"ПИНГВИН" И СИРЕНА

     Дымов любил ощущение одиночества и покоя во мраке.  Раскинув  руки,  он
лежал  на  воде  и  лениво  наблюдал  за  колыханием бледных пятен на тёмном
потолке бассейна.  Прозрачная пустота окружала Дымова со  всех  сторон  -  и
сверху,  и  снизу.  А  ещё  стояла  гулкая тишина,  лишь изредка прерываемая
вибрирующим эхом падения водяных капель.
     Почти как в Пространстве - во время свободного дрейфа.
     Только здесь,  в  отличие  от  Пространства,  можно  было  расслабиться
полностью.  Не  нахлынет  одинокая  гравитационная  волна  - последний вздох
взорвавшейся невесть когда и неизвестно где сверхновой.  Не обдаст внезапным
жаром  рентгеновская  вспышка  на близком светиле.  Не замутит взор бродячее
облако наэлектризованной межзвёздной пыли.
     Можно было  лежать,  забыв  обо  всём  на свете,  и бездумно смотреть в
потолок.
     И вдруг прозвучал вызов.  Коротко пискнул  коммуникатор,  вживлённый  в
мочку уха, и бесплотный голос киберсекретаря прошелестел:
     - Эдуарда Дымова вызывает Аристарх Зиббе.
     Ощущение стремительно испаряющейся безмятежности было сродни физической
боли.  Дымов сморщился,  помедлил несколько мгновений, потом перевернулся на
живот и неторопливо поплыл к бортику.
     Странный это был вызов.  Неожиданный. Неурочный. "Олицетвористам" после
рейса положены были двое суток отдыха и реабилитации,  как минимум.  А Дымов
только утром вернулся с Базы. Отвозил домой группу пассажиров - инспекторов,
осчастлививших Станцию очередной проверкой. Третьей за последние два месяца.
     Повертевшись пару минут в  потоках  горячего  ветра,  Дымов  оделся  и,
ощущая себя неприятно рыхлым и тяжёлым,  побрёл к лифту, ведущему на верхние
ярусы.  Надо бы ещё часик  поваляться  в  бассейне,  вечером  принять  сеанс
волнового церебромассажа,  завтрашний день посвятить мышечному тонусу...  Но
раз уж вызывают,  а вызывают без нужды редко,  надо идти.
     Подле прозрачной  стены-иллюминатора,  загораживая   широкими   спинами
болотисто-бурый  шар  Новой  Амазонии,  торчали ребята из пилотажной группы.
Вполголоса обсуждали варианты манёвров в плотных слоях атмосферы. Обменялись
с Дымовым рукопожатиями.
     - Шеф требует к себе,  - удручённо проинформировал Дымов.  - Никто не в
курсе, чего это вдруг?
     Пилоты синхронно пожали плечами и покачали головами.
     - Впрочем,  - почесал нос один из них.  - Пока тебя не было,  Серёга на
"ракушке" приволок снизу,  с планеты,  какую-то хреновину.  Контактёры  даже
никому посмотреть не позволили,  сразу утащили к себе в лабораторию, а через
час Серёга эту же железяку-каменюку назад повёз.
     - Не эту же,  - поправил второй.  - Другую. Очкарики молекулярную копию
хреновины изготовили, её-то на место и вернули. А оригинал, вроде бы, третий
день изучают.  Весь лабораторный ярус перекрыли,  никого не пускают.  Едят и
спят там же.  Выглядывают наружу,  только если надо со  склада  какой-нибудь
прибор забрать. Злые, неразговорчивые, видать, что-то не ладится.
     - А у них, вообще, с самого начала хоть раз что-нибудь получилось?
     Пилоты цинично  ухмыльнулись.  Перманентные неудачи контактеров служили
притчей во языцех.  Впрочем,  как и пробуксовка работы планетологов вкупе со
сплошными разочарованиями биологов.
     Всем было ясно:  комплексная экспедиция на Новую Амазонию медленно,  но
верно  превращалась  в  дорогостоящий  и  длительный,  растянутый  на многие
месяцы,  - пшик.  Запах чемоданного настроения в коридорах и отсеках Станции
ощущался вполне явственно.

     - Послушайте, Дымов...
     Профессор Зиббе,  научный  руководитель  экспедиции,  поднял на Эдуарда
взгляд.  Лицо у него было серое,  глаза воспалённые - с красными прожилками.
Похоже,  последнюю  ночь  он  не  спал.  Да и предпоследнюю тоже.  За спиной
профессора,  на стене кабинета, полыхали экраны с картами и схемами - не два
-три,  как обычно, а не меньше десятка. В стеклянной глубине крышки рабочего
стола мерцали столбцы цифр.
     - ...Есть   важное   задание.   Надо  отвезти  на  Плутон,  в  институт
субатомного анализа,  один...  гм...  объект.  И сделать это  срочно,  очень
срочно. Я в курсе, вы только что вернулись из предыдущего рейса, но...
     Профессор сделал паузу. Дымов вежливо молчал. Он вдруг увидел, что этот
энергичный и уверенный в себе человек,  в совершенстве овладевший искусством
убеждения и подчинения, теперь боится. Боится возможного отказа.
     - ...Разумеется,  работа  будет  оплачена по повышенному тарифу.  Кроме
того,  по возвращении мы предоставим вам отпуск.  Если пожелаете, конечно...
     Интересно, размышлял  Дымов,  что  это  за  объект повышенной важности?
Такое впечатление,  что на нём свет клином сошёлся.  Нет,  не свет, конечно.
Судьба экспедиции.  Нашей, российской. Первой за многие десятилетия и, очень
похоже, что последней.
     Зиббе пробивал  многомиллиардный  грант  на исследования Новой Амазонии
шесть лет,  размахивая распечатками  результатов  дистанционной  разведки  и
мутными   голограммами  с  камер  разбившегося  "пескаря".  Обещал  открытие
биосферы на небелковой  основе,  россыпи  долгоживущих  трансактиноидов,  и,
главное,  контакт с высокоразвитой гуманоидной цивилизацией...  Увы,  ничего
кроме протеина во флоре и фауне Новой  Амазонии  обнаружено  не  было,  кора
содержала   типичные   для  землеподобных  планет  элементы  в  традиционных
пропорциях.  А обитатели,  столь  похожие  внешне  на  людей,  оказались  не
разумнее мартышек.  Природа пошутила,  снабдив их крупным мозгом и развитыми
пятипалыми конечностями.  Огня новоамазонцы  не  знали,  орудиями  труда  не
пользовались,  речью  не владели.  Качались на лианах,  грелись на солнышке,
поедали калорийные плоды и совокуплялись. Всё.
     В принципе,  Дымову  должно было наплевать - продолжится ли экспедиция,
или её свернут. Опытные "олицетвористы" нарасхват. Проще простого устроиться
на  грузовоз - платят столько же,  а рейсы по жёсткому графику.
     Можно прямо сейчас сказать профессору "нет", и никто не осудит. В конце
концов,  виноват в провале экспедиции тот,  кто "взялся за гуж",  а в  итоге
оказался  "не  дюж".  А  ещё  клерки  из Роскосмоса,  не пожелавшие выделить
средства на пару-тройку разведавтоматов взамен разбившегося "пескаря".
     - ...Всё зависит от  своевременности  доставки,  слышите,  Дымов?  Надо
успеть в течение двадцати часов, ну, максимум, суток...
     Профессор бубнил что-то ещё,  убеждал в крайней  важности  задания,  но
Дымов уже не слушал.
     - Ладно, - сказал он, перебив осёкшегося профессора. - Я согласен.
     И сразу же пожалел о сказанном. Потому что "в течение суток" - это было
серьёзно. Это было тяжело. И очень опасно.

     - На вашем месте,  - пробурчал врач,  прижимая остро пахнущую  ватку  к
следу  инъекции  на  Дымовском  плече,  -  Я бы поспал часиков шесть,  потом
ультразвуком помассировал гипоталамус. И только после этого - в рейс.
     - Спасибо  за совет.  Отдохнём попозже,  но делать это будем сильно,  -
попытался отшутиться Дымов.
     Он всё   ещё   пытался  убедить  окружающих,  да  и  самого  себя,  что
единственной причиной, по которой согласился на тяжёлый и опасный рейс, было
желание  отдохнуть  на  какой-нибудь  курортной  планете.  Недельки  три  на
ослепительно-белом песке под ослепительно-голубым  небом.  С  длинноногой  и
полногрудой блондинкой.
     Хотя в глубине души,  где-то там,  под  заскорузлой  коркой  привычного
цинизма,   ворочалась   слепой  личинкой  обыкновенная  жалость.  Жалость  к
смертельно уставшему человеку,  который поставил на кон огромный кусок своей
жизни  - и был близок к краху.  А ещё тревога за судьбу общего дела.  Как же
так:  собрались вместе,  работали, старались... вдруг всё бросить и поскорей
забыть? Когда до победы, возможно, один шаг?
     Дымов прогромыхал по железному полу в ангар,  напоминавший колонный зал
в  недрах  какого-то  огромного  дворца  или  храма.  Тянуло  сухим озоновым
ветерком.   Тридцатиметровый   "пингвин"    возвышался    меж    серебристых
полусферических "ракушек",  словно Гулливер среди лилипутов.  Над его острым
носом, на крышке стартового колодца, уже перемигивались огни готовности.
     - Дымов?  -  крикнули  издалека.  -  Идите  скорей.  Заправка окончена,
контейнер уже в трюме.
     У подъёмника  возилась  пышноволосая  женщина  из  группы  контактеров.
Виталина,  ассистент  профессора  Зиббе.  Вероятно,   больше,   чем   просто
ассистент.  На плече её комбинезона ярким пятном выделялась круглая нашивка:
"радужный лотос". Дивной красоты цветок, запечатлённый камерами разбившегося
"пескаря",  и  больше никем и никогда не виданный.  Хотя сотни металлических
"трепангов"  и  "крабов"  почти  полгода   копошились   в   сырой   полутьме
Новоамазонской   сельвы,  отлавливая  животных  и  собирая  гербарии.
     Дымов подошёл, поздоровался.
     - Ну, хоть мне-то можете сказать, что в контейнере?
     - Сами  не   знаем,   -   вздохнула   женщина.   -   Какая-то   сложная
металлокерамическая конкреция.  Таких на планете несколько. "Мартышки" раз в
двое-трое  суток,  как  по  команде,  собираются  подле,   замирают,   потом
расходятся. Кое-кто из наших считает, что хотя это естественное образование,
но служит чем-то вроде идола.  Бред,  ведь у "мартышек" даже зачатков второй
сигнальной в мозгу не нашли. Другие говорят: артефакт древней цивилизации. А
шеф думает, что - антенна, транслирующая "мартышкам" гипнокоманды.
     Она досадливо махнула рукой.
     - А к чему такая спешка?
     Женщина печально улыбнулась.
     - Сейчас бы эту штуковину изучать и изучать. А у нас ни оборудования не
хватает, ни времени. Ни аргументов, чтобы разрешили продолжить исследования.
Говорят,  уже готов приказ об отзыве экспедиции.  А ещё...  Подмена  объекта
очень  не  понравилась "мартышкам".  Они что-то почувствовали.  Третьи сутки
бестолково роятся вокруг "муляжа". Вы уж поторопитесь, ладно?
     Привстала на цыпочки и коснулась губами щеки.
     Надо же,  думал Дымов,  возносясь на  подъёмнике  ко  входной  мембране
"пингвина".  -  До  чего люди увлечены своей работой.  Пожалуй,  им будет не
просто жаль, если экспедицию отзовут. Им будет больно. А Виталина, наверное,
заплачет.  Это произойдёт,  если я не успею к сроку, и результатам последней
инспекции  будет  дан  ход.  Провернётся  какая-то   ржавая   шестерёнка   в
бюрократическом  механизме Роскосмоса,  вырастет на бумаге чей-то витиеватый
вензель,  и с грохотом упадёт на него сверху,  словно ком могильной земли на
крышку гроба, фиолетовая печать.
     "Продолжение исследований   на   планете   Новая    Амазония    считать
нерентабельным и нецелесообразным".
     Ну что ж. Значит, попробуем успеть.

     Рейс начался   обыденно.  Слушая  металлический  голос  старт-финишного
автомата, ведущего обратный отсчёт, Дымов привычными движениями застегнул на
щиколотках  и  запястьях  браслеты,  проверил  контакты  на висках,  затянул
ремешок  пси-шлема.  Аккуратно,  на  ручном   управлении,   покинул   ангар.
Пронаблюдал  в  экранах  задней  полусферы  мутный  серп  Новой  Амазонии  и
величественное кувыркание двухсотметрового куба Станции.
     Пора.
     Дрейфуя потихоньку по касательной к планетарной  орбите,  Дымов  закрыл
глаза и сосредоточился.
     - Активировать пси-контакт.
     И с вершины айсберга в тёмную воду...
     Бул-тых!!!
     В одно  мгновение  окружающий  мир  изменился.  Вспыхнул тысячами новых
красок,  звуков,  запахов и ощущений,  недоступных обычному человеку.  Дымов
почувствовал на коже бодрящий холодок вакуума, а правым бедром уловил тёплое
дыхание  местного  светила,  представившегося  пятнисто-оранжевым   фонарём.
Далеко-далеко,  в миллионах километров за спиной повисли во тьме два или три
сгустка гравитации - остальные планеты местной системы.
     - Станция  вызывает  "пингвина",  -  донёсся  издалека,  словно  со дна
пропасти, слабый вибрирующий радиоголос диспетчера. - Доложите обстановку.
     А что - обстановка? Пока всё развивалось в штатном режиме.

     "Пингвин" развернулся   по  широкой  дуге  вдоль  цепочки  мерцающих  в
радиодиапазоне бакенов.  Дымов напряг икроножные  мышцы  -  в  районе  пяток
вспыхнуло  крохотное,  горячее  солнышко аннигиляции.  Постоянно ускоряясь и
двигаясь поперёк плоскости эклиптики,  "пингвин" на фотонном луче  за  сорок
минут набрал половину скорости света.  Дымов прищурился:  вот она,  прямо по
курсу - крохотная искра Сто пятой Арбалета. Четыре с половиной парсека.
     Дымов никогда не бывал в том секторе.  А, может быть, и никто не бывал.
Проторённая,  хорошо изученная и безопасная дорога до Базы,  по  которой  он
летал  десятки  раз,  пролегала  вдоль  цепочки  спокойных  жёлтых и красных
карликов. Одиннадцать подпространственных нырков, сорок часов пути.
     А тут  - извольте-ка,  доберитесь за сутки.  Напрямик.  Через всяческие
буераки - газопылевые помойки и области активного звездообразования.
     Глубоко, до  боли  в шпангоутах,  вдохнув,  Дымов вытянулся в струнку и
нырнул.
     В подпространство.
     В студёную муть и ватную тишину.
     Стиснув зубы,  считал удары своего атомного сердца: один, два, три... а
всего  надо  -  чуть  больше  чёртовой  дюжины...  семь,  восемь,  девять...
контейнер  с  "объектом"  -  словно  тяжёленькое  яйцо  где-то во внутреннем
кармане...  одиннадцать,  двенадцать...  дьявол, до чего же здесь холодно...
тринадцать...
     Всё!
     И сразу  же  вместо  бриллиантовой  россыпи далёких звёзд перед глазами
вспыхнул прямо по курсу сплюснутый от быстрого  вращения  косматый  шар  Сто
Пятой  Арбалета.  "Пингвин" вынырнул в центре огромной - более ста миллионов
километров в диаметре - кучи космического мусора.  Ощущая озноб  и  зверский
голод,  Дымов до предела напряг мускулы силовой защиты, распахнул решётчатые
крылья энергозаборников и ринулся в направлении звезды - навстречу горячим и
вкусным потокам квантов.
     Более трёх часов  "пингвин"  мчался  сквозь  облако  спёкшегося  щебня,
окружавшего  Сто  пятую  Арбалета.  Ощущалось,  будто бредёшь по раскалённой
пустыне,  и ветер швыряет в  лицо  колючий  песок.  Дважды  глаза  локаторов
улавливали далеко впереди крупные глыбы, и Дымов, не желая рисковать, загодя
расстреливал их из аннигилятора.
     - Тик-так,  -  сказали  внутренние часы.  - Двести минут.  Полный заряд
батарей. Пора.
     Следующий подпространственный  нырок  привёл  "пингвина"  в район Каппы
Арбалета,  прямо на орбиту раскалённого газового пузыря, с бешеной скоростью
мчавшегося  вокруг  материнского  светила.  Здесь космос было чище,  а поток
энергии мощней,  так что заполнить аккумуляторы удалось за час.  Зато  перед
прыжком   пришлось   срочно  выдираться  из  липких  гравитационных  объятий
"горячего юпитера" - на фотонной тяге с ускорением  девять  "же".  Свинцовая
тяжесть в теле, мушки в глазах и привкус крови во рту.
     То ли  лопнула  какая-нибудь  мелкая  трубочка  в  системе   охлаждения
"пингвина", то ли, на самом деле - прикусил губу.
     Бывает.
     Работа такая...

     После четвёртого нырка Дымов понял,  что,  действительно, устал. Потому
что промазал на сотню астрономических единиц - всплыл  в  периферийной  зоне
системы Каппы Муравейника. Или Лямбды. А, может быть, и Омикрона.
     Звёзд в этом районе обитало много - все молодые,  горячие, выписывающие
сложные  восьмёрки  вокруг общего центра тяжести.  Кроме того,  в бурлящей и
чавкающей мгле  со  всех  сторон  ощущалось  угрожающее  движение  массивных
протопланетных зародышей.
     Следовало поскорей выбираться из этой опасной каши.
     Но батареи были почти пусты, а свет, в общем-то, близкой звезды - вяз в
наэлектризованной пыли.
     И ещё - страшно хотелось спать.
     Ничего, убеждал  себя  Дымов,  молодые  и  активные   звёзды   выметают
квантовым  ветром весь мусор на периферию.  В окрестностях же самого светила
космос почище.  Надо приблизиться к звезде,  погасить  скорость  и  лечь  на
стабильную   круговую  орбиту.  И  поспать  -  два-три  часа.  Этого  вполне
достаточно.
     "Пингвин" малым  ходом  двинулся  по  направлению к звезде,  непрерывно
ощупывая лучами локаторов окружающее пространство.
     Огромная, тёмная  масса  в  правой  верхней  полусфере...  до неё всего
миллион километров...  манёвр уклонения...  возвращаемся  на  прежний  курс,
продолжаем движение.
     Впереди что-то обширное  и  бесформенное...  рыхлый  ком  металлической
пыли... ничего страшного, можно двигаться сквозь.
     Уже вырисовывается впереди по курсу огромный  -  на  четверть  небесной
сферы - выпуклый диск светила...  ощутимо тяжёлый,  тянущий к себе... редеет
пыль... начинают заряжаться батареи...
     Но что  это  попискивает  в  ушах?  Тревожит,  не даёт сосредоточиться.
Электромагнитное эхо какой-то периодического процесса в недрах звезды?
     И вдруг Дымов понял.
     Три длинных - три коротких - три длинных.
     "SOS".

     Сигнал был   слаб   и   нечёток.  Сосредоточившись,  Дымов  сумел  лишь
приблизительно запеленговать направление.
     - Вас  слышу!  - напрягая голосовые связки передатчика,  крикнул он.  -
Укажите координаты и обрисуйте ситуацию!
     И ничего   не   произошло.   Торопливая,   тревожная  морзянка,  иногда
заглушаемая скрежещущим  радиодыханием  звезды,  не  прервалась  и  даже  не
сбилась с ритма.  Всё правильно - гибнущий звездолёт далеко,  запрос до него
просто ещё не дошёл. И ответ не успел вернуться.
     Кто же это?  Корабль с экипажем или автомат?  Сто против одного,  что -
второе.  Либо беспилотный "пескарь"-разведчик, либо "тюлень"-рудовоз. Другие
звездолёты  просто не могли оказаться в центре малоисследованного и опасного
скопления Муравейник.
     Надо же,  как  не  повезло.  Попробуй,  отыщи  в океане полузатопленный
рыбацкий поплавок.  Неизвестно,  сколько времени на это уйдёт.  И непонятно,
что   с  ним,  с  автоматом-неудачником,  делать?  Зафиксировать  траекторию
движения и, по прибытии на Плутон, известить службу спасения?
     А до срока всего четырнадцать часов.
     Кстати, спать  совсем  расхотелось.  Не  зарядить  ли  батареи   и   не
оправиться  ли  своей  дорогой?  В  конце концов,  слабое попискивание можно
объяснить и естественными  причинами.  Или,  вообще,  сделать  вид,  что  не
заметил.
     В этот момент морзянка умолкла,  и сквозь  хрипы  и  стоны  клокочущего
вакуума донёсся тихий радиошёпот:
     - Говорит пассажирский звездолёт "финвал-19".  Экипаж погиб.  Двигатели
повреждены. Падаю на звезду.

     В течение двух с половиной часов "пингвин", разогнавшийся почти до трёх
четвертей световой скорости,  догонял  неуправляемые  обломки  пассажирского
звездолёта.  Светило  уже  не казалось диском - впереди по курсу разверзлась
раскалённая добела пропасть.
     - Тик-так, - сказал внутренний голос. - Защита на пределе.
     Дымов отмахнулся от сообщения,  как от несущественной мелочи.  Он и сам
чувствовал  почти  невыносимые  зуд  и  жжение.  Зудели  датчики  на обшивке
"пингвина". И зудела собственная, человеческая кожа. Интересно, каков сейчас
радиоактивный фон в кабине?
     Впрочем, гораздо важней, какова радиация там, на гибнущем звездолёте.
     - Сообщите, как самочувствие? - поинтересовался Дымов.
     - Приемлемое. Я в скафандре.
     - Где вы находитесь?
     - В пищеблоке второй пассажирской палубы,  рядом  с  пультом  аварийной
связи.
     - Можете выбраться в коридор?
     - Нет. Дверь заклинена.
     - Инструменты?
     - Никаких.
     Голос металлический,  без обертонов.  Интонации спокойные, будто ничего
не случилось.
     - Сколько вас осталось в живых?
     - Судя по индикаторам,  все четыре палубы разгерметизированны.  Видимо,
я... одна.
     Вот как? Женщина.
     - Как вас зовут?
     - Можете называть просто Витра.
     Витра. Почти Вита.  Какая спокойная и неразговорчивая собеседница. Хоть
бы разок поинтересовалась шансами на спасение.
     А что Дымов ответил бы?
     Минут через  сорок температура поднимется настолько,  что тела Дымова и
Витры  просто  обуглятся.  Потом  начнёт  течь  и  деформироваться   обшивка
звездолётов.  А  меньше,  чем  через  час  пылающая  глотка  звезды всосёт и
мгновенно испарит две капли расплавленного металла.

     Впереди по курсу мелькнула чёрная "запятая".  Ощущая невыносимую резь в
глазах, Дымов сощурился и изо всех сил напряг локаторное зрение.
     Да, это "финвал".  Действительно,  очень похож  на  кита  со  вспоротым
брюхом.  Как же это его угораздило?  Метеорит из антиматерии? Столкновение с
чёрной микродырой? Взрыв фотонного реактора? Потом разберёмся.
     Если останемся живы.
     - Вас вижу, - предупредил Дымов. - Приготовьтесь к эвакуации.
     Притормаживая, "пингвин"   уровнял   скорости   и  повис  в  нескольких
километрах от "финвала" - чуть сзади и ниже.
     Представилось: звездолёт  лежит в дрейфе,  до ближайших планет миллионы
километров.  Киберинтеллект легко в  одиночку  справится  с  пилотированием.
Можно  выйти из кабины,  попить с пассажирами чайку,  вздремнуть в пилотской
каюте...
     Но теперь?!
     - Отключить пси-контакт, - приказал Дымов.
     И закричал от боли.
     Раскалывалась голова,  словно в затылок вогнали раскалённый костыль.  А
другой костыль - в сердце. И десятки игл - в живот, спину, глаза и уши.
     - Зву...  звуковой контакт,  -  прохрипел  Дымов.  -  Обезболивающее  и
стимулятор, быстро.
     Из-за спины  выдвинулась  серебристая  игла  на  гибком,  гофрированном
манипуляторе,  впилась  в  запястье.  Дымов с недоумением обнаружил на обоих
локтях кровавые точки,  похожие на  укусы  гигантского  комара.  Видимо,  за
последние часы медицинский автомат,  не спрашивая разрешения, сам вкалывал в
вену какие-то препараты.
     Пульсировали алые  индикаторы радиационной опасности,  верещала сирена.
Дымов отстегнул браслеты,  попытался выбраться из  кресла.  Тело  напоминало
бурдюк,  наполненный  жидкими  помоями.  Ничего,  первые  движения  -  самые
трудные. Потом будет легче.
     Дымов вывалился  из  кресла  и больно ткнулся лицом в отполированную до
зеркального блеска дверцу пилотского сейфа.  Н-да...  рожа -  один  сплошной
синяк,  вместо глаз - щёлочки, из ноздрей тянутся полоски засохшей крови. Но
это неважно.  Плевать даже на то,  что в кабине уже шестьдесят по Цельсию  и
двадцать рентген в час.
     Как дела там, на "финвале"?

     Отключив ракетный ранец, Дымов повис под разорванным брюхом "финвала".
     Он почти  не  видел  цели своего короткого,  пятиминутного путешествия.
Добирался по лучу,  направленному с "пингвина". Белое пламя полыхало со всех
сторон, даже сзади.
     На ощупь он обнаружил неровные края рваной раны в  корпусе  звездолёта.
Шестислойная  оболчка метровой толщины была пробита и проломана в нескольких
местах.
     Прижимая к  боку  резак,  Дымов  вплыл  внутрь разрушенного звездолёта.
Тьма,  пустота и невесомость.  Мощный  луч  нашлемного  прожектора  высветил
перекошенные  стены  шестигранного  коридора  с  овальными  дверями по обеим
сторонам.  Отталкиваясь от стен,  Дымов  направился  в  дальний  его  конец,
тонущий   во   мгле.  Самое  неприятное,  если  придётся  пробираться  между
плавающими в вакууме трупами.
     Но коридор был пуст. Хоть в этом повезло.
     Несколько раз Дымов пытался вызвать по радио Витру, но после отключения
пси-контакта с "пингвином" пропала и связь с гибнущим зездолетом. Может, всё
напрасно? Женщина уже мертва? Об этом не хотелось думать.
     Впереди стена   коридора   смялась   и   потрескалась,  щели  светились
олепительной белизной.  Значит,  помещений, скрывающихся за этой стеной, уже
не существовало. Была дыра в пылающую пустоту.
     Да какое же космическое чудовище так раскурочило звездолёт?
     Стараясь держаться   подальше  от  лопнувшей  стены,  Дымов  доплыл  до
отключённого эскалатора на вторую палубу и остановился - отдыхая,  пережидая
дурноту.  В ушах непрерывно свистело, во рту - противный железный привкус. А
боли не было.  После лошадиной дозы лекарств тело ощущалось -  как  огромная
ватная кукла. Без скафандровых экзоусилителей Дымов не смог бы пошевелиться,
даже в невесомости.
     Интересно, а  как  отнеслись бы коллеги-пилоты к действиям Дымова,  - с
одобрением? А профессор Зиббе? Небось, проклял бы? А Виталина?
     В этот  момент  за  спиной  Дымова  что-то  изменилось.  Он  обернулся.
Треснувшего  сегмента  стены  больше  не  было.  Посреди  коридора  бесшумно
бушевало  белое  пламя.  Пылающий  космос  нашёл себе ещё одну дорогу внутрь
разрушенного звездолёта.
     Отталкиваясь от  ступеней  мёртвого эскалатора,  Дымов всплыл на вторую
палубу.  Где  здесь  столовая?  Вот  она  -  широкая  дверь  с  изображением
перекрещённых  ножа  и  вилки.  Дымов  пнул  её  вялой  ногой  - и отлетел к
противоположной стене.
     Ладно. Никто и не ожидал,  что дверь сразу откроется.  Сейчас я, Витра.
Дымов поднял массивный  резак  и,  стараясь  держать  его  ровно,  нарисовал
тончайшим лучом на двери окружность. Подождал, считая до тридцати.
     Странно, след разреза всё никак не остывал,  светился изумрудом.  Тогда
Дымов оттолкнулся от стены и...
     Последнее, что он ощутил,  был страшный толчок в спину. Неведомой силой
Дымова через распахнувшееся круглое окно швырнуло в кипящую зелень.

     Его нашли спустя четыре дня,  случайно. Пилот "ракушки", эвакуировавший
из джунглей очередного "трепанга" с биообразцами,  услышал  слабые  позывные
радиомаячка.  Посреди  заросшей  гигантскими лопухами поляны,  раскинув руки
крестом, лежал полумёртвый человек в исцарапанном и обожжённом скафандре.
     В себя  Дымов  пришёл  только  через два месяца,  в госпитальной палате
интенсивной регенерации.  Почти всё тело,  истерзанное  радиацией,  пришлось
выращивать заново.
     А потом в палату зачастили дознаватели.  Дымову  пришлось  отвечать  на
вопросы - и устно, и письменно, и под присягой, и под гипнозом. Правде никто
не верил,  а  придумать  достоверное  враньё  не  получалось.  Рационального
объяснения случившемуся не существовало.
     Однажды вечером в  госпитальной  палате  появились  профессор  Зиббе  и
Виталина.  Вот уж кого Дымов не ожидал увидеть.  Принесли редкий сорт яблок,
отсутствующий  в  памяти   пищевого   синтезатора.   А   ещё   -   "новости"
многонедельной давности.
     ...В момент старта "пингвина" с орбиты заметили необычайное возбуждение
племени  "мартышек".  Потом,  спустя примерно десять часов,  обитатели Новой
Амазонии внезапно успокоились.  Более того,  их жизнь  вернулась  в  прежнее
русло: раз в несколько суток они собираются возле своего "идола", замирают и
- расходятся...
     ..."Пескари" и  "дельфины"  спасателей  прочесали пространство в районе
предполагаемой гибели "финвала" и,  разумеется,  ничего  не  нашли.  Впрочем
звездолёты подобного типа никогда и нигде пока ещё не терпели бедствия...
     ...Проект "Новая Амазония" закрыли,  на  высокой  орбите  остался  лишь
наблюдательный  пост...  Профессор  -  похудевший и поседевший,  но бодрый -
рассказывал.  Виталина молчала,  опустив глаза. А Дымов с грустью размышлял.
Зачем  они пришли?  Что профессору нужно?  Ведь Дымов всё равно узнал бы эти
"старые новости" - из видеопередач, хотя бы.
     - Подождите,  профессор, - перебил он своего собеседника. Как тогда, на
Станции.  И снова Зиббе осёкся.  - А вы сами что об этом думаете?  Профессор
пожевал губами.
     - Знаете, Дымов. Гипотез много. Есть одна, наиболее мне близкая, но...
Пауза. Дымов выжидательно молчал. 
     - ...Понимаете,  есть предположение что вся эта  загадочная  история  -
кратковременный контакт жителей Новой Амазонии с землянами. Каждая, отдельно
взятая  особь  "мартышек"  неразумна,  но  собираясь  вместе,  они  образуют
нейросеть,  мыслящую систему с весьма впечатляющими возможностями.  Фантасты
прошлых  веков  ожидали  подобного  -   от   роботов,   от   насекомых,   от
микроорганизмов.   Но   чтоб   от   приматов?!   Никакой  девушки-сирены  не
существовало,  о чём говорит даже её имя:  "Витра - анаграмма от "Вирта", то
есть   -  "ненастоящая",  "кажущаяся".  А  были  грубо  изготовленный  муляж
гибнущего звездолёта и в нём подпространственный портал, позволивший вернуть
на  Новую Амазонию объект - сетевой концентратор.  Кстати,  заодно и вас - в
качестве "акта доброй воли".  Так вот,  скажите:  вы думали  о  какой-нибудь
женщине - тогда, во время рейса?
     Виталина вскинула глаза:  огромные, серые, лучистые. И дымов понял, что
сказать правду - сейчас! - нет никакой возможности. Но и соврать - тоже.
     - Не помню,- ответил он, стараясь не встретиться с Виталиной взглядом.
     Зиббе и  Виталина  пожелали  Дымову скорейшего выздоровления и ушли.  В
воздухе остался тонкий запах духов, в душе - горечь.
     Впервые за  все  тридцать  лет  жизни Дымов ощутил - до чего невыносимо
одиночество.
     Которое он раньше так любил и ценил.

     Пробудись посреди ночи от негромкого,  но настойчивого оклика. Нет, это
не звук чужого голоса.  Это ощущение,  словно только что,  мгновение  назад,
звонко  лопнула  внутри  черепной  коробки весенняя почка и проклюнулся юный
росток.
     С коротким   всхлипом   вскидываешься,  разлепляешь  глаза  и,  пытаясь
сосредоточиться, мутным взором обводишь помещение.
     Разумеется, в комнате никого, кроме тебя, нет.
     Беззвучно скачут зеленоватые цифры  на  табло  таймера.  Где-то  далеко
внизу  чуть  слышно  гудит  моторами  ночная  Москва.  Острые  огоньки звёзд
заглядывают в комнату через овал  распахнутого  окна.  Здесь,  на  последнем
этаже  пятисотметрового  небоскрёба,  звёздное небо окружает со всех сторон.
Чувствуешь  себя  крохотной  пылинкой,  бесконечно  падающей   в   бездонную
пропасть.
     Не оттуда ли, из этой бездны, пришёл зов?
     Дымов отбросил одеяло, поднялся. Сделал несколько шагов. И замер.
     "Радужный лотос".
     Огромный, дивной  красоты  цветок,  никем  и никогда наяву не виданный.
Настоящий, живой, дрожащий, весь в капельках росы. Привет с Новой Амазонии.
     От Витры.
     Плюшевое пузико, пуговки - глаза? Кто знает, кто знает...
     Видимо, одиночество   невыносимо   не   только  для  людей.  Но  и  для
цивилизаций. Сначала-то его ценишь и оберегаешь, но вот потом...
     Ну что ж,  будем решать проблему комплексно. И начнём с малого. Сегодня
же позвоним...  нет, не профессору Зиббе, а одной очень симпатичной женщине,
сероглазой  и  пышноволосой.  Знаете,  скажем  мы  ей,  появились  кое-какие
новости. Есть предложение - обсудить их вместе, вечером, в ресторане.
     Вита, вы не против?
     А вы, Витра?