Аннотация: Во время написания этого рассказа скрепка в ворде ржала...
Человек-Пароход
Во время написания этого рассказа скрепка в ворде ржала...
Иван Федорович Крузенштерн бороздил просторы Индийского океана и, хотя и не был конем - а был человеком-пароходом - борозды явно не портил.
Корабль, ведомый вечным скитальцем, плыл в направлении берегов Африки. Людская молва донесла, что именно там в период активных действий непрекращающейся гражданской войны было зафиксировано появление мальчиша-канибальчиша. Посмотреть на такую диковинку, описать её в вахтенном журнале или - чем черт не шутит - захватить с собой и было целью великого исследователя.
Экипаж состоял из трех человек - юнги Василия, боцмана Джо и кока Мамбату. Все они отказывались причислять Ивана Федоровича к человеческому племени, называя не иначе как Морской дьявол.
Собственно, как и сам корабль, экипаж был собран с миру по нитке, отчего мир вообще распустился. Судно называлось "Неуловимый", и его команда была из таких же неуловимых, особенно когда надо было что-то сделать, людей.
Вечером в кают-компании велась беседа, в то время как юнга по праву самого молодого дежурил на палубе. В океане царило спокойствие, а потому вооружен Василий был палкой, надеясь, что вероятность её стрельбы с вероятностью нападения когерентны.
А меж тем Иван Федорович проводил для Джо и Мамбату урок русского языка.
- По правилам русского языка, - наставительно диктовал он, пока ученики делали записи своими огрубевшими пальцами, - чаща пишется через "а", чащу через "у", а чаще через "е". Проверка: впереди чаща, а; вхожу в чащу, ау; погулял по чаще, ае!
- Аееее, - выдохнул Мамбату и довольно улыбнулся. Русский язык давался ему плохо, потому что запоминал он в основном гласные.
- Угу, - кивал Джо, умудрявшийся выучивать ещё и некоторые согласные.
- Да чёрт с вами, басурмане! - восклицал Крузенштерн, которого самого порядком утомляли подобные занятия, но имидж просветителя требовалось поддерживать.
"Басурмане" после подобного восклицания весело улыбались, доставали неизвестно откуда припасенный и неизвестно как возобновляемый ром и наливали полную чашу своему капитану.
Отпивши, Иван Федорович становился добр, весел и благожелателен. Забывши, что ни один из подчиненных в русском языке не силен, он принимался рассказывать им историю своего детства.
- В детстве, знаете ли, господа хорошие, никогда не удавалось мне заснуть после сказок бабушки, - бывало, говорил он, вглядываясь в заинтересованные лица кока и боцмана. - Старая женщина была очень слаба умом, - вздыхал он, - и рассказывала мне сказки с утра. Вечно всё путала.
Команда кивала, Иван Федорович ещё больше добрел, выпивал, вновь рассказывал, и так продолжалось ровно до тех пор, пока он ни засыпал.
Тогда, с величайшей осторожностью, Мамбату и Джо сгружали его в каюту, возвращались в кают-компанию и принимались допивать ром, объясняясь друг с другом с помощью жестов и великолепно при этом понимая собеседника.
А как же Василий? Василий стоял на страже всю ночь и меланхолично жевал "орбит со вкусом валерьянки". Жевал и не переживал!
В один из дней Джо прибежал в капитанскую каюту и на ломанном русском попытался объяснить, что случилось нечто. Крузенштерн не стал дожидаться, пока услышит об этом сто раз, и решил взглянуть.
За бортом действительно двигалось нечто. Нечто напоминавшее корабль в миниатюре. Словно бы кто-то додумался сделать уменьшенную копию баркаса для своего ребенка. В таком случае, правда, получалось, что ребенок тот происходил от великана.
Однако ситуация в скором времени разрешилась, как только баркас подошел поближе. Стало понятно, что он идет под флагом Лилипутии, и команда его сплошь и рядом состоит из представителей этой славной страны.
Обменявшись сигналами вежливости - Крузенштерн выдул из трубки сердечко, а капитан лилипутов пронзил его стрелой - корабли состыковались, и начался визит вежливости.
В первую очередь удалось узнать, что экипаж маленького баркаса целиком и полностью состоял из микробиологов. Они чрезвычайно гордились тем фактом, что только лилипутские микробиологи могут действительно называться микробиологами. В соответствии со своей профессией они изучали собственно микрофлору и микрофауну.
Далее они подробно рассказали, как добраться до Африки. Поскольку беседа велась на языке жестов, Джо расшифровал направление в виде - прямо, прямо и потом налево.
Вот, правда, насчет мальчиша-канибальчиша выяснить не удалось. Лилипуты никак не могли взять в толк, о чём речь, и на все жесты Крузенштерна, заключавшиеся в демонстрации на лилипутах, как этот самый мальчиш ест себе подобных, хватались за оружие.
Ещё их смущал Мамбату, которому вздумалось - из чисто научного интереса - измерить, сколько маленьких людей помещается в большую кастрюлю. Едва не случился дипломатический казус, но тут, к счастью, всё обошлось.
Более всех же с гостями подружился Василий. Один из микробиологов так расчувствовался, что даже подарил ему фотографию микроморского конька, которого им удалось сфотографировать недавно.
Василий в обмен соорудил из пары реек ходули, в результате чего лилипутам удалось поговорить с людьми на равных. Эта возможность заставила их в буквальном смысле прыгать от восторга.
Тепло распрощавшись, корабли разъехались, а уже через несколько секунд команда "Неуловимого" стала свидетелем того, как лиликит атаковал лилипутов и потопил корабль.
- Shit happens, - сказал Джо, за что и получил огромного леща от Крузенштерна, который терпеть не мог ругани и распознавал её на любом языке.
Насмехающемуся над боцманом Мамбату тот передарил леща, добавив от себя пару селедок, и расстроенный кок ушел варить уху.
Иван Федорович вел корабль, как и было велено, прямо, прямо, а потом налево, а рядом сидел юнга Василий и смотрел на подаренную фотографию. Брызги волн перелетали через борт и падали на неё солеными каплями.
Юнга не умел плакать, а потому океан готов был сделать это за него.
"Неуловимый" почти приблизился к берегам Африки. В настоящий момент он уже закончил "прямо-прямо", а теперь собирался "налево", в то время как команда бездельничала на палубе.
Василий слушал радиоприемник, каким-то образом сумевший заловить радио "Маяк". Доносились последние новости, из которых можно было узнать, что отечественные спортсмены завоевали бронзу по горнодобыче.
Джо нашел где-то революционно настроенную гитару, которая упорно отказывалась играть в руках консерватора.
Мамбату упражнялся в метании ножа.
Но спокойная и благожелательная атмосфера недолго продержалась на борту судна, испуганно упорхнув прочь при виде крутого берега, который внезапно вырос перед носом "Неуловимого". Настолько внезапно, что Ивану Федоровичу пришлось всем телом налечь на штурвал, чтобы избежать столкновения.
Гитара в руках Джо испуганно тренькнула, Мамбату неудачно швырнул нож прямо в пасть радиоприемника, который по такому поводу замолчал, надулся и рассыпался, а Василий бросился к навигационным картам.
Не найдя ни в таро, ни в пасьянсе предсказаний о "внезапном *** береге", как в порыве красноречия уже успел окрестить досадную преграду Иван Федорович, Василий развернул с трепетом древнюю карту на желтоватой бумаге. Она передавалась в его семье из поколения в поколение, и каждый мальчик, становясь юнгой, считал своим долгом украсть ее из отцовского кабинета, совершая побег из дома в матросы. По легенде, именно этой картой руководствовался когда-то Колумб, случайно приплывший в Америку вместо Индии.
Всего с четвертого раза повернув документ правильной стороной, Василий провел пальцем по желтой линии, изображавшей контуры Африки, и уткнулся в рисунок морского чудища с предупреждающим знаком - скрещенными костями.
- Врет твоя карта! - возмущенно пропыхтел Крузенштерн, вытирая лоб тельняшкой удачно подвернувшегося Джо. - Какое же это чудовище? Остров, как есть остров.
- О-о-о, - покивал Мамбату.
- Ого, - проговорил Джо и уставился на скалистый берег всего в нескольких десятках метров от борта "Неуловимого".
На берегу торчали пальмы, любопытные обезьяны с бананами наперевес и бородатый человек, делающий руками приманивательные знаки.
- Бедный, он потерпел кораблекрушение! Мы должны его спасти! - вскричал сердобольный Василий и представил, как через пятьдесят лет будет сидеть у камина и рассказывать внукам: дескать, еще юнгой служил, а уже человека из беды выручил, с необитаемого острова спас.
- Поддерживовываю! - блеснул своим знанием русского Джо и подумал, что в ходе спасательных работ вполне можно будет поживиться бананчиком-другим.
О чем подумал Мамбату, неизвестно, но он энергично закивал головой и кинулся к якорю. Тот уже успел привыкнуть к тому, что его бросают все, кто ни попадя, но всё равно очень тоскливо загремел цепью, устремляясь на дно.
Иван Федорович Крузенштерн даже прослезился и похлопал всех членов команды по плечу, загружая их в шлюпку.
- Эх, хороших ребят набрал я в плаванье! Настоящий моряк никогда не пропустит послание в бутылке или призыв о помощи!
Будто подтверждая его добрые слова, неизвестный на берегу махал руками всё энергичнее.
- Сейчас-сейчас, добрый человек! - кричал ему в ответ Иван Федорович и с удовольствием смотрел на то, как слаженно гребла команда с-миру-по-нитке, будто сшивая волны стремительно летящей к острову шлюпкой.
Выпрыгнув от нетерпения на мелководье, Крузенштерн выбежал на песчаный берег, оставляя за собой барашки соленой пены и испуганных крабов.
Бородатый незнакомец с берданкой шагнул к нему навстречу и утробно пробасил:
- Что ж вы плывете-то? Я вам машу-машу, чтобы быстрее заворачивали...
- Заворачивали? - опешил Иван Федорович и от волнения и неожиданности начал сворачивать цигарку из завалявшегося за голенищем сапога ядреного табачка. - А мы думали...
- Все думают, - сокрушенно покачал головой бородач и игриво повертел ладонями у бедер. - С детства мне не давался язык жестов. А жаль, потому что теперь уже поздно.
- Почему поздно? - встрял в разговор любопытный Василий, поглядывая краем глаза на высоко стоящее над горизонтом солнце.
- Да по любому поздно, - пригорюнился островитянин и показал ободряющий жест большим пальцем руки. - Что по морю, что по суше...
И не успел он договорить, как путешественников окружили низкорослые чернолицые туземцы, похожие на обезьян. Они скалили ослепительно-белые зубы, лопотали что-то на языке лагунных лангустов и - самое неприятное! - тыкали гостей острова под ребра острыми копьями.
- Ну вот, - бородач вздохнул и сунул руки в карманы обрывочного одеяния. - Теперь они вас съедят. И поговорить не успели.
- А почему они вас не трогают? - успел крикнуть вежливый Василий, всегда обращавшийся к незнакомым людям на "вы", когда его уже настойчиво волокли в лес.
- Потому что у меня ружье! - донесся до него гулкий ответ, а потом мир заволокло чернотой. Всем известно, что дубинки, примененные к черепу, отлично окрашивают реальность.
Через час Иван Федорович, Джо и Василий сидели под пальмой, крепко связанные друг с другом липкой лианой. Вокруг сновали туземцы с голодными глазами и примеривались, на какую из ран моряков вкуснее сыпать соль.
Перед пленниками прогуливался взад-вперед Мамбату.
Если бы он владел русским языком, то обязательно, как это всегда делают злодеи и предатели, рассказал бы своим спутникам о том, что он и есть тот самый мальчиш-канибальчиш.
Что он был изгнан с друзьями и приспешниками из родной деревни и нашел пристанище на спине чудо-юдо рыбы-кита, которому надоело носить на спине деревни и захотелось тропического моря и солнца.
Что он заманивал сюда при помощи слухов таких вот простодушных исследователей, потому что они были неплохи на вкус и возили с собой всякие забавные вещицы вроде астролябий и микроскопов, а чуду-юду очень нравились их корабли.
Что после редких пиров, обсасывая косточки незадачливых путешественников, Мамбату и его маленькое племя любили валяться на спине, глядеть на звезды и слушать пение из глубин рыбы-кита, которое становилось особенно громким, если в трюме съеденного судна Иона и Мелвилл находили бутылку рома и хотя бы несколько йо-хо-хо. И что Робинзона действительно не трогали из-за его ружья и плохого характера...
Но Мамбату так и не научился говорить по-русски, поэтому ограничился протяжным "Ае-э-э-э", виновато улыбнулся и вытащил из-за пазухи любимую вилку с золотым зубом.
И закончилась бы бесславно жизнь команды "Неуловимого", не будь Федор Иванович настоящим человеком-пароходом - не метафорой и не шуткой, и даже не Морским дьяволом, а тем самым, который "привет Мальчишу!".
Поднатужился Крузенштерн, сверкнул глазами, сжал кулаки, закусил ус и вырастил из головы черную трубу, из боков белую корму, а из груди - пламенный мотор и чугунный якорь, которым сначала зашибло вероломного Мамбату, а потом и рыба-кит получил по загривку. Василий и Джо даже ахнуть не успели, как оказались в воде над взбрыкнувшим чудом-юдом, в мешанине поломанных пальм, визжащих туземцев, перезревших бананов и одуревших медуз. А над головами их возвышался величественный белый борт с блестящими буквами: "КРУЗЕНШ". "ТЕРН" уже успел отвалиться в пылу борьбы с канибальчишовым вероломством, да и не любил никогда Иван Федорович эту ягоду. За язык щиплет, и даже варенье из нее - не сахар.
Насилу придя в себя, юнга Василий открыл глаза и обнаружил, что лежит в кубрике в гамаке, в одном носке и с бутылью нашатырного спирта у сердца. На стене в такт качке подрагивала фотография микроморского конька. Ощупав себя с головы до ног, он не обнаружил не совместимых с жизнью повреждений и осмелился выйти на палубу.
Там сидел Джо, подставив лицо соленому ветру, задумчиво ел бананы и пытался поймать на обломки приемника отрывки какой-то экстренной радиопередаче о гибнущем в открытом море зверинце с редкими, попросту уникальными животными.
У штурвала, как ни в чем не бывало, стоял Иван Федорович и насвистывал морскую походную песню.
Вслед за кормой тянулся рыба-кит, жалобно прикладывающийся то справа, то слева к холодным бортам "Неуловимого" здоровенной шишкой на крутом лбу. Грустно присвистывал фонтанным отверстием и тяжело вздыхал.
-Ну, не расстраивайся, - уговаривал печального кита добросердечный Крузенштерн. - Найдем мы для тебя новых жителей. Моему знакомому человеку-режиссеру как раз нужен остров. Скучно не будет. Тем более, он климат на съемках обещает отменный - не четыре, а целых шесть сезонов!