Аннотация: Обзор красивой дилогии Евгения Гуляковского "Сезон туманов" и позже дописанного романа "Хроники инспектора Ротанова"
Три возраста инспектора Ротанова
Магическое слово "инспектор". Мгновенные ассоциации с полицией. Неважно, какой страны. Неважно, какого времени. Но это человек невероятного ума, вытаскивающий добрых людей из ям, куда их упихали злодеи, а после развенчивающий ниспровергнутых чудовищ.
"Инспектор" - в большей мере "следователь". Я часто вспоминаю следователей всех времён и народов, чтобы сопоставить с ними, пожалуй, самого известного героя Евгения Гуляковского. Однако этому следователю важно не только найти и обезвредить, но и понять, почему так случилось, и как с этим жить дальше?
Возраст первый"Мамонт среди слонов"
Развернув время вспять, начну с последнего произведения - "Хроники инспектора Ротанова". Хотя здесь Ротанов лишь начинает долгий путь. Событий, снискавших ему читательскую славу, тут не найти.
Мир "Хроник" сердит, нервозен и устал. Те же качества являет и Ротанов. С кем из героев 70-х (литературное время его рождения) сравнится славный инспектор? Наверное, он обаятелен и неотразим, как комиссар Каттани, но по образу мыслей предстаёт умудрённым жизнью комиссаром Мегрэ. Не буйство, когда Родину из бурлящего хаоса надо толкать к светлой жизни, а странное спокойствие стабильности, где приходится ковыряться в мерзости, а она продолжается и продолжается.
Восторженности дальними полётами человечества, которую жадно глотаешь строчками "Сезона туманов", здесь нет. Перед нами нынешний день: разъедаемый коррупцией межпланетный империализм, никак не могущий придти к краху. От коммунизма трудно шагнуть назад. Гуляковский в один шаг не уложился. В "Чужих пространствах" он ещё пытается привести два строя к единому знаменателю (предметы жизнеобеспечения бесплатны, но за развлечения приходится платить), а в "Хрониках" шаги сделаны: каноничный капитализм даже не будущего, а современности. Космические корабли не застилают читателю глаза. Мир узнаваем, но Ротанову от этого не легче.
Он здесь чужой, словно троица предельно вежливых и душевных ЗнаТоКов, созданных для уютного мира телеспектаклей, где всего лишь "если кто-то кое-где у нас порой..." Трое верных служак несовместимы с рынком. При попытке соединения плоским, недостоверным и смешным оказывается или мафия в одноимённой серии, или сами знатоки в отчаянной попытке их реинкарнации 2000-х. Вот и Ротанов бессмысленен в действительности, куда его бесцеремонно уронили. Знакомые с Ротановым не из "Хроник", а из "Сезона" основную тяжесть этой чужеродности переживают вместе с инспектором.
Нас не встретят Жеглов с Шараповым или Шерлок Холмс с Джоном Уотсоном. Ротанов - одиночка. Числящиеся приятелями вмещаются в характеристику его начальника: "Ему хотелось избавиться от Ротанова на пару лет. Близились муниципальные выборы, где Стальцев собирался участвовать, а перспектива назначения Ротанова на его должность в случае победы не устраивала, поскольку он намеревался совместить должность муниципального чиновника с теперешним постом". Мир отторгает Ротанова, но вынужден пользоваться его услугами. Обстановка больше соответствует западным романам, обличающим и бичующим будущее, как "Торговцы космосом", поэтому русские фамилии Стальцев, Родионов или Струган на фоне этих декораций выглядят столь же странными.
Таинственны и загадочны женщины Ротанова иных возрастов. Что же выпало на его долю в печальном настоящем? В западном мире герой обязан иметь в эскорте красотку, и Ротанову достался не самый плохой вариант: дочь президента межпланетной корпорации (образ "принцессы" теперь подаётся в такой обёртке). Невзирая на статус, не светская львица, не стервозина, не уставшая духом особа. Линда довольно умна. Но по-западному прагматична. Поэтому воспринимается "чужой". Не срабатывает на неё система опознавания "светлого будущего". Не родство душ, а обстоятельства прибили её к Ротанову. Это вынужденный симбиоз, где чувства играют вторичную роль.
Во мрачном небе над ущербным миром нам всё ж сияет яркая звезда. Имя ей - ответственность Ротанова. "Теперь я отвечаю за вашу безопасность" - вот вам Ротанов во всей красе. Обаятельный комиссар Сан-Антонио улыбнулся бы: "Пожалуй, крошка, я тебя выручу на этот раз". Но Ротанов в системе меняющихся координат - само постоянство. Он - остров в бушующем море, куда высадятся терпящие кораблекрушение. Ротанову предстоит воспитать команду, превратив остров в судно, идущее к намеченной цели. Хотя лозунг, звучащий по всей трилогии ("Одиночество -- удел почти всех людей, посвятивших жизнь космосу") никто не отменял.
В космосе ЭТОГО романа нет упоения дальними пространствами и размышлений над великим, вселенским, вечным. Корабль - тот же кусочек Земли, разложенный коррупцией и неусыпной жаждой обогащения. Поэтому, несмотря на стремительную смену событий, ощущаешь неприятную усталость. Ротанов - шпион в лагере врага, где нет ни чувства локтя, ни понятия "экипаж", ни восхваляемого "воинского братства". Переживая за Ротанова, не сомневаешься: он найдёт выход. Но ведь и Шерлоку Холмсу веришь, что он распутает любой клубок непонятностей. Искорка интереса разгорается от звена к звену, обнажающих цепочку мыслей великого сыщика. Так и в судьбе инспектора интересно решение, ведущее к победе. Хотя ему и нужен компаньон, которому говоришь кратко: "Сегодня, Уотсон, мне потребуется Ваш револьвер". Выясняется, что в стране (хоть уже не советской) есть такие люди, как командир десантников лейтенант Зарудный. Ротанов получит если и не задушевного друга, то верного соратника. Собственно, этим инспектор и притягивает: симпатичным умением неожиданно прописать любого в свой лагерь. Убери Гуляковский в "Хрониках" это умение, и Ротанов потерялся бы окончательно.
Арома встречает землян тайной покинутого города и атаками зловещих созданий. Здесь Ротанов и должен предстать в привычной нам роли. Устами инспектора Гуляковский намекает, что режиссёр прячется за декорациями: "Нам предоставили для комфортного проживания дом, где изучать наше поведение очень удобно". Без корабля и без перспектив смысл жизни гостей недружелюбной планеты быстро теряется. За исключением несгибаемого героя: "Задача инспектора внешней безопасности установить, что за новый могущественный враг появился у человечества на планете, где двадцать лет ничто не угрожало процветанию нормальной земной колонии..." Вовремя подвернувшийся дневник раскрывает несколько тайн, одновременно подбрасывая новые. В частности, выводя на сцену инфернальную личность Рона Палмеса, обладающего возможностями средневекового Сатаны.
Проблем так много, что в них путается не только Ротанов, но и читатель: песчанники, возможная угроза заражения Земли кровавым жемчугом, превращение Линды в Горлума, привязанного не к кольцу, но шарику, тайны заброшенной башни, нападение бандитов. Мозаика в картину упорно не собирается, а тут являются ещё и рэниты - подобие Странников уже из вселенной Стругацких. Беседы становятся вялыми и многословными, что на фоне сражений нивелирует впечатление от самих битв. Но даже и бог с ними, битвами, просто и "Пира семи мудрецов" тоже не получается. В памяти не остаётся ничего, словно беседа о погоде в регионе, не вызывающем интереса. К последней части страницы часто заполнены сплошными диалогами, а ведь хочется знать не только слова, но и мысли Ротанова. Его ощущения. Его чувства. Его желания. Его мечты. Его видение себя в раскрывшемся по-новому мире. А диалоги - всего лишь новостная лента, чьи строчки не будут иметь значения, когда сменится дата. Развернувшаяся обстановка настолько уныла, что душу греет единственный абзац: "В то время он еще не знал, что настоящие встречи и та единственная женщина, которая останется с ним на всю жизнь, ждут его где-то далеко впереди". Почему же моя рука не захлопнула книгу? Ответ прячется в "Сезоне туманов". В Ротанове, который ТАМ. В герое, которого когда-то понял и принял. Сделал частичкой себя. Полюбил. Негласно поклялся быть с ним в любой беде и радости. Именно данная когда-то клятва и обязывает довести СВОЕГО героя до последней страницы "Хроник".
Остаток сюжета спасает Башня, куда колонисты стремятся, чтобы безвозвратно затеряться за Вратами Рая, где Счастье ожидает любого. У читавших раннюю дилогию возникает надежда: вот возможность прорваться в иное - светлое!!! - будущее, где и начнётся "Сезон туманов". Ан нет, Ротанову не повезло. За Вратами лишь виртуальная реальность. Этот ход вызывает тяжёлое разочарование. После красочной "Матрицы" и "Тринадцатого этажа" данный псевдо-мир производит тягостное впечатление незаполненностью, словно его моделировал программист-недоучка, а не могущественные рэниты. Разочаровывает и Ротанов. К примеру, реплика "Эй ты, чучело на троне, долго я еще буду ждать, пока ваше фиглярство обратит на меня высочайшее внимание?!" не показывает нам многоопытного дипломата, талантливого психолога или мудрого разведчика. Перед нами раздосадованное обиженное существо.
Сколько же лет Ротанову? Не двадцать и даже не четверть века ("Будь Ротанов помоложе лет на десять, он не стал бы так рисковать, да и вряд ли смог бы тогда позволить себе подобное противостояние с начальником управления"). И не тридцать пять ("Давно уже он так не бегал. Сказывалось отсутствие регулярных тренировок и возраст"). И даже не сорок ("хотя по своему возрасту и положению мог бы и не заниматься физической работой"). Финальную точку ставит "возница -- молодая женщина лет тридцати". Для мироощущения подростка тридцатилетний рубеж - почти недостижимая грань. А Ротанов по линии жизни шагнул куда-то вдаль от неё. Да и отзыв "Немолодой уже, семью, однако, оставил и туда же, рай искать отправился" не располагает к обнадёживающему вердикту: "Гляньте, девочки, какого мужика выбросили! Да с ним ещё вполне жить можно!"
Туманно обозначая "ошибки молодости" ("Вы не сумели справиться с заданием на Бете Центавра... из-за вас там, вроде бы погибли люди"), Гуляковский не добавляет симпатичности герою. Чем дальше, тем больше в его образе чёрточек, выпадающих из "Кодекса молодого строителя коммунизма". В трудные моменты рука Ротанова тянется за табаком ("Хотя он давно бросил курить, тем не менее всегда носил с собой маленький портсигар"). Не обходится и без водки ("он поднялся с постели, задержался на минутку, налил себе вторую рюмку"). Кажется, что Ротанов вот-вот предъявит и дорожку из кокаина. Хрусталь образа с радугой изумительных цветов на гранях постепенно подменяется довольно мутным стеклом. Вот главная потеря читателя. В "Сезоне" Ротанов собой звал в грядущее, наполненное неведомым и удивительным, а в "Хрониках" перед нами не житель будущего, порог которого хочется перешагнуть поскорее, а современник, с которым мы способны лишь тихонько печалиться о настоящем. Мы видим "Улицы разбитых фонарей", уводящие на инопланетные переулки, где дела с фонарями обстоят не лучше.
Но вот группа разогрева очистила сцену. В душе льётся сладостная мелодия ожидания главного артиста, за доступ к которому отдашь и половину жизни. Ротанов вступает в блистательный возраст. То удивительное время, без которого данная статья не появилась бы никогда.
Возраст второй"Мужчина в самом расцвете сил"
"Белые колокола Реаны" выглядят увертюрой к "Сезону". Но утомлённые "Хрониками" именно тут горячечно выискивают, сколько же инспектору лет? Бальзам льётся на душу ("Они собрались в тесной комнате все четверо. Троим было не больше сорока, и только Крамов мог похвастаться седыми висками"). Ротановым пройдено многое, но впереди ничуть не меньше. Пик способностей и возможностей. Тут инспектор такой, каким его любят. Кирпичик, заложенный "Белыми колоколами" не сыграет значимую роль в "Сезоне", но впервые представит Ротанова с обнажёнными чувствами.
Заброшенный в прошлое планеты, он и тут чужой. Тройка рэнитов-мужчин делит с ним замок, коротая время за нелёгким физическим трудом. Рэниты - братья по разуму настолько старшие, что путающаяся под ногами мелюзга в виде Ротанова вызывает лишь холодное раздражение ("Год работы за час ответов на любые вопросы, которые ты сумеешь задать"). Звездой общества является Вельда, предстающая в образе средневековой принцессы. Наш инспектор не вышел ни умом, ни происхождением. Но в сказке любой может стать рыцарем и спасти от дракона свою принцессу. Пальцы Ротанова сожмут не меч, но арбалет, а вместо привычного дракона на сцену выйдет дром. Но разве это что-то меняет, если принцесса спасена?
Поступок разбивает стеклянную стену. Рыцарю и принцессе предстоит встреча. И нам рисуют контакт. Контакт мощной сокрушительной силы. Контакт не тел, а разумов. В сравнении с ним тонна "Мемуаров гейш" - лишь смятый окурок, неловко втоптанный в придорожную пыль. Рэнитка - ступенька лестницы, по которой бережно взбирается Ротанов, не ведая, кто ожидает его на верхней площадке. Чувства Ротанова - яркий штрих, которым начинаешь выверять и собственные поступки по отношению к тем, кто встретится на лестнице уже твоей жизни.
В отличие от "Хроник" здесь планеты рисуются тщательно, полнометражно, широкоформатно. Описаниям веришь. Картинку видишь. И не просто видишь, а пропускаешь через себя. Если даже не чувствуешь себя, идущего по чужой земле вместо Ротанова, то словно скользишь рядом с ним, не в силах ничего ни добавить, ни изменить. Красоты чужих миров, являющиеся одной из притягательных чёрточек фантастики, Гуляковским реализованы по полной программе.
Обдумывая "Сезон", внезапно понимаешь, как прелестно читать о мире, где отсутствует финансовая составляющая. Там нет визгливых хрипов "Хроник": "Ты знаешь, сколько стоит стандартная спасательная экспедиция в район Аромы? Она съест годовой бюджет нашего управления!" В "Сезоне" есть непоколебимая уверенность: "Пусть это потребует немало лет, прилетит Олег, и вместе они как-нибудь справятся, только бы здесь уцелели люди..." Понятие "деньги" не фигурирует в тексте, словно навсегда оставило вселенную. Его нет ни в обиходе людей, ни в разговорах рэнитов. Приняв верное решение, Ротанов не увеличит толщину кошелька или банковского счёта. Разбогатеет человечество в целом. И корыстолюбивым его представителям не прибрать к рукам найденное богатство, переведя его в кредиты, акции и деривативы. Весь манящий вещизм дорогих автомобилей, пентхаузов и кровавых жемчужин "Хроник" ограничен единственной фразой "Сезона": "Ротанов прихватил сверток с модной курткой из ренилана, привезенной в подарок Олегу" (привет отечественному дефициту ширпотреба полувековой давности).
В "Сезоне" хорошо разыгрывается партия "Свой среди чужих, чужой среди своих". Причём, в два голоса. И первый голос я отдам Филину. Герой, встреченный первым, вызывает наибольшие симпатии, а именно с Филиным я повстречался первым в старом журнале, где напечатали фрагмент "Сезона". В нежданной сцепке с Филиным Ротанов, словно румынский комиссар Роман, попадающий в напарники Микловану: опытному, меткому, энергичному. Так и инспектор пока не предпринимает необратимых действий, а лишь вживается в новый для себя мир. Однако Филин - первый, на ком сработает система распознавания, подавая чёткий неоспоримый сигнал "свой". Окружающий мир Филин знает превосходно. И здесь проще его сравнить не с комиссаром, а со сталкером, рвущимся в Зону. Опустевший занятый призрачными врагами город, откуда колония руками смелых охотников добывает то, что не в силах произвести сама.
Чем дальше, тем больше сквозь комиссара Миклована проступает оперативник Шарапов. Филин, как фронтовик-орденоносец, берётся за дела быстро и горячо. Даже став синглитом, он будто бы не один из них, а МУРовец, заброшенный в "Чёрную Кошку" ("Вы подождите, ребята. Я здесь многому научусь. Будем считать, что у меня задание без права на возвращение. Я должен найти их слабое место"). О том, что нет в тёмной комнате чёрной кошки, а надо включить свет, он расскажет Ротанову. Потому что право нажать на выключатель предоставлено инспектору.
Общество синглитов рисуется чарующе. Огромный коллектив, где многое зависит от каждого. Однако и каждому предоставляется многое. В этом обществе ты ищешь тот возможный вклад, который отдавать интересно. На первых порах Филин занят обязательными работами, однако свободного времени остаётся так много, что труд не выглядит тяжкой обязанностью. Притягательна Земля будущего (вычёркиваем "Хроники"), но общество синглитов дарит ощущение иной такой же притягательной реальности. Читатель, шагнувший в будущее мастерством Евгения Гуляковского, оказывается перед выбором из двух возможностей, каждая из которых приятная.
На фоне грандиозного мира синглитов земная колония выглядит умирающим организмом. Болезнь уже побеждает, но организм отчаянно сопротивляется, глотая жаропонижающее, которое борется не с причиной, но следствием. Человека-борца, коллективный образ земной колонии представляет Инженер. "Каждый хочет изменить мир к лучшему, вот только лучшее у каждого своё". Не глядя по сторонам, на всех парах он несётся к главной цели. Его будущее - разрушенный город, развалины, очищенные от раковой опухоли - синглитов. Это будущее не решает проблему с люссами, но прекращает войну. Такой вариант Ротанова, как чужого для колонии, не устраивает. Выдавая Инженера синглитам, Ротанов вычёркивает себя из списка рукопожатных для любого землянина, ещё живущего на планете, где властвуют туманы. Вынужденный оставить точку А (колонию) одинокий инспектор уходит в неведомую точку Б, на пути к которой его поджидает уже не свой, но ещё не чужой. Единственный, кто может понять. Филин.
Сравнивая последнюю главу с "Место встречи изменить нельзя", напомню прицел Жеглова в Левченко, обречённо бегущего в угол, где стена глухого двора чуть ниже. Однако практичный цинизм Жеглова не пропитал инспектора внеземных поселений. Он стоит над миром синглитов, открывших Ротанову тайну их цикла. Выжечь чужой мир до основания - пара секунд. Но Ротанову не за кого мстить. Он сражается не за колонию, а за человечество. Лишь чужой и для синглитов, и для колонистов разум способен выстроить мостик рассуждений, что человечеству на пользу люссы, превращающие больных и старых людей в юные и долговечные создания. Ещё не бессмертие, но серьёзный к нему шаг. В том числе и для того, чтобы на планете наступила своя "Эра милосердия".
Большую роль играет встреча с синглиткой. В этом возрасте Ротанов юн и телом и душой. "То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть" - не об инспекторе. Его нордическое мужское одиночество жаждет заполниться противоположной женской сущностью. Для возрождения жизни на севере надо чтобы с юга подул ветер. Интересно, что южным ветром в сюжете выступает сам Ротанов. Нечеловеческие чувства синглитов, словно замурованный проём, куда бесполезно ломиться людям. Однако Ротанов не только легко прорубает окно, но и приделывает дверь, забирая с собой ключ. Куда? В следующий возраст. Но вместе с Ротановым любишь и синглитку, и колонистку по имени Анна. Любишь трепетной, но бережной и осторожной любовью. Любовью ответственной. От которой не разбиваются сердца, а зарождается новый виток спирали.
""Если хочешь, я тебя подожду..." Пройдет сорок или пятьдесят лет. Он устанет от дальних космических дорог, одряхлеет тело, в нем поселятся болезни, старость. И тогда, может быть, он захочет начать все сначала? Эти долгие годы кто-то будет ждать его. Время не властно над человеческой сущностью, над добротой, над любовью". Нам открывается уже не следователь, а ибсеновский Пер Гюнт. Вместо пирамид - Альфа Гидры. Вместо корабля сумасшедших - синглиты. Но он всё тот же вечный бродяга, которого всё так же ожидает верная Сольвейг. Только открытия на трудном пути он делает не для совершенствования своей личности, а для совершенствования человечества. И в его лице земная цивилизация тоже становится Пер Гюнтом. Уже не деревенским шалопаем, доставляющим серьёзные проблемы соседям, а одиноким звёздным странником в процессе понимания нечто важного. Победа "Сезона" именно в открытии: "Дорога жизни не имела конца. Он стоял у начала нового витка". Вот такая она, вечная молодость инспектора Ротанова в этом возрасте.
Возраст третий"Первый тайм мы уже отыграли"
Первые главы "Долгого восхода на Энне" вроде бы возвращают нам Ротанова из "Хроник". Уставшего, отошедшего от дел, заполняющего жизнь инструкциями. Ан нет, это не будущее "Хроник", да и Ротанов лишь ожидает момент, который вернёт его звёздам. Общество здесь разряда "Сезона": капиталисты и деньги отсутствуют, как класс. Слово "ассигнования" встречается единожды. Человечество снова предстаёт единым коллективом. Возможно, не таким сплочённым, как синглиты, но есть чему порадоваться. Все ресурсы земной цивилизации направлены на развитие знаний и защиту дальних территорий, где колонии изучают неведомое.
Во времена полного отсутствия мистических сюжетов образы "чужих", созданные Гуляковским, отлично заменяют обитателей преисподней, повышая Врага Рода Человеческого до уровня неземного разума. Чёрные шары, загадочные корабли, несчастливые случайности - всё это захватывает, и веришь: дьявол прячется за ближайшей занавеской. Отдёргивая их одну за другой, мы находим всё более удивительные создания, хотя до девятого круга Дантевского ада так и не доберёмся. Вместо замороженного Люцифера нам подадут озеро забвения, чем-то схожее с Вратами "Хроник", но более эффектное по действию и описанию.
Это изумительный для Ротанова возраст, когда количество земных лет переходит во внеземное качество, рождая нового человека, способного заглянуть в нечеловеческое, объять необъятное. А заглядывать придётся, ибо тайна цивилизации, пришедшей с иной стороны, остаётся неразгаданной: "Мир, в котором разум осознал своё назначение, священен. Прощай". Но даже образно она видится звеном общей цепочки. Ведь с той, неведомой, стороны Ротанову отвечает снова женщина.
И вот здесь стреляют в единое яблочко все развешанные ранее ружья. И Вельда с Реаны, и Анна с Гидры. Испытывая к ним не плотскую, а высшую любовь, Ротанов встречает не самку для удовлетворения потребностей, а богиню, созданную им и созидающую его. Любой автор фанфиков без труда накатает историю, где женщины трилогии выступят попутчицами нескольких ночей (типа Линды из "Хроник"), но тогда исказится образ героя. И богини не получится. Мы делаем из женщины богиню своим к ней отношением. И Ротанов представляет если не инструкцию, то пример. Поэтому Гуляковский дарит ему встречу с равной. С той, в ком живёт столь же неувядающее чувство, что именно ты за всё в ответе: "Мне нелегко было сделать выбор, я искала не мужа, а человека, способного разделить со мной ответственность за судьбы многих людей на этой планете". Ротанов получит не ту, с кем спишь рядом, а ту, с кем стоишь рядом, на очень важном и вечном посту.
Если в "Хрониках" перед нами классический "лишний человек", то в "Восходе" всё иначе. Не выдавленная из общества личность, не знающая, куда себя применить, а форпост человечества, идущего следом. Вчитываясь в мысли Печорина или Онегина, легко пропитаться грустью отверженного одиночки, противостоящего миру по мере сил и способностей. Проживая мысли и чувства Ротанова, испытываешь противоположные эмоции. Вместе с ним, вместо него, в нём самом и ты - НЕЛИШНИЙ человек. Потому что от тебя зависит судьба едва ли не всей вселенной. Но, единожды испытав это странное чувство, вдруг видишь: пора попрощаться с Печориным. Жаждешь не противопоставить себя миру в печальной опустошённости, а найти способ что-то сделать для этого мира. И результатом выходит то, что свой поступок ты совершил не только для мира, но и вместе с ним. И в этом победа Ротанова над теми, кого он сумел записать в свой лагерь. И победа Гуляковского, как инженера человеческих душ.
Следующий, уже четвёртый, возраст Ротанова не сложился сюжетом, как не сложилась судьба у светлого будущего, в котором ему предначертано жить. Но шедшие в составе его команды со строчки на строчку, со страницы на страницу, не грустят. Их мысли, их мечты уже без помощи Евгения Яковлевича вполне способны породить картину тех неведомых лет, когда Ротанов со своей избранницей шагнут сквозь озеро забвения. Шагнут, чтобы с той стороны широко открыть двери, куда войдёт человечество, предвкушая встречу с чем-то новым, свежим, важным, дарящим возможность уверенно взобраться на очередной виток спирали развития земной цивилизации. Один маленький шаг для новой ячейки общества, в которую уместятся все люди грядущего, озарённого светом лучших человеческих качеств.