Аннотация: Обновление от 13.02 Кусочек пока небольшой. Длинная получилась неделя. Почти в месяц длиной :) Спасибо всем, кто дождался. Ставьте оценки, пишите комментарии
Глава 8
Проснулась я под вечер, с тяжелой головой, словно накануне излишне много выпила. Подул легкий ветерок, и парус расправили, с ним управлялся Камиль, а Гарнс устроился рядом со спящим Браном. Я приподнялась на локте, огляделась и снова откинулась назад, пытаясь вернуть хотя бы дремоту если не сон, но не могла найти даже сколько-нибудь удобного положения. Судя по всему, я спала, свернувшись калачиком на рыболовных сетях на корме, потому что центр лодки занимал лежащий Бран . Судя по тому что берег все еще виднелся по правому борту лодки, совсем далеко в море ринийцы выходить не стали и двигались медленно вдоль сурамского побережья на восток. Тут и там виднелись светлыми лоскутками паруса других лодок. А за спиной, горел закат, заливая все вокруг багровым, тревожным ,словно кровавым светом и в нем мне чудилось нечто зловещее.
Ринийцы молчали, я тоже. Делать было решительно нечего, и как это часто бывает от вынужденного безделья, мысли мои хаотично зароились в голове, выталкивая одна другую.
Я усвоила не так много жизненных уроков, но один мне пригождался раз за разом: любую, даже самую сложную задачу можно разложить на простые. Сложное действие разобрать на маленькие. Это займет больше времени, это окольный путь, но если другого нет...
И я принялась раскладывать и сортировать свои мысли, свое понимание происходящего.
Итак, во-первых, ринийцы не просто не любят Фарсис, но и находятся в прямом противостоянии с ним, во-вторых, судя по силам, задействованным на поимку ринийцев даже в Сураме, тут столкнулись либо большие деньги, либо большая политика, а скорее всего и то, и другое, ибо, как правило, они связаны. И что это значит? Только одно - я попала прямо в середину игры между моей родной страной и Ринией, как рыбка в сеть. Причем, боюсь не на той стороне, на которой хотел бы.
С другой стороны, самым ценным членом нашего маленького отряда, похоже, является Бран - если бы это было не так, Гарнс и Камиль не стали бы дожидаться его, в крайнем случае, оставили бы его выздоравливать в Сураме, а сами бы уехали. Значит, именно Бран представляет главный предмет охоты. Причем, не сам по себе, иначе бы, напавшие на дом не пытались убить его, и не искали что-то еще. Скорее всего, у Брана есть нечто особое, записи, быть может, или какой-то предмет, представляющий невероятную ценность, стоящую таких затрат. Или знания. Сомнительно, что после пребывания на рабовладельческом корабле у него могло остаться нечто ненайденное. Тогда понятно, почему его стремились убить, так он никому ничего не расскажет. Некоторые знания лучше хоронить. Или, может быть, он спрятал нечто в Фарсисе и потом вернется за этим, и только он знает где. Но тогда непонятно почему мы удаляемся от Фарсиса, а не возвращаемся в него. Я запуталась. Опять. Что-то мелькало на границе сознания, но я не могла сформировать свои смутные ощущения в слова.
Может показаться странным, почему я думала больше о причинах поступков, чем о своем освобождении, но тут как раз мне все было понятно. И не только потому, что я дала слово не сбегать. Просто, столкнувшись с реальностью, я вдруг поняла, что слово мое, неподкрепленное доказательствами, немногого стоит. Но и доказывать что-то опасно. Раскрыть свое инкогнито, означало дать Ринии много очков в этой странной игре, даже в таком положении я оставалась принцессой и обязана была думать в первую очередь о судьбе своей страны. Придется мне и дальше оставаться Августиной, хотя, кажется, Бран раскусил мою ложь, пусть и не зная, кто я на самом деле. Оставаясь Августиной все что я могла плыть по воле волн. 'Не сопротивляться шторму', - вот как это называлось в Фарсисе. Часто, после сезона бурь побережье в некоторых местах бывало усеяно как обломками, так и целыми предметами самого разного вида и назначения. У нас верили, что уцелевшие вещи покорялись шторму, а не боролись с ним. Я сейчас была такой же вещью, желающей уцелеть.
И я ни на секунду не усомнилась, что ринийцы находятся на государственной службе. Было в них нечто такое, что выдавало в них людей 'служащих', принесших присягу. В них не было 'разболтанности', волницы, присущей авантюристам всех мастей. Интуиция подводила меня редко. Мама говорила, что это потому, что у меня 'чистый' взгляд, какой есть у детей и у простодушных людей. Хоть какой плюс, раз уж я не светоч разума.
Что меня смущало, так это отношение ринийцев ко мне и мое собственное отношение к ним. Тут все было сложно. Гарнс, кажется относился ко мне с неким пониманием и сочувствием, но не стоило этим обманываться, в случае чего он способен и на жесткие меры. Я не сомневалась, что в случае необходимости, рука его не дрогнет от жалости. Камиль, хоть и пытается показать, как он меня ненавидит, скорее относится ко мне с досадой, словно к помехе, замедляющей движение и создающей проблемы. А вот Бран - да, его ненависть ко мне как раз настоящая, чистая и незамутненная, просто потому, что я фарсисска. И чем больше он приходил в себя, тем сильнее эта ненависть ощущалась. Кажется, он не помнил о нашей встрече на корабле, или не связывал меня с ней. Да я бы тоже себя не опознала в том чучеле. А вот я не могла найти в себе ненависти к ринийцам. Разумно опасалась, злилась на них, но ненавидеть не могла, потому что в чем-то даже понимала. Они не были плохими людьми, просто мы столкнулись не в самых удачных обстоятельствах.
Пока я размышляла, солнце уже почти село и лодки, все как одна пришли в движение, стали поворачивать к берегу, словно ведомые неведомой рукой.
- Дневной лов кончился, - сообщил Камиль. - Если сейчас повернем к берегу, не вызовем подозрений.
- Стоит пройти еще немного, - не согласился Гарнс. - Дальше будет лес.
- Как знаешь.
Когда берег, наконец, стал приближаться, развлечения нам подкинул Бран. Он вдруг застонал во сне и метнулся, словно намереваясь перекинуться через борт лодки в море. Гарнс среагировал и удержал его в захвате, но в результате чуть сам не выпал за борт вместе с ним. Понадобились совместные усилия всех троих, чтобы удержать Брана на месте. Хотя держали его больше мужчины, я скорее придерживала голову, чтобы он не повредил себе что-нибудь.
Скрутив Брана, Гарнс для надежности чуть ли не уселся на него сверху и похлопал его по щекам:
- Давай, просыпайся, парень. Ты нам тут очень нужен.
Бран проснулся и застонал уже осмысленно:
- Ты мне на руку сел
- Не будешь больше прыгать за борт? - спросил Гарнс. Вполне серьезно, кажется.
- Нет, - хмуро отозвался Страшный, - но на берег надо.
Гарнс, видно, неплохо представлял наше местонахождение. Как раз к темноте мы пристали к берегу, сразу за неширокой полосой камней и песка начинался сосновый лес - редкость для Сурама.
Камиль и Гарнс дружно выпрыгнули из лодки и подтащили ее поближе к берегу. Мы выгрузили сумки, одеяла, а потом помогли выбраться и Брану. Мне показалось, что на лице его мелькнула досада, но от помощи он не отказывался. За то время пока я ухаживала за ним, я узнала его пусть и не хорошо, но достаточно для того чтобы понимать - он устал и держится все на том же упрямстве и силе воли. Слишком резким был переход от многодневного лежания к бесконечной езде. Да и до этого он был весьма потрепан и не успел восстановиться. Я подошла поближе и подхватила его за талию, разрешая ему опереться на меня, что он и сделал. Хотя мне показалось что даже так, нуждающийся в опоре, он старался почти не прикасаться ко мне, словно одно то, что я была фарсисской делало меня нечистой.
Пока мы стояли, ринийцы вытащили лодку на берег полностью. Ночной прилив только начался и оставлять лодку на месте означало утром проснуться без нее. Для двоих мужчин работа была тяжела, но они справились. От Гарнса я другого и не ожидала, он был похож на человека, который будет стоять насмерть и при случае даже подопрет плечами небесный свод. А вот Камиль меня порядком удивил: он хоть и растерял свои аристократические манеры, ругаясь сквозь зубы такими словами, что даже команда 'Красотки' его бы заслушалась, но свою часть роботы делал честно.
Закончив с лодкой Камиль подошел ко мне и перехватил из мои рук Брана, который наваливался на меня все сильнее и сильнее. И я, и он выдохнули с немалым облегчением: еще пара минут, и мы бы завалились прямо на камни, покрытые редкими и тонкими островками песка. Гарнс подхватил самую тяжелую сумку из поклажи и исчез в лесу. Вернулся минут через десять, сообщив, что нашел место для ночлега. Камиль по-прежнему вел Брана, а я и Гарнс несли оставшиеся сумки. До полянки и впрямь оказалось недалеко.
Костер не разводили - по большей части для того чтобы не привлекать внимание. Хоть и в лесу, но мы были недалеко от берега, а в ясные ночи огни видно далеко. Даже если Сафир полностью на стороне ринийцев, нас все равно ищут, а не нас, так браконьеров и развести костер, равносильно тому, что прислать приглашение с местом и временем встречи. Говорили мы тоже немного, просто чтобы не молчать совсем. Мы поужинали всухомятку холодным вяленым мясом и лепешками, еще не успевшими зачерстветь. А потом Гарнс принес воды из протекавшего неподалеку ручья, заодно наполнив все освободившиеся фляги. Ручей, кстати, обнаружил Бран, услышав плеск воды. Отсутствие зрения, похоже обострило все остальные органы чувств ринийца.
Ночь опустилась совсем и теплые одеяла из верблюжьей шерсти оказались весьма кстати. Я завернулась в свое и попыталась уснуть, но не хотелось. Я неплохо выспалась днем, в лодке. К счастью, совсем не обгорела. Для девушки из прибрежной страны у меня была счастливая кожа - светлая, но почти не реагирующая на солнце. Я не становилась ни бронзовой, ни черной от солнца, как большинство фарсиссцев, ни краснела, как несчастливое белокожее меньшинство. Если долго находиться на солнце кожа моя приобретала едва заметный золотистый оттенок и все. Припудриться, и не заметно будет. Словом, спать мне не хотелось, зато захотелось по другой естественной нужде. Я выпуталась из одеяла и поднялась на ноги, нашаривая свои сапоги.
- Куда-то собралась, фарсисска? - прозвучал шепот справа от меня.
Но я вздрогнула как от крика. Не думала что кто-то из ринийцев, окажется так близко от меня.
- Нет.
- Да что ты говоришь, - удивился наигранно Бран, и теперь в голосе его слышалась ехидца. - Просто захотелось размять ночью ноги? Подсказать в каком направлении дорога?
- Не надо, - отозвалась я сдавленно. - Я вернусь через пять минут.
Кажется, до него дошло, зачем я поднялась, он отчетливо хмыкнул и не стал мне препятствовать.
Я вернулась и правда быстро - ночной лес не самое дружелюбное место. Да и далеко я отходить не стала, разумно опасаясь не найти обратной дороги. За это время глаза несколько привыкли к темноте, и я уже отчетливо различала силуэт сидящего Брана на фоне неба и лежащих рядом ринийцев. Я завернулась в свое одеяло, так что наружу торчал только нос, но ложиться не торопилась.
- Почему не спишь? Болит что-то? - спросила я вовсе не надеясь на ответ, а просто чтобы разбавить молчание.
- Нет, - досадливо ответил Бран.
Кажется, собеседнику в моем лице риниец был не рад. Мы просидели некоторое время в неловком молчании. И я очень удивилась, когда Страшный сказал:
- Поговори со мной, фарсисска?
- О чем?
- О чем угодно, - отозвался он напряженно. - Просто говори. Заглушай голос моря.
Я испугалась, что он сейчас снова рванется в сторону воды, как несколько часов назад.
- Может быть, разбудить Гарнса или Камиля?
- Не стоит. Днем им грести. Ты будешь следить за мной фарсисска.
- Почему ты не зовешь меня по имени? - спросила я , просто чтобы поддержать диалог.
- Потому что это не твое имя, - отозвался мужчина уверенно.
- Отчего ты так решил?
- Оно не идет тебе, - отозвался риниец после короткого молчания. - Твое имя должно перекатываться на языке как волна.
- Может быть у моих родителей просто нет слуха.
Резкий каркающий звук я решила считать смешком.
Чтобы не разбудить Гарнса и Камиля, мы говорили шепотом, придвинувшись почти вплотную друг ко другу. Особенно громко плеснула волна, вслед за ней налетел порыв ветра принося запах водорослей, соли и не остывших еще камней, и я ощутила, как риниец вздрогнул всем телом, а потом вцепился в мою руку, повыше кисти, кажется, даже не вполне осознавая это и опять дыша как загнанный зверь.
- Какая твоя любимая еда? - спросила я. Собственный голос казался мне ломким и неправильным. Но надо было отвлекать его от моря, а глупый вопрос был единственным, который вертелся на языке. - Мне вот нравится свежий хлеб с козьим сыром. Жаль только, что я редко его ела. Так что тебе нравится. Бран скорее вытолкнул сквозь зубы, чем сказал:
- Почему?
- Что почему?
- Почему ты редко ешь хлеб и козий сыр? Твоя семья настолько бедна?
- Нет, просто мама считает, что это грубая, крестьянская еда, которую не пристало есть благородным девушкам.
- А я люблю пирожные. Воздушные, с кремом.
Я так удивилась, что забыла бояться бегства Брана в сторону моря.
- Почему?
- Меня воспитывали строго. Сладкое только по праздникам. Да и того часто лишали в качестве наказания. Думал, что когда вырасту, буду покупать сколько захочу. Но оказалось, что мужчинам несолидно людить сладкое. Да и в море пирожные не ловятся.
За подобным разговором мы просидели полночь. Неожиданно риниец отпустил мою руку и произнес почти спокойно:
- Все. Отлив. Дальше будет легче. Можешь спать, маленькая фарсисска.
- Спокойной ночи, - отозвалась я.
Утром я обнаружила на руке у себя довольно четкие синяки в тех местах, где сжимали меня пальцы ринийца.
Мы не стали задерживаться в лесу. Снова погрузились в лодку и отправились дальше прежним курсом, вдоль береговой линии. Причем, находясь на берегу рядом с Браном, я имела возможность с некоторым злорадством наблюдать, как ринийцы тянут лодку по каменистому берегу, освобожденному утренним отливом.
Жизнь опять вошла в колею, если так можно выразиться про людей, бегущих от преследования в неизвестность и не знающих, встретят ли они живыми завтрашний день. Я имею ввиду лишь, что мы двигались привычным заведенным распорядком. Вставали на рассвете, и плыли вдоль берега со всей возможной скоростью. Если был ветер - поднимали парус, не было, Гарнс и Камиль гребли попеременно. Мне весел не давали, но не из жалости, и не от снисхождения к женскому полу, а потому, что это значительно снизило бы скорость. Для меня весла были неподъемными неповоротливыми бревнами. Поэтому я днем либо отсыпалась, либо следила за Браном, который предпочитал спать днем. Самое опасное время приходилось на пик приливов - полдень и полночь, в остальное время мужчина хорошо себя контролировал. Днем всегда был рядом кто-то из ринийцев. А ночь мы проводили на берегу. К тому же полуночные разговоры вошли у нас в привычку. Мы продолжали говорить большей частью о пустяках. Но я сумела найти ответы и на несколько важных вопросов. Я понимала, что передвижение по суше значительно замедлило бы наш ход, но ведь так было бы безопаснее.
- Есть вещи, важнее чем жизнь, фарсисска.
Ответил мне на это Бран.
Но не надо думать, что все было мирно и тихо. В путешествия такого рода люди, даже не желая того, узнают друг друга. Выявляются все привычки, кто неряха, кто лентяй, кто силен духом. Трудно скрыть что-то, когда каждый знает не только что ты ешь, сколько ты спишь, и что говоришь, но и как громко ты дышишь и даже, как часто ты справляешь нужду. Словом, мы узнали друг о друге многое, в том числе ринийцы рассмотрели мою внешность, на которую в Сураме обратили мало внимания. И если Гарнс остался равнодушен, то Камиль стал проявлять ко мне повышенное внимание. Вполне однозначное и как раз такое, какого мне хотелось бы избежать. Не то чтобы он делал нечто вызывающее, но только потому что недоставало уединения и сил после целого дня напряженной гребли. Даже так он умудрялся то дотронуться до колена, то словно ненароком коснуться плеча или шеи и улыбался при этом весьма... неприятно. А когда он вечером протягивал мне кусок лепешки, то мне хотелось подхватить его так, чтобы не коснуться его пальцев.
Я понимала, как только обстановка станет лишь немного спокойнее, риниец перейдет и к более решительным действиям.