Рабочий день уже шёл к завершению, когда в кабинет явился рыдающий пожилой мужчина. Вытирая рукавом слёзы, льющиеся по красному широкому лицу, он всё время повторял: "Как же так? Жил - жил... и нет человека!"
Пётр Иванович принёс справку о смерти жены, желая получить гробовые. Пенсия её была маленькая, и деньжат получалось мало. Выходило, что всех его денег хватало только на гроб и могилу. Никто из супругов умирать не думал, и сбережений на такое дело не было. Да и про смерть думать рановато - жене только исполнилось шестьдесят.
Женщины из собеса отпоили Петра Ивановича валерьянкой и посоветовали обращаться по месту работы. Немного ободрённый человеческим словом, он пошёл домой, но, спускаясь по лестнице, споткнулся, повалился вниз и больно ударился головой о перила. Притихшая было боль, вернулась, и старик опять заплакал от обиды на свою неловкость, на жизнь...
Как ни крути, получалось, что оба они работали в совхозе по сорок лет, а не скопили даже на похороны.
Пётр Иванович хотел, чтобы всё было по-людски. Чтобы Клава его лежала в домовинке прибранная белым тюлем, чтобы проводы были с батюшкой, чтоб веночки и обязательно поминки. Как без поминок! Грех!
Детей они не нажили, из-за чего жена Клава частенько горевала, а муж её успокаивал: - Ничего! Нам и так, Клавонька, хорошо! Нам и вдвоём не скучно.
Сейчас Петр Иванович думал, что если б были дети - помогли бы. С детьми ему нынче было бы полегче.
-Ох, беда-беда....
Но переживал он напрасно. Нашлись добрые люди, любящие и уважающие Клавдию, пошли в сельсовет и вытребовали денег на похороны, прошлись со списочком по улице и собрали кто сколько мог...
Всё было, как хотел Пётр Иванович - и батюшка, и веночки, и скромные поминки. Подруги принесли необходимые вещицы, обрядили, оплакали, проводили, помогли с угощением и уборкой. Клавдия была открытым, добрым человеком и желающих сопроводить её в дальнюю дорогу оказалось немало. Потому и получилось так, что все хлопоты взяли на себя чужие люди, а вдовец оказался как бы гостем в собственном доме.
На поминках он всё рассказывал о том, как случилась беда, как внезапно упала Клавдия, как он звал её....
- Ведь и не болела никогда! Так - на коленки жаловалась, на руки, да голова иногда. Жить бы да жить! - вздыхал он, но уже больше не плакал, постепенно привыкая к новому для себя одиночеству.
Вечером, когда все ушли, в доме после шума и суеты стало необычайно тихо. Пётр Иванович сидел один в этой звенящей тишине и с грустью разглядывал фотографию молодой жены, припоминая то давнее время, когда у них только начала зарождаться любовь. Клава ещё только начинала невеститься, но многие парни уже заглядывались на неё - спелую как вишня, горячую и чернобровую. Но бойкий, разговорчивый Петька Москаленко успел вперёд всех.
Жили они душа в душу, не ругались и жалели друг друга. До последнего дня она была желанна ему как женщина, и теперь он скучал за ней, вспоминая её улыбчивое лицо и любимые прибаутки, которыми она без конца пересыпала свою речь.
Через неделю Петр Иванович вспомнил, что женщины в собесе говорили про неполученную пенсию жены, и отправился в город за деньгами. Та работница, к которой он обращался в прошлый раз, денег не дала, но объяснила какие нужны для этого документы. После того, как вышел из кабинета, женщина брезгливо проговорила:
- Всего неделю без жены, а уже пованивает мужик. Чуяли как от него мочой несло?
Пётр Иванович стоял в это время за дверью, перекладывая паспорт во внутренний карман, и услышал то, что про него говорили. Ему стало неприятно и стыдно и, вернувшись домой, быстро вымылся и переоделся.
Полученной пенсии Клавдии хватило на сороковины. Помогали готовить на стол соседка Анна и Галина - давние подруги покойной. Мужиков за столом не оказалось - одни одинокие бабы. В разговоре вдруг обнаружилось, что из однолеток Петра Ивановича в деревне почти никого не осталось. Только инвалид Якушев, да председатель сельсовета Дедюля.
- Ты у нас теперь один жених на всю деревню, Иваныч! - говорила полногрудая Галина, толкая его в бок. - Теперь ты у нас нарасхват!
Петру Ивановичу приятно было слушать такое про себя. Он покраснел от удовольствия, приосанился, и совсем позабыв по какому поводу сбор, стал громко хвалиться тем, каков он в плотницком деле, в кровельном, в слесарном...
- Да что говорить - всё могу! Что в руки беру - всё до ума доведу. Будь что!
- А вот ловлю на слове, Иваныч! - обрадовалась случаю Зинка - продавщица, - Не поможешь мне забор поставить? И доски есть, и гвозди... Приходи завтра! А я бутылочку выставлю и денег заплачу! Сколь скажешь - столь и заплачу! За хорошую работу не жалко!
Пётр Иванович к Зинаиде пошёл и был ласково встречен.
- Оставайся, Иваныч! Вместе будем век доживать! - говорила Зинка, подливая водочки и накладывая полную тарелку вкусной снеди. Такого добра Пётр Иванович и не едал никогда, живя с женой по-простому, без затей. Заработанные деньги взял, но не остался - уж больно не любил худых баб.
Зато теперь к нему зачастила Галина - лучшая подруга жены. Она и раньше забегала к ним почти каждый день.
- Как ты тут, Иваныч? Живой?
- А что мне сделается. Живой!
- Может, помочь чего надо? Давай хоть приберу у тебя.
Она прибирала, и Пётр Иванович как-то отдал ей самые хорошие вещи покойной жены. Хотя, чего там хорошего - платок новый да кофта шерстяная. Кофта была мала, но Галина всё равно взяла.
- Будет память о моей подруженьке! Скучаю я за ней, Иваныч! Всё думаю - войду, а она на кухне топчется. А вчера приснилась даже...
Она всплакнула и, завернув кофту в платок, пошла домой.
- Жениться, что ли на Гальке...- говорит сам себе Пётр Иванович, - Баба она хорошая, хозяйка в доме будет. Всё веселее, чем одному куковать!
Он представил, как она будет управляться на кухне и во дворе и ему стало как-то не по себе. Выходит, не успел жену похоронить, и сразу тут как тут - готов новую бабу в дом тащить! А вдруг Клава обидится? Она может ещё где-то рядом и видит всё.
В эту ночь жена ему впервые приснилась. Они были вдвоём в каком-то незнакомом месте, и было им вместе хорошо. Под утро Пётр Иванович проснулся весь в слезах. Припомнив сон, решил, что жениться пока не станет.
- Хоть годик один поживу! Хоть зиму!
А зима выдалась лютая. Одиноко и тоскливо было в доме, и Пётр Иванович без конца включал старенький телевизор - чтоб хоть кто-то в доме говорил. Однажды утром, после особо студёной ночи, он вышел во двор и увидел под крыльцом лежащего воробышка. Он поднял серый комочек и понял, что тот ещё дышит.
- Пошли-ка в дом, воробьиная душа. Авось отогреешься...
Воробей, в самом деле, начал оживать и понемногу двигаться. Но вдруг случилось неожиданное - Пётр Иванович взял его в руки, и у того отвалились лапки, да так и остались лежать на газетке с насыпанными крошками.
- Вот беда-то! Полный инвалид! Что же мне с тобой делать?
Петру Ивановичу было жалко на него смотреть. Но воробей, не смотря ни на что, старался жить - ухитрялся лёжа на боку клевать крошки. Хозяин дивился на такую жизнестойкость и ухаживал за больным как мог. Припомнив судьбу известного лётчика, он назвал питомца Лёшкой и старался баловать его, давая что-нибудь вкусненькое.
Со временем воробушек окреп, набрался сил, и Пётр Иванович стал думать, как ему помочь. Может сделать какой-нибудь протез? Порывшись в своих запасах, он согнул из мягкой проволоки четырёхпалые "ножки", похожие по форме на настоящие и попробовал приладить к Лешкиным культяпкам. Это оказалось самым тяжёлым - на пёрышках ничего не держалось! Ремешки? Да где взять такие крошечные! И ведь всё одно - сползут! И тут не мудрствуя более, он взял моток свежей изоленты и примотал "протезы" прямо к ногам. Будь, что будет!
И ведь приспособился чертёнок! Понемногу освоился, и смешно раскорячиваясь на новых "ногах", стал как-то передвигаться и даже перелетать с места на место. Пётр Иванович очень радовался, глядя на неунывающего воробышка.
- Живи, Лёшка! И мне с тобой повеселее будет!
Он часто разговаривал с женой и обращался к ней как к живой, как будто та была рядом:
- Гляди, Клава, какой герой! - хвалился он своим питомцем. - Глянуть не на что - такой маленький, а ведь выкарабкался! Так и живём, не скучаем...
Пришла весна, и настало долгожданное тепло. Пётр Иванович всё чаще выходил во двор по хозяйству и однажды не заметил, как Лёшка через дверь выпорхнул на улицу.
Вернувшись в дом, и не обнаружив птички, он загоревал было, но потом решил, что к лучшему. Не попугай какой-нибудь домашний! Воробьи птицы вольные.
Уже была поздняя осень, когда в один из дней хозяин увидел в куче отбросов за домом воробьиную стайку, и среди них мелькало что-то синее. Приглядевшись хорошенько, Пётр Иванович разглядел своего воспитанника. Лёшка выглядел очень странно на своих искусственных ногах, но, нисколько не смущаясь этим обстоятельством, толкался со своими сородичами на равных и бодро что-то клевал.
- Жив, курилка! - обрадовался Пётр Иванович, - Вот и хорошо! Вот и живи, брат!