Когда мне нужно подумать, я почему-то затеваю уборку в книжном шкафу. Получается, что навожу книжный порядок я не столь часто, как стоило бы. Или наоборот, слишком редко думаю.
Вот "Физика взрыва", черный том. Черный с золотыми буквами - классический благородный книгобулыжник. Таким в годы СССР мог быть том Марксовского "Капитала" - именно что капитальным, не поднять. Золото-солидным. Сейчас, во времена постэсесесерные, ньюкапиталистические, так может выглядеть Библия: строгая мрачноватая обложка, тисненое бликующее название, несколько килограммов веса.
Физика взрыва - это по специальности моей и моих родителей, всю жизнь они что-то взрывали, проход по пропускам и нельзя за границу. Детство мое прошло на этой самой физике и еще на многотомном словаре органических соединений. Подкладывали, чтобы доставала до стола: сначала три толстых тома, потом два, потом один - подрастала девочка. Может, как раз тогда, через зад, я и впитала эту чертову химию, эту склонность к естественным - не сказать страшнее - техническим наукам. Пошла, что называется, по стопам. И вот дошла.
Куда бы подальше эту "Физику" засунуть?
Своей дочуре я поочередно подсовывала под попку Брема, English-Russian Dictionary, Ожегова, энциклопедию по Автокаду для чайников. Надеюсь на всестороннее развитие личности. И Даля словарь, да. Поди разбери, гармонично ли развивается эта личность, гаммы играет гармонично, вроде бы. На мой отсутствующий слух.
У меня слуха нет, а у нее - чудеса - есть. Музыкальный слух и карие глазюки. Все, что досталось в наследство от нашего папашки. Должно же от него остаться что-то хорошее? Просто - хоть что-то. Корме кислого вкуса предательства и гнилостных миазмов вранья.
Семь лет прошло, а ненавижу все так же.
- Мам, я уже час играю. Всё, а? Можно гулять?
- А ты новую пьесу разобрала? - спрашиваю я чисто по обязанности. Проверить, что там Люська разобрала и на какие составные части, у меня нет ни малейшей надежды: нотам не обучена, клавишев не разумею.
- Ма, я знаю. Со двора ни ногой, с посторонними не разговаривать, в подъезды не заходить, из лужи не пить, - Люська демонстрирует мне кончик языка и, не дожидаясь моего вопля, переводит стрелки: - А дядя Влад сегодня придет?
Вот почему она спросила?
Влад приходит каждую пятницу. Уже полтора года. Без опозданий, исключений, сбоев. Один раз в неделю. Иногда, редко-редко, остается до воскресенья.
Почему она спросила? Почему засомневалась? У нее что, не только музыкальный слух?
А что я скажу? Что я не знаю, как это - любить? Что я ухватилась за Влада потому, что больше хвататься было, собственно, не за что? Потому что я устала отвечать за всё сама и бояться каждый день, что сломаю ногу и оставлю Люську без куска хлеба самым буквальным, самым непереносным и непереносимым образом? Что мне осточертело жить среди неисправных розеток, безногих стульев и протекающих кранов? Что лысеющий сутулый мужичок показался мне Аполлоном Бельведерским как минимум, стоило ему собрать и приспособить к стенке шкафчик из Икеи?
А уж когда он наорал на соседа Колю, устраивающего регулярные, обильные, как разливы Нила, потопы в моем туалете... Ох, как Влад на него наорал... Матом... Песня! Сказка! Боже мой, какое это было блаженство - увидеть скукожившегося Колю! Жалкого, суетливого, заикающегося, выронившего папиросу.
В тот вечер Влад впервые остался ночевать у меня.
Это что, любовь? И тогда догадывалась, а уж через полтора года отчетливо понимаю, что нет.
- А в постели? В постели-то тебе с ним хорошо? - не унималась вчера пьяненькая Зойка. Дал же бог мне подругу-зануду.
- Зойк, отстань, - вздыхала я. - Пожалуйста!
Когда мне хорошо... Когда мне становится хорошо, я начинаю часто дышать, криво и широко открыв рот. С силой жмурюсь и морщу лоб. Словом, выгляжу так, будто проглотила таракана и не знаю куда выплюнуть. А потом лицо мое вдруг безвольно опадает, губы расслабленно обвисают, как у спящей - не скажу, "красавицы". С оплывших губ даже может стечь капелькой слюнка. Нет. Я не настолько уверена в себе, чтобы демонстрировать эти метаморфозы мужчинам. Слава труду, сейчас всем доступны пособия из серии "отнюдь не для семейного просмотра". После одного-двух фильмов любая женщина сумеет правильно прогибаться, извиваться, прикрывать глаза.
Я научилась. Со всем жаром благодарности.
И что вообще за критерий, "хорошо в постели"? Разве это главное?
- А как он с Люськой? - по сотому кругу спрашивала Зоя.
С Люськой отношения у Влада сложились странные. Он никогда не сюсюкает, никаких "ути-пути, кто у нас такой холёсенький". Не пытается ее воспитывать, но и не задабривает, не стремится стать своим-в-доску, зашибись-друганом. Просто приходит и существует. Спокойно. Параллельно.
Хорошо это или плохо? А кто знает?
И еще книг он не читает никогда, в лучшем случае газету с кроссвордом.
Дочь одевается для гуляния, а я пялюсь в телевизор. С экрана на меня смотрит какой-то буддийский монах, который разводит тигров усатых-полосатых, вроде бы бенгальских. Тигры задумчиво бродят вокруг. Лапы у тигров толстые, морды толстые, и даже хвосты толстые, куда толще, чем буддийско-монашеская рука, а рука, между прочим, вполне ничего себе.
Монах что-то говорит на нечистом английском. Это я думаю, что английский - нечистый, хотя откуда я могу оценить, может, монах этот Гарварде учился. Если человек одет в оранжевый балахон - еще не значит, что он по-английски не говорит, натуральное предубеждение. Зубы у монаха совсем не как у тигра - мелкие и реденькие. И лысая сияющая голова. Но все равно что-то тигриное в нем есть, хоть он и говорит радостно, и все время кланяется, поднося к груди сложенные ладони, и улыбается так, что от глаз остается только хитрый блеск.
И жаркое, синее-синее небо улыбается за его спиной, и хищные тигриные полосы на этом небе видны... или кажутся... может быть, только мне.
Утром, когда Люська была в школе, звонила моя мама. Я знала, что она умеет и даже любит скандалить. Но что она может говорить тихо-тихо, но так, что каждое предложение оставляет дымящиеся дыры в полу - нет, не знала.
А она повторяла и повторяла:
- Не вздумай. Не вздумай. Он тебе - никто. Подумаешь, приходящий мужчина. Не вздумай. Связываться. С инвалидом.
Вот так.
Из-за какого-то беспечного идиота, не читавшего "Физику взрыва". Даже не сидевшего рядом. И Библию не читавшего, вероятно...
Все мы не очень внимательны к технике безопасности, все надеемся, что нас пронесет. Идиота-то действительно пронесло, им, идиотам везет. Другим - нет.
Взрыв в цеху, пожар, ожоги сорока процентов кожи - и особенно сильно - лица. Почти наверняка: слепота.
- Нет, Люсик, сегодня он не придет. Вчера случилось несчастье. Дядя Влад в больнице. Но он вернется.
- Скоро?
- Не знаю, - честно отвечаю я.
- Мы к нему сходим?
- Не сегодня.
- Ну почему так? - спрашивает моя дочь, и я соглашаюсь: ну почему так?