Аннотация: О послевоенном детстве.Дети вынуждены играть в игры взрослых.
МНЕ ОН НЕ НРАВИТСЯ
Нике было 4 года. Она жила у бабушки в Тбилиси. Папа учился в Ленинграде. Мама только уехала к нему, и пока они сами не устроились с жильём, не могли забрать ребёнка.
Бабушку Ника обожала. Бабуля Маня была добрая, ласковая и такая уютная, что можно было уткнуться ей личиком в передник и сладко заснуть. Ника чувствовала, что её любят, и главное какая-то защищённость от внешнего мира.
А мир этот был суров. Времена были тяжёлые, послевоенные. Шёл 1947 год.
Еды было мало, было голодно. Но бабушка находила чем любимицу покормить, хотя в основном это была кукурузная каша, изредка картошка.
А самое вкусное лакомство было на вечер - чай с самодельными конфетками из сахарина. Ника любила смотреть, как бабушка колет красивые гроздья сахарина маленькими щипчиками. Ей щипчики не давали, чтобы она не порезалась. А как Нике хотелось самой раскромсать прозрачный кристалл! Прозрачные гроздья сахарина так и остались каким-то волшебством и врезались в память ей на всю жизнь.
И ещё печка-буржуйка, в которой весело светились ярким огоньком поленья, и бабушка время от времени подкладывала дровишки, а печка жадно и быстро их съедала. Было уютно сидеть у бабушки на коленях, слушать, как потрескивают дрова в печке, и изредка падают на пол маленькие искорки и тут же исчезают. Успевай только заметить. А бабушка рассказывает, как и положено бабушке, сказки. Сказки эти Ника запомнила на всю жизнь, потом рассказывала своим детям и внукам.
Они были о добре и зле, и заканчивались словами: "С неба упало 3 яблока: одно мне, другое тебе..." А вот кому третье Ника не запомнила. Главное, что ей и бабушке оно досталось, хоть и понарошку.
Яблоко ведь тоже было редкостью, и она спрашивала:
- А где они эти яблоки?
- Будут, - отвечала бабушка.
А когда яблоко появлялось, это было настоящим праздником. Ника никогда не видела, чтобы бабушка ела яблоки. Бабушка говорила, что своё яблоко уже съела, когда Ника спала. Ника пыталась с бабушкой поделиться, но тщетно.
Позже, когда Ника поехала к маме с папой в Ленинград, настоящим сокровищем был крохотный шоколадный шарик в золотой фольге, который ей мама купила в Елисеевском гастрономе. Послевоенный Ленинград после блокады хорошо снабжался продуктами. Сколько красивых и больших шариков там было в разноцветной фольге!
Но мама смогла позволить купить только такой. Это было баснословно дорого, ведь он не был полый, как сейчас продают шоколадные фигурки Снегурок, Дедов Морозов, зайчиков. В последнее время и разноцветные шоколадные шарики появились. Их можно вешать на ёлку и не разберёшь, где игрушка, а где шоколадка, но они полые, а тот был из цельного шоколада.
Мамы и папы снова стали вешать на ёлку шоколадные шарики и конфеты. Дети любят лакомиться ими, но вот особой радости у них нет. И мандаринок и шоколадок теперь полно везде. Ведь это всё доступно, если есть деньги.
А в те послевоенные времена это такой редкостью, что запомнилось навсегда.
Запомнился и Дед Мороз, на самом деле это была единственная у Ники гуттаперчевая кукла Катя. Её одели в ватную шубку, и она была самым лучшим Дедом Морозом.
Тогда электрических гирлянд не было, ёлку украшали свечами. Однажды одна свеча упала, и шубка Деда Мороза загорелась. Кукла получила травму, образовалась на ножке дырка, напоминающая о происшествии. Но Ника всё равно любила свою куклу, ведь она была у неё единственная. Как-то раз Никин дядя подарил ей настоящее сокровище - фарфоровую куклу, у которой была красивая причёска, шёлковое платье, глазки открывались и закрывались, а главное она говорила "мама". На то время ни у кого такой куклы не было.
Ника вышла во двор, хотела поделиться своей радостью с подружками. Тут за ней погнались мальчишки, чтобы отобрать куклу. Ника упала и кукла разбилась. Это была настоящая трагедия для девочки. Она горько плакала. Так что Катя осталась её подружкой до самой школы. Других кукол, да и игрушек не было. Настоящей находкой считались фантики от конфет, а уж если попадалась фольга на конфетке, то это была большая радость.
Нике было всего 4 года, когда в один вечер кто-то постучался к ним в дверь.
Бабушка открыла. На пороге стоял какой-то чужой дядя. Нике он не понравился сразу. Кепка у него была надвинута на самые глаза так, что их не было видно. Воротник пальто приподнят, часть лица его была скрыта.
Он уселся на стул, взял с полки без разрешения семейный альбом и начал Нику расспрашивать о том, кто на фото, как их зовут. Ника отвечала правду до тех пор, пока тот неприятный тип не ткнул своим обуглевшим и, пахнущим дешёвым табаком пальцем, в фотографию красивой, молодой женщины.
Ника привыкла заглядывать маме в глаза, и свои глазки показывать. Мама учила говорить всегда правду и проверяла, смотрят глазки прямо или "шатаются", как говорила мама. Ника не моргая смотрела маме в глаза и говорила: "Видишь мамочка, не "ташаются", я правду говорю".
В это вечер ей пришлось соврать, уж очень не понравился этот дядя ей.
"Не знаю" - сказала Ника. Она видела, как бабушка напряглась и вся замерла.
Ребёнок соврал первый раз. Она своим детским чутьём поняла, что нельзя этому дяде говорит про эту тётю.
Потом, когда Ника подросла, как-то раз разглядывала этот альбом, увидела ту самую фотографию, спросила у бабушки "А где Злата?" И тут бабушка ей рассказала, что Злата умерла в советском лагере для политических заключённых. И вся вина её была в том, что её родители были родом из Чехии, а значит шпионка. В детстве она знала Злату, и помнила её такой весёлой и доброй. Девушка была с золотыми, как солнце, волосами, и имя Злата ей очень подходило. И ещё Ника слышала, как взрослые шёпотом рассказывали, что Злату посадили, но куда и как ребёнок не понимал. Но одно было ей понятно: произошло что-то неладное и об этом лучше никому не рассказывать.
И как же надо было так не понравиться четырёхлетнему ребёнку, чтобы он соврал первый раз и интуитивно не выдал семейную тайну агенту НКВД,