НИКОЛАЙ ВЕРЮЖСКИЙ "НА ВОЛГЕ ШИРОКОЙ..."
Из всех сезонов мне нравится начало золотой осени, может из-за того, что я родился 1 сентября далекого предвоенного 1935 года - в первый день первого осеннего месяца, когда листья на деревьях золотятся и в безветрие тихо опадают.
По территориальному рождению я коренной пошехонец, потому как мои родители и родители моих родителей тоже пошехонцы. О пошехонцах существует множество всяких своеобразных легенд, смешного содержания историй, многие из которых характеризуют их образ мышления и черты поведения. На мой взгляд, главным пошехонцем являлся Салтыков Михаил Евграфович, родившийся на пошехонской земле (Тверская губерния). Он стал широко известным писателем по своему псевдониму Салтыков-Щедрин. В большинстве своих произведений он описал в деталях и подробностях с добрым юмором, соучастием и пониманием жизнь пошехонцев.
Обширная территория Пошехонии не имеет строгих границ. Пошехонцы - это те коренные жители, которые проживали и поныне проживают в Северной Московии, на территории Тверской, Владимирской, Костромской, но главным образом - Ярославской и Вологодской областях. В Ярославской области, к счастью, сохранился официальный административный район - Пошехонский район с центром Пошехонье.
К большому сожалению,огромнейшие территории русской пошехонской земли были затоплены в угаре преобразования природы. Ушли под воду тысячи деревень со всеми пашнями и угодьями, сотни тысяч крестьянских семей лишились своей малой родины, навсегда потеряны бесценные исторические памятники, в том числе деревянного зодчества и христианские храмовые сооружения, на дне Рыбинского водохранилища покоится древний красивейший русский город Молога.
Разве это не пример безжалостного отношения к великой русской истории, культуре и, прежде всего, к русскому народу? Ради чего нужны были такие жертвы?
Местом моего рождения является город Углич, что в юго-западной части Ярославской области, уютно примостившийся на крутом правом берегу Волги-матушки. Городок маленький, уютный, провинциальный, но с богатой более чем тысячелетней историей.
Современная панорама центральной и левобережной части города Углич.
В 2007 году Углич отмечал своё 1070-летие. Археологические раскопки, произведённые экспедициями Института археологии АН СССР и Государственного Эрмитажа, официально подтверждают легендарную дату основания Углича в 937 году. Считается, что основателем Углича является посланный в 937 году Киевской княгиней Ольгой в эти края за данью псковский боярин Ян Плескович.
Вот каким представился город в 1932 году известной писательнице Ольге Берггольц в её повести "Углич" на пороге его тысячелетия: "Углич стоял на высоком-высоком откосе, узорный, древний, зелёный...".
Угличский Кремль
Центром города являлся Угличский Кремль, окруженный рвом и построенный на самом высоком участке берега, где Волга, как бы упираясь в береговой уступ, слегка изменяет свое русло к северу. С южной стороны Кремля за рвом примыкали посадские построения купеческого, мастерового и прочего люда. Такое расположение городских построек, на мой взгляд, характерно для многих древнерусских волжских городов: Твери, Ярославля и даже Нижнего Новгорода.
Говорят, что Углич входит в "Золотое кольцо России" (он действительно этого заслуживает), но из-за отсутствия современных видов сообщений абсолютно неудобен для посещения туристами, а поэтому не так популярен, как его ближайший сосед Ростов Великий. Только в летние месяцы наиболее часто посещаем туристами, совершающими поездки, в основном, водным путём на комфортабельных речных судах.
Речной теплоход на Волге.
Находясь в расстоянии чуть более двухсот километров от Москвы, Углич оказался в тупике от цивилизации. Железнодорожное сообщение налажено только местного значения с ближайшими городами Тверской области - Калязиным и Санково.
Железнодорожную одноколейку провели в 1930-х годах для подвоза строительных материалов и большого количества зэков (заключенных) на строительство гидроэлектростанции, являющейся первой во всей системе московского гидроузла по созданию канала Москва - Волга.
За 70 лет эксплуатации одноколейка пришла в полную непригодность, передвижение по которой осуществляется со скоростью не более 20 километров в час музейными экземплярами паровозов, называемых в народе "кукушками" или "овечками".
До ближайших населённых пунктов: Дивная гора, Большое село, Мышкин можно добраться по колдобинам проселочно-грунтовых дорог. Большим достижением автодорожного прогресса в последние годы явилось двадцатичетырехкилометровое асфальтированное шоссе, идущее на юг от Углича к поселку Ильинское, от которого, глядишь, можно проехать еще 40 километров и оказаться в Московской области.
Набережная Волги в Угличе удобное место для встреч.
Исторически сложилось, что Углич ещё со времён царствования Ивана Грозного стал известным местом для ссылки опальных и неблагонадежных людей. В годы советской власти сотни, а может и тысячи, в большинстве своём безвинных граждан, находились здесь в ожидании своей, кому удалось дождаться, реабилитации. Не город, а настоящий ГУЛАГ. И в самом деле - удачное место: недалеко от столицы, доехать до места трудно, выбраться незамеченным невозможно, но ссыльные всегда под надзором официальных властей. Недаром для города в 40 тысяч населения в недалёком прошлом насчитывалось две тюрьмы и большая строго охраняемая территория с бараками для советских заключенных, которых до войны использовали на строительстве Угличской ГЭС. После войны там же находились пленные немцы, которые рыли траншеи для прокладки первого в городе водопровода и использовались на строительстве других объектов.
Своё название город Углич, как я неоднократно слышал, очевидно, получил от географического положения на "углу" реки Волги, но, возможно, и оттого, что каждый раз отстраивался заново на "углях" после почти ежегодно случающихся свирепых пожарищ, уничтожающих все городские постройки. Обе версии, считаю, правдоподобными и в равной степени имеющими право на существование.
Подвергался ли Углич, окруженный с южных направлений дремучими, непроходимыми лесами, нападению и разграблению татаро-монгольскими войсками, состоящими, в основном, из конницы и небольших по численности пеших отрядов? Можно сделать утвердительное предположение. Однако я придерживаюсь другой теории, которая в последнее время широко обсуждается. Во всяком случае, высказывается мнение, что никакого трехсотлетнего татаро-монгольского ига не существовало. Историкам, думаю, ещё предстоит поломать головы по этому поводу. Даже трудно вообразить, какое количество диссертаций, монографий, исследований может появиться на эту тему.
Однажды я услышал интересную мысль Путина В.В., нашего Президента, высказанную на заданный ему вопрос о Куликовском сражении между войском Дмитрия Донского и воинством Мамая, в составе которых с обеих сторон были русские, литовские, татаро-монгольские и другие военные дружины. Президент заметил, что "нам надо ещё подумать, кто кого воевал". Действительно, исследователи не пришли к окончательному мнению и не знают, где же находится Куликово поле. Кто такие были в реальности Мамай и пришедший ему на смену Тохтамыш? Не скрываются ли под этими именами русские князья? Может, просто-напросто "мужчины занимались своим любимым делом - войной". Создавались и распадались княжества. Кто посильней - тот и князь, есть же поговорка: "Из грязи - в князи".
С Угличем у меня связаны воспоминания детства, которое оказалось весьма не продолжительным, суровым и даже трагическим периодом моей жизни. Своё детство я бы разделил на два этапа: довоенное (до 1941 года) и военное (до 1947 года).
Коля Верюжский. Углич. 1947 год.
Детство моё завершилось в 1947 году после окончания четвёртого класса начальной школы в неполные двенадцать лет, когда мне пришлось уехать в далёкие края, где началась у меня совершенно новая жизнь. Разве можно было тогда вообразить, что ровно через десять лет (в 1957 году) этот мальчик станет лейтенантом Военно-Морского флота и начнёт свою службу в разведке Военно-морского флота.
Лейтенант флота Николай Верюжский. Балтийский флот. 1957 год.
В Углич, однако, я ежегодно в течение нескольких лет приезжал на летние каникулы к маме до той поры, пока она там проживала. Последний раз я был в Угличе более сорока лет тому назад, когда зимой сопровождал маму по решению юридических вопросов, связанных с её наследством.
Мои родители: Александр Николаевич Верюжский и Александра Александровна Верюжская (девичья фамилия Соколова) вступили в законный брак, осуществив церковное венчание в 1924 году. Заключение брака также было зафиксировано в ЗАГС'е. Для того, чтобы отличать их по имени друг от друга, на семейном совете в большой и дружной семье Верюжских решили: Александра называть Саней, а к Александре обращаться Шура. В молодой семье у Сани и Шуры в декабре 1924 года, на Варварин день родилась дочь, которую нарекли Евгенией или просто Женей, ставшей почти на десять лет всеобщей любимицей и большим баловнем многочисленных родственников.
Моя сестра Женя в 1928 году. Углич.
Однако с появлением на свет в сентябре 1935 года родного младшего брата, к которому естественно потребовалось повышенное внимание, вызвало болезненную ревность у Жени.
К началу 1930-х годов в многочисленной семье Верюжских произошли значительные изменения. Мой дедушка Николай Павлович Верюжский, его младший сын Николай Николаевич (брат папы и мой дядя), его младшая дочь Алла Николаевна (сестра папы и моя тётя) к тому времени переехали в Москву, где и проживали. По случаю моего рождения от имени всех московских родственников Николай Николаевич телеграфировал: "Да не переведутся Николаи Верюжские!"
Кстати о моём имени. День моего рождения совпал с праздничной датой, которая в те годы отмечалась, как "Международный Юношеский День". Сестра Женя вспоминала, что папа хотел показаться современным и намеревался назвать меня в честь этого праздника по имени МЮД. Однако Женя воспротивилась, доказывая, что школьные подруги её засмеют, а меня, когда подрасту, задразнят. Папа не стал упорствовать и, приняв протест Жени, согласился назвать меня Николаем. Женя считает этот поступок главным своим вкладом в мою судьбу.
Отвлекусь на одно замечание, связанное с бездумным отношением к присвоению имён детям в тот "счастливый и радостный" советский период жизни, когда родившихся младенцев в ряде случаев нарекали не христианскими именами, а присваивали им партийные, похожие на собачьи, клички, например, такие как, для мальчиков: КИМ (коммунистический интернационал молодёжи), МЮД (международный юношеский день), РЕМО (революция, электрификация, мировой октябрь), МЭЛОР (Маркс, Энгельс, Ленин, октябрьская революция), ВИЛЕН (Владимир Ильич Ленин), ВЛАДЛЕН (Владимир Ленин); для девочек: очень благозвучное и поэтическое, как мне кажется, имя ДАЗДРАПЕРМА (Да здравствует Первое Мая), в честь вождя всех народов СТАЛИНА, фантастическое имя АНИТВЕЛА, которое не переводится, но можно читать в обратном порядке. Вот до чего доходила фантазия родителей!
Брат Коля и сестра Женя Верюжские.
1937 год. Углич.
Казалось бы, старшая в семье по возрасту дочь обычно должна помогать матери и по мере возможности присматривать за младшим ребёнком. Однако для Жени это было противопоказано. Я думаю, что она из-за своего чрезмерного себялюбия и развитого эгоизма на первых порах просто не могла меня переносить и в лучшем случае элементарно игнорировала, как будто меня не существовало. Ей было не до меня. В дальнейшем, когда я немного подрос, у меня не сохранилось в памяти, когда Женя хотя бы один раз взялась почитать мне книжку или рассказать интересную сказку. Однако до сих пор помню, как она на меня кричала: "Отстань! Не мешай! Не лезь! Отцепись! Пошел к свиньям! Ты мне надоел!". Более того, я стал объектом её изощрённых издевательств, это приносило ей глубокое удовлетворение, когда видела, что я обливался горючими слезами от обиды и полной своей беспомощности хоть как-то защититься.
Мама, узнав, что я в очередной раз подвергался экзекуциям, неоднократно говорила Жене, что, дескать, когда заведешь своих детей, тогда их и мучай, а Колю не трогай. Иногда для большей убедительности добавляла известную присказку: "Отольются волку овечьи слезки".
Помнится, что я тоже не оставался в долгу и в минуты глубоких переживаний и горькой обиды от незаслуженного ко мне отношения, возмещал весь свой гнев на куклы, в которые играли дети женского пола старших поколений нашей семьи. Куклы были оригинальные: с фарфоровыми головками и красивыми разрисованными личиками. Но я был беспощаден, разбивая их на мелкие кусочки. К сожалению, для Жени эти куклы не представляли никакого интереса - она в них не играла, да и вышла уже из детского возраста, чтобы играть в куклы. У неё в те годы появились другие интересы: она в запой читала романы, например, А.Дюма и даже (о, ужас!) Бальзака, Флобера, Мопассана о красивой, загадочной, целомудренной и трагической любви. Поэтому моё интуитивное желание отмщения оказывалось безрезультатным и желанной цели не достигало.
Моя сестра Женя. Апрель. 1941 год. Углич.
И все-таки, несмотря на то, что она подсовывала мне соль вместо сахара; подкладывала крапиву на своей кровати под тонкое покрывало, чтобы отучить меня не только прыгать, но и не прикасаться; колола иголками пальцы на руках, чтобы не дотрагивался до её вещей; щипала, чтобы было больней, с поворотом; заставляла ползать по полу и собирать нечаянно упавшие со стола малюсенькие бумажные листочки, которые сквозь застилавшие мои глаза слёзы просто трудно было увидеть, я всё ей прощаю за давностью времени, продолжаю бесконечно любить и безропотно выслушивать (это не значит, чтобы их выполнять) бесконечные рекомендации и указания по любому поводу.
В Угличе к тому времени из всей семьи Верюжских остались только мои родители, которые работали денно и нощно в сфере народного образования, чтобы мало-мальски обеспечить нормальные условия для жизни. На первых порах, когда позволял семейный финансовый бюджет, по настоянию папы для ведения текущих домашних дел и наблюдения за мной была нанята нянечка-домработница, простая малообразованная крестьянская женщина. Хотя она и обладала жизненным опытом, была добропорядочная, набожная и исполнительная, но, видимо, не имела необходимых навыков поддержания нужного порядка в доме и обращения с маленьким ребёнком. Из-за профессиональной непригодности, как бы сейчас сказали, от её услуг, к сожалению, пришлось отказаться. На смену ей была приглашена молодая, сбитая в теле, рыжеволосая русская красавица, которую звали Антонина. Тоня, казалось, во всех отношениях была хороша: и работяща, и исполнительна, и толкова, но по характеру, якобы, была строптива. Ушла Тоня на другую работу по собственному желанию. Третьей и последней моей воспитательницей, стала Катя Комиссарова, тоже приехавшая в наш город из деревни. По возрасту с Женей они были почти ровесницы, но общего языка, как впрочем, и с предыдущими, они не находили. Если, например, Тоня могла за себя постоять и возразить на выдуманные, прежде всего, претензии Жени, то Катя все переносила стойко и никогда не жаловалась, хотя причин к тому было предостаточно.
Женя и Катя Комиссарова в 1940 году. Углич.
Первых двух своих воспитательниц я помнил плохо, в памяти сохранились только отдельные мгновения. Катя по возрасту была молода, и опыта общения с детьми у нее никакого не было, тем не менее, для меня она стала хорошим старшим другом, потому как была доброй, внимательной и заботливой, никогда не говорила, что я ей мешаю делать какие-то домашние дела, которых всегда было предостаточно. Мне было даже интересно наблюдать, как она ловко справляется с глаженьем белья с помощью скалки или утюга, разогреваемого углями. Такая женская работа требовала не только сноровки, но и большой физической силы. Катя иногда меня брала с собой, когда ходила полоскать выстиранное белье на Волгу: зимой - в проруби, и летом - со специальных мостков. Это тоже была не лёгкая работа, но у неё всё получалось ловко и с огоньком.
Мама, Катя Комиссарова, я и сестра Женя в 1939 году. Углич.
Катя была девушка стройная, красивая, обаятельная и, естественно, являлась объектом повышенного внимания молодых людей. Папа, видимо, стараясь предупредить её от преждевременных и необдуманных решений, неоднократно говорил Кате, что она должна, прежде всего, выучиться и получить специальность. Однажды, уже после войны, когда я приезжал в Углич на каникулы, вероятно, в 1948 году, мне удалось повидаться с Катей и к обоюдной радости даже навестить её в общежитии сельскохозяйственного техникума, в котором она училась на животноводческом отделении.
Известно, что в детстве закладывается основа дальнейшей жизни.
Довоенное моё детство, я считаю, не было безоблачным и радостным в полном смысле. В малом возрасте я часто болел, но, несмотря на это, я, видимо, был бойким и подвижным ребёнком, однако, не имея равных себе партнеров по общению и испытывая постоянное давление над собой, у меня постепенно вырабатывался комплекс зависимости и как результат - излишняя стеснительность, неуверенность, замкнутость. Потребовалось не одно десятилетие моей жизни, чтобы избавиться от чрезмерной застенчивости, глупой скромности и воспитать в себе немножко хамского благородства, снисходительного снобизма, воспитанного цинизма, вежливой наглости. Но при этом в общении с людьми старался оставаться уверенным в своём поведении и держаться в допустимых рамках приличия.
Наша семья проживала в двухкомнатной квартире с печным отоплением, которую снимала в частном двухэтажном, высотном по Угличским понятиям, кирпичном доме, с удобствами во дворе, на центральной Ярославской улице, переименованной тогда в честь немецкого революционера Карла Либкнехта.
Современный вид Ярославской улицы и перестроенный дом Шунаевых, в котором
часть второго этажа снимала семья Верюжских в период 1920-1950 годов.
Первоначально, с 1920 года весь второй этаж из трёх жилых комнат занимало семейство Верюжских во главе с дедушкой Николаем Павловичем. В силу объективных причин к середине 1930-х годов в Угличе, как я уже отметил ранее, осталась только наша семья, и от удобной третьей комнаты пришлось отказаться.
В неё поселилась семья приехавших из Ленинграда репрессированных: женщина с двумя взрослыми сыновьями. Вера Владимировна Алымова, так звали эту женщину, работала в райпотребсоюзе. Высокая, стройная брюнетка, беспощадно курившая папиросы, казалась суровой, сдержанной и малоразговорчивой. Жила она скромно и одиноко. Иногда, правда, у неё собирались гости в основном женщины, по-видимому, сходной судьбы, как и она. Такие посиделки обычно заканчивались скромным застольем, с песнями и танцами под патефон.
Сыновья её высокие, чернявые красавцы: Юрий - старший и Артур - младший были, не без оснований, предметом большого беспокойства Веры Владимировны. Юрий, как мне кажется, заглядывался на Катю и Женю, но не более того, хотя "кто его знает"... Соседи ближайших домов были уверены, что братья Алымовы время от времени подворовывают, но до поры до времени всё сходило с рук. С Юрой, однако, произошло непоправимое: он был арестован по какому-то, как говорили, серьёзному противозаконному делу, получил большой срок и при попытке к бегству из мест заключения погиб. Артуру повезло, когда пришло время, он был призван на военную службу во флот и направлен на Дальний Восток.
Половина дома, в котором мы жили, принадлежала бывшей купчихе Шунаевой Фаине Васильевне, злой и въедливой старухе, потерявшей мужа в революционные лихие годы, у которой было две дочери: Надежда и Варвара. Надежда, как мне казалось, была немного дефективной из-за хромоты, незамужней и жила со своей матерью. После рождения Жени Надежда некоторое время помогала маме в качестве няни по уходу за Женей. Варвара Балакирева вместе с мужем - сотрудником НКВД и двумя сыновьями Виталием и Валерием жила в Ярославле и работала учительницей. Кстати сказать, с младшим Валерием у меня через 15 лет после войны произошла случайная встреча на подводной лодке Балтийского флота, где он служил матросом срочную службу, а я был прикомандирован на эту лодку в составе группы ОСНАЗ.
Каждое лето Балакиревы приезжали в Углич на каникулы. Иногда муж Варвары наведывался в Углич на шикарном для того времени черном легковом автомобиле, который среди народа называли "чёрный ворон", нагоняя тем самым какой-то необъяснимый страх на соседей окружающих домов.
Автомобиль "Эмка"
На эту тему весьма чётко запомнился такой случай, но не связанный с мужем Варвары. Однажды вечером, когда вся наша семья была в сборе, возможно, пришли и мамины сёстры, все сидели за столом, чаевничали и вели какие-то беседы. Окна в тёмное время суток из-за отсутствия ставень всегда занавешивались плотными шторами. Так было и на этот раз.
Вдруг на улице, непосредственно под нашими окнами послышался сильный скрежет автомобильных тормозов. Все взрослые просто оцепенели от охватившего их страха, наступила, казалось, продолжительная пауза. Реакция была адекватная для того времени. Волна повсеместных репрессий, развернувшихся после убийства Кирова в 1934 году, докатилась и до Углича. Я сидел у кого-то из взрослых на руках, и буквально в одно мгновение меня передали, как эстафету, через всех сидящих, пока я не оказался на руках у мамы. Зажжённая керосиновая лампа (электричества тогда в городе ещё не было) стояла на столе, но никто её не загасил и никто не бросился смотреть в окно. Все молча сидели на своих местах. Напряжённость момента передалась и мне, но я не заплакал и внимательно всматривался в испуганные лица взрослых. Наконец, папа, прервав тревожную тишину, спокойным голосом произнес:
- Это не "чёрный ворон", а, возможно, такси.
Слова "чёрный ворон" я ранее слышал, хотя и не знал тогда их истинного значения, а слово "такси" для меня прозвучало впервые и могло иметь какой-то магический смысл. После уверенных слов папы разговор постепенно возобновился, и всё стало на свои места. Для меня трёхлетнего малыша, навсегда врезались в память, что "чёрный ворон" - это плохо, а "такси" - не страшно.
Мой папа, Верюжский А.Н. в феврале 1941 года. Углич.
Теперь интересно, какое смысловое значение вложил папа в слово "такси"? Можно предположить, что он имел ввиду автотранспорт, осуществляющий доставку почты. Действительно, на противоположной стороне улицы располагалось здание почты. Вероятнее всего туда и направлялась машина. Навряд ли тогда существовали в Угличе легковые такси в нынешнем нашем понимании. Грузовые-то машины в городе были редкостью. Основным видом транспорта являлся гужевой.
К дому, в котором мы проживали, примыкала обширная территория, где находился большой двор с хозяйственными постройками и огороженный легким забором сад с беседкой среди клумб с цветами, за которой располагались кусты сирени, жасмина и разных плодово-ягодных насаждений: красной и черной смородины, малины, барбариса, крыжовника. Было предусмотрено место для посадки репы, помидор, огурцов, лука и другой всякой зелени. Кроме того, по периметру сада росли деревья: береза, липа, черемуха, ясень, клен.
Основной дворовой постройкой являлся коровник, где можно было содержать до пяти коров и телят, а также стойла не менее чем для трех лошадей. Хозяйство когда-то было богатым, но после экспроприации пришло в упадок. Теперь Фаина Васильевна содержала несколько кур и только одну корову, да и ту в начале войны пришлось пустить под нож, чтобы в очередной раз не отобрали. Основным доходом для неё стала сдача жилья нуждающимся для проживания, количество которых во время и после войны непрерывно увеличивалось.
В младшем возрасте для меня место самостоятельных прогулок ограничивалось только дворовым пространством, в котором ничего интересного не было. В летние месяцы двор буйно зарастал крапивой, высоченной травой с трубчатым основанием, называемую нами в детстве ягелем, и другими сорняками. К тому же вызывала омерзительное отвращение вечно дурно пахнущая с кружащимися над ней сотнями тысяч здоровенных мух помойка, которая почему-то располагалась посредине двора. Во время войны всё свободное место во дворе, да и большая половина сада была отведена под посадку картофеля.
Фаина Васильевна разрешала в саду только посидеть в беседке и обязательно в сопровождении взрослых. Однако несколько раз я, нарушив запрет, самостоятельно незаметно забегал в сад, где, не соблюдая тропинок, продирался сквозь цветочные и кустарниковые заросли, представляя себя каким-нибудь Миклухо-Маклаем, Робинзоном Крузо или даже Пржевальским, о путешествиях и приключениях которых мне рассказывали старшие, главным образом мои тётки - старшие сёстры мамы. Но такие дерзкие по смелости рейды в сад у меня, хотя и вызывали положительные эмоции, но были крайне редки из-за большой вероятности быть пойманным и жестоко наказанным.
Более доступный и менее наказуемый, но тоже рискованный способ провождения времени заключался в следующем. Меня тянуло, как магнит, посмотреть, что происходит на улице. Из окон второго этажа своих комнат, заставленных горшочками с цветами, сквозь занавески ничего толком увидеть не удавалось. Однако я как-то сразу хорошо усвоил, когда на стенах почтового здания, хорошо просматриваемого противоположной стороны улицы, вывешиваются портреты Ленина и Сталина - наступил праздник, а это значит, что на столе обязательно будут пироги, ватрушки и другая вкусная еда.
Но мой интерес заключался в том, чтобы узнать повседневную уличную жизнь ещё и потому, что мне было категорически, строжайше запрещено одному выходить на улицу. Чтобы попасть на улицу, для меня надо было совершить невероятное. Дело в том, что выход на улицу преграждали огромными тяжеленные двухметровые ворота, пригодные для въезда лихой тройки лошадей, которые теперь всегда были на запоре. Теперь они обязательно открывались только четыре раза в сутки самой Фаиной Васильевной или Надеждой, когда рано утром выгоняли корову в стадо пастись, когда принимали ее на дневную дойку, когда вторично выгоняли пастись и, наконец, когда принимали вечером на ночной отдых. Для того, чтобы принять корову вовремя, чтобы она не стояла под воротами и не мычала или вдруг, обидевшись, что её не встречают, могла уйти куда-нибудь, а такие случаи бывали, что приходилось бегать по соседям в поисках своей бурёнушки, хозяева открывали ворота заблаговременно.
В такие моменты, если мне удавалось находиться на прогулке, преодолевая страх, я выбегал за ворота на улицу, не удаляясь, правда, от дома на большое расстояние.
Была и другая возможность оказаться на улице. В огромных воротах для прохода людей находилась калитка, которая закрывалась на щеколду. Но пользоваться калиткой мне также было трудно. Были случаи, когда калитка ломалась из-за неисправности щеколды или поломки петель. В таких случаях калитка вообще не закрывалась и я, находясь вблизи дома, мог спокойно наблюдать за уличной жизнью провинциального городка.
Углич. Улица Карла Либкнехта в 1940-50 годы (бывшая и настоящая Ярославская улица)
Улица - это не только пространство между двумя рядами домов, не только возможность беспрепятственного прохода и проезда для свободного общения, но, образно говоря, - это начальная школа жизни. Познать мне такое представилось несколько позже.
На моей центральной городской улице вдоль домов таких же двухэтажных кирпичной кладки, до революции принадлежащих дворянским или купеческим семьям Скорняковым, Улисовым, Коровиным, Долматовым, Овсяниковым, проходили узкие земляные тротуары, которые к средине улицы заканчивались неглубокими канавами, выполнявшими дренажную роль для стока дождевой воды. За канавами с обеих сторон проходили земляные пути, разбитые колесами телег, гужевого транспорта. Центральную часть улицы занимала неширокая мощеная булыжником дорога, для проезда самоходной техники (автомобилей, тракторов). Другие улицы города такого разграничения не имели, такими они выглядят и по сей день, что позволяло нам беспрепятственно там играть в футбол.
В те годы главным действующим лицом на улице, на мой взгляд, являлся гордый и самоуверенный пастух в бессменном для любой погоды дождевом плаще, сапогах и с длиннющим кнутом, переброшенным через плечо, конец которого тащился за ним по пыльной дороге ещё несколько метров. Этот реальный персонаж изо дня в день по четыре раза появлялся перед моими глазами.
Поэтому немудрено было услышать от меня ответ, когда кто-то из взрослых однажды спросил:
- Коленька, скажи, кем ты будешь, когда вырастешь?
- Пастухом! - отвечал я гордо.
Своим ответом, пожалуй, я несколько шокировал своих родителей, но они не принимали мои слова в серьёз и не переубеждали, а обращали всё в детскую шутку. И на самом деле, со мной никто никогда о профессиях не говорил, о космонавтах слыхом не слыхано было тогда, а тут перед глазами наглядный, положительный, живой пример. Наверное, мне импонировала, во всяком случае, внешняя независимость пастуха, никто его не прессовал, а даже наоборот, он был уважаем и почитаем всеми хозяйками, с ним заискивающе здоровались, непременно приглашали в гости. Пастух поочередно жил и столовался в каждом доме в течение всего пастушьего сезона.
На полупустынной улице можно было видеть шумные группы цыганских женщин, сопровождаемых толпой чумазых ребятишек. По Волге цыгане перемещались с ранней весны до самых заморозков, довольно часто останавливаясь табором на временное житье на ближайших к городу привольных территориях. После таких наездов местные жители обнаруживали пропажу не только некоторого количества своего домашнего скота (лошадей, коров, коз, овец), но и личных вещей (одеяла, подушки, шубы, тулупы), как правило, развешиваемых во дворах для просушки под летним солнцем. Я уж тут не говорю о десятках, а может сотнях разочаровавшихся местных женщин, надеющихся на необыкновенное личное счастье, после очередного гадания энергичных цыганок.
Меня предупреждали, чтобы я ни с кем из цыган не вступал в разговор, а то, не дай бог, как мне говорили, могут украсть. Однажды я сам был свидетелем такого случая, когда одна цыганка, поймав зазевавшуюся курицу, которая даже кудахнуть не успела, вмиг свернула ей голову и ловко спрятала её себе под подол безразмерной по ширине цветастой юбки. Вот это "фокус", подумал я:
- Может, цыганки таким же способом и детей воруют?
Улица Карла Либкнехта брала свое начало от центральной (базарной) площади. В базарные и праздничные дни на улице становилось оживлённей. С утра пораньше на телегах летом и на санях зимой из ближайших деревень крестьяне везли на продажу результаты труда своего праведного. Сразу после войны базар на центральной площади ликвидировали. На площади установили памятник Ленину и площадь переименовали его именем, где стали проводить демонстрации и митинги.
Много, что происходило на улице, было интересно для детского взгляда: встречались, например, старьёвщики, которые ходили по дворам и собирали разные старые вещи; продавцы каких-нибудь самодельных детских и недетских безделушек, которые сейчас называются сувенирами народного промысла; лудильщики, которые запаивали самовары, кастрюли и другую медную посуду; точильщики, оказывающие услуги по заточке ножей, ножниц и даже топоров, пил и лопат. Порой эти кустари, занимающиеся индивидуальной трудовой деятельностью, оглашали тихие окрестности ближайших улиц неестественно дикими криками, извещая обывателей о своих услугах, делая, таким образом, себе рекламу.
На фоне радостной пропаганды всеобщего энтузиазма по строительству социализма и выполнению очередных пятилеток за четыре года, когда "жить стало лучше, жить стало веселей", в реальности все было по другому. С конца 1938 года условия жизни резко ухудшились. Смело, как метлой, с полок магазинов большое количество продуктов питания и продовольственных товаров, мгновенно исчезли: мука, крупы, макароны, вермишель, сахар, мясо, мясные консервы и даже мыло. Выпечка хлеба почти прекратилась. Опять за продуктами выстраивались километровые очереди.
В 1940 году в связи с всё усиливающимся дефицитом продуктов питания в СССР были введены нормы продажи на одного человека: хлеб и крупа - 1 кг, мясо и колбаса - 500 г, сахар - 500г, молоко - 1 л, яйца - 1 десяток, овощи - 1 кг и так далее по другим видам питания и предметам обихода.
А в это время, когда наш народ испытывал крайнюю нужду в промышленных товарах и продуктах питания, на запад, в Германию сплошным потоком, один за другим направлялись железнодорожные составы не только с углем, нефтью, железной рудой, древесиной, но и с зерном, хлопком, мясом, молоком и другим продовольствием в огромном количестве.
Таким путём, оказывается, Сталин хотел "перехитрить" Гитлера, задабривая и подкармливая усиливающийся экономический и военный потенциал фашистской Германии.
Вторая мировая война началась 1 сентября 1939г. вторжением Германии на территорию Польши. 3 сентября 1939г. Великобритания и Франция объявили войну Германии, но не оказали Польше военной помощи. Сталин, продолжая "хитрить", поддержал Гитлера политически. 17 сентября 1939г. СССР, выступив на стороне фашистской Германии, крупными военными силами осуществил вторжение на территорию Польши, что, несомненно, явилось актом агрессии. Этот факт в сущности означал вступление Советского Союза во Вторую мировую войну.
Гитлер наверняка догадывался о сталинской "хитрости" и по-своему решил "отблагодарить" его за бескорыстную экономическую помощь и политическую поддержку, утвердив в декабре 1940 года секретный план "Барбаросса", предусматривающий вероломный захват, уничтожение и порабощение Советского Союза.
Между тем, пожар второй мировой войны уже полыхал по всей Европе. В апреле-мае 1940 года Германия оккупировала Данию, Норвегию, Бельгию, Нидерланды, Люксембург и даже Францию, а в апреле 1941 года - Грецию и Югославию.
Простой народ не знал и не предполагал, что до нападения фашистской Германии на нашу Родину оставалось всего несколько месяцев.
Помню, как-то с очередным наступлением весны, когда в комнатах сняли вторые (зимние) рамы, когда "утро окрасило нежным светом стены" здания почты на противоположной стороне нашей улицы, я с радостным чувством хорошего настроения спросил маму, почему она не печёт пироги и для убедительности усилил свой вопрос словами:
- Посмотри, мама, Ленина и Сталина уже повесили!
Действительно, на здании почты были традиционно вывешены портреты Ленина и Сталина и, как бывало раньше, такие события в доме без пирогов не обходились. Мама, услышав мой непутёвый вопрос, ответила, чтобы, во-первых, я никогда так больше не говорил, а, во-вторых, что у нас нет муки. Первое её замечание я усвоил навсегда, а со вторым доводом упорно не соглашался, ссылаясь на то, что в сенях стоит огромный ларь, где обычно у нас хранилась мука. Мама повела меня в сени, открыла закрывающийся на замок ларь, который действительно оказался абсолютно пустым. Я был очень огорчён таким обстоятельством. Но с другой стороны, понял, что надо верить словам старших, а не подвергать их сомнению. Во всяком случае, мама никогда меня не обманывала ни при каких обстоятельствах. Таким же образом требовалось поступать и мне.
С осени 1940 года я стал посещать детский сад и, к моему глубокому сожалению, из-за возникших денежных затруднений в семье от услуг моей воспитательницы Кати пришлось отказаться. Поначалу в детский сад меня сопровождала Катя, а затем мама, но вскоре с этой обязанностью я успешно справлялся самостоятельно.
В этом доме в довоенное и военное время располагался детский сад.
Детский сад находился на той же улице, поблизости от места нашего проживания, в деревянном одноэтажном доме с резными наличниками на окнах и большой террасой, располагающем многочисленным количеством помещений, в том числе обширным полутёмным подвалом. К дому примыкала огромная территория с проложенными аллеями, вдоль которых росли взрослые липы, дубы, другие деревья и разные кустарники. В глубине огороженной высоким забором этой территории был пруд с жёлтыми кувшинками и белыми лилиями, густо заросший по берегам камышом. Наверняка до революции это была чья-то частная собственность, а после революции - владельцы расстреляны, как враги народа, а собственность национализирована и перешла в общенародное пользование.
В детский коллектив я, по существу, домашний, забитый и затюканный сестрой мальчик, входил постепенно и с трудом, преодолевая свой комплекс застенчивости и стеснительности. Хорошо, что среди детей не было грубых обидчиков, забияк и драчунов. Безусловно, какие-то спорные моменты случались, но серьёзных конфликтных ситуаций не возникало. Во всяком случае, я не помню, чтобы мне с кем-то пришлось подраться до синяков и шишек.
Труднее всего, пожалуй, на первых порах было привыкнуть к строгому обязательному распорядку, например, когда начинался послеобеденный сон, воспитательницы всех загоняли в постели и требовали не шевелиться, но в этот момент, как нарочно, возникала жуткая необходимость справить нужду. Однако ранее твёрдо усвоенное чувство беспрекословного подчинения, а иначе последует жестокое наказание, заставляло меня лежать тихо и, как требовалось, не шевелиться, стиснув зубы и собрав в кулак всё своё терпение и самообладание, ждать окончания этого проклятого послеобеденного сна. Однако в последующем я стал посмелее и, обращаясь к воспитательнице с каким-либо вопросом, в том числе и предусматривающем дополнительное разрешение, мог получить вполне приемлемое позволение, которое не сопровождалось жестоким наказанием или издевательством. Всё значительно упростилось и уже воспринималось нормально.
Помнится ещё один, на этот раз приятный детсадовский случай. Однажды в нашей группе появилась новая девочка, поразившая меня красивым и неведомым до этого именем - Жанна. Об этом случае я рассказал с восхищением дома, добавив, что у меня, когда стану взрослым, жена будет непременно Жанна. Мама, услышав такие признания личного характера, тактично промолчала, но моя сестра Женя подняла меня на смех, стала ехидно иронизировать. Я был морально уязвлен и тогда уже понял, что о своих искренних чувствах лучше никогда, ни с кем, ничего не обсуждать. Но, как показала дальнейшая жизнь, не всегда мне удавалось чётко придерживаться этого правильного принципа, что приводило к нежелательным для меня последствиям, когда за искренность приходилось расплачиваться.
Если говорить в целом, то три года дошкольного периода, проведенных в детском саду, не оставили у меня глубоких воспоминаний, не сохранили в памяти каких-либо приятельских отношения, которые бы поддерживались в дальнейшем.
Детсадовский период у меня совпал с началом безжалостной, уничтожительной, бесчеловечной войны, которая завершила мою раннюю детскую жизнь и, в сущности, лишив нормального детства, перевела стрелки в совершенно новый, неведомый, непредсказуемый по трудностям этап существования.
22 июня 1941 года Германия напала на Советский Союз. На стороне Германии выступили Венгрия, Румыния, Финляндия, Италия, Болгария, а затем и Турция.
Врезалась, например, в память, случившаяся в самые первые дни войны продолжавшаяся не более получаса воздушная тревога. Пронзительный вой сирены торопил суетившихся наших воспитателей загнать детей в подвальное помещение детского сада, выполнявшее в последующем роль бомбоубежища. К своему удивлению я никакого страха не испытал, а скорее наоборот был какой-то игровой интерес, но с небольшим чувством риска, как бы "на грани фола".
Последовавшие затем другие воздушные тревоги не были такие интригующие своей неизвестностью, как первая. Мы, мальчишки, после каждого авиационного налёта немецких самолетов и обстрела их нашими зенитками, бегали, где возможно, и собирали осколки от снарядов или бомб, но это занятие было, как оказалось, небезопасно: попадались не взорвавшиеся снаряды и авиационные бомбы, в том числе и зажигательные.
Здание Угличской гидроэлектростанции
Интерес фашистов к Угличу был не случаен. Главным объектом для них была, конечно, только что построенная и дающая электроэнергию Москве Угличская ГЭС. Наиболее частые налёты авиации с целью её уничтожения немцы предпринимали с первых месяцев войны.
![Карта расположения Углича и прилегающих территорий [Географический справочник]](/img/w/werjuzhskij_n_a/nawolgeshirokoj/vna1.jpg)
![Панорама города Углича [Архив]](/img/w/werjuzhskij_n_a/nawolgeshirokoj/vnal.jpg)
![Угличский Кремль [Архив]](/img/w/werjuzhskij_n_a/nawolgeshirokoj/vnap.jpg)
![Речной пароход на Волге [Архив]](/img/w/werjuzhskij_n_a/nawolgeshirokoj/vnan.jpg)
![Набережная Волги [Верюжский]](/img/w/werjuzhskij_n_a/nawolgeshirokoj/vna.a.jpg)
![Коля Верюжский.Углич.1947 год. [Верюжский]](/img/w/werjuzhskij_n_a/nawolgeshirokoj/vna.b.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/nawolgeshirokoj/jalejt1957.jpg)
![Моя сестра Женя.Углич.1928 год. [Верюжский]](/img/w/werjuzhskij_n_a/nawolgeshirokoj/vna.c.jpg)
![Брат и сестра. Углич.1937 год. [Верюжский]](/img/w/werjuzhskij_n_a/nawolgeshirokoj/vna.d.jpg)
![Моя сестра Женя.Углич.Апрель 1941 год. [Верюжский]](/img/w/werjuzhskij_n_a/nawolgeshirokoj/vna.e.jpg)
![Сестра Женя и Катя Комиссарова.Углич.1940 год. [Верюжский]](/img/w/werjuzhskij_n_a/nawolgeshirokoj/vna.g.jpg)
![Мама, Катя Комиссарова, брат и сестра. Углич.1939 год. [Верюжский]](/img/w/werjuzhskij_n_a/nawolgeshirokoj/vna.f.jpg)
![Дом Шунаевых.Ярославская ул.Углич [Верюжский]](/img/w/werjuzhskij_n_a/nawolgeshirokoj/vna.h.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/nawolgeshirokoj/emka.jpg)
![Папа Верюжский А.Н. Углич.Февраль.1941 год. [Верюжский]](/img/w/werjuzhskij_n_a/nawolgeshirokoj/vna.k.jpg)
![Углич. Улица Карла Либкнехта в 1940-50 годы (бывшая и настоящая Ярославская улица) [Архив]](/img/w/werjuzhskij_n_a/nawolgeshirokoj/vna5.jpg)
![[]](/img/w/werjuzhskij_n_a/nawolgeshirokoj/jaroslawskaja9.doiewreinowyh.jpg)
![Углич. Здание гидроэлектростанции [Архив]](/img/w/werjuzhskij_n_a/nawolgeshirokoj/vna6.jpg)