Аннотация: Первое место на МиниПрозном блице на тему "Используй его с Ивановым". Материализованное добро. Аллюзии на Стругацких ("Пикник на обочине") и Айтматова ("И дольше века длится день").
Путь верблюда
Кто придумал, что гиены смеются? Они плачут: днем тихо, а ночами -- навзрыд, задыхаясь и всхлипывая. Может, им хочется посмеяться, да не над чем. Здесь нет ничего, что казалось бы веселым.
Из города доносится гул машин. Из степи тянет жаром и пылью. "И запахом свободы..." - бормочет Нурлан, шагая по аллее в дальний угол сада.
Верблюд не знает, что за запах свободы такой. Он смутно помнит: раньше ходил туда-сюда, возил людей. А свободу не помнит. Сейчас ему возить никого не надо, и не получилось бы -- в вольере не развернешься. Даже плевать не хочется.
Верблюд грустит. Был бы он большим, пушистым, с клыками... Тогда бы рядом, наверно, толпились кучи детей. Плюй -- не хочу. А так -- мало того, что вольер на самом краю зоосада, не каждый дойдет, так если и доберется -- протянет разочарованно: "А-а, обычный верблюд".
Даже директор -- и тот не жалует. Придет, постоит на почтительном расстоянии, похлопывая себя по животу толстыми пальцами, скажет: "Зачем нам верблюд? Вон их сколько по улицам и так ходит". И жадными, укоризненными глазами клетку разглядывает. Под этим взглядом верблюду становится стыдно жить на свете и занимать двадцать метров "полезных площадей". Что такое свобода, он не знает, а про "полезные площади" - от директора наслышан.
Сторож тоже считает верблюда лишним. Каждый раз, проходя мимо, он шипит сквозь зубы: "С-скотина, и взять-то с тебя нечего!" Больше всего сторож любит обезьян. С них он берет фрукты, тайком подменяя на гнилые. А с хищников -- мясо, меняя на тухлятину. Утром сторож, весело посвистывая, идет на рынок с мешками. Получать деньги. "А зоосад -- для души!" - признается он Нурлану.
Нурлан Иванов не очень-то признанию верит. Не будешь же ты воровать у собственной души или чего-то, для нее важного? То-то.
Сам он уже семнадцать лет работает здесь зоологом. А также ветеринаром, уборщиком и просто другом зверей. Иногда ему кажется, что смотреть на мир изнутри клетки стало гораздо привычнее, чем снаружи. По ночам он ворочается на узкой кровати и принюхивается к степным запахам, которые долетают к нему в окно. "Свобода..." - вздыхает Нурлан Иванов. В отличие от верблюда он помнит, что это такое.
Однажды ночью верблюд слышит, как возятся с засовом его вольера. Это Иванов. Он помят, взъерошен и нетрезв, но полон решимости. "Никому мы здесь не нужны!" - заявляет он и тянет верблюда на волю. - "Пошли!"
В клетке напротив обиженно плачут гиены. Чуть дальше удивленно косит глазом лошадь Пржевальского. Мартышки начинают радостно голосить. Самый главный шимпанзе прицеливается и метко швыряет грушу -- по лысине сторожу, который как раз подкрадывается к фруктам. Тот от удивления и боли трясет головой, оглядывается и замечает горбатый силуэт на аллее, ведущей к служебному выходу.
"***!" - вопит он и бросается в погоню. Верблюд степенно оборачивается и ждет, пока преследователь подбежит поближе, а потом величественно плюет. В паре с ним выступает Иванов. Он бьет ошалевшего сторожа по липкой лысине пыльным мешком и пытается его напугать, имитируя вопль умирающего жирафа. Сторож в панике отступает к административному корпусу, где можно умыться и позвонить по инструкции начальству, сообщить о беспорядках. Путь свободен.
По степи идет верблюд. На нем, покачиваясь и ерзая, едет Нурлан Иванов, бывший зоолог. Над ними катится луна, окрашивая дорожную пыль в серебристый цвет. На зубах поскрипывает пыль.
Дорога ведет за горизонт. Что там такое, не знают ни Иванов, ни верблюд, но вокруг пахнет свободой, и этого достаточно.
Запах её горчит полынью и хлопком, волнует сердце неизвестностью. Беглецы жадно набирают воздух в легкие и стараются не отпускать подольше.
Утомившись, они останавливаются на обочине. Верблюд поднимает обертку от шоколадки "Пикник" и начинает жевать. Иванов гладит его и пытается решить, как быть дальше.
"Люди", - думает он, опьяненный пустотой и тишиной, - "Нам нужны люди, которым будем нужны мы". Эта мысль так взбадривает Иванова, что он пытается вскочить на стоящего верблюда. Зверь наблюдает за ним со священным трепетом непонимания и преклоняет колени. Иванов усмехается, взбирается между горбами, и они едут дальше.
Восходящее солнце слепит глаза, и беглецы не сразу понимают, что въехали в деревню. Верблюда окружают радостно гомонящие дети.
- Что происходит? - спрашивает крупная черноволосая женщина, появляясь на крыльце большого здания. Иванов помнит, что как раз в таком когда-то учился.
- Верблюд! - смеются дети. Они уже натащили откуда-то овощей и фруктов и протягивают их верблюду. Тот старается никого не обидеть.
- Это ваш? - спрашивает учительница.
- Наверно, мой, - соглашается Иванов. - А хотите: будет ваш?
Все замирают и смотрят на неё. Даже верблюд -- и тот перестает жевать. Учительница колеблется. Она спускается с крыльца, подходит к животному и гладит его.
- Хочу, - наконец говорит она. - Почему бы в школе не появиться верблюду.
- Ура! - визжат дети.
По дороге едет машина директора зоосада. Иванов смотрит на неё спокойно, хотя в груди у него больно колет.
- Отдай верблюда! - кричит директор, выскакивая из машины.
- Не отдам! Тебе не нужен верблюд, а детям нужен! - Иванов впервые называет директора на "ты".
- Он подотчетный! - настаивает директор.
- Спиши!
- Как я тебе живого верблюда спишу?
- Придумай. Я же знаю, что и куда ты списываешь. Знаю и молчу.
Директор оглядывается на детей и учительницу. Жует нижнюю губу. Морщит лоб.
- Можно купить мертвого верблюда, - говорит он, - и выдать за этого, но ведь это деньги, Иванов.
- Я отдам, - говорит тот. - Приеду и отдам. Ты меня знаешь.
- Уже не знаю, - ворчит директор и уходит.
- Где вы возьмете деньги? - спрашивает учительница у Иванова.
- Не знаю, - смеется тот. - Где-нибудь. Там, где лежат деньги для хороших дел.
Он смеется, и противная боль в груди куда-то уходит. Учительница смотрит на Иванова и никак не может насмотреться. Счастливых, как дети, взрослых она не видела уже давно.