Перемены. Для человека моего возраста они всегда неприятны, просто потому что к старости начинаешь хотеть покоя. Но какой может быть покой, когда в доме две молодые женщины. У одной всегда куча дел, она много курит и периодически звонит сестре, а потом курит ещё больше, вторая же пропадает неизвестно где, а вернувшись пытается приучить первую к здоровому образу жизни. Взрослые. А я ведь помню их совсем маленькими. Как старшая нарезала круги у кроватки младшей и просила родителей позволить поиграть с ней. Или как они однажды поссорились так сильно, что дело дошло до драки, и родители их заперли в одной комнате на несколько часов, чтобы они помирились. Когда дверь открыли сестры сидели, обнявшись, и плакали. Они никогда не были похожи на обычных сестер, которые ссорятся между собой по пустякам, между ними всегда была какая-то особая связь, как между близнецами. Хоть они и похожи друг на дружку, но родились в разное время, поэтому такие отношения довольно удивительны. Хотя временами Интегра ревновала к своей младшей сестре, но, сказать по правде, делала она это совершенно напрасно. Появление Интегры было более долгожданным событием, чем появление Каролины, потому что когда Артуру исполнилось 30 я уже начал волноваться о продолжении рода Хеллсингов. На мой взгляд, оставалось надеяться только на то, что у хозяина есть кто-нибудь незаконнорожденный. Это было вполне реально, так как "подружек" у симпатичного блондина было пруд пруди. Но вот Кассинга что-то изменила в нем. Он увидел её и...это было удивительно, Артур весь светился от счастья, он словно родился заново. Мне были вполне ясны его чувства, хотя Кассинга и не была тем, что можно назвать идеалом английской леди. Начнем с того, что она была вовсе не леди. Она жила в одном из "спальных" районов Лондона, вместе с двумя немолодыми родителями и пятью своими братьями и сестрами, при чем она была самой старшей и должна была помогать всем родным, потому что они сами были не в состоянии прокормиться. Как эмигранты из колонии они имели мало прав и, как это бывает по закону подлости, много обязанностей, хотя бы такую как постоянное подтверждение своей "полезности" для Великобритании. Довольно туманная формулировка, согласитесь?
Артур встретил свою будущую жену, когда она подметала Оксфорд-стрит, темнело, и вполне приличная днем улица, становилась похожей на декорацию для триллера, к тому же тот день был довольно туманным. Кассинга вздрогнула, когда дорогая блестящая черная машина остановилась у тротуара.
- Поверьте, я не самое страшное, что может с вами случиться, - мягко проговорил Артур, выходя из автомобиля. Девушка нахмурилась, но потом робко улыбнулась, выказывая доверие таким образом. Я не сразу понял, чем эта индианка так привлекла хозяина. Во-первых, она была совсем не худой, в обычном стиле Артура, а широкобедрой, с большой грудью и пухлыми щеками, во-вторых, не блондинкой, её густая коса цвета угля была перекинута через плечо и не оставляла никаких сомнений в своей натуральности, в-третьих, она была очень уж робкой со взглядом испуганной лани, Артур же обычно предпочитал нахальных стерв с развязной манерой поведения. Ну, в общем, то бывает, что вкусы у людей меняются в течение жизни.
- Позволите? - мистер Хеллсинг протянул руку за веником, а Кассинга отрицательно замотала головой.
- Женщина не должна заниматься такой работой, особенно в такое время, - аккуратно забирая у девушки её орудие труда, решительно заявил Артур, и сам принялся подметать.
- Но...- ей явно не хватало словарного запаса, а произношение вообще оставляло желать лучшего, - вашему положению тоже не...хм.
- Человеку моего положения, вы хотели сказать? - усмехнулся блондин.
- В самом деле, сэр, позвольте мне...
- Не надо, Уолтер! Я сам, - если хозяин что-то вбивал себе в голову, ничем нельзя было его переубедить, эту черту характера девочки получили от него. Так мы и стояли: я - рядом с машиной, Кассинга прижав руки к груди, у мусорного бака, а Артур подметал улицу. Впрочем, самое странное случилось позже, когда хозяин предложил индианке подвезти её до дома, она отказалась, а Хеллсинг даже не стал настаивать. Обычно, если он хотел какую-нибудь девушку, то пускал в ход всё свое обаяние. Правда, потом мне приходилось в течение недели возить его на ту же улицу по вечерам, где мы снова видели Кассингу, и Артур помогал ей. Однажды её не оказалось на месте. Вместо неё тротуар подметал, какой-то небритый субъект, который сообщил, что понятия не имеет чье он занял место, и нам пришлось обращаться непосредственно к работодателю. От него тоже не было никакого толку, он сказал, что адреса Кассинги не знает, и причины ухода тоже, она просто в один не самый прекрасный день не пришла на работу. Артур готов был всю страну поднять на ноги, чтобы найти свою индианку. Делать этого не пришлось, так как случилось то, из-за чего люди начинают верить в судьбу...
- Быстрей, у нас вызов, Уолтер! - метался Хеллсинг по холлу. Его желание поехать на такое пустяшное задание выглядело как-то странно, потому что Артур вообще не очень любил выезжать на задания. Он не то чтобы был трусом, просто берегся, всерьез опасаясь, что в случае его смерти некому будет занять место главы организации.
- Но, сэр... - начал я.
- Ради Бога, дворецкий, мне нужно развеяться, - ну, это было уже больше похоже на правду. Приехав на место, вампиров мы не нашли, зато обнаружили пожар. Пожарной машины было не видно, вряд ли кто-то вообще мог вызвать пожарных - это был один из тех районов, где часто отключают электричество за неуплату, где пьяные драки не являются редкостью, где люди не живут, а существуют.
- По-моему, упырем был один из постояльцев, - сказал Алукард, с тоской глядя на языки пламени, которые метались из стороны в сторону, словно волосы на ветру, но огонь почему-то не перекидывался на другие здания. Дом был уже в таком состоянии, когда из него поздно выносить вещи. Бывшие жильцы стояли вокруг, кто-то плакал, многие ругались и метались в бессильной ярости, но никто не звал на помощь.
- Почему ты так думаешь? - помрачневший ещё больше, без интонации спросил Артур.
- Кто-то очень умный столкнулся с голодным упырем и решил его поджечь, - разумеется, слово "умный" вампир произнес со свойственным ему сарказмом.
- Да, ладно, сэкономили на пулях, - сэр Хеллсинг всегда был оптимистом, правда, через несколько минут ему стало очень сложно сохранять позитивный настрой - к нам подбежал смуглокожий кудрявый мальчик лет семи со слезами на глазах.
- Сэр, сэр, пожалуйста! - обняв ногу Артура, запричитал он. Он говорил с таким жутким акцентом, что я не сразу его понял.
- Что тебе? - я подумал, что пареньку нужны деньги и решил оградить хозяина от попрошайки.
- Нет, Уолтер, я сам, - Артур наклонился к ребенку, - что случилось?
- Пожалуйста, сэр, моя сестра и...папочка, - пробормотал мальчик, указывая пальцем в сторону горящего дома.
- Ты хочешь их спасти? - он активно закивал, а я и Артур взглянули на дом и тут увидели её! Одна из внешних стен обвалилась, так что стало видно лестницу, частично обвалившуюся, и вот там, среди огня на пролете между первым и вторым этажом стояла Кассинга, прижимающая к себе немолодого мужчину, который, кажется, был без сознания. Несмотря на то, что огонь вот-вот должен был охватить и эту маленькую площадку, индианка спокойно стояла с гордо поднятой головой ожидая неминуемого. И вот когда я увидел её с распущенными волосами, частично прилипшими к лицу, частично грозившими загореться, с выражением упрямства на лице и гордой осанкой я понял, что особенного Артур нашел в ней.
- Боже, - только и смог вымолвить хозяин, сначала он начал искать глазами Алукарда, но быстро понял, что вампир не сможет туда войти. Мне не к месту вспомнилось "Вокруг света за 80 дней" - индианка, которую хотят принести в жертву и богатый джентльмен, который спасает её, правда там, помнится жертву спасал слуга джентльмена. Артур, тем временем, прикрыв лицо пиджаком, побежал к лестнице, активно жестикулируя Кассинге. Я кинулся за ним.
- Эй, эй! - девушка не сразу поняла, что это обращаются к ней, но, взглянув на Артура, узнала его и...даже улыбнулась. Он ответил ей тем же, а потом жестом показал, чтобы она прыгала.
- Но отец! - ответила Кассинга, и тут словно прорвало плотину, воля индийки не выдержала и она зарыдала, осознав весь ужас ситуации и свою беспомощность перед стихией.
- Прыгай вместе с ним! - она немного поколебалась, соображая как бы её перепрыгнуть через стену огня, и все-таки решила, что лучше обгореть, чем сгореть совсем. Хозяин не удержался на ногах, когда Кассинга с отцом упали на него, все же силы в нем было не очень много, я подхватил его под мышки. У индианки все-таки загорелись волосы, а у её отца рукав рубашки. Лишившаяся остатков самообладания Кассинга завизжала и попыталась одновременно затушить свои волосы и отцовскую рубашку. Хорошо, что хозяин был более вменяем, хотя и находился в некоторой радостной эйфории от встречи со своей любимой, поэтому буквально закинул Кассингу на плечо и вынес её из дома, в то время как я помогал выбраться её отцу. Быстро высвободившись из объятий спасителя, девушка кинулась к отцу.
- Он...он? - прижимая руку ко рту, видимо, пытаясь сдержать рыдания, бормотала она. Я наклонился и попытался нащупать пульс - ничего.
- Боюсь, он...умер, - ответил я на немой вопрос больших карих глаз, - мне жаль.
- А ваша мама? - видя, что Кассингу лучше пока не трогать спросил Артур её брата, который пока ещё не очень проникся ситуацией.
- Мама...о, она не мама, - ответил тот, вызвав во мне нехорошее подозрение о состоянии его душевного здоровья.
- То есть? - с бесконечным терпением в голосе переспросил хозяин.
- Клыки и...глаза, - мы с Артуром переглянулись, нам стало ясно, кто оказался вампиром.
Последующие дни были не слишком радостными - похороны и почти сразу же выяснилось, что выживший брат индианки страдал от очень запущенной раковой опухоли мозга, и даже самая дорогая операция его не могла бы спасти, в то время рак и лечить-то не умели, как следует. Кассинга очень страдала от всего этого, а Артур был единственным кто помогал и поддерживал её. Сначала она отказывалась жить в поместье, но после нескольких тяжелых ночей, проведенных в ночлежках, согласилась на уговоры. Впрочем, её можно было легко понять - ей было всего двадцать, у неё не было семьи и тех кто мог бы её защитить, а Хеллсингу было тридцать, он был богат и влиятелен, поэтому Кассинга не без оснований опасалась за свою честь. Я, честно признаться, тоже за неё опасался. Но, наверное, впервые за всю жизнь, Артур был по-настоящему влюблен и даже очарован, он был готов на все, даже чуть было не принял веру своей избранницы, которая к счастью оказалась достаточно мудрой для своего возраста и решила принять христианство. Как бы благодаря её за такой шаг хозяин приказал запереть Алукарда в подвале.
- Ты её пугаешь, - без всякого вступления заявил Артур вампиру.
- Видно не её одну, - с ехидством ответствовал тот, все прекрасно видели - Кассинга засматривалась на высокого черноволосого обаятельного бывшего графа. Хотя не думаю, что у них всё бы зашло далеко - не так уж сильно вампиру нравилась будущая леди Хеллсинг. Да, и женщины это не мужчины, если женщина соблазнительно смотрит на кого-то, это совсем не значит, что ей хочется видеть этого кого-то в своей постели.
В общем, через два года после того пожара, на глазах у немногочисленных свидетелей родился чудесный семейный союз. Возможно, сначала Кассинга испытывала к своему мужу лишь благодарность, но вскоре это превратилось в настоящую любовь, которая не прекращается даже после смерти влюбленных. Их любовь осталась в девочках. Никто не замечает, но Каролина больше похожа на мать, её лицо более округлое, более нежное, в то время как у Интегры отцовский цепкий взгляд и резкие черты лица. Хотя характерами они поменялись, Интегра - собранная и спокойная, а Каролина - неусидчивая и любит повеселиться, прямо как Артур в молодости.
Помню, как родилась Интегра, через целых пять лет после свадьбы, когда супруги уже побывали в немыслимом количестве больниц, пытаясь выяснить кто же из них двоих бесплоден. Потом они решили оставить всё как есть и вдруг - Кассингу тошнит по утрам, днем и вечером, она капризничает, у неё резко меняется настроение. Кажется, в тот день, когда врач вышел из кабинета и с улыбкой сказал:
- Поздравляю, вы станете папой, - весь мир вздохнул с облегчением, хотя, возможно, я преувеличиваю.
Имя родившейся девочке выбрали на удивление быстро, супруги Хеллсинг вообще не любили спорить друг с другом. Даже не столько не любили, сколько не могли, они действительно были половинками друг друга, неотделимыми частями, любая ссора для них была все равно, что отрезать себе палец.
- А...что оно означает? - это было все, что интересовало мать.
- Неотделимая часть, она наша, её нельзя оторвать от нас, ведь так?
- Так, - согласилась Кассинга. Ребенок тем временем уже проснулся и не громким криком, а обычным хныканьем возвестил о своем желании есть.
- Какая же она прелестная, характером точно вся в тебя, - улыбнулся хозяин, передавая девочку жене на руки и взглядом прося меня выйти.
Со второй девочкой, родившейся через четыре года, оказалось сложнее.
- Каролина, - сказала индианка, как только впервые после родов взяла ребенка на руки.
- Почему? Что это за имя?! - слегка вспылил мистер Хеллсинг.
- Не кричи, Артур, - спокойно произнесла Кассинга, - мне нравится это имя и ей, похоже, тоже, - действительно девочка заерзала в туго стянувших её пеленках и начала издавать звук похожий на хныканье и смех одновременно.
- Ну, хорошо, раз уж ей самой нравится, то пусть будет Каролина, - вздохнул хозяин.
Младшая, в отличие от старшей, сразу показала отцовский характер - её невозможно было даже запеленать с первого раза, а уж чтобы кормить этого ребенка с ложечки и речи быть не могло, не помогали никакие уловки даже традиционное: за маму и за папу. Она была и осталась не такой упрямой и волевой, как старшая сестра, а просто по-детски капризной.
Вряд ли Артур когда-то мог хотя бы предположить, что его старшая дочь будет спать на плече у вампира, а он будет тихонько похлопывать её пониже спины и шептать что-то успокаивающее. Или что его младшая дочь будет зажимать одну Искариотку в темных углах. Я даже не знаю, стоит ли мне переживать вместо их отца или можно понять? Я же вижу, как Интегра вся светиться, какая она счастливая, хотя это счастье может продлиться не долго, но пусть уж так, будущее не обещает ей ничего счастливого. Раньше она была как будто застрявшей между духовно сильной женщиной и испуганной девочкой, а теперь всё встало на свои места, и помог ей именно Алукард. Каролина впервые в жизни влюбилась, она повзрослела, ведет себя более ответственно, даже начала поддерживать в своей комнате относительный порядок. Этим она напоминает Артура ещё больше.
Наверно, мне не стоит вмешиваться в их жизни. Сестры Хеллсинг привыкли справляться с трудностями при помощи друг друга, зато если радуются, то делятся счастьем со всеми кто их окружает. Поэтому не буду лезть, дам им побыть счастливыми.
Загорается красная лампочка и начинает работать внутренняя связь:
- Уолтер, ну что там с ужином? - строго, словно школьная учительница, говорит Каролина, а на заднем плане слышится голос старшей хозяйки:
- Сколько раз говорить, что я не ем по вечерам?! - всё-таки приятно, что некоторые вещи со временем не меняются.
Юмиэ
Италию постепенно засыпает снегом, холодный ветер дует с Альп, принося отвратительную погоду, за окном так темно, что, кажется, стекло замазано густыми чернилами. В комнате тепло и тихо, два главных условия, для того чтобы я чувствовала себя комфортно - соблюдены. Хейнкель спит, это тоже немаловажно для моего душевного равновесия (в моем случае фраза звучит довольно забавно неправда ли?). Но за прошедшие две с половиной недели, прошедшие после нашего возвращения из Англии, я уже почти даже привыкла к её истерикам и сейчас мне немного скучно. Дурацкая бессонница! Как бы развлечься? О! Хочешь, малыш, я расскажу тебе сказку с хорошим началом, плохой серединой и, пока без конца?
Две души росли в одном теле, одна жила с милыми родителями, в милом домике, ходила в милую школу и (даже!) дружила с милыми друзьями. И всё было мило настолько, что другую душу, жившую там же, но проснувшуюся только в пятнадцать лет, практически непрерывно тошнило. Эти приступы тошноты назывались депрессией. В такие моменты милая девочка закрывалась в комнате и никого к себе не пускала. Родители за неё беспокоились и водили к психологам, а потом и к психиатрам. Но девочке это не помогало и она с каждым днем словно умирала. Никто ничего не мог понять, пока однажды несколько плохих мальчиков не напали на милую девочку, для того чтобы забрать у неё деньги и поразвлечься заодно. Тут уж вторая душа не выдержала и завладела телом вместо души милой девочки. Правда сие милое тело было настолько плохо тренированным, что вторая душа решила просто убежать, чем связываться с плохими мальчиками. Милая душа, испугалась, когда поняла, что живет в теле, которое занято ещё кем-то и всё время пыталась от квартирантки избавиться. Но вторая душа не сдавалась, так они и менялись бы, впрочем, незаметно для других, если бы однажды, когда тело было под властью милой девочки, она не пошла и не рассказала всё родителям. Взрослые, были людьми деловыми и к делу подходили с завидной скрупулезностью. Где только не побывало несчастное тело, в котором воевали между собой две души. И вот, когда и надежды никакой не осталось, и обе души вместе с телом отправили в психушку, случилось чудо! В этой больнице была небольшая церковь. Милая девочка вошла туда и поняла, что её извечная депрессия проходит. Горели свечи, красивые лики святых смотрели с икон, священник грудным голосом тихо молился, стоя на коленях перед алтарем, и впервые, две такие разные души были согласны друг с другом. Внутри тела, которое целый год было объектом дележа, наступил покой и тишина, две души желали одного - служить Богу. Служить, они, правда, хотели по-разному, но сути это не меняет. Они сговорились, и вторая душа вела себя тихо до поры до времени. Пока их не выпустили из клиники. И потом пришлось быть осторожными - родители не были Христианами, и становится ими не собирались. Самое интересно, что в вопросе о своем вероисповедании милая душа проявила, несвойственную ей, твердость. Правда, из милого дома пришлось уйти. Если бы не вторая душа, которую первая винила во всех своих бедах, туго пришлось бы им обеим на улице. А потом стало совсем хорошо. Встретился им в одной церкви сумасшедший священник. Вот уж кто сразу оценил преимущество двух душ в одном теле. Он взял их к себе и помог стать монашками. Теперь эти души живут хорошо, меняются только в крайних случаях, но обе они довольны и счастливы.
"Говори за себя, дьявольское отродье!" Как мило, правда? Я её спасаю постоянно, а она ещё и обзывается. "Замолчи! Ты должна спать сейчас, ты ведь не нужна!" Почему она строит из себя сострадательную католичку и при этом бьет по самому больному месту?! Как мне надоело, что меня пытаются выгнать из тела! Вечно она так. То пила святую воду, так много выпила, что чуть не лопнула, клянусь Богом, не вру! Стояла на горохе, молилась, голодала, а про обряды усмирения плоти, я вообще молчу! Брр, жуть. Я ведь никогда не пыталась выгнать Юмико, просто попросила подвинуться, неужели там так мало места?! До какой степени может дойти её жадность?!
"Отче наш..." - только не это, начинается. Она думает, что молитвы помогают меня усыпить, на самом деле мне надоедает её противный истеричный голос. "Да, светится имя твое...". "Хватит, размазня, я уже ухожу".
Юмико
Всё думают, что она просто засыпает, а на самом деле, внутри меня идет постоянный бой за территорию. Она всегда хочет вернуться. А я всё время мешаю ей. Стоит только расслабиться и пиши: пропало. Все старания сводятся на нет, как только кто-то злит меня. Правда, когда мы начали работать в Искариоте, мы несколько примирились с существованием друг друга, но мне это всё равно не нравится. Я не хочу убивать или калечить, я хочу жить в монастыре и собирать пожертвования. Неужели, я так много прошу у тебя, Господи? За что ты наказываешь меня?
Она появилась, когда мы с родителями переехали в Италию. Это нужно было для папиной работы, а я чувствовала вполне закономерный дискомфорт, потому что совсем не знала языка и не могла ходить в школу, да и выглядела я слишком экзотично, так что все на улице оборачивались. Хотя, меня можно даже считать по-своему красивой. Наверное, из-за этого те парни на меня набросились. Хорошо, отдавая Юмиэ должное, скажу, что она гораздо уравновешеннее меня и там где я паникую, она сохраняет холодную голову. А в тот вечер способность размышлять здраво нам не повредила. Однако лучше не стало. Она постоянно хотела вылезти там, где не нужно. Я её ненавижу, но всегда когда я думаю, об этом всё внутри меня переворачивается, кажется, что внутренности сгорают изнутри. Этим мне, видимо, хотят сказать, что Юмиэ часть меня, такая же необходимая, как рука или глаз, или нос или даже сердце. Когда я начала жить в приюте у Андерсона, я могла бы с этим согласиться, потому что когда мы с ней читали библию или молились, мы действительно сливались воедино. Я до сих пор чувствую себя целостной только в церкви, только там меня не рвут на части две души.
Но всё равно, она хочет работать в Искариоте, а я нет. Поэтому я никогда не сдамся, всегда буду бороться и попытаюсь выгнать Юмиэ из себя. "Может быть не сейчас" - говорит она. "А почему бы и нет?!" "Я думаю нам стоит объединиться". "Зачем?" "А ты разве не понимаешь?". К сожалению понимаю. Она о Хейнкель. Раньше мне было не очень сложно удерживать темную душу подальше от поверхности, но вот несколько месяцев назад, в октябре, если быть точнее, она стала сильнее. И это из-за того, что подруга влюбилась. Сначала я была даже рада за неё. Хейнкель вся словно расцвела, правда стала неуклюжей и часто промахивалась на тренировках, да и в бою бывало. Зато ела она за троих и хорошо спала, а ведь раньше с этим у неё были большие проблемы. С самого начала нашего знакомства, я всегда видела её только мрачно-сосредоточенной или подавленной, но никогда счастливой. Обычно она с трудом съедала свои порции на завтрак, обед и ужин, а спала так и вовсе не больше двух часов. И тут вдруг одна поездка в Венецию и такие перемены. Я пыталась понять в чем дело, хотя, она, пожалуй, сама не знала в чем. Любовь это такая болезнь, такая же как СПИД, например, по внешним признакам не определишь, и должно пройти время чтобы его определить. Но, как я уже сказала выше, сначала меня радовала влюбленность подруги. Даже когда я узнала в кого её угораздило влюбиться. Мне казалось, что после стольких лет душевных переживаний, подруга заслужила счастья, пусть даже немного нетрадиционного. Да, и надо признать, что Каролина...очень красивая девушка, и это ещё очень сдержанное её описание. Я и сама чуть вздрагивала, когда её синие, не голубые, а именно синие, глаза пристально смотрели на меня. Так было пока эти глаза, вместе со всеми остальными частями тела, не начали отбирать у меня подругу. Сначала незаметно, легко и ненадолго отрывая её, а потом всё чаще и все дальше оттягивая нас друг от друга. Никогда я не была влюблена в Хейнкель в романтическом смысле, но вот в обычном, сестринском и дружеском, я любила её больше всех на свете. Я и сейчас её люблю, однако она стала совсем далекой и в то же время несчастной, желающей утешения. А я не могу утешить подругу, по крайней мере полностью, ведь часть себя она оставила там, в городе наполненном туманом.
Сейчас она тяжело вздыхает, поворачивается на бок и вдруг резко открывает глаза.
- Ты чего не спишь? - строго, в своем обычном стиле старшей сестры, спрашивает Хейнкель.
- А ты почему?
- Я спала, но...не знаю...мне нехорошо.
- Что-то болит? - сейчас у неё, насколько я помню, как раз не самые лучшие дни, она их всегда тяжело переносит.
- Да, душа.
- Ох, - вздох вырвался у меня прежде, чем я успела его остановить. На самом деле мне не хочется, чтобы она думала, будто мне безразличны и надоели её душевные метания.
- То есть я хотела сказать...
- Да, ладно тебе. Не важно. Просто мне кажется, что...- подруга мотает головой, - всё, молчу.
- Нет. Говори, не хочу, чтобы ты страдала, пожалуйста, - я подхожу к её кровати и присаживаюсь на корточки.
- Впрочем...думаю: зря я не осталась.
- Знаешь, я поражаюсь, раз ты хотела остаться, то почему не осталась?
- Я...я думала. Видишь ли, я хотела чтобы она была счастлива, но не знала, что сделает её счастливой. Когда мы прощались, мне показалось, будто она хочет держаться от меня подальше. Я даже была счастлива оттого, что не осталась и не сказала, что люблю. Думала, ей это принесло радость.
- А что изменилось?
- Теперь кажется, что всё её слова и действия были для кого-то третьего, будто мы были там не одни. А на самом деле, ей не хотелось меня отпускать.
- Не знаю, но мне кажется: она приняла верное решение. Вряд ли тебя бы просто так отпустили из Искариота, да и ей пришлось бы тяжело.
- Согласна, конечно...и все же она несчастна и меня прямо всю разрывает. Хочу помчаться к ней, обнять и успокоить.
- Что она тебе сказала?
- Встретимся в аду.
- Вот, значит так оно и будет. Она тебя отпустила? Отпусти и ты её.
- Но я хочу...
- А что нам велит Господь? - зажав лицо подруги между ладонями, спрашиваю я.
- Знаешь, - она чуть приближается ко мне, избавившись от прикосновений, - когда Он отобрал у меня Каролину, я снова перестала верить в Него.
Пип
Это мрачный город, созданный из болот и тумана, сплетенный из зелени и камня, слепленный из угля и дыма. Районы не перетекают друг в друга, как в Париже, не разделены четкими линиями как в Нью-Йорке, они отдельными островками разнородного материала соединяются друг с другом асфальтом и людьми. Что заставило моих дедушку и бабушку осесть здесь: необходимость, отсутствие возможности продолжать путешествие, рождение моего отца, а может быть этот город имеет некое очарование, которое я до сих пор не могу в нем увидеть, в отличие от родителей моего отца? Я не знаю. Но, скорее всего нужда, потому что мой отец родился в Ист-Энде, вечной клоаке куда стекалась вся мерзость этого чем-то очаровательного города. Однако потом у них появились кое-какие деньги и они смогли перебраться в небольшой домик в пригороде. Там прошло детство моего отца, в этот маленький домик он возвращался из школы, из него он ушел вместе с дедом, когда подрос и научился стрелять. Мой отец стал наемником, таким же как его отец, как отец его отца и как предыдущие восемь поколений Бернадотте, у него вроде бы и не было выбора, а вроде бы и был. Такие люди как мои предки и я, предпочитают плыть по течению, отдаваться потоку, предоставлять ему возможность выносить себя куда угодно. Так вышло, что моего отца этот поток принес в могилу. И вот между его рождением и смертью, аккурат по середине, родился я. Говоря, середина я не имею ввиду, что это случилось тогда когда до его смерти оставалось столько же лет, сколько прошло после его появления на свет. Нет, на самом деле я не делю жизнь на годы, месяцы, недели или дни, для меня жизнь это события, особенные события, которые запоминаются. Так вот, на мой взгляд, у отца в жизни было только три запоминающихся события, об одном из которых он так и не узнал. Он умер, даже не узнав, что его сына подбросили на порог дома его родителей. Нашла меня бабушка, правда, я её совсем не помню, то есть не помню, как она выглядела, не помню её голоса, в общем, ничего конкретного. Запомнились только ощущения тепла и покоя, защищенности и уверенности в будущем. Потом из Колумбии вернулся дедушка вместе с мертвым отцом. Дед говорил, что в то время он мог быть уверенным в том, что я его внук только на пятьдесят процентов. Отец мой был, по словам дедушки, потаскуном и ни одной юбки не пропускал, однако всегда старался быть осторожным. Так что мою принадлежность к фамилии стало возможным подтвердить только когда я подрос и стал превращаться в точную копию папаши. Жаль, бабушка этого не увидела.
Мне кажется, что кто-то там наверху, наверное, Бог, сначала дает мне что-то, как бы для пробы, нечто вроде дегустации в супермаркете, а потом отбирает и смеется. Наверное именно из-за этого чувства, будто нахожусь на вечной жизненной дегустации, я тоже стал наемником, когда Бог отобрал у меня и деда. А я ведь неплохо учился, учителя не могли на меня нарадоваться, всегда хвалили, и как же они удивились моему решению. Честное слово, жаль я не умею рисовать, а то нарисовал бы какие у них были лица в тот момент, когда я заявил что ухожу. Да, вообще-то вряд ли я мог позволить себе продолжать учебу, мне ведь ничего не осталось от родственников, только дом, который я продал. Потом собрал команду из местного хулиганья и...вот оказался здесь. Резковатый переход, да? Но я же говорил, что делю жизнь на яркие события, а те десять лет, прошедшие после моего четырнадцатилетия, не богаты на события. Не помню, как и зачем я жил. Помню только, что мне всегда, с того самого момента, как я прочитал "Ромео и Джульету", было интересно, что такое любовь и почему люди из-за неё ведут себя как идиоты. Я мог понять храбрость, честь, безрассудство, мог дать им четкое определение, мог находить им применение, объяснить их причины, но любовь не мог объяснить никогда. Много раз, просил я деда рассказать мне, почему он женился на бабушке. И он рассказывал об их знакомстве в оккупированном фашистами городке, о том, как потом шел спасать её от одного наглого немецкого главаря, и как потом встретил её в лесу. Я слушал, и любовь превращалась в моем воображении в большую птицу похожую на орла с перьями всех цветов радуги. Однако именно потому, что таких птиц нет в природе, любовь продолжала быть для меня чем-то нереальным, таким же нереальным как вампиры, например. Все понимают, что их не существует, и все же, оказавшись ночью на темной улице затянутой туманом, встретив в переулке высокого незнакомца, или просто читая Стокера в комнате освещенной лишь ночником, дети и взрослые хоть одну секунду думают: а вдруг?! Короче, к двадцати четырем годам я почти смирился с тем, что любовь существует лишь в воображении и не имеет никакой реальной силы, и вот пришла ОНА и снесла с полочек в моем сознании всё, что я с таким трудом на них водрузил. Первыми полетели вампиры, а за ними пошла любовь. "Вампиры существуют" - сказала она уверенным, бархатно-стальным голосом, к которому мне предстояло привыкать некоторое время, и всё что мне оставалось это поверить. Разве можно возразить, когда красивая и совершенно вменяемая на вид, девушка говорит так уверенно? Да, они существуют, и всё что мы можем поделать это убивать их.
Мы с парнями остались жить в поместье. Сначала ничего особенного не происходило, как мне казалось. Пока однажды...даже не знаю когда конкретно, я вдруг почувствовал, что птица похожая на орла с разноцветными перьями, пролетела надо мной, смахнув крылом шляпу с моей головы.
- Что с тобой, шеф? - спросили парни, а я поднял шляпу с пола.
- Ничего, особенного, просто задумался, - что это было, возможно, просто сквозняк, а возможно, сама любовь посетила меня. С тех пор я начал подмечать много интересного. Как по особенному у обеих хозяек горят глаза, как иногда они идут и улыбаются неизвестно чему, и даже в самый дождливый, серый, мрачный типичный лондонский денек у них хорошее настроение. Я стал наблюдать, по сути, следить, за ними и первой заметил Каролину. Она видела сероглазую католичку и будто открывала какие-то душевные ворота, позволяя сексуальной и жизненной энергии вытекать из себя в чудовищных количествах. С ней всё было ясно, она даже не особенно скрывалась. Она вся блестела и цвела, она делает это до сих пор, только более сдержанно, потому что любимого человека нет рядом. Но сама влюбленность, просто как факт, уже делает её счастливой. Этого я ещё не мог осознать полностью и оставил до лучших времен. С Интегрой было сложнее, передо мной захлопывались двери, вставали преграды - она закрывалась, она ничему и никому, даже себе самой, не давала ощутить тепло любви. Двери её кабинета закрывались, и никто не мог узнать, что там происходит, пока хозяйка снова их не откроет, однако даже тогда весь её вид будто говорил: "О чем вы?! Я не влюблена, черт бы вас побрал, идите работайте!". Да, так все и было. И вот всего лишь одно утро, такое суетливое и какое-то разобранное на части, и вся её броня без лишнего шума, сползла с неё. Она спустилась в подвал и украдкой улыбнулась вампиру, который сидел на своем гробе, он ответил почти нежно и чуточку ядовито, блеснул очками. Любовь на несколько секунд появилась в подвале и быстро исчезла, как будто стеснялась такого количества народа.
Однако не это происшествие поразило мое воображение настолько, что я сам захотел влюбиться. Там в самолете, когда я разбудил Алукарда, я несколько секунд смотрел в его глаза. Несомненно, в них было желание, ведь ему снилась не кто-нибудь, сама Интегра Хеллсинг, но была и любовь, которая разгорелась ещё ярче, когда он толкнул речь об уважении женщин и всем прочем. Я видел, видел птицу с разноцветными перьями, хотя признаю, что был пьян, и возможно она была галлюцинацией, однако нельзя же до такой степени опьянеть от одной бутылки виски пусть и очень хорошего. Эта птица парила над вампиром, а мне хотелось её поймать. Мне хотелось влюбиться, уже не важно в кого, потому что я был влюблен в саму любовь. Так уж получилось, что выбор мой пал на Викторию.
Пока, правда, у меня плохо получается любить. Видимо, этому нужно научиться. Я честно стараюсь, даже начал читать сентиментальные романы, все какие смог найти в библиотеке. Почему-то эталоном влюбленных для меня всё равно остаются Ромео и Джульета, по-моему, высшее доказательство любви это совершенно по-идиотски умереть, как раз тогда когда умирать совсем не нужно и у вас ещё всё впереди. Так и должно быть. Клянусь...своей шляпой, косой и своей любовью, если мне представиться случай по-идиотски умереть, я с радостью это сделаю. Меня зовут Пип Бернадотте, я наемник, и я всегда выполняю свои обещания.
Андерсон
Еретик, загнанный в угол. Зачем я погнался за ним, даже не знаю. Обычно я убиваю их, если они нападают первыми. Я делаю это безжалостно и порой подло, подкрадываясь к ним со спины, но всегда по определенной причине. А что же сделал он? Вышел не из той церкви, вот и все. Он стоял, гордо выпрямившись, и смотрел без укора или страха, только чуть сощурившись.
- Хочешь рассмотреть моё лицо? - спросил я почему-то.
- Да, - ответил он, и я не услышал той особой дрожи в голосе, которая всегда ласкает мой слух, а её отсутствие всё равно, что нырнуть под воду - неприятно давление на уши и не можешь понять из-за воды это или из-за необычной тишины.
- Зачем?
- Мне кажется ты красивый, - вы когда-нибудь проваливались в пропасть неожиданно? Представьте себе, что вы идете по равнине, которая упирается в самый горизонт и не видно ей ни конца ни края, кажется можно встать на камешек и с такой небольшой высоты увидеть всю планету, но вокруг вас нет никого и ничего, только вы и равнина. Вы идете, уже чуть пресытившись однородностью пейзажа, но ещё не сильно устав, солнце не особенно злобствует, вы сыты и жажда вас не мучает, вы чувствуете лишь покой и умиротворение, философские мысли без очереди лезут в голову. И вот вдруг, в самую неожиданную минуту, когда вы уже почти совершили некое открытие и почти разгадали все тайны мироздания, вы падаете. Не запинаетесь, не оступаетесь, успев замереть на краю каньона, вы падаете основательно, без шансов на возвращение обратно, а впереди только удар, последнее, что вы услышите в своей жизни, будет треск костей.
Никто, никогда не говорил мне, что я красивый. И тогда, даже не взирая на глагол, выражающий маленькую степень сомнения, я чувствовал...растерянность и благодарность. Да-да именно благодарность, потому что он положительно отозвался о моей внешности, пусть и с долей сомнения. Дрожь прошла по всему моему телу, тем самым словно возвратив в него мой дух, который как бы прицеплен и не улетает далеко, но все же находится за пределами тела. Мужчины вроде бы любят комплименты касающиеся их ума, силы, но никак не внешности. Однако я, уже давно мысливший себя не очень-то человеком, а некой переходной стадией к буре или урагану, в тот момент был мужчиной. Мужчиной, которого одолевали сомнения и любопытство.
- Ты не мог бы подойти поближе? - по сути, это был вовсе не вопрос - своеобразная последняя просьба. Я подошел. Был вечер, тьму в подворотне разгоняла только лампа висевшая над простой деревянной дверью покрашенной зеленой краской - черный вход в какое-то кафе или бар, поэтому мне пришлось подойти очень близко. Его чуть сощуренные глаза, расширились, снежинка упала ему на нос и начала таять, она была какая-то очень большая и блестела сильнее других, необычная, гордая, смелая - такая же как этот еретик. Его рот чуть приоткрылся, мне показалось, что сейчас он заберет свой хилый, однако такой необходимый мне, комплимент назад, и поэтому приготовился вонзить в него одно из своих лезвий, когда еретик быстро выдохнул:
- Прекрасно, настоящая мужская красота, - я замер, а он поднял руки, наверное, хотел обхватить ладонями моё лицо, но решил, что мне такое проявление чувств будет неприятно и вернул руки на место. Я тем временем в панике пытался подавить в себе разочарование, из-за того, что он не прикоснулся ко мне.
- Ну, так что? - спросил еретик, после того как ещё несколько снежинок растаяли на кончике его носа, - ты хочешь меня заколоть или просто ждешь, когда я умру от холода? - действительно, необычные для Италии минус двадцать не доставляли неприятностей, если не пребывать на улице слишком долго.
- М-да...ты, - я немного подумал, как выразиться так чтобы это не звучало слишком вульгарно и почему-то всё равно выбрал не самый удачный вариант:
- Ты голубой?
- Скажем так, - он усмехнулся правым уголком рта, - я не выбираю между мужчинами и женщинами, я уже давно выбрал мужчин, - надо признать, что он выразился гораздо аккуратнее меня.
- Значит это убийство будет тем более оправданным, - я казался убедительным, но в тот момент только казался. В том переулке, шесть лет назад, я снова стал Александром Андерсоном, то есть не просто именем, а тем кем являлся с самого рождения. Штык, Палач - эти прозвища исчезли, сползли, словно старая кожа со змеи. Мне всё сильнее хотелось, чтобы кто-нибудь вышел из двери, вышел и спугнул бы меня, ведь не стал бы я убивать еретика при свидетелях. Что мы обычно запоминаем? - звуки, образы, а я даже его лица не запомнил как следует, только сощуренные глаза и снежинки на носу. Зато я четко запомнил свои чувства в тот момент, они словно фотоснимки лежат в альбоме моей памяти, и я при желании всегда могу открыть его и посмотреть. В тот вечер я чувствовал жалость и растерянность, желание тепла, неги, защищенности - всё это мне обещали его руки, которые так меня и не коснулись. Я убил его быстро, просто одним движением перерезал ему горло. Кровь, попавшая мне на лицо, вернула мой дух туда, где он и находится до сих пор - на привязи где-то рядом с телом, но не в нем. Тот вечер я вспоминаю редко, однако всякий раз, когда мне недостаточно гнева или наоборот его слишком много, я открываю альбом и смотрю фотографии, временно превращаясь в обычного мужчину.
Сейчас этот метод мне очень помогает, только не знаю для чего: чтобы увеличить гнев или притушить. Девушки меня не видят, и не знаю, как бы они выкрутились, если бы видели. Юмико сидит на кровати, а Хейнкель рядом на полу и, уткнувшись подруге куда-то в живот, громко с надрывом рыдает, периодически останавливаясь чтобы воскликнуть: я люблю её! По выражению лица Юмико, которое по идее обозначает сострадание, но выглядит очень фальшиво, ясно, что этот "приступ" у Хейнкель не первый и часто повторяющийся. Любит? Надо же, когда я встретил Хейнкель на улице, в её глазах была лишь злость, и я думал, что уж кто-кто, а она никогда не полюбит. Хотя я думал только о мужчинах, в то время как моя подопечная влюблена в женщину. Я подозревал, а после встречи в музее, подозрения стали перерастать в уверенность, однако, получив явное доказательство сейчас, я не знаю, что мне делать. Нужно ли мне разгневаться и убить Хейнкель, или попытаться успокоиться и поговорить? Много во мне гнева или мало? Из комнаты раздается особенно мощный всхлип, заставляя меня оторваться от размышлений. У неё такой несчастный и в то же время такой влюбленный вид, что невозможно не проникнуться её чувством. Ещё впервые встретив младшую Хеллсинг в поезде я оценил её ум, изворотливость и сарказм, похожий на мелкие маленькие укусы вроде комариных - маленькая точка, а всё равно чешется зараза. Если уж Хейнкель и могла кого-нибудь полюбить, так это Каролину - эгоистичную, нахальную, но такую желанную и зовущую. Моя рука, тянущаяся к ножу, замирает, а дух снова возвращается в тело. Такое редкое для меня ощущения согласия с самим собой. Андерсон очень четко разделяет похоть и любовь, в то время как Регенератор карает всех без разбора. Хейнкель влюблена, влюблена так сильно, что эта любовь однажды сметет любые преграды, разобьет и разрушит целые города лишь для того чтобы быть с ним...с ней. Дай Бог, пусть так и будет, аминь.
Виктория
Считается, что вампирам не нужна компания как таковая. По крайней мере, несколько сотен лет. Сначала они обычно наслаждаются своей силой, развлекаются с новыми возможностями, жрут кого ни попадя, а потом есть два пути, их, ещё не успевших набрать достаточно силы, убивают предприимчивые ребята вроде "Хеллсинга" или "Искариота", или же они создают себе пару. "Во вполне конкретных целях" - добавил хозяин, странно улыбнувшись, а я выжидающе на него посмотрела, ждал он, явно, не такой реакции, но потом продолжил: "чтобы род продлить". Не заметно, чтобы у него был сильно обострен отцовский инстинкт, хотя бы в отношении меня. Зато стоит леди Каролине вернуться днем из университета, и он...да, что там Каролина! Он почти не спит днем, всё время пропадает наверху, и ночью редко спускается - леди Интегра, по его мнению, нуждается в его постоянном присутствии. В общем, что бы там господин ни говорил, сам он тянется к своим хозяйкам, к одной как к дочери, ко второй, как к...любимой? Вот интересно, может он любить? Смотря, что называть любовью. Но изменения в поведении в присутствии старшей Хеллсинг весьма заметны. Однажды он даже помог ей сесть в кресло, подал руку, когда она выходила из машины, вернувшись с задания, помогал надеть пальто. Все в его движениях, жестах и взгляде мгновенно меняется, как только леди Интегра появляется поблизости. Он всегда смотрит на неё из-под чуть опущенных век, наклонив голову, и редко когда позволяет себе прямой взгляд, смотрит, словно снизу вверх, а не наоборот, как должно быть. Хотя заметно, что он поддразнивает её: ставит подножки, небольшие, так только попугать чуть-чуть, а даже если хозяйка запинается, подхватывает он её всегда за талию, и задерживает руки чуть дольше, чем это позволяют их хозяйско-рабские отношения. Это самое "чуть", присутствует в нем, и кажется неуловимым, если случается только один раз. Однако хозяин, позволяя себе несколько "чуть" подряд, будто оставляет на Интегре какие-то знаки, отпечатки своей сущности, чтобы никто не смел к ней прикасаться. Она, наверное, даже не замечает, однако она уже немножечко его, так же как он её. Думается мне в связи со всем этим, то, что я должна стать заменой двух этих самых важных в его нежизни женщин. Ведь, очевидно, что пока он не страдает от одиночества. Зато однажды они умрут и... что? Я бы ещё могла заменить Каролину, но вот Интегру. Властный взгляд, прямая осанка, уверенный не очень громкий, но и не особенно тихий голос, в котором появляются какие-то бархатистые нотки в присутствии хозяина - смотришь на неё и почему-то думаешь о демоницах. О чем-то не принадлежащем к этому миру, такому опасному и в то же время увлекательному. Она легко раздражается, но по-настоящему вывести из себя её трудно, её сложно сбить с толку, она быстро принимает важные и правильные решения. Мне вряд ли когда-то удастся достичь такого, ну, или потребуется не одна сотня лет для столь чудесного превращения. Под взглядом Алукарда я всегда втягиваю голову в плечи, опускаю глаза, мямлю, а в опасной ситуации больше паникую и превращаюсь в настоящую обузу, вот взять хотя бы нашу первую встречу с господином, хороша же я тогда оказалась! Во мне нет ничего демонического, ну, если только клыки...
- Ну, не будь к себе слишком строга. Рано или поздно женская сущность проявится, - интересно, способность возникать, будто из ниоткуда она тоже от хозяина получила?!
- Нет, - читает мысли, сколько раз можно забывать про это!
- А... - я поднимаю глаза. В последнее время в присутствии леди Каролины я чувствую не вину за свое существование, как было раньше, а...некое...возбуждение? Ну, не совсем так, а скорее просто...чувствую себя слегка раздетой.
- Хочешь честно? - не дождавшись моего ответа, она продолжает:
- Не слегка.
- Хмм, - да, до демоницы мне далековато, кажется, я покраснела, хотя я, возможно, не могу краснеть.
- Не можешь, - она отталкивается от косяка и идет к столу, чуть покачивая бедрами. Опять это чуть! Наверное, все умелые соблазнители умеют сочетать в себе "чуть" и "совсем не чуть"! Что такое "совсем не чуть"? Ну, например, степень прозрачности кофточки, которая сейчас надета на леди Каролину, ниже нулевой отметки, её наличие можно подтвердить с помощью только одного органа чувств: осязания. И я уже протягиваю руку, чтобы убедиться в том, что младшая хозяйка одета, но, одумавшись, отдергиваю обратно.
- Ты чем тут занималась? - словно не заметив моих движений, спрашивает она, хотя наверняка заметила, - Ела человеческую пищу?
- Д-да.
- И как?
- Хм, ну...меня вырвало, - потупившись, я указываю на окно, не знаю даже зачем. Наверное, чтобы убедить её: вырвало меня за окно, а не на пол.
- Интересно, - остановившись от меня на расстоянии вытянутой руки, Каролина наклоняет голову на бок, - ты уже не человек, однако упорно не хочешь пить кровь и до сих пор, говоря о вампирах, употребляешь "они", вместо "мы".
- Ну, я...- когда нужно, она никогда не продолжит фразу вместо меня! - Мне просто...я хочу быть человеком.
- Зачем?
- Просто...вам вот бы хотелось быть вампиром? - неожиданная для меня храбрость.
- Не путай теплое с мягким! - она грозит пальчиком и делает это с таким изяществом, что завораживает меня на какое-то время, - Мне есть, что терять, у меня сестра и...любимая, дом, обязанности! А у тебя? Ты что-то оставила в своей жизни? Есть о чем жалеть?
- Вообще-то...нет, в принципе, однако...
- Сама только что волновалась о своем "не демоническом" виде. Ты не даешь волю женщине внутри себя, остаешься девушкой, - опять она о девственности!
- Нет! Не в девственности дело! Интегра была женщиной и девственницей. Тут другое. Согласно моей личной теории: Бог действительно создал Адама и пустил его на землю, а дьявол решил не отставать и создал женщину, Еву. Понимаешь?! В нас изначально заложена демоническая сущность, надо только выпустить её на волю, - интересная теория и вполне в духе младшей хозяйки.
- Вы поэтому...встречаетесь с девушками?
- Хм, если ты не заметила, встречаюсь я с Кристофером, а вот люблю, да, девушек. Одну, - необычная серьезность отражается на её лице и некоторое время леди Каролина смотрит в окно, позволяя лунному свету гулять по её лицу, придавая ему новый, какой-то божественный облик.
- Так ты не хочешь попробовать крови? - спрашивает она, в тот момент, когда у меня, залюбовавшейся прекрасным ликом в необычном освещении, начинаются сомнительный с точки зрения приличий галлюцинации.
- Нет! - отвечаю я слишком резко.
- Это бы помогло тебе в становлении демоницы. Может, смогла бы и Алукарда у моей сестры увести, - почему-то мне очень сложно в это поверить, не в первое утверждение, а во второе предположение.
- Опять, же не будь к себе так строга, - у неё сильно изменилось отношение ко мне, почему это?
- Нравишься ты мне, Серас, - вздыхает леди Каролина и, схватив со стола нож, надрезает им свою нижнюю губу. Только дрогнувшая левая скула говорит о том, что хозяйке больно.
- Но я не... - она наклоняется ко мне, запах крови резко ударяет в ноздри. Только бы выдержать!!! Но это не легко, одно дело, когда кровь лежит перед тобой упакованная в пакет, а другое дело, когда упаковка гораздо привлекательнее. Каролина наслаждается своей почти победой, она привыкла к этому - получать то чего хочет, даже если придется долго ждать, так победа окажется для неё лишь слаще, но не менее очевидной. Я могу не поддаться сейчас, однако однажды, я точно это знаю, у меня просто не будет выхода. Поэтому остается только стать слабой, безвольной игрушкой. Я высовываю язык, слизываю кровь, а потом, не в силах удержаться, обхватываю её губу своими. На что похожа кровь? Её кровь это жимолость, ежевика и виноград, сладкое с горчинкой, опасное и дорогое до бесценности. Она мне отвечает, поэтому это уже не столько испитее крови, сколько поцелуй. Её руки поглаживают мою шею, но больше ничего лишнего себе не позволяют, приятно, что она все-таки уважает мои чувства, а то ведь в таком состоянии и от такого поцелуя можно зайти гораздо дальше. Ощущая, что Каролина пытается отстраниться, я хватаю её за плечи, и она перестает пытаться, однако когда мои зубы начинают сжиматься, ей удается вырваться.
- Не увлекайся, - вытирая губу рукавом своей прозрачной блузки, чуть возмущенно, хоть и с придыханием, предупреждает младшая хозяйка, - моё сердце занято!
- Я не лесбиянка, - решаю я уточнить, пусть есть некоторые доказательства обратного, я всё же почему-то уверена в своей ориентации.
- Когда-то ты думала, что вампиров не существует, - с теплой усмешкой глядя на меня, Каролина передергивает плечами и выходит из столовой. Что она хотела всем этим сказать, интересно?