуткая у ран кровоточивых:
Миры в них скрыты, странные, больные,
Что чисты и честны -- и мнимы, лживы,
И в сути дьявольской своей -- адски святые...
И знаешь-то ведь -- вот-вот лопнет сердце! --
А все свое гнешь, и, земли лишенный,
Бредешь в тоске -- на что бы опереться?
Собою полный и собой опустошенный...
_______________
Мы не были знакомы, месяцами
Хотя встречались, и хоть с первой встречи знали:
Есть непонятная какая-то меж нами
Связь, предуказанная близость... И читали
В глазах друг друга видимое нам лишь,
Ни разу вслух не сказанное "Здравствуй!
Молчи, молчанием чаруешься и ранишь,
Слова -- спасают от надежд напрасных..."
_______________
Надежды? Нет и нет! Я ничего
Не ждал необычайного -- откуда?
Ведь я живу, довольно и того,
И это чем не тайна и не чудо?
Нет, просто эдаким последним Диогеном,
Хвост прищемив взбесившемуся веку,
Обняв свечу, искал в раях-гееннах
Не заратустр и не мадонн, но -- Человека...
_______________
Прохладнеет... Как звездчатою шалью,
Лиловым небом, перетканным с речью,
Кокетка-набережная из зазеркалья
Укутывала каменные плечи;
И говор праздных толп неторопливый
Сплетался с облачною бахромою,
С дремотным бормотанием волн, лениво
Ползущих мутнопенной чередою...
Толпа гуляющих заколыхалась...
Я выбрался, стал с краю; оживленно
Перекликались: "Долго ли осталось?",
Все фейерверка ждали возбужденно.
Я только что собрался осмотреться,
Слегка разбавить жар холодным пивом,
Дух отвести чуть, как кольнуло что-то сердце,
Заныло, затаясь под ним пугливо...
Я сам не понимал, что заставляло
Так беспокойно вглядываться в лица...
А шаг вперед -- спиной ко мне стояла
Она.. Тогда узнал я -- боль искрится,
Виски пронзая ослепительным разрядом,
И бесконечный миг свербит надсадно.
Мы в сумраке вечернем -- вечность рядом...
Кто видит все -- тот близорук нещадно...
Как страсть ко смерти, чувствовал, -- жаднее
Все становлюсь, за часом час сгорая,
Тщась все забрать -- вдеваю в петлю шею,
Свое единственное -- упускаю.
И все равно-то, нежил, как подругу,
Веревку скользкую! Пусть медленно, пусть больно!
А тело -- молодо и жилисто-упруго,
Душа -- бесплодна и суха, да своевольна...
_______________
И все перевернулось с первым залпом,
Смешалось в невообразимом хоре...
Спросили б после -- я и не сказал бы
Где был -- на берегу корыта-моря,
А, может, посредине, меж мостами
Шел по разлитой радуге бензина,
А, может, в небе, гроздьями-огнями
Взрывался, гас, и дымным серпантином
Тянулся вниз... Там ревом тысяч глоток
Крошилась темнота, цвел заповедник маний...
Секунды каждой шаг -- лезвийно-четок,
А Времени круг -- призрачно-туманен...
Я вжился в старческий экстаз ребенка:
Незнаемое -- знать душой: Смерть -- штрих на фоне
Рождения, а страх -- фантом, вдогонку
Громам Девятых и Седьмых симфоний
Спешит, а перед ним, хромая споро,
Бряцают кандалами дети шока --
Злопамятная, въедчивая свора
До зуда вытвердившихся уроков...
Я слабо сознавал, что здесь творилось,
Стал Временем, застывшей стал минутой,
Что есть, то -- сквозь, что было -- позабылось...
Я распылялся в заревах салюта...
_______________
Как бестелесность выразить, чем, кем был?
Ничем -- везде, бесформен был, бесплотен...
Я бледным горбуном был, месяцем ущербным,
Прохладным ветром, умиравшим на излете,
Был листьев шорохом, и бархатом сережек
Березок, мило непричесанных, кудлатых,
Извивом тротуаров-многоножек...
И в эхе залповых удушенных раскатов
Я всякий раз -- впервые в мир врывался,
Слепящими соцветиями дурмана
На черном поле горизонта распускался,
И из пульсирующей в схватках вспышек раны,
Из спазмов муки родовой, из стона
Согнувшегося в судорогах неба
Я приходил сюда из тьмы бездонной,
Из ничего, где и не был, и не был...
И, жив мгновение блаженства муки ада,
Сгорал вселенной, бесконечной и закрытой,
И жидким пламенем разбрызгиваясь, падал
На город, путами огней обвитый...
_______________
А мы не перемолвились и словом,
Ни разу друг на друга не взглянули,
И все же каждый чувствовал другого...
Вращение в лицо летящей пули
Так видит смертник -- вырвать из заклада
Миг у небытия -- хоть так, из мести!
С начала Времени мы с ней стояли рядом,
Не рядом даже, нет, мы были -- вместе.
И я стоял чуть сзади, третий с нами,
И лаской самоотреченной, безоглядной
Ее распущенными волосами
Пунцовые стирал со скул мне пятна
Мазутный бриз с примолкшего болота,
Тоскующего о лазурной дали,
Выплакивая в стоки-нечистоты,
Свои калечьи безысходные печали...
И, перед ним прямясь в немом поклоне,
Я мира стон пил горестно-смиренный,
И чувствовал тепло ее ладони,
Подрагивание упругой вены,
И было скрыто в этой узкой хрупкой кисти
Мое спасение, мое "я есть" и наше
"Мы есть" -- вся явь реальнейшей из мистик...
И я дрожал, захваченный миражем...
Мне чудился мерцавший чуть приметно
Свет от руки ее: молчание сопричастия...
Свет, оживлявший сломанную ветку --
Мое истрепанное тиками запястье...
И наших пальцев нервное сплетение
Иным пространствам основанием становилось,
Началом странного летосчиления --
Исчезнувшее Время длилось, длилось...
Взяв за руку не лаской оделила,
Но удержала от распада в хаос,
Мой с края шаг за край опередила,
Шаг в бездну самого себя. Казалось,
В ней знание иное, жизнь иная:
В порывистом пожатии столько было
Безмолвствующего "Да, друг мой, знаю..."
Такая охранительная сила!..
_______________
Вдруг, развернувшись в разноцветный веер,
Беззвучно небо дрогнуло над нами,
И засверкали, разбегаясь все быстрее
Меж заворачивающимися краями
Воронки черной рухнувшего свода
Разрывы-молнии по звездному надколу,
И нарастающею музыкой исхода
Раздавлен, грохотом литавр размолот,
Ослепший город бросился в лицо мне,
Восторгом гибели распотрошенный улей...
Я проскользнул в толпу, себя не помня...
Мы друг на друга так и не взглянули...
_______________
...В колышащийся бок толпы-амебы
Ужом ввернулся, несся прочь, пытаясь
Припекшееся к подранному небу,
Поймать дыхание; шатаясь, спотыкаясь,
Ступая наобум, куда попало,
Я все бежал неровными скачками...
...И, жалостно осклабясь, догоняло,
В сутане путаясь, и скрежеща зубами:
"Ну погоди же! Не бросай меня! Я тоже
С тобой! Так тяжко одному здесь, в их гареме,
Лакеем-евнухом мне! Подожди! О Боже!...", --
Заплаканное, брошенное Время...
...А я распластывался, несся волком-вором,
В внезапном гоне, сумеречно-дальнем,
Отплевывался легкими, и в гору
Летел, поскальзываясь; чем не наковальни
Виски, а сердце чем не молот? А и я сам
Чем не кузнец, кующий в спешке дикой
Луну -- повыть! Сковал бы землю разом,
Когда б ходить умел... А так, поди-ка, выкуй!
В разноголосом сумерек хорале
Я хрип свой вел... О эта гонка-кома!
Ругали, кажется, вслед, шикали, толкали...
Да это дело ли, когда хребет-то сломан?
...Потом еще в кругах каких-то рая
Я был у грубиянок и потешниц;
Такая ласковая, добрая, родная
Одна из них, сестренок-улиц-грешниц,
Меня к груди прижала, укачала,
Вихры повзмокшие разгладила любовно,
Каштановым обдула опахалом,
И к шевелящимся едва губам бескровным
Прохладною чугунною оградой
Припала: "Поостынь! Ты что так, раб их?
В ногах кто правду ни искал -- всяк только падал"
-- "Да я ж нашел! -- в когтистых сильных лапах!"
-- "Приляг со мной, любимый! Все пустое!
-- "Пора!"
-- "Куда?"
-- "Да разве же я знаю?"
-- "Оно того ли стоит?"
-- "Верно, стоит...
Прощай, бордюрно-тротуарная..."
-- "Прощаю..."
_______________
О неба скорбный лик! Sapienti sat, sic! Amen!
Сквозь траур -- век привычливости гибкой! --
Пожевывала тонкими губами
Кощунственная месяца улыбка...
Я зашипел, кривясь тоской и злобой,
А он: "Ну что ты пузыришься?" -- покачнулся --
"Добро б кто виноват, а то с чего бы?
Как молод ты! Ишь, баламут, надулся!"
И подмигнул вдруг, так прищурясь добродушно,
Что я потупился: "Вы -- чудо! Вы -- прелестный!..",
Винился и нескладно, и ненужно:
"Не обижайтесь... Я люблю Вас... Честно..."
-- "Волчонок тощий! Разве ж я в обиде?!
Ты стать пытаешься, потерян и измаян!
Я столько здесь живу и стольких видел!
У стольких шерсть луною отливает!.."
_______________
Ночной свой путь пройдя за половину,
Я все блуждал фонарьим мертвым лесом,
Свалявшейся куделью гривой львиной
Отмахиваясь от визжавших бесов...
Реклама рысьи щурила глазищи,
А сердце щерилось, поджав хвост: доля волчья --
Бежать, кружить, искать (а что-то ищет?),
Желать, захлебываясь алчью-желчью...
_______________
Тюремщик мой давно угомонился,
А все ж глаз не сомкнул, работал тупо,
К холмам попритулился-пригнездился,
Фабричные покуривая трубы...
Полупомешанным святым Варфоломеем
Я, вдруг отпущенный невидимым конвоем,
Доплелся до скамейки на аллее
Пустынной парка; проведя рукою
По выгнутой спине ее, так ласки ждущей,
Росой умылся... Молодой, красивый...
Ха! Аполлон, в конце времен живущий,
Царь улиц и подвалов бог крысиный...
_______________
Молчали облака, кудрявясь ранью
На нежно-серой утра акварели,
Рассвет-младенец с нежным лепетанием
Ворочался в небесной колыбели...
_______________
...И я сидел, уткнув лицо в колени...
Все кончилось... Свет -- смерть теней-вопросов...
Но нет, все длится, длится наваждение:
Бывают разве розовые росы?
Далёко-далеко под сердца рванью
Живой скреб страх. А я в оцепенении
С на все готовым равнодушием истуканьим
На окровавленное пялился сиденье:
Был чей-то вечер чуть переперченным...
Как странно... ночь моя... мой бег... и это...
Финалы схожи: красное за черным...
...Я потянулся за последней сигаретой...
...Двуцветье с бесконечием оттенков --
Бессмертным огоньком мерцать в ладонях...
Чьих? Задуваться не однажды перед тем, как
Глаза поднять вверх на последнем стоне,
И воскресать, отброшенным к началу,
Кружить сквозь годы расправдивой фальши,
Палачьим восхищаться карнавалом,
Поизвиваться на крестах на всех, а дальше...
...А дальше из сознания охлопьев
Последние видения всплыли, хмуро
Ярчась над прожитого пестрой топью,
Как выжженные молнией гравюры...
Я вдруг опомнился на лавке-катафалке
От боли резкой и какой-то подпаленной:
Горевшая впустую зажигалка
Прилипла к пальцам сталью раскаленной...
И только я разжал кулак клейменный --
Отбросить ком шипящего металла --
Из ниоткуда, светом зачумленный,
На корчащееся огонье жало
Метнулся мотылек... Что за жестокость!
Мгновение, стой! Ты быть могло прекрасно!
Но ты -- не брошенная ль псу в окно кость,
Малютка-жизнь, наивна и несчастна?!
Аллею разнесло. С гримасой дикой
Взбугрилась, скрючась, пообуглясь-пообъиглясь,
Неслышимым захлебываясь криком
С невыносимостью чьей все давно посвыклись...
И, ощетинясь полоумьем муки,
Кусты взревели, и -- в лицо всей стаей,
Костлявые заламывая руки,
Врываясь воплем, кровью -- вытекая...
И сколько так веков стоял я шлюхой-
Еленой, пользованно-златокудрой,
Пока сквозь воспаленный мозг, из уха в ухо,
Мне ржавый штопор ввинчивало утро...
Окончен спуск... Последняя ступенька
Раскачанного в маятник кошмара...
Остатки звездного мишурья, слабо взбренькнув,
Осыпались от первого удара...
_______________
Я бил, топтал -- и мимо, мимо, мимо!
Вот-вот земля под каблуками треснет,
А он все бился-трепыхался, нелюбимый,
Сожженный лоскуточек жизни-песни...
Я сатанел, вертелся в вое-пляске
Тоски и ужаса, опененно-взбешенный,
Раздрабливая зубы в скрипе-лязге,
Себя в асфальт вбивая, оглушенный...
И тьма была... И страшно пусто было...
Лишь месяца полузатертый профиль...
Лишь небо тишиной кровоточило
Из перекрестия на невидимой Голгофе...
И тьма была... И так глаза саднило,
Что лишь ослепнув вдруг, я смог остановиться,
Чтоб из набрякших век отжать чернила,
Два облачка в разодранных глазницах...
И тьма -- был Бог. И не было в тьме Бога.
Калейдоскоп бессмыслия кровью харкан.
Я начинал вновь видеть понемногу...
Рассвет... Пустынная аллея парка,
Дорожка пыльная... Мир пуст... Нет, -- обезнолен!
...Подошва лопнувшая туфли... Ночь -- за годы...
Но где же бабочка? Кто здесь? Есть? Черт, я болен...
Я здесь рожден? А может, жду исхода?
Пыль... пыль... В ноздрях, в глазах, в мозгу... Повсюду
Одна лишь пыль! Хотя бы что живое!
И тьма была, и я был -- тьма... И буду!
Я -- буду! Буду! Черт, да что ж такое?!
Рвало... Смерч-вопль сумасшедшей рыбы...
Вопль-розовая пена-слизь, крик-бритва...
Вопль-липкий всхлип, крик-рык, крик-крюк, крик-дыба,
Безгласная анафема-молитва...
Я вновь бежал... Вновь продолжалась небыть.
Когда ж конец всему? И мозг, и сердце -- всмятку,
Зрачки -- две кляксы -- растеклись в полнеба,
Страх -- тень моя -- бичом хлестал по пяткам...
Да сколько ж можно-то? Да где ж предел поставлен?!
На горизонте -- чтобы вера пыткой крепла...
А я орал, заверчен в гике травли:
"Где солнце? Дня мне! Зноя! Пекла!"
Пепла...
_______________
Да только сил не бесконечно много.
Уж я не соображал, так, что-то тлело...
Бежал! Ага, еще что? Еле ноги
Переставлял под храп окостенелый,
Драл глотку, аж всего перекосило,
Да голос-то весь в ночь по капле вышел...
Кривой зевотой скулы лишь сводило,
А я и сам ни звука не услышал.
А Солнце? Кануло в бред утра-наркомана.
Я ж тряс его, молил: "Очнись, встань, сволочь!",
Но из клокастой бороды тумана
Слезилась морось, едкая, как щелочь...
_______________
Он оглянулся на краю замаха.
Веснушки-крапушки... Вот солнце где резвится!
Как вскинулись в нежданности, без страха
Мальчишечьи (а я-то кто ж?) ресницы!
Мы миг -- почти единым были целым:
Старухой, что в бессильном онемении
Над ненавистнейшим глумится телом,
Проклятьями взывая к отражению.
Глаза в глаза. Зрачки -- иглой навылет.
Я понял -- нам и дальше жить-тесниться.
Сам клокотал, а пальцы так и ныли...
Не быв левшой, задуматься убийцей!
Ах, оправдания! Да только силой
Не станет слабость, сколько ни нанижь их.
Какая разница, что было б, если б было...
Одно случилось. Из ста шансов -- сотня лишних.
Нет, просто, что-то властно прошептало:
"Не смеешь! Да опомнись, ты ли это?"
Гордыня гордых никогда не посягала
На прирожденное, невеченное вето.
До препирательств снисходить -- пуста забота.
Нет, истинная гордость -- тихость тона,
Но не сведение, пусть самых крупных, счетов,
А верность принятым добром законам.
_______________
Он, оттолкнув меня, вниз бросился... Ни слова!
Абсурд! Вот жизнь выкидывает штуки!
А я, признаться, даже в тот миг ждал другого:
Немного надо, чтобы сладить с одноруким.
Захлестье нервов, а серьезности -- ни грамма!
Я б изрыдался, если б не был столь потешен.
Ах, Мышкин-оборотень, козырь мелодрамы...
О Господи, да так ли уж я грешен?!
Забиться в нору бы, тишком, по-зверьи...
Я на ступеньки сполз... Мелка арена!
А стук внизу захлопнувшейся двери
Метался-колотился лбом о стены,
Как заблудившееся в пустоте безбытья,
Безумное от одиночества и боли,
Слепое привидение. Утрясите,
Уравновесьте хаос! Пыли-моли
Разбейте царство под стеклянным небосводом!
Спасители! Вас сколько ждать смиренно
Отрекшимся от адовой свободы?!
Ах, Боже мой, гордыня-то -- нетленна!
И я спускался-растекался по перилам,
В тумане вымороженной купели;
Дом сгорбленный огнями истошнило,
Взлетали лестницы... Вот, чертовы качели!
Из щелей вздорного, как флюгер, постоянства
Тысячелетним сумраком сквозило...
Я брел среди развалин христианства
Мазутом вскормленным Мафусаилом.
Ломая ногти, маялся вцепиться
Хоть в подоконники -- все площадь, да опора!
Но те, зверье-дрянье, хорьки-куницы,
Кусали пальцы и отскакивали, воры...
На углях щек шипели ранней ночи
Отчаянно-хмельные поцелуи,
Рекой кисельной в берегах молочных
Клубился воздух-шепот: "Аллилуйя!"...
Чуть слышался далекий шум прибоя,
Вдруг вырастали, тотчас умирая,
Громадные, как облака, левкои,
Смертельной лаской горло оплетая...
Двор утопал в слезах... От близоруких
Сутулых фонарей смолой-медузой
Ползла-волнилась темнота, а в сердца стуке
Зло погремушничала ересь: "Груз-обуза..."
А ветер егозил вертлявой сплетней,
Вилял-юлил, обшаривал карманы,
И выворачивался в резкий свист последней
Запавшей клавиши разбитого органа...
Я корчился в песочнице за домом...
Давясь, грыз вздохов горькие облатки
В наследии воскресшего Содома,
Беззвучном полумрачии-припадке...
Ленивым барином, похмельным графом,
Лакеем битым, девкою-кокоткой,
Стыл в ржавой глухоте стальных жирафов...
Луна куском стекла торчала в глотке...
Да выжать бы, хоть корчами да рвотой,
Хоть полслезинки престарелой нимфоманки,
Чем запороговой стонать неслышной нотой,
Листвою прелой плющиться под танком!
Рос неба ком... Да долго ли? Давно ли?
Я извивался излинявшейся змеею,
Рычал, волчком вертясь от новой боли,
Разбитой колотя о лед рукою,
И удивляться успевал-то: как чужие,
Костей обломки мышцы протыкали,
И каждый гад-фонарь кидался кием
В глаза... Да только в лузу не попали!
И лишь когда размок, расползся кашей
Скелет ненужный гипса-пластилина,
Я разломился надвое, раскрашен
Багрянцем боли, через кисть -- сквозь спину...
Тогда лишь лопнули глаза в невыразимой,
Пьянящей коловерти облегчения,
Из ломок, через умирающую зиму,
Прокрадывалась отрезвь-привидение...
А рядом -- дунь, и шерсть пробором ляжет --
Остановился в любопытстве трусоватом
Паршивый пес, пришибленно-вальяжен,
Король помоек, царь с хвостом поджатым.
И как же мне хотелось дотянуться
До твари чертовой, -- приблудное безделье! --
Хребет сломать... А мог лишь отвернуться,
И только... Старою, скрипливой каруселью
Земля вертелась в капельке чернильной,
Как бытия всплеск мало-бесконечный...
И я покорно -- засыпал? -- в тиши могильной,
Укачанный чуть слышной нежной речью...
_______________
"Я -- сказка, что всех правд людских правдивей,
Дочь неродная, королева Лира, --
Но кто из изгнанных меня бывал счастливей? --
Мишень запаутиненного тира...
Куда ни рвись -- останешься собою,
Хоть по воде иди, хоть по асфальту,
Все может лужей, морем стать, рекою,
Все -- паралич, а может быть -- и сальто.
Я сколько вас таких перевстречала
Озверенных до клекчущей икоты,
Что нараспашку -- и с опущенным забралом
Кидались на опешивших Кихотов.
С цепи сорвавшийся приюта не приищет.
Но цепь порвавший -- все одно -- бездомный;
Очаг его -- замшелое кострище.
Мир -- дом. А и без стен -- нет дома.
Нет равновесия, как нет ноля-химеры,
Жизнь -- вихрь-призрак в колокольном звоне,
Она -- ничто, и все -- она. Нет меры
Под звездами-осколками гармоний..." --
Над бурой грязно-слякотною ляпью
На туполобом стесанном ботинке
В молчании города чадяще-кляпьем
Застыла призрачно-белесой льдинкой
Фигурка крошечная, менее мизинца,
Хозяйка бездорожья-перепутья...
...Разграбленного, мертвого зверинца
Чумной слюной оржавленные прутья
Со скрежетом сворачивались в штопор...
...Дюймовочка-снежинка-балерина,
Проклятие сфальшивившихся опер...
Как жгучего укуса пули в спину
Бегущий пленный ждет, кидаясь вправо-влево,
Под хохот безоружного конвоя,
Как прошвырнув куплеты, ждут припева,
Так, в ней изверясь, жадно ждал ее я.
Присев на крае рубчатой подошвы,
Подперши щеку крохотной рукою,
Как разговаривая с чем-то вечнопрошлым
Она в глаза мне всматривалась... Троя
Переварила табуны в безгривье кранов,
Вздуваясь оспистой коростой новостроек,
Прокашляв узкогорлые вулканы,
Бросалась в ночь, к покою... В гон птиц-троек...
-- Прощай, хоть нам уже не разлучиться,
Скользи кругами клеток... Ты свободен!
Я вновь вечерней майскою зарницей
К тебе приду. Был всякий беспороден
Когда-то... Только всякий ли простит (но
Твоя ли голова с того ныть будет?)
Что в серой шерсти седину не слишком видно,
Что враг тебе не человек, но -- люди?
Любовь к врагу -- лишь от безвражья-скуки,
Но мы-то выросли -- в бурлящем безлюбовье;
Ты усомнишься ли: "Я -- есть?" Вопросы -- звуки.
Любовь родится с рассеченной бровью.
Нет выбора. Ты выбран. С каждым -- то же.
Ты -- гость. Решать не "вверх-вниз" -- "дальше-ближе".
А мир создать -- потом тяжка же ноша!
Куда ступить -- судить. Иди! Иди же!
_______________
Ночь-незнакомка в траурной вуали
Молитвенно молчала... Незаметно
Огней цветистых капли высыхали...
Морозец тонкой пленкою бесцветной
Заращивал рубцы следов прохожих
На сбитых тротуаров переносьях,
Как стынущие слезы тянут кожу...
Следы прохожие... Отзрелые колосья.
Я, в росплесках неона исчезая,
Шел закулисьями отпользованных боен
К единственной любви -- к безуздью мая,
Восковолиц и замкнуто-спокоен...
|