...Я стою у больничного окна и смотрю с третьего этажа на запорошенную снегом аллею...

   - Добрый вечер, Виктор Львович! Здравствуйте, девочки и ребята! Салют, Сережа! - такими словами, входя в лабораторию, обычно приветствует всех собравшихся Светлана Орехова.
   Она такая красивая, что на нее даже смотреть страшно. Светлана высокая и статная, у нее серебристого тембра голос, огромные голубые глаза, нос с горбинкой, ямочки на щеках и короткие льняные волосы.
   - Мышь... белая, - как-то за обеденным чаем сказали про нее наши "лабораторные дамы", Анжела Петровна и Лариса Романовна.
   - Снежная Королева! - случайно услышав этот эпитет и улыбнувшись одними глазами, возразил дамам шеф, Виктор Львович Победоносцев.
   - Платиноволосая Гретхен, - сморщила нос Танька, когда я ей тем же вечером пересказал разговор и описал Светлану.
   Все они, конечно же, не правы. Если бы меня попросили охарактеризовать Светлану одним словом, я бы без раздумий ответил: богиня.
   Когда я вижу, как она идет... нет, шествует по коридору лаборатории, напоминающему тропическую аллею на каком-нибудь южном курорте, у меня просто сердце на мгновение замирает, а потом обрушивается в бездонную пропасть.
   - Серж, мон шер, неужели вы влюблены? А как же Танька? - мысленно спрашиваю я сам себя. И тут же отвечаю:
   - Полноте, Сергей Сергеич, да ни в едином глазу. Танька - это Танька, а Светлана... о! Просто я умею адекватно реагировать на истинную красоту.
   Кстати, зелени в нашей лаборатории и вокруг нее, действительно, немало. Все эти ботанические чудеса появились после того, как шеф навел справки о вкусах и предпочтениях Светланы. Да и вообще, наша лаборатория размещается в трехэтажном особняке в центре небольшого парка, а не в каком-нибудь тщательно охраняемом подземном бункере, - тоже ради Светланы. Представьте, что ей приходилось бы круглые сутки проводить под мертвенно-белыми лучами неоновых ламп, отворять и затворять метровой толщины стальные двери и показывать пропуск на каждом шагу.
   Нет уж. Считается, что хорошее настроение Светланы - залог успеха всей нашей работы.

   Неимоверно далеко, на внешней границе Солнечной системы, в беспросветной тьме дрейфует "Янтарь" - разведывательный космический корабль с единственным членом экипажа на борту. Что он там делает?
   - Ищет водоросли и ракушки чужих галактических морей, налипшие на борта нашего звездного ковчега за миллиарды лет странствий, - так красиво сформулировал цели экспедиции Виктор Львович.
   Радиоволна идет до "Янтаря" больше суток, и столько же времени ей требуется, чтобы вернуться обратно. К тому же, в аккумуляторах корабля не всегда оказывается достаточное количество энергии, чтобы расходовать ее на переговоры с Землей. Поэтому радиообмен с "Янтарем" силами далекой Алтайской обсерватории производится редко - примерно раз в месяц.
   Иное дело - мы. Каждый вечер, к 18-00 в нашу лабораторию приходит "индуктор" Светлана Орехова. Поудобней устраивается в кресле, надевает специальный шлем, закрывает глаза...
   И разговаривает с пилотом космического корабля "Янтарь", со своим мужем - Вадимом Ореховым.
   Ментальная связь, основанная на эффекте Лекровица, пока еще очень ненадежна. Среда мгновенного переноса мыслей на расстояние, названная в честь своего первооткрывателя "эль-полем", постоянно бурлит и пузырится, словно кипящий суп в кастрюле. Мы пытаемся стабилизировать эль-поле, на ограниченном участке свернуть его гигаваттными выплесками энергии в узкую длинную трубку, а затем пустить по ней ментальный зов.
   Иногда это нам удается. Иногда - нет.
   И причину неудач надо искать не только в физике, но и в психологии. Как показали многочисленные эксперименты, передача мыслей возможна только между людьми, духовно близкими друг другу. Именно поэтому, для бесед через миллиарды километров совершенно не годятся первые попавшиеся дядя-Вася-с-улицы и тетя-Маша-из-магазина. А лучше всего подходят родственники или супруги.
   Но этого мало. Необходимо наличие какого-то особенного душевного настроя у "индуктора". Веселого или грустного? Безмятежного или тревожного? Умиротворенного или взбудораженного? Никто не знает. Светлана сама не может объяснить.
   - Всего понемногу, и каждый раз - чуть-чуть по-разному, - признается она.
   Бывают вечера, когда связь не удается установить, несмотря на все наши потуги и старания. Умолкает гуденье трансформаторов, гаснут огни на пультах. Светлана, закусив губу, встает с кресла, сдирает шлем и почти выбегает из бокса.
   Тогда Виктор Львович заводит ее к себе в кабинет и кормит шоколадом.
   Или срочно заказывает на утро самолет и везет Светлану за границу - прогуляться по песку на Рижском взморье.
   Или дарит ей какие-нибудь необыкновенные лилово-желтые орхидеи.
   Кажется, иногда это помогает.

   - Подобный подход - полная ерунда! Шаманство и шарлатанство, - откровенничает Виктор Львович, когда, пригласив к себе в кабинет, беседует со мной один на один.
   Кто он такой? Доктор наук, профессор, член-корреспондент РАН и, вообще, восходящее светило мировой физики. А я всего лишь скромный аспирант первого года обучения. Мне дозволяется только молча кивнуть - разделяю, мол, вашу точку зрения.
   - Проблема должна решаться чисто научными методами, - втолковывает Виктор Львович. - Ищите аномально большой градиент эль-поля, Сергей. Ищите градиент, указывающий в бесконечность. Он должен существовать, по моим расчетам он где-то рядом.
   Его ищут и без меня. Ищут крупные математики - доктор Головаткин, например, и группа профессора Семизмеева. Ищет и сам Виктор Львович, сочиняя шестиэтажные формулы.
   Но они ищут градиент на бумаге.
   А я написал уже несколько программ, позволяющих построить и отобразить на экране разнообразные сечения и проекции эль-поля. Я умею видеть полости и сгущения, образующиеся в нем. Я в реальном времени наблюдаю искривленную, болезненно дергающуюся бездонную воронку, направляемую нашими генераторами в сторону "Янтаря".
   Но четко выраженного экстремума в пространстве градиентов я тоже не нахожу. О чем регулярно и докладываю Виктору Львовичу.
   Виктор Львович принимает информацию к сведению, и на этом ежедневная двухминутная аудиенция кончается.
   - Ищите, Сергей... Ищите!

   Светлана проходит в экспериментальный бокс и усаживается в стоящее посередине кресло. Ей помогают надеть шлем, закрепляют на висках и запястьях контакты.
   Гаснет свет, по вогнутым стенам бокса скользят зеленоватые блики, медленный холодный голос начинает обратный отсчет времени:
   - Двадцать секунд до начала... девятнадцать... восемнадцать...
   Пульты размеренно моргают огоньками, на дисплеях нетерпеливо дрожат кривые. Сеанс связи начнется ровно в 18-00.
   - Три... две... одна... Включение генераторов!
   Я не вижу, но знаю, что индикаторы на пультах энергетиков наливаются оранжевым сиянием: в эти минуты нам отдают свои мощности две пригородных электростанции. Табло врача расцветает пестрой мозаикой огней, на экранах связистов судорожно извиваются синусоиды.
   А что Светлана? Светлана уже далеко. Ее мысленный взор блуждает во тьме, усыпанной мириадами звездных искорок, пытаясь нащупать среди триллионов кубометров пустоты крохотную металлическую скорлупку с бьющимся внутри человеческим сердцем.
   Обнаружит или нет?
   И вдруг... ресницы Светланы вздрагивают, с губ срывается короткий вздох: ах-х!
   Нашла!

   Разговор редко длится больше пяти минут.
   Иногда губы Светланы шевелятся, повторяя какие-то цифры. Порой мышцы ее лица сильно напряжены, словно она испытывает боль. Однажды мне показалось, что на реснице Светланы блестит слезинка.
   Но о чем она говорит с космонавтом Ореховым и что она видит его глазами - нам знать не положено.
   После каждого удачного сеанса связи Светлану на специальной машине увозят в Центр. А на следующий день, к 18-00 она вновь возникает на пороге лаборатории:
   - Добрый вечер, Виктор Львович! Здравствуйте, девушки и ребята! Салют, Сережа! Я готова!

   Однажды Виктор Львович показал нам сосканированное со зрительных центров мозга Светланы изображение, которое она увидела глазами Вадима Орехова.
   Изображение оказалось очень некачественным - тусклым, мутным, с искаженными пропорциями. Взгляд Вадима был направлен снизу вверх, словно бы на поверхность воды со дна огромного темного аквариума. А там, наверху, из перекошенного инфракрасного стереоэкрана выпирала над пультом мрачная выпуклая громада, испятнанная кольцевидными оспинами.
   - Немезида, - пояснил Виктор Львович. - Гигантская планета, вращающаяся вокруг Солнца по очень вытянутой орбите с периодом в несколько миллионов лет. Вторгнувшись в околосолнечное пространство, она разворошила скопления астероидов и погубила динозавров на Земле. Ее существование предсказали очень давно, но обнаружить удалось только благодаря экспедиции "Янтаря"... А вот эта яркая звездочка в центре полуразрушенного кратера... гм... никто пока не знает, что это такое.
   И мы молчали, подавленные внезапным наплывом пришедшей из бездны огромной древней тайны. Каково же было космонавту Орехову, оставленному с этой тайной практически один на один?
   И каково Светлане?

   Вот что произошло в конце августа.
   В тот день эль-поле бурлило как-то по особенному яростно, нам с трудом удалось создать в нем воронкообразный канал. Светлана сидела в кресле напряженная, стиснув зубы и иногда дергая щекой. Приборы показывали: связь установить не удается.
   Зеленые цифры электронных часов возвестили, что время, отпущенное на сеанс, истекло. Светлана встала, и на лице ее я с удивлением заметил облегчение.
   - Не стоит сегодня, - устало попросила она бросившегося с утешениями Виктора Львовича.
   Участники неудачного эксперимента расходились. По коридору сновали техники, сматывая в бухты какие-то разноцветные кабели. Мне не хотелось подниматься на третий этаж, к своему компьютеру. Я вышел во дворик.
   Уже чувствовалось теплое размеренное дыхание августовского вечера. На скамеечке среди кустов мальвы сгорбилась грустная и одинокая Светлана Орехова.
   - А, Сережа! - слабо улыбнулась она. - Машина задерживается. Посиди со мной, ладно?
   Мне показалось, что сейчас я упаду в обморок.
   - Как ты думаешь, Виктор Львович найдет этот проклятый радиант... или градиент? - спросила Светлана. - И можно ли будет после этого связываться с космонавтами любому человеку? Без меня?
   Я хотел ответить, что мне трудно судить. Что я всего лишь аспирант и плохо знаю необходимые разделы физики и математики. Что гипотеза Виктора Львовича может оказаться ошибочной... Но вместо этого, неожиданно для себя, выпалил:
   - Конечно, найдет! Уже почти нашел...
   Светлана молчала, глядя куда-то в сторону.
   - Знаешь, Сережа, как тяжело ждать? - вдруг спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжила. - Это второй полет Вадима. Шесть лет назад он летал в космос, на "Альбатросе" вокруг Венеры. Когда корабль уже возвращался, из Центра вдруг сообщили, что пропала связь. Я не могла спать, я вслушивалась в каждый шорох, я вздрагивала от трамвайных звонков на улице, путая их с телефонными. Однажды посреди ночи во дворе вдруг раздался рокот автомобильного мотора. Я вскочила и в одной ночной рубашке, босиком выскочила на балкон. Был февраль, на улице стояла лютая стужа. Кожу на теле мгновенно стянуло морозом, в ноги словно впились ледяные иглы, потом они онемели. А я все стояла на снегу, смотрела в черное звездное небо и застывающими на щеках слезами плакала. Нет, не от боли, а от одиночества и разочарования. Во дворе всего лишь разворачивалась чужая машина. А потом оказалось, что у Вадима просто одновременно вышли из строя основной и два резервных передатчика. Представляешь?
   Я обалдело кивнул.
   - Поэтому, когда Вадим отправился далеко за пояс Койпера, а Виктор Львович предложил мне поучаствовать в своих экспериментах, пообещав ежедневную связь с Вадимом, я сразу согласилась. Вообще-то, я когда-то биофак кончала... А пришлось стать "индуктором"... Вот так... У тебя есть девушка?
   Смена темы была настолько неожиданна, что я сумел исторгнуть только короткое невнятное мычание.
   - Так вот, никогда не делай своей подруге больно. Слышишь, никогда!
   Вскоре подошла машина, и Светлана уехала домой.
   А я весь вечер проходил, словно стукнутый доской по физиономии. И думал, думал, пытая сам себя:
   - Послушайте, граф, зачем Светлана все это нам рассказала?
   - Не знаю, виконт... Ох, не знаю... Но мне как-то тревожно...

   Дни текли вереницей, слагаясь в недели. Пришла прохладная, дождливая осень. Начались занятия по английскому и философии, готовящие аспирантов и соискателей к весенней сдаче кандидатского минимума. Учебный корпус располагался на другом конце города.
   Я уже не мог каждый вечер присутствовать в лаборатории, да этого от меня и не требовалось. Все параметры эль-поля, фиксируемые датчиками, автоматически записывались на внешний носитель. А провести необходимые расчеты и проконтролировать результаты можно было и утром.
   Вадим Орехов осторожно маневрировал, выводя "Янтарь" на стационарную орбиту вокруг Немезиды. Это было непростой задачей - в околопланетном пространстве беззвучно кружили черными призраками огромные глыбы, искажая траекторию корабля и угрожая ему столкновением. Они оказались массивными, очень массивными, ненормально массивными. Глыбы состояли из неизвестного науке вещества, в несколько раз более плотного, чем свинец. "Водоросли и ракушки чужих галактических морей", как сказал Виктор Львович... И при этом все реже и реже удавалось устанавливать ментальную связь с "Янтарем". Сотрудники лаборатории нервничали, Виктор Львович давал указания все более жестким тоном. Про меня, кажется, все позабыли, да я и сам не старался попадаться кому бы то ни было на глаза - сидел в своем уголке за стеклянной перегородкой и оптимизировал подпрограммы.
   - Эй, Очкарик! Что ты все время бродишь, словно зимняя муха, в воду опущенная? - издевалась Танька. - О чем грустишь, царевич-несмеян? Пошли, в кино сходим, на двенадцатую серию "Гарри Поттера". Или нет... О! Я придумала! Если ты сам не можешь, давай - я тебя в ресторан приглашу!

   В ресторан мы не попали, попали в кафе. В полутемном зале гремели из колонок попсовые ритмы, между столиками сновали с подносами девочки в коротеньких красных юбочках. Пока Танька изучала меню, я рассматривал посетителей.
   И вдруг наткнулся взглядом на знакомый точеный профиль.
   Светлана Орехова сидела в дальнем, полутемном углу и оживленно беседовала с каким-то незнакомым долговязым мужиком. Мужик был разодет в пух и прах, наряд Светланы также не отличался деловой строгостью. Когда она на мгновение поворачивала лицо в мою сторону, я видел ее счастливо блестевшие глаза.
   С космонавтом Ореховым, говорите, плохая связь?
   И вдруг я понял, от чего на самом деле зависело качество ментальной связи. Не от хорошего настроения "индуктора". И даже не от плохого.
   - Равиоли с салатом из корнишонов будешь? - спросила Танька, поднимая взгляд от картонной папки. - Что с тобой? Тебе душно? Ты так побледнел.
   Я побледнел? Может быть.
   Почти наверняка.
   - Знаешь, Танюш, что-то меня мутит. Как некстати. "Пришли поужинать", называется.
   Это, конечно же, была ложь...

   Ментальная связь с "Янтарем" пропала совсем.
   Я молчал четыре дня, а на пятый проговорился. Совершенно случайно. И замолк на середине фразы, в ужасе от собственной оплошности.
   - Ну и что? - спокойно пожала плечами Анжела Петровна. - Она же все-таки женщина. И совсем не лабораторная свинка.
   А Лариса Романовна протянула мне бутерброд с сыром.

   Странно. После той истории я начал думать о Светлане каждый день. Даже несклько раз в день. Не хотел, запрещал себе, но все равно думал. В конце октября в лаборатории зазвучала музыка: мрачные и торжественные аккорды, словно тающие вдали. Это таинственный объект, приютившийся на мертвой планете, разговаривал в радиодиапазоне с плавающими в черном небе глыбами, а те отвечали ему тревожной хаотичной "морзянкой". Вадим Орехов лихорадочно готовился покинуть "Янтарь" на автономном десантном челноке и высадиться рядом с эпицентром загадок.
   Как же ему не хватало второй пары умелых рук и зорких глаз!
   В коридорах лаборатории все чаще попадались молчаливые люди из Центра, многие из них в военной форме. Мне перестали разрешать присутствие на ежевечерних сеансах ментальной связи, да я и сам не сильно стремился. Мне почему-то было страшно встретиться взглядом с глазами Светланы.
   Говорили, что Светлана очень сильно нервничает и переживает. Что Виктор Львович перестал кормить ее шоколадом, но, запершись в кабинете, о чем-то долго беседует с ней перед каждым сеансом. А еще - что сеансы ментальной связи стали Светлане удаваться чуть ли не каждый вечер, но в экспериментальный бокс она входит на дрожащих ногах, а выходит в полуобморочном состоянии.
   А сам Виктор Львович, напротив, повеселел и стал мягче с подчиненными. Кажется, он понял, как искать аномальный градиент.
   "Романтичный мужчина, демократичный начальник и светлая голова", - сказали как-то про него Анжела Петровна и Лариса Романовна.

   ...Утром первого ноября, в отсутствие Светланы, Виктор Львович мельком упомянул, что антенны Алтайской обсерватории получили очередное радиосообщение с "Янтаря". Кажется, на борту начались какие-то проблемы с ядерным реактором...

   А потом настал вечер... Самый страшный вечер в моей жизни.
   Во время лекции по философии в учебном корпусе внезапно погас свет. Через четверть часа сообщили, что то ли на ТЭЦ, то ли на главной распределительной подстанции неполадки. А еще добавили, что на другом конце города, в нашем корпусе института бушует пожар.
   Когда я, опередив толпу спотыкающихся на ступеньках соискателей и аспирантов, выскочил из учебного корпуса, уже совсем стемнело. Улицы, ведущие к району города, где в институтском парке располагалась наша лаборатория, были пугающе пусты. На перекрестках застыли милицейские машины со включенными мигалками, и голубые всполохи беззвучно скользили по мрачным фасадам и черным оконным проемам молчаливых домов. Изредка, глухо ревя двигателями, в направлении пожара проезжали мощные ярко-красные "Уралы". Городской транспорт в ту сторону не ходил вообще.
   И тогда я побежал...
   Только через час я, кашляя, задыхаясь и держась за правый бок, добрался до института. Район парка был оцеплен милицией. Со всех сторон несло гарью.
   - Деревья... Деревья в парке пылают, словно свечки, - рассказывали друг другу и всем желающим словоохотливые старушки, кучкующиеся у соседних домов.

   ...Наутро свидетели говорили, что это было жуткое, но в то же время - очень красивое зрелище.
   По сумрачному парку непредсказуемыми зигзагами стремительно метались лиловые шаровые молнии, поджигая деревья, кусты, скамейки, кучи опавшей листвы и стоящие на асфальтовой площадке автомобили. А вылетали эти плазменные сгустки из пустых окон полностью обесточенного здания нашей лаборатории.
   Как ни странно, но пострадавших не оказалось.
   Только пропала без вести Светлана Орехова. Ее нигде не нашли - ни живой, ни мертвой...

   ...Следователь сказал, что никакой аварии реактора на борту "Янтаря" не было.
   Важна не сама информация, важна ее интерпретация. Оказывается, В.Л. Победоносцев чуть-чуть сгустил краски, чтобы еще более накалить и без того нервозную обстановку в лаборатории. Он довел-таки Светлану до состояния истерики, заставив вектор канала ментальной связи бешено метаться по всему небосклону.
   И нащупал аномальный градиент эль-поля. С этого момента канал ментальной связи начал поддерживаться самостоятельно.
   "Светлая голова", да.
   А накал переживаний за любимого человека стал больше не важен...
   Следователь предположил, что Светлана Орехова сгорела в потоках избыточной энергии, которая использовалась ранее для стабилизации канала.
   Может быть.
   Кое-что зафиксировали и мои программы. Эксперты сумели вытащить файлы с оплавленных дисков сгоревшего компьютера. Вот и собраны материалы для моей кандидатской диссертации... которую я не буду писать...

   ...Когда нет сил продолжить путь
   И слов - заставить сердце биться,
   Мне б в черный водопад шагнуть,
   И дна достичь, и раствориться...
   Чтоб эта мертвая вода
   Не выпускала никогда...

   Кажется, я заболел. То ли два дня, то ли три не отвечал на звонки, никому не открывал дверей. Валялся на кровати, и не было сил подняться. Или не на кровати, а в тесном гробу с мутно-прозрачной крышкой, сквозь которую медленно мерцали звезды?
   - Олег, - шелестел в ушах жалобный голос Светланы, - Что с тобой? В крови бешеный лейкоцитоз...
   - Это радиация, - Хрипел я в ответ чужим голосом. - Полтора рентгена в час... значит, шесть таблеток цистамина... и тебе тоже... вдруг поможет... но это потом, потом... сначала про них... они ждут, почти два миллиона лет ждут...
   - Любимый, - плакала Светлана, и я чувствовал ее дыхание на своих губах. - Молчи, молчи...
   - Любимая, - соглашались мы с Олегом. - Молчу. - Но через минуту не выдерживали. - Ч-черт, как жарко... Почему иней на стенах? Зачем он зеленый? Это мох? Мы в лесу? Пошли домой, а? Они тоже хотят домой, но не могут... а мы? Мы можем?
   - Я пытаюсь... пытаюсь... пытаюсь...

   Меня обнаружила и вызвала скорую Танька. Это было в тот холодный и беспросветный ноябрьский день, когда за окнами хлестал дождь и, странное дело, над городом грохотала ноябрьская гроза.
   ...Я стою у больничного окна и смотрю с третьего этажа на запорошенную снегом аллею. Бинты с запястий давно уже сняли, но врачи не торопятся выписывать меня. Вечером придет Танька, наверное, опять принесет апельсины. Или бананы.
   Кажется, ей тоже больно, но она терпит. Извини, Таня.
   Я стою у окна долго. Я жду.
   И, наконец, мое терпение оказывается вознаграждено: на аллее появляется стройная женская фигурка в чуть-чуть мешковатом казенном пальто.
   Светлана Орехова.
   Ее, полумертвую, нашли под ледяным дождем среди обугленных стен лаборатории в тот же день, когда я в первый раз открыл глаза. В том месте, которое за неделю до этого тысячу раз обыскали.
   Мы лежим в разных корпусах госпиталя. Я каждый день смотрю на нее издалека, когда она прогуливается по аллеям больничного сквера. Но встречаться и разговаривать с ней я не могу.
   - Не можешь, урод, или не хочешь? - мучаю я сам себя.
   И молчу, не находя ответа.
   Если бы я не проговорился, что видел Светлану в кафе с другим мужчиной, шеф никогда не узнал бы об этом. И ничего страшного со всеми нами не случилось бы.
   Впрочем, несколько дней назад мы со Светланой все-таки столкнулись в коридоре диагностического корпуса, недалеко от кабинета компьютерной томографии. Одетая в линялый, но аккуратный больничный халатик, она шла мне навстречу. У нее было бледное, осунувшееся и какое-то чужое лицо.
   Мы холодно кивнули друг другу, словно шапочные знакомые, и пошли - каждый своей дорогой. Но, сделав несколько шагов, одновременно остановились.
   - Послушайте, Светлана, - хотел было сообщить я. - А ведь никакой аварийной ситуации на "Янтаре" не было.
   Но промолчал.
   - Я знаю, - ответили ее глаза. - Ведь я же на борту несколько суток провела, корректируя высадку Вадима на Немезиду... Спасибо, тебе Сережа... За все.
   Но губы ее оставились недвижимы. Через мгновение она отвернулась и ушла.
   Вечером Светлану перевели в подмосковный спецгоспиталь Роскосмоса. Больше я ее никогда не видел.

   ...Как охваченная ужасом Светлана забросила сама себя на "Янтарь", давно уже ни для кого не секрет. Аномальный градиент эль-поля, помноженный на мощь двух электростанций - это страшная сила.
   Научная сенсация. Если удастся воспроизвести эффект и построить математическую модель - "нобелевка" руководителю коллектива обеспечена.
   Ну-ну.
   Но, кажется, я единственный человек во всем мире, знающий: кто, как и почему спонтанно стал новым "индуктором" и вернул Светлану обратно во время той странной ноябрьской грозы. Без оборудования и энергетической подпитки, только силой своего отчаяния. Правда, счастья мне это знание не добавляет.
   И я никому не скажу.

   Я поднимаю глаза и смотрю сквозь стекло на плотно затянутое тучами серое декабрьское небо.
   Где-то там, далеко-далеко, среди вечной тьмы и бесконечной пустоты космонавт Орехов пытается планомерно обследовать автоматический маяк, оставленный на окраинах Солнечной системы в незапамятные времена неведомой цивилизацией. С лучевой болезнью он легко справился. Впрочем, кажется, ее и не было. Мне все прибредилось.
   Космонавт Орехов не чувствует себя одиноким. Его регулярно консультируют по любым вопросам крупнейшие специалисты Земли.
   Канал ментальной связи с "Янтарем" действует постоянно.
   Теперь уже - без Светланы. И без меня..