Испания. Что за страна такая? В школе объясняли, что аграрная, отсталая, бедная. Жуть. Правит ей диктатор-каудильо. Кровосос и мироед. Народ не живет, а мается под гнетом клики военной, спит и видит как бы зажить как мы, по советски. Не дают империалисты, закабалили бедных тружеников. Больше никаких сведений ни по телеку, ни в газетах, нигде. Тишина. Про Америку, Англию, даже Италию репортажи, статьи, передачи разоблачительные. А про Испанию ни гу-гу. Как нет ее. Отец все больше о былом вспоминает, о маврах, горах, Альгамбре нам рассказывает. Еще сказки про собачонку Марку и Мурзо Фроловича, что в горах овечек пасут. Маловато знаний у меня об Испании, родине моей исторической. Положим октябренку, и хватило бы, но мне, передовому пионеру нет, недостаточно. Ладно, думаю, на месте разберусь. Главное границу пересечь. Вот уж она, родимая показалась. Останавливается наш бронепоезд имени мировой сексуальной революции на перроне. Все утро как в калейдоскопе свет и тьма друг друга сменяли. Тоннель, гора и опять тоннель. Так и ехали свет-тьма, свет-тьма. А тут солнцем залитое побережье Средиземного моря, правее Пиренеи, вдали ледники на вершинах гор, городишко весь белый среди зелени утопает. Чайки небо расчерчивают, волны блещут, искрятся от бирюзовых оттенков к ультрамарину на горизонте. Красотища. Эх, мама моя дорогая, встречайте, приехали! Папаня, уж до чего суров, но тут расплылся весь в улыбке, сияет как медный таз. Глаза заблестели, помолодел даже. Все из вагонов выкатились, шумят, жизни радуются.
Мы, представители страны советов, славный отряд трудовой интеллигенции с баулами, саквояжами, чемоданами позади всех в очереди оказались. Перед нами хиппи стаями кучкуются, полуголые, лохматые. Им, паразитам, что, налегке путешествуют, а мы перебежками багаж неподъемный толкаем, упрели, измаялись. Подарки родне везем, стараемся. От всего нашего широкого пролетарского сердца! Таможенники опешили, нас углядели. Это не хипарей шмонать, тут люди серьезные, полгода всеми правдами и неправдами товар собирали, от Москвы до самых до окраин, от тайги, до северных морей. Как открыли Сезам наш заветный, остолбенел народ. Закрома Родины, не шутка. В недрах чемодана необъятного, постельным бельем обернутая, легендарная Столичная, бутылочка к бутылочке. На периферии Икра красная, а в самом потаенном уголке, и черная, паюсная поблескивает. По краям сервелат, как рама у картины. Замыкают натюрморт матрешки, плошки, свистульки. Загляденье, дух захватывает! Испанцы как увидели скатерть эту самобранку, обомлели. Сбежались, галдят, хохочут. Другие баулы пооткрывали, любуются на экзотику "а ля рюс", открытки, значки, брелки, буклеты, платки. Но пик успеха у них наборы конфет имеют. Громадные, в роскошных коробках, кремлевские! Это жена дяди Сальвадора вынесла из святая святых, из буфета кремлевского! Изгнанием из рая рисковала, героиня, подвиг совершила интернациональный. Не женщина - богиня. И тут, в разгар вакханалии таможенной, главарь их берет и коробку вскрывает, гад! Папаня аж побелел от гнева праведного. И завязался мужской разговор, непереводимая игра слов двух мачо! Но, как не страшен сеньор Клаудио в гневе, закон есть закон! Распотрошили коробку драгоценную изверги, красоту неописуемую нарушили руками загребущими, повытаскивали сокровища шоколадные и лопают, подлецы.
Проверяют на себе, не отрава ли, нагло так жуют, с вызовом. Хохот стоит, аж до стона. Смешно им, паразитам, шоколадом нашим измазались все. Да, встретила нас историческая родина, нечего сказать, ограбили, объели, опозорили! Правда, тут же извинились, служба, дескать, не серчайте болезные. Хорошо еще, что не все слопали, и на том спасибо. Закрыли мы чемоданы свои от греха, и на поезд до Барселоны пересели. Ну, с богом, на Барселону!
Встреча.
Несколько часов от Порт-Боу до Барселоны мигом пролетели. От окна не оторваться, красота вокруг, какая. Особенно море завораживает. За каждым поворотом оно новое, то в бухточке притаится, то раскинется до горизонта. И цвет меняется, и прибой, а воздух такой, запахи волшебные, голова кругом. Но тут притормаживает паровоз наш, поселки погуще рассыпались, по всему видно, подъезжаем к Барселоне. Папашенька аж побелел весь, руки трясутся, губы синие. Елки палки, не довезем отца, он ведь сердечник, гипертоник. Жалко его стало, хоть плачь! В пути, за приключениями и забылось совсем, он же тридцать лет родных не видел, мать его пропавшим считала. Как они сейчас встретятся. Вот и перрон показался. Мы уже грузчики опытные, махом багаж до тамбура доволокли. Все, встали, дверь открывается. Я вниз соскочил, на платформу, Анита и Лаура всеми частями тела баулы выпихивают, а я ловлю. Только папка наш затаился, застрял в тамбуре, как ребенок малый, показаться боится! Я оглядываюсь. Вижу, чуть поодаль группа стоит, замерли все, а впереди старушонка с ноготок. Крошечная какая, вся в черном. Боже же мой, это бабуля моя родная!
А рядом сеньор ее придерживает, даже на папу похож, только отец кудрявый, а дядя лысоват. Тут они все ахнули разом, оглянулся, папаня стоит на перроне. Немая сцена... отец побежал к ним, они навстречу, обнялись все. Бабушка все отца целует и в глаза и в лицо, обняла, как маленького, а он будто защиты у нее просит. Плачут все. Я тоже не утерпел, прослезился. Потом разом все загалдели, хватают папу за руки, лопочут что-то, смеются, целуются. Ну и нас, конечно в оборот взяли, обслюнявили всего. И я хорош, как телок чмокаюсь со всеми. Этот круглолицый симпатяга - Пако, кудрявый - Хуан, рыжий и длинный Пепе, а с залысинкой - Клаудио. Братья мои двоюродные. Только они старше намного, папе уже пятьдесят было, когда мы с Анитой на свет появились. Минут десять целовались и обнимались, потом дядя Хосе команду дал, кузены мои чемоданы подхватили и на площадь привокзальную. Думаю, на такси сейчас поедем. Ан нет! На машины собственные сажают. У Пако и Пепе тачки собственные имеются, да классные, ни хуже Волги, большие такие, красивые Сеат и Рено. Ну, ни фига себе, думаю, беднота у них как живет. Шик - модерн, да и только! В нашей стране идущей к коммунизму личных машин мало, мы к новой эре пешочком тащимся. У нас не то, что машина, велик с сестренкой Анитой один на двоих. Так и катаемся, то я ее вожу, то она меня. Пока что-то не похоже, что сильно нуждаются родственники, бедствуют беспробудно. И одеты они с иголочки, по моде, в "фирму" как у нас говорят, пижоны прямо. Думаю, может подъедем к бараку какому, тут все и прояснится. Ан, нет, центр города проскочили, явно спальные районы пошли, "Новые Черемушки" барселонские, а бедности, отсталости как не было, так и нет. Да и машин на дороге видимо, невидимо. И у домов припарковано, не пролезть, в нашем то на Автозаводской всего две, и то одна трофейная, ее дядя Вася чинит только, ездить не выходит.
Встали у дома многоэтажного. Приехали! Чисто во дворе, будто начальство ждут, или смотр у них проходит на звание "Дома высокой культуры быта". А когда в подъезд вошли, я в ступор впал, уж до чего мне пионеру шик по фене, до лампочки, но чтобы вот так! Чисто, сияет все, цветы, ковры, люстра в холле, и держите меня, лестница из мрамора! Это уже братцы вы мои дорогие, ни в какие ворота не лезет, ну чисто, может, ночами родичи подъезд мыли, готовились. А мрамор, а люстра - нет пока с нищетой не складывается, про которую нам говорили, ох как не складывается. Чувствую, хорошо это мы к ним приехали, а если они к нам, строителям коммунизма нагрянули бы. Как им несознательным объяснишь, почему мы в таком "бедламе" будущее счастье для всего человечества строим. У нас ведь в подъезде грязь, исписано матом все. Лампочки и то вывернуты всегда, в темноте пробираемся, перебежками. Под угрозой потери здоровья, чести и достоинства. Хулиганья у нас, что грязи! Да, неточные у нас сведения об Испании, ох неточные! А как в квартиру к дяде зашли... Все в голове пионерской смешалось, спуталось. Во первых, громадная, шести комнатная. А я до этого какие видел. У нас "трешка" высшим шиком считалась, сам в такой живу, да в "Сталинском доме", это уж верх блаженства. А у друзей и знакомых личные апартаменты в коммуналках на три, четыре семьи, а то и в бараках, где сортир один на этаж, многие вообще в лачугах столетних без удобств коммунальных обретаются, горе мыкают. В мороз на двор бегают по нужде, воду из колонок таскают. В районе нашем еще деревень полно, прямо за пафосными домами стоят родимые, Нагатино да Кожухово. Тут не только, как поэт наш пролетарский писал, любовные лодки бились о быт, выжить проблема. Думаю, странно, если, как нам впаривают на уроках, капиталисты у них все отнимают, а столько остается, кто же нас обирает.
Испания по нашим учебникам и бедная, и захудалая, а люди живут так, нам и не снилось. Да... Чудно. Может они все таки здесь всей семьей живут, ан нет. В этих хоромах дядя Хосе один с женой и тещей жирует. У кузенов моих такие же в соседних домах, у каждого. На отца смотреть жалко, опешил родной. Он, сеньор профессор с тремя детьми, женой и тещей за великое счастье и достижение квартиру свою считает, трехкомнатную, а брат его без всяких образований высших так устроился. Парадокс. Вот вам и капитализм, вот вам и социализм, а вот тебе бабушка и "Юрьев день"!
Фиеста и сиеста.
Как все вошли родственники в хоромы эти, яблоку упасть некуда, толпа. В шести комнатах тесно, вот родни оказывается у меня, хоть отбавляй. В Москве мы да двоюродная сестренка Целестина, а тут проблема имена заучить, и кузены, кузины, двоюродные, троюродные, жены мужья у всех, детей тьма, там и дальние родственники, клан. Дядя расстарался, поляну накрыл шикарную, как в сказке, чего только не наготовлено. Красота. Папа и Лаура, тех отвлекают, вопросов море, Анита и та отдувается, а я, хоть и понимаю почти все, говорить не могу. Тормоз я. Все детство на уроках испанского языка в углу отстоял, за бездарность и леность наказанный. А сейчас мне и лучше, ем себе, пью, что с немого возьмешь! Стыдно конечно, зато сытно. А срам на вороте не виснет. Истинно говорю вам "В великой мудрости-великие печали". А на столе такие харчи богатые, мама не горюй! И колбас сортов десять и ветчин, и морепродукты диковинные, и поэлья, и прочее, прочее, чего никогда не пробовал. А там и мясо, рыба пошла, салаты роскошные, оливки невообразимые. Потом десерт, фрукты. Никогда так не обжирался.
Честное пионерское. А все хочется попробовать, как говорится "Съесть не съем, а перекусаю богато"! И пошло, поехало. Встречают нас как героев космоса! В каждом доме банкет, пир можно сказать! У кузенов, у троюродных и всех дальних. Так и живу теперь, поел - поспал, поел, опять поспал! Не жизнь, а малина! Неделя проходит, другая, а я обцелованный, объевшийся, уже и в штаны не влезаю. Живот как у папуаса круглый как мячик. Только он впрок от голода пузо набивает, а я от жадности. Загулял пионер, закотовал! Из Мальчиша-Кибальчиша, в Плохиши заделался, обмяк, разнюнился и вместо агитации за советскую власть от обжорства еле жив хожу. Даже устриц попробовал - гадость. А вот хамон и солчечон, мясо всякое, сыры - это восторг. Главное же мечта всего детства и отрочества исполнилась - Кока Колы напился всласть, Фанты и Пепси. За все детство кефирное и квасное отыгрался. А в промежутках между застолий жвачку жую, жаль друзья из школы не видят триумфа моего, успеха жизненного. Мы же неделями одну жвачку на всех делили, изо рта в рот передавали. Правда, в глубине сознания мыслишка гложет, как домой вернусь, похудею, не с чего жиреть. Диета советская известна - треска мороженная, хек, минтай, котлеты по шесть копеек, картошка "глазастая", да мясо синеватое, костлявое. Ну и обеды в столовке школьной за тридцать копеек с рыла. Вот так и превратился я из идейного борца и строителя новой жизни в обывателя и прихвостня буржуазии. Из достойного юного ленинца, члена совета дружины, в отщепенцы попал и вместо агитации за революцию мировую в угаре гастрономическом пребываю, обещания, клятвы забыл, что в райкоме давал, свет истины нести в массы угнетенного народа. Да, как бабушки несознательные говорят "Грехи наши тяжкие"!
Барселона.
Все кончается. И родственники тоже. Всех обошли, никого не обидели. И, между прочим, обычай у них, у испанцев замечательный, целоваться при встрече и прощании. А у меня красивых родственниц здесь море. Эх, сколько я красоток перецеловал. В щечку конечно, ну да мне, пионеру и то навар. В нашей стране победившего социализма мы с девчонками за ручку здороваемся, целоваться, и не думай, куда там. Это разлагает юных ленинцев, вот руку поднять и крикнуть "Будь готов"! А в ответ услышать бодрое - "Всегда готов". Это да, это по-нашему. И то, правда, нацеловался я. Пора и город поглядеть. Вначале, после Парижа, Барселона мне не показалась, шик не тот. А побродил по улочкам средневековым, на модерн полюбовался, над морем в кабине фуникулера прокатился, в порту побывал, в храмах готических. Влюбился! Как же красиво, и горы, и море, и парки, а архитектура какая. Зашибись!
Отдельная тема - кафе, рестораны. Запахи из них такие, я потом несколько лет, в Москве вспоминал. Весь город вкуснятиной пропах. Везде бары, кафе, ресторанчики, таверны, закусочные. Сидят симпатяги, винцо потягивают, кто уже танцует, кто-то читает. Весело, непринужденно, радостно. Настоящий праздник, и днем и вечером и ночью, под южным небом, среди толпы гуляк беззаботных. Веселые, дружелюбные, открытые. Забавно мужчины уже в годах, а вкус к жизни не теряют, на стульчиках сидят, как красотку увидят, улыбаются, пальцами щелкают, присвистывают. И им весело, и девушке приятно, что красоту заметили, и нет в этом хамства или агрессии. Радость есть, ощущение полноты жизни. Вспомнилось, как на Автозаводской если не дай бог заметят красивую женщину, обязательно грязью обольют, обхамят, приставать начнут по хамски. Почему? Откуда агрессия эта, злоба? Что мы нескладные такие? Вот говорили нам, что в Испании диктатура, угнетение, борьба классовая. А в жизни каждодневной ничего я такого не заметил. Ни в доме, ни на улицах, ни по телику. Радость есть, доброжелательность есть. Умеют они жить, каждый день, каждый час. А у нас жизнь куда-то отложили на потом, на светлое будущее. Обещают, что светлое оно, что для всех. А пока всем как-то и не весело. Ты еще дошагай до будущего этого, дотопай. Как в анекдоте " Один мужик спрашивает агитатора, почему у нас мяса нет, тот ему отвечает, что мы идем семимильными шагами к коммунизму, а коровки за нами не поспевают"! И вот, что еще бросилось в глаза, агитации наглядной нет нигде. Ни на домах, ни на мостах, даже на школах и госучреждениях нет ничего. У нас ведь все увешано лозунгами, плакатами и транспарантами. "Народ и партия едины" или " Мы идем к победе коммунизма", еще " Слава КПСС"!
10
Площади все памятниками Ленину заставлены. Вечно он рукой машет, то ли грозит, то ли указывает. Идите, мол, и ищите. И как можно дальше идите, как можно дольше ищите. И ищем, продукты в основном, радоваться некогда. Прямо как в сказке, ищи то, не знаю чего. А тут ни одного изваяния каудильо не видел. Вот тебе и культ, и диктатура. Странно. Ну и мысли у пионера пошли крамольные на свободе, на волюшке вольной да жизни сытой. В революционных идеалах засомневался, ренегат. А еще чистота в городе поразила, причем везде, и дома и на улице и в парках. А еда у угнетенных жертв капитализма такая, я такой не видел никогда. В довершение растления моего морального на рынок нас отвели, садисты. Шок! На льдах рыбы невиданные, осьминоги, омары, кальмары, устрицы. В мясном ряду и ягненок, и барашек, а уж свинина, говядина во всех видах. Свежее все, аж парное. Копчености развешаны, окорока, это уже за гранью, не выдержать. А там сыров десятки, оливки, фрукты, овощи. Как в раю. Невиданной красы продукты. Главное, пробовать дают, чудаки. Опять так наелся, еле жив. Ну, садисты, точно вам говорю.
Рамблас, Христофор Колумб и полет над морем.
Барселона как Москва, вся разная. У нас, что ни квартал, то свое наворочено, накручено. И тут тоже. Вот Рамблас взять, улицу их знаменитую, до чего необычная, прикольная. Ни на что ни похожа, то ли цирк, то ли театр, а может эстрада или танцплощадка, да и художников навалом, и музыкантов. Еще забавней, птичий рынок громадный вдоль нее, и попугаи, и канарейки, и голуби. Веселье день и ночь, дым коромыслом! Выделывают все кто на, что горазд. Каждой твари по паре. Тут испанцы, там туристы, чуть в глубине девушки не тяжелого поведения, матросы со всего света.
11
Опа, до боли знакомый силуэт нарисовался. Парочка матросов наших, с авоськами, набитыми пивком, рыбкой, хлебушком. Челноками снуют то в ларек, то в магазин по продаже электроники. Магнитофон, черти подбирают, подешевле. Это же самая ходовая вещь у нас, перепродашь с наваром, мало не покажется. Вот и суетятся, голубчики. Как услышали, что мы на русском языке говорим, как сквозь воду канули. Растворились в пространстве. Испугались волки морские, что настучим на них, и кончится лафа, жизнь выездная, по морям, по волнам, нынче здесь, а завтра там. Как узнают "органы" про фарцовку, так вместо Барселоны в Крыжополь поплывешь, с песнями. Вот и к порту подошли, памятник Христофору Колумбу в центре возвышается, самый знаменитый моряк всех времен и народов. Тот еще чудик, Америку открыл, да так и не понял. Но, главное, каравелла "Санта Мария", на волнах покачивается. Мечта моя заветная, побывать на корабле таком, на паруснике. Как Роберт Грант по лесенке на мачту взлетает и песенку поет "А ну-ка песню нам пропой веселый ветер..." в фильме любимом "Дети капитана Гранта". Да, полазил я по палубам, оторвался по полной программе. Что поразило, какая маленькая она, как только на таком суденышке через океан плыть. Уму непостижимо! А в конце, вечером уже, посадили нас родственники в кабину фуникулера. Как оторвалась она от земли, так я и обмер, поплыли мы по воздуху над морем, все выше и выше! Внизу море блещет, ночные огни города, лайнеры океанские с мерцающими иллюминаторами, вдали у горизонта вечерняя заря догорает, над нами звезды сияют. Не представлял, что может быть красотища такая. Аж задохнулся от восторга!
12
Тибидабо и парк Гуэль.
Барселона, город сказка! Не в переносном смысле, а в прямом. И сказочники у нее свои, Дали и Гауди. И весь город, как декорация фантастической истории. То фасад дома как панцирь дракона, то целый парк в диковинных рептилиях из камня, мозаики, керамики. Вдруг из-за поворота фантастические сталактиты гигантской высоты - храм, а невдалеке башня как из сновидений утренних еще одного сказочника - Миро. Ходишь по городу, будто по сказкам гуляешь. Вечер мы с Пако едем на гору Тибидабо. Крутим по серпантину, только фары навстречу то вспыхнут, то исчезнут за поворотом. Внизу город плывет в сияние огней, над нами сверкающий звездами южный небосвод. Из открытых окон автомобиля воздух хрустальный, наполненный запахами моря, гор, деревьев. Вдали гладь морская переливается отражениями заката, огнями пирса, полосками корабельных иллюминаторов. А на самой вершине, парит над городом храм, совсем уж в облаках изваяние Христа плывет, то исчезнет в тумане, то вдруг проявится, раскинув руки, будто обнимая вселенную. Чудо! Пако, мой кузен, смеется. Говорит, через десять минут начнется что-то необычное. Ждем. Вдруг как молния ударила, ослепила сиянием. Боже мой! Весь храм вспыхнул, засветился освещенный прожекторами, внизу теплым, а у вершины холодным светом. Христос воспарил, взметнулся в ночное небо, только легкие, синие и розовые кольца тумана проплывают над ним. Ощущение шока, прямо над нами плывущая в бездонном своде небес фигура Спасителя. Все, кто был на вершине, ахнули разом, потом крики восторга, рукоплескания, ликование охватило всех от явленного чуда, экстаз. Меня пронзило всего! Тут врата храма отворились, внутри, в полутьме свет витражей мерцает, орган звучит. Рай.
13
Впервые так близко и ярко божественное прикосновение ощутил, после всего нашего бездарного советского атеизма. Боже, прости и спаси меня, пионера глупого! Что ни день в Барселоне, то новая сказка! Не знаю, как Колумб, а мне в Америку и не надо, мне Испании хватает. Повезли нас в Парк Гуэль. Ну, думаю, нашли чем удивить. У нас в Москве у самих такой стоит, над рекой, Парк Культуры и Отдыха называется. Бывали. Там и фонтаны, и театры, и павильоны. Культура, одним словом. Но опять ошибся. Снова каталонцы учудили, сказку сотворили невиданную. Это же надо такого напридумывать, поначалу едешь, красиво конечно, но ничего особенного. Неожиданно, за изгибом горы мелькнула башня, вся в ромбах цветных. Откуда здесь храм Василия Блаженного, думаю. Аж, глаза протер. Это, Гауди, павильоны-домики такие придумал, ни восток, ни запад. Каталонская причуда. Правда, что действительно поразило - это терассы в парке. Гигантской змеей склон обвили, сверкают на солнце керамикой, стеклом, мрамором. А держит их колоннада фантастическая, все колонны под углами немыслимыми, с ума сойти. Безумно и прекрасно! Как все это держится, ума не приложу. Одно слово - сказочник. Удивительные люди это сделали, фантазеры и мечтатели. Страна чудес.
Гауди и Дали.
Есть архитектура. Есть архитекторы. А есть Гауди. Кто это и что это за явление такое. У нас про него никто не знает. У нас Ле Корбюзье в чести. Он прогрессивный, коммунист, конструктивист. Наши зодчие его идеи воплощают. В карикатурах, в основном. Чего пятиэтажки стоят. Да и планировки районов, что только в макетах логичными кажутся. А в жизни полная белиберда. У нас и Шехтеля вспоминать только шепотом можно, дурной вкус. А Гауди мы не знаем, не наш кадр, с душком эстетским, декадент.
14
А я, пионер, влюбился в его архитектуру. Да и не архитектура это, а целый мир образов. Вот, был творец, ни норм, ни правил не признавал. Как видел, чувствовал, так и строил. Необъяснимо. Собор Святого Семейства я впервые вечером увидел. И обалдел. Ехали к нему улицами вечерней Барселоны, нарядной, веселой, в зелени утопающей. Неожиданно, за поворотом, как мираж, в небе фантастический то ли цветок, то ли крест плывет. За ним другой, третий. На фоне фиолетового заката расчерченного полосами синих облаков плывут над городом гигантские сталактиты, вонзаются крестами в золотых мозаиках в роскошное бархатное южное небо. То ли мачты кораблей, а может готические шпили прямо из земли растут. Безумно красиво, ошеломляет. Обошел его раз, второй, третий. Каждый ракурс новый, разный, уникальный, всякая деталь, да, что деталь, камень и тот не повторяется! Несколько часов ходили, любовались. Мог бы, и на ночь остался бы. Заколдовал меня собор, обворожил, да и только. Потом всю неделю ездил по Барселоне и дома Антонио Гауди смотрел. Удивительные сооружения. Все на грани, и за гранью. Необыкновенно. Одно слово, сказочник. А в довершение всего родичи в недавно открытый в Фигеросе музей - театр Сальвадора Дали нас отвезли. Садисты. Утро, едем с Хуаном по автобану в сторону Франции. Слово то, какое - автобан. Фу ты, ну ты. И дорога соответствующая, шикарная, правда, платная. Пейзажи вокруг улетные, горы на горизонте, вершины ледниками сверкают, замки на холмах возвышаются. Романтично. И городок под стать, уютный, зеленый, нарядный. Батюшки светы, с утра уже хвост очереди у музея, как у нас, когда в рыбный воблу завезут. Вот это по-нашему, это от души. И тянется она вдоль чудного то ли замка, то ли театра. Что ошеломило, наверху яйца громадные установлены. Рядом скульптуры не скульптуры, манекены, не манекены, образы какой - то неизвестной сказки, или жизни, непонятно.
15
Вообще про Дали я немного слышал у нас. Ох и ругали его, и певец упадка, и спекулянт от искусства, и пособник фашизма. А видеть ничего не видел, не положено. У нас всегда то, что ругали, не показывали, не печатали, не издавали. Верьте, мол, товарищи дорогие так, на слово. Компетентные товарищи в погонах лучше знают, что советскому человеку смотреть, что читать, какой фильм для нас, а какой нет, эта музыка наша, а та нет, чужая. Ага, думаю, посмотрю, кто вас так заводит, злит, товарищи создатели социалистического реализма. Я уж, на что праведный пионер и то надоели мне выставки наши, работяги на стройках, колхозники на полях, ландшафты индустриальные. И многочисленный Ленин то у карты, то на броневике, то на съезде. Отстояли часа два, это нам раз плюнуть, привычные, и в музее. Караул... Я же к передвижникам привык, "Бурлаки на Волге", " Мишки в сосновом лесу", и незабвенная "Опять двойка", родная сердцу пионера. А тут... За гранью. Причем даже понять не могу, что это. Живопись, скульптура, может графика, а может и театр. Хожу как лунатик, ошеломлен, стерт, даже подавлен. Весь мой мир перевернулся, все было ясно, понято, как иллюстрации к жизни. Там пашут, здесь куют, воюют, учатся. А это совсем другое, как сны, или миражи. Полдня бродили по залам, дворам, башням, подвалам и коридорам, лабиринтам, чудес столько, фантазий. А красиво безумно, мастерство безграничное. Не знаю теперь, что и думать. Потом, в Москве уже, однокашникам своим рассказывал и про машину с манекенами и змеей, и про губы - диван, и про многое другое, и открыток несколько привез с картинами Дали, показывал под секретом, в укромном месте. Уж и не знаю, может даже славой и Дали превзошел, в нашей школе Пролетарского района.
16
Коррида.
Как-то перед выходными папа говорит: " Брат расстарался, билеты на корриду купил, завтра идем". Елки палки, здорово, думаю! Посмотрю зрелище это, которое осуждают у нас как архаизм и дикость. Еще очень быков жалеют, просто оплакивают, будто мы вегетарианцы сплошь и телятину не кушаем. Вот, мол, испанцы кровожадные, животину мучают от дикости своей, отвели бы быков на бойню и поделили на всех пролетариев без шума и пыли. Так нет, устраивают безобразие, а все от несознательности своей. У меня, надо сказать, вопрос возникал, а как же охота. Там, на вышке спрятавшись, да еще егерями подстрахованные, да с карабинами, члены политбюро с гостями своими лосей, кабанов, оленей расстреливали в упор. Еще и в "Новостях дня" показывают, перед кино, какие герои бесстрашные наши генсеки. А быков я боялся, помню на даче, как в соседней деревне он пастуха изранил, такие страсти рассказывали пацаны из колхоза. И свирепый он, и мощный как танк, и главное, велосипедистов не любит. А, я то, вечно на велике. Как стадо увижу, сразу линяю, куда подальше. Были у меня свои счеты с быками, были, признаюсь. Привезли нас дядя и Пепе к арене, народу, как перед матчем Спартак-Торпедо в Лужниках. Здание Арены Боя Быков оригинальное в арабском стиле "Мудехар" извините за выражение. Прошли внутрь, и как уселись, поразило, что маленькая арена эта. Где тут от быка бегать, не пойму. А так на Рим древний похоже. Недавно у нас фильм Спартак показывали американский, так арены для гладиаторов очень похожи на эту. Занятно. Тут трубы, фанфары зазвучали, и из чрева трибун целая процессия вынырнула. До чего эффектно. И пешие и конные, в нарядах роскошных, с плащами и шпагами, в шапочках интересных. Красавцы.
17
Трибуны взвыли от восторга. Встали они в центре, да, дюжие мужчины, любо дорого смотреть, шапочки сняли и машут ими в приветствие зрителям. Огляделся, на трибунах кого только нет испанцы и шведы, немцы и французы, итальянцы и американцы. Удивило, женщин много, особенно северного вида, блондинок. А кумиры между тем обратно под трибуны скрылись. Пауза, стихло все, и как вылетит на арену черный гигант, по загривку тонкая струйка крови, страшен, мощен до ужаса. Остановился в центре арены, копытом песок бьет в ярости. Мама дорогая, уж не на меня ли гад уставился, у меня рубашечка красная, как же я дурак забыл, они быки не любят цвет этот. Да слава богу откуда ни возьмись ухарь на лошадке выскакал. И давай быка дразнить. Гарцует перед ним, тот рванет, он в сторону и по кругу. Рога, аж хвост лошадиный треплют. И в последний момент, бац, вывернет всадник и шпагами в быка метнет. Так раз, два, три. Ну герой, пацан оторванный совсем. Если хоть раз не успеет, хана, разорвет его зверь в клочья. Да, зрелище не для слабонервных. Страсти такие кипят, ужас! Дальше, больше. На моих глазах и лошадь с пикадором бык поднял, опрокинул, еле оттащили, и матадора задел, поволок по песку. Тот отбивается, страсть, смертоубийство. Одного матадора на руках с арены отнесли, через два дня в госпитале скончался, по телеку объявили потом. Так в глазах и стоит он, бледный как мел, в крови весь. Да, это вам не охота, не рыбалка. Здесь люди жизнью рискуют. Зачем? Ужас - да ужас. Кошмар - да кошмар. Но сколько в этом отваги, удали, мужества! А, не веришь, выйди один на один со зверем и попробуй сам. Слабо!
18
Готический квартал, Монсеррат и Праздник Каталонии.
Обошел я его вдоль и поперек. И утром, и днем, и вечером, и ночью. Как зайдешь в лабиринты средневековых улочек, уходить не хочется. Сколько очарования в домах этих, двориках-патио, мостиках, что дома соединяют. Особенно ночью, свет в окошках чуть мерцает, фонарики светятся, а из-за угла музыка льется, гитара душу рвет. Хорошо. Хоть плачь. Чуть пройдешь в глубину, там собор кафедральный. Целый город с улицами своими, двориками, площадями и перекрестками. В глубинах нефов свечи красные мерцают, переливаются огнем таинственным, выше витражи пылают, а еще выше, под сводами музыка плывет божественная. Забудешь здесь про принципы свои пионерские, про клятвы и обещания быть готовым к чему то, про марши бравурные и хождения под знаменем красным. Ерунда это, какая то, суета. Во, какая крамола в голову лезет, если думать. А, тут и праздник подоспел религиозный. Каталонский - подчеркивают родственники. Они из Гранады, из Андалузии. А, это две большие разницы, как в Одессе говорят. Неплохо, конечно и здесь, комментируют родичи происходящее, но с Гранадой, с Альмехихором не сравнить! Куда уж. Разве каталонцам такого достигнуть. Никогда. У нас, в Гранаде и девушки красивее, и поэлья вкусней, и музыка шумней. А пение, а танцы? Фламенко, это вам не хороводы эти водить, это только мы, андалузцы можем. Под эти комментарии и ходим, смотрим. Ну, не знаю, как там, в Гранаде, а здесь тоже лихо закручено. Чего стоит построение пирамид из людей, башен целых, кто выше. Жутко смотреть, прямо на мостовой, без страховки, да в четыре, пять, а то и в шесть ярусов выстраивают, психи. Так, что думаю, сумасшедших везде хватает.
19
А так весь день только и разговоров, да разве так костюмы делают, вот у нас год вышивают, а это туристам мозги пудрить, сладости, это вообще пародия, у нас такие, мед то из роз, что в Альгамбре, про вино и говорить глупо, где такой виноград еще растет. Сады Хенералифе это вам не фунт изюма. Кстати и фрукты не сравнить. Вот так! Ради справедливости даже я доехал, каталонцы все наоборот считают. Все остальные испанцы для них пожиже, попроще. А уж про Андалусию, что и говорить. Деревенщина. Так, что, думаю, в семье всегда скандал. Это андалузец сказал, Пабло Пикассо, ему ли не знать, жил то он и в Каталонии, да и семей у него аж шесть было. С опытом человек.
Корте Инглесс.
Незаметно время пробежало. Уже уезжать скоро. И повели нас родичи за подарками, в лучший их магазин. Правда, оговорили, что кому. Папе, сеньору профессору - костюм. Мне - ботинки. Девочкам - платье или кофту. Заходим. Как тут выбирать непонятно. Столько всего. Мы в ГУМе привыкли, что два, три фасона, цвет серый или черный. Выбирай, не хочу. А тут костюмов разных тьма, всех цветов, покроя модного, продавцы носятся, и такой принесут и сякой. Папа остолбенел, а как надел, несерьезно, модный такой, пижон, хоть в оперетку. А ему в университет московский. Сразу не член партии, ветеран труда и войны, а прожигатель жизни, старый ловелас с сомнительной идеологией. Нет, не пойдет! Не поймут в Москве, осудят и заклеймят. Да, с папой прокол получился. А с сестричками беда, они сердечные от такого изобилия совсем поехали, растерялись. У нас в очередях привыкли отовариваться, схватил "шмотку" с лейблом заморским и счастья полные штаны.
20
А так на полках магазинов самой передовой страны одежда такая, хоть в гроб клади, там очень даже к месту получится. А, тут как увидели они все это изобилие, так и растерялись. Я же, как настоящий идейный юный ленинец застеснялся ботинки мерить. Смех и грех, одевают их тебе на ноги, а мне стыдно и за гавнодавы свои из кожзаменителя, и за носочки стиранные, перестиранные, да еще штопанные. Продавщицы такие красотки, пальчики оближешь. А я в таком виде срамном, нет уж, никогда! Промотались весь день, излазили все шесть этажей рая этого мещанского, измаялись, упрели, и с дикой головной болью, без единой покупки домой уехали. Спасибо дядя Хосе на следующий день нас по улице где мы жили, провел по лавочкам, там все купили, даже джинсы мне первые в жизни, незабвенные.
Испанская бабушка в бегах.
Как неделя осталась до отъезда нашего, тут бабуля, божий одуванчик отчудила. Заявила, что едет с нами, в Россию. Надоело ей тут с Хосе и его женой мыкаться, хочет к первенцу своему Клаудио на проживание. Доагитировался папаня, договорился о преимуществах системы, о космосе и балете, о медицине и образовании. Бабуся и так не в адеквате, девяносто почти старушке, а тут соблазны такие. Пламенный борец с мировой буржуазией забыл в пылу пропаганды советского строя сказать, что мы вшестером в трех комнатах и что денег с одной его зарплаты только на еду хватает. Хорошо дядя Хосе совестливый, отговаривает бабаню, она древняя, а упрямая, жуть. Часа три дядя и папа ей доказывали невозможность такого поступка, аргументы приводили, доводы, резоны. Куда там. Смотрит она на них снизу вверх, с недоверием и вызовом. Слушала, слушала, ни слова не проронила, они уж и охрипли.
21
А часа через три как гаркнет " Я должна это сделать"! Братцы так и сели. Ну, ладно, вроде угомонилась, а утром следующего дня пропала. Исчезла, растворилась, прямо как Лев Толстой из Ясной Поляны, сбежала. Взбунтовалась пассионария наша. Не записки, ни весточки. День прошел, два, три, все с ног сбились, ищут. И по соседкам, по подружкам, по родственникам шукают, квартал прочесали, в Гранаду звонили. Как корова языком слизала. Позор на семью, мать обидели. Дядя весь серый стал, жена его извелась, папа в отчаяние. Не был тридцать лет, а приехал, и на тебе! Решили в полицию идти, заявление в розыск давать. А за день до отъезда нашего вернулась, как ни в чем не бывало. Жива и здорова. Оказалась, у приятельницы отсиделась. Дядя ей лекцию читает, что позорит она его, папа поддакивает, бабушка прослушала все это вежливо, со вниманием, потом как гаркнет опять "Я должна была это сделать"! Ну, вот и поговорили.
Кончается мое путешествие. Собираем чемоданы, набиваем подарками от всей родни. Хорошие все-таки они у нас, баулы, вместительные, хоть и страшные. И родичи хорошие, надарили всего, приодели. Другой человек я, забурел командор. Джинсы на мне фирменные, рубашка модная, ботиночки. Держись, девчонки! Я теперь мачо, а не Вовчик, у меня опыт, знания тайные, прикид заграничный! В люди я вышел! Вот что. А грустно. И сестры приуныли, а уж папаня сник совсем. Бабушка переживает, заметно это, совсем сгорбилась, сколько лет Клаудио своего, первенца не видела, а встретятся ли опять. Бог знает. Началось все со слез, слезами и кончилось. Все, едем, в Москву.
22
POSTSKRIPTUM
Что это было? И было ли? Что за мир другой, незнакомый "TerraInkognita". Да, не быть мне теперь образцовым комсомольцем, каким пионером был.