Марсово поле. Небо чашею перевёрнутой. Голубого фарфора с золотой каёмочкой. Облака как нарисованные, мягкой ватой плывут, толкаются, цепляясь друг за друга округлыми бочками. Тошно. Снежная тёмная жижа под ногами вязко чмокает, хлюпает и засасывает ботинок из дорогой коричневой кожи. Нога погружается в месиво до шнурков. Он выдёргивает его и наступает на пласт белейшего, ещё не тронутого снега.
Девочка плачет на углу, заливается. Маленькая, волосы в косичках белых жиденьких. И глазки глупые как две пуговички. Стёкла витрин отблёскивают ртутным, радужным блеском. Ломают изображение. За витриной пирожные выставлены с розово-белым кремом. Горкой и торты с клубничной заливкой. Снег хрустит коркой, поддаётся.
Она не поддаётся мне. Смеётся, щурится своими глазами. Как чёртик в каждом бесится. Да и сама она бешеная какая-то. Только встанет утром и тут же к окну кидается. Ещё в рубашке. И смотрит, смотрит ввысь, в небо. Затылок наклонит, и волосы, совсем светлые, как рожь созревшая в поле, рассыпятся. Хочется подойти и утонуть, вдыхать эти волосы. Погрузить в них лицо и забыть. Где ты на этом свете вообще.
А она как поедает это небо голубого атласа с розовой полосой внизу глазами. Приоткроет окно и вдыхает тонкими ноздрями воздух, надышаться не может. Я подойду, обниму сзади за узенькие плечики. А она вынырнет из-под руки. И зальётся смехом. Стоит и трясётся. Потом побежит, цепляясь боком за мебель старинную из тяжёлого тёмного дерева. Синяки останутся. И придётся потом целовать каждый по отдельности. Если разрешит, конечно.
Я даже, когда в постели с ней. Даже в ней, всё равно знаю, что она не моя. И никогда моею не будет. Так, только одолжение мне делает. И разрешает себя любить. А полюбит, конечно, другого. И страшной эта любовь будет, я это понимаю. Потому что она собой совершенно не владеет в страстях. Одно слово, бешеная.
Я не знаю, что с собой делать. Пью кофе из хрупкой прозрачной чашки английского фарфора с коньяком. Пирожное с фруктовым желе и ванильным кремом глотаю. И иду к проституткам. Выбрал самую такую, чтобы меньше всего на неё походила. Чернявую и с мрачным, несмеющимся лицом. Так, отворачиваясь, зло в постель и кидаю её. Чтобы выместить свою обиду, боль за эту нелюбовь другой. Я ненавижу эту чернявую шлюху. Ненавижу и хочу сделать ей больно. Выламываю хрупкие руки так, что она вскрикивает. Мне не лучше, ничуть не лучше. Никто не может заменить её мне, никто.