Аннотация: Некоторые люди рождены для того, чтобы жить в золотой клетке, расти и вырываться из нее. А некоторые рождены, чтобы быть свободными всегда. И от всего.
Странным Лёша казался всем. Не "практически всем", и не "кажется всем", а "вообще всем". Такой высокий парень в фланелевой рубашке и темно-желтых ботинках, вечно всклокоченные темные волосы и блестящие очки. Где учится? Кажется, он говорил что-то про МГУ... Ах, ну тогда понятно благоговейное дышание на "Улисса".
Его интересно было послушать: вот он распинается про Салмана Рушди, а вот ругается на Минаева, а вот поглаживает пальцам корешок "Благоволительниц", вслух размышляя, стоит ли ее почитать.
Не покупай, возьми в рабочей библиотеке! А Акройда я сама тебе дам. Или даже подарю, ты только...
Со странностями Лёши все мирились, посмеиваясь и называя его "хипстотой". Он всегда был такой аккуратный и чистенький, что казалось удивительным отсутствие "Веспы" на парковке у магазина.
"Ему негде жить," - слова такие, как гром среди ясного неба, исходящие из уст самой нежной и доброй девочки в его окружении. Можно было бы принять их за шутку, только нет, Нюсенька врать не умеет, Нюсенька не умеет так глупо шутить, и действительно, ему негде жить.
У меня есть диванчик пустой, можешь переночевать у меня. Ох, спасибо, да, спасибо огромное, прямо спасаешь, я уже боялся, то придется спать на скамейке. Успокойся, мне совершенно не сложно.
Доработали. На улице мокро, дождь идет. Ну, ты идешь? Сейчас, подожди, напишу записку старшему... Вот теперь можно идти, ехать, спешить. Зайдем в магазин? Да, обязательно!
Покупает оливки без косточек, помидоры черри и салат, сыр тофу, масло и пакет сока. Не может поверить, что сегодня нормально поест.
А мама приготовила борщ. Поешь, Лёшенька. Ест, едва не плачет от счастья - Настоящий Борщ, с большой буквы. Делает салат, жует его, запивает чаем, улыбается, успокаивается.
Расслабляется. И вдруг из "странного Лёши" превращается в "Удивительного".
Вот был один раз, мы с другом поехали в Севастополь. Деньги тратили только на еду, жили на пляже. Здорово было, даже почти не холодно. Как же не холодно, Лёша, если в Крыму ночи холодные? Это не холодные ночи, это вполне себе чудесные летние ночи.
Жалко, осень наступила, пришлось возвращаться в Самару.
А еще я в пещере жил. Зимой. Целых два месяца. У меня был спальник и лампа, и насекомые, червячки там и сороконожки сбегались ко мне на тепло. Я спускался вниз в университет, и покупал заодно средство от насекомых.
Потом пещеру завалило, а жаль. Я бы и дальше в ней жил.
А однажды я прикормил кошку, когда жил на чердаке в одном из самарских домов. Она была такая маленькая, крошечка черная, носил ее в университет за пазухой.
Лёша, ты что же, совсем без семьи? Да нет, у меня у родителей дом есть, сестра неплохо зарабатывает. Так в чем же дело, Лёша?
Молчит. Сверкает в темноте своими очками.
Жил в Питере на чердаках. В заброшенной библиотеке вместе с толпой байкеров. Взбирался там на полки с книгами и читал все подряд. Прочитал Улисса. Прочитал Фолкнера. Толстого. Набокова. Ничего не смог забрать с собой, когда пришлось уезжать, потому что книги слишком тяжелые, чтобы с ними скитаться.
А сейчас он обрастает ими. В ящике с книгами для сотрудников лежит высокая стопка книжек Лёши, тщательно запакованных в целофан, аккуратно подписанных.
Не знаю, почему я нигде не могу осесть. Не могу работать в одном месте долго. Учиться так тоже не могу. Что же мне делать, может, мне вернуться в Питер?
Почти плачет, голос дрожит и очки сверкают. Завтра ему на работу, а спать не может, так не уверен в завтрашнем дне.
Однажды пробовал кислоту. И вдруг время остановилось, но я уверен, что это не кислота. Просто время остановилось. Все время был этот гребанный час ночи, чтобы я ни делал, и это точно была не кислота, это все мистика.
Молчим какое-то время, я иду за чаем и прихожу с двумя тяжелыми кружками.
Лёша, а чего ты хочешь от будущего?
Художником быть. Только у меня не получается ничего закончить, слишком сложный характер. А ты возьми и закончи. Не уходи с работы, не уезжай и рисуй побольше. Это только с начала сложно, а потом... Да, ты права.
Засыпает. Кошка волнуется и все же уходит из комнаты, а я не сплю и думаю о том, кто он такой и чего хочет от жизни.
И какие мы разные. И каким интересным художником он мог бы стать. Может, самым гениальным! Вдруг у него и в голове такие же мысли?
Утром бужу его, мы прощаемся, и он уходит. Понимаю, что между нам появилась какая-то хрупкая связь, и мы аккуратничаем рядом друг с другом. Разговариваем по особенному, прячась среди книжных полок, делясь друг с другом планами, и он даже собирается купить себе путеводитель по Праге.
Интересно поспать под мостом в Европе летом, говорит. Да-да, конечно, Лёша. Только ты не будешь спать под мостом. Ни за что. Больше не будешь.
Только вот свобода сильнее меня.
Уезжаю. Больше не могу здесь, ухожу с работы и уезжаю, прости. Три часа ночи, а он пишет мне, и все это словно крик о помощи, а я сплю. Как же так? Я всего на пять часов опоздала. Как же так. Обидно и больно.
Никто не знает, куда он исчез. Выцарапал трудовую книжку и уехал. Уплыл. Улетел. Никто не может точно сказать.
А на Новый год к родителям. И снова в путь, не оглядываясь, не привязываясь, не ища никакого ответа на вопрос "чего же ты хочешь, Лёша?"
Но ведь "нам дворцов заманчивые своды не заменят никогда свободы", и Лёша в своей красной фланелевой рубашке, пожалуй, вполне себе трубадур. Он просто родился, чтобы быть свободным. Чтобы впитывать в себя красоту искусства, знания, сверкать очками и обживать чердаки, один за другим, нигде не задерживаясь больше, чем на два месяца.
Куда уж мне, домашней девочке, это понять.