Аннотация: Морская практика на кораблях Черноморскогофлота.
Прощай, славный Севастополь!
Этот рассказ включает некоторые моменты военно-морской практики на кораблях Черноморского флота и завершает мой севастопольский период курсантской жизни.
Хочу начать свои воспоминания с лета 1954 года, когда после окончания первого курса мы, курсанты Черноморского Высшего Военно-морского училища имени П.С.Нахимова, отправились на так называемую штурманскую практику.
Вспоминая о том времени, с уверенностью заявляю, что благодаря имеющегося у меня некоторого опыта, приобретённого в нахимовском училище во время плавания на учебно-парусной шхуне "Нахимовец" (прежние названия "Амбра" и "Лавена"), я весьма быстро адаптировался в новых корабельных условиях: и море мне не было в диковинку, и весь уклад повседневных обязанностей был знаком, и специфическая, морская терминология, которая некоторых однокурсников, пришедших в училище "с гражданки", иногда ставила в тупик, была для меня хорошо знакома.
Естественно, много было и мне в новинку, но ко всему я достаточно быстро привык и, пожалуй, моя уверенность и правильные действия в новых условиях вселяли уверенность большинству ребят, которые жили вдали от моря и впервые в жизни вступили на палубу корабля. Практику мы проходили на старом-престаром корабле, угольщике, можно сказать, ветеране военно-морского флота, которое в наше время, помнится, называлось "Нева".
Корабль, входивший в бригаду учебных кораблей, раньше являлся минным заградителем и во время войны использовался по своему прямому назначению. Возможно, тогда носил другое название, которое мне неизвестно. Огромный неуклюжей формы, с широченной кормой, рассчитанной для постановки мин, учебный корабль "Нева" ныне как нельзя лучше подходил для подготовки курсантов штурманской специальности.
Вместительные трюма по всей ширине корабля, которые раньше заполнялись минами, были переоборудованы для учебных целей. Удобные настоящие штурманские столы для выполнения навигационной прокладки, на которые были выведены репитеры гирокомпаса, счётчики лага и эхолота, с полным комплектом необходимых инструментов, навигационных карт всех масштабов и районов плавания, пособия, наставления, лоции, различные справочники - буквально всё необходимое для штурмана было в нашем распоряжении. На палубе по бортам были установлены несколько магнитных компасов. Но что очень важно на двух курсантов для выполнения астрономических определений места по небесным светилам выделялся секстан, рабочие часы и секундомеры.
Помимо ежедневных занятий в учебных целях предусматривалось несение своей курсантской круглосуточной штурманской вахты. Что греха таить, были моменты, когда порой не у всех всё сразу получалось, как надо: и обсервации вдруг оказывались на берегу, да и линия пути, не поймешь почему, непредусмотрительно пересекала береговую линию, или по ошибке перепутаешь ориентиры, или пеленг возьмёшь не прямой, а обратный. Самое сложное, пожалуй, было с астрономическими наблюдениями, когда из-за плохого знания расположения и распознавания светил на небосводе не успеваешь вложиться в короткий промежуток навигационных сумерек для измерения их высот: то горизонт исчез, но звёзды видны, как на подбор, то горизонт виден чётко, как линейка, а все звёзды исчезли и растворились на светлеющем небе. Обидно ужасно! Опыт приходил постепенно. Некоторые курсанты для количества выполненного задания ухитрялись решать астрономические задачи обратным ходом.
Эта штурманская практика, на мой взгляд, была самая интересная, познавательная, полезная для приобретения необходимого опыта. Мы в эти месяцы тщательно проутюжили всё Черноморское побережье от Одессы до Батуми, выучили и запомнили все маяки, створы, береговые ориентиры, банки, мели и отмели, запретные районы плавания, подходы к основным портам и базам флота.
Наша "Нева", как правило, не удалялась далеко от береговой черты и не развивала максимальной скорости более шести-восьми узлов, поскольку это было просто не под силу. Ведь корабль ходил на угле, а паровой котёл не мог держать "больше" пару, то и скорость была соответствующая, а нам другой и не требовалось.
Нас курсантов иногда выделяли для несения вахты не только на сигнальный мостик в качестве дублёров вахтенных сигнальщиков, но и в котельное отделение дублёрами матросов-кочегаров. Четырёхчасовая вахта и всё время с лопатой у раскалённой топки, не шутка. Вахтенные матросы к нам, дублёрам, были, однако, милосердны и, если видели, что мы выбивались из сил, то отбирали у нас лопаты и сами бросали уголёк в топку. В период небольших перерывов невольно вспоминалась песня кочегара: "на палубу вышел, а палубы нет". Эти вахты мне тоже запомнились. Я и сейчас полагаю, что надо было прочувствовать, хотя бы чуть-чуть, каков матросский труд кочегара.
Мне вспоминается, что первая морская практика объективно сдружила нас, первокурсников, таких разных, приехавших в большинстве своём из сельской местности и маленьких провинциальных городов, не имеющих никакого личного представления о море и морской профессии. Мы стали более покладисты и терпеливы друг к другу. Себя-то я уже чувствовал достаточно опытным и знающим курсантом, поэтому такие перемены, происходящие с моими одноклассниками, мне были весьма заметны.
После возвращения в училище с практики среди курсантов по рукам ходило хотя и маленькое, но проникнутое тёплым чувством к училищу и будущей морской службе стихотворение неизвестного начинающего поэта из наших рядов, которое я переписал в свою записную книжку:
И вновь предо мною открытое море,
По-прежнему воздух звенит по утрам.
Сюда из похода вернулись мы снова,
В Стрелецкую бухту - знакомую нам.
Стрелецкая бухта - родной уголок,
Отсюда расходятся много дорог,
Отсюда, товарищ, курс верно беря,
Пойдём мы в походы в любые моря.
Стрелецкая бухта - родная моя!
О морской практике после второго курса на крейсере "Керчь" я рассказал в предыдущей части своих воспоминаний, где поместил снимок этого корабля.
По завершению третьего курса в 1956 году наш класс был направлен на легендарный своей историей в период строительства крейсер "Фрунзе", входивший в состав эскадры Черноморского флота. Нас также расписали по боевым постам. На этот раз мы дублировали старшинский состав, обладающий большим объёмом функциональных обязанностей по эксплуатации и обслуживанию корабельной техники.
И на этот раз мне снова досталось дублировать старшину котельных машинистов, как будто я готовлюсь стать механиком силовых энергетических установок. Что же это такое?
Пожалуй, это было уже слишком. Имея определённые представления о котлах и парогазовых турбинах, я крайне редко появлялся на боевых постах в котельном и в машинном отделениях. Полагая, что полученных на прошлогодней практике знаний вполне достаточно, я разумно посчитал, что всё уже пройдено, и в будущем такая "механика" мне не пригодится. Даже во время боевых ночных тревог, когда надо было разбегаться по боевым постам, я находил укромные места на корабле, где с удовольствием отсыпался, продлевая вынужденно прерванный ночной отдых. Как бы там ни было, но мы, во всяком случае, говорю о себе, салажатами себя уже не чувствовали, на равных держали себя с матросами и старшинами, уверенно общались с мичманским и офицерским составом. Корабельную жизнь, можно сказать, видели как бы изнутри, с позиций личного состава, а это давало определённые знания и расширяло наш кругозор будущих морских офицеров.
Трагические события осени прошлого 1955 года, о которых я достаточно откровенно рассказал в предыдущей части своих воспоминаний, всё ещё будоражили сознание севастопольцев и волновали флотскую общественность. Комиссии за комиссиями разных уровней, разборы, расследования, партийные активы, взаимные обвинения, самобичевание в собственных недостатках, непредсказуемые исчезновения и даже неожиданные случаи смерти ряда ответственных лиц, добровольные и вынужденные отставки многих командиров и начальников. Такая тяжёлая моральная атмосфера нервировала, вселяла какую-то растерянность, неуверенность среди личного состава, что, безусловно, негативно сказывалось на повседневной жизни матросов и на качестве боевой и политической подготовки на кораблях и в частях флота.
По всей вероятности, на примере мало поддающейся объяснению беспричинной гибели более полутысячи моряков на линкоре "Новороссийск" интуитивно возникшее у матросов чувство безысходности и не способность командования принять разумные меры в критических обстоятельствах по спасению личного состава привело к резкому снижению состояния воинской дисциплины на кораблях. В среде матросов не было достаточной уверенности за своё настоящее и будущее, многие из них, находясь в увольнении, напивались до бесчувствия, и их приходилось буквально затаскивать на корабли волоком. Никакие репрессивные меры не приводили к улучшению положения.
Исполняющий обязанности Командующего флота адмирал В.А.Андреев, заменивший вице-адмирала В.А.Пархоменко (кстати говоря, являвшегося сыном легендарного комдива времён Гражданской войны), прилагал невероятные попытки по наведению порядка, которые оказывались мало эффективными. Обладая боевым опытом, приобретённым в период Великой Отечественной войны, он растерялся в новой для себя обстановке, распекал командиров кораблей и соединений на систематических сборах, летучках, совещаниях, чуть ли не в роли начальника гарнизона проверял выполнение распорядка дня в частях и на кораблях. Говорили, что он регулярно приходил на Минную стенку и делал разгон мичманам и старшинам за плохое проведение утренней физзарядки с матросами. Вероятней всего, адмирал В.А.Андреев не смог оценить общей ситуации сложившейся на флоте и выработать правильную линию поведения.
Вскоре на должность Командующего Черноморским флотом был назначен адмирал В.А.Касатонов, требовательный, строгий, даже слишком жёсткий по характеру человек. Среди моряков его называли "сумасшедший с бритвой".
Мне тогда не было известно, что Владимир Афанасьевич Касатонов родился в Петергофе. Но так случилось, что буквально через несколько лет, когда я обучался на офицерских курсах при ВВМУРЭ имени А.С.Попова, мне случайно довелось познакомиться и разговаривать с его отцом - Афанасием Касатоновым, бывшим кавалеристом, но без всяких на то причин, выдававшим себя за матроса Балтийского флота, участника штурма Зимнего дворца.
Вот как это мне стало известно.
Однажды в обычный учебный день после занятий мы в составе группы из четырёх человек, к сожалению, не помню всех поимённо, но точно знаю, что был Саша Хитров с Северного флота, решили прогуляться по Петродворцу. Был солнечный майский день, но не очень тёплый из-за дующего с залива северного ветра. Проходя мимо кинотеатра, решили купить билеты на очередной сеанс кинофильма. До начала демонстрации оставалось минут 35-40. Для того, чтобы скоротать лишнее время, мы вышли в скверик перед кинотеатром, где и разместились на лавочке, беседуя и весело подтрунивая над одним из наших коллег-слушателей, который на завтрак, обед и ужин предпочтение отдавал только кефиру, яростно и страстно пропагандируя нам свою кисло-молочную диету. Вскоре, как-то незаметно и весьма скромно, рядом с нами на лавочке оказался высокий, благообразный, худощавый, пожилой мужчина. Опираясь руками на трость, он сидел тихо, наслаждаясь не так частой для здешних мест солнечной весенней погодой. Никто из нас не обратил на него внимание, продолжая шумно смеяться по поводу безобидных шуток и подначек друг над другом. Но вдруг молчавший до той поры и, казалось, ушедший в свои мысли сосед по лавочке вдруг заговорил, обращаясь к нам:
Вы, я вижу, морские офицеры. Я ведь тоже моряк бывший матрос, участник Октябрьской революции, Зимний брал...
Старик задумался, неожиданно прервав свою незаконченную фразу. Мы тут же прекратили свой безудержный смех и глупые шутки, надеясь услышать интересный рассказ реального и живого участника тех далёких событий. Но продолжения беседы не получилось. Он не стал предаваться воспоминаниям, а мы, глупые, постеснялись задавать вопросы. Наш собеседник неожиданно перевёл разговор к сегодняшним дням, когда сказал, что его сын тоже офицер, служит сейчас на Черноморском флоте и кто-нибудь из нас, возможно, его знает.
Тут кто-то из моих коллег задал не очень корректный, а традиционно дурацкий, но всегда напрашивающийся в таких случаях, вопрос:
Как его фамилия?
Последовал ответ, который нас настолько шокировал и даже поставил в неудобное положение, чтобы далее вести непринуждённый разговор.
Он носит мою фамилию Касатонов.
Мы сразу же энергично подтвердили, что, безусловно, знаем Командующего Черноморским флотом адмирала В.А.Касатонова и хотели, было продолжить разговор в таком же приподнятом и пафосном тоне. Но старик поднял глаза в нашу сторону и посмотрел на нас как-то укоризненно. Взгляд его глаз, выцветших от времени и пережитого, показался нам печальным и грустным. В наступившей продолжительной паузе говорить что-либо никому не хотелось. Мы, однако, извинившись за вынужденное беспокойство, оставили бывшего, как мы поверили, балтийского матроса одного на лавочке в скверике. Сами же тихо, с нескрываемым чувством неожиданной виноватости, может быть, за чью-то невнимательность к родителям, и внутреннего волнения, что мы, такие молодые, задорные, смешливые, не всегда можем душевно сопереживать или с соучастием относиться к пожилым людям, отправились в кинозал смотреть какую-то пустяшную кинокомедию.
Вот здесь я хочу прервать своё повествование, чтобы привести ссылку на подлинные слова из автобиографии адмирала Владимира Афанасьевича Касатонова. В книге адмирала флота В.Н.Чернавина "Атомный подводный..." опубликована эта биография, из которой следует, что отец В.А.Касатонова Афанасий Степанович - кавалерист. Никогда не был матросом, не брал Зимний и вообще не был участником революционных событий в октябре 1917 года, даже более того, не служил в Рабоче-Крестьянской Красной Армии.
Из автобиографии В.А.Касатонова:
"История рода Касатоновых весьма обыкновенна, как и многих русских семей. Из бедных крестьян, неграмотных. Уроженцы Курской губернии, Кироченского уезда, села Лески, вблизи разъезда Беленихино железной дороги Курск - Белгород.
В 1901 году отец женился на своей дальней землячке Матрёне Фёдоровне Селюковой... Афанасий Степанович Касатонов, мой отец, проработав на железной дороге семь лет, решением мира (схода крестьян села) был выделен в 1902 году от семьи Касатоновых на государеву службу, в солдаты. По существующим тогда положениям, от семьи выделялся один из сыновей для несения воинской службы. Службу отец нёс в кавалерии, в лейб-гвардии уланском полку имени императрицы Александры Фёдоровны (старшей), в городе Новый Петергоф...
Отслужив срочную службу, отец остался на сверхсрочную в том же полку и к 1909 году дослужился до вахмистра (старшина) эскадрона с квартирой при казарме...
Семья наша на новом месте начала быстро увеличиваться. В 1910 году родился я - второй сын после семилетнего Василия, в 1912 году родилась сестра Софья, в 1913 году - брат Фёдор, в 1917 году - брат Яков.
С началом первой мировой войны Афанасий Степанович с полком отбыл на фронт. Воевал в Западной Пруссии. В феврале 1918 года вернулся в Новый Петергоф по контузии. За боевые заслуги был удостоен полного банта Георгиевских крестов. В основном за участие в разведке и доставку "языков".
Спрашивается, зачем было такому солидному и внушающему доверие человеку "вешать" нам, молодым офицерам флота "дурацкую пропагандистскую лапшу"? Возможно, старика вынуждали к таким "признаниям", и он привык выступать перед пионерами, в школах о своих мнимых революционных заслугах, кто знает?
Однако возвращаюсь к событиям, происходящим на Черноморском флоте. Большие кадровые изменения произошли на многих руководящих должностях. Так, вместо вице-адмирала П.В.Уварова, авторитетного и уважаемого на Черноморском флоте Командующего эскадрой, был назначен контр-адмирал В.Ф.Чалый. П.В.Уваров, что называется, всегда находился в море то на одном, то другом корабле, не покидал мостик, подстраховывая командиров, как бы сдерживал их инициативу, самостоятельность и ответственность. В.Ф.Чалый - сторонник полной командирской самостоятельности в рамках своих властных полномочий.
Будучи курсантом выпускного курса, во время дальнего морского похода на крейсере "Михаил Кутузов", мне интересно было наблюдать Василия Филипповича Чалого в течение нескольких дней, о чём, возможно, напишу в дальнейшем.
После временного запрета на выход кораблей в море, связанного с организационными выводами после гибели линкора "Новороссийск", новое командование флота стало уделять повышенное внимание всем аспектам боевой подготовки кораблей. Начались регулярные выходы кораблей в море, отрабатывались задачи боевой подготовки, проводились бесконечные и всевозможные учения.
Вот на такой период выпала наша практика. На крейсере "Фрунзе" новый командир капитан 2 ранга Голота старательно, настойчиво и целеустремлённо проявлял свою инициативу, самостоятельность и умение командовать кораблём. Крейсер неделями находился в море и проводил ежедневные, вернее сказать, боевые тревоги в ночное время, которые объявлялись на корабле, непрестанно по три-пять раз за ночь. Естественно, днём с нами никаких занятий не проводились, но и отдохнуть, как следует, не удавалось. Приходилось восстанавливаться в период проведения боевых тревог, спрятавшись в корабельных шхерах и вслушиваясь в немыслимые по содержанию вводные, которые звучали истошным голосом старпома по внутренней трансляции с регулярной последовательностью. Например, такие обескураживающие по смыслу вводные, как сейчас могут показаться: "Приготовиться к противоатомной защите!", "Взрыв атомной бомбы на шкафуте правого борта (на шкафуте левого борта, на баке, на юте, в районе первой башни главного калибра и т.д. и т.п. в любом месте корабля по желанию)", "Произвести дегазацию и дезактивацию на...", "Отбой атомной тревоги. Личному составу построиться на...". Мне тогда казались такого рода вводные весьма странными, а теперь и подавно. Кто и как могли "выжить" в реальных условиях после взрыва атомной бомбы, чтобы произвести дегазацию заражённого шкафута, юта, бака и других мест по требованию старпома? О таких пустяках, видимо, не задумывались, но зато план по проведению боевых тревог и отработке вводных выполняли или даже перевыполняли.
СПРАВКА: В соответствии с программой строительства морского и океанского флотов в 1939-1940 годах заложили на стапелях заводов в Ленинграде и Николаеве семь новых крейсеров типа "Чапаев" (проект 68), которые назывались Чапаев", "Чкалов"( в 50-х годах переименован в "Комсомолец"), "Фрунзе", "Куйбышев", "Железняков", "Орджоникидзе" и "Свердлов". Предусматривалась постройка еще пяти кораблей этого типа.
С началом Великой Отечественной войны работы на крейсерах прервали, а в августе 1941 года корпуса крейсеров, названных "Орджоникидзе" и "Свердлов", находившихся на стапелях Николаева, взорвали. На недостроенные корабли "Фрунзе" и "Куйбышев" погрузили семьи рабочих, ценное оборудование и отвели из Николаева в Севастополь, а затем в Поти.
...В августе 1942 года крейсер "Молотов" (типа "Киров") подвергся жестоким атакам вражеских самолетов-торпедоносцев и торпедных катеров. Взрывом торпеды у него оторвало 20 м кормовой оконечности корпуса, которая мгновенно затонула. Но винты не пострадали, и корабль смог самостоятельно вернуться на базу.
Появилось предложение отрезать корму у "Фрунзе" и приделать ее к поврежденному кораблю. Технически сложное решение удалось реализовать. Летом 1943 года, после ходовых испытаний, крейсер "Молотов" вновь вступил в строй, и неопытному глазу было трудно определить, что он когда-то претерпел "трансплантацию" кормовой части.
Почти через шесть лет крейсер "Фрунзе" наконец вернулся на завод и встал к достроечной стенке. Крейсеру заново сделали кормовую часть, в 1948 году в сухом доке, ее состыковали с корпусом, и в конце 1950 года корабль, достроенный по измененному проекту, поднял Военно-морской флаг и вступил в состав Черноморского флота.
В 1958 году крейсер "Фрунзе" был переведен в разряд учебных кораблей, а 1961 году списан и разделан на металлолом. Такова судьба была и у других крейсеров этого типа: в 1964 - "Чапаев", в 1965 - "Куйбышев", в 1976 - "Железняков" и в 1980 - "Комсомолец" также пошли на иголки.
Военно-морская практика 1956 года, к моему удовольствию, завершилась весьма приятным событием. За несколько дней предупредили, что на готовившийся к дружескому визиту в Албанию и Югославию крейсер "Михаил Кутузов" возьмут и нас, курсантов. Вот здорово! Для тех счастливчиков, кто попадёт из нашего класса на крейсер, это будет первый дальний поход в Средиземное море. Мы все находились в трепетном ожидании своей удачи. Наконец объявили списки и, как всегда в таких случаях делается, в экстренном порядке переправили на крейсер "Михаил Кутузов". В группе счастливчиков, в том числе из других классов, оказался и я, иначе даже не мог себе представить.
СПРАВКА: Легкий крейсер пр.68-бис "Михаил Кутузов" был заложен 23.02.1951 г. в Николаеве. Спущен на воду 29.11.1952 г., вступил в строй 30.12.1954 г. Всего совершил 15 дальних походов. Нанес визиты в Сплит (Югославия) в 1956 и 1964 гг., Дуррес (Албания) в 1956 и 1957 гг. и в Варну (Болгария) в 1964 г. На Черноморском флоте первым стал выполнять задачи боевой службы в Средиземном море и Атлантике в период "холодной войны".
Исключен из состава ВМФ 03.07.1992 г. В августе 2001 г. был переведен в Новороссийск и 28 июля 2002 года, в День ВМФ, был открыт как корабль-музей.
Из запланированных 25 единиц проекта. 68-бис типа "Свердлов" флот пополнили лишь 14 крейсеров данного проекта, ставшие основными кораблями в ядре надводных сил ВМФ: "Свердлов", "Дзержинский", "Орджоникидзе", "Жданов", "Александр Невский", "Адмирал Нахимов", "Адмирал Ушаков", "Адмирал Лазарев", "Александр Суворов", "Адмирал Сенявин", "Молотовск" ("Октябрьская революция"), "Михаил Кутузов", "Дмитрий Пожарский", "Мурманск".
Строительство крейсеров "Щербаков", "Адмирал Корнилов", "Кронштадт", "Таллин", "Варяг", "Козьма Минин" ("Архангельск"), "Дмитрий Донской" ("Владивосток") в различной степени готовности от 40% до 80% было прекращено: Заказы на остальные лёгкие крейсера, намечавшиеся к постройке, были аннулированы.
В итоге, к настоящему моменту все крейсера данного проекта и его модификаций отправлены на слом, кроме одного - "Михаила Кутузова", ставшего "КОРАБЛЁМ-МУЗЕЕМ".
Крейсер "Михаил Кутузов" ещё несколько дней стоял на внутреннем рейде в Севастополе, тщательнейшим образом готовясь к визиту. Мне казалось, что на корабле не осталось ни одного сантиметра, чтобы не покрасили, почистили, обновили, забелили. Наш плавающий богатырь в итоге выглядел на загляденье, как с иголочки, настоящий образец военно-морской культуры и боевой мощи! Нас тоже привлекали к корабельным работам, вместе с тем мы добросовестным образом готовили свою форму одежды. Не было дня, чтобы крейсер не посетила какая-нибудь комиссия с проверкой.
Говорили, что обязательно будет высокая правительственная делегация, но вскоре оказалось, что статус визита значительно снизился, членов правительства не будет, да и визит ограничится посещением только одного порта Дуррес в Албании. Высокая политика, в тот момент как-то меня не очень интересовала. Ясное дело, что кто-то из высшего руководства на крейсере оказался, но это, скорей всего было для протокола.
Наконец на крейсере появился Ансамбль песни и пляски Черноморского флота, которым отвели большой кубрик, где у них продолжались спевки, пляски и всякое другое музицирование, что свидетельствовало, что время визита неотвратимо приближается.
Из гостей, кроме штатных корреспондентов из газет и одного фотокорреспондента, самой заметной, важной и колоритной фигурой был чрезвычайно популярный тогда, не столь давно получивший Государственную премию писатель Аркадий Первенцев. Он имел привычку и на стоянке в Севастополе, и на переходе морем часто и важно прохаживаться по верхней палубе, будто у себя в Переделкино на даче, в цветастых рубахах с непременной трубкой в зубах. Вскоре после завершения нашего визита, в газете "Правда" была опубликована большая на целый подвал статья за его подписью о горной стране Албании, смелых и гордых, как свободные и независимые орлы, её жителях - албанцах.
Нам-то хотелось, как можно скорей пойти в плавание: увидеть новое и неизвестное. После того, как на крейсере прибыла значительная группа адмиралов и старших офицеров, как говорили, что они в основном из политуправления, визит в дружественную тогда Албанию начался.
Крейсер "Михаил Кутузов" вышел в море, подняв на стеньге фок-мачты брейд-вымпел Командующего эскадры Черноморского флота.
К большому удовольствию нас, курсантов, расписали на сигнальный мостик, где представилась возможность, не мешая матросам-сигнальщикам нести вахту, самим наблюдать, пеленговать, записывать, делать зарисовки, запоминать всё, что касалось навигационной обстановки и условий плавания. Помнится, я делал какие-то пометки в своей ЗКШ (записная книжка штурмана). Такие книжки нам ежегодно выдавали на практику. Сегодня этих книжек у меня не сохранилось, поэтому воспользуюсь тем, что ещё осталось в моей памяти.
Запомнился первый проход проливом Босфор. Наш крейсер "Михаил Кутузов", огромный, мощный и красивый, сбавив ход, что и положено, при прохождении проливной зоны, уверенно шёл этим, как мне показалось, чересчур узким проливом. Тогда ещё не был построен гигантский мост, соединяющий азиатский и европейский материки. В это солнечное утро я как раз оказался на сигнальном мостике. Все бинокли, визиры и даже пеленгаторы были разобраны штатными вахтенными матросами и откуда-то появившимися неизвестными офицерами, которые буквально впивались своими взглядами, всматриваясь в Стамбульские гавани, причалы и прилегающие к ним территории и даже пытаясь фотографировать, чтобы не пропустить что-то важное.
В те годы международная обстановка не была спокойной, в том числе и на Чёрном море. Турция всеми силами стремилась вступить в НАТО и предоставила возможность для посещения своих баз и портов американским кораблям, вплоть до авианосцев, с большой интенсивностью налаживала американскую систему разведки и наблюдения за базированием, проведением учений и испытаний новейшего морского оружия и боевой техники, постоянного слежения за деятельностью Советского Черноморского флота.
Увидеть, засечь, зафиксировать и сфотографировать пока ещё неизвестный нам американский авианосец, который как раз в эти дни находился в Стамбуле, была бы большая удача для нашей разведки. Мне не известны результаты проделанной работы, но могу предположить, что задача была решена успешно. Значительно позже, когда наши надводные корабли и подводные лодки стали выходить на океанские просторы, эти американские авианесущие монстры не были в диковинку, но всегда оставались главными объектами оперативного интереса нашего флота.
Может, по своей ещё неопытности и отсутствия в руках каких-либо оптических средств мне не удалось качественно разглядеть этот авианосец, но в принципе какие-то возвышающиеся надстройке среди множества прочих кораблей в глубине одной из бухт, кажется, заметил.
В тот момент, когда наш крейсер проходил вблизи городской набережной и городских кварталов, перед моими глазами промелькнули картины типичного восточного города: глинобитные заборы; старики, застывшие в неподвижности на корточках у стен домов на узеньких улицах; идущие женщины в чадре с огромными кувшинами на головах; медленно бредущие ослы с поклажей на спинах. Ныне, говорят, Стамбул во многом изменился и выглядит как современный европейский город.
Ежедневно в течение всего перехода во время приёма пищи днём по корабельной трансляции давалась исчерпывающая и заранее тщательно подготовленная политическим отделом информация на исторические темы, оценка современного положения и политическая ситуация в ближайших по нашему маршруту странах.
После преодоления проливной зоны, когда крейсер вышел на чистую воду, по трансляции кратко, но с большим значением выступил командующий эскадрой Черноморского флота - старший на переходе, отметив героические победы русских моряков под командованием Ф.Ф.Ушакова на Чёрном и Средиземном морях, и завершил свою речь буквально такими словами: "Поздравляю весь личный состав корабля с выходом в НАШЕ Средиземное море!". Такие слова, прямо скажу, вселяли гордость за нашу страну, уверенность за наш мощный Военно-морской флот!
В общем, и целом, переход до Албании и обратно прошёл весьма успешно, без каких-либо происшествий. Пребывание в порту Дуррес было не более трёх суток. Крейсер "Михаил Кутузов" стоял на внешнем рейде. В один из дней нашего визита было организовано посещение корабля гражданским населением. Желающих оказаться на крейсере было много, особенно интересовалась жизнью наших моряков албанская молодёжь, многие из них знали в разной степени русский язык. Взрослые албанцы были сдержаны, закрыты для контактов, но явных недружелюбных или враждебных случаев в отношении нас не допускали.
Нас отпускали в увольнение, предупредив ходить группами по пять человек. Мне удалось сойти на берег только один раз. Городок Дуррес показался маленьким, центральная часть которого чистая и аккуратная с невысокими домами, достопримечательностей каких-либо я не запомнил. Побродив немного по улицам в плотном окружении назойливых албанских босоногих и плохо одетых мальчишек, кричащих, пристающих и что-то выпрашивающих, которых грубо отгоняли от нас взрослые и ребята постарше, наша сформированная перед увольнением "пятёрка" в полном составе решила отдохнуть и посидеть в ресторанчике или кафе. Надо сказать, что перед увольнением нам дали несколько албанских леков, деньги не ахти какие, но хватило, чтобы в маленьком кафе заказать какого-то виноградного вина и немного фруктов.
Посещение кафе по неизвестным нам причинам вызвало лёгкое замешательство среди обслуживающего персонала, и мы долго сидели в маленьком полупустом помещении, под потолком которого с шумом крутились огромные лопасти вентилятора, разгоняя горячий воздух. Наконец к нам подошёл официант, с которым с трудом объяснились, что мы хотим заказать. Подсчитав свои ресурсы и ориентируясь на цены в прейскуранте, решили заказать помимо фруктов, что-нибудь посущественнее, поскольку аппетит приходит во время еды. Этот этап переговоров чуть ли не с самим заведующим (может быть, владельцем) кафе прошёл с ещё большими трудностями. Однако мы дождались того момента, когда нам принесли на больших тарелках одиноко и жалобно смотревшиеся малюсенькие-премалюсенькие котлетки без всякого гарнира. А хлеб? В недоумении возмутились мы, подобно тому киногерою, требовавшего компот, из популярной кинокомедии. Просьба принести хлеб окончательно привела в состояние глубокого шока весь персонал кафе. Но мы были непреклонны. Дождались-таки хлеба! Нам принесли каждому по микроскопической ржаной булочке-просвирочке на один зубок. На эту затянувшуюся трапезу у нас ушло почти всё увольнительное время. Не мудрено, что мы всегда считали и думали: "Хороша страна Албания, но Россия лучше всех!".
Стоит ли говорить о неудобствах, встретившихся при посещении пункта питания? Оказывается, вскоре на крейсере обнаружились среди матросов более неприятные последствия от близкого общения с местными албанскими женщинами. В корабельном лазарете день ото дня прибавлялось количество матросов, как негласно говорили, с признаками лёгких венерических заболеваний. Не зря политработники настойчиво твердили: "Матрос! Будь бдительным на берегу! Не подвергай себя опасности!".
На корабль из увольнения мы возвращались таким же порядком, как и отправлялись на берег. Тут следует дать пояснение. За два года военно-морской практики на крейсерах мы уже привыкли к тому, что крейсера всегда вставали на якорь на рейде, во всяком случае, я ни разу не был свидетелем швартовки какого-либо крейсера к стенке - весьма сложной и даже опасной корабельной операции. Наверное, поэтому, когда корабли совершали заходы в иностранные порты и выполняли швартовку, то этому моменту уделялось повышенное внимание, по которому оценивалось морское мастерство командира корабля, согласованные и слаженные действия всего экипажа.
Так вот, для отправки на берег и приёма из увольнения, во всяком случае, для нас, курсантов, использовался корабельный выстрел, по которому надо было пробежать, как опытная гимнастка по бревну, и спуститься по штормтрапу или тросу с мусингами в катер или баржу для отправки на берег. Точно также мы возвращались на крейсер, только всё проделывалось в обратном порядке. Даже у тех, у кого кружилась голова от выпитого в увольнении вина, подняться по штормтрапу и преодолеть узкую ширину выстрела и перелезть на борт корабля не вызывало трудностей. Только считанные разы нам предоставлялась возможность воспользоваться рабочим трапом. Командирский трап - святая святых - только для командира корабля и вышестоящего командования.
Во время пребывания в Дурресе наши начальники устроили на крейсере "Михаил Кутузов" приём для высшего командования Албанской Армии. Командирский катер метался от берега к крейсеру и обратно, доставлял и отправлял почётных гостей. После продолжительного тёплого и горячего приёма албанские гости стали разъезжаться и, надо же такому случиться, что один генерал (говорили, что это был командующий Береговой обороны Албанской Армии), не твёрдо ступая по командирскому трапу, оступился и вместо того, чтобы перейти в раскачивающийся на волнах катер, не удержал равновесие и упал в воду. Матросы, находящиеся на командирском катере, готовые к любым непредусмотренным протоколом действиям, отпорными крюками подтащили барахтавшегося в воде генерала и втащили в катер. К чести наших моряков, которые в этот момент стояли на палубе и рострах крейсера и видели случившийся казус с албанским генералом, не засмеялись и не злорадствовали, но, вероятно, подумали, что изрядно перебрал хмельного этот генерал.
По завершению практики нам, участникам этого морского похода, выдали долгожданные значки "За дальний поход", которые мы тут же прикрепили на свои форменки.
Осенью 1956 года в связи с полным переводом училища на подготовку курсантов по артиллерийско-ракетному профилю, досрочно до окончания срока проведения морской практики, три роты штурманского факультета Черноморского Высшего Военно-морского училища имени П.С.Нахимова были отправлены в Калининградское Высшее Военно-морское училище. На этом, можно сказать, и завершился мой севастопольский период курсантской жизни.
Прощай, славный Севастополь - город героическойистории русского военно-морского флота!