Аннотация: Отрывок из более крупной вещи, которая, к сожалению, не помещается на конкурс по формату.
Я не знаю, существует ли у этой Вселенной создатель. И если есть - то кто он такой, на что способен и чего хочет? Когда-то, когда я ещё был самим собой, я всерьёз исследовал этот вопрос. Поиск не дал значительных результатов - только косвенные намёки, слабые следы присутствия этой сверхличности в известной нам реальности. Сейчас мой ум ничем не отличается от человеческого (ну, почти ничем) и я могу лишь отвлечённо философствовать о такой возможности. Да, ещё могу сказать, что Космиург, если он в самом деле существует, очень сильно отличается от ваших представлений о Боге. Как человек я бы сказал, что он просто эгоистичный мерзавец. Но человеческие критерии этики мало применимы здесь.
В любом случае, ко мне и моему роду он явно отношения не имеет. Некоторые утверждают, что мы прокляты им, другие - что благословлены. А мы просто сами по себе. Мне кажется, создавая Космос, он и сам не подозревал, что ТАКОЕ может появиться.
А некоторые говорят, что мы сами - боги. Зародыши будущих Космиургов, бессмертные владыки мироздания. Я и в себе порой слышу подобные мысли. И посылаю их подальше.
В самой идее - быть богом - ничего плохого, в принципе, нет. Должен же кто-то наконец взяться за этот бардак, который смертные величаво именуют мировой гармонией! Но почему-то, все, кто воображают себя богами, спустя совсем недолгое время становятся редкостными моральными уродами.
- Я должен. - Сказал он, глядя на меня тёмными, пугающе проницательными и правдивыми глазами. - Не останавливай меня. Это назначено свыше. Даже ты не можешь идти против воли неба.
Я мог. Ещё как мог. Схватить его, удержать силой. Или просто промыть парню мозги, чтобы забыл о своих глупостях. Или незримо охранять его, уничтожая всякого, кто посмеет покуситься на жизнь моего друга. И плевал я на верхних и нижних богов с их волей и на саму Судьбу тоже плевал. Никто не мог тронуть его, не схватившись прежде со мной. Никто... кроме него самого.
Что бы я с ним не сделал, открыто или тайно, я потеряю его доверие. Уж не знаю, как он всегда узнавал мои замыслы - возможно, действительно был пророком, чудотворцем, мессией... За сорок лет до Иешуа он собирался учить вас и отдать жизнь за ваши грехи. Спасти народ Израиля и вновь вернуть ему гордое звание народа-богоносца... Впрочем, он был не первым и не последним в том месте и в то время. То ли земля эта обладала каким-то религиозно-дурманящим действием, то ли и впрямь творец вселенной обратил на неё внимание. Во всяком случае, я никаких признаков внешнего вмешательства не обнаружил, хотя некоторые из этих пророков и в самом деле творили чудеса. Скромные чудеса, которые смертные могли понять и принять. Я наблюдал за этими пришествиями со смесью иронии, снисхождения... и удивления.
Но лишь один из них был моим другом. И я не желал терять его даже ради спасения всего человечества.
- Послушай, Ханан, люди глупы и неблагодарны. Они не смогут оценить твоей жертвы. Через короткое время, столетие или меньше, они забудут о твоей жертве. Или проклянут тебя ещё скорее.
Он едва заметно улыбнулся.
- Ты хочешь, чтобы я принёс спасение твоему народу?
- У меня нет народа. Если ты имеешь в виду пьющих кровь, то они столь же глупы, и не заслуживают внимания. Такого, во всяком случае.
- А ты, сам ты, хочешь спастись?
Я снял одной рукой тяжёлый римский щит, висевший на стене, и разорвал его, как бумагу.
- О каком спасении ты говоришь? В этом мире нет никого, способного бросить мне вызов. Ни люди, ни вампиры, ни дикие звери не страшны мне. Моё тело не подвластно возрасту или болезням. От кого или чего я нуждаюсь в спасении?
Разве что от Гончих, добавил я про себя. Но от них вся твоя вера не защитит, мальчик.
Он посмотрел на меня с симпатией и снисхождением, как взрослый воин на похваляющегося своей силой младшего брата.
- А Бога ты не боишься?
- Бог давно забыл меня.
- Не говори так. Он един для всех. Нет для Него презренного народа, и всякая живая тварь трепещет перед Ним!
- Ханан, моё серце бьётся лишь тогда, когда я сам этого пожелаю, я не потею, не сплю и не справляю нужду. Я не умру от жажды в пустыне и не захлебнусь под водой. Я могу годами лежать без движения, и тогда моё тело будет холодным, как лёд. Может, я и тварь, но уж точно не живая. И я ни перед кем не трепещу. Не умею.
- Ты не прав. Но у тебя и твоего рода ещё будет время осознать свои ошибки. А у людей времени нет. Они хрупки и недолговечны. Их жизнь проходит, как сон, и только мне было даровано право спасти их.
- Спасти - это хорошее дело. Но я не хочу, чтобы твоя жизнь прошла, как сон!
- Мне в любом случае недолго жить, на твой взгляд бессмертного. Но если я не пойду - моя жизнь будет пустой, а после смерти мой дух ожидают вечные муки.
- Ты говоришь о преисподней?
- Нет, Вритра, друг мой. Всего лишь о совести.
Я попытался зайти с другой стороны.
- Послушай, если ты наделён великой миссией, то Бог должен тебе помогать.
- Я рад, что ты понимаешь. Без Его помощи я не ступил бы и шагу.
- Но тогда, если я сейчас тебя схвачу и запру в каком-нибудь подвале, если отгоню от тебя римских солдат, не позволив причинить вред, то он должен будет меня остановить. По твоим же словам, я не в силах противодействовать его замыслу.
Юноша отечески улыбнулся мне.
- Разумеется, брат мой шед*, Его рука остановит твою.
- Но если нет - ты признаешь, что не являешься Мошиахом?
На миг в глазах Ханана промелькнуло сомнение, но затем он решительно тряхнул чёрными кудрями.
- Да, признаю.
Тогда я подхватил его, как ребёнка, и рванулся в небо, пробивая крышу на своём пути. Сердца людей не успели сделать и сотни ударов, как мы уже были почти в полной римской миле от города. Я бережно опустил его на скалу.
И тогда отчаянный крик, полный боли, которую не могли бы причинить никакие физические раны, вырвался из груди человека:
- Бог мой, Бог мой, почему Ты оставил меня?!
Это не были его собственные слова, всего лишь цитата из двадцать первого псалма. Но впервые на моей памяти столь пронзительно искренне они звучали.
И я понял, что если не отпущу его, то всё равно потеряю. Потому что он сломается, не выдержав утраты этой ноши, которая другим показалась бы проклятием. Он будет считать, что оказался недостоин, предал свою миссию делами или мыслями - и лишь потому Бог отступился от него. И эта вера убьёт его с той же неотвратимостью, что и мечи римских солдат. Возможно, не столь быстро, но куда более мучительно.
Осознание этой неотвратимости ударило меня больнее всякого оружия. Я мог рушить стены городов и обращать в бегство армии, но не мог защитить единственного человека, к которому я хорошо относился, от него самого.
Хотя... Не ври сам себе, старая пиявка. Всё ты знаешь. И единственный путь, как его спасти - тоже. Просто ты слишком труслив, чтобы пойти на это.
Я разжал руки, и отпустил юношу, отступив на пару шагов. Невольно взглянув на небо. Словно мог простым взглядом (пусть даже моим взглядом) отыскать там следы Гончих, только и поджидающих от меня неправильного шага. Но Ханан понял моё движение по-своему. И лучезарно улыбнулся, на глазах расцветая и возвращаясь к своей привычной счастливой уверенности. Он вновь стал божьим слугой.
- Видишь, Вритра! И твоё могущество подвластно Его воле! А теперь, брат мой шед, доставь меня обратно домой, потому что мои ученики уже обеспокоены.
И что я мог ответить? Я молча протянул ему руку, и спустя несколько мгновений мы уже опускались во дворе его дома. Домочадцы и последователи в ужасе разбежались.
- Зачем ты принял столь страшное обличье? - Спросил Ханан. Сам он не испытывал ни малейшего испуга, глядя на мою трансформацию.
- Люди уважают лишь то, чего они боятся. Если бы я выглядел, как человек, твои добрые ученики могли попытаться побить нас камнями, как колдунов. А так тебя будут лишь больше уважать, как победителя грозного демона.
Он рассмеялся, прислушиваясь к разносившимся по городу воплям паники.
- Ты не прав, друг мой. Помимо страха есть ещё почтение к мудрости. Есть доброта. И есть любовь.
- Но лишь в святых, равных тебе, эти силы побеждают. А миром правит только страх. - Ответил я. - Вот я возьму любого доброго и праведного человека, или самого мерзкого разбойника, приставлю когти к их горлу - в чём будет разница? Чтоб спасти свою глупую жизнь они равно плюнут на мудреца, зарежут ребёнка или отдадут на растерзание свою мать... Страх могущественнее.
- Но ведь ты не сделаешь так, шед?
- Не сделаю...
Я не стану принуждать других предавать то, что им дорого. Я просто только что предал тебя. Страх сильнее. Но тебе не стоит этого знать, мой потерянный брат. Иначе ты можешь заколебаться, а это для тебя хуже смерти.
- Вот видишь! Добро есть и в тебе, как и во всяком создании Господа! Просто ты упрям и не желаешь этого признавать.
Я наклонил голову, чувствуя себя совершенно ненужным, сломанным, старым и бесполезным созданием.
- Ладно. - Сказал я ему. - Иди. Умри за род человеческий, если ты того так сильно желаешь. Надеюсь, ты и в самом деле благословен, тогда я не вправе стоять у тебя на пути. Но клянусь, если смертные не оценят твоей жертвы, я сотру их "Вечный" город с лица земли, так что и памяти о нём не останется!
Он не успел.
Когда я пришёл спустя три дня в Хеврон - город, куда он собирался направиться, дабы начать свою миссию, ни Ханана, ни его учеников там не было.
Я вернулся в его родную деревню. Но и там его не было, а оставшиеся в деревне люди проклинали меня, и пытались убить. Когда же я отразил камни и стрелы - в ужасе бежали, моля о пощаде. Люди всегда так делают.
Я нашёл одного из учеников Ханана и допросил. Здоровенный мужик дрожал и всхлипывал, как ребёнок, в моих когтях, но я приказал говорить правду, и он ответил.
Они частью шли пешком, а частью ехали на ослах, беседуя о Боге и о грядущей судьбе народа. Когда навстречу им попался одинокий путник, одетый как богатый грек. Увидев путешественников, он явно обрадовался, и ускорив шаг, направился к ним.
- Мы рады тебя видеть, друг. - Сказал Ханан. - Откуда ты держишь путь, и не желаешь ли присоединиться к нашей беседе?
Это были его последние слова. Незнакомец явно не был настроен на долгое и дружелюбное общение. Быстрее, чем поражённые последователи успели осознать происходящее и что-то предпринять, он метнулся к говорившему, и разорвав клыками горло, выпил его кровь. Несостоявшийся мессия ничем не отличался для него от тысяч других сосудов. Он видел лишь пищу.
Когда же пришедшие в себя от оцепения, вызванного ужасом, последователи Ханана напали на него, он убил троих и пошёл дальше своей дорогой. Не сочтя даже нужным убрать свидетелей - кто поверит ученикам безумного пророка?
Он был в чём-то прав. Ни римская стража, ни зелоты, ни даже друзья и родственники убитого не стали бы заниматься этим нелепым и фантастическим делом. Те, кто не верят в вампиров, не станут тратить своё время, охотясь за сказкой. А те, кто верят - тем более постараются держаться подальше, потому что не хотят стать очередной пищей.