Да, вроде и не старик еще, а звучит жутко. Рожденный в середине прошлого века! (Однако)! В другом тысячелетие! (Обалдеть)! В стране, которой больше нет! (С ума сойти)! Вот как бывает, братцы. А начиналось все так хорошо!
Весна на Автозаводской улице.
Мне пять лет, первое яркое впечатление от жизни - мы в космосе! То есть я лично, конечно, в основном на ночном горшке, на Автозаводской улице, в комнатке своей детской, воздух порчу. В космосе Юрий Гагарин. Но это детали, ликовали все советские люди и я тоже, чуть с вазы ночной от счастья не упал. А ледокол Ленин, а Целина, а Енисей перекрыли! Во житуха! А Куба - любовь моя! Фидель Кастро - красавец! Маленький я еще, а уже гордый был, за Родину свою Советскую!
Так в школу и отвели, бедного, но гордого, полного задора и энтузиазма. Остригли, правда на лысо, один чубчик остался, ранец на спину взвалили, учебники тяжеленные в нем. Стоим в "линейке" торжественной с цветами, над нами, на транспаранте Ленин висит и слова написаны "Учиться, учиться и учиться"!
Ура!!! Ура!!! Ура!!! Поехали!!!
Звездочка.
Эх, а хорошо было октябренком со сверкающей на груди звездочкой алого цвета, на праздник идти, где нас, юных ленинцев, построят и стройными рядами, с задорными песнями поведут к коммунизму.
Я ведь в школе учился не простой, а пролетарской, образцово-показательной. Нравы там царили - эпохи военного коммунизма. Входишь утром в вестибюль, а там бедлам такой, "Невская битва" отдыхает. Дети рабочих пар выпускают, кто носится как сумасшедший, кто дерется в углу, кто мешок с обувью запустил "на кого бог пошлет". Если на тебя послал, считай сотрясение мозга в кармане, обувь то наша, фабрики "Скороход", килограммов пять в мешке, не меньше. Ну да сотрясение мозга эта нам только в радость. Недели две в школу не ходить, а мозгов все равно как не было, так и нет.
Звонок. Разбежались по классам, а там как повезет, как кривая вывезет. Главное раствориться, спрятаться за спиной " ботаника", вжаться в парту. Или сделать вид, что уронил что-то. Ползаешь в пыли, пока учитель жертву высматривает, садист. А как вызовут мученика к доске, можно и нарисоваться во всей красе, типа ластик нашел. Тут и развлекуха, девчонку за косичку дернуть или кнопку соседу подложить под зад. Это святое, без такого удальства и за человека считать не будут. А переменка, как залп Авроры, все на штурм. В коридорах бой идет, кто кому списать не дал, кто не подсказал вовремя или просто "морда" не нравится".
И здание у нас не обычное. В тридцатые годы выстроили нашу школу авангардисты американские, в порядке обмена опытом и создания передовой революционной архитектуры светлого будущего. Интернационалисты-конструктивисты, а на деле пакостники заморские. Знали, что учиться тут будут дети рабочих, а всяких гадостей наделали, на свободу покусились. Недаром во дворе падсаны пели "Один американец засунул в попу палец, а вытащил оттуда г-на четыре пуда". Что удумали, нас, будущее страны советов, ребят пролетарских, своими уловками и приемчиками архитектурными укоротить. Империалисты и враги прогрессивного человечества. На перилах лестничных они шайб накрутили, не катайся мол, опасно для здоровья. А не учли, янки, смекалки русской. Фанерку взял будущий пролетарий, и на заднице по гранитным ступеням со свистом ахнул. По пути, все кто попался на фанерку брык, так кучей малой, с визгом, грохотом, воплями и несутся все три этажа. Вниз уже как на танке в Берлин влетают, а кто виноват, пойми в куче этой. "Какой же русский не любит быстрой езды"! А еще удумали подоконники под углом поставить, чтобы дети страны советов в окна не выпрыгивали. Просто не строители, а враги народа какие-то. Ну да мы тоже не лыком шиты, нашли свой ответ Чемберлену. Подоконники эти широченные получились, из гранита, если что нацарапаешь, нечем не стереть. И написали летопись поколений хулиганы наши, родные, автозаводские. Не додумался никто отснять граффити эти, вот был бы документ эпохи. И про любовь, и про секс традиционный и не очень, пожелания всякие, комментарии, прибаутки. Вот он фольклор городской, вот она поэзия будней самого передового общества на свете, вот оно народное искусство. Эх, а тошниловка у нас, пардон, столовка школьная, это непередаваемо. Вот уж новый быт где! Заходишь, пахнет сразу всем, рыбой вареной, кислой капустой, маслом горелым. Пенки на молоке такие, вместо огнетушителя пожар залить можно. Один раз таким накормили, всю школу стошнило, начиная с директора и заканчивая первоклашками. Очередь в туалет стояла, как в гастроном, все газончики и лужайки фигурки "блевантенков" усеяли. И ничего, здоровее стали, очистились для очередных трудовых подвигов.
А зал физкультурный, где дух до того здоровый от тел впитался, что за версту глаза слезятся. Недаром древние говорили: "В здоровом теле, здоровый дух". Физрук, маньяк сексуальный, все старшеклассниц за попки пухлые да ляжки толстые поддерживает, надрывается, себя не жалеет, кует здоровую нацию. И вот Венеры наши автозаводские в позах живописных на брусьях раскорячатся, элегантность изображают. Или соревнования по бегу, а на ходу бюсты наших старшеклассниц как маятники из стороны в сторону, так и пляшут, готовы бабоньки к труду и обороне. Что тут с хулиганами нашими твориться начинает! Вдохновение их посещает, Гоголь отдыхает. Какие афоризмы, метафоры, какие емкие определения.
Но апофеоз пролетарского обучения - парады физкультурные! Одеты мы по моде двадцатых годов и первых пятилеток, в духе военного коммунизма. Трусы черные, майки белые. У девчонок, правда, трусы не без кокетства, на резинках, в виде пуфиков. Этакие пупсики сексуальной революции. Встаем в ряд, построимся для переклички, тут-то самое интересное действие и начинается. Споры затеваются между нами, пацанами, у какой девахи сиси больше. В строю это, когда на вытяжку, да в майке в обтяжку, очень заметно. Этакий конкурс "Мисс бюст пролетарской школы". Куда там Мэрилин Монро, наши круче были. Да, были времена, были девушки! Есть, что вспомнить. Не без удовольствия время проводим, со смыслом, учимся прекрасное ценить. Дальше под бодрящие звуки советских маршей строим фигуры и пирамиды в актовом зале. Самые здоровые ребята внизу, как атланты, основу составляют, кто пожиже, вроде меня, тот в середке, а на верхотуру мартышку какого шустрого засылают, кого не жалко. Там он руки в порыве вытянет и на коммунизм укажет, вперед мол, братва, вон он, недалеко уже. Еще и стишок какой-нибудь бодрящий продекламируем. Типа " За дело коммунистической партии будь готов! Всегда готов!" Зрители рукоплещут этакому шедевру физкультурного движения, порыву нашему к светлому будущему. Как хрен один лысый сказал, кукурузник известный, рукой нам подать до рая земного, уже показался за поворотом, наше поколение будет жить при коммунизме! Ура, товарищи! Ура и да здравствует!
Пионер всем пример!
А как нас в пионеры принимали, мама не горюй. Лучших из лучших октябрят в музей Ленина послали, уважили. Заходим в зал, а там красота неземная, везде знамена пурпурные, и сам Ильич, родненький наш, самый человечный человек в мраморе изваянный стоит. Ослепительно белый, блестящий, улыбается нам, юным ленинцам. А мы клятву даем, наизусть выучили. Запомнилось, готовы мы на все, чего не спросят. К борьбе за дело Ленина - готовы, за партию, готовы, за народ - готовы. "Будь готов - Всегда готов" как у нас алкаши во дворе говорят. Вышли окрыленные, в экстазе, и в галстуках красных с песней к мавзолею двинулись. Очередь как за колбасой, в километр, нет даже не за колбасой, а за воблой. Напелись песен, аж, охрипли. И про орленка, и про картошку - пионеров идеал, и про Щорса. А как вошел я в склеп, ужас обуял. Что-то желтое и жуткое в хрустале виднеется. Это же Ленин! Ох, страсти, какие, ох мама дорогая! Анекдот вспомнил: " у магазина продавщицы на улице стоят, курят. Что не в сельпо девоньки - спрашивают их сердешных. Да тушки цыплят привезли, страшно там очень - отвечают". Как-то образ Ленина с тех пор у меня с этими тушками пернатыми, замученными социализмом, слился. Что-то кошмарное в витрине выставлено, не дай бог приснится. "Ужас, ужас, ужас! Кричали проститутки, разбегаясь из публичного дома". Так и мы из мавзолея этого вылетели, пулей!
Юность комсомольская моя.
"Нас водила молодость в сабельный поход". А нас не водила. Бог миловал. Обошлось. Как говорится "В жизни всегда есть место подвигу... Главное быть подальше от этого места"! Комсомольцем я был паршивым, как-то не заладилось. Слабо верилось в призывы, лозунги, тарабарщину эту. Зато революцию я застал. Только не социальную, а сексуальную! На дворе семидесятые! Даже к нам, за занавес железный хиппи добрались. Видать проржавела занавесочка та, вся в дырках. И то в щель эту музыка Битлов просочится, то мини-юбки всю страну накроют, то порно журнальчики в перепечатке мелькнут. К слову сказать, отец моих идей - Карл Маркс, сам ходок был, дай бог каждому, да и на хиппи похож страсть, лохматый, бородатый, наш человек! Вот и рассекают Мекку пролетарской кузницы - Автозаводскую улицу, комсомольские богини в отчаянных мини и со значком комсомольским на шикарном бюсте. И пацаны реальные в клешах с цепочками и патлами до плеч, с гитарами, в зубах Беломор-Кэмел, улыбка с фиксой. Красавцы! А вечерами, ночами на бульваре, во дворах, в подъездах штурмуют массы не Зимний или Перекоп. Скамейки, подоконники, лифты, а летом и кусты с клумбами. Вот такое кино. В школе, конечно, остались отдельные очаги сопротивления эросу. На входе в храм науки несколько очкастых и прыщавых ренегатов во главе с главным инквизитором - военруком бдят за нравственностью. Как увидят "крашенную", в туалет умываться ведут, спасибо не на костер. Лохматых хипарей в парикмахерскую за руку затащат, и остригут под "Котовского". Военрук у нас зверь был, баб ненавидел, наши ребята говорили, импотент он, вот и ярится. А обожал извращения. Приглядит, кого посмазливей, повертлявей и на целый час на уроке своем в противогаз упакует, сердечную. Как снимет красотка резиновую упаковку, то-то смеху. Краска потекла ручьями синими по щечкам, волосы свалялись, вся в пятнах. А Тарквемаде нашему - радость, как Берлин взял. И подговорили меня однокашницы, змеи подколодные. Я ведь редактором школьной стенгазеты был, художником. Нарисуй, мол, дружеский шарж на героя "анти сексуального" фронта, да посмешней, и в номере на 8 марта помести. А мне самому козел этот поперек горла, достал кроссами, да потением в противогазе. Ну и выполнил я заказ народа, изобразил нашего вояку при всем параде с кепкой гигантской на ушах лопоухих, в раже воинском на кривых ногах в сапогах здоровенных, марш выполняющим. Еще и подпись поставил " Налево"!!! Вечером повесил произведение свое нетленное на стену, а утром проснулся знаменитым! Вхожу в школу, а меня революционные массы чуть не на руках несут. Слава героям! А уж как военрук вошел, за ним вся передовая общественность двинула, так и окаменел командарм наш, толпой восторженной окруженный! Столбом встал, и из белого вдруг стал синий, а из синего весь стал красный. Такой вопль издал, наверно на ЗИЛе в горячем цеху слышно было. Сорвал шедевр и в кабинет к директору, потом в учительскую. Меня озноб забил. Вот не думал, что этим кончится, недооценил силу искусства. Пропал, думаю! Что пережил, передумал за этот час. Картины одна мрачней другой рисуются. Вот меня из комсомола выгнали, значит, в институт не возьмут, а вот я и в армии уже, на границе китайской! Все, дуралей, допрыгался, дорисовался! А все женщины! Откажи им! Окружили меня, обворожили прелестями своими, и погиб парень. Как Герцен или Чернышевский себя чувствую. Одно слово - борец с режимом! Да!
Вызывают на суд, страшный! Захожу в учительскую, накурено, гвалт стоит. В центре сам герой с газетой, как рак вареный, красный и глаза выпучил, рядом директриса, а вокруг "училки" наши. Смотрю, и глазам не верю, они мне только, что не подмигивают, довольные такие. Ха, думаю, а ведь солдафон этот всех достал. Вон, те, кто помоложе, тоже ведь в мини, да и контингент бальзаковского возраста на монашек непохож. Даже физрук наш меня поддержал, молчаливо, по мужски, и трудовик ухмыляется, ему мини юбки не мешают, наоборот. Были, конечно, и возмущенные, старушки и страшилки. Ну да недаром земля русская красивыми женщинами славна. Отстояли меня перед лицом реакции. Пожурили, извинился я, конечно, сняли с редакторов, записали выговор. Зато потом уж на уроках химии или физики не спрашивали и к доске не вызывали народного героя и жертву тирана. Только с военным делом у меня с тех пор не ладится. Пацифист я! За мир во всем мире!
Любовь, комсомол и весна.
Комсомол как-то в моей жизни ничем не запомнился, кроме песен дурацких, поездок на картошку, и вранья на собраниях. Жизнь шла параллельно и динамично. Магнитофоны! Рок! Девочки! Клеши, мини, портвейн! Весна на Автозаводской улице эта вам не фильм "Весна на Заречной улице". Как в Одессе говорят, это таки две большие разницы! У нас как сирень зацветет, на улице только перебежками двигаться можно. День и ночь гульба такая стоит, дым коромыслом. Песни под гитару с записями хриплыми магнитофонными какофонию такую составляли, куда там Элле Фитжеральд или Дюку Эленгтону. И не снилось! А слова народные - типа " Приходи ко мне на БАМ, я тебе на рельсах дам"! Поэзия народа. Какой Евтушенко, Рождественский, или Вознесенский, кто их читал, только хлюпики, да барышни прыщавые. А это наши поэты, родные, пролетарские. А бои без правил... Не бокс или самбо, а всерьез ногами, руками, зубами. Не до учебы. Эх, в школе весной тяжко, хоть не ходи. Девицы, созревшие в мини таких, что скулы сводит. Лестницы крутые на эту моду никак не рассчитывали, вот и стоим под лесенкой головы задрав, любуемся с риском для здоровья. Напряжение такое, аж до слез. А бабоньки и рады стараться, то выгнутся так над партой, еле сдерживаешься, то потянутся или присядут эротично. Ну какая математика, химия, тут физика такая, зубами скрипишь! И училки молодые как с цепи сорвались. Можно ли о законе Ньютона думать, когда красотка лет двадцати, весь час повернувшись задом аппетитным к нам, старательно по доске мелком водит, да еще тянется к углу и мини уж совсем ничего не прикрывает. Или математичка, бальзаковского возраста на стол в юбке узкой сядет и ножкой стройной помахивает в такт упражнению. Нутром силу свою чуют, эротику будь она не ладна. Прав старик Фрейд, ох прав. Комплексы, комплексы и еще раз комплексы!
Та, заводская проходная, что в люди вывела меня!
Кончен бал, погасли свечи... Окончили школу! Отмучились. В институт, к новым знаниям. А в какой? Я же художник, а там конкурсы запредельные. Походил по комиссиям, помаялся и решил в модельеры податься. А что? Кто скажет, что это плохо. Красотки манекенщицы чего стоят. Не жизнь, а малина! Ну и подал документы на курс к Зайцеву, знаменитому модельеру. Думаю, таким же стану, все бабы мои! И все бы хорошо, да балл недобрал. Как в анекдоте про Чапаева " Поехал Василий Иванович в Академию поступать. Приезжает обратно расстроенный. Петька спрашивает - ну как. Эх, Петька, я уже и мочу и кал сдал, все хорошо было. А на математике засыпался. Говорят мне - представьте Василий Иванович квадратный трехчлен! А я, Петька не то, что представить, мне подумать об этом страшно!". Так и я, на спецах пятерки получил, а по истории и литературе четверки. Пролетел я, как фанера над Парижем! Идти надо работать, а то в тунеядцы запишут. А на что я гожусь, балбес. Папаня поворчал, попозорил меня, и пошел просить за олуха своих друзей испанцев, что на ЗИЛе работали. Помогите, люди добрые, сами мы неместные! И помогли, родимые. Взяли меня в художественное бюро Ордена Ленина Завода имени Лихачева! Маляром!
Вышли мы все из народа!
Как один мой друг шутил про партийных бонз " Вышел из народа, чтобы никогда к нему не возвращаться"! Вот я и пролетарий! Гордость страны победившего социализма, надежда прогрессивного человечества. А, что, тоже жить можно, да еще как! Это на бумаге я маляр 4 разряда, а в жизни художник-оформитель. Класс! Бюро это развеселое, весь завод гигант своими идейными изделиями украсило. Везде лозунги, призывы, хвалы партии и классу. Да всем по барабану это, и тем, кто рисует, и тем, кто принимает, а уж пролетариям до лампочки, как принято говорить у настоящих жестких мужиков. После дня в литейном цеху водки бы накатить, а кто там, на транспаранте намалеван - это как говорится "Положили мы с прибором"! А в бюро не жизнь, а малина! Ребята отличные, в столовке кормят на убой, работа веселая! Уроков нет, школы этой постылой, страха вечного, что не выучил, не готов, не знаешь. А тут, утречком забьешься в автобус, повиснешь в двери, а если повезет, то к бабочке фигуристой прижмут так, хоть женись потом! Эх, прокачу! Выходишь и мелкой рысью в проходную, как тысячи других работяг, не выспавшихся граждан. А сознательный народ у нас, удивился я. Почти все самого брутального вида мужчины, небритые, хмурые, с перегаром, в зубах "Беломор", а в авоськах пакетики с молоком. Гигиенисты, прямо Эрисман отдыхает. На второй день ребята объяснили лоху, эта у них коктейль Молотова там. Так они водку называли, что через соломку в пакетики заливали, а потом за обедом "оздоровлялись".
Я, по неопытности и малолетству был на самые неквалифицированные работы брошен. Лозунги по трафарету писал. А лозунги - каждая буква по пять метров. Их потом на мосты вешали. И выполняли эту виртуозную творческую задачу я и дед, так Михалыча звали, мужика пятидесятилетнего. А почему? Ну, во первых, по уровню квалификации, а главное - боялись изнасилования! Да не то, что мы агрессию проявим половую! Наоборот! Что нас "поимеют". Больно малярши, отряженные для покраски букв этих святых для каждого советского человека, боевые были. Можно сказать амазонки заводские, Кармен тоже ведь из пролетарок, фабричная. А наши секс-бомбы все за сорок и за сто (лет и киллограмов). Ядреней не бывает! Пока мы буквы рисовали да вырезали трафарет, как они нам не оборвали ничего, ума не приложу! Страшно! Да... Скорей бы из цеха благоустройства на волю, пока не лишили меня здесь невинности, прямо на транспаранте "Слава КПСС"!
Бюро наше в отдельном здании располагалось. На зависть всем. Думаю, даже директору завода. Свобода! Восемь художников, молодые, красивые ребята, самцы, можно сказать, в брачном периоде. Отсюда, при тяге слабого пола к культуре, ажиотаж нездоровый образовался, или наоборот, здоровый. Как на грех, потолки у нас в здании 6 метров и антресоль сварная по периметру, чтобы орлиным глазом на лики вождей можно было взглянуть, поправить что, если не так. А на антресоли - ватников, телогреек, видимо, невидимо. Это спецодежда на зиму выдана, забота о рабочем человеке от родного государства. Лежбище получилось - хоть порно снимай. Снимать не снимали, а жаль. На фоне вождей революции, плакатов с серпами и молотами, лозунгов " Да здравствует Коммунизм!", секс здорово бы смотрелся. Класс! Любовные игры на антресолях приводили иногда и к тяжелым последствиям. Толик у нас работал, хороший малый, но лопухнулся, дуралей. Притащил на "сексодром" бабоньку, смуглянку и пропал мужик. Не знал он, что лимитчица эта не простая. С Кавказких гор. А там братья у нее, отсталые, дикие, ревнивые. Головорезы! Как у Лермонтова " Злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал" Вот, в разгар романа и прибыл десант горцев, да взял нашего Ромео на ножи. " Или женись, или зарэжим, как барашка"! Что же, погуляли на свадьбе, пропал парень.
У солдата тяжелая служба...
Все бы хорошо, да не все коту масленица! Весна наступила. Вроде радоваться надо, да нечему. Призыв. Как то я за делами и забыл про него, думал и меня забыли. Как же! Повестка! Потом вторая, там и третья. Пошел с тяжелым чувством, не нравилась мне перспектива военной карьеры, ох как не нравилась! Такие страсти про "солдатчину" рассказывают, жуть. Дедовщина! " Старики" молодых "салаг" мучают, до самоубийства доводят. А умирать не хочется, только жить начал, люди дорогие, только во вкус вошел! О членовредительстве призадумался. Да не умею я сам себе руки, ноги ломать. Ну, думаю, может болезнь какая обнаружится, да куда там. Как вошел в здание это мрачное с решетками, пропал, сгинул, можно сказать. Везде такие же бедолаги бродят с поникшими головушками, призывники. И разговоры соответствующие. Сразу мне объяснили " Не трусь, парень, здесь хоть без ноги, или слепой, все годен"! Благодари, если не в Морфлот загремишь, на три года, да в подлодку атомную. Оттуда если и вернешься, так мужиком уж точно не будешь! Да... Что делать? Прошел медосмотр и понял - здоровей меня не рожала еще земля русская богатырей. Илья Муромец и Алеша Попович в одном флаконе! Хоть на выставку достижений народного хозяйства отправляйся, как эталон здоровяка. А ведь я из поликлиник не вылезал, то воспаление легких, то гланды, то шумы в сердце, то давление. А тут все прошло, вот, что медицина наша самая прогрессивная в мире делает! И приписали меня в десант, хочешь стой, а хочешь падай! Во мне 60 киллограмов живого веса, при росте 180 см, мускулатуры - кот наплакал, я высоты боюсь! Да, думаю, влип! По самые уши! Бросился к папаше, выручай, родимый! Тот повздыхал, и к испанцам за помощью. Собрались они с самым бравым испанцем, Героем СССР, генералом, разведчиком и пошли отсрочку просить, на полгода, как юному дарованию и сыну интернационалиста. Вернулись мрачные! Майор из военкомата их отфутболил, на награды не посмотрел. Им уж не до меня, обидно, что с ними ветеранами так обошлись, просили то ерунду, отсрочку. "Сука" - прокомментировал герой Союза, мне бы его в разведку, взяточника, да под Сталинград! Эх! Вашими устами, да мед бы пить! Компаньеро.
Были сборы недолги...
Все, готовлюсь к службе. Закупаю вино-водочные изделия для проводов. Муторно на душе, пакостно. Пролетели две недели и сели мы дома меня "обмывать" с ребятами из бюро, папой, сестренками и с друзьями моими закадычными, Юриком и Олежкой. Все не радостные, чего хорошего. Ну, тосты, напутствия, пожелания! И так до утра. А там на пункт. Веселое местечко, нечего сказать! Прямо стена плача в Иерусалиме. Призывники на ногах уж почти не стоят, кто допивает с горя, кто целуется, кто мычит, кто тошнит в кустиках. Энтузиазм! Взлет патриотизма. Садимся в автобус и как взвоем " Ни ходил бы ты Ванек во солдаты"! И не репетировали, не сговаривались, а полилась песня народная по родной Автозаводской, поплыла над утренней столицей! Прощай жизнь гражданская! Не поминай лихом!
Армейские будни.
И катимся мы "колбаской по малой Спасской", навстречу боевым горячим денечкам. Горланим так, ранние прохожие шарахаются от автобуса нашего, как от чумы. "Этот стон у них песней зовется"! Подъезжаем к забору бетонному, сверху проволока колючая, ворота черные, металлические, а над ними лозунг " Добро пожаловать"! Прибыли. Городской сборный пункт. Открывают врата, а там площадь усеяна людьми характерной наружности, почти все в телогрейках ношенных, переношенных и бритые под ноль. Как увидели мы эту толпу, то ли зеков, то ли грибников, так и протрезвели. Высадили нас и в здание повели, под конвоем, по двое. Там суета, все куда-то бегут, снуют как ошпаренные, команды разносятся, крики. Бедлам! Посадили в комнату, ждите приказаний, говорят. Сидим, как шведы под Полтавой. Потом завлекли к теткам с машинками для стрижки и оболванили нас наголо, как овец. Ну и рожи уголовные вокруг, а себя в зеркало увидел - ахнул. День прошел, а из симпатичных ребят такие "урки" получились - картина маслом! И вызывать стали в коридор, по фамилиям. Мою так переврали, еле понял, что обо мне речь - Вильчув - Ночерал. Дошла до меня очередь, вышел, завели в раздевалку, там догола раздели, изверги. Холодно, стыдно, страшно! Дальше, больше. Открыли дверь громадную, прямо врата ада, а там... Зал актовый, свет слепящий, по периметру столы, врачи сидят, медсестры. Молоденьких женщин туча, а я голый, лысый, один в центре оказался! Срам такой, аж, озноб бьет! Как в тумане слышу " Вылюс - Ночевал" объявляют. Это я, меня они так называют, догадываюсь. Вдруг, как гром среди ясного неба глас слышу. " Это откуда такого урода прислали"! И зашумели все, кивают согласно, да мол, ужас какой народ пошел, без слез не взглянешь! " Чем же я хуже других лягушек, думаю, что они так-то позорят. Конечно не Геракл, это правда, но, в общем, ничего выдающегося, обычный городской шалапай. А "глас" не унимается " Посмотрите, кого прислали, сволочи, он нам призыв сорвет, зараза"! От такого приема мне совсем плохо стало, и так что-то знобило, а тут затрясся весь, потом обливаюсь. " Ведите его сюда, паршивца, сейчас осмотрим этого разносчика инфекции"! Подошли ко мне, и повели за белы ручки через весь сияющий зал к "трону" главного врача. Сидит он там, в сиянии славы и власти, небожитель, громовержец и властелин сей обители скорби. Все сбежались как на Олимп, к Зевсу, и давай причитать: " Как же проглядели, он весь в сыпи, а красный какой, жуть! Это же ветрянка, нет краснуха, а может свинка! Глянул я на себя и обомлел, весь в прыщах, красный, страсть. И горю весь, и мокрый, и плохо так, сейчас брякнусь. Главный врач спрашивает вдруг тихо и вкрадчиво: " А какой это военкомат таких казачков нам подсылает". Пролетарский - отвечают. " Сволочи! То алкашей, то наркоманов и психов, а теперь и с инфекциями нам подсовывают"! Завтра прокаженных пришлют! - кричит разгневанный властитель. На карантин этого паршивца, а военкому я позвоню, разберемся! И меня опять через весь этот зал нескончаемый тащат, как на плаху. Сестры юные, молоденькие врачихи, все вытаращились, оглядывают меня только что не в бинокли. Успех у женщин такой, вам и не снилось! Ох, позор, позор! Где честь мужская, где гордость? В один час лишили меня иллюзий. Человек- это звучит гордо, только не всегда, и не всякий.
Карантин.
Посадили... Сижу, вернее лежу. Приходит симпатичная врачиха, смеется. "Где тут проказник. Ну и шороха навел. Ну и скандал"! Что же ты ел, что пил, с кем гулял, где нахватался заразы. Ну и ловок ты! А мне не до шуток, жар у меня. Температура 39, голова болит. Вояка. Ну, осмотрела меня шутница, дала таблеток и ушла. Закрыли меня в комнате - изоляторе, сколько теперь тут парится, не знаю. Чем все это кончится. И заснул. Проснулся, в прыщах весь, даже лицо, ну и ну. Доктора пришли, поговорили между собой, анализы назначили. А на второй день слышу глас знакомый, как с небес: " А, что этот переносчик заразы здесь вылеживается! Вон! Чтобы духу его здесь не было! Заразит нам весь призыв, план сорвем!"! Выписали мне справку, дали три копейки на трамвай и выгнали из армии. Вот так!
Дембель.
Вышел я весенним утром на большую дорогу. Обритый, прыщавый, краснорожий. Одет в задрипанную телогрейку, в кармане три копейки и справка для военкомата. Начало многообещающее. Сажусь в трамвай, народ разбегается, жмется по углам. Вдруг мужчина вполне криминального вида подплывает и спрашивает: "Что, братан, давно с зоны"? Хорошо, остановка моя, соскочил и бегом домой, пока никто не видит. В подъезде темно, как всегда, звоню в дверь родную. Открывает папаня. Немая сцена... Наконец выговаривает: "Сбежал!!!"
Потом объяснил, что произошло, через месяц в институт поступил, так и закончилась моя служба отечеству.
Моя жизнь в искусстве.
Да, совсем забыл, я же юный художник. Сначала маниакально лошадок рисовал. Отвели в " Изостудию", в подвал, к дедушке художнику. Там горизонты мои расширились до изображения луковиц, огурцов, картошки и пустых бутылок. Слово красивое запомнилось - натюрморт. А на деле - мировая закуска дедули нашего, от него всегда запашок шел дурманящий - вина, лука и одеколона "Шипр". Интеллигент! Понравилось мне в подвале этом богемном, и отвели меня во дворец. Пионеров. Там уж и скелеты, и черепа, и гипсы пошли. Академическая школа, как веселый бородатый художник, наш маэстро, говорил. Второй, встреченный мной на тернистом поприще искусства, педагог, все больше в кружке хореографии пропадал, у танцовщиц. Натурщиц вербовал, как он нам объяснял. Поставит нам череп на тряпку пыльную, и к жрицам Мельпомены поскакал, козликом. Бедный Ерик. Год прошел, и Дега наш автозаводский рекомендовал маме и бабушке отвести меня в художественную школу. Папа сначала подозрительно к идее отнесся, но когда я на конкурсе в испанском центре приз взял за рисунок, изображающий воина республиканца, обмяк ветеран. Гордо отвел меня на сцену, где мне вручили коробку цветных карандашей, и судьба моя решилась. Художник! Сдал я экзамены в Краснопресненскую художественную школу, и пошло, поехало. На пленэр потянуло. Опять слово красивое! И началось! Выйдешь с этюдником из дома на Автозаводскую, то-то хулиганам радость. Искусство у нас народу принадлежит! И жертв требует! Стоишь, вдохновленный, трепетный, пейзаж пишешь, а сзади шаги тяжелые и сиплое дыхание пролетария. Амбре перегара, табака и селедки. " Егорыч, глянь какой ящик фартовый! Смотри, и пол-литра войдет, и стакан, и лучок с сырком! Развернем и столик готов, твою мать, хорошо. Эй, мазила, сколько за свою бандуру отдал." Двадцать рублей, отвечаю! " Чего? Это же шесть московских, а портвейна, а пивка. Не, это ни в какие ворота." И возмущенно сопя, отходят как от зачумленного. Пронесло! Хуже с хулиганами, шпаной замоскворецкой. Тут обычно вопрос стоит, как у Гамлета. Только не " Быть или не быть", а бить или не бить! Чаще бить! Чтобы не повадно было! Ходят тут всякие. Так и бродил я с дружками своими Юриком и Олежкой по подворотням, по переулочкам московским, перебежками! Еще собаки нас облюбовали, кусать нас удобно, бегать с тяжеленным этюдником от них затруднительно. "Эх, тяжело краснодеревщику, в стране дровосеков!", как мой друг говорил, тоже художник. Только бабушки богомольные нас любили! "Внучок, миленький, церковку рисуешь! Вот хорошо, славно как! Крестики пририсуй, родной, боженька он все видит!" Ну пририсуешь, а взамен пирожок с капустой. Гонорар! Вообще я заметил, женский пол к искусству слаб, девчонки вечно вокруг нас стайкой собьются. Стоим в зените славы, живописцы! А девицы хихикают, вздыхают, глазки строят. Не до этюда, нет, надо на другую натуру переходить, вон ее сколько!
И перешли, будь она неладна. В "художке" слух прошел, будем "обнаженку" рисовать! Что началось, только и разговоров, какая она, модель эта. Размечтались юные дарования, возбудились, горим все, как рисовать рвемся! И вот привели тетку страшную, наглую, старую, лет тридцати! Ох, облом! Как разделась она, как вышла на подиум с ухмылкой циничной, приосанилась, прелести свои привычно подправила, целюлитную ляжку выставила, рухнули мои грезы юношеские об идеале красоты. Мечты, мечты... Где вы, Венера, где Даная, где Незнакомка? Сплошной реализм, социалистический!
Дачники.
Ну не знаю. Дачники это что-то шикарное, типа "Вишневый сад" или " Дядя Ваня". Сидят они на террасах, чаи распивают, о высоком говорят, о смысле жизни. А лакеи, кухарки, садовники, обслуживают их, варят, носят, копают. А наши дачники как раз этим и заняты, строят, копают, сами себе обед варят, как в песне "От зари до зари, от утра до утра"... Участок у нас садовый от завода - гиганта. Десять соток непригодной для сельского хозяйства земли, болотце на опушке. Таких счастливчиков здесь пятьсот душ. Завод гигант и поселок тоже. Энтузиазм трудовой как на стройках первых пятилеток. Дядя Боря кирпичи в рюкзаке на себе из Москвы за сто километров прет - инсульт, дядя Митя колодец капал, углубился на шесть метров и кердык ему, инфаркт. С соседней улицы мужик плиту железобетонную на спину взвалил, так под ней и помер, сердешный. А народ не унимается, кто, что может, тот и тащит на свою заветную дачу. Строительных материалов нет нигде, вот и прут. Строения получаются экзотичные, у кого из ящиков, кто шпалы в сруб слепил, а кто вообще дом на деревьях построил, обшил четыре березы и барствует. Растет дом, и поливать не надо, ноу хау от пролетария - собственника. Санчо Сранчо, как сами себя землевладельцы страны советов называли. Воды нет, электричества нет, газа нет, дорог нет, магазина тоже нет, даже керосин раз в месяц возят. Не жизнь, а малина! И ничего, все и этому рады, свое зато, родное. Капустка, огурчики, лучок, картошечка. А клубника, малина, крыжовник! А за грибами сходить, рыбалка, опять же водочки на свежем воздухе принять с корешами! Одно слово - садовое товарищество.
А, нам, ребятне, раздолье! С утра до ночи в лесу, в поле, на лугах. Можно в пруду купаться! Хорошо! Лес почти первозданный, охотхозяйство. Лоси, кабаны, зайцы, куропатки, даже тетерева! Грибов видимо, невидимо! И развернулись мы, заматерели на воле. Шалаши построили, один даже на дереве сгондобили, как в фильме, в индейцев играем. Луками обзавелись, перья в головы понатыкали, а плавки сеном обвязали. Ни дать, ни взять, Чингачгук. Правда хиловаты мы для могикан. Вот и клички друг другу дали не "быстрый олень" и не "хитрая леса", нет, зовемся, кто "жизнерадостный рахит", кто "Геракл сушеный", кто "сопля", кто и вовсе "дистрофик"!
Еще развлекуха деревенская, модный "брэнд" летнего сезона, можно сказать, кто дальше пописает, в длину или высоту. Ох и умельцы были, мастера художественно-спортивного писания. Виртуозы своего дела! До двух метров добивали, как Брумель. Вообще, я заметил, на природе возмужание не по дням, а по часам идет! Добрались до курения. Правда, папирос нет, но умные головы подсказали, самокрутки делать. Одно плохо - табака тоже нет. Опять бывалый нашелся, говорит: " Вы, пацаны, листья дубовые натолките в газетку - кайф ломовой"! Тошнило потом всю компанию полдня, а я сдуру лицо опалил, вместо затяжки дунул со всей силы, и, мы на горе всем буржуям, мировой пожар раздуем.
Еще одна напасть, понос нас замучил. Дристаем хором, всей компашкой дружной, каждую неделю. А все соблазны и мелкобуржуазные инстинкты. То кукурузы зеленой на колхозном поле наворуем, налопаемся, то гороха в огородах у селян потырим, то яблок незрелых у соседей своруем! Эх, годы молодые, задор пионерский! Аппетит волчий! Всю опушку мы закакали, пройти негде, мух развелось море, запашек вьется. Как пели тогда про сельскую жизнь " Лучше нет красоты, чем покакать с высоты"!
Отдельная тема - игры. Да не спортивные, а азартные. В карты дуемся, в дурака, да в свинью. На щелбаны режемся, денег то у нас нет. Зато щелбаны такие, шишку с яйцо набить могут! Домино в ходу, тут продувшемуся по носу всей пятерней, да с оттягом. Вот и ходим с носами красными, да шишками на лбу обгоревшем.
А купание в пруду, это же сплошной разврат! Хулиганы подныривают и хватают зазевавшихся Наяд автозаводских за интимные местечки. Визг стоит, шум! Пруд грязный, в тине, ил по колено, недалеко крысы плавают, ужас! А девушки фигуристые, налитые, только зайдут в воду, братву как ураганом с берега сносит! Девицы кричат, а из воды не уходят, то ли выловить стремятся поклонников своих, под венец отвести ихтиандров местных, а может и приятны им знаки внимания и восхищения! Загадочна девичья душа!
В жару, в пекло, старшее поколение тоже не выдерживает, водные процедуры принимает. Это зрелище почти эпическое, явно не для слабонервных. Дамы пролетарские ядреные да мясистые, загляденье. У нас во дворе барды наши истинно народные, пели романсы о таких феминах, баллады слагали! И, проказницы автозаводские, взяли моду в белье купаться! Трусы розовые в рюшках, лифчик небесно голубого цвета, бретельки аж в тело сочное от бюста пышного, на сантиметр впились. Мама дорогая! И плещутся у бережка, как русалки, со вздохами, постаныванием! Мужики, благо в трусах семейных, безразмерных, но и то видно, взволнованны, можно даже сказать в экстазе. А как выйдут на бережок красотки наши, как лягут загорать, как раскинутся в позах эротических, тут труженикам, отцам семейств, передовикам производства, и конец. Эх, и пошло моральное разложение, семьи рушатся, адюльтеры, романы дачные. Крах морального кодекса советского человека! Позор! Собрание общее созвали блюстители нравственности, и постановили, бабам загорать и плескаться только в купальниках, лучше закрытых! От греха!
Соседи.
Колоритны люди труда на отдыхе. Вот, через дом, дядя Петя живет. На заводе токарь высшего разряда, передовик. А на даче пьет дядя Петя беспробудно весь отпуск, буянит и терроризирует всю улицу. Как зальет "бензобаки", так выскочит с ружьем, жахнет в небо, и закричит страшным голосом " Что, попрятались, суки! Убью! Идет, шатается, матерится. Потом вспоминает, что сосед напротив ему бутылку не дал, свирепеет. " Где хохол этот, щас рвать его буду"! Но, обычно, надолго громовержца не хватало. Рухнет он как подкошенный посреди проселка, и захрапит богатырски. Тут подползет к нему кто-нибудь, осторожно ружьишко сцапает, и домой. А как проснется Петя, мрачный, хмурый и тихий, отдают ему оружие. И рассола еще принесут народному герою.
Прямо с нами соседствует семья маляров, тут уж пьют все. Особенно батя их. Модернист. Дом себе выстроил, ни в сказке сказать, ни пером описать! Строил исключительно по вдохновению. Примет стакан, второй, и ваяет. Там доску прибьет, а там дверь, еще примет на грудь, и окно прилепит. Утром глядь, окно прямо на земле, дверь на уровне глаз, доски под разными углами. Авангард! И ничего, жили, не тужили, без пола, без крыши. Когда много позже с модернизмом архитектурным знакомился, подумал " Эх, нет пророков в своем отечестве"!
На другой улице дядя Жора Хайлов проживал. Одессит, весельчак, а главное, экспериментатор. Мичурин ему в подметки не годится. Удумал Жора абрикосы, виноград, персики выращивать. Чтобы как в Одессе-маме было. И каждый год высадит рассаду, и ходит, всем хвалится: " Осенью заходите, хлопцы, винограду покушаем. Облом конечно, каждый раз. То замерзнет, то дождями зальет, то не вызреет. Но дядя Жора не унывает, главное процесс, а результат это для прозаиков.
Исключительной популярностью пользовалась соседка по имени Ева. Роскошная женщина, мечта поэта! Смуглянка - молдаванка, вакханка нашего товарищества. С бюстом пятого размера, круглым как мяч задом, она любила по слухам, принимать воздушные ванны нагишом. Ранним утром, в тумане и росе, выходила Ева на крыльцо, вдыхала пряные ароматы природы, болтали ее поклонники. И нет никого прекраснее во всем Домодедовском районе, а может даже и Ступинском! Узнали мы про это и затаились в засаде, в кустах малины. Всю ночь ждали, мечтали, надеялись. Только вранье, вышла Ева в купальнике зарядку делать. У, онанисты проклятые, врут и не краснеют, решили мы убитые горем и пошли спать, с разбитыми сердцами.
Конечно, в местные достопримечательности и папаня попал. Звали его соседи Клавой, для удобства произношения. А то Клаудио, как то не по-русски. Любил папаша, часиков в шесть, в воскресенье, выйти на огород и клубнику поливать. Этим, конечно народ не удивишь, а вот то, что он песни испанские затягивал, канте хондо, то есть, горловое пение, это да, круто. Народ с бодуна в забытьи, голова трещит, а в лесах подмосковных эхом мотивы Гранады разносятся! Или как то в лесу углядел куропаток, сын гор, и палкой сбил двоих. Принес дичь домой, гордый до невозможности, и пир созвал. Прямо, круглый стол короля Артура. Побежал в сельпо, купил вина местного, в трехлитровой банке с этикеткой из листочка школьной тетрадки. На ней кто-то не слишком трезвый, написал: "Вино. Плодово-ягодное". Вещь! Налил часть в сковородку и дичь в вине сделал, эстет. Пришли гости, каждому по косточке досталось и воспоминания, как в гостях у испанца дичь в вине ели, в окрестностях деревни Глотаево. А уж выпили под такой закусон, напелись песен и русских и испанских, наплясались. Под утро расползались! Точно говорят " Истина в вине"!