Аннотация: Как понятно из заголовка, книга навеяна произведениями Сабатини. Но, строго говоря, их продолжением не является - они просто послужили в качестве некоей "вводной". А является она... Впрочем, смотрите сами :).
Дети капитана Блада
(псевдоисторический роман)
Куда ты скачешь, мальчик?
Кой чёрт тебя несёт?
Ю.Ким.
Пролог
Питер Блад, губернатор острова Ямайка, закурил трубку и склонился над горшком с геранью, которая цвела на подоконнике его кабинета, выходившего окнами на залив в городке Порт-Ройял. Эту герань он выписал из Англии двенадцать лет назад, на третий год своего губернаторства - в память о той, что, наверное, так и засохла на подоконнике в Бриджуотере в приснопамятном 1685 году. Вряд ли кто поливал её после той безумной ночи, когда Фортуна увела его из дома прочь - чтобы сделать каторжником, потом пиратом, и, наконец, губернатором. Питер Блад вздохнул. Что-то будет теперь с этой геранью? Подняв голову, он нашел глазами в гавани мачты фрегата, с которым пришла последняя почта из Англии. Теперь фрегат собирался в обратный путь, и каюта, предназначенная для Его Превосходительства губернатора Ямайки, должно быть, была уже готова. Блад отвернулся от окна.
Военный фрегат появился здесь три недели назад. И с ним появились два письма. Первое, под официальной печатью, содержало уведомление, что Его Превосходительству губернатору Ямайки надлежало по получению сего с первым же судном явиться в Лондон, где он приглашался на заседание Комиссии, созданной по указу Её королевского величества, с целью лично прояснить ряд вопросов, касающихся управления островом. На время отсутствия ему предписывалось сдать дела командиру гарнизона Порт-Ройяла. Питер Блад подозревал, что у капитана фрегата имеются инструкции помочь губернатору преодолеть нерешительность, буде у того возникнут сомнения в необходимости этой поездки. Питеру Бладу были прекрасно известны случаи, когда губернаторы и адмиралы, отправившиеся в Лондон по подобному вызову, кончали очень и очень плохо.
Второе письмо было личным. В нём министр колоний Англии Его Светлость лорд Джулиан Уэйд делился со своим старым знакомым, капитаном Бладом, тревогами о том, что злоупотребления властью в заокеанских владениях короны достигли невиданного размаха, что и вызвало вполне оправданное беспокойство Её Величества. К сожалению, однако, кое-кто из членов свежесозданной высочайшим указом Комиссии обнаружил прискорбное свойство придираться к совершеннейшим мелочам. В частности, им не дает покоя мысль, что губернатор Ямайки, по слухам, мог финансировать некие мероприятия неких лиц, находящихся не в полной гармонии с законом. Ну, Вы знаете, Питер, морские походы, рейды сквозь джунгли к испанским городам и прочая романтика. Мало того, слухи утверждают, что оный губернатор использовал для помянутых целей казну вверенного ему острова, а также позволял флибустьерам и контрабандистам использовать склады Порт-Ройяла, что крайне огорчает упомянутых членов высокой Комиссии. Их рвение не охлаждает даже тот факт, что начавшаяся в Европе война на многое заставляет взглянуть иначе... Впрочем он, лорд Джулиан, равно как и многие его друзья, этим слухам абсолютно не верит, и только рад будет помочь губернатору рассеять их. Да и в самом деле, мало ли сплетен ходит по старой доброй Англии? Вот недавно один осёл на полном серьёзе уверял лорда Джулиана, что капитан Блад погиб при штурме Санта-Каталины... В конце письма сообщалось, что если тень Питера Блада вдруг вздумает навестить Лондон, то лорд Джулиан надеется видеть её у себя в гостях.
Питер Блад задумался. Будучи человеком разумным и предусмотрительным, он никогда не стремился к решительному и бесповоротному искоренению каперства в Карибском море, считая его действенным способом ограничения деятельности Испании в Вест-Индии. Кроме того, опыт показывал, что слишком строгое следование букве закона приводило зачастую к оттоку поселенцев, что не способствовало процветанию колонии. Именно это произошло, например, с Тортугой, когда её губернатором был назначен небезызвестный Бладу де Кюсси.
Второй, и не меньшей, проблемой, в решении которой губернаторы колоний в большинстве своем предпочитали не проявлять излишнего рвения, была контрабанда. По самым скромным прикидкам, объем контрабандной торговли в Вест-Индии был не меньшим, нежели официальной, и справляться с этим потоком не было ни возможности, ни желания. Получая половину необходимого за счет контрабанды, не станешь слишком ревностно стремиться к её искоренению. Проще было обращать ситуацию к обоюдной выгоде и не доискиваться правды о происхождении товаров, но взимать с судов соответствующие портовые сборы.
Всё это Блад хорошо понимал ещё в те времена, когда сам он хранил в своей каюте французский каперский патент с подписью губернатора д'Ожерона и частенько наносил визиты в губернаторский дом на Тортуге. В деле управления колониями Блад считал себя учеником своего старого друга д'Ожерона, а позже - губернатора де Кюсси. Пример обоих, однако, ясно показал, что попытка чересчур добросовестного исполнения своих обязанностей ведёт - в лучшем случае - к смерти на убогой больничной койке. Как врач, Блад мог бы поставить д'Ожерону диагноз задолго до кончины последнего: "застарелая язва желудка, происшедшая вследствие переутомления". Существовал, правда, еще и прямо противоположный пример небезызвестного сэра Генри Моргана, прославившего себя бездарно организованным, но феерически удачным походом на Панаму. Как было известно Бладу, сэр Генри Морган неоднократно обманывал доверие правительства, злоупотребляя данной ему властью, наконец, был вызван в Лондон для разбирательства, в течение трёх лет усердно посещал все пирушки и оргии высшего света, в результате опроверг воздвигнутые против него обвинения - и, вернувшись на Ямайку в качестве её вице-губернатора, вскорости скончался. Как врач, Блад мог поставить диагноз и ему: "Разрушение печени, происшедшее вследствие неумеренного потребления горячительных напитков". Управление островами было нездоровым занятием.
Все эти полезные уроки не прошли для Блада даром. Как губернатор, он никогда не пытался обманывать доверие правительства, что не мешало ему поддерживать некоторые перспективные авантюры - как частному лицу. Это способствовало росту популярности Блада на островах. В то же время губернатор Блад преследовал и искоренял различный сброд, забывший уже о законах "берегового братства", как это было, например, в печально известном 1692 году.
Ещё одна немаловажная сторона его деятельности заключалась в том, что губернатор Блад являлся одновременно и главнокомандующим английских сухопутных и морских сил. Собственно, именно имея в виду его опыт в этой области, его и назначили на этот пост. Однако здесь также было немало подводных камней. С сожалением Блад думал иногда, что для пресечения дурного снабжения и воровства у губернатора Её Величества было значительно меньше возможностей, нежели у самого захудалого капитана пиратской вольницы.
Тем не менее, счастливо избегая Сциллы и Харибды, Блад управлял вверенным ему островом в течение добрых пятнадцати лет - ему самому теперь казались наивными давние мысли о "недолгой отсрочке перед возвращением в Англию", какой сначала представлялось ему внезапно предложенное губернаторство. Однако всему хорошему приходит конец. Теперь Англия с её яблоневыми садами ждала его, чтобы принять в свои материнские объятия.
Тянуть с решением больше было невозможно. Питер Блад ещё раз взвесил все "за" и "против". Что касается использования казённых денег, то здесь он был чист, и, доказав это, можно было попробовать опровергнуть и всё остальное. Например, прихватить с собой пару свидетелей, которые никогда не видали чужаков в гавани Порт-Ройяла... (нет-нет, только своих...). Особенно если лорд Джулиан и вправду решил сыграть на его стороне. Но письмо лорда могло оказаться ловушкой - в их общем прошлом были моменты, которые вряд ли оставили Его Светлости приятные воспоминания. Однако Блад всё же надеялся, что это не так. В своё время новость о назначении лорда Джулиана на пост министра колоний заставила его поволноваться, но потом до него дошли слухи, что у нового министра он на хорошем счету. А в прошлом году адмирал Ван дер Кейлен прислал ему с оказией в подарок бочонок сидра и письмо, в котором со смаком рассказал анекдот, как лорд Джулиан в день своей (весьма удачной) женитьбы излагал приятелям, что климат тропиков крайне опасен - например, лично лорду этот климат настолько вскипятил мозги, что он чуть было не предложил руку и сердце племяннице захолустного плантатора, и до сих пор благодарен судьбе, спасшей его буквально в последний момент. Судя по некоторой фривольности изложения, милейший Ван дер Кейлен явно не знал, о ком идёт речь. Помнится, тогда Блад поздравил себя с тем, что вновь сыграл роль Провидения, и решил, что гадостей от лорда Джулиана ему ожидать не приходится.
Однако письмо Его светлости оставляло отчетливый привкус недоговоренности. Вероятно, ситуация на самом деле была много серьезнее, чем мог или хотел сказать лорд Джулиан. С другой стороны, ясно, что проигнорировать вызов было бы опасной ошибкой. Значит, остаётся только одно - подчиниться и поехать. Надо сегодня же приказать секретарю подготовить все финансовые документы. А самому действительно заняться подбором свидетелей.
Блад поморщился. Он давно уже не питал иллюзий по поводу лучших творений Господа Бога и хорошо представлял себе, во что выльется попытка оправдаться. Любому понятно, что интерес лордов вызван не столько его связями с беспокойным миром авантюристов, сколько слухами о том, что благодаря этим связям он сколотил неплохое состояние. Кроме того, Блад, со своим сомнительным прошлым, будучи к тому же ирландским католиком и человеком, почти лишённым прочных связей при дворе, может стать идеальной фигурой для показательного процесса. Фанатическая нетерпимость к протестантам, характерная для времени правления Якова, сменилась при королеве Анне не менее фанатической нелюбовью к католикам. Вполне закономерно, думал Блад. Но это сильно уменьшает шансы на лёгкое окончание дела. Так что, пожалуй, ему стоит взять с собой в Лондон Джереми Питта и ещё кое-кого из стариков. Не как свидетелей, о, нет. Более того, высокие члены комиссии не должны знать об их существовании. Старине Джерри он поручит особое дело. В конце концов, нужна же ему страховка.
Блад расправил поникший листик герани. Домашним он пока не говорил ничего. Впрочем, похоже, Арабелла чувствовала, что что-то неладно. Она всегда чувствовала. Но до отхода фрегата оставалось меньше недели, и молчать дольше было нельзя. Сегодня же он сообщит жене и дочери грустные новости.
Часть 1
Глава 1
Детство Бесс проходило в большом губернаторском доме на Ямайке. У неё были няня-негритянка, собственный пони и щенок. Ещё у неё был свой маленький садик, где росли дикие перцы с крупными сердцевидными листьями и муравьиное дерево [1]. Против муравьиного дерева мама почему-то возражала, и вскоре его вырубили.
Больше же всего Бесс нравилось слушать страшные и чудесные сказки дядюшки Нэда [2], который частенько навещал её отца. В этих сказках храбрые и сильные моряки плавали на далёкие острова, переправлялись через бурные реки в коробах, сделанных из лошадиных шкур, с одной-единственной пушкой разгоняли многотысячное вражеское войско. Должно быть, это была волшебная пушка, и она непременно должна была говорить со своим бравым канониром человечьим голосом. А как же, ведь понятно, что на самом деле так не бывает [3].
Когда Бесс стала немного старше, она узнала, что многое в этих сказках было правдой. Дядюшка Нэд приносил папе множество портовых новостей - всё, что можно услышать в кабачках, куда стекаются моряки со всего света. Дядюшка Нэд и сам был хозяином такого кабачка и знал все новости на свете.
- А потом, нагруженные золотом, они плыли к проливу Дрейка, и по дороге часть матросов спустила всё своё золото в кости своим товарищам. И вот - представляешь, Питер? - они стали требовать от капитана, чтобы он разворачивался и снова вёл их грабить Панаму. А те, кто выиграл, кричали, что они устали и хотят законно прокутить свои кровные денежки. И тут - ты ни за что не догадаешься! - они встречают другой корабль, находящийся в том же положении. И они меняются - все выигравшие переходят на один корабль, а все проигравшие... так сказать, овцы от козлищ... - Нэд закатился хохотом и оборвал рассказ [4].
- Да, в наше время это было бы невозможно, - сказал отец. - Помнишь - "Игра на деньги в кости и карты на борту во время похода карается..."
- А женщины! - воскликнул Нэд. Помнишь - "А ежели простой матрос или офицер проведёт на корабль переодетую женщину или мальчика, наказание ему определяется - смерть".
- Дисциплина была строже. Я помню, как сам приказал расстрелять двоих по жалобе, поступившей от населения [5], - отвечал отец. - И правильно, нечего не вовремя ронять имя флибустьера.
- Ну, ты-то сам никогда не был пай-мальчиком, - говорит Нэд, что-то припоминая.
- Положим, никто из нас не был пай-мальчиком, - говорит папа и почему-то оглядывается, - но - видишь ли, Нэд, мне никогда не поступало жалоб на меня, а это, согласись, меняет дело.
- Ну ещё бы, - говорит Нэд, и его единственный глаз округляется.
- Ты, кажется, смеёшься надо мной? - добродушно интересуется папа.
- Да ни в жисть! - клятвенно произносит Нэд. - Если кто над тобой когда и смеялся, так только твоя любимая госпожа Фортуна. Это не её, случайно, древние изображали с завязанными глазами, в одной руке - розги, в другой - топор?
Папины руки, набивающие трубку, замирают. Отсмеявшись, он говорит:
- Ну что ж, ты прав - в конечном итоге я получу от неё либо то, либо это. Но не сейчас ещё, я надеюсь. А сейчас, извини, у меня дела. Можешь взять Бесс и прогуляться в город - обратно я жду её к восьми склянкам.
- Папа, а что такое пай-мальчик? - спрашивает Бесс.
- Это такой мальчик, который пищит от любой царапины, как ты, - не задумываясь, отвечает папа.
Да, ясно, что папа не может быть пай-мальчиком. Бесс твёрдо решает, что и она никогда не будет пай-мальчиком.
Порт был наполнен запахами разогретого солнцем дерева, смолы, фруктов, перца и ванили, сухого табака, шкур, свежей, вяленой и подтухшей рыбы, водорослей и многого-многого другого. Крытые пальмовыми листьями склады никогда не пустовали. Оживлённая суета большого порта нравилась Бесс. Здесь грузились и разгружались разнообразные суда и судёнышки: барки, флейты, каракки, иногда даже огромные галеоны. И, конечно, почти всегда здесь находилось два-три военных фрегата. На одном из них иногда плавал отец, и тогда на нём поднимали его личный флаг. Нэд частенько водил сюда Бесс, ведь он здесь был почти свой. Здесь штурманом служил его старый приятель, Джереми Питт, а старшим канониром был второй его друг - тоже Нэд, Нэд Огл. Мама без страха отпускала Бесс с дядей Нэдом. "Я уверена, что с малышкой ничего не случится, когда она с вами", - говорила она. - "Будьте спокойны, мэм", - отвечал Нэд.
Конечно, мама не была бы столь спокойна, если бы видела свою дочурку. К десяти годам не осталось такого места на корабле, где бы Бесс не побывала. Даже папа иногда говорил дяде Нэду: "Ты знаешь, мне всегда казалось, что молодая леди должна получать какое-то другое воспитание". - "Да, но вот беда - ты не знаешь, какое," - отвечал тот. А уж звучные словечки морского лексикона были для Бесс совершенно естественны: "Кулеврина", "Пиллерс", "Шпигат".
- Вот посмотри, - говорил Нэд, - этот флейт построен в Голландии: видишь, какие короткие реи? Осадка у него небольшая, и это очень хорошо для голландских портов; но и у нас есть места, где только такой утёнок и проскочит.
Сам отец научил Бесс латыни, испанскому, французскому и основам хирургического искусства. "Вот уж точно не занятие для молодой леди", - замечал Нэд. Практиковалась Бесс, конечно, только на домашних животных, но уж зато ни один покусанный собачий бок и ни одна сломанная лапа не миновали её рук.
К десяти годам вся эта свобода кончилась - папа выписал из самой Англии настоящую гувернантку, которая знала, какое воспитание должна получать молодая леди. Теперь всё время Бесс оказалось заполнено по минутам. Оказывается, настоящей леди быть не менее трудно, чем портовым грузчиком или ловцом жемчуга. Впрочем, у Бесс никогда не было возможности провести качественное сравнение. О походах в порт пришлось забыть, так же как и о возне с лягушками, щенками и цыплятами. Правда, осталась верховая езда. Как-то вдруг она стала единственной областью, где гувернантка теряла свою власть. Кроме того, бывало забавно, обмахиваясь пропахшими лошадиным потом перчатками, ввалиться в пыльной амазонке в гостиную, где маменька как раз угощает супругу майора Мэллэрда кофе со сливками, где деликатно позвякивают чашечки драгоценного китайского фарфора и где идёт бесконечный и неспешный разговор о воспитании детей. "Боже, Бесс, скорей иди переоденься! - Извините её, дорогая, я же говорила вам, что..." - "Не стоит извиняться, дорогая, я так хорошо понимаю ваши трудности!.."
Конюшней заправлял отставной кавалерист и бывший пират Джон Рэй, знавший Блада ещё со времен рейда на Маракайбо. В дальнем конце длинного ряда денников размещались четыре громадных вороных жеребца - парадный выезд Его Превосходительства. В ближнем же от входа конце стояла караковая кобыла мамы и маленькая лошадка Бесс. С некоторых пор мама почти не выезжала верхом, предпочитая лёгкий экипаж, в который запрягали пару гнедых. На караковой же Джон каждое утро сопровождал Бесс на прогулке. Кроме того, не менее трёх раз в неделю он давал ей уроки на заднем дворике, устланном соломой.
Однажды папа вышел во дворик, где она уже больше пятнадцати минут раз за разом поворачивала по команде Джона, заставляя лошадку менять ногу.
- Мягче повод. Ниже руки. Энергичнее. Мягче. Мягче!!! Ещё раз. Плечи свободнее. Корпус назад. Мягче повод!!! Ещё раз. Ша-гом!
Распаренная Бесс пустила лошадь шагом, пытаясь восстановить дыхание. Папа повернулся к Джону.
- Девочка хочет всего лишь научиться ездить верхом, а ты муштруешь её, как драгуна.
- Вы сами приказали мне позаботиться о безопасности мисс, Ваше Превосходительство, - сказал Джон, дерзкой улыбкой уничтожая всю почтительность своего обращения. - А безопасность всадника - в его умении, умение же достигается только муштрой. Вам ли того не знать?
- Тебе виднее, но ведь она же ещё ребёнок!
- Сто-ой! Соберите лошадь, мисс. Галопом - марш!
Бесс прекрасно знала, что у неё не получится. Она подобрала поводья и тронула лошадь хлыстом - та пригнула голову и ударила задом. Лошадка была готова продолжать в том же духе, однако Джон ловко достал её длинным бичом. Кобыла, прижав уши, понеслась по кругу, а Бесс, откинувшись назад, изо всех сил повисла на поводе.
- Ваша дочь, сэр, достаточно энергична и тверда, чтобы справиться с лошадью, когда та сопротивляется, - пояснил старик как ни в чем не бывало, - но ведь главное в езде - умение не вызывать лошадь на сопротивление, когда в том нет нужды. Правильное сочетание побуждающих и сдерживающих мотивов, сэр! Если хотите, это даже не искусство, это - философия. Шаа-гом!
- Я запомню, - сказал отец.
- Вот, скажем, майор Мэллэрд...
- Позволь напомнить тебе, - холодно произнёс отец, - что майор - жеребчик не из твоей конюшни. С милейшим майором я как-нибудь разберусь сам, и, надеюсь, у меня хватит и энергии, и твёрдости.
- Ну-ну. Вы отчитали его - воля ваша, конечно - но...
- Интересно, почему весь дом в курсе этой истории?
- Скорее, весь город, сэр. Это всё потому, что в вашем кабинете большое французское окно, а у некоторых горничных длинные язычки и полно знакомых. С таким же успехом вы могли бы публично высечь майора на площади перед церковью. Теперь он клянётся, что никогда вам этого не забудет.
- Ну что он может сделать? - с досадой в голосе спросил отец.
- А вы уверены, что сами-то чисты перед законом?
- В конце-то концов, главное, чтобы в этом было уверено моё начальство, - с лёгким раздражением заметил отец.
- Вот в том-то всё и дело, - протянул Джон.
- Слушай, Джон, уж не поменяться ли нам местами? Я вижу, что ты лучше моего знаешь, как управлять этим островом.
- Это было бы ужасно, сэр... - с чувством произнёс Джон.
- Ну то-то!
- ...я про лошадей, сэр... Мисс, р-рысью! Короче повод...
Отец призвал чуму на голову Джона, однако Бесс не услышала в его голосе обычного воодушевления, и ушёл он с весьма задумчивым видом.
Потом Бесс часто вспоминала этот разговор. Когда ей было четырнадцать, папа внезапно уехал в Лондон. Делами теперь заправлял тот самый Мэллэрд, теперь уже полковник. Через год после этого у Бесс исчезла гувернантка, а ещё через полгода - и пони. Бесс с матерью по-прежнему жили в губернаторском доме, однако со временем пришлось рассчитать большую часть слуг, расстаться с китайским фарфором и столовым серебром. Конюшня стояла пустая. Барбадосские плантации давно - со времен смерти дедушки Вильяма - почти не приносили дохода, и денег на содержание дома постоянно не хватало. Бесс повзрослела. Больше всего ей хотелось вернуть отца - тогда бы все беды кончились. Однако папа прочно заштилел за океаном, и редкие письма лишь ненадолго рассеивали её тревогу.
Она частенько забегала проведать Волверстона - его кабачок "У одноглазого Нэда" был по-прежнему популярен в городе. Разумеется, она заходила не через общий зал, но и так эти визиты были, с точки зрения дам Порт-Ройяла, вопиющим нарушением приличий. Однако Нэд оставался её единственным другом. Сидя с ним в задней комнатке, куда едва доносился гомон общего зала, Бесс рассказывала старому пирату о своих проблемах или, гораздо чаще, расспрашивала об отце. Нэд понимал, в чем тут дело: девочка выросла, и ей не хватало уже детских воспоминаний. Ей хотелось знать что-то ещё, а что - она бы и сама не сказала. Ну и, конечно, она скучала по отцу и волновалась за него. Отсутствие писем пугало её всё больше. Нэд, как мог, успокаивал её, хотя и сам не очень-то верил своим утешениям.
- Не горюй, Бесс, - говорил он. - Твоего отца не так-то просто пустить ко дну. Лондон, конечно, место гнилое, да только даже плантации проклятого Бишопа - то есть, извини, твоего двоюродного дедушки - и те не свели его в могилу. Или тогда, в девяносто втором: все же его уже, считай, и похоронили, так ведь выбрался он, через две недели вышел и людей вывел. Ты-то, наверное, этого не помнишь, совсем малышкой была...
Бесс ненадолго успокаивалась, но через день-другой прибегала снова.
Арабелла старалась скрывать от дочери свою тревогу. Совершенно напрасно, - думала Бесс. Мама не хотела пугать дочь, - а ведь Бесс и сама прекрасно всё понимала. Насколько было бы легче, если бы можно было поговорить, тихонько поплакать вместе. Но Арабелла замкнулась, и говорить с ней об отце было невозможно.
Наконец настал день, когда денег не стало совсем, их едва хватало на существование. Оставшиеся слуги разбегались, и дикие перцы в саду больше никто не поливал. Мать заложила всё, что смогла. Дальше была нищета. И Бесс решилась.
Деньги на поездку ссудил тот же дядюшка Нэд: его кабачок, в отличие от барбадосских плантаций Арабеллы, процветал.
- Конечно, было бы проще сесть на какое-нибудь английское или голландское судно, - сказал Нэд. - Да только сезон кончается - все они уже на полпути домой. Есть, правда, выход: испанский флот, как всегда, запаздывает, можно перехватить какой-нибудь галеон в Картахене, или Порто-Белло, или Гаване. А на рейде как раз стоит посудина - под голландским, правда, флагом, а название-то свежезакрашенное. Команда, говорят, испанская, даром что её не отпускают на берег. Так-то. Комендант разрешил им заменить здесь треснувшую мачту. Надо думать, не задаром. Так вот, стало известно, что эта посудина везёт почту и груз в Порто-Белло, и испанский галеон будет её дожидаться. Оно и к лучшему: их караваны хорошо охраняются. Попробуй поговорить с капитаном.
Да, думала Бесс, направляясь к гавани. Если дядюшка Нэд чего не знает, значит, этого и на свете не существует. На его сведения всегда можно положиться. Подумать только - "испанец" гостит в Порт-Ройяле! Видно, коменданту всё сходит с рук. Что бы подумал папа!
О месте пассажира Бесс договорилась легко. Оставалась, однако, ещё одна проблема. Арабелла наотрез отказалась отпустить дочь без сопровождения. Сама она то и дело болела, и Бесс понимала, что дорога будет для неё слишком тяжела. Нужна была компаньонка, но просить у дяди Нэда денег ещё и на "дуэнью" она не хотела, да и не чувствовала себя нуждающейся в присмотре. Возвращаясь домой из порта, Бесс лихорадочно размышляла.
Размышления эти, однако, не помешали ей заметить в конце улицы знакомую фигуру. Бесс приветливо помахала рукой. Навстречу ей, держась в тени стен и тщательно прикрывая лицо от солнца белым ажурным зонтиком, семенила мадемуазель Дени, очередная гувернантка двух дочерей полковника Мэллэрда. Поприветствовав мадемуазель, Бесс поинтересовалась здоровьем милых деток.
- Я оставила это место, - объявила француженка, решительно взмахнув зонтиком и возвращая его в прежнюю позицию. - Нет, с детками я спг'авлялась, пускай они и не подаг'очек. Однако сам полковник...
- О! Неужели он был невежлив?!
- Пг'едставьте, милочка, этот нахал вообг'азил, что его внешность и положение делают его неотг'азимым - по кг'айней мег'е, для тех, чьи услуги он оплачивает. Пока это касалось кухонной пг'ислуги, я могла лишь возмущаться вульгаг'ными манег'ами этого солдафона. Но вчег'а он осмелился пег'енести своё внимание на меня. Mon Dieu! На меня! Пг'авнучку одного из сог'атников добг'ого ког'оля Анг'и!!! Дог'огая, я нанималась пг'исматг'ивать за его детьми, а не потакать гнусным пг'ихотям этой скотины! Я съездила ему по мог'де, забг'ала месячное жалование и ушла.
- И что же вы намерены делать? - заинтересованно спросила Бесс, увернувшись от очередного выпада зонтика.
- Попг'обую поискать что-нибудь ещё. К счастью, гувег'нантки нужны даже в этой ваг'ваг'ской части света. Моя сестг'а великолепно устг'оилась в Гаване, и даже пг'иглашала погостить.
- А вы не хотели бы уехать прямо завтра?
- Куда?!
- Ну, разумеется, в Гавану. Только с заходом в Порто-Белло. Вы когда-нибудь бывали в Порто-Белло во время золотой ярмарки? Говорят, это нечто неописуемое!
- Но, дог'огая, лишний кг'юк мне всё-таки не по каг'ману! К тому же я слышала, что в Пог'то-Белло свиг'епствует жёлтая лихог'адка... Конечно, чудеса Пог'то-Белло стоит посмотг'еть, но я лучше дождусь пг'ямого г'ейса.
- Но, дорогая мадемуазель, я хочу предложить вам оплатить вашу дорогу до Порто-Белло. Видите ли, у меня возникло небольшое затруднение...
Объяснение отняло считанные минуты. Мадемуазель Дени умела не только говорить, но и - когда это бывало нужно - внимательно слушать. Щепетильность мадемуазель была побеждена парой симпатичных серёжек, а также несколько авантюрным складом её собственного характера. Домой Бесс вернулась уже в сопровождении компаньонки. А о том, что компаньонка была нанята лишь на срок, достаточный для ухода "испанца" из Порт-Ройяла, они никому говорить не собирались.
- Я продам барбадосские плантации, и это позволит мне протянуть какое-то время, - говорила Арабелла Бесс тем же вечером. - Неизвестность - страшнее всего. Даже если случилось самое ужасное, ты, по крайней мере, будешь знать...
- Что за мысли, мама! Мы знаем, что он жив и пока ещё не смещён с должности - иначе королева назначила бы нового губернатора.
- Ты права... права. Я и сама всё время себе об этом напоминаю. Но всё же мне страшно...
- Послушай, мама, мне только сейчас пришло в голову: ведь если папа не смещён, должно быть его жалование...
- Да. Весь первый год полковник передавал мне деньги, причитающиеся Питеру. Потом он сказал, что деньги перестали поступать... У меня, правда, сложилось впечатление, что... что он просто... но у меня не было возможности проверить. Возможно, мне следовало просить...
- Ещё чего! Не вздумай унижаться! Ох, с каким удовольствием я посмотрю на физиономию полковника, когда папа вернётся!
- Поезжай, дорогая... Но, прошу тебя, будь благоразумна. Надеюсь, мадемуазель хорошо за тобой приглядит - всё-таки, у неё такой опыт. Но я всё равно не отпустила бы тебя, если бы не думала, что, быть может, я больше никогда...
- Глупости! - Бесс почувствовала лёгкую неловкость по поводу мадемуазель. - Лучше скажи: "Тр-ридцать тр-ри доххлых акулы!" Вот увидишь - сразу станет легче.
Арабелла слабо улыбнулась.
Так Бесс оказалась на борту испанского сторожевика, а затем заняла место на галеоне "Дон Хуан Австрийский". Всё её имущество составляли благословение матери, небольшой узелок с вещами и второй - с мемуарами отца. По слухам, мемуары были в большой моде в Европе, и Бесс рассчитывала в случае чего превратить рукопись в какие-нибудь деньги.
3 сентября 1707 года "Дон Хуан" покинул Порто-Белло.
Глава 2
Уходили с ночным отливом. Как это было заведено у испанцев, часть полагающихся по штату тяжёлых пушек осталась на берегу, и их вес возместили пассажиры с вещами, тюки с товарами, ящики. Пассажирам была выделена верхняя из орудийных палуб. Вообще-то галеон должен был перевозить только государственные грузы; ни частных товаров, ни пассажиров на нём официально не было. Порядка на золотом флоте не прибавилось даже после того, как пять лет назад англо-голландская эскадра подстерегла у берегов Испании очередной караван, и, хотя и не сумела его захватить, пустила ко дну семнадцать гружёных золотом галеонов. В колониях об этих событиях в бухте Виго говорили много, но невнятно - точно никто ничего не знал. Вернее, знали многие - но все почему-то по-разному.
"Будем надеяться, что нынешний караван обойдётся без подобных приключений" - подумала Бесс и тихонечко усмехнулась про себя: "Это ж надо! Желать удачи испанцам!" Пути Господни, воистину, были неисповедимы. Лёжа с открытыми глазами в чернильной темноте, Бесс прислушивалась к звукам. Вокруг дышали, храпели и бормотали люди, временами слышался топот крысиных лапок, писк и возня. Качка усиливалась и отчётливее слышался шорох волн. Дыханию людей вторил ритмичный и протяжный скрип переборок. Теперь Бесс понимала, почему моряки считают свой корабль живым существом. Старый галеон кряхтел, ворчал и жаловался на прожитые годы, трудную службу и заплаты в обшивке. Ему было тяжело.
В кормовой части, где размещались более состоятельные, чем Бесс, пассажиры, с помощью растянутой парусины были выделены крохотные каютки. Впрочем, и там, и здесь люди спали не раздеваясь, лишь распустив слегка шнуровки неудобных платьев или положив под голову мятый камзол. В эту первую ночь Бесс так и не смогла толком заснуть и, едва пришло долгожданное утро, поторопилась выйти на палубу.
Там, под свежим морским ветерком, её настроение быстро улучшилось. Глядя, как тяжко лавирует перегруженный корабль, Бесс живо представляла себе легендарный фрегат отца. Вот он, курсом фордевинд, вылетает из-за низкого зелёного мыса. Вот, приведя в смятение команду и пассажиров бортовым залпом... нет, достаточно предупредительного выстрела из носового орудия!.. идёт на сближение. Сверкают золочёные края открытых пушечных портов, сверкает золочёная носовая фигура. Летят крючья. Толпа полуголых пиратов наводняет палубу. Вот, пробираясь между пассажирами, дьявольски элегантный, с изящной тростью чёрного дерева, в чёрном с серебром костюме...
Должно быть, Бесс сильно задумалась. Внезапно, споткнувшись обо что-то, она потеряла равновесие и была подхвачена кем-то в чёрном с серебром костюме, с воротником и манжетами тонких брабантских кружев.
В первое мгновение сердце у неё подпрыгнуло. Но нет, никакого сходства, конечно, не было и в помине. Юнец был тощ, угловат и высок. У него были правильный нос с лёгкой горбинкой и твёрдо очерченные губы, но сочетание высокомерия и растерянности, написанных на этом лице, было столь нелепым, что Бесс чуть не расхохоталась. Перейдя к костюму, Бесс обнаружила, что он действительно имел когда-то серебряную вышивку и галуны, а манжеты рубашки и впрямь некогда были брабантскими. Впечатление несуразной худобы усиливалось широкими обшлагами камзола, который к тому же явно был пошит на мальчика пониже ростом. На боку юнца болталась длинная шпага с серебряной гардой.
- Позвольте представиться, сеньорита, - дон Диего де Сааведра из Картахены, к вашим услугам, - церемонно произнёс юнец. - Если вас интересует происхождение костюма, то могу сообщить, что шил его у лучшего портного Картахены, и, когда я покажу его в Европе, у мастера отбоя не будет от клиентов.
Бесс рассмеялась. Мальчишка по крайней мере не был начисто лишён чувства юмора, - а она и вправду разглядывала его слишком бесцеремонно.
- А я - Элизабет Блад, дочь губернатора Ямайки, - представилась она в свою очередь.
- Как?! Санта Мадонна! Раз... Все... Кр...
- Разрази вас гром. Все дьяволы преисподней. Кровь Христова, - вежливо подсказала Бесс, и, задумавшись на секунду, любезно добавила: - Вымбовку вам в глотку.
- Что? - Благодарю вас, сеньорита. Ценное дополнение к моему лексикону. Как вы сказали - ...
- Вымбовку. Это такая толстая деревянная штуковина для вращения шпиля.
- О! Вы, наверное, хорошо знаете море?
- По рассказам, в основном, но весьма подробно. Это было неизбежно. Вот, например, я как раз думала - наш галеон...
- И что же?
- Тихоходен. Перегружен. Плохо слушается руля. Чтобы взять его на абордаж, достаточно десятипушечного шлюпа и хорошей команды. Я бы даже порох не стала тратить, - важно добавила она.
- Это почему же?
- Ну! Очень массивные борта. Незачем и пытаться. А вот скорость и маневренность в этом деле - всё, - продолжала Бесс тоном знатока. - На заре флибустьерства такие вот сундуки часто становились жертвами маленьких судёнышек, так мне говорили. Вообще, у малых судов масса преимуществ, надо только иметь смелость ими воспользоваться.
- Вы бы смогли?
- Не знаю. Хотела бы попробовать. Ну - не смотрите на меня с таким ужасом. Просто из любопытства, не более.
- Хотел бы я знать, каким был... ваш отец.
- О! Лучший из отцов, разумеется. Но вас же, наверное, интересует другая сторона его жизни? Её я тоже знаю в основном по рассказам. Моё воспитание, знаете ли, было довольно односторонним.
- Ну, моё воспитание можно считать совсем скудным: я не только не ходил сам на абордаж, но даже не умею отличить шкив от шкота.
Бесс опять рассмеялась. Мальчишка был совсем не таким надутым, как большинство пассажиров галеона.
- Однако расскажите мне ещё, - продолжал тем временем юный кавалер. - Откуда вы так знаете испанский? Мой английский гораздо хуже.
- Меня научил отец. Он всегда повторял, что язык вероятного противника следует знать, - невинным тоном сообщила Бесс, хлопая глазками. Диего поперхнулся.
- Э-э-э... Кстати, о вашем отце. Кажется, несмотря на преимущества малых судов, столь вдохновенно воспетых вами, сам он плавал на огромном военном галеоне?
- Нет-нет, на фрегате, - большая разница. Кстати, он захватил его всего с двадцатью людьми. А прежде фрегат принадлежал дону Диего д'Эспиноса-и-Вальдес.
- Я слышал об этом, - произнёс Диего странным тоном. - Видите ли, моя матушка в молодости была помолвлена с доном Эстебаном, сыном дона Диего. Потом в результате некоторых... э... обстоятельств эта семья впала в немилость и помолвка расстроилась. Вы, случайно, не знаете дона Эстебана?
- Нет, откуда же? А почему вы спросили?
- Дело в том... Странная случайность: дон Эстебан - помощник капитана этого галеона. Он ведь вырос на корабле и, главное, хорошо знает наши воды. Далеко он не пошёл, но его ценят как хорошего навигатора.
- Действительно, странная случайность. А... Вы хорошо его знаете?
- Я знаю его по рассказам. Кстати, я догадываюсь, о чём вы подумали.
- Да?
- У помощника капитана должен быть список пассажиров.
* * *
Дон Эстебан д'Эспиноса-и-Вальдес аккуратно внёс в журнал координаты галеона и число пройденных миль и, вздохнув, приписал: "Сегодня капитан был пьян". Дон Эстебан знал, что, когда они выйдут за пределы Карибского моря и попадут в зону устойчивых ветров, плавание на какое-то время станет совсем монотонным и эта запись будет появляться в журнале всё чаще. Вздохнув ещё раз, дон Эстебан отложил перо. Для него это значило, что ему и второму помощнику придётся делить вахты капитана между собой и к собственным утомительным заботам добавится застарелое недосыпание, а к концу пути он окажется вымотан до предела. Однако жаловаться бесполезно: у капитана есть родственники в Торговой Палате в Севилье и на любые свинства там скорее всего закроют глаза. Сам же дон Эстебан, пожаловавшись, неминуемо привлечёт к себе недоброжелательное внимание и неизвестно ещё, чем это для него обернется. Ему тридцать пять, и он достиг потолка своей карьеры, а ведь он способен на большее, и, если бы судьба не была столь неблагосклонна к его семье, он мог бы... Дон Эстебан снова вздохнул. Труднее всего было запрещать себе бесплодные сожаления. В конце концов, его собственное положение, столь раздражавшее его, для многих других было недосягаемой мечтой. Да и, чёрт побери, какого дьявола ему ещё надо? Он любит море - пожалуй, он больше ничего не любит так сильно, - и он любит и умеет водить корабли; так моря здесь - хоть залейся, а он - правая рука Господа на этом галеоне, особенно когда капитана побеждает его обычный недуг, заставляющий его по нескольку дней не покидать своей каюты. Итак - он имеет всё, что хочет от жизни, а хотеть большего - значит, гневить Бога.
Однако дон Эстебан прекрасно знал, что лукавит. Несмотря на привычный самоконтроль, которым он так гордился, чувствовал он себя скверно. Тщательно поддерживаемое душевное равновесие готово было разлететься на куски. А всё дело было в двух фамилиях, которые он обнаружил в списке пассажиров.
Де Сааведра - фамилия обширная. Интересно, имеет ли отношение мальчишка к... Может быть, и нет. Хотя у неё были братья и он может быть её племянником. Теоретически он может даже быть её родным младшим братом, хотя... Вздор. Какое ему дело. Маленькая девочка с огромными чёрными глазами не стала его женой, и дон Эстебан запретил себе вспоминать о ней.
А вот другая фамилия... Никаких сомнений. Ещё пять лет назад он не удержался бы от мести. Мысль о том, что девчонке всего семнадцать и что она не имеет никакого отношения к событиям более чем двадцатилетней давности, не удержала бы его. В конце концов, разве сам он не был ещё младше, когда на его семью обрушилась череда ужасных несчастий? И разве девчонка не носит ненавистную фамилию? И разве не справедливо было бы отомстить тому, кто был виновником и причиной этих несчастий, даже если месть эта заденет его лишь косвенно? Да, именно так он и рассуждал бы ещё пять лет назад.
Однако за эти пять лет дон Эстебан перешагнул тридцатилетний рубеж. Если мужчине суждено поумнеть, к тридцати годам это, как правило, уже происходит. Дон Эстебан считал себя поумневшим, иными словами, он стал фаталистом. Судьба сводит людей и разводит, и спорить с ней - значит, накликать новые беды. Если судьбе угодно дразнить его - что ж, он будет терпелив. Если же судьбе будет угодно покарать этого нечестивца - она это сделает без его, дона Эстебана, участия. Ну... - дон Эстебан поколебался - в крайнем случае он немного её подтолкнёт.
* * *
Бесс не могла ничего знать о настроениях дона Эстебана, но это-то и выводило её из себя. Поглядывая на него время от времени, она ни разу не уловила ответного взгляда. Если он и знал о ней - он явно предпочитал о ней не думать. А, может, он ждёт удобного случая? Но - удобного для чего? С ума сойдёшь. Испанцы. Культивируют невозмутимые физиономии. Мы, англичане, более открытый народ. Известна же история про одного благородного дона, который отчитал за оторванную пуговицу своего дворецкого, ворвавшегося в спальню хозяина с воплем: "Сеньор, наводнение! Гвадалквивир вышел из берегов!" Об англичанах никогда не расскажут ничего подобного.
Красивое лицо. Вид уверенный и надменный, костюм безукоризненный. Может, ему и нет до неё никакого дела. А в самом деле, какое ему до неё дело? Когда погиб его отец, её ещё и в помине не было. Говорят, он смертельно ненавидел папу. Говорят даже, было за что. Но это было давно. Сохранил ли он эту ненависть, и если сохранил, то может ли и к ней питать недобрые чувства? Как знать. Ничего не поймёшь по этой растреклятой испанской роже.
Проклятый дон расхаживает по палубе, даёт указания рулевому, опять ходит. Смотрит в подзорную трубу. Господи, что он там может увидеть? Опять ходит. Проклятый дон.
Ну и ладно, я тоже так могу. Praemonitus praemunitus [6]. Вот так. Взад-вперёд. А смотреть на него нечего. Если ветер продержится, скоро будем в Гаване. Там таких пруд пруди.
Глава 3
Надлежит признать, что благородные доны не расхаживали по Гаване толпами. Во всяком случае, в портовой части города. Преобладали носильщики-мулаты, торговцы, оборванцы, негры, матросы вполне пиратского вида и ярко одетые женщины всех оттенков кожи. "Дон Хуан" должен был простоять здесь дней пять - или даже больше - в ожидании конвоя, и поэтому часть пассажиров сошла на берег и устроилась в гостинице.
Бесс сошла также. Пробираясь сквозь толпу, она заметила дона Эстебана, который беседовал с двумя весьма тёмного вида личностями. Поскольку Бесс твёрдо решила не смотреть на проклятого дона, она и не оглянулась, вот почему она не увидела, что проклятый дон не только смотрит ей вслед, но и показывает на неё своим собеседникам.
Что же касается молодого дона Диего, то у него было письмо к дядюшке - точнее, к дяде его матери, следовательно, двоюродному дедушке, дону Иларио де Сааведра, который некогда занимал важный пост на Эспаньоле, а теперь жил в загородном имении на Кубе. Городской дом у него тоже был, так что, как видите, это был весьма богатый родственник. Впрочем, у него, помимо внучатого племянника Диего, были родные племянники и племянницы, а также хорошенькая дочка.
Дон Диего плохо знал дядюшку Иларио. Дело в том, что сей достойный муж предпочитал обо всём иметь собственное мнение, и оно частенько не совпадало с таковым трёх его сестер, их мужей и прочих родственников, включая и младшего брата - дедушку Диего. Мнением же всех этих родственников дирижировала старшая из сестёр, двоюродная бабушка дона Диего, весьма разумная особа с твёрдыми принципами. Вот почему о доне Иларио, несмотря на занимаемый им некогда крупный пост, сложилось мнение, что он - человек хотя и небесталанный, однако чудаковатый и трудный в общении. Матушка дона Диего, тем не менее, всегда находила с дядей общий язык, хотя виделись они редко.
К счастью для молодого Диего, хозяин находился в своём городском доме, что избавило юношу от тяжёлого путешествия пешком по жаре. Привыкший к прохладному, или, ещё хуже, приторно-сочувственному отношению своих родственников, Диего был ошеломлён сердечностью дона Иларио.
Дон Иларио, ещё весьма крепкий и бодрый, был много старше матушки Диего. Лёгкая хромота не мешала ему двигаться быстро, и он порывисто обнял мальчика.
- Сын племянницы Марии! Подумать только! Последний раз я тебя видел, когда приезжал на свадьбу твоей двоюродной сестры - когда же это было? Кажется, не меньше семи лет назад. Благополучно ли здоровье твоей матушки?
- Благодарю вас, матушка здорова. У меня есть для вас письмо от неё.
Приведение себя в порядок, отдых, обед и пересказ основных новостей Картахены за последние два-три года заняли немало времени. Наконец разговор коснулся самого Диего.
- И зачем же, позволь спросить, ты едешь в Европу?
- Видите ли, сеньор... я хотел бы учиться... и... - неуверенно начал Диего и замолчал.
- Ну-ну! Похвально, и даже весьма! Вот только, племянник, хотя я и верю, что ты действительно хочешь учиться, мне показалось, что у тебя есть ещё кое-что на уме. Или нет?
К своему удивлению, Диего почувствовал потребность поговорить откровенно.
- Вы правы, сеньор, есть ещё что-то. Я никому не говорил об этом, даже матушке, но я чувствую, что вы могли бы дать мне добрый совет.
- Я слушаю тебя, племянник.
- Дело касается моего... моей матери. Я чувствую, что мой долг - долг сына - найти негодяя, сделавшего её несчастной. Я и так прождал слишком долго. У моей бедной матушки не было защитника, когда этот сукин сын, мой достопочтенный папенька...
- Что ж, - сказал дон Иларио серьёзно, - познакомиться с отцом - это неплохая идея. Я немного знал его, и мне кажется, что вы бы понравились друг другу.
Диего поперхнулся. Дон Иларио вежливо ждал, когда гость прокашляется.
- Я вижу, что тебе не приходило в голову, что может существовать множество версий одних и тех же событий, - сказал он наконец. - Люди видят вещи по-разному, и это приводит ко многим сложностям. Я думаю, то, что ты знаешь об отце, - это официальная версия. Твоя бабушка обожает создавать официальные версии. Самое забавное, что они гораздо основательнее, правдоподобнее и убедительнее, чем сама жизнь. Они как-то понятнее.
- Так вы хотите сказать, сеньор, что моя бабушка говорит неправду?!
- Ни в коем случае! - возмущённо произнес дон Иларио. - Моя сестра всегда говорит только правду. Но - заметь себе это, племянник, - она говорит не всю правду. Вся правда - явление очень запутанное и сложное. Всю правду трудно понять и ещё труднее объяснить другому. Вот - например - как ты объяснил бабушке свое желание поехать в Европу?
Дон Диего понял, почему дон Иларио не ладил с бабушкой и был в отличных отношениях с матерью.
- Ну разумеется, сеньор, ведь я и сейчас вам не всё рассказал. И - я даже не знаю, как это можно было бы объяснить...
Дон Иларио сочувственно покивал головой.
- Должно быть, тебе захотелось уехать куда-нибудь подальше - туда, где никто тебя не знает и не будет докучать непрошенным сочувствием или советами. А заодно - посмотреть большой мир, прекрасные города...
- Вот-вот. Вырваться, увидеть Мадрид, Севилью, Неаполь, Венецию, Рим... Ну - и это ещё не всё. Мне интересно, как в этих старых больших городах живут люди, какие там девушки...
- О! Достойная причина для поездки. А тебе не интересно, как выглядят девушки Китая, Индии, Африки?
- Ну нет, только не Африки, благодарю!
- Да, чего всегда не хватало в колониях, так это девушек. Как сейчас помню... - дядюшка улыбнулся. - И всё же, пока до Европы ещё далеко, неужели ты не пытался начать изучать девушек уже здесь?
- О! Конечно! - сказал Диего, и вдруг стал серьёзен. - Должен сказать, сеньор, я попал... м-м... в не до конца ясную для меня ситуацию. Есть одно обстоятельство, даже два. Представьте, сеньор, со мной на "Доне Хуане" плывёт в Европу пассажирка - дочь губернатора Ямайки, Питера Блада.
Повисло молчание.
Наконец дон Иларио медленно произнёс:
- Действительно, ситуация. Но ты сказал - "два". Что ещё ты имел в виду?
- Я думаю, вам известно - первый помощник "Дона Хуана"...
- Да! Действительно. Пожалуй, что бы там ни было, ты всё-таки обязан за ней приглядеть. Но, однако, - налей себе ещё вина, племянник - в жизни странные ситуации иногда разрешаются самым прозаическим образом. Не помню, говорил ли я тебе, что был знаком с капитаном Бладом? Вот я и думаю - прилично ли будет такой старой развалине, как я, пригласить в свой дом юную особу, отца которой я когда-то знавал? Кстати, когда он стал губернатором, мы возобновили это знакомство - насколько позволяла политическая обстановка.
- Если мне будет позволено высказать своё мнение, сеньор, репутация молодой особы ни в коем случае не может пострадать от пребывания в вашем доме!
- Ты меня оскорбляешь, щенок. Ладно, посиди здесь - я напишу ей. А ты отнесёшь приглашение. Она, конечно, путешествует с прислугой?
- Она путешествует с двумя узелками. Эти англичанки очень самостоятельны.
- Понимаю. В молодости я тоже был... самостоятелен. Да и у тебя, как я заметил, самостоятельности хватает. Постарайся, однако, вернуться до темноты - иначе я буду волноваться.
* * *
Диего было о чём подумать, когда он шел в нижнюю, портовую, часть города. Хотя дон Иларио фактически не сказал Диего ничего, что противоречило бы привычным представлениям, он был озадачен новой для него мыслью, что всем известная печальная история его рождения - не более чем устраивающая семью официальная версия. Он был рождён через девять месяцев после того, как Картахена была захвачена и разграблена нечестивыми французскими и английскими пиратами, ведомыми проклятым Богом бароном де Риваролем, и его матушка сполна заплатила цену за возможность спасти священные церковные реликвии. Разумеется, вслух все восхищались самопожертвованием благочестивой доньи Марии. Разумеется также, что матушка так и не вышла замуж и жила на средства, из жалости выделяемые семьёй. Диего же, будучи незаконным сыном безродного авантюриста, упрямо считал себя настоящим идальго - и в кровь дрался с каждым мальчишкой, позволившим себе в этом усомниться.
Сама же донья Мария каждое воскресенье, надев своё лучшее платье, отправлялась в церковь - "чтобы вознести хвалу Господу, Который, в Своём могуществе, ниспослал ей все эти испытания", как она говорила. Одним из этих испытаний был, видимо, сам Диего. Мальчику впервые пришло в голову, что брак матушки с доном Эстебаном - расстроившийся, кстати, не только по причине несчастий, постигших семью д'Эспиноса, но и по причине несчастий, постигших его матушку - мог быть и не столь уж желанен для неё, особенно учитывая то обстоятельство, что помолвлены они были, когда ей исполнилось всего четыре года.
Между тем Бесс в гостинице не оказалось. "Молодая сеньорита вышла погулять". Диего, подождав немного, начал волноваться. Прогулки по вечернему порту в его представлении мало подходили для молодых девушек. Прокляв в душе самостоятельность англичанок, он отправился осмотреть окрестности. Легче было найти иголку в стоге сена. Когда через час, в быстро сгущавшихся сумерках, Диего вновь заглянул в гостиницу, Бесс там ещё не было. Выскочив на улицу, он вновь помчался на поиски.
Вечерние улицы были отнюдь не пустынны. То и дело встречались - поодиночке и группами - подгулявшие матросы, их голоса в наступивших сумерках казались особенно громкими. Из раскрытых дверей слышались пение, брань, хохот. Внезапно Диего уловил какое-то движение в боковом переулке, на счастье, освещённом яркой луной. Двое здоровенных мордоворотов пытались схватить Бесс! Вот один из них протянул руку... Диего с воплем, на ходу пытаясь высвободить шпагу, бросился вперед. Бесс, вместо того, чтобы отшатнуться от громилы, увернувшись, бросилась тому навстречу. Громила заорал, прижимая ладони к оцарапанному лицу - в руке Бесс сверкнуло узенькое лезвие. Второй попытался отпрыгнуть так, чтобы видеть одновременно и Бесс, и несущегося с воплем Диего. Тот наконец смог достать шпагу, но не остановился вовремя, налетел на громилу, и оба покатились в пыль. Шпага отлетела в тень и застряла в камнях, тоненько звеня. Бесс, глядевшая только на дерущихся, с хрустом наступила на неё каблучком. Звякнувшие обломки ненадолго отвлекли её внимание. Когда она вновь повернулась к Диего, то обнаружила, что громила успел прижать его к земле. Бесс решительно подобрала увесистый камень и с силой ударила по голове - она надеялась, что того, кого надо. Громила осел. Второй, оценив ситуацию, бросился удирать.
Поднявшийся на ноги Диего был в ярости.
- Идиотка! Дура набитая! Кой чёрт понёс тебя шляться по ночному порту!
- Кретин! Кто тебя просит лезть не в своё дело! Разве не ясно - я бы и сама справилась!
- Ты сломала мою шпагу!
- За каким чёртом ты за мной ходишь!
- Девчонка!
- Болван!
- Сеньорита, я вынужден с прискорбием отметить, что ваш отец, будучи человеком сомнительной профессии, привил вам дурные манеры!
- С каких это пор управление островами от имени Её Величества стало сомнительной профессией? Со своей стороны, сеньор, вынуждена конс-та-тировать, что ваш батюшка не только не привил вам хороших манер, но даже не научил держать в руках шпагу!
Ничего более ужасного Диего не слышал за всю свою жизнь. А тут ещё шпага! Он обречённо поднял обломки тяжёлого шестигранного клинка и провел пальцами по гравировке - "I Toled fesit". В темноте гравировки не было видно, но Диего знал, что буква "s" на клейме слегка перекошена. Раньше это его огорчало. Девчонкам не понять. Первое в его жизни настоящее боевое оружие. Драгоценный толедский клинок. Стало так тоскливо, что не хотелось даже ругаться.
Наконец он счёл, что ему удалось взять себя в руки.
- Сеньорита, я никогда не осмелился бы нарушить ваше уединение, если бы не это письмо, которое мне было поручено вам передать. Теперь, поскольку поручение выполнено, я испрашиваю вашего разрешения удалиться! - и он чопорно поклонился.
Напрасно надеялся.
- Неужели, сеньор, ваше благородство позволит вам бросить беззащитную девушку одну в ночном городе? - с не менее чопорным реверансом отвечала Бесс.
Диего со свистом втянул в себя воздух сквозь зубы, но промолчал. Отряхнув, как мог, шляпу и камзол, он всё так же молча, хотя и по всем правилам этикета, предложил Бесс руку и повёл её к выходу из переулка.
Некоторое время они продолжали молчать. Наконец Бесс, как бы оправдываясь, произнесла:
- Дядюшка Нэд - это бывший лейтенант моего отца - всегда говорил мне, что девушку никто не обидит, если она сама этого не хочет.
- Так значит, именно сегодня сеньорите хотелось чего-нибудь необычного.
- Но раньше никто не пытался меня обижать!
- Ну ещё бы! Только не стоит забывать, сеньорита, что здесь вы уже не дочь всемогущего губернатора. Не будет ли дерзостью с моей стороны - просить разрешения в следующий раз сопровождать вас? Я просто о-бо-жаю приключения подобного рода. А вот и дом моего дядюшки. Ну и влетит же мне сейчас!
Дон Иларио нервно расхаживал по веранде.
- Неужели три часа тебе понадобилось, племянник, чтобы дойти до порта и обратно! - напустился он на Диего. - Что вы там, в Картахене, ходить разучились? И в каком ты виде! И... - не соблаговолишь ли ты представить меня сеньорите?
* * *
Позже они разговаривали на открытой веранде, наслаждаясь теплым ночным воздухом.
- А потом, после того, как мой отец ремонтировал свой корабль в Пасти дракона, вы встречались с ним? - с любопытством спросила Бесс.
- Разумеется, и неоднократно. Несколько месяцев спустя я встретился с ним недалеко от Эспаньолы. Наши маневры отняли несколько часов. В конце концов Блад сбил фок-мачту моего галеона, и я приказал спустить флаг.
- Вы сдались?! - с негодованием воскликнул Диего.
- Обстоятельствам, мой мальчик. А ты хотел бы, чтобы я дожидался абордажа с сомнительным исходом? После этого мы пообедали.
- Что?!!
- Уверяю вас, дети, многочасовые маневры разжигают зверский аппетит. Да и потом - Блад, конечно, снял с моего корабля все ценности, но меня по старому знакомству отпустил без выкупа. Он сказал, что удовольствие пообедать со мной - уже достаточная плата за мою свободу. Ну а я сказал ему, что удовольствие отобедать с ним я ценю ещё выше, раз уж заплатил за него и кораблем, и свободой.
- Господи! Я никогда бы не подумал, что...
- Смелей, племянник! Что два таких идиота могут оказаться в море одновременно? Я бы и сам не поверил.
Дон Иларио покосился на громко фыркнувшую Бесс. Девушку нисколько не задел нелестный эпитет, относящийся, как-никак, и к её уважаемому батюшке.
- Вы напрасно приписываете мне столь неуважительные выражения. Я изумлён - вы всё делаете наоборот, а получается, как надо.
- Не всегда и не со всеми. Но - позволь поинтересоваться, как - надо?
- А потом? - пришла Бесс на выручку смешавшемуся Диего. - Вы встречались с папой ещё?
- О! Один из его бывших капитанов, некто Ибервиль, француз, оказался захвачен в плен. Блад написал мне, что, будучи губернатором английской колонии, он, разумеется, не может интересоваться судьбой какого-то французского пирата, но предлагает солидный выкуп - как частное лицо. Он сам привёз этот выкуп.
- И вы пообедали, - улыбнулась Бесс.
- Разумеется. Я вообще стараюсь это делать каждый день. А, кстати об обедах, известна ли вам история о том, как капитан ван дер Киндерен брал "Арабеллу" на абордаж?
- Я никогда не слышала, чтобы "Арабелла" была взята кем-то на абордаж, - твёрдо заявила Бесс.