Аннотация: Непредусмотренные перемещения по службе.
Раз уж к слову пришлось, то, забегая на несколько лет вперёд, скажу несколько слов о нашей передислокации осенью 1956 года из Севастополя в Калининград. Ответственным за передислокацию трёх рот штурманского факультета Черноморского Высшего Военно-морского училища имени П.С.Нахимова в Балтийское училище являлся Герой Советского Союза капитан 2-го ранга Великий Виктор Иванович.
Погрузили нас, три роты курсантов штурманского факультета, как скот, в так называемые "телятники" - товарные вагоны, в которых были оборудованы сплошные нары по длине всего вагона с прелым, вонючим и грязным сеном. Ехали долго, более трёх суток, сначала по родной Украине и сердечной Белоруссии, затем пересекли мало дружественную Литву и медленно тащились по обездоленной Калининградской области, то и дело, останавливаясь на каких-то безлюдных полустанках, в значительном удалении от больших железнодорожных узлов.
В приложении находится снимок нашего взвода во время стоянки на одной из железнодорожных станций.
Первый ряд, слева направо (сидят и лежат) курсанты: Геннадий Дудкин, Анатолий Шурыгин, Владимир Демиденко, Анатолий Гулько, Вадим Самсонов, Юрий Редькин, Геннадий Знаменский, Владимир Харитонов, Евгений Елецкий, Григорий Зубенко.
Второй ряд (стоят) курсанты: Николай Верюжский, Дмитрий Василенко, Сергей Гилёв, Анатолий Земцов, капитан-лейтенант Евгений Веселков, капитан 2-го ранга, Герой Советского Союза Виктор Иванович Великий, курсанты: Вадим Беляков, Анатолий Богодистый, Ростислав Пискун, Вячеслав Яшан, Николай Пухной.
Несмотря на бытовые трудности в пути, благодаря чёткой и строгой организации, которую поддерживали сопровождающие офицеры, и дисциплинированности нас, курсантов, переезд прошёл без чрезвычайных происшествий: никто не отстал от эшелона, нападений, драк и стычек с посторонними не было и самое важное, что в основном все сохранили свои желудки от пищевого расстройства при, не поймёшь каком, походном питании.
Теперь возвращаюсь в 1953 год. Несколько слов о командовании училища. Незадолго до моего прибытия в Севастополь произошла замена начальника училища. Всеобщий и безоговорочный любимец Черноморского флота тогдашний начальник училища вице-адмирал Г.В.Жуков в связи с болезнью уволился в запас. Г.В.Жуков имел огромную популярность, безграничную любовь и признание среди черноморцев, как активный участник обороны Одессы и Севастополя.
Новым начальником Черноморского училища был назначен не менее уважаемый и заслуженный боевой адмирал-североморец, опытнейший подводник, Герой Советского Союза контр-адмирал А.И.Колышкин. Ещё по нахимовскому училищу мне было хорошо известно, что Колышкин в годы Великой Отечественной войны командовал дивизионом, а затем бригадной подводных лодок Северного флота.
Казалось бы, только радоваться надо. Однако в Севастополе, по мнению местных "тузов", такое назначение "незваного пришельца" было встречено неоднозначно и, если честно сказать, недружелюбно и даже враждебно. В училище валом повалили разного рода инспекции, комиссии и проверки, для выискивания недостатков и недоработок. Нам, курсантам, от регулярных экспрессивных наездов начальства была сплошная морока. Не было спокойной недели, чтобы мы не красили, мазали, чистили, вылизывали, мыли, копали, выравнивали, укладывали как на территории училища, так и в учебных и жилых помещениях. Строевые смотры, подготовка к которым приобретала просто фаталистический характер, следовали регулярно и постоянно один за другим.
Вспоминаются в связи с этим нестандартные ситуации, которые можно отнести к смешным из-за глупого переусердствования проверяемых в желании угодить начальству или найти несуществующие недостатки со стороны проверяющих. Так, например, был такой случай, когда капитан 3-го ранга Придыбайло, командир старшей роты нашего факультета, размещавшейся на третьем этаже жилого корпуса, готовясь встретить очередную комиссию, обнаружил в хозяйственной комнате роты существенный недостаток - беспризорную двухпудовую гирю, находящуюся, по его мнению, в неположенном месте.
С целью уточнения скажу, что в этом помещении курсанты гладили, чистили, приводили в порядок свою форму одежды, в отведённое распорядком дня время обильно смазывали оружейным маслом свои трёхлинейки. Некоторые находили возможность с помощью экспандеров, гантелей или гирь накачивали мускулатуру своих молодых красивых тел. Там же находился ящик с махоркой ("Эх, махорочка, махорка, породнились мы с тобой..." - слова из известной в тот период песни), которая была положена курсантам согласно штатному довольствию. Официально курить, естественно, в помещении было запрещено, а если очень хочется, то... В общем, эта бытовая комната самообслуживания курсантов всегда требовала повышенного внимания со стороны командования, где всегда можно было наковырять много недостатков.
В тот момент, когда на первом этаже послышалась команда: "Смирно!", что означало о прибытии очередной комиссии с проверкой, не долго размышляя, как избавиться от верного компромата, Придыбайло схватил злополучную гирю, с большим трудом дотащил её до открытого окна и выбросил вниз. В следующий момент произошло самое интересное. Гиря, пролетев три этажа, благополучно с высокой точностью упала на крышу припаркованного у стены казармы тогда желаемого, любимого и популярного легкового автомобиля типа "Москвич", пробив его насквозь. Тогда, как помнится, личные автомобили были великой редкостью. Возмещение нанесённого ущерба невинно пострадавшему владельцу средства передвижения, надо полагать, обошлось Придыбайло значительно весомее в материальном отношении, чем очередное служебное замечание проверяющей комиссии. Таковы превратности судьбы из-за чрезмерного усердствования в службе.
Вот другой пример. Высокие комиссии возглавляли, как правило, заслуженные и опытные морские военачальники, но их замечания, порой, были до смешного примитивны, беспричинны, беспочвенны, а иногда просто глупы. Помню, очередную высокую московскую комиссию возглавлял адмирал Н.Е.Басистый, участник Великой Отечественной войны, наиболее ярко проявивший свои военные способности и умение во время Керченско-Феодосийской десантной операции.
При обходе учебных помещений, Н.Е.Басистый в окружении целой свиты других адмиралов и старших офицеров, с целью инспекции зашёл в отлично снабженную и оснащённую артиллерийскими установками учебную лабораторию, где как раз занимался наш класс. Казалось бы, всё прекрасно, курсанты по отданной преподавателем команде дисциплинированно поприветствовали высоких гостей. В помещении чистота и порядок, вышколенные мичмана-лаборанты на лету ловили любой недовольный взгляд адмирала. Прохаживаясь между артиллерийскими установками, адмирал Н.Е.Басистый вдруг устремил свой туманный взор вверх и, прищурив один глаз, придирчиво заявил, что ствол 130-миллиметрового орудия, на его морской взгляд, кривой. С перепоя ему показалось, что ли? Вся комиссия угодливо бросилась всматриваться в злополучную артустановку, намереваясь увидеть кривизну многотонного артиллерийского сооружения главного калибра современного тогда эскадренного миноносца проекта "30-бис", чтобы зафиксировать вопиющий недостаток. Сделав такое сногсшибательное замечание, инспекторская комиссия с чувством выполненного ответственного долга продолжила искать другие недостатки в училище. Таковы превратности судьбы от поиска несуществующих недостатков или от дряхлеющей дебильности проверяющих. На добродушных лицах курсантов, наглядно постигающих особенности военно-морской службы, засветились хитрым блеском глаза и появились злорадные улыбки.
И всё-таки повод для смещения контр-адмирала А.И.Колышкина с должности начальника Черноморского училища вскоре нашёлся.
Главной причиной для такого решения, как тогда говорили, послужили следующие обстоятельства. По рассказам старшекурсников, ещё в период непререкаемого, уважаемого и авторитетного командования училищем вице-адмиралом Г.В.Жуковым складывались, формировались и укреплялись определённые традиции в курсантской среде, многие из которых имели достойное и правильное направление по воспитанию любви и гордости к родному Черноморскому училищу, военно-морскому флоту и в целом к нашей Родине. Но как иногда бывало в подобных случаях, происходили обидные проколы и эмоциональные перехлёсты.
Например, курсанты всегда считали себя самыми, что ни на есть, в Севастополе умными, смелыми, сильными. Наверное, так и было в действительности. Разве это плохо? Да и девушки, что уж говорить, тоже самые красивые, загорелые, стройные, доверчивые, ласковые, весёлые со всего Севастополя сбегались в училище на наши танцевальные балы, отдавая своё предпочтение знакомству с курсантами. Ведь это тоже прекрасно!
Но городским гражданским парням, а особенно солдатам военно-строительных частей, которых тогда там было полным полно (ведь город отстраивался после войны практически заново), такой курсантский приоритет был не по душе.
Чего греха таить, между соперничающими сторонами довольно часто происходили конфликты, стычки и даже драки с использованием силы как своих кулаков, так и подручных средств. С одной стороны дополнительно применялись: палки, камни, железные прутья. Другим оставалось пользоваться для доказательства своей правоты не только поясными ремнями с бляхами, являвшимися надёжным и очень эффективным средством в подобных случаях, но иногда в ход шло и холодное оружие в виде морских палашей, которые носили курсанты на увольнение.
Из-за использования палашей не по назначению, как известно такие способы применения имели место и в других училищах, сначала их отменили для ношения на увольнении, оставив только для курсантов старшего курса, а затем запретили и вовсе. И правильно сделали. Иметь при себе палаш было красиво и мужественно, что, безусловно, нравилось девушкам, но уж слишком неудобно и скованно приходилось чувствовать себя во время исполнения, к примеру, вальса или мазурки на танцевальных вечерах. К тому же весьма часто по разным причинам происходили случаи потери палашей курсантами во время увольнения. Однако палаши долгое время оставались обязательным атрибутом курсантов, несущих дежурную службу.
Так вот, о традициях. Среди курсантов первого курса распространялись упорные слухи о том, что в училище стало "традицией" ежегодно накануне Дня Сталинской Конституции в первых числах декабря проводить "компанию устрашения" к этим непокорным гражданским парням и, особенно в отношении драчливых, злобных забияк-солдат. По правде сказать, хотя такие разговоры велись, но никакой конкретики не было. Если честно, то я как-то не придавал этой болтовне особого значения.
Помню, как сейчас, совершенно точно, я записался на увольнение 4 декабря 1953 года. В Черноморском училище, как я приметил, чтобы пойти на увольнение в город всегда возникали какие-то препоны, трудности, ограничения. Например, о неожиданном вводимом карантине я уже указывал. Другой причиной уменьшить число увольняющихся курсантов в город также служило пресловутое 30% от количества личного состава, а также весьма строго относились к тем курсантам, которые нахватали двоек или имели какие-то дисциплинарные провинности. Как-то так получалось, но мне никогда не приходилось даже на первом и втором курсах испытывать трудности с увольнением. Однако я обратил внимание, что на этот раз не было никакой конкуренции, сопровождаемой радостным ажиотажем, среди желающих отправиться в город. За получением увольнительных записок из нашей роты выстроилось не более десяти человек, в большинстве своём те ребята, которые имели родственников в Севастополе.
Моё времяпровождение в городе прошло спокойно и очень даже с большой познавательной пользой. Несмотря на то, что наступил декабрь, погода не была холодной, ветреной, дождливой и это тоже создавало благоприятную обстановку. Мне нравилось ходить по центральным красивым, вновь отстроенным чистым, аккуратным улицам, площадям, скверам и паркам города, рассматривать памятники, посвященные историческим событиям на этой древней земле (развалины Херсонеса, например), героическим победам и подвигам русских моряков.
Иногда заходил в магазины, посещал кинотеатр. В этот раз, как я помню, ничего неожиданного не привлекло моё внимание: в городе всё было тихо и мирно. Во всяком случае, мне так показалось.
По возвращению в училище к установленному сроку с удивлением обнаружил, что в кубрике наблюдалась какая-то нервозная обстановка, большая часть курсантов вообще отсутствовала, хотя все культурно-массовые мероприятия в училище давно закончились. Что же произошло? Оказывается, и в этом году, как и в предыдущие годы, сработал эффект "Дня традиций". Нужен был какой-то повод, какая-то зацепка, причина, чтобы натянутая пружина нервного напряжения курсантского терпения освободилась, как тетива лука в руках смелого охотника, нацелившегося на свою жертву.
Из разговоров с ребятами выяснилось, что группа курсантов, правда не нашего факультета, находящихся в увольнении в городе, всё-таки подверглась нападению неустановленных гражданских лиц. Получив, разумеется, соответствующее ответное воздействие, хулиганам пришлось с позором ретироваться. Однако в этот же вечер произошло ещё одно коварное нападение на этот раз на начальника штурманского факультета капитана 1-го ранга Вавилова, который тогда оказался в городе и, уже находясь в автобусе, намеревался ехать домой. Неожиданно в автобус ворвались хулиганствующие молодчики и набросились с кулаками на заслуженного фронтовика и уже не молодого старшего офицера в морской форме.
Как только данный факт стал известен в училище, произошло небывалое возмущение, которое, как девятибалльная штормовая океанская волна, стихийно подняло на ноги почти всех курсантов училища. Тут не было инициаторов и заводил. Сами курсанты со всех факультетов вышли на плац, построились в колонну по четыре и строем направились к проходной училища. Дежурный по КПП, увидев организованный строй курсантов, открыл ворота. Колонна направилась в сторону города. Никакого буйства, разрушений или массовых драк не было. Однако, если вдруг на пути встречались гражданские парни или солдаты, то их затаскивали в средину строя, подвергали избиению и оставляли на дороге "отдыхать и приходить в сознание", а колонна продолжала своё движение дальше. Затем строй курсантов также организованно без вынужденных потерь в своих рядах в полном составе возвратился в училище.
Разбирательство этого события шло долго. Зачинщиков такого массового организованного самовольного выхода за территорию училища, естественно, не нашли. В училище установили длительный карантин. Дисциплинарные и без того высокие требования ещё более ужесточились, политико-воспитательная работа с курсантами набирала крутые обороты.
По прошествии некоторого времени нам объявили, что, якобы, из-за низкой дисциплины среди курсантов и других недостатков в училище вместо авторитетного в Военно-Морском флоте боевого подводника Героя Советского Союза контр-адмирала А.И.Колышкина начальником училища назначен тоже участник войны, но мало кому известный контр-адмирал Богданов, который, кстати сказать, на этой должности продержался не долго. Это уже было после нашего отъезда на Балтику.
Вслед за сменой начальника училища произошли и другие замены в руководящем звене. Помнится, появился новый заместитель начальника училища по строевой части капитан 1-го ранга Хулга, бывший старший помощник командира одного из крейсеров Черноморской эскадры. Требовательный, неистовый, вечно по-деловому неудовлетворённый положением дел в училище и, пожалуй, имея на то достаточные основания, он сразу незамедлительно приступил к наведению порядка в жилых помещениях и созданию нормальных условий жизнедеятельности курсантов.
Ему удалось добиться того, что вода стала подаваться в казармы не на полчаса два раза в сутки, а в течение всего дня, что для Севастополя, прямо скажем, героическое дело. Это потребовало дополнительных усилий со стороны всех строевых командиров повысить контроль над поддержанием соответствующего порядка в ротных гальюнах. На плечи курсантов, естественно, легла обязанность делать ещё более качественно приборку в санузлах. Осуществляя регулярные проверки, Хулга, как настоящий, требовательный и строгий корабельный старпом, лично обходил все гальюны и, если не то что, обнаружив какой-то непорядок, но, даже почувствовав незначительный запах, делал грандиозный разнос ротному и всему факультетскому начальству. Вскоре в жилых помещениях порядок был наведён.
Затем он переключился по наведению порядка на камбузе, организовал усиленный контроль над работой поваров и других ответственных лиц, требовал повысить качество приготовления пищи. За воровство продуктов питания с курсантского камбуза было уволено несколько человек. Сдвиги в лучшую сторону были реально заметны: повысилось качество питания, стало разнообразнее меню, клеёнчатые скатерти обеденных столов теперь регулярно заменялись чистыми хлопчатобумажными, и даже сервировка столов круто изменилась, когда вместо алюминиевых мисок появились фарфоровая посуда. По воскресеньям и в праздничные дни в помещении столовой во время обеденного приёма пищи курсантами играл училищный духовой оркестр.
Надо прямо сказать, что забота о курсантах, их бытовых условиях значительно изменились в лучшую сторону. Но требования к соблюдению воинской дисциплины и поддержанию порядка ни на капельку не были снижены. Строевые занятия и смотры в составе роты, факультета и училища в основном с оружием проводились регулярно. К сожалению, строевых прогулок под оркестр в составе училища в выходные дни и по праздникам по городским улицам не проводилось, как это часто бывало в Риге. Правда, городское население могло оценить строевую выправку курсантов только два раза в году, когда училище участвовало в военных парадах в Севастополе.
Вспоминаю, что на первом и втором курсах у нас были старые-престарые трёхлинейки, длинные, тяжёлые и неудобные. После долгого марширования и выделывания замысловатых приёмов с винтовками, когда наступал перерыв, следовала по началу удивлявшая меня своим архаизмом команда:
- Оружие в козла! Можно курить! С мест не сходить!
Курсанты ставили четыре винтовки шалашиком, соединяя длинные и тонкие штыки винтовок заранее припасенным для этой цели каким-нибудь шкертиком. Затем доставали пачки моршанской махорки, неумело закручивали самокрутки, используя специальную бумагу или обрывки газеты, и, с непривычки кашляя от крепкого табака, дымили, представляя собой этаких опытных вояк. Вскоре нам махорку заменили сигаретами под названием "Ароматные", начинённые тем же махорочным табаком. Впоследствии для тех курсантов, кто не пристрастился к курению, стали выплачивать по отдельной ведомости 80 копеек табачного денежного довольствия взамен сигарет.
Свою курсантскую жизнь, условно говоря, я бы разделил на два периода: первые два курса, заложившие основу общих знаний и определившие понимание своих устремлений, и два последующие курса, окончательно укрепившие выбранное направление и предназначение стать военно-морским офицером. Особенно, как я вспоминаю, этому способствовала летняя практика на боевых кораблях, о чём более подробно остановлюсь в последующем.
В приложении размещён снимок моего взвода.
На снимке. Слева направо. Первый ряд снизу: Вадим Самсонов, Владимир Катанов, Анатолий Гулько, старшина роты, главный старшина,
курсант IV курса Нечитайло, помощник командира взвода, старшина 1-ой статьи, курсант IV курса Владимир Урсуляк, Вадим Беляков, Александр Штока.
Второй ряд: Ростислав Пискун, фамилии не помню, Дмитрий Васильченко, Николай Пухной, Григорий Зубенко, Иван Фоменко, Геннадий Знаменский, Владимир Демиденко, Анатолий Шурыгин, Арнольд Львов.
Третий ряд: Анатолий Богодистый, Николай Верюжский, Алексей Мухин, Вячеслав Яшан, Геннадий Дудкин, Анатолий Земцов, Сергей Гилёв, Евгений Елецкий, Владимир Архипов, Борис Зимин, командир отделения, старшина 2-ой статьи, курсант III курса Семён Ровнер.
К этому снимку нужны некоторые пояснения. Здесь я вижу наш взвод в полном составе, но после второго и третьего курсов ряды наши здорово поредели и даже к выпуску недосчитались ещё нескольких человек. О своих одноклассниках буду вспоминать по ходу рассказываемых событий.
Прежде скажу о курсантах старших курсов. У меня получилось удивительное знакомство с Нечитайло буквально в первые дни начала учёбы на первом курсе. Однажды, находясь в ротном помещении, слышу громкий басовитый голос, интересующийся, где тут бывший нахимовец Верюжский. Ну, отозвался. Подходит здоровущий, высоченный, мощный, как медведь, курсант третьего курса с огромными лапищами и прямо в упор заявляет, что, дескать, я ему как раз и нужен.
Зачем? Куда? Почему? Я ещё не успел задать свои вопросы, а он, как уже давно решённое дело, так напористо, утвердительно продолжал говорить, делая какие-то пометки в своём блокноте: "Борьбой занимался? Какой вес? Хорошо! Будешь в наилегчайшей категории. Записываю в сборную факультета по классической борьбе. Тренировки два раза в неделю, через месяц соревнования на первенство училища. Следи за своим весом".
Ну и дела? Какой из меня борец классического стиля? Было дело, правда, в нахимовском, когда с ребятами "мосты" всякие делали, на голове стояли, шею качали, но чтобы участвовать в соревнованиях, такого не приходилось. Вот, взять по Риге, Витя Красильников, Леша Зайцев, Витя Ткачёв так они, ни дать ни взять, прирождённые борцы: у них и хватка, и сила, и броски-приёмчики всякие - настоящее загляденье! А я что, одна умора, да и только. Правда, набрал к тому времени уже 54 килограмма живого веса, но, по правде сказать, о борьбе всерьёз не задумывался.
Прошло несколько дней, когда услышал объявление, что сборной факультета по борьбе, где значилась и моя фамилия, собраться на тренировку. Стал тренироваться и выступал в соревнованиях в течение двух лет на первенство училища, можно сказать для массовости, за честь факультета, потому как в этой весовой категории не слишком много было претендентов. Несмотря на это, приходилось иногда испытать, когда рефери поднимал мою измождённую и обессилевшую в борцовской схватке руку в знак победы, а болельщики неистово орали в поддержку, что было в какой-то степени даже приятно.
Вспоминаю, что Нечитайло, тренируя нашу команду, выступал как в училище, так и на первенство Черноморского флота в тяжелом весе, стал кандидатом в мастера спорта. Об офицерской служебной карьере Нечитайло и Урсуляка мне не известно.
Семён Ровнер, когда я был на третьем курсе и оказался командиром отделения у первокурсников, был назначен помощником командира взвода. Очень рассудительный, толковый, спокойный по характеру человек, всегда старался объяснить и разъяснить курсантам, как малым детям, зачем и почему, то или иное требование. Никогда не наказывал курсантов за зря, не выяснив причины появления даже явного нарушения. Являясь старше по возрасту своих однокурсников, на третьем курсе женился на молоденькой медицинской сестре училищного лазарета, что было не частым явлением среди курсантов во время учёбы. Помню, что он рассказывал какую-то интересную и запутанную историю относительно странной нынешней своей фамилии, обладателем которой он стал совершенно случайно ещё в детстве, в годы войны, потеряв родителей, оказавшись, то ли в эвакуации, находясь в детском доме, то ли в незнакомой семье на временно оккупированной противником территории.
По прошествии многих лет, во время службы на Тихоокеанском флоте, мы совершенно случайно встретились во Владивостоке. Встреча была очень тёплой и доброжелательной. Семён уже был в звании капитана 1-го ранга, служил на Камчатке в морских частях погранвойск КГБ, являлся командиром новейшего тогда большого пограничного корабля. С юмором рассказывал, что его такая специфическая фамилия не раз приносила ему много разочарований на службе, тем более находясь во всемогущих органах КГБ.
Возвращаюсь к воспоминаниям о нашей курсантской повседневной жизни, наполненной, прежде всего, учёбой, но и несением дежурной службы суточного наряда, а также выполнением обязанностей часовых караульной службы ежемесячно в училище и периодически в гарнизоне. Если в караул по училищу выделялся взвод, то в гарнизонный караул, что являлось более серьёзной и ответственной службой, направлялась вся рота во главе со своим командиром. Объекты гарнизонной ответственности, выделяемые нам под охрану для приобретения практического опыта, не являлись сверхсекретными, но были достаточно важными и даже грозными, поскольку представляли собой склады с огромнейшим количеством артиллерийского, минного и стрелкового оружия и боезапаса к ним, разбросанным на необъятной территории от Казачьей бухты до Инкермана. Самым гнусным и психологически отвратительным местом несения караульной службы было оказаться в гарнизонной гауптвахте и стать невольными наблюдателями, с какой жестокостью и издевательством обращаются с находящимися там матросами и солдатами штатная команда "мордоворотов". Помнится, что многие курсанты, побывав один раз в карауле в этом ужасном месте, категорически отказывались от повторных туда назначений.
В обычном режиме ежедневные учебные занятия в первой половине дня состояли, как правило, из трёх спаренных двух часовых уроков. Между уроками был короткий перерыв, чтобы разогнать дремоту, естественно возникающую на нудных и долгих лекциях по некоторым дисциплинам. Пары уроков разделялись более долгим перерывом, позволяющим совершать переходы обязательно строем повзводно в другие учебные корпуса и аудитории. Беготня отдельных курсантов по одиночке жестоко каралась, ни какие объяснения не принимались во внимание.
Затем распорядком дня предусматривался обед, после которого в течение двух часов - "адмиральский час". Вот это житуха! У нас в нахимовском училище такой расслабухи не было. Тогда я ещё не знал, что это священная морская корабельная традиция существует, чуть ли не столетия. Для меня привыкать к такому распорядку, прямо скажу, было трудно. Однако вскоре привык и считал это большим преимуществом. Обязаловки в этом деле у нас не было: кто хотел отдохнуть - ложился спать, другие могли заняться своими делами, в том числе идти на пляж, если позволяла погода. Самое главное, чтобы в кубрике не шуметь, не орать, не играть на музыкальных инструментах. Обратил тогда внимание, что в этот период в роте, на факультете, на кафедрах и в училище нельзя было обнаружить ни одного старшины или офицера, кроме дежурной службы. Запомнил навсегда, вот уж действительно, что "адмиральский час" - святое дело!
Четвёртая пара - была настоящая мука, если оказывалась какая-нибудь лекция да ещё по второстепенному предмету: все варёные, не отошедшие ото сна, или поджаренные на солнце. Разве в голову что-нибудь полезет? Лучше, конечно, если в это время предусматривалось проведение практических занятий, тогда сонное состояние легко снималось.
После ужина обязательное время для самостоятельной подготовки, но, как помнится, отсутствие в классе за своим столом того или иного курсанта не вызывало даже у проверяющих учебный процесс дополнительных вопросов. Всегда можно было объяснить своё нахождение на какой-нибудь кафедре, в лаборатории, в библиотеке и даже на занятиях в спортивной секции.
Толя Богодистый, например, являясь старшиной нашего класса, под предлогом занятий в секции тяжёлой атлетики (он, действительно, имел спортивный разряд по штанге), умудрялся периодически с большим удовольствием проводить время по обоюдной, конечно, договорённости с одной из наших официанток. Возвращаясь с таких "тренировок" усталый, но довольный", он с некоторой бравадой рассказывал о своих "спортивных достижениях", мало заботясь о том, что кому-нибудь из начальства он мог бы потребоваться в это время.
Если уж разговор зашёл на эту тему, то хочу отметить следующее. Завести знакомство с девушками совершенно не было никаких проблем или на училищных танцевальных вечерах, периодически проводившихся из-за отсутствия клуба в помещении столовой, или непосредственно в городе на этой злополучной "веранде" в период увольнения. У многих курсантов, чем каждый становился старше курсом, тем постоянная и надёжная оказывалась подружка. Смею с большой уверенностью предположить, что основные устремления таких знакомств каждой стороны были явно противоположны. Однако это не мешало, в большинстве своём, строить ровные, дружеские отношения.
Помню, на первом курсе севастополец Арнольд Львов, отличный, компанейский, добрый парень, ставший в нашем классе секретарём комсомольской организации, частенько, разумеется, по согласованию со своими родителями приглашал к себе домой нас, курсантов, и своих знакомых севастопольских девушек. Квартира у них была просторная из нескольких комнат, и находилась в центре города, на улице Большой Морской. Отец Арнольда являлся капитаном 1-го ранга и занимал какую-то должность политработника. Родители Арнольда никогда не присутствовали на этих вечеринках, полностью доверяя своему сыну в порядочности проведения таких мероприятий. И это, действительно, было так. Во всяком случае, на моей памяти такие встречи были очень приятны, интересны, уважительны и, я думаю, у многих сохранились в памяти. Сторонником таких прекрасных воспоминаний являюсь и я, когда не надо было делать далеко идущих клятвенных заверений и сердечных обещаний, а действия, как мне кажется, не переходили рамки дозволенного и допустимого без обоюдного, разумеется, согласия.
Вот вспоминаю такой случай. После окончания второго курса в 1955 году, являясь уже законным третьекурсником, я приезжал в Ленинград на непродолжительный срок. Хотелось ещё раз побывать в замечательном и прекрасном городе своей несбывшейся мечты, погулять по проспектам, паркам и скверам, посетить музеи и выставки, непременно пообщаться со своими бывшими нахимовцами. К счастью, не все ребята разъехались в свои отпуска, и мне удалось повидаться в тот раз в Витей Балабинским, Борей Скрылёвым, Валей Высоцким и ещё с некоторыми ребятами. Это были приятные и радостные встречи с воспоминаниями о нахимовской жизни.
И вот однажды, представьте себе, гуляю я, значит, на Невском и вдруг мне навстречу, не торопясь, и с достоинством идут две подружки, присмотрелся, и вижу я в них что-то знакомое. Батюшки мои, так это ж девочки из Севастополя. Приехали поступать учиться в университет. Какая неожиданная встреча! Ранее мы были просто знакомы на вечеринках в доме у Арнольда. Ни у кого никаких претензий на личную свободу и независимость. Встретились как добрые, закадычные друзья вдали от Севастополя, в славном Ленинграде. Обнялись, и, помнится, даже расцеловались. Тут же родилась идея запечатлеть эту встречу на память. Разве это плохо? Замечательно! Теперь-то совершенно ясно, что у каждого всё сложилось по разному, но память о том времени осталась.