Аннотация: Первые осознанные действия в освоении морской профессии.
"И ВИЖУ Я СВОЁ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ,
И ЗНАЮ СВОЙ БЛАГОСЛОВЕННЫЙ ПУТЬ..."
Отпускные терзания
В этой части своих воспоминаний я намерен рассказать о курсантской жизни и тех событиях, которые наиболее ярко запомнились мне. Наверное, мне и здесь не удалось освободиться от розовой дымки ностальгии, которая непременно сопровождает воспоминания далёкой юности и даже постепенного взросления. Как получилось, то и пусть будет так.
Прежде всего, начну с того, что своим распределением в Черноморское Высшее Военно-Морское училище имени П.С.Нахимова я поначалу не был доволен. Причины неудовлетворённости достаточно подробно аргументировал на предыдущих страницах, поэтому не буду к этому возвращаться.
Не знаю, в знак ли внутреннего протеста или по какой другой веской причине, но перед самым расставанием с Ригой, с городом, в котором в течение последних шести лет шло моё взросление, в котором, к великому сожалению, больше никогда не представилось возможности побывать, хотя позднее приходилось ездить вокруг да около, мы, несколько "питонов", в том числе и я, без всякого сожаления расстались со своими превосходно выглядевшими вихрастыми чубчиками и, оболванив себя наголо, приобрели внешний облик первогодок призывников. Вот в таком виде я отправился в последний нахимовский отпуск, но, уже, будучи курсантом, зачисленным на первый курс, с предписанием прибыть после окончания отпуска к новому месту учёбы и службы в Севастополь.
Но что же впереди? Смутно разбираясь в житейских деталях, хотелось тогда романтично вообразить, что мой "корабль" пойдёт в верном направлении, повинуясь судьбоносному "ветру", в необъятном жизненном "море".
Мой первый курсантский отпуск выпал на холодное лето 1953 года. Странный какой-то это был 1953 год, события которого и многих последующих лет существенно повлияли на весь ход истории нашей страны.
До сей поры у большинства нет своего определённого мнения, вернее, каждый думает, что он прав, а другие - неблагодарные приспособленцы, бессовестные хамы и грубые нахалы или просто дураки, потерявшие совесть и неспособные ничего соображать. Иметь собственное мнение по-прежнему - большая крамола, что, по мнению многих держателей прежних взглядов, соответствует очернению нашей бывшей распрекрасной жизни. На этой почве весьма легко можно перессориться не только с друзьями, но и с близкими родственниками. Но как же жить, если не думать и не иметь своего мнения? Всё это, друзья мои, грустно и печально констатировать.
Весной умер "бессмертный отец всех народов" И.В.Сталин (Иосиф Виссарионович Джугашвили, 1879-1953), и большая часть народа рыдала, давилась в прощальных очередях и причитала: "Как же будем жить дальше без НЕГО? Только бы не было новой войны!". Летом арестовали Л.П.Берия и зимой расстреляли, как английского шпиона и предателя-мусаватиста.
Примечание: Обратил внимание, что на снимке, взятом из Интернета, лицо Лаврентия Павловича Берия замазано. Враг народа!
Так называемая ворошиловская амнистия захлестнула от края и до края, с северных морей и до южных гор, все города, деревни и сёла выпущенной из тюрем на свободу уголовщиной и воровской братвой.
В стране чувствовалась напряжённость, неустойчивость, нестабильность. Оказавшись без влияния крепкой и жёсткой руки, лидеры правящей партийной верхушки страны ожесточённо грызлись, подобно крысам-мутантам в тёмных туннелях метро. Злобно ругались, без стеснения и достаточных оснований подсиживали и обвиняли друг друга в ошибках и отходах от генеральной линии, пытаясь своих конкурентов по партии, уничтожить, стереть в порошок вместе с политической грязью птичьего гуано, а самим выплыть на поверхность дурно пахнущего потока всеобщего вранья, обмана и словоблудия. В действительности, как свидетельствуют ныне ставшие известными исторические факты, каждый из них со своих карьеристских и эгоистических устремлений всячески старался доказать своё мнимое превосходство над заклятыми соперниками и встать у руля Великой Страны.
В результате долгой, жестокой и беспощадной "крысиной грызни" кто кого, была низложена так называемая "антипартийная группа верных и истинных сталинистов" Молотова, Кагановича, Маленкова и примкнувшего к ним Шепилова.
Кстати о Шепилове. Наверное, у нынешнего поколения не сохранилось в памяти никаких сведения об этом человеке. Да и в те 1950-60-е годы после развенчания 'антипартийной группы' упоминание о Шепилове обычно ис-пользовалось у любителей распить на коротке по 100 грамм, когда для создания компании в нарицательном значении в качестве примкнувшего предлагали: 'Шепиловым будешь?'. И даже в сегодняшние дни можно иногда слышать, когда в дружной компании весёлых друзей неожиданно появляется четвёртый человек, его нередко называют одним длинным словом 'ипримкнувшийкнимшепилов'. Вот так в народе появилась, если можно так выразиться, эта присказка.
Но человек-то Дмитрий Трофимович Шепилов, оказывается, был весьма незаурядный, проживший долгую жизнь с головокружительными взлётами и крутыми падениями и скончавшийся на 90-м году жизни в наш перестроечный период.
Дмитрий Трофимович Шепилов (1905-1995)
Вспоминая с приятелями о том времени, я говорил, что Шепилов-то непродолжительное время, но успешно исполнял обязанности Министра Иностранных дел СССР, сменивший на этой должности в 1956 году самого В.М.Молотова. Но чаще всего никто из многих моих собеседников, видимо, по забывчивости или просто по незнанию не мог что-либо сказать убедительное.
Вот здесь я как раз и хочу эти сведения прояснить некоторыми событиями, свидетелем которых случайно оказался. А дело было так. Летняя экзаменационная сессия в Черноморском Высшем Военно-Морском училище имени П.С.Нахимова, завершалась в июне-июле - в самые жаркие летние месяцы, а затем был долгожданный отпуск и морская практика на кораблях. Нам, курсантам, во время экзаменов предоставляли увольнение в город не только в выходные дни, но и после сдачи очередного экзамена. Помнится, что однажды так я оказался в городе. Обычно я прогуливался по центральным улицам, как мы говорили, 'по кругу': Большая Морская - Нахимова - Ленина. В выходные дни, как правило, я навещал своих родственников, проживавщих на Корабельной стороне.
Так вот, оказавшись на этот раз на площади Нахимова, я чуть ли не вплотную столкнулся с большой группой людей, в составе которой преобладали адмиралы и старшие офицеры. Надо сказать, что Севастополь, особенно летом, посещали не только вышестоящие начальники, но и многие иностранные делегации. Ну, думаю, что ещё какая-то очередная делегация разгуливает по городу. На тот момент мне, конечно, не было известно, кого так обстоятельно, заботливо и старательно опекают адмиралы и офицеры. Внимательно присмотревшись, я обратил внимание на высокого, моложавого, стройного, мужчину, одетого в изящно сшитый светлого цвета чесучовый костюм. Кто бы это мог быть?
Только на второй или третий день мы узнали, что Севастополь посетил недавно назначенный Министр Иностранных дел СССР Д.Т.Шепилов, который отправлялся с официальным визитом в Египет, где некоторое время тому назад в результате государственного переворота власть в стране захватил полковник Гамаль Абдель Насер (Джамаль Абд ан-Насир). На Ближнем Востоке политическая обстановка была весьма не устойчивая и не предсказуемая.
Перед молодым советским Министром стояла чрезвычайно важная задача не только выяснить, какую линию поведения изберёт новое египетское правительство, но и постараться стать партнером и союзником в политических вопросах на Ближнем Востоке. Д.Т.Шепилов блестяще выполнил свою задачу. На многие годы Египет стал союзником СССР по вопросам стабилизации обстановки в этом регионе. Советский Союз активно помогал Египту строить Асуанскую плотину. Для укрепления боеспособности египетской армии было поставлено большое количество оружия и боевой техники, в том числе было передано определённое количество советских надводных кораблей и подводных лодок. Н.С.Хрущев на радостях присвоил Насеру звание Героя Советского Союза, но Гамаль категорически отказался принимать награду, если не будет вместе с ним награждён его боевой друг и товарищ по государственному перевороту Абдель Хаким Амер.
Тогда Н.С.Хрущёв без всяких согласований вручил одновремённо двум египтянам по Золотой Звезде Героя Советского Союза.
Но такая дружба с Египтом длилась не долго. Однако это уже другая тема.
Что же касается самого Д.Т.Шепилова, то он после Пленума ЦК (июнь, 1957), как примкнувший к 'антипартийной группе', был снят со всех партийных и государственных должностей, выведен из состава ЦК, а вскоре 'за активную антипартийную фракционную раскольническую деятельность', исключен из партии, членом которой был с 1926 года. Восстановлен в партии только в 1976 году.
Однако не могу не сказать о военной карьере Д.Т.Шепилова. Осенью 1941 года, когда положение Москвы оказалось критическим, 36-ти летний профессор Высшей партийной школы при ЦК ВКП(б), учёный секретарь Института Экономики АН СССР добровольцем ушёл на фронт. Его назначили начальником Политического отдела Московского Народного ополчения. После разгрома немецко-фашистских войск под Москвой дивизии Московского Народного ополчения в большинстве своём были переформированы и переведены в состав действующих военных формирований. Полковник Д.Т.Шепилов в 1942 году получил новое назначение на должность начальника Политического отдела 24-ой армии второго формирования.
Здесь у меня будет уточнение. Известно, что 24 армия за годы войны прошла сложный боевой путь от оборонительных боёв под Мо-сквой до участия в Сталинградской битве и за этот период четыре раза расформировывалась и четыре раза создавалась заново. Мой папа старший лейтенант Верюжский Александр Николаевич проходил службу в первом формировании этой армии, которая в октябре 1941 года была окружена германскими войсками под Вязьмой и почти полностью уничтожена. Выйти из окружения удалость не многим.
Вскоре после победы под Сталинградом 24-я армия была преобразована в 4-ю гвардейскую армию, а начальнику политотдела армии Д.Т.Шепилову было присвоено воинское звание 'генерал-майор'. Он был награждён боевыми орденами 'Кутузова I-й степени', 'Богдана Хмельницкого I-й степени', 'Суворова II-й степени', 'Отечественной войны' I-й степени, 'Красной Звезды', орденом Ленина, двумя орденами 'Красного Знамени' и медалями.
После окончания войны Д.Т.Шепилов работал в аппарате ЦК КПСС, был главным редактором газеты 'Правда', являлся секретарём ЦК КПСС, а затем и кандидатом в члены Президиума ЦК КПСС.
В 2001 году вышла в свет любопытнейшая книга, которая содержит многочисленные факты открытой непримиримой и жестокой борьбы за власть среди партийной верхушки нашей страны после смерти Сталина. Название книги 'Непримкнувший', автором которой, естественно, являлся сам Шепилов. Понятное дело, что эта книга не могла быть издана ни при Хрущеве, ни при Брежневе и даже ни при Горбачёве.
Вскоре подверглись обструкции Жуков с Булганиным. Итог этой беспощадной междоусобицы оказался малоутешительный. Победили подлость, коварство, волюнтаризм, подхалимство, семейственность, приспособленчество, по-прежнему позорно прикрывавшиеся побитым молью дырявым покрывалом, сотканным из нектарных слов, о верности ленинизму и неминуемой в скором времени победе коммунизма.
Но не всё тогда в моём сознании укладывалось, как следовало. В условиях усиленной пропаганды, запудривающей елейными словами, вешающей на разные части тела лапшу о светлом будущем и вносящей в умы и души людей глубокие сомнения о необходимости решительной идеологической борьбы в период обострения общего кризиса капитализма, создавалось обманчивое представление, что пройдёт немного времени, буквально чуть-чуть, когда наконец-то от благотворного и побеждающего коммунистического ветра развалится отвратительный, трижды проклятый, загнивающий капитализм, подобно тому, как разлетелся из известной сказки соломенный поросячий домик. Начало гибели ненавистному капитализму, вещали наши идеологи, положит неминуемая смерть давно прогнившей и агонизирующей его высшей стадии - империализма.
Но проходил год за годом, а сволочной капитализм никак не разваливался, но даже наоборот развивался и укреплялся. Смертельно раненый зверь, как говорили в охотничьих кругах, опасен своей непредсказуемой агрессивностью. Значит, надо вооружаться и крепить оборону.
Началось великое военное противостояние двух общественных систем, широким фронтом развернулась "холодная война". Весь экономический, интеллектуальный, организационный, территориальный, природный, народнохозяйственный ресурс страны был поставлен на гонку вооружений.
Малограмотный и косноязычный крестьянский пастушок-недоучка с незаконченным двухклассным образованием церковно-приходской школы, "жулик высшего пошиба", оказавшийся в тот момент у руля нашей страны, с гневом стучал своим ботинком, с возмущением грозил кулаком на одной из сессий ООН, желая показать всем и вся "кузькиму мать". В результате нагнал на много лет вперёд превеликого страха в головы сытых и самодовольных ковбоев, преуспевающих владельцев заводов, банков и пароходов.
Паритет в военной области, в конце концов, нами был достигнут, но какой ценой? "Холодную войну", надо откровенно признать, как только ни лезли из кожи и ни старались из всех сил, мы проиграли в пух и прах этим наглым, хамоватым и зарвавшимся в своём навозно-ковбойском нахальстве империалистам.
Наши-то дела как шли? В результате такой политики мы, изрядно подтянув пояса к позвоночнику, превратились, в массе своей, в истощённый, бедный и нищий народ. Государственная экономика подорвана. Нефтяные запасы Самотлора выкачаны до последней капли (но, как оказалось к всеобщей радости, пока кое-что ещё оставалось). Колхозное сельское хозяйство после освоения целины очутилось в полном развале (министры и руководители этой отрасли то ли сами стрелялись, то ли их отстреливали одного за другим. Например, Ф.Р.Козлов, Машеров и др.). Жизнь в малых российских городах и, в большинстве своём, в деревнях, которые постепенно истощались, разваливались и исчезали, - хуже не придумаешь. Марсистско-ленинская идеология, безудержно провозглашавшая о непременном построении в нашей стране коммунизма к 1980 году, оказалась сплошным пустозвонством.
Вспоминаю и ужасаюсь, как мы жили. Многие всё ещё, до сей поры, думают, что жили мы замечательно и прекрасно, потому что, наверное, не знали и не могли даже представить, что можно жить иначе.
Но я лично тогда ни о чём другом детально не задумывался, кроме необходимости и огромного желания овладеть военной специальностью. Надо было выучиться военному делу так, чтобы дать отпор любому агрессору и, прежде всего, американскому. "Сначала думай о Родине, а потом о себе!" Такая у меня была главная задача, к ней я настойчиво стремился все четыре года обучения в Высшем Военно-Морском училище.
Но всё-таки возвращусь к воспоминаниям о своём последнем нахимовском и одновременно первом курсантском отпуске летом 1953 года. Из Риги я поехал в Ленинград вместе со своими одноклассниками, которые в массе своей мало того, что были питерскими, как они себя не без гордости называли, но и были распределены, к их радости и удовлетворению, в здешние училища. Моя поездка в каком-то смысле была прощанием с Ленинградом, как с несбывшейся мечтой продолжать учёбу в этом замечательном и прекрасном городе. Хотя в последующие годы мне приходилось изредка здесь бывать, но это уже были, по существу, поездки по делам или для коротких встреч и воспоминаний.
Большую часть своего отпуска я провёл, конечно же, в Угличе, не зная и не предполагая тогда, что это будет моё последнее такое длительное пребывание в своём родном городе. Встреча с мамой была, как всегда, радостным и счастливым для меня событием. Она в очередной раз приятно удивила, подарив в честь моего окончания Нахимовского училища, получения Аттестата зрелости за десятый класс и определения дальнейшего обучения в Высшем учебном заведении, ещё не часто встречающиеся тогда в обиходе наручные часы "Звезда", произведённые Угличским часовым заводом номер 2, который затем переименовали в завод "Чайка", видимо, в честь космического полёта Валентины Терешковой.
Этими часами, ставшими самым памятным и дорогим моему сердцу подарком, а ныне уже превратившимися в историческую реликвию, я пользовался более тридцати лет, износив их, что называется до дыр, пока не протёрлась крышка корпуса часов. Теперь эти часы в таком виде к использованию не пригодны, но они, как и прежде, остаются мне значимы, и, что удивительно, по-прежнему точно показывают время.
Часы Угличского завода 'Звезда'
Мои тётушки, мамины сёстры, которые последние десятилетия безвыездно жили в Угличе, как я заметил, тоже были рады моему приезду, непроизвольно придавшему дополнительное чувство гордости за меня, своего племянника, перед многочисленными соседями и знакомыми. К великому сожалению, как это характерно для бесшабашной молодости, в этом отпуске моё общение с незамужними и бездетными сёстрами моей мамы было весьма поверхностным и прошло без каких-то интересных разговоров и воспоминаний. Обладая глубокими знаниями по многим наукам, общей эрудицией и культурной образованностью, мои дорогие родственницы в силу определённых жизненных условий, не смогли реализовать и десятой доли своего интеллектуального внутреннего потенциала, который во многом остался не востребованным. Мне тогда даже не приходило мысли задуматься о том, что эти встречи со своей близкой роднёй станут последними. Теперь же, с душевной горечью свидетельствую, что ничто меня не связывает с этим городом, кроме детских воспоминаний.
Речные пароходы на Волге в Угличе. Вид на Угличский Кремль.
Мне было известно, что мама, всегда стремящаяся к повышению своих знаний, в послевоенные годы стала учиться заочно в Ярославском Педагогическом институте. Оказалось так, что мой приезд в отпуск, совпал с необходимостью её отъезда на очередную учебную сессию. Она не могла себе представить, чтобы пропустить ответственный момент сдачи экзаменов и зачётов, но вместе с тем, необыкновенно переживала, что её поездка в институт явится большим неудобством для меня. Уговорив маму отправиться в Ярославль, я обещал, что к концу её сессии обязательно приеду к ней, тем более, что никогда не был в этом городе, и мы проведём несколько дней вместе. На том и порешили.
Оставшись в течение нескольких дней на попечении своих тётушек, и почувствовав себя самостоятельным и достаточно взрослым, я значительное время решил потратить на общение со своими бывшими приятелями по детским играм. Но, как пришлось узнать, в жизни у большинства из них произошли значительные изменения: дотянули до десятого класса буквально единицы, многие уже работали, а некоторые, что меня крайне удивило, оказались "в местах не столь отдалённых", да и те, что были помладше, тоже побывали в детских колониях. Вот такие оказались не весёлые новости. Даже трудно вообразить, что могло произойти в моей жизни, если бы я не учился в Нахимовском училище?
Надо сказать, что я свою флотскую форму в отпуске, как правило, не носил, разве только для посещения военкомата при постановке и снятии с учёта. Как-то так сразу получилось, что среди знакомой пацанвы, не стараясь себя превозносить перед ними, однако, учитывая своё нынешнее положение, оказался, если не в авторитете, то в явном привилегированном положении с налётом некоторого вождизма. Такое отношение среди бывших товарищей по детско-подростковому периоду, а теперь достигших шестнадцати и восемнадцатилетнего возраста, кругозор и поведение которых приобрёл явный блатной оттенок, характерный для уличной шпаны, для меня было не приемлемо и не вызывало положительных эмоций. Больше того, когда в один из дней эти ребята решили весело провести вечер и с этой целью накупили целую сетку водки, которую глотали, чуть ли не полными гранёными стаканами при минимальном количестве закуски, надёрганной из ближайших к дому грядок, а затем полупьяной, залихватской и бойкой компанией пошли развлекаться в городской сад, мне становилось совершенно ясно, что поддерживать отношения в таком взрывоопасном содружестве не стоит.
Имея определённый опыт, пусть даже незначительный, приобретённый в нахимовском училище, я не поддался уговорам расслабиться по полной программе, но и заниматься перевоспитанием своих собутыльников не стал, поскольку понял, что у них уже выработана чёткая, хотя и пагубная, линия поведения. На правах, назовём так, "почётного гостя" мне пришлось, конечно, принять обряд причащения, но норму-то свою уже знал, да к тому же учитывал, что сладкая наливка, это совсем не то, что жгучая водка или неожиданно появившаяся на столе зловонная самогонка.
Выйдя из дома приятеля, известного своей сомнительной репутацией среди соседей (фамилию не называю из этических соображений), где мы весело "гужевали", наша многоголосая и шумная ватага, численностью около десяти человек, в центре всеобщего внимания которой я оказался, направилась в городской парк. Там уже раздавалась бодрая и весёлая музыка, извещавшая о начале танцевального вечера на открытой площадке.
Проходя по широкому каменному мосту, соединяющему центральную площадь города с парком, к нашей разухабистой компании навстречу шла не менее весёлая, энергичная и, пожалуй, такой же численности и возраста группа парней. Поравнявшись с нами, один из них, стриженный, щупленький, с дымящей в зубах папироской-гвоздиком, неожиданно обратился ко мне, прошепелявив какие-то слова, которые я толком не разобрал и ничего не понял. Моё молчание становилось продолжительным и от этого возникало ненужное напряжение.
Случайная фотография
- Ты, чё... По Фене ботаешь? - повторно то ли с вопросом, то ли с утверждением нагловато обратился ко мне шепелявый.
Не зная ни одного слова из блатного лексикона, у меня с языка сорвалась какая-то абракадабра:
- Не... По Мане крякаю!
Шепелявый опешил, перестал дымить папироской. Всё его окружение притихло, но с места никто не сдвинулся.
- Ну, ладно... В натуре... Много наших там ещё осталось? почти дружелюбно и с нескрываемой надеждой спросил щупленький, вынув свою папироску изо рта.
Где остались? Какие наши? Сколько их вообще? Что отвечать?
- Да есть ещё кое-кто. Скоро и остальных выпустят, - сказал я почти уверенным голосом, тут же отходя в сторону, чтобы пропустить встречных и избежать других вопросов, на которые (кто его знает?) придётся отвечать более конкретно, что абсолютно излишне.
Наши группировки разошлись без предъявления претензий друг другу, но среди пацанов ещё долго и шумно велось обсуждение случайного разговора с незнакомцами. Вскоре сопровождавшие меня ребята, повстречав своих подружек, стали разбредаться по кустам, освобождая меня от своего присутствия, что вполне устраивало. Не пытаясь с кем-либо из свободных в тот вечер девчат завести парково-кустовое знакомство, я, к своему удовольствию отметил, что такой "праздничный день" с большим возлиянием спиртного, даже, несмотря на то, что из-за моей подстриженной наголо головы ошибочно приняли за досрочно освобождённого из мест заключения, всё-таки завершился без драк, поножовщины и других неожиданных происшествий.
Так уж получилось, что в Угличе у меня не сохранилось никаких дружеских связей ни со школьными товарищами, с которыми я учился до четвёртого класса, ни, тем более, с бывшими соседскими мальчишками далёкого детства.
Прошло несколько дней, когда я получил письмо от мамы из Ярославля, в котором она сообщала, что экзаменационная сессия подходит к завершению, и она может задержаться до моего приезда. Мама также указала свой временный адрес, где она снимала комнатку в частном домике, находящемся недалеко от набережной.
В Ярославль я решил отправиться на пароходе, что значительно быстрей и удобней, чем по железной дороге, тем более, вниз по Волге, хотя расстояние это не так уж большое, но мне ещё ни разу не приходилось путешествовать. На ближайший пароход туристического маршрута Москва Астрахань без всяких проблем я взял билет третьего класса, которым, как правило, пользовались пассажиры, следующие на короткие расстояния. По расписанию движения мне первоначально показалось, что пароход должен был прибыть в Ярославль в шесть утра следующих суток, и это меня вполне устраивало. Однако расписание изучил поверхностно, и, в результате плохих знаний складывающейся обстановки, чуть было не попал в одну сомнительную историю.
Ситуация была следующая. Заняв своё место в третьем классе, представлявшем собой сравнительно небольшой кормовой отсек на нижней палубе с деревянными лавками в два яруса, подобно плацкартному железнодорожному вагону, который находился в непосредственной близости от машинного отделения, где, как и положено, громыхало, стучало, шипело, ухало, пыхтело и свистело. Пассажиров, едущих третьим классом, к моему удивлению, было сравнительно мало, контингент которых часто менялся на промежуточных стоянках. Естественно, не намереваясь находиться в этой шумной полутемной духоте почти сутки, я принял решение, что дневное время проведу на верхней прогулочной палубе второго класса, а уж несколько часов ночи как-нибудь перекантуюсь на своей жесткой лавке.
Главная задача заключалась в том, чтобы проникнуть на верхнюю палубу, не вызывая ненужных подозрений у вахтенной матросов, которые бдительно следили и даже проверяли билеты у некоторых с тем, чтобы пассажиры нижних классов своим гнусным видом не портили настроение отдыхающим туристам на верхних палубах. Такие порядки мне были хорошо известны по прежним поездкам на пароходах.
Возможно, первой моей ошибкой было то, что я отправился в дорогу не в курсантской военно-морской форме и тогда, вероятней всего, не вызывал бы недобрых взглядов со стороны вахтенной службы из-за своей стриженой головы и не весьма респектабельной гражданской одежды. Стараясь не мельтешить по палубам высших классов и лишний раз не попадаться на глаза бдительных матросов, изображая из себя эдакого, самодовольного и утомлённого солнцем отдыхающего, подолгу сидел, свободно развалясь в удобных плетёных креслах, и в полудремоте наблюдал за проплывающими красивыми волжскими пейзажами.
Вот тут-то я не смог не заметить молодую девушку, которая сначала невдалеке как бы невзначай, случайно прохаживалась по палубе вместе со своим младшим братом, который ежеминутно вырывался из её рук и носился по палубе туда-сюда. Видимо, намучившись делать ему замечания, присаживалась на свободное кресло, стоящее рядом со мной, продолжая вынужденно браниться на детские шалости брата. Мне казалось, что она настойчиво стремилась завести разговор, пытаясь вызвать у меня сочувствие в том, как ей трудно приходится присматривать за таким шалуном, а путешествие, которое у неё началось из самой Москвы, предстояло ещё долгое, до Астрахани.
Не прилично, подумал я, оставлять без внимания переживания и волнения молодой особы, если к тебе обращаются, надеясь получить моральную поддержку. И как результат в такой ситуации - совершенно непроизвольно стал происходить нейтральный обмен репликами. В общем, повод для заведения случайного знакомства был определён, главная роль в этом хитроумном маневре была отведена маленькому непоседе. Инициатива продолжения налаживания контакта находилась у молодой путешественницы. Поначалу она продолжала внимательно опекать бегающего по палубе своего брата, но всё чаще усаживалась в стоящее рядом кресло, чтобы перевести дух и переброситься со мной какими-нибудь фразами, а вскоре вообще перестала надолго удаляться и окончательно устроилась поблизости.
Для меня, в некоторой степени, такое окружение было даже выгодно и служило определённым прикрытием моего самостийного нахождения на прогулочной палубе парохода. Теперь вахтенные матросы, следящие за порядком на своём заведовании, не всматривались в меня с подозрением, и вскоре совсем перестали обращать внимание.
Так, как бы само по себе, состоялось знакомство, вроде бы, её звали Таня. Это была обыкновенная девушка, приблизительно, моего возраста, мало заметной привлекательности,в душу не запавшая, но общительная и разговорчивая. Я бы определённо сказал, совсем не похожая на киноактрису Лолиту Торрес из кинофильма "Возраст любви", в которую тогда, наверное, было влюблено всё мужское население.
Аргентинская киноактриса Лолита Торрес
По её словам, в путешествие по Волге они отправились втроём, вместе с отцом, которому, как хорошему знакомому капитана парохода, якобы, удалось получить отдельную каюту. Таня говорила, что живёт и учится в Москве и, вероятно, упоминала другие подробности, но сейчас я уже не помню всякие детали, также не помню и того, что я рассказывал о себе в этих долгих и, как мне показалось, доверительных беседах. Единственно могу с определённой уверенностью подтвердить, что я не увлекался рассказами невероятных морских приключений, в которых, якобы, приходилось участвовать, но то, что в своём диалоге сыпал морскими словечками, так это точно. Практически весь день мне пришлось провести в её компании. Мы с большим удовольствием играли в шахматы, домино и карты. Было весело и непринуждённо. Никаких поводов для назойливого ухаживания или намерений обменяться адресами для поддержания дальнейшей связи на вечные времена с моей стороны не было, а делать какие-либо даже мало значительные комплименты я ещё не научился. Можно с уверенностью утверждать, что отношения складывались, что называется, на уровне дорожного знакомства без каких-либо намерений его продолжения.
Весьма неожиданные для меня события произошли позже. Давно осталось позади пустынное и какое-то неприкаянное Рыбинское водохранилище, колёсный пароход нехотя продвигался вперёд, расталкивая от себя по бортам желтоватую волжскую воду. Солнце клонилось к горизонту. Моя спутница увела своего непоседливого брата укладывать спать.
На этом, казалось, наше общение и должно было закончиться. Посидев в удобном плетёном кресле на верхней палубе ещё некоторое время в спокойном одиночестве, я решил, что в такое позднее время и мне пора идти на отдых. Спустившись на нижнюю палубу в мало комфортабельный отсек третьего класса, я улёгся на жесткую деревянную полку, подложив под голову свою курточку, и, слегка задремав, немного забылся. Через некоторое время я почувствовал, что кто-то приблизился ко мне. Я открыл глаза и, к своему большому удивлению, увидел свою попутчицу, стоящую в ближайшем проходе. Таня была в просторном халате с распущенными волосами, весь её вид говорил о том, что она приготовилась к ночному сну. Но что она тут делает? Зачем пришла? Не успев задать ни одного вопроса, я в волнительном изумлении стремительно встал со своей лавки. В этот момент она, хитрая плутовка, приложила палец к своим губам и сделала знак рукой, чтобы я, глупый, не задавал наводящих, дурацких вопросов и последовал за ней. Протиснувшись мимо пассажиров, спящих на своих лавках, мы прошли по коридору, и вышли в кормовую часть палубы, где было по ночному прохладно и безлюдно. Тут Таня, приблизившись ко мне вплотную на такое критическое расстояние, что её упругая грудь слегка касалась меня, неожиданно стала с жаром говорить, что брат крепко спит, а отец ушёл к капитану, где будут, как уже у них повелось, пьянствовать всю ночь. Я, несмышлёныш, продолжал задавать самые, что ни на есть, наивные и дебильные вопросы, вроде того, ну и что из этого? Я никак не мог взять себе в толк, зачем она с такой настойчивостью зовёт меня к себе в каюту.
Случайное фото
Наконец, сломив мою непонятливость, но и не внеся ни капельки ясности, практически потащила меня за собой. Абсолютно не соображая, зачем я ей нужен в такой поздний и полуночный час (не в шашки же играть?), я, недогадливый, поплёлся за ней. Проследовав в самую корму парохода мимо нагромождения тросов, вьюшек, шпилей и других механизмов, мы через открытый люк стали спускаться по крутому трапу в трюм ахтерпика, где в полутёмном коридоре можно было различить, как мне показалось, не более двух дверей, за которыми, вероятней всего, находились каюты судовой команды. Открыв одну из дверей каюты, где в абсолютной тёмноте на верхней полке виднелись чьи-то голые пятки, освещаемые тусклым светом коридорной лампочки, моя незнакомка тут же тихим голосом пояснила, что это спит её брат. Общее пространство каюты мне трудно было разглядеть. Может, там ещё кто-то находился? Вдруг в моей голове, напичканной произведениями наших литературных классиков, по памяти возникли совсем не схожие ассоциации, когда, например, главного героя из повести М.Ю.Лермонтова "Тамань" хотели утопить. Чушь какая-то полезла в мою башку? Неизвестность и загадочность ситуации, однако, мешала мне сделать всего один шаг, чтобы перешагнуть через комингс и оказаться в каюте, пугающей своей неразгаданной таинственностью. Таня стояла молча, но глаза её горели нетерпением, звали, требовали, настаивали, умоляли, чтобы я сделал этот шаг. Но основным препятствием для меня всё-таки являлись вопросы: Зачем? Для чего? Какая необходимость? Какие последствия?
Вероятней всего, что моя на тот период трансцендентальная форма мышления ещё не была готова трепанировать взаимоотношения между людьми разных полов без конкретной, разъяснительной, долгой и подготовительной интеллектуальной конвенабельности.
Так мы и расстались: она без утолённого желания, я без полного понимания происходящего. Возвратившись в полном недоумении на свою лавку третьего класса, попытался проанализировать и разобраться в таких неожиданных и скоротечных событиях, взбудораживших моё дремавшее до поры до времени мальчишеское сознание. Сон не приходил: что-то мне было не по себе, что-то я сделал не так.
В моей мало соображающей голове в тот момент была полная неразбериха совсем разных и несовместимых понятий долга, чести, желаний, инстинкта, порядочности, интереса - сплошной сумбур и путаница. Мои мысли расплылись по всем отсекам моего головного мозга, как краска, разбрызганная из пульверизатора на чистую стену, и никак не выстраивались в стройную систему. Продолжая находиться в неизвестной и не понятной эмоциональной прострации, я ворочался на своей жёсткой лавке довольно долгое время.
Вдруг мои размышления неожиданно были прерваны какой-то суетой, возникшей на палубе парохода. Оказалось, что началась подготовка к швартовке. Пароход прибыл в Ярославль. Для меня это известие как снег на голову. Почему? Ведь сейчас всего два часа ночи. Редкие пассажиры сошли на берег. А что мне делать? Уточнив и получив разъяснение вахтенного матроса у трапа, узнал, что пароход простоит в Ярославле всю ночь. Высадив некоторых пассажиров, пароход должен уйти на грузовой причал под погрузку, а к шести часам утра вновь перейдёт и ошвартуется у пассажирского дебаркадера. Этой особенности я не знал и в этом моя роковая ошибка при первоначальном ознакомлении с расписанием.
Значит, надо принимать решение: или я покидаю пароход сейчас, и по тёмным незнакомым улицам города занимаюсь поисками дома, где временно проживает мама; или я ещё целых четыре часа, практически до рассвета, нахожусь на пароходе, тогда в светлое утреннее время мне будет легче найти дом по неизвестному адресу. Вот в чём вопрос. Как быть? Наконец окончательно решился - остаться на пароходе до конца ночи.
Неожиданно до меня, как до жирафа, дошло, что же от меня хотела, чего же добивалась эта молодая особа. В голове, однако, неотступно крутилась мысль - вдруг эта загадочная и непредсказуемая Таня снова появится здесь, то уж теперь-то я буду вести себя, как подобает настоящему мужчине, и не надо будет меня так долго уговаривать. Но проходил час, другой, уже и ночь была на исходе, но Таня больше не появилась, и вообще я никогда её больше не видел и не встречал.
Может, мне самому следовало спуститься в трюм и постучаться в заветную дверь каюты, но нет, этого не было, что я жиголо, какой-то? Да и зачем? Наверняка, обстановка изменилась. Возможно, после ночной попойки в весёлой компании с капитаном возвратился отец или произошло что-нибудь другое.
Картина 'Грехопадение'. Хендрикс Гольциус. 1616 год.
Вспоминая ту августовскую ночь 1953 года, теперь с некоторым сожалением, которое появилось позже, когда прочитал у "величайшего поэта нашей советской эпохи" В.В.Маяковского: "ужасное мещанство - невинность зря беречь", констатирую, что тогда моего грехопадения не произошло. Уж не знаю, хорошо это или плохо по современным упрощённым взглядам на подобные ситуации. Единственно, тогда мне стало ясно, что я достиг такого возраста и состояния, если вызываю определённые эмоции и желания у женского пола, то, пожалуй, можно немножко побыть "lovelace" (почему бы и нет?), отбросив всякие старомодные условности, хотя в реальности не всегда так просто бывало. Во всяком случае, определённый "сдвиг в нужной фазе" в моём сознании произошёл, и это оказалось даже очень кстати перед моим приездом в Севастополь.
Панорама центральной части Ярославля
С налётом грустной меланхолии мне пришлось провести несколько дней в древнем и красивом Ярославле, городе, где жили, да и по сей день, живут многие дальние родственники, связи с которыми, к великому сожалению, последние десятилетия по разным причинам практически не поддерживались и в результате оказались потерянными, а о многих из них даже представления не имелось.
Моя мама Верюжская Александра Александровна.
Во время моего очередного отпуска. Москва. 1954 год.
Мама, с которой мы ходили по городу, знакомясь с историческими и памятными местами города, рассказывала, что ещё до войны у папы были намерения переселиться из Углича, и одним из вероятных пунктов переезда был выбран Ярославль. Но в силу ряда причин эти планы так и не осуществились. О тех событиях я достаточно подробно рассказывал в предыдущих главах.
Еду в славный и героический город Севастополь
Отпуск подходил к завершению, и я всё чаще задумывался о своей дальнейшей учёбе. Мои приоритеты были выбраны давно, которые сводились только к тому, что я непременно стану штурманом. В те годы подготовка морских офицеров уже велась по специальностям в соответствии с профилем будущего применения: подводников, гидрографов, инженеров корабельных силовых установок, инженеров радиотехнической специальности, инженеров по строительству береговых объектов, инженеров по разработке образцов современного морского оружия. Высшие Военно-Морские училища тогда готовили офицерский состав: штурманов, минёров-торпедистов и артиллеристов для службы на боевых надводных кораблях.
Дня за три до окончания своего отпуска я отправился в Севастополь с тем, чтобы добиться своего обязательного зачисления на штурманский факультет. Территориально южнее Москвы мне никогда не приходилось бывать. Первое путешествие по Украине в Крым для меня было весьма интересным и познавательным для знакомства с нашей советской действительностью.
Время в дороге заняло около двух суток, но столь длительная поездка не была для меня утомительна, может, потому, что я ехал весьма комфортно, приобретя плацкартное место, за которое доплатил определённую сумму к своему воинскому требованию за проезд в вагоне общего назначения обычного пассажирского поезда. На этот раз в дороге со мной никаких происшествий не произошло. В целом от поездки у меня впечатления остались благоприятные, если не брать в расчёт некоторого негатива от неустроенности, скученности, неразберихи на вокзальных залах ожидания и при посадке в поезд, особенно у общих вагонов. Как мне тогда казалось, это являлось обязательной суровой необходимостью нашей реальной жизни, которая для нашего менталитета вечна, и никогда от этого нельзя избавиться.
Для меня не было неожиданным, когда к прибытию поезда на перрон, приходили женщины с продукцией, выращенного на своих грядках в огороде и собранного в лесу. Это мне было известно по Угличу. Но то, что я увидел на этом маршруте, несмотря на то, что приходилось делать некоторую поправку на август месяц - время сбора урожая, меня не просто удивило, а даже ошеломило. Образно говоря, глаза разбегались от обилия всякого разного съестного не только выращенного и собранного на подсобных участках и личных грядках, но и выпеченного, поджаренного, сваренного, изготовленного и произведённого в огромном изобилии своим трудом и своими руками. Частный сектор реально доказывал своё преимущество и жизнеспособность, но тогдашние руководители всяческими путями и методами, вплоть до репрессивных мер, боролись с индивидуальной собственностью, отбирая всю мелкую живность коз, овец и даже гусей с курами и урезая площадь личных подворий.
На станции и полустанки в Тульской, Орловской, Курской, Белгородской и даже Харьковской областях к вагонам продавцы выносили для продажи, главным образом, яблоки, груши, сливу, вишню, всевозможные садовые и лесные ягоды в разных объёмах и количествах: хоть вёдрами и мешками, хоть кучками и даже поштучно, только покупай в любом виде. И представьте себе, всё это богатство продавалось по нормальной, доступной для каждого пассажира цене, без участия бессовестных барышников и наглых перекупщиков.
Для меня, родившегося в условиях суровой природы средней русской полосы, где основными продуктами, выращенными на личной грядке - это репа, морковка, тыква, да редька с луком, было невероятно трудно сразу привыкнуть к таким ярким и красочным картинам, с трудом, укладывающимся в моём сознании от того, что приходилось наблюдать на всех остановках по маршруту Днепропетровск Симферополь, когда вагоны поезда в одно мгновение оказывались в плотном кольце желающих продать свой трудом полученный товар. Какое изобилие! Настоящие Сорочинцы! Лучше, чем поведал нам о Сорочинской ярмарке Николай Васильевич Гоголь, повторить нет никакой возможности.
Честно хочу сказать, что мне тут же непременно хотелось купить жареную курицу, даже запечённого гуся, с огромным желанием присматривался к блюду с галушками в сметане, но что я буду делать с этим великолепием? Соленья, варенья, мёд, фрукты, овощи, ну и, конечно же, всевозможных видов и размеров традиционное сало - всё доступно, желаемо и возможно! Если не купил, что понравилось, на этой станции, то непременно можно купить на следующей. Соседи по вагону, знающие и опытные люди, переговариваясь между собой, советовали не торопиться в выборе товара, но и отказываться от покупок не рекомендовали. Последняя такая возможность - Мелитополь. Это действительно так! Представьте, что же я купил в Мелитополе, хотя это можно было с таким же удовольствием сделать и в Симферополе, и в самом Севастополе? Правильно, я купил огромный арбуз, потому что самые вкусные арбузы и дыни именно в Мелитополе! Это я вам честно говорю.
С трудом, усмиряя свои необузданные желания от всего увиденного, выбрал, на свой взгляд, самое рациональное, что не должно быстро испортиться в такой жаре, будет удобно для использования и не станет компрометировать мою курсантскую принадлежность к военно-морскому флоту. И на самом деле, надо было привыкать к новому званию "курсант", но и не забывать, что навсегда остаюсь "нахимовцем".
Наш поезд в Симферополе задержался на достаточно продолжительное время, вагоны опустели, а новых пассажиров было очень мало. В то время Севастополь считался закрытым городом, въезд в который производился для военнослужащих по служебным предписаниям, а для гражданских лиц - по специальным разрешениям.
Наличие документов и правильность их заполнения тщательно проверялось пограничной службой.
Помнится, тогда сравнительно небольшой участок расстояния до Севастополя поезд плёлся еле-еле, преодолевая горные перевалы и тоннели. Первый раз ехать мне было интересно, но в последующем, видимо, хотелось, как можно быстрей завершить своё дорожное путешествие, поэтому большей частью в Севастополь я добирался или на автобусе, или на такси (такие мы, курсанты!). С целью экономии общего времени следования до Симферополя иногда летал самолётами "Аэрофлота", а однажды этот маршрут от Москвы преодолел на автобусе междугороднего сообщения.
Сейчас это я вспоминаю в связи с тем, что через много-много лет, когда я тоже первый раз ехал поездом к месту нового своего назначения - во Владивосток, ощущение было чего-то знакомого, что это со мной уже было, что я это когда-то переживал. И на самом деле, похожая ситуация: проверка документов пограничниками, преодоление тёмного и длинного туннеля и, наконец, медленное движение поезда вблизи городских построек, около береговой черты морской бухты с морскими судами и боевыми кораблями. Мгновенно перед глазами возникал Севастополь. Такое создавалось впечатление, что жизненная история повторялась, но уже в новых условиях, на новом витке.
В тот жаркий солнечный августовский полдень 1953 года наш поезд Москва-Севастополь, миновав долгий Инкерманский тоннель, медленно проследовал вдоль южного берега Главной бухты, после чего, слегка углубившись в южном направлении, подошёл в железнодорожному вокзалу, расположенному у основания Южной бухты. Путешествие моё, которое и на этот раз так же прошло без происшествий, закончилось.
Первым моим ощущением, основательно поразившим меня, когда я вышел на перрон вокзала, было обилие всеохватывающего необыкновенно яркого солнечного света, какого-то светлого, прозрачного, люминесцентного, не такого густого и плотного, как в наших северных широтах. Ну и, конечно же, для меня северянина, была заметна температурная разница воздуха, когда с первых шагов я вдруг оказался как бы в тёплой, даже жаркой термокамере. К этим новым условиям я привык быстро, и они мне всегда были приятны и комфортны.
Надо сказать, что по всему маршруту следования в вагоне, к моему удивлению, моряков не было, однако от Симферополя появился попутчик - курсант первого курса. Естественно, познакомились и разговорились. Паренёк оказался шустрый и словоохотливый. Назвался Николаем Викторовичем Ильиным, родом из Ленинграда. По его словам, сейчас он находился в отпуске, а проучился в Стрелецкой бухте один год, но на второй курс не перешёл. Намеревался перевестись в войсковую часть 13104 - филиал Высшего Военно-Морского Инженерного училища имени Ф.Э.Дзержинского, которое находилось в бухте Голландия и стало называться Севастопольским училищем. Я слушал его, развесив уши, внимательно и с соучастием, не зная, правда, принимать ли мне всю его "травлю" за чистосердечные откровения. И всё-таки такая навязчивая настойчивость нового знакомого мне не очень была приятна, но приходилось терпеливо воспринимать. Узнав от меня, что я ещё ни одного дня не проучился в училище, хотя ношу форму первокурсника, как окончивший Нахимовское училище, зачислен в Черноморское Высшее Военно-Морское училище, мой тёска обрадовался, и с ещё большим жаром и уверенностью вызвался вместе поехать в училище, куда ему сейчас как раз и надо прибыть.
Мне такое сопровождение оказалось не лишним, поскольку расположение ЧВВМУ я ещё не знал, и, стало быть, выяснять ни у кого не требовалось. С собой у меня был маленький чемоданчик с необходимым обмундированием согласно вещевому аттестату и огромный мелитопольский арбуз. В Стрелецкую бухту, где располагалось Черноморское училище на западной окраине в пяти-семи километрах от центра города, ехали с пересадками на автобусах и, как мне показалось, довольно долго.
На КПП, предъявив свои отпускные билеты, мы без всяких препятствий прошли на территорию училища. Прежде чем идти к дежурному по училищу на доклад о прибытии из отпуска мы по обоюдному согласию решили избавиться от арбуза, тем более, что к этому располагала весьма жаркая погода и непреодолимое желание насытиться влагой. Мой напарник повёл меня на берег Стрелецкой бухты, где мы, удобно разместившись среди нагромождения огромных камней скального происхождения, приступили к трапезе. Николай Ильин на правах старожила стал уверенно рассказывать расположение учебных корпусов, жилых и служебных зданий, дал несколько полезных рекомендаций по реализации моего плана. В ходе короткого отдыха и разговора, когда от мелитопольского арбуза остались одни воспоминания, мы разошлись по свои делам. По совету Николая я направился на штурманский факультет, и это было, как показали дальнейшие события, правильное решение. Судя по всему, Николай Ильин не был такой уж трепач, как мне вначале показался, но в последующий период, по непонятным мне причинам, я его нигде не мог найти: ни здесь в училище, ни в Голландии, куда я несколько раз ездил для возможной встречи с ним. Для меня так и осталось неизвестным, что с ним произошло. Он тоже о себе ничего не сообщал, хотя мы обменялись домашними адресами, и он знал мои координаты, но наше знакомство продолжение не имело. Сомнения в чистосердечности и искренности этого человека у меня остались до сей поры. Возможно, он, являясь подставной уткой, а попросту был особистом, выполнял свои контрразведывательные задачи, поскольку СВВМИУ только-только формировалось для подготовки специалистов инженерного профиля атомных подводных лодок и являлось супер-секретным объектом. Мне это тогда не было известно.
Дважды нахимовец
Прибыв в расположение штурманского факультета, мне сразу удалось встретить начальника факультета капитана 1-го ранга Г.В. Вавилова, выглядевшего внешне молодцевато, бодро, подтянуто, элегантно. Он был выше среднего роста, с открытым красивым лицом и чёрными вразлёт усами. Эту случайную встречу со своим будущим начальником считаю большой удачей, потому что практически весь офицерский как командный, так и преподавательский состав в большинстве своём находились в отпуске. Курсанты в соответствии с учебными планами были на кораблях или разъехались по домам на летние каникулы. Надо полагать, что по линии командования в училище было организовано соответствующее замещение. Однако, как мне показалось, распределением по факультетам прибывающих нахимовцев занимался дежурный по училищу на своё усмотрение, не принимая во внимание личные пожелания нахимовцев, а направлял согласно количеству, как предписано, например, четырёх - в минёры, четырёх - в артиллеристы, а двух отдать штурманам.
В ходе краткой, но конкретной и конструктивной беседы с капитаном 1-го ранга Г.В. Вавиловым, отвечая на его вопросы, кратко рассказал о себе, о том, что в Севастополь получил назначение по рекомендации начальника Нахимовского училища капитана 1-го ранга А.И.Цветкова, ранее служившего здесь, а также о своём большом желании стать штурманом. После этого я отправился к дежурному офицеру по училищу с докладом о прибытии к новому месту службы и учёбы. Ознакомившись с моим отпускным билетом и продовольственным аттестатом, дежурный офицер выразил неудовольствие, что я прибыл на сутки ранее срока окончания отпуска и, дескать, у меня могут быть трудности с постановкой на довольствие. Только я начал объяснять причину своего досрочного возвращения из отпуска, как в дежурную комнату стремительно вошел начальник штурманского факультета капитан 1-го ранга Вавилов, и приказал вновь прибывшего курсанта, то есть меня, внести в список первокурсников штурманского факультета. Затем, повернувшись в мою сторону, указал мне идти в расположение роты, решать вопросы с размещением и действовать согласно распорядку дня. Значит, подумал я, первый день моего пребывания в училище сложился удачно и, как говорится, пусть будет так - как начнётся, так и продолжится.
С этого момента, можно сказать, я стал курсантом первого курса штурманского факультета ЧВВМУ имени П.С.Нахимова. Надо же, подумал я, - дважды нахимовец!
По прошествии нескольких дней из числа рижских нахимовцев в штурманской роте появился Виктор Красильников.
Курсант ЧВВМУ имени П.С.Нахимова Виктор Михайлович Красильников. Севастополь. 1954 год.
Остальные наши рижские "питоны" попали на минно-торпедный (Александр Горбунов) и артиллерийский факультеты (Борис Зуйков, Владимир Смирнов, Владислав Маршев). Первые дни, а, можно сказать, даже недели, для меня оказались просто великолепными, почти курортными с бесконечным купанием в Чёрном море, загоранием на пляже в обществе молодых и красивых девушек. И всё это на территории училища имени П.С.Нахимова - в Песчаной бухте. Опять совпадение: в Риге Нахимовское училище находилось на Smilshu yiela, что в переводе Песочная улица. Ну, дела! Пока всё складывалось как нельзя лучше! Постепенно стал менять воспоминание о Цветкове в лучшую сторону: не обманул меня, старик, когда, прощаясь сказал, что я не пожалею о назначении. Действительно, вскоре я совсем забыл о своём неудовлетворении и постепенно стал привыкать и вживаться в новые курсантские условия.
Тут требуется некоторое разъяснение. Дело в том, что расположение училища было очень удобным и находилось в значительном отдалении к западу от центра города на небольшом полуострове между бухтами. С западной стороны находилась глубоко вдающаяся в сушу Стрелецкая бухта, где базировались корабли ОВР"а. Восточный берег этой бухты являлся территорией училища и представлял собой сплошное нагромождение каменных глыб, поэтому для купания был мало пригодный, хотя и там мы купались, но больше проводили время, если надо было уклониться от каких-нибудь мало приятных мероприятий.
На самой северной оконечности полуострова во время войны дислоцировалась артиллерийская батарея с хорошо оборудованными оборонительными сооружениями в виде орудийных капониров, подземных складов с боезапасом, множества блиндажей, землянок, многочисленных огневых точек, соединяющимися между собой сложной системой окопов. В послевоенные годы служба на батарее неслась в упрощённом виде. Незначительный почти у самого уреза воды участок теперешней батареи был отгорожен колючей проволокой. Площадка протяжённостью в нескольких сотнях метров от батареи до первого нашего лабораторного корпуса была пустынна, камениста, с военных лет изрыта воронками от вражеских авиабомб и артиллерийского обстрела, испещрена многочисленными окопами и ходами сообщений. Эта территория практически не использовалась для хозяйственных нужд, но как-то раз нашла применение для оригинального выполнения санитарных мероприятий, о чём расскажу позднее. Однако более приятное воспоминание у меня сохранилось от удивительного преобразования ранней весной, когда неожиданно, всего в течение нескольких дней, эта дикая каменистая земля поразила меня необыкновенной красотой, превратившись в сплошное покрывало ярких красных маков. Зрелище было просто потрясающе замечательное.
С восточной стороны находилась небольшая, но аккуратненькая и удобная для купания Песчаная бухта. Здесь были оборудованы вышка для прыжков в воду и открытый бассейн для плавания, помнится, даже незамерзающий зимой. Одним из ответственных здесь являлся регулярно плавающий в любое время года наш инструктор по плаванию, как мы его называли, мичман Дикой, оправдавший свою фамилию смелыми и героическими подвигами ещё во время войны. Однако настоящая его фамилия была Дико. Бывали случаи, когда мичман Дикой отваживался продемонстрировать, как мы говорили, "смертельный номер" - проплыть 25-ти метровый бассейн с завязанными руками и ногами, естественно, предварительно заключая пари с кем-либо, а такие желающие всегда находились, тем более, что ставки были не велики. Говорили также, что мичман Дикой однажды поспорил и успешно выиграл большой куш, проплыв по открытому морю немыслимо длинную дистанцию без страховки и сопровождения. В результате этого эксперимента у него, правда, возникли неприятности с пограничной службой. Вообще надо сказать, что его поступки, порой, были невероятны и непредсказуемы, особенно в периоды состояния глубокой абстиненции, переносимые им, надо полагать, с невероятным трудом, в результате чего у него происходили серьёзные конфликты не только в семье, но и с товарищами по службе.
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/doska.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/sevas.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/grob.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/anti.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/dm.tr.shepilow.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/gamal.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/general-majord.t.shepilow.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/votvamhui.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/kommunizm.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/piter.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/chasyzvezda.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/uglichjaroslawskij.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/1953g.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/shpana-1.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/parohod.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/llolita.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/razvrat.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/greh.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/jaroslavl.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/mama.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/melitopolxskijarbuz.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/wyezdiztonnelja.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/k17.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/chwwmu.jpg)
![Курсант ЧВВМУ имени П.С.Нахимова Виктор Михайлович Красильников. Севастополь. 1956 год. [Верюжский]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/mp-1.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/moiputi/krasnyemaki.jpg)