Родители Полины, люди интеллигентные, хоть происхождения самого рабоче-крестьянского, из дочери лепили всесторонне развитую личность. В соответствии с заветами журнала "Семья и школа".
Тогда все словно с ума посходили, впихивали в своих чад столовыми ложками и даже половниками: жиры-белки-витамины-углеводы, чтоб щеки из-за спины. Солнце-воздух-вода, конечно, лучшие друзья, а ты давай ешь, еще тарелочку, со сметанкой.
И образование так же - без меры, без разумных границ, будто участвовали в тайном заговоре или в негласном соревновании "чей ребенок посещает больше кружков". Музыка, танцы, языки - это обязательный набор, минимальная продуктовая корзина.
Все, в общем-то, объяснимо. Поколение, детство которого - война.
Только вот их детям от этого не легче, ни капли.
Полину в музыкальную школу не взяли, слух отсутствовал безнадежно. Родители перегруппировались и наняли репетитора.
Первое пианино было черным, не гармонировало с мебелью. Сдали в магазин и купили другое, лакированное, цвета молочного шоколада, с золотыми педалями и таинственной надписью "Тверца" на крышке. Отец Полины с серьезным видом утверждал, что это - опечатка, и нужно поменять "Т" на "Д".
До-ре-ми-фа-соль-ля-си, села кошка на такси... Полина хорошо ее себе представляла: грустная, совершенно одинокая кошка, села на такси и не знает, куда ехать.
Два раза в неделю с сутулым Петром Петровичем, да плюс самостоятельно по часу каждый вечер, вместо улицы и подружек: локоточки держать, пальчики согнуть! Ручки пла-авно вверх! Это не в скрипичном ключе, гляди в ноты, в ноты гляди, что ты играешь, считай, и-раз, и-два, и-три-и! и-раз, и-два, и-три-и...
Уже через месяц Полина, когда никто не видел, от души пинала бедную "Тверцу", а унылому преподавателю мечтала подложить кнопок на крутящийся трехногий табурет.
Еще два дня в неделю происходили бальные танцы, в пахнущем пылью зале с паркетом и зеркалами. Языковой вопрос закрыла спецшкола с французским уклоном, удачно оказавшаяся по месту жительства. Оставались свободные среда и пятница. Семья, немного пометавшись между поэтической и театральной студиями, вспомнила о логическом мышлении и отконвоировала единственную дочь в шахматный клуб.
Очень скоро выяснилось, что никакими особыми способностями Полина не блещет, разве что язык ей неплохо давался. Думать часами над шахматными комбинациями, запоминать теории дебюта и эндшпиля ей было неинтересно, на фортепьяно она с трудом продвигалась от "в траве сидел кузнечик" к "полонезу Огинского", танцевала с неуклюжестью ожившего холодильника. Она много читала, а еще ей хотелось рисовать, тянуло к карандашам и краскам, но это приравнивали к развлечением, а значит - безделью и лени.
Ей казалось, она хуже всех. Вокруг были другие, музыкальные, легкие, пластичные и гибкие, у них почему-то все получалось. Кажется, безо всякого труда, само по себе получалось. Полина потихоньку обрастала комплексами. Что поделать, она не главная героиня сказки, а безрадостное "кушать подано".
Впрочем, речь не об этом.
А о том, что, взяв в кольцо дочь с образовательно-обучательно-развивательной точки зрения, вопросы полового просвещения родители целомудренно и скромно отдали на откуп улице.
- Мам, а это что у тебя?
- Это шрам. Это, доча, ты у меня в животике жила, а потом стала большая, врачи живот разрезали, тебя вынули и снова все зашили, - объясняла мама, мысленно благодаря вовремя удаленный аппендикс.
- Как волку, который с Красной Шапочкой? Ему ведь тоже животик потом зашили, когда бабушку вынули?
- Как волку, Полюшка, как волку.
- А как я туда попала? Ты меня съела?
- У всех женщин внутри появляются детки. Так устроено. У тебя волосы растут, ногти растут. И сама ты растешь. А когда станешь взрослая - в животике вырастут детки.
Впоследствии Полину мучили два равноценных вопроса: почему у Крупской в животе детки не выросли, и все ли будет в порядке у нее, Полины. Если уж даже у Крупской...
Когда соседка-Лариска объяснила, что есть другой вариант возникновения детей в животах, и другой путь извлечения их наружу, Полина была шокирована.
И прежде всего тем, что младшая на полтора года Ларка в курсе таких серьезных вопросов, а Полина, как дура, знает только про превращения пешек в ферзей.
А еще возмущало (и возмущало долго, даже вполне во взрослом и вроде бы разумном состоянии), что многим приходится рожать по старинке, как в прошлом веке, хотя есть такой удобный и быстрый выход - кесарево. О жуткой невероятной боли во время родов говорили все источники, и даже журнал Здоровье, глядя в сторону, неохотно подтверждал: будет чуточку больно. Операция же представлялась простой и безопасной. "Разрезали, вынули и снова все зашили, как волку".
Наверно, шло из детства, от той самой Василисы Прекрасной или Премудрой, которая меланхолично собирала по кусочкам нашинкованного Ивана-царевича, деловито опрыскивала сначала мертвой, потом живой водой, и всего-то делов, я там был, мед-пиво пил.
Если бы Полину спросили, как она представляет куски царевича, она, вероятно, озадачилась бы. Ну куски и куски. Ровненькие такие. Похожие на кубики с картинками. Надо повертеть, покрутить в руках, положить нужной гранью вверх - рисунок сложится, Иван-царевич воскреснет.
Про кровь, боль, запах, обломки костей и знание анатомии сказки умалчивали.
Шрам на мамином животе был похож на застежку-молнию. Раскрыли-закрыли, дальше пошли.
Второй раз мама коснулась тайных тем, когда Полине исполнилось одиннадцать. Девочка вымахала и было понятно, что это не рассосется.
Понимаешь, у всех женщин... раз в месяц... бывают такие дни... - по словечку выдавливала из себя мама, глядя в окно, на очень важную в тот момент линию горизонта. Было ясно, что подробности придется узнавать у Лариски.
Шли годы. Полина радовала родителей, сидя дома с книжкой, игнорируя подростковые и молодежные компании, дискотеки, походы, гулянки. Но к окончанию института возникла проблема. Длинная, сутулая проблема с дурацкой бородкой. Проблема торчала по вечерам у подъезда, звонила в неурочные часы, приносила цветы, мялась в дверях.
И Полининой маме поневоле пришлось задуматься о последнем, решающем шаге.
В библиотеке мединститута, через друзей друзей друзей был раздобыт двухтомник по сексопаталогии и венерологии. С черно-белыми мутными фотографиями. Органы аномально большие и аномально маленькие, органы искривленные и атрофированные, органы, покрытые язвами, струпьями и корками. Гермафродиты с прикрытыми черным прямоугольником глазами. Совершенно жуткое фото запущенного случая генитальных кандилом.
Бородатый приятель, смущаясь, звал к другу, в пустующую квартиру. Кормить рыбок. Голодали там рыбки, пухли.
Вот вам вопрос: что делать, если у него не окажется отклонений и патологий? И ни одной явной инфекции?
Как оно происходит в норме? Было неизвестно.
Лариска, кладезь информации, уехала в другой город. Художественная литература конкретикой не баловала. "Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста, мед и молоко - под языком твоим..." вот блин. Под языком.... Там же слюни?
"Нет от Эрота лекарства ни в питье, ни в еде, ни в заговорах, разве только одно - поцелуи, объятья, да еще - нагими телами друг к другу прижавшись, лежать".
Полина хихикнула отражению в зеркале: ну что, подруга, пойдем превращаться из пешки в королеву?
До края доски, а там - как-нибудь. По обстоятельствам.