Утро выдалось пасмурным. Небо, еще с вечера затянутое сизыми тучами, за ночь раздулось, тяжело повисло, грозя излиться дождевыми потоками. То и дело вспыхивали ветвистые молнии. Неожиданно где-то совсем рядом крепко громыхнуло.
'Свят, свят...' - Рядом забормотала испуганная тетка. Настасья Николаевна от неожиданности вздрогнула, едва не подавившись сахарной плюшкой, перекрестилась и шумно подула на блюдце с горячим чаем. Покосилась на лакея Тараску.
Тараска стоял у дверей, всем своим видом выражая тоску и безразличие. Изредка косил правым глазом, наблюдая за мухой, ползущей по подоконнику. Лакей был весьма упитан, подоконник грязен, а муха едва шевелилась. Настасья брезгливо поджала губки. Муха, надрывно жужжа, взлетела, сделала круг по комнате, и, звонко ударившись о стекло, упала. Тараска с любопытством вытянул вперед шею. Муха не шевелилась.
' Всё. Осень'. - Подумала Настасья.
Тяжело вздохнув, она отхлебнула чая и сказала: 'Эх, двадцать третий годок уже пошел, а я все не замужем, да не замужем. А ведь краса-а-а-а-авица...'
Откусив от сахарной плюшки кусок побольше, она вскочила и подошла к зеркалу. Старательно пережевывая булку, придирчивым взглядом вгляделась в отражение. 'Ну и что, что нос великоват, это ж ерунда! Ну и что, что формой как картошка! Вон у Машки-то, теть Пелагеиной, сопелка поболя моей будет, и ничего, замужем, ребеночка, говорят, опять ждет.'
И неожиданно злорадно добавила: ' А кобыла-то у них, из самого Петербергу выписанная, издохла надысь. Так-то'.
Тетка истово закивала. 'Ой, что там было-то... - хихикнула она, - дворовые люди говорят, Машкин муж-недотепа, ее и сгубил. Лошадь-то его скинула, когда он на нее спьяну влезть пытался, так он озлобился и кнутом ее забил. Свекор, когда узнал, с него самого чуть шкуру не спустил. С ружьем по всей усадьбе за ним гонялся, мебели попортил - жуть. Он за эту лошадь деньжищ выложил немеряно. Разводить хотел, жеребца подходящего подыскивал. Пелагея еле отстояла дурня своего, кричала, что ребенка еще не рождённого отца лишить хотят. Так свекор им обоим сказал выметаться пока целы' - скороговоркой произнесла она и вновь взялась за еду. Анастасия Николаевна хохотнула. Тараска хмыкнул. Настасья, поймав его взгляд в зеркале, пригрозила кулаком.
'Эх, был бы папенька жив, он бы не допустил, чтобы единственная дочка-кровиночка, в девках засиделась. - Вздохнула она. - Ну, ничего, нам абы какой жених не нужен, нам самого прынца наследного подавай!'
И мечтательно добавила: 'А Лизка-то Репина говорила, во дворце та-а-акие балы бывают... Вот бы мне туда. Ух, я бы...' - и махнув тяжелой юбкой, Анастасия закружила по комнате, изображая вальс. В очередной раз крутанувшись, наткнулась на стул, и с грохотом повалилась с ним на пол.
Из-за дверей показалась любопытная мордашка служанки, и, сложив ротик буквой О, исчезла. Тут же послышался торопливый топот, затем звонкий девичий голосок что-то произнес. От взрыва смеха на кухне снялись с крыши воробьи. Анастасия Николаевна грозно нахмурила брови.
Подскочил Тараска, схватился было стул, спохватился, бросил его и кинулся поднимать хозяйку. Тетка, ухохатываясь, засунула в рот очередную ложку варенья.
Анастасия Николаевна, болезненно морщась и потирая ушибленный локоть, вернулась к зеркалу. Поворачиваясь то тем, то другим боком, сказала: 'Ну и что, что талия широка, зато, - сделала паузу, раздумывая, - зимой не холодно!'
Тараска подавился смешком. Зыркнув на него недобро, Настасья продолжила: 'А какая грудь...'
Тетка согласно закивала. Тараска вытаращил глаза. Анастасия Николаевна, смутившись, пошла красными пятнами, став еще непривлекательней. Оценила в зеркале произошедшую с ней метаморфозу, разозлилась, уперла руки в боки, упрямо вздернула подбородок и выдала: 'Да и вообще, у Машки, теть Пелагеиной дочки, талия в два раза шире!'
'Так она ж на сносях, - неосторожно подал от дверей голос Тараска, - Вы ж сами сказали'.
'Тебя, ирода, кто спрашивал!- взвилась Анастасия. - Совсем слуги оборзели, в хозяйские разговоры встревать! Сейчас как скажу Кузьме плетей тебе всыпать...' - И с совсем не женской силой отвесила лакею леща.
Тараска бухнулся на колени и, заглядывая преданным собачьим взглядом в Настасьины глаза, запричитал, успевая старательно мусолить губами подол хозяйского платья: 'Уж простите болвана, хозяюшка! Не хотел я дурного сказать - бес попутал ...'
'Фу, ты! А ну пусти.... Пусти, сказала!' - брезгливо морщась, прикрикнула Анастасия Николаевна, с трудом вырывая платье из цепких рук слуги. - Всю юбку своими губищами изгадил, ирод... Пошел вон отсюда, видеть тебя, дармоеда, уже не могу...'
И в уже закрывшуюся дверь добавила: 'Кучеру вели коляску готовить. В гости поеду...', не сомневаясь, однако, что будет услышана.