Колокольчики над стеклянной дверью, которые звенят, возвещая о приходе или уходе клиентов, скользкий кафельный пол, который в надраенном состоянии может стать причиной чьей-нибудь смерти, ну, или хотя бы травмы, стойки завешанные товаром и цены похожие на номера телефонов. В каждой примерочной, скрытые от взглядов ожидающих их мужчин, занавесями из искусственного бархата, стоя босяком на пушистых ковриках, фигуристые девушки вертятся перед большими зеркалами со специальной подсветкой и думают, о том, как сильно их облик понравится мачообразному сыну нефтяного магната или какому-нибудь брюшковатому банкиру из Сити. И, несмотря на то, что я бываю в подобных местах только когда Каролине, путем сложноскомбинированных ухищрений, удается меня в них затащить, я не чувствую себя...не в своей тарелке. Раньше такого не было, мне всегда казалось, что моим длинным ногам, смуглой коже и светлым волосам не место здесь. Но вот именно сейчас, когда зеркало показывает мне девушку в милой бирюзовой комбинации, я вдруг думаю о том, что, возможно, глупо выгляжу в своем мужском костюме и аскетичной обстановке большого кабинета.
- Красное! - возвещает сестра, ввалившись в примерочную в корсаже и узких трусиках-бикини, нежного цвета её ориентации. Каролина минут десять назад вышла в общий зал прямо в таком виде из-за чего у витрины магазина уже собралась толпа, а девушки, которых ожидали сидящие на диванах парни и мужья, забеспокоились. По всей видимости, сестра решила, что раз она лесбиянка, то смущаться мужчин нет смысла. И пусть так, я уже давно бросила попытки переубедить её, так как знаю - ей можно рассказать о понятии хороших манер, а вот заставить им следовать лучше не пробовать, однако почему её решение должно касаться и меня тоже?!
- Это беспроигрышный вариант! Красный цвет крови и страсти, а там где страсть там всегда кро...
- Каролина! - обрываю я не в меру разогнавшуюся сестрицу на полуслове, - Задерни занавеску.
- А? - она непонимающе смотрит на меня, а потом оглядывается, - а! - интонация возгласа далека от почти панического состояния, в котором я нахожусь, она скорее растеряно-усталая.
- ...кровь закипает, бурлит в жилах, и вот вам уже не хватает воздуха и вы бросаетесь друг другу и... - мне плохо, я устала и не понимаю, что тут забыла. Какой смысл в красивом нижнем белье? Почему кружева и стринги являются неотъемлемым атрибутом необходимым для мужского возбуждения? Если обычные мужчины хотят красивые тела, то зачем им эти тела ещё и в красивом белье? Зачем посыпать пирожное сахаром? Но это ещё полбеды, возможно, таких вещей мне никогда не понять, я ведь никогда не была с обычным мужчиной. Однако я точно знаю, в чем бы я ни была: полупрозрачной ночнушке или холщовом мешке с прорезами для головы и рук, это в любом случае будет с меня сорвано, и в итоге я окажусь на кровати, прижатая к ней холодным телом вампира. Всё это я спокойным, но не терпящим возражений, тоном говорю Каролине.
- Ты действительно не понимаешь? - отвечает она мне, - женское белье не для мужчин, иначе оно бы так не называлось. Это для тебя, в это, - она машет у меня перед носом красным комплектом, вызвавшим у неё недавно бурную реакцию, - ты облачаешь свою сексуальность. Так же как рыцари одевались в доспехи, разве они делали это для красоты? Для защиты, во-первых, и, во-вторых, чтобы заявить о своем статусе. Доспехи могли быть из дорогого материала, могли сверкать, шлемы украшались перьями неизвестных птиц, но так же на рыцаре могла быть какая-то бесформенная груда метала со следами ржавчины. Доспехи многое могли сказать о своем хозяине, так же как белье о своей хозяйке. И я стопроцентно уверена - вот такой хлопковый кошмар, совсем не про тебя, - я задумываюсь. Да, пожалуй, пусть Алукарду всё равно, что с меня снимать, зато мне есть дело до того, что я ношу. В сестринских словах есть доля здравого смысла, однако, эти кружева, вышивка, блестки, синтетика, подкладки - тоже не про меня.
- Каролина, этот магазин не то, что мне нужно.
Каролина
Да, не то. И почему же я раньше не замечала?! Вопрос не в цене, вопрос в исполнении. Мы с сестрой хоть и похожи, но сделаны из разного материала. И нашу сексуальность следует одевать согласно разным правилам. Я - яркая и агрессивная, а она такая ровногорящая чувственная, размеренная... в общем теперь мы в нужном магазине. Сестра разглядывает стенды, а я вспоминаю, кто же занимался покупкой белья раньше. Ах, да! Помню однажды, когда необходимость купить не только трусики, но и лифчики стала уже более менее очевидной, Уолтер отвез нас в подходящий магазин, но сам остался на улице, с выбором нам помогли уже продавцы. Не помню, чтобы я доверялась продавцам, я всегда знала, на чем остановить взгляд, я всегда знала какова моя сущность и во что её следует облачить. А вот у сестрицы с самоопределением было куда больше проблем. В результате чего она надолго застряла в белом хлопке без намека на хоть какую-то индивидуальность. И вот сейчас нам...ей нужно выбрать себе подходящие доспехи.
- В конце концов, - после того как мы отвергли предложение помощи уже от двух продавщиц, решаю я подключить психологию, - чего ты хочешь?
- Элегантности, - глядя на меня совершено ясным взором, резко отвечает Интегра.
- Элегантности?
- Да! Понимаешь, женственности, стильности. Чего-то такого...- она оглядывается вокруг в поисках ответа, - чисто английского, немного чопорного и скучного, традиционного.
- Где бы нам взять такое? - честное слово, не верится, что где-то может остаться нечто подобное.
- Да, вот же оно! - восклицает Интегра, снимая с вешалки простой комплект цвета слоновой кости. Трусики - два треугольника сшитых вместе, лифчик- твердые чашечки, широкие лямки, всё такое простое, незатейливое, скучное настолько, что челюсть сводит от зевоты, но во всем этом сестра смотрится так, как не смотрелась бы ни в чем из моего белья. Впервые в жизни моя нижняя челюсть действительно сама по себе, без всякого желания "сыграть на публику" с моей стороны, отвисает. Даже не верится, что есть в мире нечто способное так притягивать взгляд. И я не могу удержаться - я целую её. Сестра, явно довольная произведенным эффектом, с радостью и каким-то азартом отвечает мне. Она довольно урчит, прижимая меня поближе. Такая теплая. Она не пламя, которое с гудением рвется к небесам, желая спалить Рай вместе со всеми его обитателями, она - огонь в камине, тихонько трещат дрова, тени танцуют на стенах - подойдешь близко сгоришь, будешь благоразумнее - согреешься. Каждый мужчина рядом с ней может сам выбрать свою судьбу, в то время как со мной ни у кого не будет выбора.
- Прости, - отстранившись, Интегра хмурится, - почему у тебя зад мокрый?
- Черт! - взглянув в зеркало, восклицаю я, - я думала, они уже закончились! Ну, да ладно, под шубкой будет не видно, - штаны только испортила.
- Они? - сестра растерянно смотрит на медленно растекающееся пятно крови на моих штанах.
- Ну, да, проклятие всех женщин. Ты что не помнишь? Пятого числа каждого месяца у нас начинается ПМС и все окружающие начинают сходить с ума и готовы повеситься, а потом кровь идет, почти неделю...Интегра? - она все ещё недоуменно стеклянным взглядом смотрит на себя в зеркало, сдвинув брови.
- Они ведь у нас всегда одновременно начинаются и заканчиваются, - выдает она, наконец.
- Ну, да.
- Но... - она снимает трусики, - у меня ничего нет, вообще не было в этом месяце.
- Такая большая задержка. Хм, а может быть, вы с Алукардом так увлеклись, что и не заметили?
- Не пори чушь! - мне кажется или у неё слегка истеричный тон голоса, - Он бы все равно чувствовал запах крови, а я ведь не все время с ним...
- Ну, не волнуйся, мы сходим к врачу, - я обнимаю сестру и, к своему стыду, понимаю, что не могу не думать о её снятых трусиках.
- Да, сходим, - рассеянно отзывается она. Сцена так и проситься на холст - две одинаковые девушки, одна с удивленным выражением лица в одном лифчике смотрит на себя в зеркало, другая повернувшись к зеркалу спиной с большим пятном крови на заднице, тоже сморит на себя через плечо. Что происходит?
Алукард
Сегодня с утра шел снег, и сестры решили поиграть в снежки. Взвизгивали, когда холодный снег попадал за шиворот, смеялись и издавали победный клич, когда удавалось попасть в соперницу. Совсем как маленькие. Я сидел на ступеньках крыльца, наблюдал за ними, и они явно видели меня, но с собой играть не позвали. Пусть, женщины иногда должны оставаться без мужчин, не всегда же Интегра должна быть со мной, хотя я был бы не против. Да, и вообще, кто я такой?! Так, стреляю из пистолетов и заставляю старшую хозяйку стонать от удовольствия - это все не повод превращать меня хотя бы в отдаленное подобие члена семьи. Обманываю себя такими размышлениями. На самом деле мне (извиняюсь за каламбур) смертельно обидно. Нет, не из-за игры в снежки. Я вспоминаю другое, то, что мне сказала Интегра, когда я вернулся из Бразилии: "Что за вопрос?!". До меня со всей полнотой доходит смысл этой фразы. Ну, конечно, что же за вопрос такой, когда и так ясно: снился я ей - голым. Но суть не в том, на самом деле в этой фразе заложен другой смысл. Интегра хотела сказать, что меня нельзя любить, по мне нельзя скучать и тосковать. Меня можно посылать в Бразилию, со мной можно проводить ночи, однако мне нет места в чьем-нибудь сердце. И сложно винить хозяйку за подобное отношение. Во мне ведь действительно очень мало человеческого (точнее сказать, вообще нет) за меня нельзя выйти замуж, от меня не будет детей, да и не могу с полной уверенностью утверждать, что некоторые черты моего характера совпадают с её понятиями о настоящем мужчине. Но я очень люблю её! Так, что, кажется, могу от одной этой любви снова стать человеком, словно умереть наоборот. Каждый раз, когда вижу Интегру, на несколько мгновений застываю в ожидании, что вот сейчас, ещё секундочка и сердце забьется. Но ничего не происходит. Я мертв, мертв настолько, что просто не достоин любви. И в то же время мне так хочется любви, не той почти дочерней, которую я в умеренных дозах часто получаю от Каролины, а согревающей, бесконечной, всемогущей, взаимной. Что делают люди в таких ситуациях? Они молятся, или пьют или идут к психологу - у каждого свои божества. Каждому человеку важно верить во что-то, будто есть где-то там нечто способное решить любую проблему, надо только попросить. А у кого должен просить я? Какое божество может мне благоволить? Сам дьявол презирает меня, за то, что я служу людям, Бог лишь претворяется всепрощающим. Вряд ли кто-то ещё может мне помочь. Ну, если только Санта-Клаус, у нас с ним хотя бы схожи вкусы в вопросах цвета одежды.
Дорогой Санта, меня зовут Алукард, я очень плохой, я не слушаюсь родителей и убиваю людей, но, пожалуйста, подари мне на Рождество любовь, а то и тебя съем и не подавлюсь...Что за бред! Я поджигаю бумажку и, дождавшись пока она вся сгорит, раздуваю пепел по комнате. Мечтам не место рядом с мертвыми, их на всех живых то не хватает.
Хейнкель
Снег. Если смотреть на падающий снег, задрав голову, то через какое-то время, кажется, будто это длинный тоннель и стоит только распахнуть руки, и ты оторвешься от земли и попадешь прямо в Рай. Когда-то я могла часами лежать на снегу и смотреть в небо, мечтая, чтобы меня забрали туда. Порой я действительно чуть не замерзала насмерть, но Юмико всегда появлялась вовремя, чтобы позвать меня в дом, а потом заворачивала в кучу одеял и поила обжигающим чаем с ложечки. Я почти ненавидела подругу за эти спасения, я хотела в Рай хоть и не верила в Бога. Я и сейчас не верю, но мне нужно в Ад. Надеюсь, я достаточно нагрешила, чтобы меня туда пустили. Оторвав взгляд от неба, я пару раз глубоко вздыхаю. Сколько раз люди справили Рождество, прежде чем я решилась снова оказаться на пороге этого дома? Восемнадцать. Мне неизвестны мои цели, но я точно знаю, что должна это сделать, так как...наверное, потом будет поздно, я чувствую: нечто должно случиться, тот невысокий очкастый парень не был похож на человека, который умеет только трепать языком.
Перед тем как идти сюда я сменила свой обычный наряд на тот, который мне полагается в действительности: одежду католической монашки. Все это немного непривычно, но мне не хочется, чтобы у родственников был хоть малейший повод для злорадства. Звоню. Считаю секунды: одна, две, три, четыре, пять...да, что такое?! Через некоторое время из-за двери слышится ровный спокойный голос:
- Мы уже отдавали пожертвования в ближайшую церковь, - примерная католическая семья!
- Я не по этому вопросу, - узнав голос брата, отвечаю я.
- Мама! - кричит он, ну, конечно, даже если бы за дверью стояло около сотни здоровых мужиков, братец всё равно позвал бы маму - она всегда была главой семьи.
- Открой немедленно, - видимо посмотрев в глазок, требует она, и, увидев меня, расплывается в подобии дружелюбной улыбки. На самом деле - смотрится очень фальшиво. У неё пропал навык или просто я раньше этого не замечала?
- Проходите, сестра. Не желаете ли съесть чего-нибудь? - в руках у неё большой поднос с жареным гусем.
- Желаю, - отвечаю я, но не двигаюсь с места. Я внимательно смотрю на мать, на брата, отца, дядюшек и тетушек, которые тоже вышли в коридор, чтобы посмотреть на гостью. Всё благочестивое, католическое семейство Вольпи. Все как на подбор смуглокожие, черноволосые, только у отца видны седые пряди, с глазами цвета ореха. Жаль, что я похожа на мать, у которой нет ни одного родственника, те же пшеничные волосы, розоватая кожа и глаза цвета мокрого асфальта. Терпеть не могу эту женщину, ненавижу! И со всей этой ненавистью смотрю на неё, пытаясь донести до неё: посмотри, что ты сделала со мной, это из-за тебя, радуйся, твои старания не пропали зря! Молчание затягивается неправдоподобно долго, фальшивые улыбки стекают со смуглых лиц, превращаясь в недовольные гримасы, кто-то тихонько покашливает, они переминаются с ноги на ногу, а я всё смотрю и смотрю на мать. Я знаю - мы можем простоять тут очень долго, но однажды она...
- Хелена! - ни в чем неповинный гусь падает на пол, о чем громко сообщает звенящий по кафельному полу поднос. Мать прижимает руки к лицу, её и без того большие серые глаза становятся ещё больше.
- Хелена! - снова восклицает она и протягивает руки ко мне. Семейство, будто именно этого они все и ждали, кидается ко мне, чтобы обнять и радостно поприветствовать. Будто я никогда не имела связи с мужчиной, который был гораздо старше меня, будто я никогда не была от него беременна, будто я НИКОГДА не тащила по этому коридору огромный чемодан, будто никогда никто этот чемодан у меня не отбирал, будто никогда меня не били по лицу и не орали, что я больше не член семьи Вольпи, будто я никогда вообще не уходила из дома.
- Да, я очень рада такому теплому приему, но вы ошиблись, - произношу я, когда все немного успокаиваются, - я Хейнкель Вольф и я собираю пожертвования для одного приюта.
- Хелена, - почти жалобно и как-то умоляюще стонет отец. Я вижу - ему стыдно за то, что он не смог противостоять матери и позволил ей выгнать меня. Он единственный, кто готов был помочь, он всегда любил меня, именно из-за моей схожести с матерью, потому что и её он любит безумно. Секунду мне хочется запрыгнуть к нему на колени и всё-всё рассказать. Рассказать, как мне было плохо, как во мне умерла вера в себя, Бога и любовь, а потом как всё это во мне возродилось. Как сильно я люблю Каролину, какая она великолепная и, что больше всего на свете я хочу сейчас оказаться рядом с ней. Всего секунда, а потом немецко-австрийская мамочкина порода берет верх над отцовской итальянской кровью.
- Хейнкель, - упрямо поправляю я, и вдруг вижу, как мама улыбается - узнает себя во мне. Это первая и, видимо, последняя похвала которую я получила от неё. Что ж, стоило прийти сюда хотя бы ради этого.
Алукард
Нынешнее поколение Хеллсингов, в лицах моей любимой и её сестры, Рождество не празднует. Конечно, они украшают дом необходимыми атрибутами праздника, но дальше них дело не идет. Так заведено. Даже Каролина, которая всегда была взбалмошной и не соблюдала никаких правил, следовала этому порядку неукоснительно. Друзья соблазняли её вечеринками, кавалеры - сказочными ужинами и тем что, как правило, следует за ними, но она с несвойственной ей стойкостью никогда не соблазнялась. Ежегодно за неделю до праздника в поместье приходит приглашение на бал к самой королеве, и ежегодно это приглашение вежливо отклоняется. В рождество хозяйки ездят на могилу к родителям и проводят в фамильном склепе несколько часов, потом приезжают и садятся у камина. Они много говорят в этот день, смотрят альбомы со старыми фотографиями, читают какие-то старые летописи, пьют чай и кормят друг друга дорогими шоколадными конфетами, ближе к вечеру открывают подарки, кучей лежащие под елкой и благодарят друг друга, после чего ложатся спать в одну постель. С чего они решили превратить главный религиозный праздник в день памяти и воспоминаний - непонятно, однако это их личное дело. Мне даже нравится наблюдать за ними, они становятся такими земными и человечными, настоящими, домашними, словно кошечки. Порой хочется спуститься и погладить их по шерстке и напоить молоком. Но нельзя, всегда приходиться напоминать себе, что вампиру не место рядом с хозяевами.
Однако сегодня порядок чуть изменился. Каролина осталась в своей спальне одна, а Интегра ушла к себе и в данный момент моим красным глазам, хищно поблескивающим в темноте, предстало довольно необычное зрелище: старшая хозяйка в бирюзовом атласе с подолом отделанном такого же цвета кружевом. Она не из тех женщин, которым сам факт покупки может доставить удовольствие, поэтому на лице её застыло вполне привычное "рабочее" выражение, которое порой появляется в самые ответственные постельные моменты и раздражает меня до невозможности. Интегра поправляет бретели, отдергивает ткань вниз, поворачивается к зеркалу то боком, то спиной, смотрит на себя через плечо и хмуриться, хмуриться, хмуриться, словно лондонское небо перед дождем. Ей совсем нет дела до свесившегося с потолка и недоумевающего вампира, но, я чувствую - не стоит обращать на себя внимание, поскольку эффект, которого она желает достичь, призван, если не восхитить, то хотя бы изумить меня. Вот она в очередное раз что-то поправляет и снова хмуриться.
- Нет, - вздыхает она, наконец, - не то, - после чего достает что-то из шкафа и скрывается в ванной комнате. Признаюсь, я возбужден этой атмосферой намечающегося сюрприза. Давно никто не желал меня порадовать, пусть даже таким заезженным способом как покупка сексуального нижнего белья. От старшей хозяйки я такого тем более не ожидал, хотя догадываюсь, что она не сама до этого додумалась и знаю откуда дует ветер. Надо будет не забыть сказать спасибо Каролине. Ручка двери поворачивается и Интегра из ослепительного света, отражающегося в множестве белых кафельных плиток, ступает в полукруг каминного пламени. "Я люблю тебя" - хочется выдохнуть мне в этот момент. Однако, помня о своем решении не лезть к хозяйке с этим, я пытаюсь удержать порыв, из-за чего теряю концентрацию, падаю с потолка и, конечно же, ломаю себе шею. Интегра, ничуть не удивленная моим "эффектным" появлением и на деле убедившаяся в своей бесконечной власти надо мной, опирается спиной о каминную полку, ожидая, когда у меня срастутся позвонки. Можно ли описать, как она хороша сегодня в этом не обремененном затеями белье? Она облачила всю свою силу, властность, которая у неё есть (а всего этого у хозяйки в избытке) в то в чем они и должны быть. Её первородная, древняя, глубинная красота и должна быть в чем-то настолько простом, что нельзя догадаться с первого раза. Не сразу мне становится понятен смысл этого белья цвета слоновой кости. Невероятно! Что это?! Откуда?! А всё так просто: оно призывает к умеренности, даже некоторой стеснительности, насколько такое понятие вообще может быть совместимо с сексом, оно просит быть осторожным, вроде бы говоря: осторожно, полезешь не туда - сгоришь. Интегра, тем временем, отходит от камина, и я делаю движения навстречу, почти не отрываясь от пола, практически ползу к ней. Вскоре мои губы касаются её ступней и медленно поднимаются выше. И в этот раз, в отличие от всех предыдущих, ни один хозяйский мускул не вздрагивает от моих прикосновений. Миную ткань трусиков так осторожно, словно боюсь потревожить некое чудовище, а это почти так, поскольку это и есть та грань, которая отделяет эротику от порнографии. Перемещаюсь к её животу. Живот - земля, начало всего, однако если в землю я ещё могу вернуться, то вот в живот, к сожалению, нет. А мне бы хотелось быть внутри неё. Быть маленьким комочком под мышцами обтянутыми гладкой смуглой кожей. Она бы касалась меня, когда сильно объедается или могла бы просто рассеянно поглаживать без всякого повода. Наверное, каждый по-настоящему влюбленный мужчина хоть раз хотел этого. Но вот проблема обычный мужчина может хотя бы частично исполнить это желание - сделать ей ребенка, а вот я даже этой возможности лишен. Неожиданно, её руки ложатся мне на голову. Странно, потому что обычно Интегра не ласкает меня, боясь показаться, а точнее показать, что неопытна. Однако на этот раз она смело предпринимает несколько попыток и я поощряю её лизнув в живот. Она научиться, она, наконец, поймет, что на самом деле секс это обмен. Иногда мужчина берет больше чем ему могут дать и это насилие, которое я никогда ни к кому не применял, порой женщина берет больше чем дает и это тоже своеобразное насилие облаченное в маску усталости или скромности. Фактически все наши предыдущие "разы" Интегра насиловала меня. Её пальцы лежали у меня на плечах или бедрах, а я хотел их везде и нигде, будто их больше десяти, будто они тысячи бабочек порхающих надо мной. И вот она пытается исполнить мое желание, а я под дождем её прикосновений поднимаюсь выше, к другому символу материнства. К двум каналам передающим будущему человеку привычки, характер и первые понятия о мире вокруг него. Я чуть прикусываю хозяйскую грудь, на секунду пожелав перегрызть этот молокопровод к которому однажды припадет ребенок. Он будет её и...не мой, её и другого мужчины, её и какого-то счастливчика. Сначала пальцы в моих волосах легонько вздрагивают, но когда затянувшийся укус становится грубым, я слышу хозяйское окрашенное тревогой:
- Алукард, - и тут же разжимаю зубы, лишь для того чтобы увлеченно, будто в первый раз, исследовать языком ложбинку между грудей и ключицы, а особенно эту ямочку у самой шеи куда постоянно скапливается пот и когда его становится слишком много течет вниз к пупку, снова проливается и теряется где-то в кудряшках светлых волос. Тем временем её руки, осмелев, скользнули по моей шеё и нетерпеливо вцепились в ворот плаща. Ей хочется раздеть меня самостоятельно. Ну, что ж не стану мешать. Я повожу плечами, позволяя хозяйским рукам проникнуть под ткань и избавить меня от неё. Пока она разбирается с моим галстуком, я обхватываю её подбородок губами, словно собираюсь исполнить свое недавнее желание полностью поглотить Интегру. Она дергает ворот рубашки, и несколько пуговиц весело стучат по полу. До этого я прикасался к ней лишь губами, но теперь, полностью поднявшись с колен, добавляю ещё и руки, не торопясь впиться в её тело своим, как это обычно бывает. Сегодня нам некуда торопиться, Интегра не вспыхнет внезапным желанием, которое скоро угаснет, сегодня нам придется гореть на медленном огне. Двигаюсь руками по спине, плечам, шее, слегка запрокидываю ей голову, чтобы ещё раз исследовать её подбородок. Хозяйка внезапно обхватывает меня за запястье двумя руками, и мне становится понятно, зачем она это сделала: чтобы расстегнуть пуговицы на рукаве, потом проделывает тоже со вторым. Касаясь меня своими потеплевшими руками, она неумело путается, пытаясь снять с меня рубашку. Я помогаю ей и уже ощущаю волну темного возбуждения, скидывая по пути ботинки, тяну Интегру на кровать. Она ложиться мне на грудь, и замирает, так, словно мы уже закончили и теперь отдыхаем. Некоторое время моя рука поглаживает смуглую кожу на спине, а хозяйские пальцы порхают у моего соска неумелые, но полные решимости познать меня сегодня целиком.
- Алукард... - снова произносит Интегра, этот зов не возбужденный, и не испуганный, а скорее слезливый, похожий на детский, когда ребенок стоит посреди темной улицы и понимает, что мать недавно шедшая рядом с ним куда-то исчезла. Он ещё не напуган, однако чувствует, что бояться придется. Сколько раз я видел таких детей, ведь это я ел их матерей. Невыносимо слышать подобные интонации от своей любимой всегда решительной и сильной женщины, поэтому я резко переворачиваю её на спину и нависаю над ней, переполненный предвкушением вкусного ужина. Она убирает лезущие мне в глаза волосы, пропуская черные пряди между пальцами.
- Знаешь, - я аккуратно обхватываю смуглое запястье и внимательно смотрю на свою королеву, - в первый раз бывает больно.
- Что?! - сильно испортив очарование момента, Интегра хмурится и приподнимает голову, - Алукард, я не будем показывать пальцем, чьими усилиями уже не девственница, некоторое время.
- Я говорю не о сексе, - улыбаюсь, наклоняюсь к её уху и шепчу:
- Я хочу заняться с тобой любовью.
Каролина
Рождество, а я одна в кровати. Странно, непривычно, нарушение порядка вещей - есть хаос, следовательно, мир сейчас находится в преддверии Апокалипсиса. Многим кажется, будто для разрушения мира нужно нечто особое: нескольких атомных бомб или очень мощная и очень черная сила, магия, инопланетяне-захватчики. Да, нет, всего-навсего хватит беспорядка в комнате. Начните с этого. Дальше пойдет город, страна, мир, вся галактика. Не надо много ума чтобы разрушить. И даже если не очень стараться рано или поздно можно лишиться того, чего лишаться совсем не хочется. У тебя была любовь, ты любил её до невозможности, но редко говорил об этом - и она исчезла. У тебя была планета, но ты о ней не заботился - так чего удивляться, тому, что она разваливается у тебя на глазах. И все же я могу простить сестру за то, что, уйдя в свою спальню сегодня, она подтолкнула мир к краю, который в последние годы стал не так уж далек. Пожалуй, Алукард этого стоит, и сестрица - заслужила это чудовище как никто другой. Она очень рано была лишена родительской любви. Не то чтобы родители любили меня сильнее, даже скорее наоборот - моему рождению были рады, однако без того удивленного восхищения, которое предшествовало появлению Интегры, мама ведь очень долго не могла забеременеть. Просто со мной было больше возни, как с младшей, да и как с унаследовавшей неугомонный папин характер и, что уж там греха таить, сексуальную ненасытность, которая, конечно, проявилась уже после смерти родителей. На самом деле будь я на месте сестры, там, в подвале пристрелила бы не нашего дядю, а меня. Потом её лишили и родителей, одного за другим, даже дяди, который при жизни папы с мамой был весьма милым. Кто остался у Интегры? Только я да Уолтер. Не богатый багаж. Но при этом сестра смогла выстоять, не впала в состояние перманентной депрессии или какого-либо из видов опьянения или даже в оба этих вида. Виски - это да, но всего один тщательно разбавленный водой и льдом стакан, ну, в очень тяжелую ночь - два. Если бывало больше, я тут же всё это пресекала. Все же моей безалаберности есть определенный предел. Я ругала её за курение, но всегда держала в голове, что пусть лучше курит простые сигары, чем сигареты с известным наркотиком. За всю свою стойкость она должна что-то получить, этим чем-то будет Алукард, конечно до той поры пока ей не подвернется кто-то, способный любить её по-настоящему...то есть любить вообще. Не ждать же любви от какого-то вампира. Правильно?
Интегра
Я открываю глаза всего на несколько мгновений и, успев увидеть его четкий холодный мраморный профиль, крепко зажмуриваюсь. Ну, уж нет! Слишком. Я чувствовала, что это не интрижка, это дорога. Мы пошли по ней, когда впервые оказались в постели, и да, я знала, что однажды ей придет конец, однако зачем было так торопиться?! Мне хочется запрыгнуть на подоконник и кричать до бесконечности долго: зачем?! Вчера он был прекрасен настолько, что дальше некуда. Сегодня наша история закончится или мы пойдем дальше. Так было бы, если бы...это "бы" условность, дурацкое слово, даже не слово, а какие-то жалкие две буквы, которые превращают меня в беспомощное ничтожество. Поэтому я скажу: при условии, что Алукард обычный мужчина наша с ним... "связь" возможно, могла иметь продолжение, конечно, если этот обычный мужчина скажет, когда проснется: Я люблю тебя. Длинно, зато не так устрашающе. И вот теперь можно всё стереть и забыть, потому что даже если он скажет, я ему не поверю. Это невероятно, потому что Алукард, черт побери, не обычный мужчина. И кто он вообще сначала: мужчина или Алукард? Так дальше не может продолжаться. Дальше не может продолжаться никак.
Я, переполненная отчаянием, лежу, крепко зажмурившись, и всё равно вижу его профиль, он словно отпечатался на внутренней стороне век. Плотно сжатые алые губы, мраморно-белая кожа, весь вид какой-то напряженный. Возможно, он вообще не спит. Скорее всего, так и есть, просто лежит и ждет, когда я пойду в ванну, чтобы исчезнуть. Предварительно перевернувшись на другой бок, я открываю глаза и сажусь на кровати, и тут же его руки тянут меня назад. Чувствую спиной его холодную грудь и его губы на своем затылке. Вампир молчит, однако явно хочет чего-то. Из непонятного, почти детского упрямства я тоже молчу, но спокойно поддаюсь его ласкам. Они такие привычные, практически стандартные, уверенные - такие как всегда, не такие как вчера. Руки в перчатках скользят по бокам и животу, гладят бедра. Он раздвигает мне ноги коленом, намекая, что нужно перевернуться. Не хочу смотреть ему в глаза. Убирает мои волосы в сторону и ласкает шею языком. Ох, не стоит так усердствовать. Ну, ладно уговорил. Некоторое время я смотрю на него, пытаясь уловить воспоминания о вчерашней ночи хоть в одном мускуле, и с облегчением не обнаруживаю ничего кроме непонятной нерешительности во взгляде.
- Интегра, - неуверенно-жалобно произносит вампир вдруг, заставив меня снова напрячься, - мне...
- Молчи, - понимая, что звучу, не менее жалобно прерываю я его, - не надо.
- Но все же я не хотел бы...
- Да?
- Сделать что-то чего ты не хочешь.
- Это правильное желание, - всего секунду я рада, что он верно понял меня, а потом мое сердце сжимается, оттого что теперь ему придется уйти.
- Но я так не хочу уходить, поэтому... - не дав мне никакой возможности возразить, Алукард наклоняется и целует меня. Я сопротивляюсь, однако этим только больше способствую воплощению его плана в жизнь. Вампир стискивает мои колени руками, кладет мои ноги вокруг своей талии и...уже где-то на полпути к оргазму я начинаю понимать смысл ЭТОГО. Он хочет вернуть всё на места, так люди запивают чересчур сладкое пирожное водой. Выпил воды, и липкой слюны во рту как не бывало. Мы снова занимаемся сексом и мы никогда не занимались любовью. Надо бы сжечь новое белье.
Хейнкель
Я немею. Превращаюсь в камень. Встала сегодня утром и поняла, что ноги уже ничего не чувствуют. Дело не в том, что холодно или у меня затекли конечности от неудобной позы, я просто каменею. Хелена умерла, и как оказалось, у меня больше ничего нет. По сути, я - ничто. Просто не существует никакого "я", мне нужно всё сделать заново, родить саму себя, целую Хейнкель Вольф. Служительницу Иуды...оправдывающую свой статус влюбленностью во врага. Встаю перед алтарем на колени, закрываю глаза, а вижу её. Но это только застывшее изображение или несколько воспоминаний, похожих на короткометражные клипы на тридцать секунд. А мне так хочется знать какая она именно сейчас. Наверное, она в трикотажной кофте и узких джинсах на бедрах, сидит с друзьями в кафе и смеется над шутками какого-нибудь местного заводилы, сжимая в руках большую чашку с американским кофе; Или в своей замшевой курточке, вельветовой юбке и белых сапожках спускается по ступенькам университетского крыльца, размахивая сумочкой так, словно хочет запустить ею куда-нибудь подальше; А может быть, она вышла из ванной в не запахнутом халате с вьющимися от влаги волосами вся влажная и разомлевшая от лежания в горячей воде. Вот бы увидеть её прямо сейчас, прямо такую, какая она есть. Мои воспоминания не могут мне помочь. Они слишком конкретны, они четкие и потому не способны передать той легкости, с которой она носит одежду, грациозности её движений и главное её всегда чуть расслабленного выражения лица, будто ей лень даже смотреть на вас. Всё что представляет собой Каролина Вингейтс Хеллсинг слишком расплывчато, чтобы это можно было задержать в памяти и передать визуально, это можно только почувствовать, когда стоишь рядом с ней. Я знаю, что у их вампира есть способность видеть своих хозяек, когда вздумается, стоит только представить их хорошенько и вот, пожалуйста: как будто кино смотрит. Вот бы мне такую возможность. Я тоже хочу знать, что она там делает. Может быть, она хочет, чтобы я позвонила? Или вообще приехала? А вдруг она совсем не скучает? Ну, это выясниться в аду, хоть здесь не будет вопросов. Как согреться?
- Хейнкель! - встревоженный, смутно знакомый голос, из какого-то другого мира.
- Хейнкель! - уйди, оставь меня.
- Ты тут уже почти весь день стоишь! Сколько можно?! - отмахиваюсь, но на этот раз чья-то рука трясет меня за плечо, трясет основательно - это Юмиэ.
- Уйди, я хочу к ней.
- Собралась сойти в ад побыстрее? Это ты всегда успеешь, подруга. Давай вставай.
- Но, - я всё же открываю глаза и смотрю на Юмиэ с претензией, - куда я пойду, что делать?
- Ну, для начала ты поешь, а потом я свожу тебя кое-куда.
- Если к психотерапевту, то тебя я пропущу вперед.
- Не язви, - морщиться она, - мы пойдем в очень неподходящее для монашек место, но надеюсь, оно тебя немного успокоит, - ммм, звучит многообещающе.
Алукард
- Алукард, - тихонько, словно случайный сквознячок, звучит её голос. Она забирается в гроб и аккуратно дергает меня за волосы, чтобы я окончательно проснулся. Есть в ней что-то от ребенка и поскольку мы достаточно давно знакомы это...словно мой ребенок. Я столькому научил её, столько ей рассказал, никому и никогда ещё я столько не рассказывал. Почему бы ей ни называть меня папой? Слишком много думаю об этом.
- Настолько что даже мне заметно. Что с тобой? Грядет великая битва, ты разве не чувствуешь?! - слишком возбужденно звучит её голос.
- Ха! Ещё бы! У меня чешутся руки, ноги...и ещё кое-что о чем тебе знать не положено.
- И совсем не относится к боевым искусствам. Я прав?
- Замолчи! Я вообще-то не по этому вопросу, - она могла бы сказать это иначе, но она паясничает. Нехороший признак, обычно такое поведение предшествует разговорам об Интегре. Очень плохо.
- Что у вас случилось? - Каролинка устраивается поудобней, ловким движением бедер устроив себе нечто вроде канавки между стенкой гроба и мной. Ещё один нехороший признак.
- Каролина, - как у двух моих хозяек получается заставлять мой голос дрожать?
- А почему ты так нервничаешь? Что у вас там такое случилось в Рождество, чего я не могу исправить? - я не отвечаю и даже не думаю, просто потому что она умеет читать мысли. Никто не узнает как я...и как она...никто.
- Нехорошо скрывать что-то от женщины, которую хочешь считать своей дочерью.
- Я... - чувствую как в меня что-то воткнулось. Хорошо рассчитанный удар, прямо между ребер. Это я учил её. Странно, что бы это могло быть: пистолет - был бы слышен выстрел, нож - я бы заметил, но это явно что-то серебренное, слышно как моя плоть шипит и медленно расползается в стороны, и рана становится всё больше с каждой секундой.
- Что это?
- Серебряные иглы, совсем кроткие и тонкие, Уолтер недавно изготовил, - младшая хозяйка довольно улыбается, нависнув надо мной, О, я знаю эту улыбку - полную самодовольства.
- Прелесть, правда? - Каролина вытаскивает иглу из моего тела лишь, для того чтобы показать её мне.
- Неплохо, - соглашаюсь я, одновременно с этим любуюсь ею. Моей маленькой хозяюшкой, моей принцессой, она могла бы быть моим ребенком - настоящее чудовище. В ней полно демонической силы, в ней есть моя кровь, она принимает решения с чисто практической точки зрения, её не волнует этика и прочее. Люди - они встали у нас на пути, следовательно, должны умереть, даже если они ни в чем не виноваты. И всё в том же духе, но надо отдать должное - её демонического запала не хватает надолго. Вот видно, что она беспокоится, перестает улыбаться и уже с трудом выдерживает мой взгляд.
- Алукард, - не строго, просто выжидательно, лишь для того чтобы напомнить о себе. Удивительное создание. С первого взгляда она кажется глупой как пробка, впрочем, если быть честным, во всем что касается конкретных знаний, даваемых в школе - Каролина действительно не блещет талантами, да и суждения у неё довольно забавные, совсем не подходящие для "умного" человека. Однако дело в другом: она очень хорошо чувствует, ей не нужно знать в каком году началась Первая мировая, для того чтобы понять какие ужасные были последствия. Младшая хозяйка соображает душой, она живет по-настоящему, позволяя сердцу перевешивать разум и только выигрывает от этого. И я знаю, что уж с кем с кем, а с ней точно можно говорить о серьезных вещах, о том, что творится внутри меня.
- Ладно, давай ложись. Поговорим.
- Хм, двусмысленно, - ухмыляется Каролина, блеснув самой своей пошлой улыбкой, и пытается снова улечься так же как сделала это вначале, но почему-то ничего не выходит и ей приходится толкнуть меня бедром гораздо сильнее.
- Боже, что это?! - наконец, устроившись, Принцесса лезет рукой куда-то мне под спину. Кажется, я кое-чего не учел.
- Черт, - возмущается она, после того как понимает, что рассмотреть извлеченную вещь у неё не получается - темно тут как в гробу!
- Это и есть гроб.
- А...ну, да, извини, - и с этими словами младшая хозяйка начинает ощупывать, так неожиданно найденный у меня предмет туалета. Я знаю - скоро для неё дойдет, что это...
- Лифчик! - грехи мои тяжкие. Каролинка выбирается из гроба и выходит в коридор, туда где есть хоть какое-то освещение.
- Я его знаю! Мы с сестрой недавно его купили! Алукард, ну ты и...даже не знаю, как тебя обозвать! - возмущается она, возвращаясь.
- Она хотела его сжечь, - оправдываюсь я.
- Пироманка и фетишист, - Принцесса задумчиво смотрит в потолок, будто где-то на нем есть рассказ о подобной парочке, способный помочь решить, как быть со мной и Интегрой.
- Я не...слушай, иди сюда, - хватаю её за руку и тяну к себе, а потом говорю. Я говорю очень долго, рассказываю всё с самого начала, прямо со встречи в подвале и заканчиваю прошлой ночью, вставив все свои терзания посередине. Она слушает меня крайне внимательно, ни разу не перебив, что для неё довольно необычно, чуть поглаживает по плечу, когда я начинаю сбиваться. Это такое нежное, такое _человеческое_ прикосновение, резко контрастирует с иголкой воткнувшейся в меня недавно. Сложно поверить, что всего лишь одно существо может быть настолько разным. Однако это все, оттого что у Каролины сильно развита чувственная система. Хватает всего лишь легкого вздоха, взгляда мельком, вздрогнувшей мышцы, чтобы она уже изменила поведение согласно вашему душевному состоянию (хотя не знаю насколько подобный термин применим ко мне). И сейчас, слушая меня, младшая хозяйка верит мне так, как никогда не поверит старшая, она верит безоговорочно, не нуждаясь в доказательствах. Интегре я никогда не смогу сказать, а Каролине могу, потому что у неё такая умная душа, у МОЕЙ девочки.
- Знаешь, - говорит Принцесса, когда я заканчиваю свой монолог, - у меня есть идея, - у неё всегда есть идея.
Хейнкель
Это не просто не слишком подходящее место для монашки, это место неподходящее ни для кого. Серый "коридор" образованный стоящими напротив друг друга домами, заканчивается полусгнившим забором, провалы окон с выбитыми стеклами, две заржавевшие пожарные лестницы спускаются справа и слева, похожие на скелеты каких-то змееобразных чудовищ, мусор и голодные кошки, которые, кажется, вот-вот набросятся на тебя и разорвут. И вот между двумя стенами и забором стоит какое-то непонятное сооружение с (можете себе представить?!) глиняной крышей и трубой, а также тряпкой висящей на входе и выполняющей функцию двери. Наверное, так выглядит дом современной злой ведьмы, которой матери любят пугать своих детей перед сном.
- Юмико, если это Юмиэ придумала, то тебя это не касается и...пойдем отсюда!
- Нет! - резко, хватая меня за руку, говорит подруга, - Мы вместе так решили, - Боже, когда они ссорятся это одно дело, но всё же когда они находятся в согласии - за душевное здоровье их обеих, я беспокоюсь куда больше.
- Знаешь, как-то это...
- А ты на что надеялась? - честно сказать: я подумала о борделе.
- Ну, на что-то более...существенное.
- Существенное? - переспрашивает Юмико с большой долей сомнения.
- Эээ, да.
- Дыши глубже, ты сразу поймешь, что существеннее уже некуда, - её правда - запах просто убийственный. Похоже будто колбасу долго-долго лежащую на солнце, засунули в старый носок и залили сие счастье вареньем.
- Тем более, идти туда при подобном раскладе - верх безумия, - интересно много ли людей здесь побывало и...вернулся ли кто-нибудь обратно?
- Хейнкель, как ты можешь быть такой трусихой при такой работе? - вероятно, прочитав мои мысли с лица, ехидно интересуется Юмико.
- Я не трусиха, просто осторожная!
- Так вы войдете или будете продолжать спорить? - мы так увлеклись, что не заметила как на, хм, пороге появилась жен...девушка или всё же женщина? Её возраст сложно угадать, потому что она выглядит молодо, но в её завораживающих карих глазах за искорками лукавства кроется вся мудрость мира. Цыганка наклоняет голову, и черные волосы водопадом крупных локонов скользят по её руке. И тут я понимаю, что просто не могу уйти.
- Проходи, - она ласково улыбается, обводя рукой небольшое помещение, которое вероятно является не только местом работы, но и домом. В дальней стене сделан небольшой очаг, на стенах и полу ковры из-за чего создается ощущение, будто мы находимся в ковровом мешке, здесь жарко, но почему-то не пахнет ни тем, что на улице, ни затхлостью или плесенью, ни куреньями, вообще ничем не пахнет. Я принюхиваюсь получше и опять ничего не чувствую. Цыганка тем временем садится рядом с низеньким столом и приглашающим жестом предлагает мне сделать тоже самое.
- Ковер чистый, - немного обиженно, явно не правильно истолковав мое замешательство, произносит она. Я сажусь напротив неё.
- Ну, так что ты хочешь узнать? - переходит она прямо к делу, даже не назвав своего имени.
- Вообще-то я ничего и не хочу...
- Нет, - вроде бы спокойно, но как-то очень властно возражает цыганка и выглядит при этом настолько невозмутимо, что снова заставляет меня задуматься о её возрасте, - если ты пришла сюда, значит, есть какая-то причина, - продолжает она, с каждым словом уменьшая темп речи и, закончив, кладет руки на стол, с силой прижав ладони к столешнице.
- Меня привела подруга, - продолжаю отпираться я.
- Хм, - девушка-женщина опускает взгляд на свои пальцы, и снова начинает говорить, на этот раз ускоряясь, - однако подруга не привела бы тебя, если бы тебе не нужна была хоть чья-то помощь, - довольная собой цыганка смотрит на меня лукаво.
- Это...сложно, - поясняю я, когда выдерживать её взгляд, так напоминающий мне Каролину, уже нет никакой возможности.
- Сложно, но можно. Я, наверное, кажусь тебе ещё молодой, но именно в молодости провидицы имеют больше силы, так что прошлое, будущее...
- Настоящее, - перебиваю её я, с некоторым вызовом в голосе, таким образом, показывая ей свою изначальную правоту и бесполезность её убеждений.
- Настоящее, - согласно кивает цыганка.
- Что?! - она смеется над моим изумлением.
- Я всего лишь проводник, ты сама можешь увидеть то чего хочешь, - её правая рука с тихим шуршанием скользит по поверхности старого стола, - давай руку, - она переворачивает ладонь, будто приглашая меня прогуляться. Разве можно верить в такое в наш двадцать первый век? Однако утопающий ведь хватается за соломинку, правильно? И поэтому прикасаясь к цыганке, я ощущаю радость, почти ликование. Ведь Каролина думала, что избавилась от меня, что победила, и что я больше не смогу жадным взором пробегать по её прекрасному лицу и телу. А я вот возьму и смогу! Пусть через провидицу, но смогу!
- У тебя хороший настрой, - довольно улыбается девушка неопределенного возраста, -закрой глаза, - её голос изменился, стал более глубоким и слегка нереальным, словно размазался по воздуху.
- А теперь представь, то, что хочешь увидеть до мелочей.
- А ты будешь видеть это? - спрашиваю чуть тревожно.
- Конечно, - в её голосе слышно лукавство. Ну, и пусть! Пусть смотрит мне не жалко. Мне проще всего представить Каролину без одежды, развалившуюся на кровати в позе ленивой кошки с полуприкрытыми то ли ото сна, то ли от желания глазами.
- А теперь расслабься, - говорит цыганка. Ох, нелегкая задача, скажу я вам, особенно тогда когда к обнаженной Каролине я уже мысленно добавила себя. Провидица чуть сжимает мою руку, чем слегка возвращает меня в реальный мир, правда не полностью. И вот...о, чудо, я вижу её. В белой обтягивающей майке, которая вообще-то считается мужской, но идет ей невероятно, и потертых джинсах длиной до середины колена, растрепанная, на шее висит крестик и медальон с копией печати Алукарда, стоит у стола своей сестры, упершись руками в бока и...
Интегра
...так усердно сверлит меня взглядом, что странно, почему стекла её очков ещё не лопнули от напряжения.
- Домашний праздник? - полагаю, стоит удивиться, но с моей сестрицей времени на удивление может не остаться, поэтому я сразу начинаю искать подвох. А он, судя по её настороженному молчанию, имеется. Да, и вообще, это в Рождество мы сидим дома, а вот на Новый год Каролина исчезает в снежной вьюге и ночном мраке, чтобы вернуться под утро и на удивление связно поведать мне о своих приключениях. Почему распорядок изменился?
- Нет, ты только представь! - надо заставить её замолчать иначе мысль ускользнет, - Мы с тобой в красивых вечерних платьях, - только не это!
- Елочные украшения красиво переливаются в свете свечей и каминного пламени, - у нас в столовой нет камина.
- Кругом омела, под которой можно целоваться безнаказанно, - немного лучше... Черт, нет!
- Бой часов и вы с Алукардом, - ага! То есть...
- А при чем тут вампир?
- Ну, он же тут живет...
- Он сдох и уж точно не ЗДЕСЬ, - я поняла её план! Хотя... нет, не поняла.
- Не цепляйся к словам. И! - Каролинка поднимает палец, пресекая мои попытки возражать, - ты не можешь так жестоко с ним обращаться, всё-таки Алукард не домашнее животное.
- Опять у тебя приступы альтруизма, сколько раз можно повторять, что Алукард не...
- Без него! - вдруг восклицает сестра, сильно меня этим удивив, поскольку возглас явно раздраженный, а её не так просто вывести из себя. По правде, говоря - кричать и раздражаться это моя привилегия, - без него ты согласишься?
- Ты не заводись только. Я же ещё не сказала - нет.
- Ты почти сказала.
- Это не одно и тоже.
- Интегра! - хватаясь за голову, возмущенно восклицает Каролина, а я тем временем размышляю, в какой момент мы с ней успели поменяться местами? Почему теперь я с невозмутимым видом привязываюсь к словам, а она раздражается и размахивает руками?
- Просто скажи: да или не да.
- Нет.
- Нет?!
- Я имела в виду, что "не да" это всё равно, что "нет".
- Да? - закатывая глаза, устало, но требовательно спрашивает сестра.
- Я не знаю...может быть стоит ещё подумать, ведь в конце концов куда торопиться...
- Боже! Это невозможно чтобы в потомке немецкого афериста, приехавшего в Англию чтобы спастись от кредиторов, было столько аристократической дипломатичности! - развернутые предложения? Сложные термины? Каролина - нездорова. К счастью от продолжения её тирады, которое, несомненно, должно было последовать, меня спасает телефонный звонок.
- Да. О, здравствуйте, доктор!
- Доктор? - слегка нервно переспрашивает сестра. Помниться она недолюбливает врачей с тех пор как у неё был парень, работавший медбратом и практиковавший сомнительные сексуальные игры. С тех пор она ходит к врачам, особенно гинекологам, с неохотой. Тем временем меня спрашивают о том не передумала ли я придти на полный медосмотр завтра.
- Дайте мне минуточку, - я зажимаю трубку рукой и, не скрывая садистских ноток в голосе, говорю:
- Ты устроишь праздник на Новый год, а завтра мы с тобой вместе пройдем медосмотр.
- Это ведь был вопрос?
- Доктор, я приду с сестрой.
Хейнкель
Внезапно картинка меняется, это уже не залитый зимним солнцем кабинет Интегры. Вокруг полуразрушенные здания, кровь и трупы, которые начинают шевелиться. Это вампиры их сотни или тысячи или миллионы, черти сколько! Они тянут руки и идут медленно, не торопясь, ведь им больше некуда торопиться - кругом такие же как они. То там то тут вспыхивают пожары, слышны крики и выстрелы - наверное, кто-то живой ещё есть в этом городе, но их число стремительно сокращается. Я вдруг начинаю задыхаться, словно пальцы цыганки стальной хваткой сжали не мои руки, а горло. Вроде бы я понимаю, что на самом деле окружающий меня пейзаж нереален и стоит разомкнуть веки, как всё исчезнет, но вот проблема - парализованная животным страхом я не могу открыть глаз. Зомби, почуяли свежую кровь, и тянутся ко мне огромной отвратительной толпой. Мое тело одновременно ощущает зловонное дыхание, склизкие пальцы мертвецов и руки цыганки, которые она пытается вырвать из моих. В сущности даже не понятно кто из нас кого держит, кажется, что мы как магниты слиплись друг с другом. Я тяжело дышу, отчаянно дергая свои руки и чувствую как провидица делает тоже самое. Вот один, самый шустрый и видимо сохранивший остатки мозгов упырь хватает меня за волосы, откуда-то слева раздается до боли знакомый крик моей подруги и я в последней отчаянной попытке, со всей силы встряхиваю руками и...мои пальцы выскальзывают из пальцев девушки. Полулежа на ковре, я хватаю ртом воздух и смотрю на цыганку, примерно в том же состоянии что и я, она вытирает рукавом пот со лба. И я вдруг замечаю несколько седых прядей в её волосах.
- Что это было? - почему люди так любят задавать глупые вопросы с очевидными ответами? Женщина молча отворачивается и смотрит на огонь.
- Это будущее? - продолжаю я допытываться, она медленно кивает и добавляет сдавленным голосом:
- Это был ад.
Каролина
Она идет по улице, и на неё смотрят мужчины - я ревную.
Она в одной комнате с Юмико, и они болтают о чем-нибудь - я ревную.
Максвелл отдает ей приказ - я ревную.
Вот интересно я ревную "уже" или "всё ещё"? Возможно, я начала ревновать как только она уехала, но не осознавала этого, или ревность появилась по дороге в сестринский кабинет, а может быть, я ревную только в данный момент, прямо сейчас, когда думаю об этом. Всегда было интересно, откуда появляются и куда уходит чувства. Вот у меня депрессия, и вдруг, раз, её нет. Вот он плакал и вот уже смеется. Как это происходит? Кто-нибудь скажет мне, когда я влюбилась? Любви не было в кафе в Венеции, её не было и на пляже, она не появилась даже в больнице, когда Хейнкель лежала на узкой койке в смешном зеленом облачении, завязывающимся на спине. Вроде бы не было. Я не помню, вот что самое обидное. Если бы до католички я была влюблена хотя бы раз, я бы может быть, знала, однако я не была влюблена.
Любовь. Сколько себя помню, я очень осторожно обращалась с этим словом. "Ты влюбилась в новенького" - хихикали подруги. "Он мне нравится" - отвечала я. "Вы же влюблены" - вставлял кто-нибудь фразу о моих отношениях с очередным парнем. "Мы встречаемся" - поправляла я мягко, но настойчиво. Несмотря на всю свою легкомысленность, к слову любовь я всегда относилась с уважением, оно было почти сакральным. Возможно, поэтому не дала себе обозвать гамму чувств испытываемых мной при виде Хейнкель, любовью. Сначала я ведь даже не призналась, что хочу именно её, придумала что-то о "воплощении оргазма". Но защита постепенно слабела, уже на пляже я хотела ЕЁ...однако когда я начала любить? Нет, точно не на пляже, возможно, на холме с видом на Рим, когда её руки обняли меня за плечи и напомнили мне дом, сестру.
Я встаю из-за стола и подхожу к книжным полкам, будто надеясь найти на них книгу с ответами на мои вопросы. Что-нибудь с надписью: все, что тебя беспокоит - уже не проблема. Почему есть вопросы, на которые нельзя ответить? Я бы простила такую мировую несправедливость, будь я обычным человеком, который видит, что жизнь коротка, и успеть всё, естественно, невозможно. Но вот я вижу Алукарда, ему почти шесть столетий, а он сам не знает чего хочет. Или для решения таких сложных вопросов нужно больше времени? Сколько? Тысяча? Две?
Одна книга, стоящая на полке, вдруг привлекает моё внимание. Непонятно почему, так как степень старости обложки у неё такая же, как у всех остальных, да и тематика в принципе та же: вампиризм, окультизм, мистицизм. Всё что наши предки считали необходимым для будущих поколений, то, что вроде как должно понадобиться нам в первую очередь, поэтому даже не стоит отправлять эти книги в библиотеку, они должны быть всегда под рукой. За сто с лишним лет количество получилось немалое, и, что самое забавное, не помню, чтобы кто-нибудь из нас пользовался этой мини-библиотекой. Отец вроде бы тоже здесь ничего не брал, как-то раз даже высказал намерение убрать эти книги из кабинета. И вот сейчас я беру в руки не очень толстую книгу, ощущаю его относительную тяжесть и шероховатую кожу темно-бордового переплета и думаю, что возможно именно для таких случаев мои предки собирали это всё в одном месте. Рано или поздно всем хочется вернуться к корням, почувствовать поддержку и заботу прежних поколений, и это своеобразный способ всё это нам передать. Сажусь за стол, положив книгу перед собой, пробегаю пальцами по выпуклым буквам со стершейся позолотой, как слепая пытаюсь на ощупь прочитать название, потому что свет не зажжен. Чувствую под пальцами "р" и ещё "м", и кажется "и", а потом "л", вроде бы "ы" и на "о" мое терпение заканчивается. Включаю свет и читаю полностью: "Румынские легенды о вампирах". Интересно.
Интегра
Месть нужно осуществлять уже после того как тебе насолили иначе полученное удовлетворение слишком быстро испаряется. Это заметка на будущее, хотя, прожив девятнадцать лет рядом с Каролиной, я уже давно должна была уяснить подобное. Мы, конечно же, прошли медосмотр, но вот магазины за это время никуда не исчезли. Мне следовало вообще отказаться от похода по ним, но вы не поверите, если я вам скажу насколько беспомощной может оказаться взрослая, уравновешенная женщина в руках своей активно-зреющей, но всё ещё ужасно инфантильной сестрицы.
- Интегра...
- Нет!
- Последнее, ну, пожалуйста, - канючит она. Ну, да, конечно, "последнее". Это уже не первое "последнее" за этот день. "Смотри, это морщит на заднице", "к этому мы не подберем туфель", "а это, черт возьми, тебя полнит". Честное слово, что может МЕНЯ полнить?! Даже если и так, казаться чуть толще мне совсем не помешает.
- Каролина, я не могу, - пытаюсь изобразить максимально жалобный взгляд.
- Сколько оргазмов ты испытываешь за ночь? - спрашивает сестра, таким тоном, будто это нечто незначительное и обыденное, вроде возраста или размера ноги.
- Ну, - я всерьез задумываюсь над её вопросом, - штук...ки четыре, - Каролина преувеличенно моргает и поднимает брови.
- И после этого ты заявляешь, что не можешь примерить всего лишь десять платьев?!
- И как связаны между собой оргазмы и платья? - действительно логическая цепочка слабо улавливается.
- Ты вообще в курсе какое это напряжение? - смотрит она на меня как на умалишенную и при этом с ворохом платьев на обеих руках сама выглядит не более вменяемой.
- Для кого как, - отвечаю я резонно.
- Уф, не могу не согласиться. Ладно, - видимо решила пожалеть меня сестра, - выбери одно, примеришь, и купим, на тебе всё смотрится одинаково хорошо.
- Рада, что ты это поняла, наконец, - соглашаюсь я радостно и вытягиваю первое попавшееся платье. К сожалению, я не учла вкусовые предпочтения своей сестрицы, вооружившись которыми она мне платья и выбирала.
- А можно ещё раз?
- Нет, дорогуша, вы провалили экзамен! - ликует Каролинка и обращается к продавщице:
- Девушка, мы возьмем это! - пистолет мне, быстро!
Алукард
Новый год это праздник, который безбожно игнорируется англичанами. Они так, я бы сказал, рьяно празднуют Рождество младенца Иисуса и верят в то, что Мария была девственницей, вместо того чтобы радоваться новому началу. Каждый год, в ночь с 31 декабря на 1 января, жизнь каждого начинается заново, это время подсчитывать свои победы и поражения, строить планы, лелеять новые надежды или переосмысливать старые, а люди всего лишь вяло поздравляют друг друга и кивают на ответные поздравления. Каролина, со свойственной ей тягой к нововведениям, взялась восстановить справедливость. Поэтому я очень сильно не завидую тем, кто сейчас наверху. В моем гробу тихо и спокойно, здесь никто ничего не трясет, не роняет и не кричит, что особенно важно. На самом деле я волею судьбы давно был избавлен от той суеты, которая называется предпраздничной. Так всегда получалось, что хозяева "запаковывали" меня в подвале до того как женились и заводили детей. А одинокие люди, как правило, не устраивают праздников дома, хозяева или уходили к друзьям или вообще ничего не праздновали. И я всегда думал: а как это, когда дети прыгают вокруг елки, поют рождественские гимны и визжат при виде сладостей и подарков? И вот сейчас, взрослые, но такие дети, две мои хозяйки собираются устроить нечто подобное. Я благодарен Каролинке, за её попытку сделать из меня члена семьи. Идея, конечно, напрочь лишена разумности и ничего это не изменит, но приятно будет хотя бы на один вечер побыть...человеком? Может быть даже немного отцом. Подарить бы что-нибудь двум моим любимым женщинам. Только вот...хотя я ведь привозил что-то с собой, когда Абрахам...совсем уже ничего не помню.
- Алукард? - и страдаю галлюцинациями, не может быть, чтобы Интегра пришла ко мне, она и дороги-то не знает. Я приподнимаю крышку, и понимаю, что не ошибся.
- Что ты...вы тут делаете хозяйка?
- Алукард, - голос раздраженный, видимо Каролинка там усердствует, - я сегодня прошла у врачей по рукам, меня просто общупали везде где только можно, потом я таскалась по магазинам и была вынуждена переодеваться тысячу раз, потом у меня руки устали от таскания пакетов, теперь сестра там наводит последние предпраздничные штрихи, так будто к нам сама королева заявится на ужин, все нервы мне измотала сегодня...
- И? - спрашиваю я, после того как хозяйка внезапно останавливается, не доведя фразу до логического завершения, хотя оно явно должно было быть.
- Мне нужен мужчина, - выдыхает она спокойно и начинает раздеваться. Крышка гроба, которую я все это время придерживал рукой, становится вдруг чересчур тяжелой и захлопывается, вернув меня в горизонтальное положение.
- Очень милая реакция, - бурчит старшая хозяйка, - Хоть бы соврал, что у тебя голова болит.
- Нет! Нет, я не... - я действительно не...когда я вообще бываю против, просто её поведение слегка...да, какое там слегка, ОЧЕНЬ неожиданное.
- Что с тобой? - спрашиваю и чувствую, что слова начинают ускользать, по мере того как на Интегре остается всё меньше одежды.
- Я же сказала, - дернув бровью отвечает она и добавляет делая паузу после каждого слова:
- Мне нужен мужчина, - она продолжает раздеваться, не торопясь, почти лениво, но на лице её написана неподдельная жажда и нетерпение. Первыми идут ботинки, которые отодвигаются в сторону, теперь холодно стоять на полу, но для опаленной желанием женщины это не проблема, стягивает один носок и чуть шевелит пальчиками, будто прощупывая ими окружающую атмосферу, и поверьте, я никогда ещё не видел ничего более эротичного. На пол с легким шуршанием падает пиджак, позвякивая, крестик отскакивает в угол, без каких-либо видимых усилий развязывается сложный узел галстука. Единственное освещение: лампочка в коридоре и в этой полутьме её кожа кажется глянцево-блестящей, кажется, что вот-вот и она уже не сможет удерживать мышцы набухшие под ней. Что-то странное творится с любимой в последнее время. Удивительный контраст с нашим "первым разом". Я тогда просто поторопился, и все вышло как-то дергано, больше похоже на стандартный ритуал, чем на то о чем я мечтал уже несколько лет. Мне тогда было сложно скрыть свое разочарование, и я начал всерьез бояться, что ошибся. Но хозяйка умеет удивлять. Она может быть разной, при чем никогда эта "разность" не проявляется "около" это всегда нечто полярно-разное. Не знаю, как можно сходить с ума от желания, а на следующий день не проявлять к обнаженному мужчине никакого интереса. Как можно застенчиво кутаться в простыню, а потом призывно извиваться на кровати. Порой, кажется, что от этого часто меняющегося сексуального поведения меня закоротит. Я ведь никогда не знаю, как подступиться к своей смуглокожей возлюбленной, а порой нужно, ведь она то ждет моей инициативы, то рьяно проявляет её сама. Брюки, тем временем, медленно скользят по её ногам, и пряжка финальным аккордом звякает, ударившись об пол. Интегра переступает через штаны и замирает словно задумавшись. Она приближается к гробу, засунув большой палец за резинку трусиков.
- Сними их, - просит хозяйка. Игры...как же быстро она их освоила! Я протягиваю к ней руки и, положив ладони ей на бедра, скатываю последний оставшийся на ней кусочек ткани.
- Ты не замерзнешь? - принимая правила, спрашиваю я.
- Конечно, замерзну, - и мне остается только приподнять Интегру и перетащить к себе. Она решила не терять времени и уже целует меня по-настоящему страстно, прижимает бедра к моей ширинке и выгибает спину, когда моя рука начинает гладить её.
- Ох... я так, так устала сегодня, - выдыхает Интегра.
- Мне не торопиться? - я стал слишком человеком рядом с ней. Она в ответ мотает головой.
- Делай со мной всё что хочешь, я вся твоя сегодня.
- Всё? - она, пожалуй, плохо представляет, куда может завести моя фантазия. Хоть, конечно, с Интегрой мне не хотелось бы делать и половины того, что я способен придумать.
- Считай это новогодним подарком, - порой мне хочется, чтобы она опустилась вниз, приняла меня в глубину своего рта и ласкала меня своим с каждым разом всё более опытным языком, а потом пила бы меня, и это было бы прекрасно и долго. Но ей нельзя, это не хозяйское занятие. Даже если бы она сама проявила инициативу, я бы не позволил, потому что принимая в себя мужчину таким образом женщина признает его господство над ней, а Интегра не должна мне подчиняться. При всем желании мне никогда бы не удалось сделать из неё рабыню или хотя бы просто послушную королеву при короле. Нет, у моей хозяйки другое предназначение, её дело - властвовать. И я, не отрываясь от поцелуя, направляю её бедра в нужном направлении, одновременно замечая, что так любимое мною тело действительно изменилось. Раньше Интегра была несколько худощавой и местами даже костлявой, а теперь я чувствую, как под пальцами катаются мышцы, они упругие и набухшие, из-за чего кожа стала лоснисто-гладкой и блестящей. Даже там, своим органом я могу почувствовать это куда отчетливее, чем руками, заключенными в перчатки, она набухла, словно готовая распуститься роза. Прекрасная! Великолепная!
- Ты прекрасна, прекрасна, - я не могу удержаться и холодной волной проливаюсь в неё, просто неприлично рано. Однако видно, что измученная желанием за длинный день женщина сидящая на мне сама уже близка к краю. Я выхожу из неё и тяну на себя.
- Алукард, - напрягается она и тут же обмякает, когда мой язык проникает в неё.
- Т... - начинает Интегра, - т...архх! - так и не произнесенное местоимение превращается то ли в стон то ли рычание. Я помогаю ей, временно обессиленной оргазмом, устроиться поудобней в узком гробу. Это всегда самые приятные минуты, когда мы будто зависаем в неизвестности, ведь непонятно что случиться дальше: устанет она настолько что заснет до утра, или может быть отдохнет чуть-чуть и попросит повторить, или пойдет в душ и позовет меня с собой - неизвестно, и так приятно лежать в неизвестности, это единственный для меня способ приостановить бег времени. Интегра гладит меня по груди раскрытой ладонью и всматривается в моё лицо очень внимательно, так хиромант смотрит на линии руки, силясь угадать в них судьбу человека.
- Мужчина, - шепчет она не сонно, а всего лишь чуть устало, - мой мужчина.
Хейнкель
Чем пахнет любовь? - Грушей, карамелью, шоколадом, сладким ликером и чуть-чуть дымом. Рядом с ней дышится легко, рядом с ней не бывает проблем потому что...я не знаю почему так. Говорят только тот, кто не влюблен по-настоящему может объяснить, за что он любит. Однако это спорный вопрос: кто любит истинно, а кто нет. Любить или не любить - личное дело каждого.
- Хейнкель, ты когда-нибудь слышала о том, что любовь не вымолить? - я поворачиваюсь, там стоит Юмико, она хмурится и картинно притопывает ногой, пытаясь, таким образом, видимо показать насколько она зла.
- Я вымаливаю не любовь, - отвечаю я серьезно, сама себе удивляясь.
- Да? - подруга скептически поднимает бровь и встает на колени рядом со мной.
- Что с тобой? Я думала после похода к цыганке тебе станет легче.
- Ну...- мне в голову вдруг приходит одна интересная мысль, - А сама ты откуда о ней узнала?
- Честно сказать, к ней ходит шеф.
- За?..- задавать вопрос нет смысла, нетрудно догадаться, зачем шеф ходит к женщине.
- Не думала, что у него есть кто-то постоянный, - я поднимаюсь с колен и иду к выходу, Юмико торопиться за мной.
- Он к ней ходит не только за этим, - отчаянно краснеет подруга, - он тоже верит в предсказания.
- Максвелл? - я даже останавливаюсь от такой мысли.
- Да, пару раз он брал меня с собой и я всё слышала, знаешь... сбывалось.
- Максвелл...и цыганка, впрочем, не важно, - я встряхиваю головой, отгоняя ненужные мысли. Это дело шефа к кому ходить и с какими целями, главное чтобы ничего не подцепил.
- Видимо, нужно было сводить тебя к цыганке за тем же самым, - фыркает подруга и начинает смеяться. Странно, Юмико обычно скромная и шутить не любит, а у Юмиэ шутки куда менее приличные.
- Что с тобой? - спрашиваю я, удивленно.
- Не знаю, - всё ещё улыбаясь, отвечает она, - я начинаю чувствовать себя...целой.