За старицей, заросшей водной растительностью, шла полоска земли с частично уцелевшими пакгаузами, дальше, за большой рекой широко раскинулся старинный, местами сильно разрушенный, город. Сразу за ним начинались пологие холмы, постепенно растущие в размерах и на горизонте переходящие в синюю стену гор, называемых Альпами.
Аккуратные двухэтажные дома вокруг стояли на расстоянии друг от друга, с лепными украшениями вокруг чисто вымытых окон и черепичными крышами. Цветов здесь было много - в уютных палисадниках домов, на клумбах и обочинах дорог и тротуаров, на балконах и подоконниках. Их палитра мягко дополнялась зеленым ковром разных оттенков, состоявшим из коротко подстриженной травы на газонах, яблоневых садов, в которых уже наливались плоды, стен домов и заборов, увитых хмелем и виноградом. Южная часть Штадлау, пригорода Вены, где находился разведбат 4-ой гвардейской механизированной бригады, не сильно пострадала во время апрельских боев и сохранила свое прежнее очарование.
Стояло чудесное и нежаркое, после вчерашнего дождя, утро. Из открытых окон доносился веселый щебет молодых стрижей, уже поднявшихся на крыло и носившихся перед домом. Комбат майор Иваньков сидел в мягком кресле на высокой веранде и молча прихлебывал из маленькой фарфоровой чашки отличный крепкий кофе, приготовленный хозяйкой дома из каких-то ее чудом сохранившихся довоенных запасов. В соседнем кресле, тоже с чашкой кофе в руках, находился его замполит - капитан Глинский, и тоже мрачно молчал, о чем-то раздумывая. Возле распахнутых настежь дверей со стеклянными витражными вставками сверху, вытянувшись, стоял старшина Усенко. Он только что доложил, что рядовой Иннокентий Габышев, находившийся согласно приказу в заслуженном краткосрочном отпуске, в часть не прибыл, хотя контрольный срок истек еще позавчера.
Война недавно закончилась. В расквартированной на северо-востоке Вены бригаде с середины июня тех, кто был на фронте с самого начала, стали отпускать домой на побывку. Таких уцелело не так уж и много, в списке первоочередников оказался и Габышев, якут из небольшого поселка Даппарай. Из личного дела также следовало, что он беспартийный, из крестьян, 1922 года рождения, не женат, имеет два класса образования. Призванный на воинскую службу Олекминским военкоматом в начале мая сорок первого, через месяц он уже оказался в стрелковой части, расквартированной на окраине Тернополя, третьим номером пулеметного расчета.
В первые же дни войны их дивизия попала в окружение. Всего Габышев, как следовало из того же личного дела, в окружениях оказывался четыре раза, последний - в мае 42-го под Харьковом. Из всех он успешно выходил и в плену ни разу не был. Три ранения, все легкие. Из наград - две медали и орден Красной звезды. За несколько доставленных "языков" и неоднократного отличия в боях ничего, кроме устных благодарностей, он не заслужил - "окруженцам" награды давали со скрипом, вычеркивая их из списков. Первую медаль "За отвагу" он получил, только когда летом сорок четвертого после жестокой бомбежки оказался единственным выжившим в траншее на фланге батальона и во время контратаки противника уничтожил точной стрельбой из ППШ до двадцати немцев. Про случай написали в дивизионной газете, тут штабным некуда было деваться.
С орденом же по-другому получилось. В начале января, прогрызая глубокую оборону фашистов на подступах к Будапешту, бригада наткнулась на два хорошо укрытых и исключительно живучих дзота, фланговым огнем перекрывавших все поле возможного наступления. Передний край немецкой обороны за несколько суток многократно был перемешан с землей артиллерией, авиацией и гвардейскими минометами, но при попытках наступать наши войска опять встречались перекрестным пулеметным огнем и снова несли тяжелые потери. Обводной канал не позволял использовать танки, а пехота никак не могла продвинуться вперед под кинжальным огнем.
Несколько групп добровольцев, направленных ночью уничтожить огневые точки противника, погибли. В очередной формируемой группе вызвался принять участие Габышев. Он единственный уцелел, смог доползти до одного из дзотов и закидал его гранатами, чем и обеспечил дальнейший успех действий всей бригады, как говорилось в приказе о награждении. Сначала его хотели представить к "Герою", но потом в штабе решили, что и обычной "Звезды" хватит. "За взятие Будапешта" - его вторая медаль, их дали всем уцелевшим в той страшной мясорубке на улицах старого города.
Так что боец был проверенный, прошедший всю войну с первых дней и до самого конца. Хоть и имел "темные пятна" в биографии в виде попадания в окружение, но в остальном подозрений не вызывал. А тут - чистой воды дезертирство. Отпуск и так дали длительный - с дорогой целый месяц, хотя путь неблизкий, и вряд ли больше недели получится дома пробыть, но и то хорошо. Тут еще что - приказ по бригаде, в отпуске из каждой роты находится не больше пяти человек одновременно. Как кто вернулся, следующий отбывает. Но, если кто вовремя не появился, все отпуска задерживаются до выяснения. Подставил он товарищей своих, нехорошо. И комбата подставил, ему теперь перед начальством и особистами отчитываться. А комбриг, гвардии полковник Лященко крут, ох, как бывает крут! Задумаешься тут...
- Ничего с Габышевым в последнее время такого не было? Ну, странностей каких - не замечал? - спросил комбат у старшины, - Епифанцев еще не появился? Его же кадр!
- Никак нет, товарищ гвардии майор! Все, вроде, в порядке было. Командир второй роты гвардии старший лейтенант Епифанцев в госпитале, товарищ майор! Животом все мучается.
- Ладно, иди, старшина, - устало сказал комбат и, повернувшись к замполиту, спросил:
- Что думаешь, Иван Алексеевич? Докладывать ведь надо по начальству.
Капитану эта история тоже не нравилась - как ни крути, а за дисциплинарные проступки вверенных бойцов ему, как политработнику, в первую очередь отвечать приходится. Тут и так проблем хватает - хоть что делай, а все равно за всеми не уследишь, напьются компанией, уйдут в город, да еще всяких безобразий наделают. Только на той неделе двоих из первой роты пришлось под трибунал отдать - пьяные вломились в какой-то дом и подвернувшуюся австриячку изнасиловали. Так-то спустили бы это дело на тормозах, но местные своим пожаловались, бургомистр на полковника насел - мол, два месяца, как война кончилась, там, в начале, под запарку победителям всякое можно простить, но тут уже беспредел полный. Комбриг отмашку и дал.
- Давай, Василь Палыч, еще пару дней подождем. Поезда задерживаются, ситуации разные бывают. Может, приболел где - с поезда сняли, в госпиталь тоже попал, а?
- Обязаны сообщить в часть. Ну, ладно, ждем. Хотя, нутром чувствую - не так все просто, намылят еще нам шею за этого кренделя, ох, намылят!
Габышев появился через день под утро. Измученный, в рваной одежде, без ремня и сапог, он незамеченным миновал посты и залез в раскрытый оконный проем длинного сарая, приспособленного под казарму второй ротой. Подъема еще не было, но народ уже начинал просыпаться. Пришедший рухнул на колени возле дремлющего на стуле дневального и с отчаянием в голосе стал сбивчиво оправдываться:
- Ребята, простите меня! Виноват, конечно, сильно! Перебрал малёха, напоролся на патруль в Бресте, с поезда, гады, сняли... Опоздал, ребята! Так бы по-всякому давно здесь был! Простите!
Через полчаса он все объяснял уже комбату. Иваньков недоверчиво и въедливо выспрашивал о причинах неприбытия бойца в часть в заданное время, с все возрастающим сомнением делая пометки в блокноте. Присутствовавший Глинский с нескрываемым подозрением смотрел на солдата, задавая вопросы и уточняя детали. Он тоже не мог себя заставить поверить, настолько неправдоподобным был услышанный рассказ.
Со слов рядового следовало, что он, возвращаясь из отпуска, в поезде встретился со своим однополчанином. Тот возвращался из госпиталя в свою часть. Они в сорок первом под Вязьмой вместе выходили из окружения. Ну, как такой случай не отметить? Ехали в теплушке. В Бресте его друг пересаживался на другой поезд, шедший в Померанию. Габышев захотел промяться и тоже спрыгнул на перрон. И тут же налетел на патруль. Как ни уговаривал, чем ни пытался откупиться - не получилось. Старшим лейтёха зеленый был, только с училища, выслуживался, гнида... Документы забрали, вещи и ремень в каптерку, его - в камеру. К утру протрезвел, понял, что дело плохо, ребят-то своих подводит. Попросился в туалет - тот во дворе был. Сопровождал молодой сержантик, стукнул он его несильно и через забор. И - ходом, ходом...
- Так, Габышев! Ты не мути тут! И дуру не гони! Где Брест, а где мы? Ты вообще как без документов пол-Европы прошел, да еще и языков никаких не зная? Патрули же кругом! А как в часть попал? Откуда ты дорогу-то сюда узнал? По звездам, что ли, двигался? Ты же до войны из своего улуса никогда никуда не выезжал! Да и как, как можно пешком за пять дней почти тыщу вёрст пройти? Четыре границы пересечь? По лесам сейчас кто только не скрывается. Облавы везде, без пропуска никуда, контроль на каждом шагу, ну, невозможно это, не-воз-мож-но!!
Габышев кивал головой и соглашался - да, мол, трудно пришлось, по всякому в пути было, где-то и по звездам двигался. А так - по интуиции, знаю, мол, что вон в ту сторону надо и все тут. Он же охотник, всю жизнь в тайге, направление держать с детства умеет. Да и не везде пешком, несколько раз в кузов попутных грузовиков забирался, однажды и на поезде сколько-то получилось проехать. Река большая на пути встретилась, на мосту шмон - не просочиться никак. Машины все досконально проверяют. Час сидел в кустах, понял - не пройти, заметут. Пришлось найти обломок доски и вплавь, там сапоги и утопил, широкая река была, а плавать он не особо. Вот как-то так и дошел.
Хочешь, не хочешь, а все же пришлось ставить в известность начальство - уж больно неординарный случай оказался. Из штаба бригады позвонили в комендатуру Бреста. Ответили, что да, был такой. Сняли с поезда пьяного. Пять дней назад сбежал. Вещи, документы у них. Все подтверждалось.
Дело дошло до штаба армии. Оттуда в батальон прибыла целая группа особистов в сопровождении десятка солдат с синими околышами и автоматами наизготовку. Командовал у них ничем не примечательный тип с цепким взглядом и погонами майора госбезопасности, что по существующему положению соответствовало армейскому званию полковника. Приезжие чувствовали себя хозяевами, заняли две комнаты в доме, бесцеремонно вытурив оттуда старшину со всем его хозяйством, впрочем, предварительно для проформы спросив разрешения комбата. Они подключили к линии привезенный с собой телефонный аппарат, куда-то постоянно звонили, что-то уточняли, не особо обращая внимание на офицеров разведывательного батальона, в расположении которого оказались. Допросы снова возобновились и тянулись двое суток, практически непрерывно, днем и ночью.
Вконец затосковавший и смертельно хотевший спать Габышев отвечал осторожно, стараясь как можно меньше вдаваться в подробности, на которых его и пытались подловить спецы из "СМЕРШа". Те спрашивали уже не только про этот последний невероятный маршрут, но и досконально выясняли все события его недолгой жизни и самые мелкие детали его предыдущих выходов из окружения. Маленький якут давно понял, что влип конкретно и, видимо, ничего хорошего для себя уже не ждал.
Наконец, после затяжного ночного допроса, рано утром Габышева отпустили с приказом отдыхать. Вокруг казармы, где он тут же заснул, расположились несколько автоматчиков. Особисты закрылись в одной из комнат и долго что-то обсуждали, периодически куда-то звоня по телефону, опять уточняя и согласовывая какие-то детали.
Вечером попавшего в переплет рядового снова привели к майору-чекисту. Тот молча некоторое время пристально разглядывал Габышева, потом закурил, встал, обошел стол, похлопал его по плечу и добрым голосом по-отечески сказал:
- Иннокентий, слушай меня внимательно. Сейчас тебе выдадут ремень, новые сапоги и офицерский сухпай. И все, что ты хочешь, можешь просить, кроме оружия. Твоя задача - за десять дней вернуться в Брест и явиться в комендатуру. Не сможешь - трибунал за дезертирство я тебе обещаю. Десятка лагерей в лучшем случае. Сможешь - ждет тебя, Кеша, трудное, но интересное будущее, скучно точно не будет, и твои дети станут гордиться своим отцом. Но учти, есть одна тут загвоздка - когда сюда ты шел, никто про тебя ничего не знал. А туда пойдешь - все армейские отделы контрразведки, все комендатуры, все войска НКВД будут подняты с единственной задачей - поймать тебя. У них будет твоя фотография, полное описание и перспектива немедленного получения орденов и повышения звания всем, кто сможет тебя взять - живого или мертвого. Понятно?
- Так точно, товарищ майор! Постараюсь дойти.
- Постарайся! Это важно, и не только для тебя!
Через час с вещмешком за спиной скиталец ушел в ночь, провожаемый взглядами особистов и офицеров разведки. Прошла неделя, две, месяц. Никаких известий о рядовом Габышеве в батальоне так и не появилось.
В начале сентября попав по делам в центр города, комбат Иваньков столкнулся в коридоре штаба армии с приезжавшим тогда майором. Они остановились, поздоровались. Майор достал пачку папирос, предложил, они закурили. Поговорили о погоде, о замечательной игре актеров в оперетте "Веселая вдова", шедшей в это время в театре "Ан дер Вин", последних новинках литературы и собрались расходиться.
Уже попрощавшись и сделав пару шагов в сторону, особист вдруг повернулся к Иванькову и сказал:
- А ведь молодец твой Габышев! Талант, ничего не скажешь - дошел ведь до Бреста! И еще далеко пойдет! - подмигнул он комбату и быстрым шагом направился дальше по коридору.