Аннотация: Жизнь сама по себе - ни благо, ни зло; она вместилище и блага, и зла, смотря по тому, во что вы сами превратили ее. Мишель Монтень.
Ее шаги глухо звучали в голове Михи, даже когда он ее не видел, но думал о ней. Есть такая походка, в которой женственности столько же, сколько, скажем, в минералке по утрам. Невкусно, но действует освежающе. Левая нога этой девчонки не знала, что сделает правая, потому Мила приходила всегда не туда, куда хотела прийти.
Миха пил пиво долгими глотками, и оно тонуло в нем, как и его мысли. Солнце слепило за окном, обманывая уходящим днем. Мила сидела рядом с ним, облокотившись рукой об его колено. Ее глаза лениво скользили по комнате, и в них для него было столько же места, сколько в нем самом для этого дня.
- Ты когда освободишься? - спросила она нервно. Ее голос был тихим и казался сейчас безвкусным, как и все вокруг. Солнце ослепляло, он смотрел на Милу, прищурив левый глаз. Так почему-то было вернее.
- Когда день закончится, - ответил он равнодушно. Ее волосы попали ему в рот, и пиво с волосами было каким-то странным.
Он наклонился и поцеловал ее, но попал не в губы, а в ее дыхание. Мила отстранилась и продолжила свое занятие: у нее в пальцах была нитка, которую она накручивала на палец.
- В моей голове не живет ничего, - сказал Миха. - Она пустая, как эти бутылки из-под пива. И когда последняя бутылка опрокинется в мою кружку и будет выпита, я стану абсолютно пустым, и ты сможешь придумать меня заново.
В воздухе пахло едой. Наверное, кто-то из соседей стоял у плиты и что-то жарил. Балкон был настежь открыт, и запахи нагло пробирались к ним, заставляя завистливо бурчать желудок.
- Ты умеешь готовить борщ? - спросил он просто так. - Мой отец всегда говорил, что в женщине самое главное, чтобы она умела готовить борщ, а все остальное - ерунда и со временем пройдет или приестся.
Мила презрительно оттопырила нижнюю губу, но промолчала. Она вязала на нитке узелки.
- Каждый узелок - это поцелуй, который ты мне должен, - сказала она, когда он потерял им счет.
В животе происходил какой-то неприятный диалог. Теперь явственно ощущалось, что соседи готовили картошку с мясом. Мила наклонила голову. Ее духи вязли в его носу. Хотелось чихать, но Миха сдерживался.
Пиво не имело никакого вкуса, и жажду не утоляло. Невозможно насытить человека, который только и делает, что ест, так же невозможно напиться пивом, если пьешь его всякий раз от ночи до утра и от утра до ночи. Мила смеялась, и в ее смехе не было ничего веселого, она делала это по привычке.
- Послушай, - сказал Миха так громко, что она вздрогнула. - Если я сейчас постучу в свою голову, может быть, мне кто-то откроет, а, может быть, и нет. Стоит ли проверять, вот в чем вопрос.
Мила кашлянула и постучала в его голову. Миха прищурил один глаз, потом второй, и оказался в полной темноте.
- Когда я прихожу к тебе, это значит, что я не знаю, как убить время, и ты убиваешь его за меня, - сказала Мила. У нее был хриплый голос, и неожиданно для себя он обнаружил в нем злые нотки. Пока он сидел и размышлял, всегда ли они там были, она вдруг ударила его по губам.
Миха открыл глаза. Мила снова вязала узелки. У нее были тонкие пальцы, унизанные кольцами, но ногти были поломанные, и синий лак кое-где облупился.
- Синий цвет многие воспринимают как цвет меланхолии, - проговорил Миха, выливая в себя остаток пива. - Женщины красят ногти, чтобы весь мир убедился в том, что в них все так же плохо, как они о себе рассказывают.
- Однажды я встретила человека, - сказала Мила и взглянула на него. В ее зеленоватых глазах, подведенных черным, было непонятное сожаление. - У этого человека не было ни красивой внешности, ни денег, ни ума. Он не любил ничего из того, что нравилось мне, и даже не пытался это скрывать. Когда он предложил мне себя, я согласилась из любопытства и полюбила его из чувства противоречия. Каждый день он пил меня, как воду, и теперь я стала пустой, как и он.
Миха смотрел на балкон. Стекло было грязным, и все за ним казалось таким же: и небо, и деревья, и птицы. Весь мир, который умещался там.
- Я - это стекло, - сказал он, - а ты - весь мир. Если ты уйдешь, я останусь. Если ты меня разобьешь, тебя тоже не будет.
Мила бросила нитку в пустую кружку и сказала равнодушно:
- Я не умею варить борщ. Но, может быть, ты сам научишься его варить.