MOM 3KCnEAMUMM

IloBecmb, paccKa3bl , cmuxu

Iforp03aBo,n;cK VERSO 2011

УДК 821.161.1

ББК 84(2Рос=Рус)6 М 80

М 80

Морозов, Виталий.

Мои экспедиции : повесть, рассказы, стихи / Виталий Морозов. - Петрозаводск : VERSO, 2011. - 319 с.

ISBN 978-5-91997-040-8

ББК 84(2Рос=Рус)6

ISBN 978-5-91997-040-8 љ В. Морозов, текст, 2011.

БиогРафичесКая спРаВКа

Морозов Виталий Васильевич родился 6 января 1932 года на хуторе Алешня в Торо- пецком районе Тверской области.

После окончания Плоскошской средней школы с 1951 по 1956 год учился в Каре- ло-Финском государственном университете на геологоразведочном факультете.

Получив профессию инженера-геолога- разведчика, более 45 лет проработал в геоло- гических экспедициях на территории Мурман- ской, Архангельской, Ленинградской областей и Республики Карелия в качестве геолога, ве-

дущего геолога и начальника полевых геологических партий. За заслу- ги в области поисков и разведки месторождений полезных ископаемых награждён знаком "Отличник разведки недр", ему присвоено почётное звание "Заслуженный геолог Республики Карелия" и присуждена Госу- дарственная премия СССР в области науки и техники.

Литературное творчество было постоянным занятием В. В. Морозова. Однако публиковать свои произведения он смог лишь после смены вла- сти в стране. На страницах журнала "Север" печатались рассказы "По- хоронка", "Просмотрено военной цензурой" (1995), очерк "Заонежье: путь к возрождению" (2000), рассказ "Мама" (2005). В еженедельни- ке "Авангард" был напечатан рассказ "Наши ласточки" (2006). Стихи публиковались в коллективных сборниках: "В обнимку с ветром и до- ждём" (Санкт-Петербург, 1999), "Всё начинается с рассвета" (Петроза- водск, 2005) и в еженедельнике "Авангард" (2006).

Был участником международного литературного конкурса "Вечная память", посвящённого 60-летию Великой Победы. За цикл рассказов

"Моя война" удостоен диплома 1 степени.

В 2006 году издательством "Карелия" выпущен роман-хроника "Так и было", за который автору присуждён специальный диплом "Книга года Республики Карелия - 2006". Затем вышел сборник под названием

"Мой университет", включающий повести, рассказы, стихи (издатель- ство "Карелия", 2008).

Член Союза российских писателей (2008).

"Держись, геолог, крепись, геолог..."

от аВтоРа

Предлагаемый читателю сборник, куда вошли по- весть, рассказы и стихи, рассказывает об увлекательной и многотрудной жизни геологов - людей особой про- фессии. Жизни, которая неведома не только молодёжи, но и людям старшего поколения. А познать это неведо- мое, погрузиться в среду исследователей земных недр, - занятие интересное. Хочется верить, что современные школьники, студенты, молодые люди многих других

"сословий" заразятся романтикой странствий, а профес- сия геолога-работяги опять станет такой же престижной и привлекательной, как в былые времена.

Надеюсь, что несмотря на некоторую "специфич- ность" содержания, книга вызовет интерес, будет понят- на и, как минимум, любопытна для широкого круга чита- телей.

Благодарю редактора Элину Георгиевну Растатурину и директора издательства "Версо" Ирину Алексеевну Ладвинскую за активное содействие в подготовке к изда- нию и публикации этой книги, а также своего сына Вла- димира Морозова - за помощь в освоении компьютер- ной техники.

Ilo"ecm& o zeww2ax-pa6omR20x

ВВедение

Экспедиция... Большинство людей понимают под этим словом пу- тешествие учёных-исследователей чуть ли не на край света.

Но у этого слова есть другое толкование: экспедиция как струк- турное подразделение "среднего звена" в длинной и сложной иерар- хической цепочке организаций, начиная от полевой геологической партии либо даже отряда и кончая министерством.

В данном случае имеется в виду второй вариант толкования. Экс- педиции: Мончегорская, Архангельская, Карельская... Это организа- ции, в которых проработано почти полвека.

Однако речь пойдёт и о путешествиях в глухих, почти безлюдных местах; о сложной, подчас непредсказуемой работе геологов-поис- ковиков и разведчиков земных недр. Главными объектами повество- вания, как и в предыдущих моих книгах, останутся люди с их драма- тическими, порой трагическими судьбами.

Повесть "Мои экспедиции" - о людях, с которыми свела геологи- ческая стезя, о бывших товарищах по работе. Написана она от перво- го лица, где "Я" - не только автор, но и персонаж книги, прототип одного из её героев.

Всё, о чем пойдёт речь, имеет реальную жизненную основу. Но герои книги, даже несущие подлинные имена и фамилии, не обя- зательно соответствуют прототипам - известным людям. Они в значительной степени являются плодом творческого воображения автора - авторским продуктом.

То же касается событий. Тут не только зарисовки с натуры, но и ав- торские оценки, авторские суждения о корнях, о подоплёке той или иной жизненной истории. Может быть, субъективный, но выражен взгляд автора на товарищей, с которыми свела судьба, на прожитое время, на коллег-геологов.

Значительное место в книге уделено быту этих "таёжных людей", самой атмосфере их существования в непростых полевых услови- ях: с одной стороны вроде бы на необъятных просторах, а с другой, как оказывается, в замкнутом пространстве. Тут речь идёт не о задор- ных "девчонках из геологоразведки...", а о конкретных людях, отдав- ших лучшие годы своей жизни некогда очень престижной профессии. О людях, часто попадающих в незнакомую, чужую и даже чуждую среду. В одной из популярных "геологических" песен есть очень вер- ная, пронзительная до боли в сердце строчка: "снова мы оторваны от дома". Не просто так добровольно ушли странствовать по тундре и тайге, а именно оторваны. Оторваны "по живому". Потому-то мно- гие геологи отрыв от дома всегда воспринимали как одну из главных тягот полевой жизни.

В этом смысле затерянную где-нибудь на севере небольшую груп- пу геологов можно сравнить с моряками среди бескрайнего океа- на. Здесь очень важна роль начальника, старшего по должности и, как правило, по возрасту. Он не только руководитель работ, высокий профессионал в своём деле. Он же и снабженец, и бухгалтер, и ле- карь, а если понадобится, то и судья, способный даже в самой слож- ной обстановке быстро отличить правого от виноватого и вынести такой вердикт, которому бы подчинилось большинство. Это получа- лось далеко не у всех, особенно молодых, начальников. Потому что в принципе, чисто психологически, трудно совместить в одной лич- ности суровую твёрдость характера с необходимой в таких условиях человечностью, добротой, милосердием.

Повесть состоит из трёх частей, соответствующих трём экспеди- циям, где довелось трудиться автору. Они так и называются: "Мон- чегорская экспедиция", "Архангельская экспедиция", "Карельская экспедиция". Это не значит, что здесь даётся история перечисленных организаций, перечень достижений и открытий каждой. Нет. В книге читатель найдёт описание только тех событий, участником которых был сам автор либо другие люди, достойные доверия.

При этом надо иметь в виду, что в первых двух частях описаны времена почти полувековой давности; действия - за сравнительно короткий срок. В третьей же части, посвящённой Карельской экс- педиции, интервал времени охватывает многие десятилетия. И чем

ближе отрывки описываемого времени к нашим дням в двадцать пер- вом веке, тем труднее было их наполнять живыми картинами, худо- жественной вязью творческого воображения. Видно, не зря заметил один известный писатель: если есть живые свидетели того, о чём со- бираешься рассказать, лучше не пиши; всегда найдутся люди, кото- рые станут утверждать, что всё было не так.

Я всё-таки рискнул. Написал. По праву художника, не копирую- щего действительность, но отображающего её с учётом моего опыта, знаний, вкусов и пристрастий. По праву человека, понимающего раз- ницу между художественной правдой и правдой жизни.

А судить о написанном будет, конечно же, его величество - Читатель.

МончегоРсКая эКспедиция

Повесть "Мой университет", изданная в 2009 г., заканчивается словами: "В Мончегорске меня ждала работа".

Итак, Мончегорск... Я приехал туда к точно указанному в направ- лении сроку - 1 августа 1956 года. Перед этим прочитал большую статью об этом городе в журнале "Огонёк". Хорошо запомнил, что главную улицу Мончегорска - проспект Жданова - сравнивали с Невским проспектом в Ленинграде.

Мончегорск встретил меня тёплой солнечной погодой. Даже не верилось, что так тепло может быть в Заполярье.

Проспект Жданова мне показался шире Невского, к тому же с односторонним движением транспорта. Широкая осевая часть проспекта, полыхающая от цветущих тюльпанов, походила на ог- ненную реку. Как будто расплавленная лава вулкана ровным пото- ком вылилась тут, озарив дома по обе стороны улицы своим ярким сиянием.

Сразу заметил, что равнинная часть здесь занята городом, а по- одаль с одной стороны цепочка гор, заросших чуть ли не до верши- ны соснами, с другой - ряд дымящихся труб металлургического комбината, создающих неповторимый индустриальный пейзаж. Тог- да такой пейзаж показался мне привлекательным - он смотрелся как символ гармонии природы с плодами трудов человека.

Потом я узнал названия гор: Монча, Ниттис, Кумужья, Травяная, Сопча, Нюд. А скоро пришлось узнать, что не так уж безобидны эти дымящиеся трубы. У подножия горы Нюд стоял сизый туман, кото- рый не давал дышать. Мне объяснили, что это сернистый газ, губи- тельно влияющий на всё живое.

Невдалеке от города, в посёлке Сопча, я нашёл низенькое, барач- ного вида здание с вывеской "Мончегорская ГРП".

С дозволения немолодой, как мне показалось, секретарши вошёл в кабинет начальника. Он сидел за большим письменным столом и с моим появлением поднялся навстречу. Познакомились. Началь- ника звали Рудштейн Сергей Михайлович. На самом деле он, будучи евреем по национальности, имел другое имя, а отчество, точно пом- ню, у него было Мойшевич. Но все обращались к нему по-русски, называя Сергеем Михайловичем.

Он попросил показать диплом, что я и сделал, вынув вкладыш с оценками. Вынул только для того, чтобы избежать вопроса: "Поче- му не красный?". Но начальник полюбопытствовал и насчёт оценок. А когда увидел их, задал тот самый вопрос. Пришлось объяснять, что у меня совпали по времени защита диплома и женитьба. То и другое на "отлично" не вышло.

Почему-то долго изучал Рудштейн моё направление. Потом он вынул из ящика письменного стола логарифмическую линейку, умножил оклад 830 рублей, указанный в направлении, на широтный коэффициент 1,6 и написал по диагонали резолюцию: "В приказ. На- значить на должность младшего геолога с окладом 1300 руб.".

Дальше был у нас уже деловой разговор. Он вызвал старшего группы подсчёта запасов Цыбульчика и сообщил ему:

Вот, Михаил Антонович, вам пополнение. Молодой человек, можно сказать, отличник. Чего не знает - научите в процессе рабо- ты. Первым делом познакомьте его с геологией района и месторож- дения. Остальное - дело техники.

Я уже собрался уходить, и он с некоторой подковыркой спросил:

Что же вы даже не полюбопытствовали насчёт жилья? С этим плохо. Даже очень плохо. Сейчас вообще ничего нет. На первые дни я вам могу только предложить вот этот диван, - и он показал в угол своего кабинета. Потом, оглядев меня с головы до ног и обнаружив, что я в лёгком костюме и полуботинках, спросил: - Это вся ваша экипировка?

Вся, - ответил я.

А у нас погода переменчива. Сегодня тепло, завтра может вы- пасть снег или заморозит, - предупредил начальник.

Получу подъёмные, что-нибудь куплю, - без особого опти- мизма в голосе заявил я.

Это ещё когда будет. А сейчас идите к завхозу. Скажете, что я велел вам выписать всю положенную спецодежду, включая полу- шубок. И не забудьте взять спальный мешок с вкладышем. Иначе спать придётся на голом диване.

Спасибо, - только и сказал я, думая, что разговор закончен.

Сам-то холостой или женатый? - переходя на "ты", спросил Сергей Михайлович.

Женатый. Жена обещала приехать через месяц. А потом мы ждём пополнение, - расхрабрившись, сообщил я.

Да, парень. С твоим жильём будет у меня хлопот. Боюсь, что и тебе придётся на первых порах несладко. Но ты молодой, выдю- жишь. А сейчас действуй, обустраивайся, как сумеешь.

В тот же день я получил обмундирование: "геологический" хлоп- чатобумажный костюм, кирзовые сапоги, брезентовый плащ, чёрный дублёный полушубок и ватный спальный мешок с двумя вкладыша- ми. Всё новенькое.

Хорошо, что не замешкался, внял совету и предупреждению на- чальника. Потому что его слова про переменчивость погоды оказа- лись воистину пророческими.

Проснувшись назавтра в кабинете начальника, всё прибрав и умывшись, я поспешил в столовую, чтобы, позавтракав, к девяти утра быть на рабочем месте. Выскочил в своём лёгком костюмчике и оторопел. От вчерашнего тепла и солнца не осталось и следа. Кру- гом "...всё бело, грязи нет...". За ночь выпало снега по самую щико- лотку. Из межгорной прогалины дул холодный северный ветер.

Пришлось облачаться во всё казённое. Я надел костюм со мно- жеством карманов, сапоги, заправив в голенища широкие штанины, и плащ. Вместо шапки напялил башлык, который тут называли ка- пюшоном.

В таком наряде я появился на работе, чем несколько удивил своих старших коллег. Потом, узнав кое-что про меня и мою предыдущую жизнь, они перестали удивляться.

Михаил Антонович Цыбульчик, о котором речь впереди, встре- тил меня приветливо. Он помог организовать рабочее место, снабдил фондовой литературой и письменными принадлежностями. Как и велел начальник партии, первое время я должен был ознакомиться

с геологической обстановкой, чтобы потом заняться основной рабо- той, как говорят, с открытыми глазами.

И я прилежно взялся за дело.

"Перелопачивая" фондовые материалы - геологические отчёты разных лет, - многое узнал о Мончегорском месторождении медно- никелевых руд.

Искали тут руду на большой площади, а "объект для разведки" с промышленно значимыми запасами выявлен только в пределах горы Ниттис. Там разведаны 52 рудные жилы. Жилы тонкие. Или, как говорят геологи, маломощные. Но богатые. Руда в некоторых из них содержала до 10-15 процентов никеля. Да ещё с примесями золота и платины. Поэтому разрабатывались жилы даже мощностью (толщиной) в 10-15 сантиметров.

Был самый разгар "холодной войны". Страна начала перевоору- жаться. Стране требовался никель. Много никеля. Поэтому Монче- горское месторождение активно разрабатывалось. У подножия горы Ниттис высились копры четырёх действующих шахт.

По просьбе моего непосредственного руководителя - Михаила Антоновича Цыбульчика - нам, молодым специалистам, была орга- низована экскурсия на "глубокие горизонты" одной из шахт.

Должны же ребята почувствовать живую руду, - втолковывал Цыбульчик начальнику шахты, который не хотел нас пускать в лаби- ринты своего подземелья. Потом смилостивился.

Нам выдали комбинезоны, каски с фонарями на лбу и резиновые сапоги.

В клети - спускоподъемном механизме шахты - я почувство- вал, что мы падаем куда-то в чёрную бездну. Так велика с непривыч- ки оказалась скорость спуска. А я представлял, что будет как в лифте, на котором недавно и всего-то один раз прокатился в Ленинграде.

На шахте не семь этажей, а сотни метров. Тут, если добираться со скоростью лифта, полсмены уйдёт на спуск, столько же на подъём. Работать будет некогда, - пояснил мне Цыбульчик, который наравне с начальником шахты взял на себя роль экскурсовода.

Когда спустились на самое "дно", стало легче.

Потом долго шли широкой горизонтальной выработкой с высо- ким сводчатым потолком, по которому местами сочилась влага.

В забое, где взорванную "горную массу" грузили на вагонетки, мы остановились.

Первое, что меня удивило, - берут всё подряд: и "чистую" с зо- лотым блеском руду, и куски чёрной "пустой" породы.

Начальник шахты пояснил:

Когда всё это поднимут "на гор?", там разные по размеру куски поступят на длинную ленту транспортёра. Вдоль этой ленты стоят работницы-женщины, занятые ручной рудоразборкой. Они отбирают куски, где блеснёт хоть один кристаллик никельсодержащих минера- лов, а основная масса пустой породы пойдёт в отвал.

Разве нельзя придумать какое-то механическое приспособле- ние для разборки руды? - спросил я.

Пока не придумали, - ответил начальник шахты. - Ни у нас, ни, судя по всему, за рубежом. Лучше опытных в этом деле женщин никто с разборкой не справляется. Только женщины, посменно стоя- щие с обеих сторон движущейся ленты. Именно женщины. Они вни- мательнее и аккуратнее мужчин. Это проверено на практике.

Небольшой группой мы стояли в "живом" забое и, вытаращив глаза, любовались на золотой блеск руды. В свете почти десятка фо- нарей она чётко выделялась на фоне чёрной безрудной породы.

В это время Михаил Антонович Цыбульчик с несвойственной его возрасту и тучной фигуре проворностью ринулся чуть ли не под по- грузчик и выхватил оттуда кусок чего-то, видимо, очень уж ценного и интересного.

Михаил Антоныч! Ну как вы можете!? Словно малое дитя лезе- те, куда не следует. Я ведь отвечаю за безопасность каждого из вас и, по крайней мере, до сих пор надеялся на благоразумие. А вы в одно мгновение нарушили сразу все мыслимые правила техники безопас- ности. Нехорошо... И несолидно... - так, по возможности деликатно, отчитывал нашего руководителя начальник шахты.

Иван Петрович! Я, конечно, виноват. Но разве можно было упустить этот единственный случай. Ведь у меня в руках образец, - показывает всем, - какого нет ни в одном геологическом музее мира. Это же чистый пентландит. В нём около 60 процентов метал- лического никеля. Посветите сюда хорошенько, а вы, ребята (обра- щается к нам, новичкам), внимательно смотрите. Видите характер-

ную для этого минерала ступенчатую спайность? Обычно её можно наблюдать только под микроскопом. А тут - гигантский кристалл. Всё видно и "невооружённым" глазом. Прямо-таки готовое учебное пособие. Только вряд ли где студенты-геологи имеют возможность такое видеть. Ведь я вырвал из-под погрузочной машины воистину уникальный образец. Другого такого нет и не будет. Поэтому я заслу- живаю прощения, - говорил с едва заметной улыбкой Цыбульчик, обращаясь к начальнику шахты.

На первый раз прощаю. Но чтобы больше этого мальчишества в шахте я не видел. Вы подаёте плохой пример молодёжи, - серьёз- но ответил начальник.

Потом мы осматривали "критический горизонт", вскрытый тут же недалеко в пределах "шахтного поля". Там тоже было на что по- смотреть. Михаил Антонович обратил наше внимание на породу под названием габбропегматит. Эта порода не содержала рудных мине- ралов. Она поразила меня тем, что почти наполовину состояла из ги- гантских призматических кристаллов тёмно-зелёной роговой обман- ки, кристаллов размером с крупную настольную вазу для цветов. Мы и тут набрали образцов. Каждый из них тоже хоть в музей отдавай.

Уже на поверхности начальник шахты спросил:

Приходилось ли кому видеть яркие всполохи со стороны ком- бината?

Все видели, а что это такое, пока не знаем, - ответил я.

Это сливают расплавленные шлаки: то, что остаётся от руды после того, как извлекут металлы. Зрелище, скажу вам, заворажи- вающее. Вблизи кажется, что видишь извержение вулкана: такая же расплавленная лава прямо-таки течёт огненной рекой.

С тех пор прошли годы, даже десятилетия. Давно уже вырабо- тано Мончегорское месторождение. Ликвидированы все шахты. А комбинат работает. Как и прежде, полярная ночь нет-нет да и ос- вещается яркими всполохами сливаемых расплавленных шлаков. Мончегорский медно-никелевый комбинат теперь снабжается ру- дой из Норильска. Её каждую навигацию возят "обратным рейсом" на судах, которые идут в Норильск с грузами, необходимыми этому городу.

Руда Норильска отличается высоким содержанием серы. Даже бы- вали случаи её самовозгорания во время транспортировки. Но ещё больших бед наделала норильская руда в Мончегорске и его окрест- ностях. Тут всё живое начисто выжжено сернистым газом. Голыми стоят окружающие Мончегорск горы, некогда почти сплошь заросшие соснами. Голая вся Монче-тундра вокруг. Остались только чахлые бе- рёзки да кусты можжевельника. Учёными-экологами установлено, что содержание вредных примесей в воздухе, почве и воде озера Монча превышает предельно допустимые нормы в сотни, а то и в тысячи раз. Мне как-то раз пришлось быть в Мончегорске летом вместе с Вла- димиром Ильичом Кочневым-Первуховым - научным сотрудником одного из московских институтов. Шли из столовой в гостиницу. Ве- тер дул со стороны комбината. Было очень трудно дышать. Першило в горле. Приходилось закрывать рот носовыми платками. Потом ве- тер усилился. Небо покрылось серыми тучами. Пошёл мелкий до-

ждик.

Мой спутник в новеньком кремовом плаще довольно улыбался, делая вид, что его дождём не проймёшь.

Когда встретились назавтра в обеденном зале ресторана, Влади- мир Ильич выглядел хмуро. А потом пожаловался:

Ты знаешь, плащ-то мой приказал долго жить.

Что случилось? - спросил я.

Плакали мои денежки (а денежки тогда, в девяностые годы, считали сотнями тысяч, если не миллионами). После вчерашней про- гулки под дождём плащ превратился в решето. Как будто по нему много раз стреляли мелкой дробью. И как я сразу не сообразил, что шли мы под дождём из серной кислоты. Вот она и разъела ткань.

Не только ткань разъела. Мы ведь последние дни тут дышим воздухом, переполненным сернистым газом. Может, и лёгкие теперь у нас все в дырках? - мрачно изрёк я.

Мы-то завтра уедем. А как тут люди живут?

Как-то живут люди. Живёт город моей молодости Мончегорск.

Живёт комбинат, продолжая своё "чёрное дело".

А тогда, в далёком пятьдесят шестом году, я, позабыв обо всех житейских невзгодах, был целиком поглощён новой интересной ра- ботой.

Но проблема жилья осталась. Скоро я понял, что своими ночле- гами в кабинете начальника доставляю ему множество неудобств. Когда один раз он пришёл на работу раньше обычного и застал меня в спальном мешке, пришлось просить о более надёжном и удобном жилище.

К концу дня он вручил мне записку к коменданту общежития ком- бината "Североникель" с просьбой временно определить на ночлег. И меня определили. В бараке. У самой двери бесконечно длинного коридора.

На улице ещё прибавилось снега, ночами стало хорошо подмора- живать, а я под тонким байковым одеялом, рядом с постоянно хлопа- ющей дверью, из-за которой несло лютым холодом.

После двух суток коридорной жизни, успев простудиться, я взмо- лился о какой-нибудь другой крыше над головой, понимая, что хуже не будет.

Пришлось ещё несколько раз ночевать в кабинете начальника.

В это время с большим опозданием появился мой однокурсник Володя Ланёв, которому тоже требовалось жильё.

К концу того рабочего дня в нашу камеральную комнату, проявив невиданную прыть, ворвался Рудштейн. Ворвался с таким видом, как будто он схватил звезду с неба или только что сделал крупное открытие.

Нашёл! - радостно закричал он. - Всё, ребята! Есть жи- льё! Поезжайте сейчас в гостиницу для ИТР комбината. Она рядом с Дворцом культуры. Там для вас подготовлена только что освобо- дившаяся комната на двоих.

Спасибо! - почти хором ответили мы и стали спешно соби- раться.

Только поселившись в номер, мы оценили сюрприз, который пре- поднёс начальник. Гораздо позже стало ясно, что сюрприз двойной. А первое время мы не могли прийти в себя от роскошных условий, в которых неожиданно оказались. Особенно сильно это почувствовал я. Потому что переселился в гостиничный номер, пройдя через каби- нет начальника и холодный барачный коридор.

В нашем номере стояли две широкие кровати с прикроватными тумбочками, стол, платяной шкаф. Но самое главное: душ и туалет.

Особенно непривычной первое время казалась нам горячая вода, ко- торая тогда и для Петрозаводска считалась большой редкостью.

Когда ко мне приехала жена, Володя переселился в другой номер, а мы зажили по-царски.

У нас каждый день делали уборку, еженедельно меняли постель- ное бельё.

Тося, моя жена, скоро познакомилась с горничными. Познакоми- лась настолько, что узнала про их сочувственные вздохи и судачение:

"Такая молоденькая, а муж пожилой". Они и потом не поверили, что этому "пожилому" тогда было 24 года. А за пожилого приняли меня потому, что ходил в полушубке, мохнатой овчинной шапке, валенках и брился всего один раз в неделю, хотя борода каждый раз отрастала уже на второй день.

Но это всё мы воспринимали с юмором. На полном серьёзе пона- добилось действовать, когда пришёл первый счёт за гостиницу, ко- торый, как выразился Володя Ланёв, "тянул почти на ползарплаты". Начальник партии Рудштейн, когда я попросил его оплатить счёт,

ответил, что у него нет такой статьи расходов.

"Не зря его рабочие за глаза зовут Рубьштейн", - подумал я, впервые услышав переиначенную фамилию начальника.

Пришлось обращаться с жалобой к Министру цветной металлур- гии - Ломако, в ведении которого находилась Мончегорская ГРП. Тот скоро ответил, что в партии есть деньги на строительство жилья и что семье молодого специалиста должны дать комнату либо квар- тиру с оплатой по государственным расценкам.

И нам дали комнату в общежитии инженерно-технических работ- ников комбината. Это совсем рядом с гостиницей, но всего за сто руб- лей в месяц.

Тося устроилась на работу в библиотеку посёлка Монча, и жить нам стало немного легче.

* * *

В Мончегорской геологоразведочной партии тогда работала в основном молодёжь.

Главный геолог Карпов Рем Васильевич - высокий, стройный, красивый, очень интеллигентный человек, всем свои обликом напо-

минающий учёного. В дальнейшем он защитил кандидатскую дис- сертацию, работал экспертом по минеральным ресурсам при ООН, заслуженно имел репутацию специалиста высочайшего класса.

Виктор Васильевич Шолохнев занимал должность начальника геологического отдела. Я помню его доброе, сердечное отношение ко мне и благодарен за его участие в моей судьбе.

Геофизик Федя Свияженинов - увалень и остряк, любитель ро- зыгрышей и шуток. Это он язвил по поводу наших с Линёвым окла- дов: мол, какой университет, такое и жалованье; уборщицы в конто- ре имели тогда по 1600 рублей в месяц, а мы по 1300 рублей. Федя, правда, недоговаривал, что уборщицы получали сто процентов по- лярных надбавок, а мы стали получать десять процентов только пол- года спустя.

Скоро Федя Свияженинов сам стал жертвой остроумного розы- грыша.

Увидев мой тёплый уютный полушубок, он сказал, что пойдёт и получит такой же. И тогда Володя Ланёв устроил ему злую шутку.

Тебе, Федя, такой полушубок не годится. Чёрные, они шьются для черни. В таких полушубках рабочие на буровой, да вот мы, вы- ходцы из Петрозаводска. Ты - выпускник Ленинградского универ- ситета, белая кость. Тебе и полушубок надо брать белый, - очень серьёзно советовал Володя.

Какая разница, - прогнусавил простуженный Федя и ушёл. Через день мы увидели его в белоснежном приталенном полушуб-

ке: такие в кинофильмах надевали разведчики, уходя за "языком".

Федя в разведку не собирался, но щеголял в белом полушубке почти неделю. До того дня, пока не поехал на буровую делать каро- таж. Опуская каротажный снаряд в скважину, он, как ни остерегал- ся, но "ерзанул" мазутным тросом по животу. К концу рабочего дня на белом полушубке остались чёткие отпечатки чёрных полос - сле- ды от прикосновения троса. Не прошло и недели, как тучный Федя в своём полосатом полушубке стал похож на беременную зебру.

Потом злословья и даже издёвок по этому поводу хватило не на один день. Были случаи, когда Федю доводили чуть ли не до бешенства. По- няв, что тут может кончиться смертоубийством, постепенно от него отстали. Да и белый его полушубок к тому времени почернел.

Рядом со мной, за соседним столом, трудились супруги Кононо- вы - Володя и Татьяна, техники-геологи, специалисты по горным ра- ботам. Эти работы проводились с применением взрывчатых веществ. Во время одного из взрывов ей куском породы почти целиком снесло коленную чашечку. Этот несчастный случай, "связанный с производ- ством", потом долго склоняли на всех инстанциях в поисках винова- тых. Ещё дольше лечила ногу Татьяна. Да так совсем и не вылечила. Нога сохранилась, но в колене перестала сгибаться.

В один из вечеров Кононов пригласил меня к себе на шашлык. В его квартире собрался "мальчишник": почти все наши сотрудники. Я пришёл, не подозревая ни о каком подвохе. До того случая мне не только не приходилось есть шашлыки, но как их готовят, я не знал. На кухне увидел настоящую жаровню-мангал, множество стальных штырей, которые называются шампурами, тазик с разделанным на кусочки и замаринованным барашком.

Жаровня пылала огнём, а над ней, на шампурах, кусочки барани- ны вперемежку с половинками некрупных луковиц. В мангале горе- ли неведомо откуда взятые древесные угли. Они создавали умерен- ный жар, в горячих воздушных струях которого испекалось сочное ароматное мясо. За этим следил сам Володя - главный тут кухарь- шашлычник. Он походил на дьявола из преисподней, который мог зажарить не только шашлык, но и любого из грешников.

Скоро по всей квартире разошёлся острый шашлычный дух, воз- буждающий аппетит.

Вынув из пространства между рамами "Столичную" в бутылках, покрытых испариной, Володя разлил её по хрустальным стопкам и предложил выпить за знакомство. Тосту этому я сразу не придал значения. Хотя он показался странным. Вроде всё давно познакоми- лись, а тут, судя по тосту, получается, что не очень.

Только потом стала понятна суть теперешнего знакомства. Все в компании, кроме меня и Ланёва, считавшиеся старожилами Мон- чегорска, решили проверить, "сколько несёт" каждый из нас, но- вичков.

Я насторожился в тот момент, когда после первой, почти не за- кусив, предложили выпить по второй. Именно в тот момент мне при-

шлось мысленно держаться правила, которое я назвал "режимом одного глотка" и который потом соблюдал на всех больших праздне- ствах. Сколько бы дальше ни наливал хлебосольный хозяин, я боль- ше чем один глоток из стопки не отпивал. А вот понравившиеся сочные шашлыки уплетал один за другим. И только благодаря этому благополучно ушёл на своих ногах. На следующий день я узнал, что таким способом заполярные, особой закалки, геологи решили ис- пытать нас, "южан". Как выяснилось, испытание выдержали. Если не силой, то хитростью.

В углу нашей большой рабочей комнаты располагался стол техника-геолога Жени Тарновского. Высокий, крупный парень с тол- стыми очками в чёрной роговой оправе, он жил где-то недалеко от на- шего общежития. Каждое утро мы с ним садились в автобус на одной и той же остановке у Дворца культуры. Только Тарновский уезжал с первым же автобусом, а я после него на пятом-десятом. Хорошо, что автобусы шли через каждую минуту, а то и через тридцать се- кунд. Но я всё равно в некоторые дни хоть на пять минут, да опазды- вал. Конечно, это не нравилось начальству. Один раз мне было ска- зано, что вот на комбинат из города вовремя успевает каждая смена из почти десяти тысяч человек, а вас всего десять и то опаздываете.

После этого подошёл ко мне Женя Тарновский и заявил:

Завтра утром смотри, как сажусь я, делай так же и всегда по- падёшь на работу точно к девяти.

Мне ничего не оставалось, как идти на выучку к Тарновскому. В то утро, пока мы шли до автобусной остановки, он посвятил меня в теорию.

Ты всегда в толпе стоишь. А там - дело случая. Если дверь откроется под самым носом - уедешь. Если хоть на метр в любую сторону - останешься. А я встречаю автобус за три-пять метров до остановки, когда он начинает тормозить. Разбегаюсь, хватаюсь за любую дверь, засуну руку в щель и так бегу до момента, когда он останавливается, а затем с ходу проскакиваю вовнутрь, - втолковы- вал мне Женька Тарновский.

Поначалу у меня ничего не выходило. Ошибка была в том, что я не делал разбега. А хватаясь за дверь с места, один раз упал, чуть не уго-

див под колесо. Потом всё-таки я усвоил Женькин урок и на работу стал всегда приезжать в числе первых.

Но за зиму были два случая, когда пурга занесла дорогу так, что первые автобусы пошли только после полудня. Тут виновата стихия. С ней ничего не поделаешь.

Про буйство заполярной стихии потом рассказала мне чертёжни- ца Вера Александровна. До войны она жила в Кировске. Там зимой 1939 года с Хибинских гор сошла крупная снежная лавина.

- Две улицы с несколькими десятками двухэтажных жилых до- мов как корова языком слизнула. Произошло это глубокой ночью, когда все спали. Потом находили тела задушенных лавиной обго- ревших от раскалённых кирпичей людей. Вечером все жарко топили печки. На похоронах в Доме культуры стояли десятки гробов, обитых красной материей. Стон и вой от плача тех, кто выжил, были слышны за квартал вокруг, - вспоминала Вера Александровна.

Чертёжницей она работала всю жизнь. Меня особенно поражали сделанные ею надписи на геологических картах. Никогда не подума- ешь, что такое возможно человеческими руками. Мне казалось, будто сами карты и особенно надписи на них - отпечатаны в типографии. Перебирая по служебной надобности "дела" с документацией скважин - ветхие папки довоенных времён - я нашёл одну занят- ную "геологическую колонку". Вскрытые буровой скважиной вблизи поверхности рыхлые песчаные отложения на "миллиметровке" изо- бражены точечками. Но не как обычно - в хаотическом беспоряд- ке, - а очень аккуратно вырисованы все точечки по центру каждого миллиметрового квадратика. Точечки идеально кругленькие и такие одинаковые, как будто их просеяли через частое сито. Мне тогда по- думалось: уж не Вера ли Александровна так упражнялась в юности. Тогда же я сделал совсем уж анекдотическую находку. В одном из та- ких "дел" обнаружил высохший блин явно довоенной выпечки, похо- жий на современный "хрустящий хлебец". И как его мыши не съели?..

"Ископаемому" блину к той поре, наверное, минуло порядка десяти лет.

За чередой таких забавных событий незаметно подкралась поляр- ная ночь. Уже в октябре по утрам да вечерам жили при электриче- ском свете. Ближе к ноябрю даже на обед стали ходить в сумерках.

Перед ноябрьскими праздниками начальник издал приказ о пере- воде меня с первого ноября на должность инженера-геолога с повы- шением оклада до 1600 рублей.

А наш профсоюз и комсомольская организация затеяли тогда чи- тательскую конференцию по недавно вышедшему роману Владими- ра Дудинцева "Не хлебом единым". Многие из нас восприняли эту книгу как откровение. Я выступил и сказал: "После прочтения рома- на Дудинцева создалось такое впечатление, что меня до сих пор всю жизнь обманывали и только сейчас наконец-то я узнал слова правды". И услышал резкую отповедь парторга Риммы Владимировны, ко- торая говорила о поспешности и "политической незрелости" сужде-

ний; об опасности таких мыслей, особенно высказанных вслух.

С тех пор, как тогда говорили, меня "взяли на заметку", а потом прилепили клеймо "диссидент" и объявили хулителем "советской действительности". Так и числился в хулителях до тех пор, пока сама эта действительность не сгинула вместе с советской властью.

Ждать пришлось десятилетия.

А 7 ноября 1956 года советская действительность "отрыгнулась" в самой уродливой форме. В посёлке Алакуртти, на базе соседней геологосъёмочной партии, произошла трагедия, ужаснувшая многих и ставшая предметом расследования во всех инстанциях.

Очередную годовщину Октябрьской революции руководители геологосъёмочной партии собирались отпраздновать как обычно.

Начальник партии Каряпин распорядился в канун этой даты вы- дать всем работникам и взрослым членам их семей по бутылке водки. Так делал он каждый год, потому что водкой нигде на полсотни вёрст вокруг не торговали, а какой же праздник на Руси без водки?

Не торговали водкой в посёлке Алакуртти по двум причинам. Во- первых, погранзона, а во-вторых, геологоразведка, где большинство рабочих - любители выпить, и если торговать алкоголем, то никакой работы не будет.

Трудящиеся тяжело переживали сухой закон и уж коли получили водку в виде пайка, то не стали ждать праздника, а многие выпили сразу, накануне.

Инженерно-техническим работникам - геологам, геофизикам, топографам и другим - водку не выдавали. Для них, как всегда,

предполагалось устроить праздничный обед в конторе. Обед с вы- пивкой. Потом бухгалтера подсчитывают стоимость выпитого да съе- денного и по ведомости удерживают с каждого его долю.

Обед начальник назначил на час дня, когда ещё светло и можно пройти по улице без риска застрять в сугробах.

А на улице, как назло, началась метель. Уже с утра снегу навали- ло по колено. Замело все дороги и тропинки. Даже в светлое время

"итээровцы" шли до конторы, черпая снег голенищами валенок и ун- тов. Несмотря на осеннее время по календарю, погода установилась по-настоящему зимняя. Дул холодный ветер, валил снег. И подморо- зило так, что без полушубка на улицу не выйдешь.

В просторном кабинете начальника поставили столы, собрав со всей конторы, в виде буквы П. Вместо скатерти не пожалели де- фицитную "кальку". Этой бумагой застелили столы, которые затем уставили разными яствами и множеством бутылок с водкой.

В назначенный час председательское место во главе застолья за- нял начальник партии Каряпин - крупный мужчина, как говорят, во цвете лет. Одет он был в галифе из тонкого сукна защитного цвета и такой же френч, опоясанный широким кожаным ремнём. На пра- вом боку ремень привычно тянула вниз кобура с тяжёлым "пара- беллумом". В партии работал разудалый народ из бывших "зеков", поэтому начальник никогда не расставался со служебным оружием.

Женская часть гостей немного опаздывала, и Каряпин в ожидании обошёл столы, оглядев их по-хозяйски, открыл несколько бутылок с водкой и как-то неспокойно стал прогуливаться по комнате, мягко ступая в своих рыжих собачьих унтах, как будто измеряя шагами рас- стояние от стенки до стенки.

Когда все собрались, начальник произнёс короткий тост-доклад и предложил выпить за тридцать девятую годовщину Октябрьской революции.

Дальше тосты следовали один за другим и все за успехи "вверен- ного дела".

В самый разгар пиршества, когда всё уже были навеселе, а на сто- ле по-прежнему стоял ряд непочатых бутылок, запертая наружная дверь содрогнулась от нетерпеливого стука. Куривший в коридоре один из геологов спросил настороженно:

Кто там? Что надо?

Мне начальника надо. Рабочий я. Важное дело к начальнику.

Открой на минуту.

На пороге кабинета начальника, где шумело застолье, появился коренастый мужик в полушубке и валенках, по виду - трезвый.

С праздником всех и доброго здоровья! - поприветствовал во- шедший.

Что вы хотите? - по-интеллигентски, но несколько резковато спросил привставший начальник.

Пару бутылочек бы нам, - очень вежливо, тоном робкого про- сителя, промолвил вошедший.

Вам же вчера выдали по бутылке каждому.

Поиздержались вчера. А сегодня праздник. Грех не выпить за революцию - да нечего. Одолжите, сделайте милость.

Нет! Вас тут полсотни человек. Дай одному, потом табуном пойдут. Уходи, не мешай нам отмечать праздник! - строго, переходя на "ты", ответил Каряпин.

После этих слов все за столом притихли. У входа стоял в немом оцепенении проситель. За столами сидела, не шелохнувшись, недав- но шумевшая хмельная компания.

Тягостное молчание длилось несколько минут.

Уходи! - повторил Каряпин грозным голосом.

Ты ещё пожалеешь, начальник! - громко сказал вошедший.

Он ещё угрожать мне вздумал! - почти прокричал Каряпин, хватаясь правой рукой за кобуру.

Ох, как пожалеешь! - уже спокойно заявил рабочий и ушёл, хлопнув дверью.

А дальше случился настоящий ад.

Тот проситель с приятелем, вооружённые карабинами, верну- лись к конторе и с двух сторон дома, через широкие окна, рас- стреляли застолье. Первые же пули наповал уложили Каряпина. Началось столпотворение. Они стреляли по орущей беснующейся толпе, не разбирая, не целясь. Стреляли до тех пор, пока не кон- чились патроны. Невредимыми остались только те люди, которые после первых выстрелов сразу распластались на полу, спрятались под столом.

Несколько дней спустя хоронили семерых убитых. Да ещё около десятка раненых развезли по больницам. В семье топографов одна пуля наповал убила мужа, а вторая прошла вскользь по надбровным дугам жены, оставив её на всю жизнь слепой.

Страшное горе постигло почти каждую семью. Сколько осироте- лых детей осталось после этого побоища.

Не больше минуты продолжалась пальба, а жертв, как на войне.

Потом Толя Вушанов, геолог из Мончегорска, рассказал мне, что с одним из этих "стрелков" несколько лет назад работал на съёмке. Целый сезон они бок о бок ходили в маршруты, спали в одной палат- ке, ели из одного котелка. У Толи в войну осколком снаряда "отбило" пятку левой ноги. Он плохо ходил после давнего ранения. А маршру- ты случались дальние, многодневные. Иной раз к концу дня валился с ног. Даже до привала либо ночлега с трудом добирался. И не смог бы Толя тогда закончить трудный маршрут, если бы не тот самый ра- бочий. Он местами на своих плечах тащил геолога Вушанова. На лю- бом привале первым делом готовил подстилку из хвойных лап, сажал туда Толю и уже потом собирал сухой валежник для костра, добывал воду, кипятил чай и разогревал консервы на обед.

Как с малым дитятей нянчился он со мной. Да ещё таскал тя- жёлый рюкзак с образцами, орудовал лопатой, расчищая обнажения скальных пород, рыл закопушки, пробы отбирал. Был гораздо моло- же меня, а заботился, опекал, как отец сына. И всё повторял, что лю- дям, пролившим кровь на войне, государство должно дать хорошую пенсию, на которую можно безбедно жить, не уродуясь в маршрутах на одной ноге. Помощник верный, ничего не скажешь, - вспоминал Толя Вушанов.

А чего же он так озверел в одночасье? - спросил я.

Начальник виноват. Знал он про крутой норов этих ребят. Знал, что у них есть оружие. Нельзя было обижать мужиков отказом.

Откуда у них карабины?

Да тут же фронт проходил. И сейчас попадётся в лесу оружие, а патроны ящиками находили. То лося завалят, то убьют оленя. Мясо задарма отдавали на общий котёл. Всю партию скоромным снабжали. Каряпину прежде чем так грубо отказывать, надо было хорошо баш- кой своей покумекать, всё в толк взять.

И ты считаешь, что умный начальник мог бы обойти беду сто- роной?

Конечно. Дал бы со стола две бутылки - и дело с концом. А у него гонор взыграл. За кобуру схватился. Вот где причина всех бед. Ведь можно и отказать, не обижая людей. А он сразу за пистолет... Та- кого эти мужики пережить и простить не могли, пошли вразнос.

Им бы тоже соображать надо. У них жёны, дети.

Всё так. Я думаю, по первому разу они стреляли в начальни- ка осознанно, поддавшись неодолимой злобе. Затем, осатанев, стали крушить всё и всех без разбора. Тут уж не ведали, что творят, и не думали, что будет потом.

Было страшно. Всем страшно, кто остался жив. Почти неделю ни- кто из жителей посёлка не выходил на улицу. Никто не работал. Дети не учились в школе.

По боевой тревоге "в ружьё" подняли все местные погранотряды и милицию. Из Москвы, куда сразу сообщили о трагедии, пришёл приказ: "Закрыть границу!"

И, как назло, уже какой день подряд бушевала метель. Следы за- метало в один миг.

Пограничники знали точно только то, что преступники стали на лыжи у своих домов и ушли в лес. Собаки сначала взяли след, а потом, сделав петлю вокруг посёлка, потеряли его. Опытные таёж- ники знали, как обмануть собак.

Милиция сутки, без перерывов, допрашивала жён, но ничего от них не узнала.

- Ушли с ружьями. Сказали: на охоту, - вот и всё, что сообщили женщины.

Поисковые группы пограничников, невзирая на погоду, обшарили лес вдоль границы на десятки километров. Искали каждый день от рассвета до полной темноты. Но дня почти не стало. Надвигалась по- лярная ночь. Беглецы знали округу, как свой посёлок. В лесу за ночь могли пройти десятки километров, не рискуя заблудиться. А погра- ничники впотьмах только сидели в засаде, подкарауливали, понимая, что без еды они долго не продержатся, когда-нибудь выйдут к жилью. На исходе недели глубокой ночью эти двое появились дома. Ни один

"секрет" их не укараулил. Почему вернулись домой, никто так и не уз-

нал. Но вряд ли голод привёл их к жилью. С карабинами и большим запасом патронов они могли бы прожить в тайге долго. Скорее всего, возвратились, поняв безысходность своего положения. Потом погра- ничники найдут их следы у самой колючей проволоки, отделяющей нашу страну от соседней Норвегии. Видно, поняли толковые мужики, что не перейти на ту сторону, когда все пограничные войска приведены в полную боевую готовность. Поняв такое, они незаметно, только им известными путями, возвратились домой. Скорее всего, тогда же они почуяли свой близкий конец. Поэтому особенно хорониться не стали.

У каждого из них была жена и по двое малых детей. Все собрались в одном доме. Там и заметил ночью свет один из стариков, вышедших на улицу по малой нужде. Об этом он сразу дал знать пограничникам, квартировавшим в соседнем доме.

С этого момента началась долгая изнурительная осада.

На рассвете к дому, где находились несчастные семьи, подошла громкоговорящая установка, из мощных динамиков которой стали раз за разом передавать приказ - немедленно сдаться.

Ответа не последовало. На все попытки пограничников прибли- зиться к дому, оттуда, с чердачного окна, отвечали выстрелами, уже наделавшими новых бед.

Тогда стали передавать другой приказ: покинуть дом женщинам и детям.

Опять никакого ответа.

После небольшого перерыва из динамиков посыпались угрозы из- решетить дом пулемётными очередями либо сжечь огнемётами.

На раздумья осаждённым дали полчаса.

Уже через двадцать минут по узкой тропинке в глубоком снегу вышли две молодые женщины в полушубках, а за ними, гуськом, чет- веро детей мал мала меньше.

Все, кто видел эту картину, потом признавались, что не могли сдержать слёз.

Когда ушли женщины и дети, снова заработали громкоговорите- ли, призывая узников сдаться.

В ответ молчание...Тогда по окну на чердаке застрочил длинными очередями ручной пулемёт. Оттуда снова раздались выстрелы, и од- ним из них ранило пулемётчика.

Дом вокруг, словно волчье логово, был обложен затаившимися по- граничниками. Полуденные сумерки стали быстро сменяться насту- пающей темнотой. Командование погранотряда решило, что хитрых, умных и осторожных преступников оставлять на ночь живыми нель- зя. В любую щель просочатся и уйдут незамеченные.

Скоро к дому подошла, скрежеща гусеницами, бронированная огнемётная установка, снабжённая громкоговорителем. С неё был передан ультиматум: либо выходят и сдаются, бросив оружие, либо будут сожжены вместе с домом.

После этого вспыхнули несколько прожекторов, осветив дом со всех сторон.

Ждать пришлось недолго. На чердаке раздались один за другим два выстрела, и всё стихло.

Несколько автоматных очередей, выпущенных в ту сторону, оста- лись без ответа. Стало ясно, что преступники покончили с собой. Потом уточнили: один застрелил другого, а затем застрелился сам. Иного выхода у них не оставалось.

* * *

В Мончегорске из этой трагической истории сделали один вывод: запретили в служебных помещениях любые празднества с выпивкой. Моим непосредственным руководителем являлся, как я уже гово- рил, Цыбульчик Михаил Антонович: высокий, полноватый, совер- шенно седой и, как мне тогда казалось, весьма пожилой человек. Моё настоящее знакомство с ним началось необычно. Вместо разговора о геологии он горячо делился впечатлениями от только что прочитан- ной книги "Не хлебом единым". Владимира Дудинцева, автора ро- мана, он знал лично, рассказывал о нем, а потом принёс почитать эту книгу. Позже, когда мы стали достаточно близко знакомы, Михаил Антонович сообщил, что прототипом главного героя романа - Ло- патина - послужил он сам. Меня это потрясло. Цыбульчик Михаил Антонович с тех пор стал для меня героем в жизни, которая, как по-

том я узнал, у него сложилась так, что стала походить на легенду.

В самый разгар войны, когда на Урале тоже "ковали победу", нача- лось массовое производство танков Т-34. Стране нужна была танко- вая броня, много брони. Для её получения требовался никель. Тогда

не было ни Норильского, ни Печенгского, ни Мончегорского метал- лургических комбинатов. Броня делалась из металлов, которые до- бывались на Халиловском месторождении в Оренбургской области. Но легирующих добавок, особенно никеля, не хватало. Хотя именно эти добавки превращали обычную сталь в непробиваемую броню.

Родина требовала от геологов новых месторождений никеля. Ради этого геологов-мужчин, занятых поисками и разведкой месторожде- ний никеля, не призывали в армию, не отправляли на фронт. Чтобы иметь в достатке танковую броню, "накладывали броню" на таких специалистов. Михаил Антонович оказался в числе "бронирован- ных", не подлежащих мобилизации.

Работы проводились у подножия одной из невысоких сопок, тор- чавших, как бородавка, и возвышающихся над окружающим пло- ским плато.

Цыбульчик не однажды предлагал начальнику партии выделить хотя бы один буровой станок, чтобы пробурить скважину на вершине горы. Именно там, считал Михаил Антонович, должна быть руда. На- чальник категорически возражал. Предложение Цыбульчика проти- воречило мнению не только начальника, но и большинства геологов, работавших там. Оно противоречило и существовавшей теории.

Профиль за профилем разбуривали вокруг горы, а руда всё таи- лась где-то в недрах. Ни в одной скважине не находилось даже при- знаков оруденения.

Тогда Цыбульчик решил поговорить с начальником по-мужски. В итоге ему пригрозили, что за попытку увести поиски не туда можно получить "на всю катушку" по законам военного времени.

Тут пришла телеграмма из Москвы. Начальника вызывали в главк с докладом о сделанном и предложениями по направлению дальней- ших работ. Через день он уехал. Михаил Антонович сразу прикинул, что командировка эта получится не короче, чем на две недели. И ре- шил, что этого времени ему хватит.

Оставшись замещать начальника, Цыбульчик прекратил бурение одной из недавно начатых скважин и всеми средствами, какие были в его распоряжении, за сутки поднял буровую установку на верши- ну годы. Туда же он направил лучшую из буровых бригад и бригаду подсобных рабочих, которые помогли за сутки поставить буровую

вышку, подвезти горючее, необходимые материалы и оборудование. На следующие сутки скважина, проткнув тонкий слой рыхлых на- носов, вошла в так называемую "железную шляпу" - кору выветри- вания продуктивных ультраосновных пород, которые долго и безу- спешно искали.

Михаил Антонович ликовал. Он ещё не мог сказать точно, что это и есть нужная стране руда. Чтобы это утвердить с гарантией, требова- лось отобрать пробы и сделать нужные химические анализы. Но опыт- ный, намётанный глаз Цыбульчика, как он считал, не мог ошибаться. Все, кому Михаил Антонович показывал куски рыхловатого, с трудом добываемого керна, говорили, что это и есть она - никелевая руда.

Цыбульчик распорядился, чтобы, не мешкая, были отобраны про- бы, и сам попросил работников лаборатории перейти на круглосуточ- ные исследования с надеждой через два-три дня иметь результаты.

Одновременно он собрал в камеральном помещении всех буровых мастеров и рабочих остальных четырёх буровых бригад на короткое совещание.

Мужики! Просьба одна. Всеми силами, всеми транспортными средствами, какие есть, начать сейчас же перевозку буровых вышек и станков на гору.

Не сносить тебе головы, Антоныч! - бросил реплику один из буровых мастеров.

Победителей не судят! - ответил Цыбульчик.

Он действительно стал победителем. Нашёл месторождение нике- ля, которое сам же и разведал в невиданно короткий срок.

Страна оценила подвиг героя, - говорили тогда. Цыбульчик Ми- хаил Антонович стал лауреатом Сталинской премии. А в качестве

"довеска" к ней получил лично от Серго Орджоникидзе новенький легковой автомобиль - ЭМКа.

Эту историю мне рассказал Михаил Антонович не сразу и не в один приём. Но рассказывал он с удовольствием и даже с гордостью. Мне показалось, что гордился он не столько самой премией, сколько авто- мобилем, полученным из рук Орджоникидзе.

Один раз пригласил меня Михаил Антонович к себе на квартиру.

Ничего похожего ни раньше, ни потом я не видел. Во всех хороших квартирах Мончегорска, где приходилось бывать, большую комнату,

по стенам вокруг, занимали серванты с сервизами и диваны, а в сере- дине стоял обеденный стол, укрытый скатертью, и на нем хрусталь- ная ваза. В квартире Цыбульчиков привычное человеческое жильё напоминала только кухня, где стоял маленький стол и две табуретки. Никакой другой мебели не было. Большая комната оказалась сплошь заставленной стеллажами с книгами. Стеллажи двусто- ронние, от пола и до самого потолка. Проходы между ними узкие.

"Как же он тут, такой тучный, протискивается?" - подумал я. Но он, хоть и впритирку, проходил легко. Так же легко забирался под самый потолок по лестнице-стремянке.

Доставая книги, он показывал их мне. Тут были не только потрё- панные довоенные, но заново переплетённые дореволюционные из- дания. Тогда, от Цыбульчика, я впервые услышал про дореволюцион- ный журнал "Сатирикон", про такие имена, как Аркадий Аверченко, Саша Чёрный. У него даже была злая книга Аркадия Аверченко "Сто ножей в спину русской революции", за одно только хранение которой тогда могли посадить в тюрьму. Он открыл для меня Ивана Шмелёва. Я знал его как автора небольшой книжечки "Человек из ресторана". Михаил Антонович дал прочитать его удивительную книгу "Лето го- сподне", которую потом я перечитывал не единожды и всегда с на- слаждением.

От него же услышал, что Николай Гумилёв не только автор слов известных романсов, но тонкий, изысканный поэт с трагической судьбой.

В своей квартире Михаил Антонович жил вдвоём с женой. Кро- ме комнаты, заставленной книгами, у них имелась ещё спальня. Там тоже - все стены - сплошь односторонние стеллажи с книгами, а посреди две узкие кровати.

Не знаю, учитывал ли Михаил Антонович каждую свою книгу.

Думаю, что счёт шёл бы на тысячи.

Это всё моё богатство. Больше у меня ничего нет, - говорил он, как бы оправдываясь, в ответ на мои восхищённые слова о би- блиотеке.

Михаил Антонович не только хранил множество старинных книг, но следил и за современной литературой. Выписывал два толстых журнала: "Новый мир" и "Иностранная литература".

Он дал мне почитать огромную книгу немецкого генерала Кур- та Типпельскирха "История Второй мировой войны"". Дочитать её до конца мне тогда не удалось, но потом я убедился в правильности слов Михаила Антоновича:

Наши историки всё врут. Так им приказано "сверху". А это пока первая правдивая книга о войне.

Михаил Антонович оказался единственным человеком на той читательской конференции, который поддержал меня, восторженно отозвавшегося о книге Дудинцева "Не хлебом единым". За это меня пригрозили исключить из комсомола. А я пообещал: "Скоро сам вый- ду". Обещание восприняли как некую двусмысленность. Но испол- нил я его буквально. В свой день рождения 6 января 1958 года, когда исполнилось 26 лет, отдал комсомольскому секретарю свой членский билет со словами:

Теперь я вольный казак!

На что мне секретарь ехидно ответил:

Кроме комсомола, есть ещё ГПУ!

Мне, как говорится, в ответ крыть было нечем.

Последний раз с Цыбульчиком мы встретились в середине ше- стидесятых годов. Он сидел в вестибюле гостиницы "Астория" бе- лый как бумага и тяжело дышал. Я спросил, что случилось, и в ответ услышал только одно слово: "Сердце".

В соседнем аптечном киоске купил валидол и нитроглицерин, дал ему в рот одну таблетку. Потом мы с полчаса сидели молча. И только когда ему стало немного легче, попросил проводить в номер на вто- ром этаже. Я предложил вызвать "скорую", но он отказался, заявив, что теперь у него есть лекарство и ему стало лучше.

В тот же год Михаил Антонович скончался от очередного сердеч- ного приступа. Узнал я об этом не сразу. И совсем не знаю, какая судьба постигла его библиотеку.

Но, думаю, память об этом удивительном человеке осталась у всех, кто его знал. Добрая память.

В Мончегорске произошло одно из самых важных для нашей се- мьи событий: 16 февраля 1957 года родились дочери-близнецы Оля и Лена.

Появление их на свет стало событием и в жизни нашего общежития. Дочерей взяли под опеку и покровительство уборщицы, а также соседи. Здание общежития имело вид барака. Приземистое, с низкими ок- нами, оно вьюжными ночами заметалось чуть ли не до крыши. Вдоль всего здания тянулся длинный коридор и по обе его стороны - жилые комнаты. В каждом конце здания имелась кухня с титаном для кипя- чения воды. До рождения наших дочерей работал один титан. Потом уборщицы Шура и тётя Наташа стали кипятить воду и во втором,

чтобы мы могли купать девочек и стирать пелёнки.

Никто из соседей не уходил в магазин, пока не выяснит - надо ли что купить и для нас.

Я слышал много разговоров о том, с какой неохотой расселялись многие ленинградские коммунальные квартиры, с какой ностальги- ческой тоской потом вспоминали бабушки про их трудную, но всё- таки радостную жизнь вместе, почти как одной семьёй. Вот и мы сразу почувствовали себя членами большой очень дружной семьи, где каждый всегда был готов помочь нуждающемуся.

Если надо Тосе сходить в магазин, пока я на работе, или нам захо- телось посмотреть какое-то кино, всегда находились соседи, готовые посидеть с детьми.

Наших девочек прозвали "двойняшечки-черняшечки". Мы их каж- дый вечер купали перед сном. А до этого выносили на улицу "погулять". На работе мне подарили очень прочную, надёжную, хорошо утеплён- ную коляску производства Московского автомобильного завода ЗИС. Укутанные многослойно в разные одёжки и пелёнки девочки как раз по- мещались туда "валетом". Мы по сугробам выволакивали коляску с де- вочками под своё окно, её скоро чуть ли не доверху заметало, и дочери там спали "на открытом воздухе". Такое было у нас гулянье. Придёшь посмотреть, а коляски почти не видно. Правда, в отличие от современ- ных, она была низенькая, на маленьких колёсах. Зато тёплая и удобная для такой прогулки. Как ни удивительно, но они там не только не замер- зали, а иной раз, когда вынимали дома, казалось, что чуть ли не вспотели. Если устанавливалась тихая морозная погода, во время таких прогулок нам не раз приходилось наблюдать роскошное северное сияние. Такое яркое, многоцветное, полыхающее на полнеба, каких

в Центральной России и даже на юге Карелии не бывает.

Перезимовали мы трудно. Девочки часто болели. Сколько бессон- ных дней и ночей пришлось провести рядом с ними.

Иногда Тося сердилась, ворчала, изнурённая бессонницей:

- Что за народ такой наши дочери. Как будто дежурят по сменам. Одна спит, а другой в это время надо кормиться. Не успеет насосав- шаяся уснуть, как требует корму вторая. И так всю ночь по очереди. А я после такой ночи и днём спотыкаюсь на ходу.

Слава Богу, что у мамы хватало вдоволь молока. В роддоме даже сцеживала, и его отдавали другим детям, у которых свои матери не отличались хорошим "удоем".

В возрасте около полугода у нашей Лены обнаружилась болезнь, которую в народе называют родимчик, а по-научному - спазмы Филе. Стоит ей по любому поводу расплакаться, как сразу задыхает- ся, и даже иногда дело доходило до судорог. Столько тревог нам до- ставили за зиму частые приступы этой болезни... Первое время они продолжались и летом, хотя реже.

В июне к нам приехала погостить моя сестра Ида, только что за- кончившая десятый класс. Нигде никогда не бывавшая, она добра- лась до нас с приключениями. Но всё-таки благополучно. Тосе стало немножко легче. Какая-никакая, а помощница.

Однажды мы решили по очереди сходить в кино. Как раз вышел на экраны фильм "Тихий Дон" по роману Шолохова. Сначала отпра- вили на последний сеанс Иду, в другой день собирались сходить сами. Ида кино посмотрела, но пришла домой и делилась впечатления-

ми не о фильме, а совсем о другом.

Что же это такое? Вышла из тёмного зала, смотрю - первый час ночи, а на улице солнце светит. Глазам не поверила. Думала, часы испортились.

Тут же Заполярье. Летом солнце не заходит - полярный день, а зимой не появляется над горизонтом - полярная ночь, - пояснил я своей сестрице.

Всё это я понимаю, но когда солнце сияет в полночь... К такому не привыкнешь.

На следующий день пошли в кино мы с Тосей. В разгар сеанса, как говорят, на самом интересном месте раздаётся зычный голос:

"Морозова - на выход!"

Ида не смогла управиться с нашими дочерьми. Тося прибежала, а дома Оля с Леной заливаются слезами, и рядом моя сестрица тоже чуть не плачет. Дочери, как потом выяснилось, плакали от голода, а Ида от своей беспомощности.

Была Ида у нас недолго. А следом за ней и мы уехали в отпуск.

* * *

В Соломенное, где жили родители Тоси, прибыли к началу июля. Стояла жаркая солнечная погода. Дедушка с бабушкой встретили первых внучек очень радушно. У бабушки самой только год назад родился сын Алексей. Получилось так, что дядя - почти ровесник племянницам.

В родительском доме нас собралось так много, что на ночь еле вмещались спать вповалку.

Отец Тоси, мой тесть - Михаил Андреевич Оськин - в первый же день решил побаловать зятя рыбалкой.

Пойдём, бросим разок невод.

С удовольствием. Только раньше мне не приходилось рыбачить неводом. У нас рыбу ловят бреднем, - ответил я.

Невод - тот же бредень, только большой. Его тянуть тяжелей.

А вдвоём вытянем.

Вытянем. У меня, в крайнем случае, там на берегу вороток сделан.

Там - это где? - спросил я.

Да вот, рядом, около церкви тоня. Раньше хорошо ловилась рыба на этом месте. С одной стороны Онего, с другой - Логмозеро. Промеж них пролив. Тоня как раз на рыбьем перепутье, - объяснил Михаил Андреевич.

На пологом берегу озера, у самой дороги, мы развернули невод, чтобы проверить, нет ли там крупных дыр.

Невод совсем обветшал. Сто лет ему в эту субботу. Кинем в воду, как есть. Мелочь, если и уйдёт сквозь дыры, - не жалко. А крупная не пролезет. Мы ведь крупную ловить будем! - весело заключил тесть.

Он привязал за длинный конец верёвки одно крыло невода ко вко- панному на берегу деревянному столбу, а со вторым концом мы сели в лодку и поплыли от берега: я - на вёслах, тесть - за рулём. Когда

невод развернулся в воде на всю длину, тесть круто повернул лодку влево, и мы пошли некоторое время вдоль берега, окружая неводом как можно большее пространство воды. Едва кончилась "слабина", повернули к берегу, а, приблизившись к нему, пошли по мелководью в направлении столба, к которому прочно привязано другое крыло невода.

На подходе тесть предупредил меня, что невод надо держать всё время внатяжку.

Как только причалим лодку, сразу выскакивай быстро и тяни дальше за верёвку, а я подмогу, - предупредил он.

Так я и сделал.

Тянуть одному оказалось тяжеловато. Подошёл Михаил Адрее- вич:

Вытянем вдвоём или употребим вороток?

Вдвоём вытянем, - не очень твёрдо ответил я, упираясь нога- ми изо всех сил в галечник на берегу.

И вытянули. Конец мотни ходил ходуном от набившейся рыбы.

Пришли за крупной, а попалась мелочь, - то ли с усмешкой над собою, то ли с лёгкой досадой проронил тесть.

Можно ещё раз закинуть. Тогда и крупная попадёт! - ободрён- ный уловом, твёрдо заявил я.

Тут кидать нечего. Одни дыры. Только зря время потратим.

И всё-таки давай ещё разок забросим. Может быть, повезёт.

Правду говорили раньше, что охота пуще неволи. Ну ладно. Давай ещё раз. Только шустрее надо. Смотри, ветерок поднялся. Вон там с озера волны с барашками пошли.

Мы вроде бы в точности повторили всё, как и первый раз, но на по- вороте невод зацепился за что-то на дне. Ни руками, ни веслом не уда- лось его освободить. Лодку качало на волнах так, что не устоять. Тесть бранился, повторяя, что не надо было второй раз забрасывать.

Рыбы и так большая корзина. На любую уху и не на одну жа- рёху хватит. Ты пожадничал в азарте, вот теперь стали на мёртвый якорь, - ворчал он.

Потом рванул невод, приподнял его и, увидев дыру с метр в по- перечнике, сказал:

Тут не только рыба, корова свободно пройдёт!

Дальше мы тянули невод обычным путём без всякой надежды на то, что попадётся хоть одна рыбина. Но одна всё-таки попалась.

Когда большая часть длинной мотни уже была выбрана на берег, в самом её конце кто-то так взбрыкнул, что фонтан воды поднялся не на один метр. Я в тот же миг от неожиданности, а может с испугу, одним прыжком выдернул невод на берег, мы увидели большую ры- бину, могуче пляшущую на гальке.

Щука, щука! - закричал я.

Не... Похоже, тут что-то получше, - загадочно возразил тесть. Когда он развязал мотню и вывалил рыбу-пленницу в большую сумку, то я увидел, что она туда не влезает. А ещё я заметил, что это совсем не щука. Толстая, как поросёнок, рыбина с короткой голо- вой, красивая и мощная, трепыхалась в сумке, готовая разорвать её

по швам.

Лососка! Всем рыбам - рыба, - только и сказал Михаил Ан- дреевич. - Сегодня отведаем. Беги за бутылкой.

Под такую закуску грех не выпить, - лихо, как бывалый ры- бак, ответил я.

Тогда первый раз в жизни мне пришлось есть и наваристую цар- скую уху из окуней с лососем, и свежего жареного лосося.

Тесть взвесил этого лосося на старинном медном безмене. Потя- нул он почти на полпуда. Хорошая получилась рыбалка.

Как работнику Заполярья, мне дали отпуск на два месяца: июль и август. Времени достаточно, чтобы отдохнуть и помочь по хозяй- ству там, где требовались мужские руки.

Уже за столом, во время праздничного пира по поводу нашего при- езда, тесть напомнил старую пословицу: "Делу время, потехе час". А потом предупредил, что завтра с утра пораньше едем на покос.

Родители держали большую хорошую корову, которая давала каж- дый день до полутора вёдер молока, но требовала много корма. В то сухое жаркое лето на пожне у Чёртова стула травы выросло мало. Пожню скосили, но сена и двух тонн не набралось. А надо не меньше трёх на зиму. Договорились назавтра косить осоку в плавнях устья реки Шуи. С такой косьбой, с таким способом заготовок "такого" сена мне тоже пришлось встретиться впервые.

На родине моей, в Новгородчине, покосы большей частью рас- полагались по заливным лугам, берегам рек и речек. Если в сухой год лугового сена не хватало, косили по лесным лядинам.

Самой плохой травой у нас считалась осока, которую ели коровы и лошади только в годы бескормицы, когда приходилось выбирать между осокой и ржаной соломой.

Тут, в устье реки Шуи, мы косили осоку. Косили вброд, залезая по колено, а иногда почти по пояс в воду. Косили не под корешок, а по границе воды и воздуха. Только вблизи берега скашивалась осо- ка до самого дна, и тогда всплывали её белые у основания, сочные стебли, которые особенно любила корова.

Скошенную траву сплавляли к берегу и граблями вытаскивали на сушу, чтобы немного обветрилась.

К вечеру её грузили в большую прицепную лодку, которую по- том тащили на буксире. Иногда вся трава туда не влезала, и тогда её остатки аккуратно складывали в носовую часть моторки.

Недалеко от дома всю траву выгружали на берег и расстилали по тёплым скалам для просушки. Через пару дней высушенное сено, если позволяла погода, на носилках либо ручной тележке доставляли к дому и складывали под крышу.

Сенокос везде и всегда считался одной из самых тяжёлых крестьян- ских работ. Но в наших краях, в моей деревне Понизовье, к таким ра- ботам относилась сама косьба, а сушка, уборка сена и даже метание в стога обычно приходились на бабью долю и не числились за великий тяжёлый труд. Наверное потому, что сушили сено сразу на том же ме- сте, где оно скошено. После просушки клали его в копны на обметье - длинные ветвистые сучья, ивовые либо ольховые. Получались волоку- ши, на которых копны отвозили в одно место, где сено металось в стога. Даже в войну и в первые послевоенные годы, когда в колхозе совсем вывелись лошади, всё равно копны обвозили на быках. Никогда в на- ших краях сено на руках не таскали. Только в самые худые годы, когда луговины в пойме реки оставались не кошены под снег, а на своих ко- ров косить не дозволялось, приходилось бедным крестьянам собирать сено по косогорам, буеракам и другим неудобьям. Тогда ни в копны сено не клали, ни в стога не метали. Всё, что скашивалось и сушилось, вязали в беремя и на плечах носили домой. Это от безысходности.

А тут, в благополучное вроде бы время, всё руками, всё на плечах. Раньше мне не приходилось испытывать такой физической нагрузки и такой усталости, как на сенокосе в устье Шуи. Хоть и было мне тогда двадцать пять лет, а к вечеру, к исходу дня, валился с ног. Тесть утешал:

- Это с непривычки. Втянешься - легче станет.

Но я так по настоящему и не втянулся. Наверное, не успел. Отпуск подходил к концу. Два месяца пролетели незаметно.

Прошли они с пользой. И сена успели заготовить на зиму, и поры- бачили не единожды, а, главное, наши маленькие дочери преобрази- лись на тёплом солнышке да на парном коровьем молоке. Приехали в Соломенное бледные, худосочные, а к концу лета стали розовень- кие, загорелые, толстенькие и гладенькие, словно куколки.

Сами мы тоже на огородной зелени запаслись витаминами, вдо- воль и впрок напились настоящего коровьего молока, наелись свежей рыбы, только что вынутой из воды, загорели, как на юге.

Вернувшись в Мончегорск, сразу поняли, что тут Заполярье с хму- рым небом и ледяным дождиком, переходящим в мокрый снег.

Не надолго хватило отпускной закалки. Дочери опять стали часто болеть, Тося почти не работала.

После Нового года мы закончили большую работу по генерально- му пересчёту запасов вкраплённых медно-никелевых руд придонной залежи. Оставались кое-какие мелкие доделки и передача сводного отчёта в фонды. Этим и занимались. А руководитель наш - Цыбуль- чик Михаил Антонович - ходил по начальству и вёл разговоры о но- вой, следующей работе. Но получилось так, что хлопотал зря.

Как говорили тогда, грянула реорганизация во всесоюзном мас- штабе. Все геологические предприятия разных ведомств перешли под эгиду Министерства геологии СССР. Нашу Мончегорскую гео- логоразведочную партию передали Северо-Западному геологическо- му управлению, которое находилось в Ленинграде. Через неделю от- туда приехал начальник производственного отдела Прокофьев, чтобы сперва "реорганизовать", а потом и принять Мончегорскую партию. Принять-то не хитро, а вот реорганизация больно затронула судьбы десятков людей.

С первого же дня стало понятно, что "численность персонала" подлежит сокращению почти наполовину. При этом был принят очень странный принцип: оставляли на своих местах в Мончегор- ске тех, у кого большой заполярный стаж и есть уж заработанные стопроцентные полярные надбавки. Остальные подлежали переводу в другие места.

В самом худшем положении оказались молодые специалисты. Их переводили, не спрашивая согласия. Такие тогда были законы. Первые три года выпускник любого вуза или техникума не мог сам распорядиться своей судьбой. И на работу он ехал туда, куда родина пошлёт, и на полном законном основании его могли потом перевести в другое место, не спрашивая согласия.

Меня перевели в Архангельскую экспедицию, где тогда наме- чались поиски медно-никелевых руд, а нужных специалистов там не нашлось.

Перед этим мы получили большую комнату в благоустроенной квартире с ванной и горячей водой. Едва успели обжиться на новом месте.

Равнодушная и немилосердная комиссия не поглядела на то, что у нас двое грудных детей, ни на то, что здесь придётся бросать хоро- шую комнату, а там жилья нет и не будет; не взяли они в толк и хло- поты Цыбульчика, который хвалил меня и просил оставить здесь как уже состоявшегося специалиста.

- Там, куда переводят Морозова, как раз и нужен специалист-ни- кельщик, набравшийся кое-какого опыта. Он будет там один. Работа важная, ответственная и перспективная. В зарплате он тоже не по- теряет, - такой был ответ, вернее, так его передал мне Михаил Ан- тонович.

То, что там не обещают квартиру, а у нас двое маленьких, часто болеющих детей, никого не встревожило; на это, как говорят, ноль внимания.

У меня ещё, как на грех, в Мончегорске оставались долги за одеж- ду, купленную в кредит, а рассчитаться - нечем.

Помог Виктор Васильевич Шолохнев. Он заплатил за всё сразу, а я потом высылал ему долг частями. Десятилетия прошли с тех пор, а я всё помню этого доброго человека. Нынче летом мы наконец-то

встретились после долгой разлуки. За бутылочкой хорошего конья- ку говорили часами и не могли наговориться. "Бойцы вспоминали минувшие дни...". Вспоминали товарищей и коллег. Судьба многих из них так и осталась для меня неведомой. Виктор Васильевич тоже не знал ничего о большинстве бывших мончегорских геологов. Толь- ко сообщил, что недавно скончался Федя Свияженинов.

Расставались с грустью. Хотелось надеяться на новую встречу.

Но вряд ли кто из нас серьёзно верил, что удастся ещё свидеться.

А тогда, в феврале 1958 года, я заказал контейнер, куда мы сложи- ли свои вещички, в том числе мебель: тумбочку и табуретку, сколо- ченные очень прочно из толстых досок. Тумбочка давно выброшена, а табуретка до сих пор цела и незаменима на даче.

Контейнер отправили на адрес тестя в Соломенное. Туда же в на- чале марта приехали и все мы.

Уезжали в метельную погоду и двадцатиградусный мороз. Из мра- ка полярной ночи выбирались не по своей воле, а, как военные, по приказу.

В Петрозаводске нас встретило яркое солнце и во всём тут чув- ствовалась весна. С крыши родительского дома исходили талой водой длинные сосульки. В хлеве кудахтали куры, возвещая о снесённом яйце. На дворе озорно чирикали и весело дрались нахохлившиеся во- робьи. Осталось позади тёмное вьюжное Заполярье. Что ждало нас впереди, никто не знал. Но, может, правду говорят, что нет худа без добра.

аРхангельсКая эКспедиция

На базу Архангельской геологоразведочной экспедиции в дерев- ню Козаково Плесецкого района я прибыл утром 12 марта 1958 года. Стояла солнечная, морозная погода. Белый, без единой соринки,

снег при ярком солнце слепил глаза.

Здание экспедиции, похожее на большую деревенскую избу, удру- чило меня своим затрапезным внешним видом.

Не прибавила оптимизма и первая же беседа с начальником экс- педиции Сорокиным Аркадием Владимировичем. Он подтвердил то, что я знал ещё в Мончегорске: жилья нет и не будет.

Но у меня жена, двое маленьких детей. Мы же не можем по- стоянно жить врозь, - недовольным тоном объяснил я.

А у меня просто нечего вам предложить. Сюда военные целую большую деревню переселяют из-под Плесецка. Каждый дом и так перенаселён. Да и вас, думаю, такое жильё не привлечёт.

Раз негде жить мне и моей семье, официально откажитесь по этой причине от моих услуг и откомандируйте в распоряжение Управления. Там найдут работу с жильём.

Это я не могу сделать по двум причинам: во-первых, мне действительно позарез нужен специалист-никельщик, а во-вторых, я не имею юридического права куда-либо вас откомандировать без ведома отдела руководящих кадров Министерства геологии СССР. Туда обращаться бесполезно. В ответ будет головомойка нам обоим. И ничего больше. Потерпите немного. Тут на днях пришла разнарядка. Приглашают геологов работать в Албанию. Если есть желание, могу вас записать как первого претендента. Через год завершите работы на Волошовском объекте и свободны. Езжайте к Адриатическому морю, - весело закончил разговор начальник экспедиции.

А мне вместо Адриатического моря пришлось ехать на отдалён- ный Волошовский участок. Когда впервые услышал я определение

"отдалённый" из уст главного геолога Кальберг Эрны Артуровны, дававшей мне разные напутствия и наставления, то не придал такому определению никакого значения. И зря.

Уже назавтра меня насторожило то, что едем мы с прорабом буро- вых работ Савиным Павлом Павловичем туда на двух грузовых вез- деходных машинах: "Урал" и ГАЗ-63.

Зачем две такие тяжёлые мощные машины на двоих? - спро- сил я у Павла Павловича.

На одной туда не доехать. Если застрянет одна, вытащит вто- рая. А когда на одной, то вытащить некому. Были случаи, что по не- деле приходилось сидеть в сугробах либо в непролазной грязи. Вот потому и едем на двух машинах.

И когда же мы доберёмся до участка? - полюбопытствовал я.

Об этом лучше не спрашивать. У моряков, уходящих в плава- ние, не спрашивают, когда они возвратятся. Могут не вернуться ни- когда. У нас суша, нам легче - не утонем. Но может статься, что полдороги придётся идти пешком. Так что обмундировывайся хоро- шенько. В твоём драповом пальто, шляпе и полуботинках эту дорогу не осилишь.

Опять мне пришлось на новом месте начинать работу с экипи- ровки. Получил просторные кирзовые сапоги вместе с тёплыми су- конными портянками; хлопчатобумажный костюм из ткани, похожей на тонкий брезент; фуфайку или, как её обозначили в накладной, ват- ную куртку с таким же "непромокаемым" верхом.

На следующий день, рано утром, мы заняли места пассажиров в просторной кабине "Урала", который должен был идти первым.

Кроме нас, машины, оказывается, везли груз: бурильные трубы и другое оборудование, бочки с горючим, продукты. Везли в надежде на сильный мартовский мороз, который установился в последнее вре- мя. Такой мороз должен превратить в твердь любые хляби. Руководство экспедиции просило доехать до участка, "чего бы это ни стоило". Иначе дорога рухнет и буровые бригады останутся без самого необходимого. Первую большую водную преграду, реку Северную Двину, легко преодолели по льду с вмороженными ещё по осени толстыми брёвна-

ми вдоль колеи. Немного "буксонули" при выезде со льда на крутой берег, но это не задержало нас ни на минуту.

Тяжкие испытания начались, когда многие десятки километров пришлось ехать по лежнёвке - деревянной лесовозной дороге, под- нятой над болотом местами на метр и больше. Основание дороги сде- лано из сложенных в клетку брёвен, а настил из тех же брёвен, грубо обтёсанных топором. Плахи, из которых построен настил, прибиты к основанию скобами. Каждая колея из трёх плах. Теперь эти плахи наполовину сгнили, а скобы, раскачанные частой ездой по зыбкой трясине, вылезли из брёвен и торчали острыми концами по сторо- нам, как противотанковые "ежи" времён войны.

Водитель нашего "Урала" приспустил насколько можно камеры во всех своих шести ведущих колёсах и сам прошёлся сотню метров по шатким настилам. Он сразу увидел, что многие брёвна преврати- лись в труху. Но по одной-две плахи на каждой колее стояли везде. Обухом своего топора он подколотил некоторые скобы, лезвием "по- тюкал" сгнившие брёвна и, убедившись, что до трухи настил истлел не на всю толщину, сказал печально, но твёрдо:

- Делать нечего. Придётся ехать. Рискнём!

Это был самый опасный участок нашего пути, но не самый труд- ный.

Впереди была такая дорога, где машины не раз зарывались в сне- гу по самое брюхо, вязли в подтаявшей к полудню грязи, застревали среди камней и валежин.

Но всё-таки доехали. Привезли на Волошовский участок всё, что надо.

Волошово - затерявшийся в дебрях Архангельской тайги посё- лок лесорубов, который второпях был построен на берегу маленькой речки Волошовки. Но без той речки не смог бы выжить посёлок. По- тому что не было к нему нормальной дороги ни зимой ни летом.

А мелководная в летнюю межень речка, петлявшая среди лесов и болот, широко разливалась в весеннее половодье. Высокая вода подтапливала прибрежные низины и бушевала среди пней да коряг не меньше недели. В эту неделю завмаг Стёпа, он же заведующий сто- ловой и вообще главный, а можно сказать, единственный снабженец, старался завезти в Волошово "предметы первой необходимости":

водку, муку, чай, сахар, консервы, соль и спички. Невысокий, бочко- видный, наделённый большой физической силой и выносливостью, он катился, как колобок, успевая везде и во всём. За эту неделю поло- водья он должен был завезти всё на целый год. И завозил. Не только для общественных нужд, но и "по индивидуальным заказам": кому пилу-топор, кому кухонную посуду, либо кое-что из одежды. Однаж- ды привёз Стёпа одному из деревенских ребят даже велосипед, хотя ездить тут на нём было некуда.

Неделя половодья растянулась на десять дней.

- Только это и спасло. Иначе - хана! Остались бы без хлеба- соли, - говорил потом Стёпа.

Все десять дней он работал как каторжный. Но ещё задолго до по- ловодья он в райцентре Конево и окрестных деревнях зафрахтовал моторные лодки, какие могли ходить по Кенозеру, славящемуся не- спокойным норовом. Не дождавшись, пока озеро полностью освобо- дится ото льда, Стёпа снарядил целую флотилию из разнокалиберных моторок, чтобы завезти груз одним разом. Из своего многолетне- го опыта Стёпа знал, что второй ходки не получится - не хватало на неё времени. Он боялся, что вода спадёт раньше, чем лодки с гру- зом дойдут до Волошова.

В ту весну он рисковал не успеть. Речка Волошёвка уже освобо- дилась ото льда, а на озере лёд стоял и до самых майских праздников даже на лошадях ездили по проторённым зимникам. С конца в конец озера по льду ходили санные обозы, подвозили кладь в прибрежные деревни, запасались на долгую пору бездорожья.

Когда лёд на озере сошёл и вереница лодок добралась до устья Волошёвки, на самой реке начался спад воды. Тут видевший всякое Стёпа запаниковал. Он как представил, что вся его "флотилия" за- стрянет на мелководье, помрачнел и даже растерялся. Такого испы- тания раньше не выпадало на его долю. Груз стоил многие десятки тысяч рублей. Не дай Бог пропадёт! Тогда - верная тюрьма.

Спасли Стёпу затяжные весенние дожди. Хоть местами промок груз даже под брезентами, зато вода перестала убывать и даже сно- ва пошла на подъём. Все лодки дошли до Волошова, выгрузились по очереди и успели благополучно вернуться домой по большой воде.

И машины, на которых я приехал в Волошово, сразу после раз- грузки поспешили обратно на базу экспедиции. Уехал обратно и Па- вел Павлович Савин. Мне на прощанье он сказал: "Если что понадо- бится, сигналь по радио".

Не успел я осмотреться на новом месте, как старший буровой ма- стер Яша Земцовский принёс радиограмму из экспедиции: "На Ун- дозерском участке скважина достигла проектной глубины. Срочно направьте геолога".

На карте-"зелёнке" Земцовский показал мне деревню Горохов- ская, где располагалась база участка. Прямой дороги туда не было. Вообще в распутицу туда не было никаких дорог. Мне предстояло идти пешком. А это больше сотни километров.

С многодневного маршрута начались мои "хождения по мукам". Дорога впрос?в. Снегу местами по колено. Только на солнцепе-

ках появились редкие проталины. Когда была возможность, я сво- рачивал на обочинные бугорки с кое-где уже начинавшей проби- ваться редкой зеленью и хоть немного отдыхал. Большая часть пути проходила по ещё заснеженным зимникам. Утрами они держали, но к полудню ноги через шаг проваливались, а под снегом хлюпала вода. Я с тревогой смотрел на белеющие головки своих кирзовых сапог, на размокающие задники и не знал, хватит ли их на всю до- рогу.

Первое время часто попадал впросак с ночлегом. Выбирал в де- ревнях дома поприличнее, с тюлевыми занавесками на окнах. В та- ких домах никогда не пускали даже на порог. Может быть, из-за мо- его затрапезного вида. Скоро я усвоил старую истину: в простецких домах, где жили бедные люди, скорее договоришься.

В ту пору почему-то исчез чай. До этого в магазинах был. Только грузинский. И вдруг исчез. Ходили слухи, что грузины его отравили. Якобы тогда, по команде из Москвы, торговлю грузинским чаем - продуктом первейшей необходимости - прекратили. А чая других сортов в продаже не было.

Поэтому каждый раз, попадая на базу экспедиции в Козаково, я в первую очередь запасался чаем. Пользовался тем, что кровать моя в общежитии стояла рядом с такой же кроватью завхоза. Он хоть с матюками, ворчаньем, но всегда выписывал два-три десятка пачек

чая. Заодно и очередные кирзовые сапоги. Про сапоги назидательно говорил:

- По инструкции они на год даются, а ты каждый месяц требу- ешь. Не положено так.

Помогал только один довод: новые сапоги я брал в обмен на разва- лившиеся старые. Но всегда приходилось подписывать акт, что "кир- зачи" опять "не кондиция".

Чай у меня в пути служил самой твёрдой валютой. В любом доме, договорившись о ночлеге, я отдавал пачку чая хозяйке, а вторую вы- кладывал на стол для заварки.

В дальнейшем я много раз проходил по тому же маршруту. Неде- лю туда, столько же обратно. И каждый раз останавливался в одних и тех же домах. Принимали как доброго знакомого, а то и родствен- ника. На стол ставился самовар, варилась к ужину рыба (иногда ме- жёная), картошка, подавалась квашеная капуста, а то и огурцы.

Если попадал к субботе, удавалось хорошо помыться да попарить- ся в бане. По такому случаю выставлял на стол бутылку водки.

Первое время удивлялся тому, что хозяйки в домах, иногда уже по- жилые, с удовольствием выпивали после бани рюмку-другую.

На моём длинном пути стояло большое староверческое село Кена. Два ряда одинаковых высоких двухэтажных домов и широкая улица между ними. Тут же недалеко река Кена с крутым спуском к воде.

Ночевать в этом селе я остерегался. После одного неприятного слу- чая. Как-то в магазине купил буханку свежего, очень пышного белого хлеба, а потом на молокозаводе дали мне пол-литровую кружку жир- ных сливок и не взяли денег. Пообедав этими сливками с хлебом, за- хотелось пить. Зашёл в один из добротных высоких домов и попросил воды. Вот тут-то я и попал впросак. Не зная староверческих правил, чуть не напился с их ковша. Хозяйка прямо-таки вырвала его у меня из рук, расплескав воду. Я ничего не понял и стоял, ошарашенный, не- движимо, пока не услышал сказанное почти ругательным тоном:

- Надо со своей посудой приходить, если хочешь напиться!

У меня в рюкзаке была алюминиевая кружка, куда и налила хо- зяйка воду из ковша. Она дождалась, когда я выпью, и подлила ещё.

Поблагодарив за вкусную холодную воду из колодца, я ушёл. И только потом узнал, что староверы не дают чужим людям есть-

пить из своей посуды. Они даже не разрешают прикасаться к ней ни- кому из "неверных". Считают, что любое прикосновение оскверняет не только черпак, но и саму воду.

Не знал я ничего этого. Вот уж воистину: век живи, век учись.

* * *

Не один раз прошёл я по гиблым глухим местам Архангельской области. Много грязи помесил, много сапог истоптал.

Для езды на буровые вышки и вокруг Волошова по казённым надобностям была у меня лошадь, запряжённая в сани-розвальни, и при ней кучер-конюх, которого я звал дядя Трофим. Это пожилой уже мужик, хорошо знавший лошадей и извоз, но горький пьяница. Если надо куда ехать, то приходилось это делать не тогда, когда надо, а когда Трофим не кувыркался пьяный. Застать его трезвым удава- лось только рано утром. Ворчал, бывало, Трофим с похмелья, но за- прягал исправно. И лошадь всегда держал в порядке. Мне с детства приходилось иметь дело с лошадьми, но кое-чему всё-таки научился у Трофима.

Как-то раз ехали по льду Кенозера. Мороз утром стоял под трид- цать градусов. А до того всё таяло, текло. Весь лёд на озере покрылся верховодкой. Потом она замёрзла и получился двойной лёд. Мы еха- ли трусцой по этому льду, гладкому и блестящему на солнце, как зер- кало. Несмотря на новые подковы, лошадь скользила, иногда выде- лывала фигурные кренделя, как в танце на арене цирка.

Когда удалились от берега, верховой лёд начал потрескивать, а по- том затрещал так, как будто по нам стали палить из пулемёта.

Трофим дёрнул за вожжи, лихо свистнул, и лошадь пошла галопом.

Ты что, взбесился? Под лёд хочешь угодить? - пытался я ути- хомирить кучера.

Сейчас только быстрая езда и спасение. Трусцой скорее лошадь проломит лёд, того гляди - ноги повредит, - спокойно ответил он, пошевеливая вожжами.

Вблизи другого берега, когда треск прекратился, он придержал ко- былу, а потом остановился совсем.

Вся в мыле, бедняга. Надо дать передохнуть да попоить при- шла пора.

Разве можно поить ледяной водой такую разгорячённую? Она же простудится и сгинет.

На ходу можно. Не раз проверено. А вот когда придёт пора в ко- нюшню ставить, тут лучше сразу не поить, повременить надо хоть с часок, дать, чтобы остыла. И потом поить надо водой не из колодца, а из дома, лучше даже чуть тёплой.

Трофим топором пробил лунку в верхнем льду, ослабил супонь, отпустил подпругу, и лошадь, растопырив передние ноги, жадно при- пала к воде.

Теперь полчасика надо опять проехать с ветерком, чтобы со- грелась. А потом можно и шагом, не торопясь. Учись, - весело за- кончил Трофим.

Я в деревне вырос. Приходилось с лошадьми управляться. Дед мой до вступления в колхоз жеребцов держал. Учил и меня многому. Но вот некоторым тонкостям не научил. Всё в жизни приходится по- стигать постепенно и на ходу.

Приближался апрель, но морозные ночи и утренники не давали сойти снегу.

По санному пути я решил на время перебраться в село Усть-Поча, расположенное вёрстах в десяти-двенадцати от Волошова.

Судя по всему, село старинное, некогда многолюдное. Располо- жено оно в самом устье реки Волошёвки, вдоль узкого полуострова Суитин, почти на версту заходящего в озеро Свиное.

Места там очень красивые, живописные. Потом, в летнюю пору, я всегда наслаждался истинно среднерусскими просторами: те же, что на малой родине, неоглядные дали, зелёные заливные луга и, в отличие от наших краёв, рядом большое озеро с множеством островов.

Ближе к концу марта мы ехали с Трофимом в Усть-Почу на роз- вальнях. Вся дорога - один сплошной лес. От некогда большого села осталась только чудом сохранившаяся церковь с колокольней да не- сколько старых изб.

Один дом выделяется из всех: большой, двухэтажный, шестистен- ный. Я сразу подумал, что в доме хороший хозяин и места должно быть достаточно, чтобы принять меня на постой.

Нас встретил высокий бородатый, ещё крепкий мужик в фуфайке и мерлушковой шапке, глубоко надвинутой до бровей. Может быть, потому мне показалось, что смотрел он как-то не очень дружелюбно, исподлобья.

Поздоровались.

По какой нужде пожаловали? - спросил хозяин.

Может, слышали, в Волошове работает геологоразведка. У вас тут где-то керн хранится в ящиках. Мне придётся его вниматель- но смотреть, изучать. Хотел спросить, нельзя ли у вас на квартире устроиться до лета?

Почему нельзя? Всё можно. Договоримся.

Звали хозяина Ерофей Кузьмич. Жена его, шустрая полная ста- рушка, Прасковья Ивановна, или баба Паша, кликала мужа Ерошкой. Я сразу догадался, что хозяйничает в доме она. Но только в каждо- дневных житейских делах. По-крупному решает Ерофей Кузьмич. Раз он сказал, что можно, - значит, можно. Баба Паша показала мне комнату наверху, кровать, наготово прибранную, и тут же поинтере- совалась, буду ли я у них столоваться.

Если можно, то я бы с удовольствием. Самому не с руки стряп- нёй заниматься.

Тогда с тебя за всё полагается триста рублей в месяц. У нас прошлым годом лесники были на постое с харчем. Так с них брали по триста рублей. С тебя то же самое.

Деньги можно отдать за месяц вперёд?

Можно, даже нужно, - ответила баба Паша. - На днях должна прийти автолавка. Надо будет закупить хлеб, чай, сахар. Хлеб я ино- гда и сама пеку, но с ним хлопот много. И дрожжи не всегда есть.

Я отдал хозяйке три сторублёвые бумажки с ликом Ленина, и она ушла.

Осмотрев своё новое жилище, я сделал вывод, что такого просто- ра никогда не было у меня раньше и не будет потом.

Чтобы стали понятны размеры комнаты, какую мне сдали на вто- ром этаже, придётся сперва сообщить устройство нижней части дома. Оно точно такое, как было на хуторе моей бабушки Лукерьи. В сере- дине просторные рубленые сени, а справа и слева от них две избы. Избу справа чуть ли не наполовину занимала русская печка. Эта изба

служила кухней и столовой. В русской печке варили на целый день еду для людей и готовили корм да пойло для скота.

Левая изба отапливалась большой лежанкой, на которой любил погреться и "распрямить косточки" Ерофей Кузьмич. Тут же стояла широкая кровать, платяной шкаф, стол, комод. Потом я узнал, что всё собственной работы хозяина.

Комната верхнего этажа, которую сдали мне, располагалась над тремя помещениями и занимала всю площадь дома. Потом я померил рулеткой эту площадь. Получилось около сотни квадратных метров: шестнадцать в длину и шесть в ширину. Раньше я даже не предпола- гал, что в деревенском доме могут быть такие комнаты.

У них эта комната называлась летней. Однако там стояла на вся- кий случай небольшая железная печка, сделанная хозяином из бочки. Меня предупредили, что если будет прохладно, можно вечерами под- тапливать эту печку-голландку. Дров - вдоволь.

Но внизу хорошо топили, а днём к тому же через множество окон припекало солнце, и в моей комнате даже ночью не чувствовалось прохлады. Поэтому топил я печку редко.

Кроме печки, в комнате стояла огромная кровать, на которой мож- но было спать хоть вдоль, хоть поперёк, и такой же громадный ду- бовый стол. Он особенно понравился, потому что тут помещались любого размера карты и другие чертежи, с которыми приходилось работать.

Вдоль "глухой" стены шла широкая лавка, сделанная из полбрев- на. Вот и вся мебель.

Мне сразу показалось, что стол сделан из одной толстой и широ- ченной дубовой доски. Однажды я спросил у хозяина, так ли это. Он ответил, что не так. Доска не одна, а две. Если посмотреть внима- тельно столешницу снизу, то там видна "сшивка".

Я сперва, как говорят, невооружённым глазом, а потом с большой лупой долго рассматривал середину стола и не нашёл никаких сле- дов соединения двух досок, никакого шва. Но снизу, в одном месте, обнаружил на ощупь то, что искал. Действительно, две доски. Удиви- тельная работа! Видно, золотые руки у Ерофея Кузьмича, - подумал я тогда.

Свой керн, с которым предстояло работать, я нашёл в приделе церкви. Сперва было не по себе. Подумалось: не святотатство ли это? Но я надеялся, что ящики с керном сложили туда не самовольно.

Оказалось, что Ерофей Кузьмич тут всему голова. Он и в церк- ви служит старостой. Он же разрешил аккуратно поставить ящики с керном под церковную крышу. Да ещё как-то пошутил:

- Зато всё в целости-сохранности. Видно, Бог бережёт.

Церковь в Усть-Поче считалась действующей, даже был тут свой приход. Два раза в год, по престольным праздникам, приезжал из Ар- хангельска батюшка отец Варлампий и проводил богослужения. Со всех окрестных деревень собиралось много народу. Некоторые, воспользовавшись редким случаем, привозили крестить детей, даже один раз батюшка обвенчал молодую пару.

Богослужение в промежутках между приездами батюшки и остальные требы исполнял сам Ерофей Кузьмич. Потом я увидел у него разные церковные книги и понял, что церковный староста, мой хозяин, вполне богословски образованный человек. Там я первый раз взял в руки Библию и читал её иногда вечерами. Но удивила другая Библия, которую я увидел в самом храме, на аналое. Ерофей Кузьмич по моей просьбе в какой-то из дней открыл громадных размеров за- мок и показал внутреннее убранство церкви. Там и обнаружил я эту драгоценную книгу.

Поразил её размер: с аршин в длину и толщиной не меньше трёх вершков. Сафьяновый переплёт хорошо сохранился, хотя местами, на сгибах, виднелись потёртости кожи.

Особенно долго я рассматривал массивное литое серебряное рас- пятие на обложке и такие же тяжёлые серебряные застёжки. На рас- пятье и застёжках кое-где ещё сохранились следы позолоты.

- Ценная книга. Со всех сторон ценная. Одного серебра тут не меньше фунта, - пояснил Ерофей Кузьмич, увидев, как я внима- тельно разглядываю диковинную вещь.

Пробовал я её полистать, даже читать пытался. Но не получилось. Текст оказался на церковнославянском языке. Изумила печать: очень чёткая, яркая. И впервые я увидел в этой книге воистину "красные строки". Они начинались с большой заглавной буквы красного цвета, отпечатанной славянской вязью. Сами эти заглавные буквы смотре-

лись как произведения искусства, как творение талантливых худож- ников.

Несколько лет спустя такую Библию я увидел в букинистическом отделе книжного магазина на улице Энгельса в Петрозаводске. Её тогда собирались приобрести в библиотеку университета, и продавец с покупателем вели разговор о возможности безналичного расчёта. Приглядевшись, я узнал "ту самую" книгу из церкви в селе Усть- Поча Архангельской области. Помню, поразила меня её цена, которая оказалась больше моей годовой зарплаты.

Тогда же один из работников нашей экспедиции, бывавший в тех местах Архангельской области, на границе с Карелией, рассказал мне, что последние год-два там все деревни и деревеньки опусто- шили охотники за старинными книгами и утварью. Они опередили этнографические экспедиции Ленинградского университета. Те шли по следам безжалостных хищников, которые чуть ли не силой и всег- да за бесценок отбирали у стариков то, что они бережно хранили всю жизнь. Жажда наживы бессовестных людей привела к безвозвратной потере многих реликвий, которые, может, и находились только в од- ном экземпляре.

Думаю, Ерофей Кузьмич, пока был жив, хранил эту Библию пуще своих глаз. Стать жертвой любителей наживы эта книга могла только тогда, когда храм Божий в Усть-Поче остался совсем без пригляда.

В далёком пятьдесят восьмом году Кузьмич справлял все дела и в своём домашнем хозяйстве, и в церкви. У них с бабой Пашей на дво- ре водилось много разной скотины, промышлял старик и рыбалкой. Зато в доме постоянно была еда, какую не многие имели по праздникам.

Каждое утро начиналось с того, что хозяин ставил на стол ведёр- ный самовар, поющий на все лады. Начинался завтрак с чашки души- стого крепкого чая, сдобренного разными целебными травами.

После чая ели разное, но чаще отварную рыбу с рассыпчатой кар- тошкой, варёные всмятку яйца либо творог со сметаной. Потом опять еду запивали чашкой чая с сахаром вприкуску.

На обед баба Паша подавала очень жирный суп из баранины или кислые щи со свининой. На второе - тушёное мясо с картошкой. Вынутое из русской печи, оно испускало такой аромат, что аппетит разыгрывался в одну минуту.

За обедом чая не пили. Ничего не пили. Иногда Кузьмич предлагал ковш хлебного кваса, приговаривая: "Хорошо после солёненького".

На ужин обязательно грели самовар, и баба Паша, кроме прочей еды, предлагала тёплое парное молоко в глазурованном глиняном кувшине.

Один раз хозяева угостили меня невиданным блюдом. После супа баба Паша положила мне в миску варёной картошки и туда же черпак серой, похожей на кашицу, массы с острым рыбьим запахом.

Что это за еда такая? - настороженно спросил я.

Ты отведай! Коли понравится, ещё добавлю. Потом дед рас- скажет.

Блюдо понравилось. Оно напоминало приготовленный на пару фарш из рыбы. С коровьим маслом, растопленным в печке, еда каза- лась необыкновенно вкусной.

Чем же вы так хорошо накормили меня? - допытывался я у Кузьмича.

Рыбой, - ответил он одним словом.

Вы что, её через мясорубку пропустили?

Нет. Она такая и есть.

Но костей не видно. И мелкота невообразимая.

И есть мелкота. Попросту говоря, мальки.

После этих слов, прищурив близорукие свои глаза, я заметил среди серой бесформенной массы отдельных целых рыбок длиной не больше сантиметра.

Где же вы взяли их такое множество? - не удержавшись, спро- сил я.

Наловил в проруби. Марлевым сачком, как поварёшкой начер- пал. Их там тьма-тьмущая. Только вылупились из икры. Всё равно большую часть съедят хищники, - добавил Кузьмич, опередив мой ехидный вопрос об уничтожении молоди.

Баба Паша здесь же, за столом, рассказала, как она готовила этих рыбок.

Совсем просто. Вымыла в трёх водах, пока слизи не стало, сложила в чугунок, плеснула каплю воды, добавила свиных шкварок и в печку. Там и тушила всё на слабом жару.

Долго тушила?

Как и всё. Вынула из печки, когда понадобилось в обеду. Тут лишку не будет. Зато жевать не надо. Для меня, беззубой, в самый аккурат.

По субботам Кузьмич топил баню. Топил лихо, потому что парил- ся люто. Я первое время не мог с ним и пяти минут выдержать. По- том привык. Самому стало нравиться.

Простудную хворь выгоняет и недельную усталость снимает такая баня, - просвещал меня Кузьмич.

После бани мы устраивали маленькую пирушку с долгим чаепи- тием. Я для такого случая при каждом появлении автолавки запа- сался парой бутылок "Московский" либо "Столичной". Сам после бани принимал для расслабления тела и души не больше двух рюмок. Остальное постепенно выпивали дед с бабой. Очень они любили эти послебанные выпивки. Кузьмич потом был охоч поговорить "на бо- жественные темы". Я всё старался расспрашивать его про жизнь - давнюю и не очень, а он никак не мог уйти от богословских разго- воров, временами походивших на проповеди. Видно, всерьёз старик занимался богоугодными делами. Теперь жалею, что ни разу не по- слушал его службу в церкви. Наверное, справлял он её не хуже при- езжего священника.

Моя сытая и спокойная жизнь тут нарушалась частыми отъезда- ми, а точнее, походами. Бывало, только разложу в ряд ящики с керном у колокольни, как посыльный из Волошова приносит радиограмму: то на базу экспедиции в Козаково вызывают, то надо попадать на дру- гой участок в деревню Гороховскую, то на Волошовском участке опре- делять место и показывать "точку" для бурения следующей скважины. В начале июля я распрощался с добрыми гостеприимными ста- риками. Баба Паша даже прослезилась на прощанье. Кузьмич, после выпитых "на посошок" пары стопок русской горькой, долго тряс мне руку и всё говорил: "Хоть днём, хоть ночью - будешь в наших кра-

ях - заходи. Встретим, как родного".

Не пришлось больше быть мне в Усть-Поче. Не знаю, долго ли потом прожили старики. Но Библия в сафьяновом переплёте да сере- бряном окладе, оказавшаяся у букинистов, меня сильно опечалила. Живой Кузьмич не выпустил бы её из рук. Дорожил старик "боже- ственными" книгами.

В Волошове я поселился на казённую кровать общежития. Толь- ко взялся за подзапущенные на этом участке дела, обошёл буровые, поговорил с техниками-геологами о дальнейших планах, со стар- шим мастером Земцовским наметил места бурения следующих скважин, как случилось очередное ЧП. У Яши Земцовского забо- лел зуб. Ничего чрезвычайного в таком событии не могло быть, если бы знал кто-нибудь, как унять боль, от которой "хоть на стен- ку лезь".

Решил Яков Земцовский прибегнуть к старому испытанному спо- собу. Он купил бутылку спирта. Зуб не унимался, пришлось брать вторую. Скоро к своему мастеру из сочувствия присоединились не- которые рабочие-буровики. Через день-два в запое была вся бригада.

Ни мои уговоры прекратить это безобразие, ни попытки запретить им выдачу спиртного - не помогли. Завмагу нужна выручка. Он спе- шил сбыть неликвидный спирт.

Всю неделю не прекращалась пьяная вакханалия. А зуб у Яши Земцовского болел, как и прежде. Продолжалось это до тех пор, пока озверелый мученик, выпив полбутылки неразведённого спирта, сам не вырвал этот зуб грязными мазутными плоскогубцами. Затем он, залитый кровью, мелкими глотками допил из бутылки остатки и сва- лился без чувств.

Проспал Земцовский сутки. Встал совсем другим человеком. Умылся до пояса в речке, поднял на ноги свою полупьяную бригаду и, отобрав самых крепких, велел запускать двигатель. Ночная смена, как ничего не бывало, работала на буровой.

На следующий день к Земцовскому пришёл один из рабочих чуть не со слезами на глазах:

Помоги, сделай что-нибудь. Жена помирает.

Что случилось? Вчера я видел - бегала, а сегодня помирать вздумала, - с подковыркой спросил Яков.

Операция у неё была. Теперь боль страшная. Весь живот, как сплошной чирей. Врача надо.

Где же я тебе врача возьму?

Может, по телефону кликнешь?

По этому телефону скорей в преисподнюю дозвонишься, чем до райцентра.

Земцовский, ничего не пообещав, пошёл в контору лесопункта. Но там на всю деревню орал что-то в трубку начальник. Тогда он ре- шил зайти к болящей. В такой дальний конец звать врача - надо же объяснить, что случилось. "На больной живот не ринется сюда ско- рая помощь", - подумал Яков, а что за истинная болезнь, одолевшая молодую женщину, он не знал.

Больная лежала в кровати и тихо стонала. Слёзы катились из её глаз, и она не успевала их вытирать большим ситцевым головным платком.

Что случилось, Анюта? - ласково спросил Яков.

Беда у меня, Яша! - сквозь всхлипывания ответила больная.

Какая беда, что за болезнь? Расскажи скорей. Я попробую до- звониться до больницы в Конево. Может, санитарный самолёт вы- шлют. Но ты мне объясни, насколько это серьёзно и опасно. Я же потом им это должен сообщить.

Беременная я. Живот шибко растёт. А у меня операция была. Тяжёлый аппендицит вырезали. Весь живот располосован. Теперь, видно от беременности, всё зашитое трещит по швам. Там и зажить по-настоящему ничего не успело. Боль невыносимая. Сгину я, если помощь не подоспеет, - сквозь рыдания сбивчиво объяснила Анна.

Да не реви ты, возьми себя в руки. Я мигом что-нибудь приду- маю. Сперва попробую позвонить.

В конторе лесопункта, как всегда, полно народу и, как всегда, кто- то безуспешно кричит в телефонную трубку.

Ша, мужики! Притихните! Человек умирает! Врача надо сроч- но! - рявкнул Земцовский.

По встревоженному лицу, по всему озабоченному виду в конторе поняли, что дело серьёзное, и действительно все примолкли.

Яков не стал крутить ручку телефона, а снял трубку и долго при- слушивался, выжидая момента. Он знал, что все большие и малень- кие деревни до самого райцентра соединены телефонными проводами и в каждой есть по телефонному аппарату. Сколько этих аппаратов, никто не считал. Может, десяток, может, два. Одно только знал Яков Земцовский, когда ни сними трубку - хоть днём, хоть в полночь, хоть под утро - всегда слышно, что кто-то разговаривает, линия за- нята. Чаще всего слышно, как несколько разных голосов, перебивая один другого, требуют Конёво, пытаясь дозвониться до райцентра.

Земцовский долго выжидал молча с трубкой около уха и наконец- то уловил момент, когда остался один голос. Собрав все силы, он своим зычным голосом закричал:

- Освободите линию! Человек умирает! Врача надо!

Произошло немыслимое. В трубке затихло. Не видя лица звонив- шего, по одному отчаянному голосу все поняли, что случилась беда, и сразу освободили линию.

Тут Яков яростно крутанул несколько раз за ручку телефонного аппарата, спросил "Конёво Центральную", а у неё - больницу. Была на удивление хорошая слышимость, и его сразу поняли. Даже дали совет, как помочь больной до прилёта врачей. Самолёт обещали при- слать в ближайшие часы, но предупредили: будет "Шавруха", сядет на озеро Свиное около Усть-Почи, надо, чтобы к этому времени туда любой ценой доставили больную. Иначе стемнеет, и тогда придётся сутки ждать.

Земцовский поднял на ноги всё мужское население деревни Во- лошово, снарядил лёгкую резиновую лодку, которую дал начальник лесопункта, и, не теряя времени, больную стали готовить в тяжёлую дорогу.

По совету врачей ей большим платком спеленали живот, довели под руки до лодки и уложили на заранее подготовленный широкий мягкий тюфяк. Яков сказал: "С Богом!", и, приподняв лодку над обмелевшим дном, шестеро мужиков в сапогах-заколенниках понесли её к середине реки, где ещё слабо плескалась вода. Следом по берегу в таких же са- погах-бреднях шли ещё шестеро мужиков-сменщиков. Дорога дальняя, а воды в реке совсем мало. Курица вброд перейдёт. Мужики сразу до- говорились, что они будут сплавлять лодку там, где есть вода, а по мели, меняясь через каждые час-два, будут аккуратно тащить лодку волоком.

Тащить пришлось больше половины долгого пути. Только в ниж- нем течении, на последних четырёх-пяти вёрстах, река Волошёвка позволяла плыть на лодке. Не вся - от берега до берега, но отдель- ными струями, протоками, которые находились всё чаще и чаще. Тог- да Яков отправил мужиков назад в деревню, а сам сел в лодку и по- плыл вниз по течению. Доплыл быстро. Когда прилетела знаменитая

"Шавруха", он уже был на месте. Погрузили беременную в "собачий ящик" - полубагажный отсек, и самолёт долетел куда надо. Женщи-

ну доставили в больницу, где пролежала она до самых родов. Всё- таки спасли Анюту и её ребёнка.

- Если бы не Яша, хана моей бабе, - потом часто говорил муж Анны и ставил Земцовскому уже неизвестно какую по счёту бутылку в знак благодарности.

Приближалась осень. Полевой сезон подходил к концу. Бурение шло плохо. Частые неполадки то с буровым станком, то с двигате- лем выбили Земцовского из привычной колеи. Он нервничал, бранил своих разгильдяев-рабочих. А они матюками крыли его. Требовали, чтобы лучше "рисовал наряды".

Может, так бы поворчали-побранились трудящиеся и постепенно притихли. Но "масла в огонь" подлил обед в столовой. После супа мужики с аппетитом ели вкусные мясные котлеты и нахваливали по- варов. Нахваливали до тех пор, пока не узнали, почём эти котлеты. Узнали и охнули. Котлеты стоили по десять рублей за штуку. Раньше они кормились на десять-двенадцать рублей в день, а тут столько же за одну котлету.

Дурными словами бранили завмага Стёпу, который изобрёл "зо- лотые" котлеты, поваров, а заодно и Земцовского, своего мастера, ко- торый не позволяет заработать на такие котлеты.

Стёпа услышал шум рабочих и вышел к ним из подсобки, чтобы

"дать разъяснения".

Вы зря шумите, мужики. Я вам делаю высококачественный ка- лорийный харч, а в ответ вместо спасибо слышу матюки.

За что тебя благодарить, живодёра? Цену заломил, как будто от своей толстой ляжки кусок отрезал на котлеты.

Цена - ниже некуда. Потому что котлеты из дорогого продукта сделаны.

Что же это за продукт такой?

Я и пришёл, чтобы всё объяснить. Сперва послушайте, а потом браниться будете.

Ну, давай! Послушаем, что ты тут наплетёшь. Только не ври лихо.

Я правду вам расскажу. Эти котлеты из копчёной мясной колба- сы по семьдесят рублей за кило напополам с говяжьей тушёнкой. Те- перь считайте, во что обходятся такие котлеты. По десять рублей их

продавать - себе в убыток. Но большую цену назначить рука не под- нялась. Я знал, что и так будет недовольство.

Как же это ты колбасу на котлеты сумел переделать?

Голь на выдумки хитра. Кормить-то больше нечем. Припасы кончаются. Я и сказал девкам своим на кухне, чтобы сперва малость обварили колбасу, сняли шкуру, а потом пропустили через мясорубку. Туда же они добавили и тушёнку из банок. Еда получилась - не хуже ресторанной. А вы ещё недовольны.

Потому что и цена у тебя вышла тоже ресторанная.

Цена божеская. Грех вам ворчать да браниться, мужики. Теперь после обеда и ужин не понадобится. С такого харча любая работа спориться будет. Но коли все возражать станете, я могу прекратить это дело. Придётся одной кашей питаться.

Мужики загалдели, но всё-таки потом согласились на дорогие, но сытные котлеты, которые уж "всяко лучше каши". Утешил и ути- хомирил всех неожиданно вошедший в столовую Земцовский:

Ешьте хорошенько, пока кормят. Скоро домой. Там бабы ждут.

Понадобится много силёнок.

Правильные слова говорил Яша Земцовский. Но кое в чём ошиб- ся. Как потом станет ясно, бабы ждали не всех.

* * *

Лето кончалось. Пошли дожди. Поднялась вода в реке Волошёв- ке. Заканчивалось бурение последней скважины. Из экспедиции уже пришла радиограмма с приказом о ликвидации работ, вывозе обору- дования и другого казённого имущества.

Посовещавшись с Яковом Земцовским, мы решили кончать буре- ние и спешно готовиться к отъезду. Надо было успеть вывезти всё по высокой воде. Главное, до озера добраться, а там можно нанять катер. На том и договорились.

"Всё идёт как по нотам!" - заявил потом Земцовский, погрузив на большой дизельный катер оборудование, ящики с отобранными пробами и даже часть самого ценного керна. И действительно, до той поры всё шло гладко, как говорят, без сучка, без задоринки.

Установилась тихая погода. На озере гуляла лёгкая рябь. Светило неяркое солнце. Приближающаяся осень успела позолотить деревья

на берегу. От воды тянуло стынью. Рядом в деревеньке две молодые женщины развешивали для просушки сети, от которых несло рыбьим духом. Где-то вдалеке невпопад и не вовремя пели петухи.

Катер отчалил ещё до полудня. Я устроился на палубе, спрятав- шись от неласкового ветра за рулевой рубкой. Любовался красотой прибрежных островов и островков, живописными заливами, голу- бым небом и плывущими по нему кучевыми облаками.

Примерно на середине долгого пути, поднявшись со своего укры- тия, я прошёлся по узкой палубе, чтобы размяться. У кормы сидел один из наших рабочих-буровиков - Николай, раздетый до пояса. Он явно не загорал - холодный ветер, усиленный ходом катера, вряд ли располагал к этому. Его вид - печальный, задумчивый, какой-то отрешённый - заставил насторожиться.

Присмотревшись, я заметил, что Николай читал какое-то письмо на листке из тетради. Несколько раз откладывал его в сторону, под ле- жащую тут же одежду, а потом снова читал, заметно шевеля губами. То ли он бормотал что-то шёпотом, то ли произносил слова молитвы. Сидел неподвижно, несмотря на свистящий холодный ветер и брызги за кормой, которые нет-нет да и залетали на палубу.

Странным показался мне этот человек, не замечавший ничего во- круг.

В открытом озере усилился ветер, пошли чередой невысокие вол- ны. Катер стало ритмично покачивать. Брызги от волн обдали меня холодным душем. Пришлось уйти в своё укрытие, куда не долетали брызги и где не было ветра.

Я вынул из рюкзака книжку и стал читать. Углубившись в чте- ние, потерял счёт времени. Монотонно стучал двигатель, свистел ветер в оснастке, а в моём закутке уютно, тепло. Даже задремалось, как младенцу в зыбке.

Неожиданно раздался детский крик, который заставил вздрогнуть.

Стойте! Подождите! Дядя Коля купается. Он нырнул, но только ещё не вынырнул!

Я бросился на крик и увидел девочку, возвращавшуюся домой вместе с родителями. Она указывала рукой в сторону далеко от ка- тера. Земцовский тоже уже выскочил из рубки. Мы вглядывались вдаль, но ничего, кроме бурунов за кормой, не видели.

Рулевой сбавил ход и, плавно развернувшись, пошёл обратно к тому месту, куда показывала девочка. Катер вдоль и поперёк бороз- дил неспокойную воду.

Надо быстрее добираться до Конёва, вызывать водолазов и ми- лицию. Сами мы тут ничего не сделаем. Лишь бы место запомнить точнее, - сказал Земцовский, и мы зашли в рубку, позвав туда де- вочку, которая всё видела. Она и рассказала, как дядя Коля разделся до трусов, выбросил за борт всю одежду, а потом сам прыгнул туда вниз головой. Ни сам, ни одежда больше так и не всплыли.

Наверное, прихватил какую-нибудь тяжёлую железяку, - вы- сказал догадку Земцовский.

Да, он что-то заворачивал в свою одежду, - подтвердила де- вочка.

Только на базе экспедиции в деревне Козаково стало понятно, что у этой трагической истории была ещё и предыстория, не позволив- шая всё списать на несчастный случай.

Как раз тогда, в начале 1958 года, под Плесецком - районным центром Архангельской области - развернулась большая стройка. Там сооружали ставший потом известным космодром "Плесецк". Однако на месте будущего космодрома испокон веку жили люди. Ря- дом была большая деревня со множеством ещё крепких просторных изб, рубленных в давние времена из смолистого строевого леса.

Деревню не пощадили. Пришёл приказ целиком переселить на но- вое место. Таким местом избрали почему-то Козаково. Может быть потому, что там работали мастерские леспромхоза, был магазин, сто- ловая, пекарня и клуб, где показывали кино либо устраивали танцы. Сразу же решили деревенские избы не перевозить, а на новом ме- сте для каждой семьи переселенцев строить новый дом и хлев из бру-

са. Даже лесопилку организовали. И всё - военные.

В Козаково прибыл целый строительный батальон. С утра до ве- чера стучали топоры, визжали пилы. Вечерами стройка замирала. Сразу после ужина десятки молодых солдат-строителей заполняли клуб. Там же собирались девки и молодые бабы со всей округи. За- казывали музыку солдаты. Они сказали: "Кина не надо, плясать-тан- цевать будем".

С того всё и началось.

Свои мужики в тайге, а тут - целый батальон подвалил. Выби- рай любого. Все охочи до сладкой любви. Давно изголодались без женского внимания. И деревенские бабы истосковались без мужиков. Они понимали солдат с полуслова.

Когда танцы заканчивались, большинство расходилось парами. И так все вечера подряд. Потом те же самые гулёны ехали на дальние участки к мужьям. Каждая строила из себя святую, а про других рас- сказывала всякие были и небылицы.

К Николаю никто не приезжал. Но слухи о неправедном поведе- нии жены доходили и до него. Хотя детей у них не было, Николай сильно переживал. Говорят, что места не находил. На буровой во вре- мя смены не раз замечали, что не в себе мужик. Но как-то не прида- вали этому значения, думали, просто по дому тоскует.

Истинной причины его хандры никто не знал. Всё открылось по- том. Он перед самым возвращением домой получил письмо с какой- то оказией. Письмо, которое, скорее всего, и привело его к погибели.

"Кумушки" судачили в деревне: жена ему честно сообщила про свою

"новую любов" и намекнула на развод. Он порешил всё по-своему.

Разводы были в деревне. Где с драками, где без драк. Были и драки без разводов.

- Проучил, надавал тумаков, теперь пусть дома сидит разукра- шенная, - говорил один из "потерпевших" мужей.

Много было таких - потерпевших от любовных утех обезумев- ших женщин. Но жертв больше не было.

По поводу гибели Николая пришлось нам c Земцовским объяс- няться в разных инстанциях. Хотели "пришить" несчастный случай,

"cвязанный с производством". Но не вышло. Нашлись свидетели.

- Иначе бы нас с тобой по судам затаскали, - говорил мне потом Яков Земцовский.

По судам не затаскали, а человек пропал. И водолазы не нашли.

Где его найдёшь в большом озере.

В экспедиции меня сразу с сочувствием известили, что команди- ровка в Албанию не состоится. Дело идёт чуть не к разрыву отноше- ний с этим государством. Наши специалисты, в том числе геологи, спешно покидают Тирану и разъезжаются по домам.

- Не видать мне Адриатического моря как своих ушей, - с не- которой самоиронией произнёс я с нарочито тяжёлым вздохом.

Экспедиция из Козакова скоро перебазировалась в Архангельск. В Козакове всё ликвидировалось, а на новом месте в Архангельске, где должна была разместиться экспедиция, на проспекте Павлина Виноградова, ещё не успели сделать ремонт.

Мне ничего не оставалось, как собрать полевые материалы и ехать домой в Петрозаводск, чтобы там заняться составлением геологиче- ского отчёта. Тем более, что об этом я заранее договорился со своим начальством и с руководством Карельской экспедиции, где обещали выделить рабочее место.

Сильно истосковавшись по дому и поняв, что среди возникшего бедлама мне ещё долго не будет возможности притулиться ни в Ко- закове, ни в Архангельске, я стал спешно собираться в дорогу. Ведь до этого только один раз сумел вырваться из архангельских дебрей, чтобы навестить семью.

Мне хотелось попасть домой к Первому мая. У нас к этому дню подстатил тройной праздник: двадцать пять лет со дня рождения Тоси, вторая годовщина нашей свадьбы и советский Первомай. Во- дитель Серёга успокаивал: "Как-нибудь пробьёмся, успеем к празд- никам". Он не учёл, что вовсю бушевала весна. Мы надолго застряли. Хорошо, хоть сами с шофёром отделались шишками. Не зря гово- рится, что домашняя дума в дорогу не годна. Наш "Урал" много ки- лометров уже прошёл по лежнёвке; прошёл тихо, осторожно, "акку- ратненько", как выразился Серёга. Когда оставалось совсем немного,

"вышла на старуху проруха": тяжёлая машина провалилась передни- ми колёсами между подгнившими брёвнами настила. Двое суток про- возились, разбирая настил сзади и подкладывая его под рухнувшие колёса. Но самое главное - надо было ещё поднять-подрычажить неподъёмную машину. И всё вдвоём. Подняли и тронулись с места. Но уже без ведущего переднего моста, который вышел из строя. Се- рёга, увидев на моём лице ликование, заявил:

Рано говорить "гоп". Когда на землю станем всеми колёсами, тогда хоть визжи от радости. А пока молись.

На земную твердь мы выехали благополучно, но впереди пред- стояло одолеть ещё одну преграду: реку Северную Двину по льду.

В эту пору иной год уже и лёд унесёт половодьем. Не знаю, как нынче. Успеем или застрянем опять надолго, - озабоченно ска- зал Сергей.

Надо успеть. Домой тороплюсь. Хотел к Первомаю, а теперь если только ко Дню Победы получится.

Буду жать на всю желёзку. Только бы не застрять где.

На берегу Северной Двины мы увидели вереницу машин. При- строились в "хвост" колонны. Реки ещё не видно, но Сергей бодро сказал:

Раз столько транспорта скопилось на берегу, значит, переправа есть.

Ждали долго. Когда до нас дошла очередь, с высокого берега реки увидели вздувшийся лёд с вмороженными в него брёвнами, которые, казалось, ходят ходуном под колёсами большегрузных машин.

По льду неслись как угорелые, на полном ходу. Спотычка вы- шла на выезде. Как раз не хватило ведущего переднего моста. По- том Сергей объяснил мне, что если бы он, рискуя провалиться под лёд, не разогнался до предела, то пришлось бы трактор искать. А так хоть с пробуксовкой, но выехали. Когда медленно спускались на лёд с того берега, Сергей открыл свою дверь кабины и сказал, чтобы то же сделал я.

Увидишь, что проваливаемся, сразу прыгай как можно дальше вперёд, - дал он мне совсем не оптимистичный совет. Но всё обо- шлось.

Домой я попал утром 6 мая, как раз в Егорий. А ещё больше того - в день рождения тёщи, про который я и не знал. Спохватился, что без подарка, но потом вспомнил про бутылку спирта, купленную ещё в Волошове. Она оказалась лучшим подарком. Получилось так, что попал я "с корабля на бал".

Но в первые же минуты сильно расстроился. Маленькие наши до- чери при моём появлении вцепились в маму, а когда подошёл бли- же, так расплакались, увидев незнакомого дядю, что Тосе долго при- шлось их унимать.

Дольше бы пропадал в лесу. Гляди, совсем откажутся дети от такого отца, - съязвила тёща.

Ещё меня удручала бедность и теснота в доме. Сколько там жило народу - никто не считал. К двум нашим дочерям, которые ещё со- сали материнскую грудь, а проголодавшись, часто кричали-плакали хором, добавлялся голос почти такого же маленького сына тёщи - последыша Алексея. Содом, да и только.

Когда я вроде бы насовсем вернулся домой в Соломенное осенью 1958 года, мы первым делом стали искать жильё. И нашли... В ман- сарде. Можно сказать, на чердаке у тёти Нисы.

С осени там ещё было бы можно жить, кабы не клопы. А зимой - с трудом. Если топили печку, то под низким, сходящимся клином по- толком стояла жара, а на полу замерзала в вёдрах вода. Наши ма- ленькие дочери часто простужались, хотя иногда изнывали от жары. Но больше других напастей их изводили клопы. Они гнездились всю- ду - кровати, стульи, табуретки были нашпигованы ими. Один раз, расстелив на полу газету, я грохнул на неё нашу "антикварную" та- буретку, вывезенную из Мончегорска. На газету посыпалиь жирным слоем клопы, похожие на чечевицу.

Мы не знали никакой управы на этих кровососов. Что ни про- бовали, ничего не спасало. Так и мучились, пока на следующий год не ушли из этого клоповника.

Рабочее место мне дали в помещении Карельской экспедиции. Там было много знакомых, и я сразу почувствовал себя как дома. По- том главный геолог экспедиции Бреслер Софья Мануиловна даже согласилась почитать мой отчёт. Я просил её хорошо покритиковать или хотя бы сказать коротко: где что, по её мнению, не так.

Всё так. Кое-где я сделала пометки на полях. А в целом нор- мально. Для первого отчёта даже хорошо, - приободрила она меня.

Теперь мне предстояли оформительские работы: изготовление чертежей, иллюстраций, печатание самого текста и приложений.

Созвонившись с Архангельском, я получил команду вылететь туда.

Как минимум на месяц, - услышал напоследок слова главного геолога Архангельской экспедиции Кальберг Эрны Артуровны.

В декабре пятьдесят восьмого года пришлось впервые увидеть экспедицию на новом месте. Я прилетел в Архангельск вечером, уже впотьмах. Погода стояла пасмурная, и огни вдоль взлётно- посадочной полосы стали видны только когда самолёт пошёл на по- садку.

Гражданский аэропорт тогда находился на острове в устье Се- верной Двины. Таким путём - по воздуху - сюда я попал впервые и сразу встретился с местным чудом - "рикшами". В отличие от ки- тайских, архангельские "рикши" пользовались не тележками, а сан- ками и возили только багаж.

Мальчишки, женщины разных возрастов и даже шустрые бабуш- ки набрасывались как мошкара на пассажиров, сошедших с самолё- та. "Рикшей" вокруг оказывалось намного больше, чем пассажиров. Как говорят, предложение превышало спрос. Можно было выбирать между юрким мальчишкой, мощной матроной или дюжим дядькой в меховой шапке и унтах. Санки тоже на выбор: от простых, но на- дёжных дровенок до маленьких розвальней и даже кокетливых, как будто из сказки, расписных крытых кибиток.

Чемоданчик у меня оказался нетяжёлым, дорога недальняя, и я двинулся в город пешим ходом вслед за вереницей разношёрстных возчиков. Хотя плату они брали весьма умеренную - всего десять рублей за любой чемодан, - мне казалось как-то неудобно застав- лять других тащить мою ношу.

Обрести крышу над головой не доставило больших хлопот - в го- стинице "Интурист", которая считалась одной из лучших, мне было заранее заказано "койко-место". Я оказался в двухместном номере. Дежурная по этажу предупредила, что в номер никого водить нельзя, за душ внизу и утюг надо платить отдельно. А если что потребуется сварить, то есть кухня в конце коридора.

Сосед мой появился поздно, когда я уже собирался лечь спать.

Потом он каждый день будет приходить в это же время и с одной и той же "программой" действий.

Скоро я узнал, что он украинец из Черниговской области. Приехал на север заготавливать лес для своего колхоза. Отличался он могучим телосложением и усами, как у Тараса Бульбы, свисающими по краям рта почти до подбородка.

На улице стояла холодная погода. Приближался Новый год. Со- сед, одетый в чёрный дублёный полушубок, валенки и "нанайскую" шапку из норковых шкурок, приходил замёрзший и весь заиндеве- лый. Он говорил, что целые дни проводит на морозе с разными ханы- гами, которые у него работают на лесозаготовках.

- Такой народец, что их нельзя оставлять ни на час без пригляда.

Либо сбегут, либо напьются, - жаловался сосед.

Сам он после работы долго разоблачался, развешивал по батаре- ям сушиться одежду и обувь, шёл принимать горячий душ и, рас- красневшийся, прогретый насквозь, возвращался в номер. Иной раз, усталый, сразу раздевался, ложился на кровать и долго так лежал не- движимо.

Но потом, добравшись до стола, вынимал из рюкзака бутылку водки, буханку чёрного хлеба, кусок свиных копчёностей либо хоро- шей твёрдой колбасы. Плюс ко всему откуда-то из тумбочки извлекал большую луковицу.

Острым широким ножом разрезал на крупные ломти полбуханки хлеба, строгал тонкими пластинками мясо или колбасу, чистил и мель- чил луковицу. Дальше начиналась трапеза, достойная киносюжета.

Он наливал стакан ледяной водки с мороза, отпивал частыми глот- ками ровно половину, занюхивал копчёностями и только после этого начинал есть. Каждый кусок хлеба, каждый шмат мяса с луком ел так долго, что приходило в голову знаменитое: "Тщательно прожёвывая пищу, ты помогаешь строительству социализма".

Съев очередную порцию, выпивал оставшееся полстакана водки и снова долго ел, чуть слышно чавкая от удовольствия.

Первые дни он приглашал к столу и меня, а затем, увидев, что не гожусь в собутыльники, перестал приглашать.

Помню, я удивлялся тогда, что он ни разу, ни в один из вечеров, не пил чая. Закончит с закуской и на боковую. Через считанные се- кунды уже храпит. А утром уходит на работу, когда я ещё сплю.

И так изо дня в день, весь месяц, пока мы жили в одном номере до моего отъезда домой.

Исключением из этого распорядка была новогодняя ночь.

Обычно по пути с работы я ужинал в кафе "Полярное сияние". В этот день поступил точно так же. Время для новогодних празд-

неств ещё не наступило, и в зале оказалось мало народа. Я заказал, как обычно, сига жареного с гарниром и кружку пива. Стоил сиг боль- ше десяти рублей. Но это был сиг! Нерушеная половинка рыбины, разрезанная вдоль по хребту. Её жарили на продолговатом противне из нержавеющей стали. Вокруг рыбины с золотистой корочкой гор- ка овощей: картошка фри, тушёная капуста, морковка, зелень да ещё тонко нарезанный огурчик и колечки фиолетового лука.

Насытившись с таким расчётом, чтобы дотерпеть до Нового года, я зашёл в магазин, купил бутылку шампанского, фруктов и направил- ся домой в номер.

В обычное время появился сосед.

Я поставил на стол шампанское, фрукты и сказал, что сегодня рано спать не лягу. Всё-таки Новый год! Когда стол принял мало-мальски праздничный вид, сосед налил мне полстакана водки, увидел, что я выпил всего глоток, сильно удивился, а потом сказал: "Попотчевать можно, неволить грех".

С этим полстаканом, выпивая по глоточку, я и просидел почти до полуночи. Перед тем как пробили куранты, открыли бутылку с шампанским и одновременно с боем выпили по стакану искристого освежающего напитка.

Немного захмелев, сосед рассказал мне о своей горькой судьбине.

По нужде он приехал на север. Родительский глинобитный дом с земляным полом и соломенной крышей стал разваливаться. Надо строить новый, но ни денег, ни материалов в достатке не было.

Поймал меня на этом председатель колхоза. Поезжай, говорит, лес заготавливать. Колхозу доброе дело сделаешь и себя не забудешь. Дом у тебя будет, и деньги появятся.

А чего ты с такой печалью, вроде, с сожалением говоришь об этом?

Оттого, что дом построил, а семью потерял. Пока я тут по ле- сам мотался, жена там другого нашла. Что с неё возьмёшь. Баба мо- лодая. Не могла без мужика жить. Да было бы просто так. Тут хуже: брюхо нагуляла. Своих двое, теперь ещё выблядок появился, прости меня Господи!

Тяжёлый случай!.. - посочувствовал я.

Тяжелее некуда. Пришлось развернуться и опять в тайгу. Тут

хоть забудусь в работе. Вот и выпивать стал после всего случивше- гося.

А дальше что собираешься делать, как жить будешь?

Не знаю. Пока ничего не знаю. На эшелон заготовлю леса, от- везу, там видно будет. Загадывать наперёд не стану. Всё может обер- нуться и так и эдак.

Допили мы с ним шампанское, похрумкали яблоками, поговорили ещё немного о разных мелочах и улеглись спать.

Скоро я улетел домой, чтобы потом поехать в Ленинград - защи- щать свой первый отчёт.

Тут и время отпуска подошло.

Вернувшись в Архангельск после отпуска, я узнал, что начальник экспедиции Сорокин, коль не вышло с поездкой в Албанию, добился моего перевода в Петрозаводск, в Карельскую экспедицию.

- Всё вышло удачно! Вот приказ о переводе! - с радостью со- общил он.

А у меня радости не было. В Петрозаводске не известно, какая ждала работа, и точно известно, что будет негде жить.

КаРельсКая эКспедиция

Размещалась экспедиция в здании Главсевзапстроя на улице Эн- гельса, 4. В крыле здания, обращённом на север, экспедиция занима- ла первый и второй этажи.

Моё знакомство с Карельской экспедицией началось с коридора. Вдоль глухой его стены сплошь стояли стеллажи с образцами. Оста- вались не закрытыми только амбразуры дверей в кабинеты, где каме- ральничали геологи.

На другой стороне коридора - ряд окон. Все простенки между окнами увешаны приказами, объявлениями и другой "обществен- но значимой информацией". На ней и остановился мой взгляд. Не на всей сразу, а на большой таблице, занявшей простенок. Табли- ца называлась: "Распределение кадров инженерно-технических ра- ботников по полевым партиям и отрядам".

Нашёл я в этой таблице и свою фамилию в графе "Начальники партий". В строчке против моей фамилии значилось: "Мандрогская геологоразведочная партия. Начальник партии Морозов В. В., геолог Александров В. И.".

Первое, что пришло в голову: "Без меня меня женили". Не знал я тогда ничего про Мандрогскую партию, не знал и Александрова.

Начальник экспедиции Десятков Михаил Александрович при- нял меня в своём маленьком кабинете. Прежде чем сказать хоть слово, он начертал на листе бумаги размашисто: "Отделу ка- дров - в приказ! Назначить Морозова В.В. начальником Ман- дрогской партии с окладом 1200 руб." Подпись и дата: 29 апреля 1959 года.

Десятков сообщил мне, что партия должна заниматься разведкой песчаногравийных месторождений вдоль реки Свири для снабжения песком и гравием строек Ленинграда.

Простите, - пришлось возразить мне, - но до сих пор с перво- го дня я занимался медно-никелевыми рудами; в Архангельскую экс- педицию откомандирован именно как специалист-никельщик, а с пе- ском и гравием никогда не имел дела, я просто не знаю этого сырья.

Ничего, узнаешь. Не боги горшки обжигают. Да, говорят, и хи- трость тут невелика. Познакомишься и освоишь по ходу дела.

Но ещё надо хотя бы одного геолога, который уже постиг всё это.

Тебе и назначен такой геолог - Александров Виктор Ивано- вич. Если не знакомы - познакомитесь. Молодой человек из хоро- шего уважаемого семейства. Год проработал на этом сырье, для на- чала введёт в курс дела.

Мне надо рабочее место, чтобы познакомиться с проектом и наметить план дальнейших действий.

Вот это уже деловой разговор! Место определит главный геолог экспедиции Софья Мануиловна Бреслер. Насколько мне известно, вы с ней знакомы. Она даст нужные напутствия и советы. А я пред- лагаю такой план: пока тут майские праздники, до девятого числа, осмотришься, ознакомишься с обстановкой, с Александровым. По- сле праздников получите оборудование, снаряжение, спецодежду, на- берёте рабочих - и в поле.

Всё понятно, Михаил Александрович. Но вы же знаете, что с Архангельской экспедицией мне пришлось расстаться из-за отсут- ствия там жилья. А у меня жена и двое маленьких детей. В Карель- ской экспедиции я могу рассчитывать на получение квартиры?

Нет! Жилья нет и скоро не будет. У тебя же тёща в Соломенном.

Поживёте пока в её доме.

Разве это дом. Покосившаяся хибара. И жильцов - не счесть. У тёщи самой ребёнок - ровесник наших дочерей. На ночь даже вповалку на полу не хватает места.

Ничем не могу помочь. Так что не обессудь. Берись за дело, там видно будет.

В первую очередь мы с Виктором Александровым поехали на базу экспедиции, где предстояло получить всё необходимое снаряжение для Мандрогской полевой геологической партии. База находилась на самой окраине города у обочины Шуйского шоссе. Там жило сво-

ей особой жизнью огромное хозяйство. Целый своеобразный городок за глухим деревянным забором. Всё это предназначалось для "матери- ально-технического обеспечения геологоразведочных работ".

Большую часть этого хозяйства занимали разные склады. Ведал складами Николай Алексеевич Масаев - грузный, но достаточно проворный мужик с неторопливой медвежьей походкой. Он, как мне говорили коллеги, там Бог и царь. И рекомендовали сразу войти в до- верие к этому человеку. Так как от него зависело: что смогу получить, сколько и какого качества. Я не умел "входить в доверие", а потому бесхитростно передал заявку и стал ждать. Но Масаев был занят важ- ным делом.

Его занятие меня поначалу привело в шок. Хотелось ринуться, остановить. Но он орудовал большим и, судя по всему, острым то- пором. Рубил с маху так азартно, что мне было боязно подходить. На огромном чурбане в три обхвата он, казалось, без устали мельчил своим острым топором бывшие в употреблении спальные мешки, рюкзаки, кожаные "геологические" сапоги с чуть однобоко изношен- ными каблуками. Рубил в клочья поношенные валенки, грязноватые костюмы х/б, выгоревшие брезентовые палатки с небольшими чёр- ными дырочками от искр костра.

Когда Масаев на минуту остановился, чтобы перевести дух, я по- дошёл поближе и спросил с недоумением:

Что вы делаете? Разве можно так безжалостно изводить добрые вещи?

Я не извожу, а перевожу снаряжение с истёкшим сроком экс- плуатации в ценное утильсырьё.

Но ведь большинство предметов можно выстирать, подремон- тировать и они служили бы ещё долго.

Ты всё правильно говоришь, но этим заниматься некому и не- зачем. А я действую строго по инструкции. Как срок иссяк, сразу в утиль.

Но ведь всё можно сдать целым. Вам работы меньше и найдёт- ся добрый человек, который захочет этим воспользоваться.

В том-то и фокус, что инструкция запрещает передавать кому бы то ни было целые предметы геологического снаряжения. Во из- бежание спекуляций. Ведь ничего такого нигде в магазинах не ку-

пишь. Вот строгие чиновники в Москве изобрели такую варварскую инструкцию, которой я должен подчиняться. "Во избежание спекуля- ций", - с саркастической улыбкой объяснил мне Николай Алексее- вич Масаев и снова взялся за топор.

А мы с Александровым, в ожидании, пока заведующий складом закончит своё важное дело, вышли на улицу - позагорать на весен- нем солнце.

* * *

После праздников коридор экспедиции превратился в биржу тру- да. Я боялся, что не наберу рабочих. Но увидел, что они валят толпа- ми, и скоро узнал, какой это лихой, разудалый люд.

В экспедиции начальников партий много, а коридор один. По- этому в каждом его углу и закоулке шёл торг. Одни предлагали свои услуги, другие смотрели, как бы "не промахнуться" с выбором.

Когда я в основном набрал команду буровиков и горняков, появил- ся один статный кудрявый мужчина интеллигентного вида. Разговор наш начался с того, что я попросил предъявить паспорт.

Пожалуйста! - с готовностью ответил незнакомец и протянул мне новенький "серпастый, молоткастый".

Покажите справку из мест заключения, на основе которой вы- дан паспорт.

Нет у меня справки. Потерял.

А трудовая книжка есть?

Трудовая есть.... Вот, возьмите.

Смотрю на его "трудовую" и глазам не верю. В графе "профес- сия" чётко чернилами написано: "птичница". Ничего себе, думаю, птичница мне попалась. Потом обратил внимание на фамилию Кор- кешко, написанную явно поверх какой-то другой, не очень аккуратно подтёртой резинкой.

Не нравится мне ваша трудовая книжка, - говорю я, давая по- нять, что мы не сторговались.

Тогда он резким движением вынул из внутреннего кармана пид- жака стопку трудовых книжек, распустил их веером, как игральные карты, и нагло заявил:

Вот, начальник! У меня их много! Выбирай любую!

Я, иронически улыбнувшись, сказал: "Прощай, работничек", - и ушёл. Ушёл с мыслью, что рабочие, набранные раньше, всё-таки более приличные люди. Оказывается, я ошибся.

Мандрога, точнее Верхняя Мандрога, оказалась маленький дере- венькой на берегу реки Свири. Только вместо обычных деревенских изб тут большей частью стояли бараки, рубленные из бруса. Был в деревне и магазин. Но, главное, была деревянная пристань, с накло- ном к реке, производившая впечатление ветхого сооружения. Тепло- ходы тут останавливались каждодневно, и люди, живущие в деревне, не чувствовали себя оторванными от мира. А дряхлость пристани не очень пугала старожилов. Сколько они тут живут, столько и видят, как ходуном ходят помосты, весь сруб сооружения, когда причали- вает большой пассажирский теплоход. Но пристань стоит и служит, пока не рухнет сама, либо не снесёт её ледоход.

Свой лагерь мы разбили у края небольшой зелёной поляны на вы- соком берегу реки. Для жилья поставили утеплённые десятимест- ные палатки на дощатом основании, а для кухни натянули тент над большой печкой, сваренной из толстых стальных листов. Под тем же тентом сколотили прочный длинный стол из неструганых досок дюй- мовой толщины.

В два дня мы обустроились, купили и напилили дров для кухни, разобрали да рассортировали оборудование, убрав на склад под за- мок то, что могли растащить.

Работу начали сразу двумя бригадами: одну поставили копать шурфы, а другую - на ручное бурение скважин.

Рабочие быстро освоили технику проходки шурфов с "каркасно- кольцевой" крепью. Мы получили на складе экспедиции вполне год- ный комплект крепи и в достатке имелись доски "сороковка". Дело пошло.

Повариха три раза в день нас сытно кормила, а мужики исправно работали. Рядом с ними трудились и мы с Виктором Александровым. Не "руководили", а работали лопатой, "грохотали горную массу", иначе говоря, просеивали на разных ситах вынутую из шурфа песча- но-гравийную смесь, чтобы разделить её на "фракции" по крупности зёрен.

Я по ходу вникал в это, как оказалось, непростое и трудоёмкое дело.

Всё шло нормально целый месяц. В конце его "закрыл" наряды и поехал в Петрозаводск за зарплатой.

Как многостаночник, я работал и за начальника, и за экономиста, и за прораба, и за завхоза, и за кассира.

Когда через неделю приехал с деньгами, в лагере на кухне хлопо- тала одна повариха. Все работали на участке.

В комнате, где мы ночевали с Александровым и занимались каме- ральной обработкой материалов, я взял припасённую пачку конвер- тов без марок и, глядя в ведомость, расфасовал по конвертам деньги. На каждом конверте подписал фамилию работника, а затем стопку конвертов с деньгами убрал в сейф.

Выдача зарплаты вечером заняла минуты. Каждый получал гото- вый конверт с деньгами точно по ведомости, расписывался и уходил. Перед этим я всем объявил, что в любом конверте деньги точно до ко- пеек. Но желающие могут проверить при мне. Проверяли единицы, претензий не последовало ни от кого.

К этому моменту, когда все получили деньги, магазин успел за- крыться и завмаг уехал на своей моторке в соседнюю деревню Ниж- ние Мандроги. Поэтому ночь прошла тихо-смирно и с утра все ушли на работу. А вот перед обедом так же дружно, гуськом, потянулись в магазин. Там частенько бывали пустые полки, но водкой торговали всегда.

- Зря хвалил мужиков! Запьют сегодня не на шутку. Чует моё сердце, запьют! - сказал я Виктору Александрову.

Но я всё-таки не думал, что эта пьянка превратится в погром. И погода в тот день случилась не в нашу пользу. Начался дождь. Вро- де бы можно не ходить на участок.

Мы с Виктором ушли к себе заниматься документацией и разны- ми расчётами. Мужики в столовой продолжали трапезу с выпивкой. Поначалу таились, а потом пьянка пошла в открытую.

Повариха, хлопотавшая на кухне, рассказывала, что они по оче- реди не раз ещё ходили в магазин, а длинный обед к вечеру перешёл в ужин. Зная, какое отвратительное зрелище полтора десятка напив- шихся до бесчувствия мужиков, мы с Виктором ужинать не пошли.

А там за ужином, как потом я узнал, начался извечный спор на тему: кто кому должен. Каждый из спорщиков думал, что он боль- ше всех купил водки, больше всех переплатил и теперь остальные ему должны. Началась драка. Случилось это около полуночи, когда мы уже спали и дизельная электростанция, дававшая ток для освеще- ния посёлка только до одиннадцати вечера, уже молчала.

Назавтра рано утром меня разбудила повариха. Она хотела при- готовить еду к завтраку, но на месте столовой и всего лагеря нашла одни развалины.

Кастрюли и то все побили либо в Свирь покидали с берега. По кустам собирала. Даже печку своротили паразиты, - сообщила она сквозь слёзы.

Сами-то они все где? - спросил я.

Где попало. Кто где свалился, тот там и спит. Морды у многих в синяках и в запёкшейся крови. Я боюсь туда идти. Теперь не знаю, что делать.

Проспятся - я разберусь. Придётся распрощаться с этой бра- тией.

Назавтра я сказал дебоширам: либо вызываю милицию, либо пи- шите заявления "по собственному желанию". Они выбрали, конечно, не милицию, с которой у каждого свои давние счёты. Пришлось вы- дать каждому по двести рублей на дорогу, а остальное из месячного заработка, за вычетом стоимости котлового питания, удержал для ча- стичного возмещения убытков от погрома.

Никто не посмел возразить.

Но уехали не все. Один остался. Он не только не участвовал в дра- ке, но и не пьянствовал вместе со всеми.

Крепкий коренастый мужик, белорус, сам напросился к нам в ком- нату побеседовать. Начал я разговор с шутки.

Есть в народе такая молва, коли находится один на всю компа- нию, который не пьёт, то он либо больной, либо служит в КГБ. Ты, надеюсь, не подходишь ни под одну из этих мерок?

Не подхожу. Я после баньки, бывало, дома с удовольствием вы- пивал рюмку-другую. Потом беседа шла лучше и настроение подни- малось. А так нажираться до свинского состояния я не могу и не хочу.

Небось мужики невзлюбили за это?

Нет. Я им всё объяснил. Кабы деньги сыпались на голову, как манна небесная, может, я стал бы их пропивать. Но я свою зарпла- ту добываю кайлом да лопатой в мокром забое. Вкалываю, как негр. Такие деньги пропивать грех.

Наверное, купить чего-нибудь собираешься?

Не собираюсь. Мне надо денег скопить, чтобы за зиму лес за- готовить, а будущим летом построить дом. Родительский стал совсем развалюхой. Надо дать им хоть на старости лет нормально пожить.

Молодец ты. Поеду в город, буду искать тебе таких же работя- щих да трезвых напарников. Правда, не уверен, что найду, - сказал я.

Начальник экспедиции Десятков, узнав, что я уволил всех своих

"трудящихся", сурово заявил:

У меня на складе рабочих нет! Раз уволил, сам бури, сам копай!

Всё. До свидания.

Однако коридорная "биржа труда" продолжала бурлить. За два дня я снова набрал рабочих. Многих привлекала не столько зарпла- та, которая у нас была выше, чем на заводах, сколько харч, котловое питание. Они знали: даже если пропьются догола, всё равно без еды не останутся.

И ещё привлекало рабочих полевое довольствие, которое доходи- ло до шестисот-восьмисот рублей. Оно не облагалось налогами, и, самое важное, с него не вычитались алименты. Многие из мужиков- работников были если не беглые каторжники, то уж беглые алимент- щики точно.

Не зря говорят: пришла беда - открывай ворота. После разгрома лагеря беды-напасти пошли чередой. Не успели собрать да купить ложки, чашки, кастрюли, восстановить кухню и поваленные палатки, как по реке Свирь вверх прошла эскадра торпедных катеров. Говорят, что они сильно сбавили ход против деревни, но всё равно поднятой волной чуть не разбило пристань и повыбрасывало все лодки на каме- нистый берег. Некоторые унесло течением в сторону Свирьстроя.

Наша лодка, накоротко привязанная цепью сбоку к пристани, осталась цела, но побило посудину о прибрежные камни так, что она стала течь, как решето. Пришлось нанимать местного мужика, кото- рый её хорошо проконопатил и залил варом. До конца сезона хватило.

* * *

После Мандрогского мы разведывали песчаное месторождение

"Толстое" в десяти километрах выше по Свири. Я не стал перевозить на новый участок старые изношенные доски, а решил съездить в Пе- трозаводск и привезти машину новых, чтобы хватило их до конца работы.

На Соломенском лесопильно-мебельном комбинате нагрузил до са- мого верха "Урал-панелевоз"и был уверен, что этого хватит с лихвой. Лишь бы благополучно по бездорожью довести всё до участка работ.

Последний километр ехали зигзагами, обходя большие деревья, ломая буфером подлесок. Добрались до такого места, куда, казалось, кроме мишки косолапого, никто не забредёт.

Выгрузили доски в кусты. Сложили в низкий почти незаметный штабель. От дороги больше километра, почти столько же до реки Свири.

Назавтра в ту же машину сложили всё оборудование и тоже пере- везли на новый участок. Оборудование перевезли, а досок как не бы- вало. Сперва даже следов не увидели. Потом обнаружилась тропа в сторону реки. Там по крутому склону, заросшему травой и кустами, проложена широкая утоптанная дорога. Злоумышленники перетаска- ли все доски к самому берегу, а дальше, как говорят, концы в воду.

Большой дом можно построить из этих досок. По две сколо- тить, получится не хуже, чем из бруса. И рубить не надо. Только кон- цы запилить на угол. Хорошо кто-то нажился, - сказал один из на- ших деловых мужиков-рабочих. Я чуть не подумал: уж не соучастник ли? Но, кроме меня и водителя, этого места никто не знал.

Может быть, наткнулся на доски кто-то из грибников с сосед- ней заречной деревни Усланка? - подумал я вслух.

Как теперь шурфы проходить без досок? - то ли спросил, то ли печально потужил тот же рабочий.

Соберём все до единой на Мандрогском участке, на один ком- плект хватит. Как-нибудь до конца сезона доработаем, - успокоил себя и всех нас Виктор Александров.

Так и сделали. Даже треснутые вдоль и надломленные поперёк доски скидали в машину и перевезли.

Работа всё-таки не остановилась.

Незадолго до ликвидации партии, перед самым возвращением в Петрозаводск, мне понадобилось по делам съездить в город Под- порожье.

На дворе стоял сентябрь. Светило солнце, но дул холодный север- ный ветер.

Не успел я переговорить с директором Карьероуправления Сте- пурой, как к нему в кабинет ворвалась секретарша, на которой "лица не было", с истошным криком: "Пожар!" Я даже подумал, что горит здание Карьероуправления. Оказалось - жилой двухэтажный дом- барак. Пламя полыхало над крышей так, что огненный факел поч- ти доставал до соседнего дома, стоящего в том же ряду. Пожарные с двух брандспойтов лили воду в бушующее пламя, но оно не гасло, а, раздуваемое ветром, разгоралось всё сильнее. От горящего дома по ветру прямо на соседний дом летели не только искры, но угли и даже целые головешки. Уже через считанные минуты и он весь за- нялся пламенем. Треск горящего дерева, треск шифера, смрад на всю округу... Большая толпа зевак поодаль и маленькая, у самого огня. Это люди, у которых на глазах превращалось в пепел имущество, на- житое за всю жизнь.

Скоро загорелся третий дом, потом четвёртый. В начинающих гореть домах метались несчастные люди, кидавшие на улицу через окна какие-то не самые нужные вещи и даже телевизоры, которые разбивались вдребезги. А пожарные из всех рукавов продолжали лить воду на первые два дома.

Только когда загорелся пятый по счёту двухэтажный барак, кто-то надоумил огнеборцев действовать "на упреждение". Они перестали заливать горящие дома, а переехали к шестому, ещё целому, и теперь обливали водой его крышу, не давая разгореться упавшим туда искрам.

То ли помогло это упреждение, то ли ветер сменился, но огонь остановили.

Погорельцы, оставшиеся в чем успели выбежать, плакали и выли от горя.

Я уехал, понимая, что Степуре, руководителю одного из самых больших в городе предприятий, теперь не до моих дел. Сгорели дома, где жили его рабочие. Сгорело всё, что у них было. Хорошо ещё, что не погибли люди.

Завершив работы, я рассчитался с нанятыми на сезон людьми, вы- звал машину, и мы вернулись в Петрозаводск. Впереди предстояло составить и защитить в Управлении геологический отчёт о результа- тах разведки, а весной предстояла новая работа.

В конце 1961 года, а именно 13 декабря, произошло большое со- бытие. Виктор Александров женился.

Теперь свадьбы отмечают пышно. Торжества проходят во Дворце бракосочетаний. Невесты в белоснежном свадебном наряде с фатой; женихи в парадном костюме. Сияют хрустальные люстры, в празд- ничном убранстве парадные лестницы, устеленные коврами. Звучит вальс Мендельсона, льётся шампанское. А потом поездки по городу, посещение мостов с непременным замком, пристёгнутым к перилам и выброшенным в воду ключом. Якобы такие ритуалы служат сим- волом прочности заключённого брака. Однако на деле большинство современных браков распадается уже в первый год. Такова суровая правда, подкреплённая статистикой.

Тогда, полвека назад, ничего этого не было.

Городской ЗАГС располагался в одном из двухэтажных зданий на- против гостиницы "Северная". Там была всего одна комната, где со- вершались акты бракосочетания. Тесная комната.

Мне на свадьбе у Александровых выпала почётная роль "свидете- ля". Была ещё свидетельница Света, подруга невесты.

В комнате для бракосочетаний собралось нас четверо: невеста, Лейла, одетая в скромное праздничное платье; жених, Виктор, в до- бротном шерстяном костюме серовато-синего цвета и двое свиде- телей. Вчетвером мы еле поместились в маленькой комнате. Там, кроме стола регистраторши, стояла в углу радиола на тонких нож- ках и книжный шкаф. Больше никакой мебели. Регистраторша сразу спросила:

Будете ли "крутить" музыку?

Нет, - коротко ответил жених.

В какие-нибудь 15-20 минут молодых "расписали", Виктор запла- тил 5 рублей сборов, регистраторша выдала "Свидетельство о бра- ке", заверенное гербовой печатью, поздравила молодых и пожелала счастья на долгие годы.

На этом официальная церемония закончилась. Ни тебе вальса Мендельсона, ни сияния люстр, ни ковров. Ни видеосъемок, ни вспы- шек огней фотокамер. Но брак-то оказался крепким и счастливым.

А тогда мы пошли в ресторан "Северный". Там состоялся свадебный обед с шампанским. Первая же пробка салюта в честь молодожёнов чуть не разбила люстру на потолке. Да ещё не обошлось без маленького кон- фуза. Виктор так широко размахнулся, что не хватило денег рассчитаться за обед. Пришлось нас оставить в залог, а самому сбегать за деньгами.

Мы с Александровыми с тех пор и до самой кончины моей жены Тоси прожили целую жизнь, как говорится, не разлей вода.

Но это к слову. Вроде лирического "свадебного" отступления.

* * *

После реки Свири я переехал работать в Заонежье. Опять на раз- ведку песка и гравия.

В первых числах июня погрузили мы на баржу всё имущество гео- логоразведочной партии, а сами сели на маленький буксирный те- плоход, который отчалил от пристани в Петрозаводске и взял курс на север - в сторону Повенецкого залива.

На озере, как говорят моряки, стоял полный штиль. Светило солн- це. Только за Ивановскими островами почувствовался слабый вете- рок. Волн не было. Одна рябь, похожая на стиральную доску, покры- ла поверхность воды.

Шли медленно. Буксир с натугой тянул тяжёлую баржу с нашим оборудованием, снаряжением и продуктами на сезон. Продукты при- шлось получать на мелкооптовой базе. Но и там, кроме мясных кон- сервов да круп, ничего не дали. Начальник экспедиции Десятков уте- шил простыми словами:

- Туда можно совсем не брать продуктов. Едете в самое рыбное место на Онеге. В деревнях рядом купите картошки. Что ещё надо русскому мужику?

Плыли мы на Сал-остров. Он расположен в горловине Повенецко- го залива, к северу от села Толвуя.

Я знал, что островок невелик: около километра в длину и двести- триста метров в ширину. Но весь он, за исключением плоской за- падной прибрежной части, представлял собой озовую гряду с круты-

ми склонами, состоящую из песчаногравийного материала. Она-то и должна стать объектом разведки.

Ещё я знал, что на высокой части острова находится маяк, а при нём домик смотрителя, который живёт там с семьёй круглый год.

Кроме того, тесть мне сообщил, что на острове давно работает ры- боприёмный пункт, которым заведует его старый хороший знакомый Кузнецов.

Тут я вспомнил слова начальника экспедиции Десяткова и поду- мал, что даже без снастей будем с рыбой.

Шли мы до Сал-острова остаток дня и ночь. Короткую очень бе- лую ночь, какие бывают только в июне.

К острову подошли рано утром. Баржа не могла причалить к ры- бацкой пристани и бросила якорь на рейде. Теплоход сразу ушёл, а мы на своей лодке и шлюпке с баржи начали выгрузку.

Я представился заведующему рыбоприёмным пунктом, передал привет от тестя Михаила Андреевича и сразу понял, что "режим бла- гоприятствования" будет обеспечен.

Следующим моим ритуальным действом был пеший поход в де- ревню Лебещино, где находился сельский Совет. Мне предписыва- лось сразу по прибытию заявить о своём присутствии представите- лям местной власти.

Чтобы не отвлекать лодку от разгрузочных работ, я переправился че- рез узкий пролив с острова на мыс Климов Нос и дальше пошёл пешком. Сперва тропа петляла по длинной каменистой косе, местами по- росшей ивняком. Она привела меня в маленькую деревеньку под на- званием Кривоноговская. Несколько покосившихся домов на горба- том пригорке навели на мысль, что такое неблагозвучное название

деревенька получила не зря.

После Кривоноговской я шёл по настоящей, но не широкой, до- роге с чёткой выбитой тележной колеёй и следами копыт. Ещё недав- но тут кто-то проехал на лошади, запряжённой в телегу. Машинных следов нигде не было. И вряд ли прошла бы машина по этой узкой дороге, окаймлённой с боков лесом так тесно, что кроны местами сходились вверху, заслоняя небо.

Дорога вывела на низкий песчаный косогор и пошла по разогрето- му солнцем сосновому бору, который источал целебный смоляной дух.

На подходе к деревне Лебящино открылся истинно среднерус- ский простор: зелёные поля, равнина и белая пена на границе земли и неба. Цвела черёмуха. Ветерок, дувший с озера, разносил её терп- кий аромат. Сияло солнце, гудели слепни, разноголосо пели птицы.

Несмотря на назойливых мошек, вившихся над головой, я шёл, очарованный всем увиденным. Даже не верилось, что в Карелии, в этом северном краю, могут быть такие благодатные места. Потом их будет немало на моём жизненном пути. А в тот раз впервые попал на Заонежскую землю и сразу очаровался её красотой, согревающей душу.

В сельском Совете встретили меня приветливо. Я передал туда список работников полевой партии и письмо, заверенное печатью, с просьбой к местной власти оказывать содействие во всех делах. Председатель твёрдо сказал: "Чем можем, тем поможем".

Тогда я не предполагал, что скоро самому придётся оправдываться перед местной властью.

На острове нам выделили большой дом. В разгар путины там жили рыбаки с траловых судов. К лету массовый лов прекратился и остров опустел. Поэтому мы просторно разместились под надёж- ной крышей. В доме, занимая четвёртую его часть, стояла вполне ис- правная русская печка, где можно было готовить еду на целый день. О ней мне и надлежало позаботиться в первую очередь.

Заведующий рыбоприёмным пунктом Кузнецов оказался му- жиком деловым, умеющим везде видеть свою выгоду. Он обещал снабжать нашу геологоразведочную партию рыбой на общий котёл. И к тому же по льготной цене: судак - 50 копеек за килограмм, сиги - 1 рубль, ряпушка - 25 копеек, палия - 2 рубля.

Если повезёт и попадётся лосось, то по 5 рублей за кило- грамм, - добавил Кузнецов. - Это примерно в два раза дешевле, чем в магазинах Петрозаводска. К тому же тут бери сколько надо, всегда сегодняшнего улова и без всякой очереди.

На маленьком собрании во время обеда мужики рабочие сказали, что будем питаться рыбой.

А как же с мясной тушёнкой, привезённой на весь сезон? - спросил я.

Оставим на случай безрыбья, - был короткий и весёлый ответ.

В первые же дни кое-кто из нашей братии пробовал ловить на удочку. И пошли слухи, что рыбы тут в озере больше, чем в плохой ухе, и что клюёт она на пустой крючок.

Один раз рыбалка действительно удалась. За вечернюю зорьку ре- бята наловили вдвоём целое ведро окуней.

Настоящие лапти попадались! Некоторые на полкило, а то и боль- ше, - хвастался один из наших рыбаков. И сразу завели разговор: что делать с рыбой. Решили коптить. Но для этого нужна коптильня. Приспособили под неё металлическую печку-чугунку.

В топку вдоль правого и левого боков положили кирпичи для опо- ры, а на них где-то найденные колосники. Внутри печки получилось что-то вроде полатей в старинной деревенской избе, а проще гово- ря - полочка. На ней разложили рыбу: вычищенную, хорошо про- мытую и выдержанную несколько часов в соляном растворе. Под ко- лосники с рыбой насыпали ольховой стружки с добавлением веточек можжевельника, а снаружи, под дном самой печки, развели костерок. На малом огне без доступа воздуха стружка начала тлеть, выделяя духмяный дым. Через два-три часа рыба поспела.

Горячую, с пылу с жару, её подали к обеду. Целый тазик "бронзо- вых" окуней поставили на стол рядом с таким же тазиком рассыпча- той варёной картошки. Это "самодеятельное" блюдо уплетали луч- ше, чем отварных сигов.

Очень нравилась рабочему люду заонежская картошка, выросшая на песчаных почвах, облагороженных залежами шунгитов. Это те самые чёрные почвы Заонежья, которые до революции кормили по- ловину Карелии. Те почвы, которые сделали Заонежье самой густо- населённой частью этого северного края.

Говорят, при царском режиме тут обитали почти пятьдесят тысяч крестьян. Они пахали землю, рыбачили, занимались промыслами. На всю округу славились в Заонежье такие богатые сёла, как Шуньга и Толвуя. На ежегодные ярмарки приезжали сюда даже новгородские купцы.

Богатели сёла и деревни Заонежья, богатели люди. Строили дома, церкви. На хороших пастбищах держали много скота. Известно, что на каждого жителя Заонежья приходилось по корове.

Сейчас там и населения во много раз поубавилось, а скота стало ещё меньше.

Но земли не пустуют. В отличие от моей малой родины - Новго- родчины - в Заонежье людно. Хотя не все деревни выжили и сохра- нились. Не шумят теперь ярмарки, не слышно колокольного звона, не летают по дорогам огневые тройки, не толпятся у церквей прихо- жане в пасхальную ночь. Но Заонежье живёт и работает.

В ближайшей к Сал-острову деревеньке Кривоноговская покупал я картошку для общего котла. Платил по пять рублей за мешок. Пока мы разговаривали в доме с хозяином, хозяйка наполнила мои два мешка и пригласила посмотреть товар. Я глянул и вслух высказал своё удивление:

На дворе макушка лета, а у вас картошка как будто только из бо- розды - гладенькая и ни одного росточка. Как удалось её сохранить до сей поры в таком виде? - спросил я.

Очень просто. Мы держим её в яме. С осени закладывали так, чтобы хватило на лето. Вскрываем яму только в начале июня. До но- вого урожая она у нас хранится в хорошем виде, - ответила хозяйка.

А вода не заливает?

Не заливает. У нас песчаный грунт, да к тому же яма на бугре.

Не мёрзнет картошка в иную суровую зиму? - допытывался я.

Не мёрзнет. Яму поглубже делаем. Дно и стенки соломой высти- лаем и сверху кладём много соломы. Тут главное, чтобы не задохнулась. Отдушину всегда оставляем, не глядя на то, что это риск заморозить.

С рассыпчатой заонежской картошкой, которую все мы ели, как лакомство, однажды произошёл конфуз.

Как-то раз сосед бакенщик ездил по своим делам в Толвую. Я за- казал ему привезти трёхлитровую банку молока. Заказ он выполнил, а молоко я отнёс поварихе Шуре и сказал, чтобы сварила какой- нибудь каши и оставила ещё для кофе.

Но рабочие, услышав наш разговор, возразили: каши не надо, а лучше приготовить картофельное пюре с настоящим жирным мо- локом. Для этого случая сделали из берёзового колышка гладкую чи- стенькую толкушку и торжественно вручили со словами:

- Вот тебе орудие труда! Теперь картошка должна быть ещё вкус- нее! Ещё слаще!

Зная охоту ребят-рабочих до картошки, Шура натолкла её почти целую ведёрную кастрюлю. К картошке сварила крупных судаков и даже раздобыла у Кузнецова миску квашеной капусты.

Есть такое выражение: "как в воду глядел!" Слова о том, что тол- чёная картошка будет ещё слаще, сбылись буквально. В кастрюлю Шура вместо соли по ошибке сыпанула сахарного песку. Сладкое картофельное пюре разложила по мискам вместе с отварным суда- ком.

Один из рабочих сразу сочинил частушку, которой потом довели нашу бедную повариху почти до истерики. Эту частушку мужики де- кламировали "с выражением" и даже распевали под гитару:

Шура делала пюре, Получился крем-брюле. Насмешила весь народ И сама сидит не жрёт.

Так с шутками-прибаутками трудились мои горняки. Трудились весело и с толком. Ожидалась хорошая зарплата.

Я радовался, что собрались нормальные ребята, добросовестные труженики. Особенно приятно было сознавать, что никто ни разу не прикоснулся к бутылке со спиртным.

Но так продолжалось только до первой получки. Она и вправду оказалась больше того, на что рассчитывали.

Кузнецов, заведующий рыбоприёмным пунктом, сразу меня предупредил, что на острове всегда существовал и остаётся доныне

"сухой закон".

Любой пьяный, замеченный здесь, даст повод начальству вы- гнать вас из дома и вообще с острова, - объяснил мне заведующий рыбоприемным пунктом.

Я, конечно, выдав зарплату, предупредил всех:

Вот такие тут порядки, и нарушать их никому не дозволено. Захочется выпить, уезжайте в Лебящино либо в Толвую, а обратно возвращайтесь только трезвыми. Иначе я буду вынужден расстаться с нарушителями.

Мужики всё поняли, переправились на материк и неделю где-то кутили. Вернулись в таком виде, что краше в гроб кладут. Словно

после "продолжительной и тяжёлой болезни". Ещё сутки отпивались чифиром и закусывали с общего котла.

Следующий месяц они снова нормально работали, жили тихо и трезво. Но с получки снова всё повторилось. И так до конца сезона. Зато сухой закон на острове блюли свято.

В начале августа я с попутным сейнером отбыл в Петрозаводск. Поехал с намерением "закрыть наряды", получить и привезти зар- плату.

Всё сделал быстро и уже собирался возвращаться на Сал-остров, но в профкоме предложили "горящую" путёвку на курорт. Выезжать надо было на следующий день. Рейсовый теплоход ходил до Толвуи два раза в неделю. Если деньги везти теплоходом, то как раз неделя ушла бы на дорогу туда-обратно. Выход оставался один: ведомость на зарплату отправить в Толвую заказным письмом, а деньги почто- вым переводом. Когда всё ушло, вызвал своего помощника Володю Губского к телефону и попросил его, чтобы заранее, сейчас же зака- зал на почте деньги, потому что такой крупной суммы у них может не быть.

Вернувшись с курорта, я узнал, что деньги дошли благополучно, а все дела близки к завершению.

Мы собирали своё снаряжение и аккуратно складывали на при- стани, готовя к погрузке на теплоход. Кузнецов сообщил, что ожидает рефрижераторное судно со дня на день. Ледник переполнен рыбой.

- Если на этой неделе теплохода не будет, то со следующей её не- куда будет класть, - заявил он, давая понять, что такого не случится. Однако теплоход-рефрижератор к ожидаемому сроку не пришёл.

На озере заштормило. Ветер гнал высокие крутые волны, которые разбивались о причал, окропляя брызгами всё наше снаряжение. Двое суток не швартовались у пристани и рыбаки. Штормовое преду- преждение было по сути и запретом на выход в открытое озеро мало- мерным судам.

На третий день ветер стал утихать, озеро постепенно успокаива- лось. Так казалось с пристани.

Я, как обычно, утром вышел на один из низких причалов для ло- док, разделся до пояса и, положив очки на сухой настил в недосягае- мом для волн месте, стал умываться.

Не успел растереть полотенцем горящее от ледяной воды тело, как без всякого ветра налетел, не знаю, какой уже - девятый или девятнадцатый - вал, чуть не смёл меня с мостков, а очки, лежавшие вроде бы далеко от воды, как корова языком слизнула.

Запасных очков у меня не было, а без них я мог только добраться до своего дома.

И, как на грех, в нашей лодке что-то не ладилось с двигателем. Пришлось просить помощи у смотрителя маяка. Он согласил-

ся доставить меня в Толвую на своей моторной лодке-кижанке. Но предупредил, что в озере штормит и, может быть, придётся воз- вращаться.

Вроде бы шторм поутих. И ветра такого, как был вчера, нет, и даже солнце светит, - пытался приободрить я владельца лодки.

Это тут, можно сказать, тихо, а в открытом озере как ходили буруны, так и сейчас шумят. Утром хотел сетки похожать, не мог, за- ливает с борта.

Ну так что, рискнём? Может, пронесёт?

Попробуем. Только я рисковать не буду. Семья большая. Да и тебе это ни к чему.

Без очков мне всё равно что без глаз. Даже собраться да уехать отсюда вслепую не получится. Так что выручайте, - почти жалоб- ным тоном попросил я.

Мотор работал чётко, ритмично, и лодка легко скользила по воде, преодолевая пологие волны. Мы шли на юг под защитой Палеостро- ва, который заслонял эту часть озера от северо-западного ветра.

Стоило выйти на открытое пространство, как лодку нашу стало бросать, бить в борта и захлёстывать пенистыми валами.

Тут я убедился, что действительно существует какой-то особенно высокий и грозный "девятый вал".

Опытный лодочник успевал ставить лодку поперёк высоких волн, хотя для этого приходилось сворачивать с надобного курса.

Сидя ближе к носу лодки, я первым ощущал как этот самый девя- тый вал мощно поднимал меня, ставил лодку почти "на попа", и в та- кие секунды казалось, что моторист на корме проваливался куда-то в глубокую яму, в бездну, из которой никакой мотор не сумеет под- нять наше судёнышко снова на гребень волны.

Но уже секунду спустя я сам проваливался в такую же яму и ви- дел рулевого на корме не сзади, а вверху, где-то в поднебесье. В такое мгновение было слышно, как оголившийся винт воет на воздухе вме- сто того, чтобы держаться за эти зыбкие волны и толкать лодку вперёд.

Мы не погибли. Доплыли до Толвуи. Доплыли зигзагами, спасаясь от оголтелого девятого вала, норовившего захлестнуть либо опроки- нуть лодку. Доплыли за два часа вместо обычного часа.

Едва лодка коснулась носом берега, мой извозчик заявил:

- Пока буря не стихнет, назад по такому озеру не пойду. Будем ночевать!

В маленькой аптечке я купил сразу пару подходящих очков, а в ма- газине две бутылки водки: одну - маячнику за риск и вторую, чтобы распить вечером в доме, приютившем нас на ночлег.

На следующее утро озеро ещё шумело, пенилось. Но уже не было в ветре и волнах вчерашней свирепой силы и лютой злобы.

Обратно мы доплыли за час с небольшим. В открытом озере ещё сильно качало. Но уже не было нужды каждый раз увиливать от девятого вала. И сам этот вал казался не таким крутым и грозным, как вчера.

В тот день пришло рефрижераторное судно, мы погрузились и от- чалили. Я распрощался с Кузнецовым, поблагодарил его за хорошую рыбу, за доброе к нам отношение.

Он познакомил меня с капитаном, сказал, где на судне в холодиль- нике лежит заблаговременно снаряжённый для меня большой мешок с рыбой.

- С хорошей рыбой... - сказал Кузнецов на прощанье.

Я щедро с ним за всё рассчитался. Думаю, что на рыбке, которую я брал у него для общего котла, заведующий рыбоприёмным пунктом каждый месяц имел ещё одну, а то и две зарплаты. И тогда находи- лись люди, которые умели "делать свой бизнес".

* * *

К тому времени моя жена Тося, работавшая заведующей Соломен- ской детской библиотекой, успела получить маленькую двухкомнат- ную квартиру в только что построенном деревянном доме. Для нас это было одним из самых радостных событий. После долгого ски-

тания по чужим углам, после ужасных клоповников новая квартира казалась роскошью, пределом мечтаний.

Там не было никаких удобств. Зимой на кухне замерзала вода, ко- торую приходилось носить из колонок. Замерзали и сами колонки. Тогда до ближайшей воды в Логмозере надо было идти почти пол- версты.

Каждый день по два раза топили печки. Еду готовили тоже на пли- те, которая топилась дровами. Какой-то "мастер" сложил плиту так, что, сколько её ни топи, всё тепло уходило в трубу.

Как во времена моего военного и послевоенного детства, все часы досуга тратились на то, чтобы заготовить дрова, принести воды, вы- нести далеко во двор помои.

И всё-таки из всех квартир, которые потом у нас появились, нам особенно была дорога эта. Может быть, потому, что она первая; мо- жет быть, потому, что очень уж плохие крыши над головой были у нас до той поры.

Десять лет прожили мы в этой квартире, пока не получили благо- устроенную в Петрозаводске. Но о ней разговор впереди.

А тогда я приехал с мешком рыбы в надежде подкормить своё се- мейство.

Рыбу Тося выпотрошила и извлекла при этом две кастрюли икры. Одну из ряпушки, другую из палии. Посолили отдельно рыбу, отдель- но икру. Рыбу за зиму съели с картошкой, а икру пришлось выбро- сить. Неумело посоленная, она заплесневела. Тогда ведь холодильни- ков не было, а тёплая погода осенью затянулась до самых ноябрьских праздников. Хотя думали, будем есть икру ложками... Не получилось.

* * *

Приехав в экспедицию и рассчитав рабочих, я стал готовить соб- ственный финансовый отчёт. Но бухгалтерия сразу изъяла квитан- цию на оплату почтового перевода. Того перевода, которым я отправ- лял месячную зарплату на всю партию.

Идите к начальнику. Если он даст письменное разрешение на оплату, тогда квитанция будет принята, - сказали мне.

А начальник вместо разрешения задал такую взбучку, что из каби- нета я выскочил как ошпаренный.

Ты за эти деньги мог три раза съездить туда и обратно на тепло- ходе в каюте "люкс"! - кричал он мне вдогонку.

Деньги и вправду были серьёзные - больше моей месячной зар- платы. Хотя для экспедиции, как я считал, это копейки.

Всё-таки я выждал время, и как-то раз под хорошее настроение начальник экспедиции подписал мне эту квитанцию "к оплате".

Мне предстояло до весны поработать в здании экспедиции, что- бы составить и сдать геологический отчёт с подсчётом запасов по песчано-гравийному месторождению "Сал-остров", а с началом следующего полевого сезона ждали другие дела.

Прошедшим летом экспедицию взбудоражили два драматических события, которые случились в геологосъёмочных партиях на севере Карелии. Услышал я об этих событиях уже зимой, когда все съеха- лись на камеральный период в Петрозаводск.

Начальник одной из партий - Михаил Иванович Морозов - при- ехал в Лоухское районное отделение госбанка, чтобы получить зарпла- ту для своих сотрудников. Человек он был уже "в годах", седовласый, но крепкий и телом и духом. Всю войну он провёл на передовой, ко- мандуя сначала взводом, а потом ротой разведчиков. Пришлось за воен- ные годы бывать в разных переплётах. Иногда на грани жизни и смерти. Но война давно кончилась. И Михаилу Ивановичу не могло прийти в го- лову, что очередное испытание предстоит выдержать в мирное время.

В банке управился на удивление быстро и с сумкой, заполненной деньгами, скорым шагом пошёл к своему потрёпанному "виллису", стоявшему на обочине дороги. От водителя, занедужившего с по- хмелья, пришлось отказаться. Хотя начальник знал, что за деньгами ехать одному не положено. Правда, он перед отъездом вынул из сей- фа и положил в сумку служебное оружие - трофейный пистолет

"парабеллум". Тогда таким оружием снабжались почти все полевые геологические партии.

Милиционер на выходе из банка спросил:

Вы что, без сопровождающего?

Да вот, так получилось. Но я с оружием. - Михаил Ивано- вич поставил сумку, вынул оттуда пистолет и привычным движением

сунул его спереди за широкий офицерский ремень, прикрыв полой лёгкой "геологической" куртки.

Раз с оружием, то ладно. И всё-таки глядите в оба. Народ тут крутится всякий. Советую быть начеку, - напутствовал милиционер. На улице накрапывал дождик. Время приближалось к обеду. Ми- хаил Иванович вспомнил про термос с чаем да бутерброды, остав-

ленные в машине, и, прежде чем поехать, собирался перекусить.

Открыв дверь автомобиля, он бросил сумку на заднее сиденье. Тут с треском распахнулась противоположная дверь. В её проём высуну- лась лохматая голова. Но впереди - грязная рука с тяжёлым молот- ком.

Деньги! - хриплым голосом потребовал грабитель.

В этот миг начальник инстинктивно выхватил пистолет из-за по- яса и так ткнул дулом в грудь вломившемуся мужику, что тот взвыл, отпрянул назад, но успел поднять молоток. Однако увидел направ- ленный прямо в лоб ствол и опустил руку.

Одно резкое движение - и я размажу твои мозги по кустам.

Понял! - испуганно пролепетал мужик.

Дверь захлопнулась, и только был слышен треск придорожного ивняка да шумные шаги торопливо убегающего в лес человека.

В полевой лагерь Михаил Иванович возвратился, когда рабочий день закончился. Первым его встретил проспавшийся водитель.

Как съездили? Без приключений?

С приключениями. Видишь, я даже не успел до конца рабочего дня вернуться. Всё из-за тебя. Но за это взбучку получишь завтра. На сегодня мне уже хватит того, что случилось. Пойду спать.

Михаил Иванович открыл массивную дверь своего маленького до- мика, рубленного из толстых в обхват брёвен, заперся на засов и со- брался укладываться в постель. Но тут подумал, что сегодня он вто- рой раз нарушает инструкцию, касающуюся обращения с крупными суммами денег, предназначенных для зарплаты. Как ни торопился по- пасть домой в рабочее время, не получилось. На полдороги застрял в непролазной грязи, провозился больше часа, пока рубил хворост да буксовал всеми четырьмя колёсами. И вот не успел выдать зарпла- ту. Деньги приходится оставлять на ночь дома. А это не положено.

Подумал, убрал сумку в сейф, лёг и сразу крепко уснул.

Проснулся от того, что кто-то сильно ломился в дом... В одних трусах и майке Михаил Иванович бросился к двери. Озабоченный вчерашним, прихватил на всякий случай пистолет.

Кто там? Что надо среди ночи?

Никакого ответа. А дверь вся так и ходит ходуном. Он понял, что дверь ломают, и грозно предупредил:

Прекратите! Иначе стрелять буду!

При полном молчании грохот продолжался. Орудовали ломиком либо кайлом. В одном месте уже появилась щель. И тогда он, пере- дёрнув затвор пистолета, выстрелил в то место, откуда раздавались удары. Но так выстрелил, чтобы попасть в ноги либо, промахнув- шись, припугнуть.

Раздался вопль, перешедший в стон, и всё прекратилось. Второй раз за сутки, пережив попытку ограбления, начальник лёг на кровать, но уснуть до утра так и не смог.

А утром первым делом отправил раненого в больницу. Второму, его сообщнику, коротко объяснил:

Надо бы вас обоих надолго в тюрьму засадить. Да я решил, что сам разберусь. Твоего приятеля кастрировал прошлой ночью. Гово- рят, всю промежность ему разнесло пулей. Ты, если ещё сунешься, сразу получишь такую же пулю в лоб. Намотай это на ус. А сейчас марш на работу!

Михаил Иванович в курилке экспедиции рассказывал об этом слу- чае с некоторой самоиронией. Говорил, что "перетрухал", когда уви- дел почти проломленную дверь.

Они бы глазом не моргнув убили. А я боялся застрелить кого- либо втёмную. Потом по судам бы затаскали. Даже в милицию не со- общил: не хотел огласки. Слава Богу, обошлось. Один раз я и без выстрелов чуть не загремел в места отдалённые.

А что случилось? - спросил я, неожиданно оказавшись рядом с рассказчиком.

Случай смешной, даже анекдотический. Я только-только вер- нулся с войны. Поступил в Ленинградский горный институт. На учё- бу ходил в военном обмундировании. Только без погон. Понемногу привыкая к мирной обстановке, наверное, на третьем курсе, решил,

что надо бы подыскивать подругу жизни. И тут, как на грех, в чи- тальном зале библиотеки познакомился со студенткой геофизическо- го факультета, хохлушкой. Она мне казалась писаной красавицей. Плотная, фигуристая, с чёрными волосами, спадающими волнами до плеч, а главное, с огромными карими глазами под веером длинных ресниц, она запала мне в душу уже при первой встрече. Потом пош- ли свидания, приглашения в кино, в кафе "Мороженое". Однажды по пути из кино домой в общежитие она неожиданно спросила: отку- да у меня такая фамилия Морозов. Не знаю, какой чертёнок меня тут щекотнул под ребром. Но я с иронической улыбкой, которая осталась незамеченной впотьмах, серьёзным голосом объяснил: дескать имею честь быть праправнуком боярыни Морозовой. Девушка моя от нео- жиданности удивлённо охнула и почему-то замолкла. До этого щебе- тала без перерыва, а тут как споткнулась. Я поначалу не придал этому значения. Но потом наши свидания прекратились. Она под всякими предлогами избегала встреч. А выяснилось всё после того, как меня вызвали в партбюро. Да не кто-нибудь, а сам секретарь. Он напыщен- но обратился ко мне не просто как к рядовому члену партии, а как к человеку, принятому в ряды ВКПб на фронте. И сразу, как говорят, взял быка за рога. Стал стыдить, несколько раз повторяя: "Впервые вижу коммуниста не пролетарского, а боярского происхождения". Тут мне всё стало ясно. Девушка-красавица, на которой собирался жениться, взяла и глазом не моргнув передала в партбюро мои сло- ва о боярыне Морозовой. Хорошо, что не в КГБ. Слова, сказанные в шутку, чуть не обернулись для меня бедой. Помогла выкрутиться закалка военного разведчика. После угрозы партийного секретаря передать обо всём в "органы", если я не сумею объяснить, поче- му так долго скрывал этот факт своей биографии. И я объяснил: очень легко проверить мою родословную, где боярыни Морозовой и в помине нет. Потому что родом я из Архангельской глухой де- ревни. Там север. Значит, бывают зимами крепкие морозы. И моих однофамильцев Морозовых там полно. А с девушкой я просто по- шутил. Вернее, пошутил непросто. Хотел проверить её предан- ность, прежде чем жениться. Вот проверил и решил, что женитьба отменяется. На прощанье секретарь посоветовал больше так никог- да не шутить.

Другая история, о которой тогда тоже говорили в коридорах экс- педиции, связана с именем Юры Белова - недавнего выпускника Киевского геологоразведочного техникума. Началась эта история весело.

На севере Карелии, у самой границы с Финляндией, базирова- лась полевая геологосъёмочная партия. Как и положено по правилам работы в погранзоне, начальник партии передал командованию по- граничного отряда развёрнутый список своих сотрудников. Кроме фамилий, имён и отчеств, в списке были указаны даты рождения, национальности сотрудников, партийность и прочие детали. Началь- ник погранотряда заинтересовался двумя геологами. Не столько лич- ностями, как таковыми, сколько их фамилиями и национальностями. У стражей границы возник вопрос: почему Белов, член ВКПб - ев- рей, а Вильтер - русский и беспартийный. Лучше всех ответил по- граничникам сам "виновник" и большой шутник Юра Вильтер:

- Если у Белова отец и мать евреи, так какой же ему быть на- циональности? А меня из-за фамилии даже немцы, видно, прини- мали за своего. Все блокадные зимы проездил по льду Ладожского озера, попадал множество раз под бомбёжки и вот, живой. Как-то пошутил среди своего брата шоферюг, что немецкие лётчики чуют единородца и кидают бомбы мимо, а назавтра уже пришлось объ- ясняться с "особистом". Бдительный был народ на фронте. Но меня не тронули. Потому что водить ЗИСы и полуторки по битому льду охотников было не много. А я после этого зарёкся не позволять себе таких шуток. Но, видимо, подзабыл эту историю - опять понесло, простите.

Среди пограничников нашёлся человек, наделённый чувством юмора, и к теме: "почему Белов еврей, а Вильтер русский" - боль- ше не возвращались.

Но Белов скоро прославился по-другому. Почти трагически. Он возглавлял горный отряд. Рабочие уже завершали проходку ка- навы. В каких-то десяти сантиметрах ниже забоя ломиком уже "про- званивались" коренные породы. И тут начала сочиться вода. Сперва слабо, потом всё сильнее. К вечеру горняки совсем выдохлись. А до- браться до коренника и отбить образцы надо было в любом случае. Иначе к утру канаву затопит, и все труды пропадут.

Тогда Белов сам взялся за кайло и с азартом кладоискателя стал энергично рыхлить плотный суглинок, а рабочие еле успевали его вычерпывать лопатами вместе с водой.

Юра скоро притомился и во время одного из взмахов кайла обрат- ным острым концом ударил себя по голове. Сначала он не почувство- вал боли. И крови почти не было. Но Белов бросил кайло, еле выполз из канавы и только успел сказать:

- Ребята, мне плохо. Надо скорей в больницу!

В больницу Кандалакши его привезли уже без сознания. Там только начинал лечебную практику молодой хирург, недавний выпускник пер- вого Ленинградского медицинского института Игорь Николаевич Григо- вич. Ему ещё не приходилось делать сложных операций, тем более свя- занных с трепанацией черепа. Но тут Игорь Николаевич сразу понял, что пациент не доживёт до появления санитарного самолёта из Петрозавод- ска, и решился на немедленную операцию по оказанию первой помощи. Потом Белов, со слов хирурга, рассказывал, что у него тогда из-под че- репа выкачали стакан сгустков крови. Так человеку была спасена жизнь. Более полувека прошло с тех пор. Игорь Николаевич Григович давно уже доктор медицинских наук, знаменитый детский хирург, сделавший сотни сложных операций, спасший жизни многих ребя- тишек. Но та операция по оказанию первой помощи Белову, думаю,

осталась у него в памяти на всю жизнь.

Сам же Белов, поставленный на ноги стараниями врачей респу- бликанской больницы, до сих пор не только живёт, но и работает, не- смотря на свои восемьдесят с лишним лет от роду.

* * *

В начале марта 1963 года Тосю увезли в родильный дом. Мы жда- ли очередного ребёнка.

Чтобы помочь ухаживать за детьми, приехала моя мама.

Родился наш сын 6 марта. То, что будет сын, врачи сообщили зара- нее. И я боялся, как бы его рождение не пришлось на женский празд- ник. Как будто зная мои опасения, он поторопился появиться на свет. Назвали мы своего сына Владимиром, что означает - владеющий миром. Много доставил он нам радости, а ещё больше - хлопот

и тревог.

Показала мне Тося сына в окошко на третий день. Запиской сооб- щила, что пока всё благополучно, вес ребёнка - четыре килограмма.

Тогда распевали не знаю откуда взявшуюся песенку:

У меня родился сын - Мальчик десятифунтовый. У меня родился сын,

Полноправный гражданин, - Человечек новый.

Я в ожидании нового назначения присоединился к хору любите- лей этой песенки и тоже стал её мурлыкать себе под нос.

Назначили меня начальником партии по обслуживанию горнодо- бывающих предприятий Карелии. Главная задача, которая ставилась перед вновь образованной несколько необычной геологической пар- тией - навести порядок в балансе запасов сырья для производства разных стройматериалов.

За всю историю работы предприятий добытые из недр запасы списывались либо "на глазок", либо по объёму выпуска готовой про- дукции. Это привело к тому, что на некоторых месторождениях чис- лилось на балансе, к примеру, 80 процентов запасов, а отработано карьерами было больше половины площади. Мне надо было "путём маркшейдерских замеров определить оставшиеся запасы в недрах и внести необходимые правки в баланс".

Работали в разгар сезона сразу до пяти топографических отрядов. И не зря. Результат получился поразительный. По некоторым место- рождениям кирпичных глин фактически оставшиеся в недрах запасы составляли всего третью часть от числящихся на балансе, а безвоз- вратные потери при добыче достигали более половины.

Всё это потом нашло отражение в моих геологических отчётах, где резко критиковались деяния Карельского Совнархоза, которому принадлежали горнодобывающие предприятия.

Начальником производственно-технического отдела Совнархоза тогда работал Антропов - наш бывший университетский препода- ватель, читавший курс горного дела. Он был заказчиком на ревизию сырьевой базы горнодобывающих предприятий, он и платил деньги.

Узнав из моих отчётов, что подведомственные Совнархозу горно- добывающие предприятия хищнически эксплуатируют недра, Ан- тропов взбеленился.

- Я плачу деньги, а ты за мои же любезные вздумал меня крити- ковать! - кричал он.

Но не только этим чиновничьим скандалом запомнилась мне ра- бота по ревизии сырьевых баз горных предприятий. Был один эпизод пострашнее.

С древних времён известен рускеальский полосчатый мрамор. В посёлке Рускеала тогда был мраморно-известковый завод, выпу- скавший известковую муку для "раскисления" почв и мраморную крошку, из которой получался красивый декоративный бетон.

Работали мы на карьере и вокруг него, а жили в посёлке, кото- рый находился рядом с государственной границей. Занимали нижний этаж небольшого двухэтажного дома. А в верхнем этаже размеща- лось почтовое отделение и сберкасса.

Дела наши шли вполне успешно, и ничего не предвещало "ЧП".

Но тут, в одни сутки, произошли события, сильно встревожившие и даже испугавшие нас.

Около трёх часов ночи без стука вломились в комнату два встре- тившихся у нашего дома пограничных наряда с собаками, напугав- шими всех своим громким лаем.

Один из рабочих, спавших на раскладушке вблизи двери, потом говорил:

Ну, паразиты! Думал, родимчик схватит! А чуть не схватили псы, которые страшнее волков.

Кто тут старший? - заорал один из ворвавшихся к нам ночных незваных гостей с двумя лейтенантскими звёздочками на погонах.

Вы почему кричите среди ночи? - возмутился я, натягивая брюки.

Документы! - закричал он, как будто не слыша моего возму- щения.

Мы по очереди предъявили паспорта и пропуска. Я сообщил, что список всех работников полевого отряда, как и положено, в день приезда передал начальнику погранзаставы, который хорошо проин- структировал о правилах поведения в погранзоне, и мы в точности соблюдаем инструкции.

У вас что, есть к нам какие-нибудь претензии? - спросил я.

Вы камни колете молотками? - вместо ответа спросил лейте- нант.

Конечно, колем. Отбираем образцы и пробы. В этом наша ра- бота.

А какие камни, чёрные или белые? - уже спокойнее допыты- вался он.

Всякие. Последние дни я работал на мраморном карьере. Там породы полосчатые: чёрные полосы чередуются с белыми. И камни отбивал я молотком то чёрные, то белые. Те и другие требовалось изучать в лаборатории, вот для этого отбирались пробы.

Ладно, работайте. Только за пределы посёлка и карьера нико- му ходить не советую. Будут неприятности. У нас тоже своя рабо- та - смотреть, чтобы под видом геологов не проникли сюда чужие люди, - сказал на прощание лейтенант, и пограничники удалились не извинившись.

После визита незваных гостей я так и не уснул до утра. А вечером, закончив работу, все решили сходить в кино.

Погода стояла холодная. Несмотря на вполне осенний месяц сен- тябрь иногда подмораживало по утрам и даже выпадал снежок, ко- торый тут же таял на глазах. Было зябко и в нашей большой неотап- ливаемой комнате. Обогревались мощной электроплиткой, которая стояла на деревянной табуретке. Правда, под ножки плитки я под- сунул металлический лист. Но он вряд ли мог защитить от перегрева. Поэтому мы старались плитку включать только на время приготов- ления чая, а отапливались ею лишь кратковременно вечерами перед сном.

В тот вечер плитка тоже горела, но я её заблаговременно выклю- чил, зная, что пойдём в кино. Однако кто-то из рабочих снова вклю- чил, чтобы горела до самого нашего ухода. Включить-то включил, а выключить забыл. Так и ушли гуртом, не глянув на плитку.

Потом я долго корил себя за такую оплошность. Многие десяти- летия прошли с тех пор. Но привычка перед уходом из дома глянуть на электросчётчик и посмотреть, перекрыта ли газовая магистраль, осталась. Особенно эта привычка пригодилась на даче. Однажды, воз- вратившись после недельного отсутствия, увидели, что шланг, который

идёт от газового баллона к плите, перегрызен пополам крысой. Беды не случилось потому, что был перекрыт вентиль на газовом баллоне.

А тогда мы в спешке ушли, оставив электроплитку включённой.

Хорошо, что виновник, включивший плитку, вовремя вспомнил об этом и шёпотом сообщил мне. Всем сразу стало не до кино. Целую версту от клуба до нашего дома бежали, как хорошие спортсмены. Это, наверное, и спасло. Ещё не открыв дверь, я почуял горький за- пах дыма. "Неужто горим?" - страшная мысль пришла в голову.

Когда дверь открыли, изнутри, как из бани, ударило жаром. Вклю- чив свет, увидели, что вся комната, от пола до потолка, заполнена си- зым дымом. Он ел глаза и не давал дышать. Я, спотыкаясь, как в тем- ноте, подбежал к плитке и выдернул вилку из электрической розетки. Только тогда обратил внимание на саму плитку, раскалённую докрас- на. Даже стальной корпус светился малиновым огнём. Перегрелся и металлический лист под плиткой, а от него, вся обуглившись, тлела табуретка. Ещё бы полчаса, и она могла вспыхнуть, как пионерский костёр. Рядом, почти вплотную, стоял деревянный кухонный стол, покрытый листом прозрачного целлулоида.

Даже страшно подумать, что тут могло случиться, если бы мы до- смотрели кино до конца.

Прогоревшую почти насквозь табуретку залили парой ковшей воды. Дым постепенно вышел в открытую дверь и вместе с ним теп- ло, накопленное ценой такого риска. Комната заполнилась уличным холодом.

А меня бросило в жар от одной только мысли, что мы могли спалить не только своё жилище, но ещё сберкассу и почту наверху со всем их содержимым. Вот тут уж мне явно грозил долгий "срок".

Утешало то, что всё кончилось благополучно. К концу подходили и наши полевые работы.

Запомнились они не только происшествиями, но, главное, тем, что свели меня с удивительно интересным человеком - Ростиславом Николаевичем Потёмкиным.

Высокий, сухой, белобрысый, он своим обликом напоминал Дон Кихота. И в характере его что-то было от "рыцаря печального об- раза".

Потомственный питерский интеллигент, человек высокой образо- ванности и культуры, он даже по отношению к рабочим - грубым мужланам - был всегда вежлив, деликатен и не позволял себе ни к кому обращаться на "ты". Я называл его "реликтовым экземпля- ром" неизвестно как выжившей старой дореволюционной петербург- ской интеллигенции.

Ростислав Николаевич возглавлял один из топографических отря- дов. Работал так тщательно и аккуратно, что составленные и вычер- ченные им карты, иногда похожие по сложности рисунка на кружева, казались изданными в типографии.

Мне очень радостно было общаться с таким человеком в течение более двух лет. Сроднила нас любовь к литературе.

Ростислав Николаевич как-то в беседе обмолвился, что он всю жизнь занимался только двумя делами: либо работал, либо читал. Его осведомлённость в области литературы, его начитанность удивляли меня.

Ростислав Николаевич открыл для меня Оскара Уайльда. Не столь- ко как автора известного "Портрета Дориана Греея", сколько тонко- го лирико-драматического поэта, создавшего "Балладу Редингской тюрьмы". Даже в переводе с английского она отличается благозвучи- ем, чёткой ритмикой, изяществом стиля.

Меня потрясли последние строчки поэмы:

...Убил возлюбленную Он И потому казнён.

Но каждый, кто на свете жил, Любимых убивал,

Один жестокостью, другой - Отравою похвал,

Трус - поцелуем, тот, кто смел, - Кинжалом наповал.

Ростислав Николаевич Потёмкин был почти ровесником моей мамы. Наверное, его нет уже в живых. Но я буду всегда помнить это- го благородного милого человека, доставившего мне много радост- ных минут и часов.

* * *

Заканчивалась моя карьера начальника партии. Около шести лет прослужил я на этой должности. Сейчас годы "начальничества" вспоминаются, как страшный сон. Тяжким бременем они легли на всю мою жизнь, оставив множество рубцов, "синяков да шишек". Освобождением от бремени стало назначение геологом в Кепаре- ченскую партию, памятное тем, что я от стройматериалов, которыми занимался последнее время, вновь возвратился к "настоящей геоло-

гии", к рудным полезным ископаемым.

Но, говорят, не бывает приобретений без потерь. Потерял я тогда немало. Главная потеря: долгие расставания с семьёй. На целый по- левой сезон уезжал я из дома. Разлуку с женой и детьми переживал трудно. Тяготила не только сама разлука, но сознание собственно- го бессилия помочь Тосе. На её плечи ложились тяготы обеспече- ния неблагоустроенной квартиры дровами, водой и всем остальным. В дни коротких приездов домой я не знал за что хвататься и всё равно не успевал даже дров заготовить на неделю.

Один раз чуть по-бабьи не разревелся от обиды на свою горькую долю, когда, неожиданно приехав домой, увидел, как жена, посиневшая от холода, упирается изо всех сил и тащит в гору с озера санки, полные только что выполосканного в проруби обледенелого белья. Я не знал, чем её утешить, заплакавшую навзрыд, не знал, как ей помочь.

Больше всего меня огорчало и возмущало то, что все мои сетова- ния на невзгоды не вызывали никакого сочувствия у начальства. Вид- но, справедлива жестокая, безжалостная поговорка: "Сытый голод- ного не разумеет". Я уезжал из дому на многие месяцы, а начальники каждый день приходили с работы в свои благоустроенные квартиры. Где им понять наши беды... Начальнику экспедиции, да ещё выходцу из "органов", такое отношение можно было простить. В этом ведом- стве ломали и не такие человеческие судьбы.

Гораздо больше обижала меня безжалостность женщины - глав- ного геолога. Она повторяла каждый раз одно и то же: "Назвался груздем - полезай в кузов".

В такие минуты, вопреки всему, я сожалел о том, что расстался с должностью начальника, когда был сам себе хозяин. Позвоню до- мой, узнаю, что там худо, бросаю всё и еду.

Став подневольным, зависимым от других, я не мог так поступать и потому бесконечно страдал. Не спал по ночам, мучился головными болями, щемило сердце.

Тогда я записал в дневнике простую истину: человек должен рабо- тать там, где живёт, либо жить там, где работает. Это, конечно, важно и нужно в первую очередь для человека, для семьи. Но социальные психологи знают, что это очень важно для работы, особенно твор- ческой. Не может плодотворно работать, не может творить человек под гнётом острой тоски по дому; не может жить человек, постоянно ощущая боль разлуки.

Много лет спустя я где-то прочитал, что ни в одной стране мира геологи не живут месяцами в отрыве от дома, от семьи. Уезжают са- мое большое на две недели. Даже моряки там время от времени берут жён на корабль "от порта до порта". И фирма-судовладелец непре- менно оплачивает эти расходы.

А нам тогда внушали, что интересы государства превыше всего, да ещё и напоминали про "романтику странствий". В те годы мо- лодой журналист республиканской газеты "Комсомолец" Геннадий Ананьев опубликовал про меня очерк под названием "Ветру и солн- цу брат". При встрече пришлось сказать ему:

- Никакой я не брат! Разве что двоюродный либо троюродный. А скорее всего, пасынок всей этой романтики. Больше ветра и солнца люблю домашний уют: чистые рубашки, хрустящие накрахмаленные простыни и сегодняшнюю газету по утрам.

Я всегда считал, что не может быть романтики, когда жизнь полна тягот и лишений. И само это понятие "романтика" как побудитель- ный мотив к труду, к творчеству у меня вызывает сомнение. Не зря те же социологи давно отметили, что главной силой, заставляющей человека трудиться, является забота о добыче средств к существова- нию, иначе говоря, забота о хлебе насущном.

Надо без всякой романтики уметь выполнять хорошо свою работу. Работодателям нашим пора усвоить то, что западные знают уже сто лет: процветание фирмы напрямую зависит от благополучия её

наёмных работников.

Жаль, что не знали и не хотели знать этого начальники в пору моей молодости.

К сожалению, и в пору нашего доморощенного капитализма рабо- тодатели не знают и не учитывают такую тонкую материю, как люд- ская психология. И сейчас они не ведают, что во всём мире уже многие десятилетия вместо эксплуатации трудящихся капиталисты заботятся об их благе. И эта забота, оказывается, выгодна хозяину- работодателю. Она приносит больше прибыли, чем нещадная экс- плуатация.

Может быть, потому мы так бедно живём, что не учитываем про- стых истин. Тут вспоминаются слова моего деда Семёна, который го- ворил, что хороший хозяин сам не поест, а лошадь и работника обя- зательно накормит.

Выходит, плохие хозяева управляют нашей страной, если они не могут создать условий для достойной жизни своих соотечествен- ников.

Это к слову о горькой доле людской. Тогда, в Кепареченской пар- тии, я был молод и сумел пережить все невзгоды. К тому же были там не одни невзгоды, но и радости.

Базировалась Кепареченская партия в деревне Хайколя Калеваль- ского района, немного в стороне от шоссе Кемь - Калевала.

Исторически деревня Хайколя располагалась на острове. Но мы тогда считали деревней то, что имелось на материке. И называли де- ревню не по-фински, а в русской транскрипции Гайколя. На материке в одном из домов разместилась контора поисково-съёмочной партии и комнаты для камеральных работ геологов. Тут же, недалеко от бе- рега озера, мы и жили в небольшой избушке.

А в большом доме рядом, на радость нашей разудалой рабочей братии, жили сосланные сюда "тунеядки" - молодые женщины не очень строгого поведения, оказавшееся какое-то время без рабо- ты. Как мухи на мёд липли к хорошо зарабатывающим мужикам эти непутёвые женщины. Липли не каждодневно, а только в дни получ- ки. И не ради "пылкой любви". Многие из них в хорошем подпитии часто говорили, что этого добра у них всегда хватало. И мужики сие хорошо знали. Кто-то из наших буровиков, особенно охочий до жен- щин, говорил: "Любой из них покажи четвертинку, пойдёт следом, как голодная собачонка за куском хлеба", - потому что все они стра- дали одним пороком, скорее, даже болезнью - алкоголизмом.

Начальником Кепареченской партии был назначен мой однокурс- ник Планкевич Георгий Евдокимович, которого я один на один звал просто Жоркой, как в студенческие годы.

Он палкой гонял тунеядок из общежития рабочих, но они всякий раз появлялись там, как привидения: и в полночь, и под утро. При- ходили до тех пор, пока у мужиков были деньги на водку.

А потом утихали и отсыпались. Ложились в спячку до следующей получки.

Прорабом в партии числился Коля Кабанов. Он работал за гео- лога, горного мастера, техника. Где бы ни возникало "узкое ме- сто", туда в первую очередь кликали Кабанова. Он приходил либо приезжал, сверкая толстенными стёклами своих каких-то сверх- мощных очков и щуря близорукие глаза. В отличие от шумливого начальника, Коля Кабанов никогда не повышал голоса, разбирался во всём спокойно и основательно. Даже с последними разгильдяя- ми он разговаривал вежливо, а порой, казалось, даже по-отечески ласково. И всегда всем помогал - где советом, где собственными руками. Если Кабанов появлялся на буровой в связи с аварией, то никогда не уезжал оттуда до тех пор, пока "снаряд" снова не нач- нёт вращаться на забое, пока не возобновится и не наладится бу- рение.

Всё умел делать Коля Кабанов. Даже начальника заменять.

Однажды, когда Планкевич был в отпуске, Кабанов в конце месяца собрался поехать в банк, чтобы получить зарплату. Ехать полагалось при оружии. Он открыл своим ключом массивный сейф, достал от- туда большой пистолет в кобуре и собирался его пристегнуть на пояс. Но "пушка" оказалась слишком тяжёлой. Точнее говоря, непривычно тяжёлой. Тогда он вынул пистолет из кобуры и положил его в поле- вую сумку.

До отъезда оставалось ещё некоторое время, и я попросил:

Дай посмотреть. Хоть в руках подержать.

Он сперва неохотно согласился и уже открыл сумку, а потом ска- зал, что сейчас подойдёт машина и смотреть уже некогда.

Мы прождали четверть часа, машина не шла. И тогда Коля достал пистолет и отдал мне со словами:

Cмотри, осторожно! Это не игрушка.

То, что не игрушка, можно было не предупреждать. Это был тро- фейный "парабеллум" времён войны. Он казался таким тяжёлым, что я с трудом мог держать оружие в вытянутой руке.

Коля зачем-то отвлёкся. Я в этот момент передёрнул затвор. Па- трон оказался в патроннике. Теперь стоило нажать на спусковой крю- чок, как прогремит выстрел. При этом я знал, что на место выбро- шенной стреляной гильзы будет автоматически дослан в патронник следующий патрон. И так до тех пор, пока не кончится вся обойма.

Коля Кабанов многое умел, но ни он, ни я не знали, как вынуть из патронника патрон без выстрела.

В это время к дому подошла машина.

- Доигрался! - сказал он мне тихо, но с явным выражением до- сады.

И тут меня осенило. Наверное, с испугу. Нажав кнопку на руко- ятке, я вынул обойму, а потом, ещё раз передёрнув затвор, выбросил неосторожно досланный патрон. Подобрав его на полу, я вернул па- трон на своё место в магазин, щёлкнул для контроля курком и, убе- дившись, что всё в порядке, вставил магазин в рукоятку пистолета.

Кабанов положил пистолет в сумку и уехал. Перед уходом он ска- зал: "Только бы Жорка не узнал. Смотри, не проговорись!"

В тот год была необычная весна. Даже на севере с начала мая уста- новилась тёплая солнечная погода. В положенный срок расцвела че- рёмуха. А к середине июня фиолетовыми соцветиями покрылась си- рень, источая приятный, знакомый с детства, аромат. Правда, ночами сильно холодало. Зато не было комаров.

Как известно, северная погода переменчива. После вполне бла- гоприятной весенней погоды небо вдруг покрылось серыми тучами. Пошёл холодный мелкий дождь. Пришлось ящики с керном заносить под тент. Но никому в голову не приходило, что в конце июня может возвратиться зимняя стужа.

Однако, проснувшись назавтра утром и выскочив в одной майке на улицу, я увидел, что всё вокруг занесенно снегом. Дул холодный пронзительный ветер. Пришлось вернуться и надеть фуфайку. Мо- крый снег продолжал падать, но его и так за ночь намело по щико- лотку.

Ночами подмораживало. Подумалось, уж не "ядерная ли зима" накрыла нашу планету. Не верилось, что ещё совсем недавно стояли летние тёплые солнечные дни. И вдруг, неизвестно откуда, пришла

"волшебница зима". Мне тогда удалось сделать редкий снимок - большие хлопья снега на цветущей сирени. К сожалению, в то время не было возможности фотографировать всё это в цвете.

Растаял снег так же неожиданно и быстро, как и навалил. Резко по- теплело. Из свитеров люди быстро переоделись в майки. Но... поспе- шили. Одновременно с вполне тропической жарой откуда-то из зимней спячки возродились полчища комаров. От них не стало спасения ни днём ни ночью. Стоило в столовой открыть рот, как туда вместе с лож- кой каши залетал рой паразитов-кровососов. Потом, применившись к обстоятельствам, я брал миску с кашей и шёл на берег озера, где ве- терок. Там кашу удавалось съесть, не сдобренную комариной плотью.

Особенно свирепствовали комары ночами. Не давали спать. Тогда я повесил над кроватью марлевый полог, непроницаемый для кома- ров. Каждый раз, перед тем, как улечься, надо было выловить вну- три всех до одного кровососов. А что делалось снаружи - страшно вспомнить. Весь полог покрывался сплошным слоем комарья. Этот рой гудел, как пчелиный. Поначалу невозможно было уснуть от тако- го гудения. Понадобилось время, чтобы привыкнуть.

Я тогда вместе с основной работой выполнял обязанности заведу- ющего складом взрывчатых материалов. Рабочие-взрывники выезжали на участок рано утром. Каждый раз им требовалось выдавать очеред- ной ящик с аммонитом и средства взрывания. Вставать в такую рань я не привык. И Жорка Планкевич придумал злодейский способ для моей побудки. Он подходил бесшумно к кровати, где я спал, поднимал по- лог и стряхивал вовнутрь большую часть комаров, не говоря при этом ни единого слова. Я вскакивал с кровати как ошпаренный.

Вот видишь, сна как не бывало, - тихо ржал и приговаривал Жорка. - Теперь быстро по-военному беги на склад. Мужики поза- втракали и там уже ждут. Заодно проверь охрану. Что-то мне не нра- вится твой бравый солдат.

Мне он тоже не нравится. Приду иной раз, сидит и с карабином играет, затвором лязгает. А от самого то ли вчерашним перегаром не- сёт, то ли с утра уже успел опохмелиться.

Если дальше так будет, придётся замену искать. Либо сам бу- дешь там круглые сутки сидеть с карабином.

Замену пришлось искать скоро. Уже на следующий день мой "че- ловек с ружьём" вышел на дорогу, когда по ней проходил автобус с лесорубами, и, угрожая карабином, пытался остановить машину. Он был сильно пьян. Поэтому рабочим не понадобилось много сил и времени, чтобы отобрать карабин, а горе-охранника со связанны- ми ремнём руками привезти в посёлок. Охранника уволили. Взамен была нанята женщина средних лет. Как выразился Жорка, "боевая баба". Она и стрелять умела. Проверили. И, главное, всегда была на посту в трезвом виде. Склад дальше работал без перебоев.

А комары исчезли только с наступлением осенних заморозков.

* * *

В разгар лета ко мне приехала погостить Тося с детьми. Жить нам пришлось на острове. Для меня это были счастливые дни и недели.

С Колей Цыгановым, который работал начальником горного отря- да, мы каждый день после работы выезжали рыбачить на вечернюю зорьку.

Короткий толстенький мужичок с культёй вместо указательного пальца правой руки, он сам был заядлым рыбаком и меня пристра- стил к этой забаве.

Как я потом понял, главная задачка состояла в том, чтобы най- ти наживку. Перекопав землю вокруг дома и даже навозную кучу у конюшни, мы с трудом находили по нескольку дождевых червей. На них ловили первых рыбок, а дальше на плавники. Но на плав- ники рыба клевала хуже. Тогда я написал домой письмо с просьбой прислать червей. И Тося, перед своим отъездом ко мне, отправила их вместе с землёй - целый посылочный ящик.

Теперь будем с рыбой! - сказал Коля.

Надо ещё как-то проверить, придутся ли по вкусу здешней рыбе "импортные" черви, - пошутил я.

Коля учил меня рыбацкому ремеслу с самых азов. Он объяснял, что рыба в озере не везде, а там, где есть корм. В первую очередь на лудах - подводных островках, вытянутых среди глубокого озера поднятиях дна.

Становиться надо с наветренной стороны. Даже небольшой ве- терок раскачивает воду до дна, и всё съедобное для рыбы волнами слегка накатывает на склон. Там рыба и кормится. Но чтобы собрать её побольше, надо ещё подкормить крошками, какой-нибудь крупой или кусочками теста, - объяснял Коля Цыганов.

А как найти эту самую луду? - спросил я.

На этом озере я все луды знаю. Ищут их просто: видишь рябь среди гладкой воды - там и есть подводная отмель. Точно опреде- ляют её место промерами. Я для этого употребляю якорь на длинной верёвке.

Рыбачили мы на зимние удочки: короткие и без поплавков. Удивил меня Коля тем, что вместо одного крючка он на конец лески привя- зал три: просто большой крючок, мормышку и маленькую блёсенку. Каждая из этих ловушек на отдельном поводке. И на каждую нажив- ляли мы по кусочку червя.

Я так рыбачил впервые. Брошу в воду леску подальше от лодки и сразу чую, что клюнуло. Но не вытаскиваю, как учил Коля, а только чуть подсеку и жду дальше. Снова поклёвка и подсечка, потом ещё раз. Вот тут приспела пора тащить. Надо было видеть тот восторг, когда од- ним разом я вытаскивал три рыбки. Не всегда так удавалось, но часто. В первую же рыбалку на "петрозаводских" червей поймали целое ведро окушков. И тогда я впервые отведал тройную уху. Наварено её было больше, чем могли съесть. А назавтра остатки превратились во вкусный студень или заливное. Как говаривала моя бабушка, "густое,

хоть об стенку бей".

Когда приехало моё семейство, мы почти каждый вечер ловили чуть ли не по ведру рыбы и кормились в основном ею.

По выходным дням мы брали лодку и переезжали всем семей- ством через пролив на материк собирать чернику. Нашему сыну Во- лоде тогда не было ещё и двух лет, но он тоже с удовольствием брал ягоды прямо с кустика и лакомился ими так, что скоро всё лицо его и ручки становились чумазыми. Однако этому занятию сильно ме- шали рои комаров да мошек. Они доводили ребёнка до слёз. К тому же, проголодавшись, он начинал плясать вокруг мамы и требовать

"сисю". Приходилось Тосе присесть на пенёк, укрыть его платком от мошкары и кормить грудью. Насосавшись до отвала, он так и за-

сыпал у мамы на руках. Большой уже парень, а со своей "сисей" никак не мог расстаться. Почти до двух лет кормила Тося его грудью. И молока всегда хватало.

За время отпуска Тоси, пока мы все были вместе, удалось вдоволь порыбачить, набрать ягод, грибов, даже позагорать. Только не купа- лись. Вода в Гайкольском озере оказалась ледяной даже в жаркую пору. Проводил я своих домой, когда уже начали желтеть листья на бе- рёзах. До аэропорта в посёлке Калевала ехали на крытой машине- вахтовке. Стояла хмурая пасмурная погода. Временами моросил дождь. Всё вокруг выглядело серым и навевало тоску. И плохая пого-

да, и предстоящая разлука со своими родными портили настроение.

Я смотрел в окно машины, разлинованное наискосок строчками дождя, но, кроме серой ленты дороги и серого леса по сторонам, ни- чего не видел. И вдруг впереди справа, как пламя огромного костра, вспыхнула кудрявая осина, позолоченная ранними холодами. Всё длилось одно мгновение. Машина пронеслась мимо, и не стало яр- кого пылающего "костра". Но я оживился, даже поднялось настро- ение. Как будто душу мою, скорбящую по поводу близкой разлуки, подогрело это багряное дерево, так ярко расцвеченное наступающей осенью.

После отъезда моего семейства буровые бригады перебрались на новый участок. Среди огромного болота, поросшего редкими ху- досочными соснами, стояли буровые вышки. Всё болото желтело от переспелой морошки.

В обед я вместе с буровиками перекусил мясной тушёнкой с хле- бом, а потом мы горстями ели сочные ягоды, наслаждаясь их непо- вторимым вкусом и прохладой.

Много раз приходилось собирать эту ягоду и лакомиться ею, но никогда я не видел сплошного шафранного ягодного ковра та- ких размеров. В любую сторону глянь, и насколько хватает глаз - сплошные ягоды. Они поспели давно. Невольно захотелось изобре- сти машину, которая бы прошлась по болоту, собрала ягоды и тут же выжала целебный янтарный сок. Но машины не было. Мы собирали ягоды горстями и не ели, а выпивали их. Они отдавали немного браж- ным привкусом, и потом казалось, что в голову слегка ударил хмель.

Жаль было, что такое богатство скоро уйдёт под снег.

Дорог от буровых вышек не было, и всё тяжёлое оборудование, а также горючее доставляли туда на тракторе. Продукты, буровые ко- ронки и ещё кое-что по мелочам привозили на вьючной лошади.

Наша Кепареченская партия оказалась последней в экспедиции, где ещё держали лошадь. Большая рыжая кобыла отличалась непри- хотливостью и всеядностью. Один раз кто-то из буровиков заметил, как она на помойке вылизывала банку из-под мясных консервов.

Никто не поверил, что лошадь может есть мясо. Решили про- верить. Отрыли банку, выложили консервы в алюминиевую миску, поставили перед лошадью. Она набросилась на мясо, как кот на ва- лерьянку. Глазом моргнуть не успели: она вылизывала уже пустую миску своим большим шершавым языком, подбирая остатки мясного бульона.

В тот раз на этой кобыле привезли во вьючных ящиках хлеб, кар- тошку и другие продукты для буровиков.

Освободившись от вьюков, лошадь пошла гулять на болото, осто- рожно ступая по шаткой трясине. Я не поверил своим глазам: кобыла подбирала большими подвижными губами целые кусты морошки, обсасывая сочные ягоды. Она делала это так мастерски, что подума- лось: вот такой изобрести бы комбайн. Ребята-буровики тоже обрати- ли внимание на кобылу.

Во, уплетает! Хоть мясо, хоть ягоды! Всеядная скотина. Такую в музей надо, - посмеиваясь, сказал один.

В музей не выйдет. Её уже приговорили сдать на мясо, - со- общил другой.

* * *

Приближался конец полевого сезона. Тамара Ивановна Амозова, старший геолог партии, поручила нам срочно готовить к отправке в Петрозаводск пробы и образцы. Заказан гидросамолёт: тот же ра- ботяга АН-2, только не на колёсах, а на лодках.

Как позволит погода, сразу прилетит. Так что быстрее всё го- товьте, ребята, - торопила она.

Кто будет сопровождать груз? - поинтересовался я с некото- рым умыслом.

Если хочешь, готовься ты. Навестишь своих и наши грибы- ягоды вывезешь.

Домой я всегда готов. Теперь успеть бы подготовить груз.

Будем работать и вечерами! - это прозвучало как приказ.

Но нам повезло. Самолёт не летел - шёл дождь, свистел ветер, на озере гуляли волны с барашками пены на гребнях. Нелётная по- года, как по заказу, длилась до тех пор, пока мы не подготовили боль- шой штабель ящиков с чёткими надписями на каждом чёрным би- тумным лаком.

Коля Цыганов, муж Тамары Ивановны, тот самый заядлый рыбак, мой учитель по части рыбной ловли, когда забил последний гвоздь в ящик с пробами, сказал:

Теперь можно перекурить, а потом займёмся упаковкой своего варенья-соленья.

У меня набралось груза на один не очень тяжёлый рюкзак. А остальные постепенно натаскали в камеральное помещение столь- ко своих ящиков и баулов, что впору заказывать отдельный самолёт. Я высказал вслух сомнение, что это всё можно поднять одним разом, но Коля меня успокоил:

Лётчики лишнего не возьмут.

Погода наладилась. С утра стих ветер, прекратился дождь, и скоро выглянуло низкое осеннее солнце.

Самолёт прилетел после полудня. Лётчики торопили с погрузкой, чтобы успеть засветло приземлиться, а точнее, приводниться в Пе- трозаводске. Они тоже с подозрением смотрели на груду ящиков, на- валенных в беспорядке у причала.

Рабочие по трапу носили ящики в салон и складывали их под ру- ководством одного из пилотов. Он наблюдал за тем, чтобы груз рав- номерно лёг в пространстве от кабины пилотов до хвоста. Другой пилот время от времени поглядывал на ватерлинию, обозначенную на каждой лодке. Грузить можно только до тех пор, пока эта линия сравняется с поверхностью воды.

Ящики с пробами как раз подвели эту линию к водной глади. Но погрузка продолжалась. Не усмотрели лётчики, как в самолё- те оказались и личные грузы геологов. Те самые варенья, соленья, ягоды-грибы. Дары леса, собранные "без отрыва от производства".

Перед тем как запустить двигатель, командир корабля заметил, что ватерлинии, обозначенные на лодках, исчезли. Не увидел он яр- ко-красных полос. Они ушли под воду, утонули.

Командир разразился бранью и потребовал выгружать лишнее. Но рабочие уже разошлись, а пилоты выгружать отказались. К тому же один из них заявил: "Если займёмся разгрузкой, то уж точно за- светло не успеем".

Женщины на берегу, хозяйки варьеньев-соленьев, впали в уныние. Я еле протиснулся на единственное место у пилотской кабины и слы- шал раздающиеся оттуда громкие голоса спорящих членов экипажа. Командир корабля требовал разгрузки и кричал, что не взлетим. Вто- рой пилот в надежде на лучшее предлагал попробовать. Бортмеханик утешал тем, что перегрузка в какой-то степени компенсируется со- жжённым горючим. Я в тревоге уже подумывал: не сойти ли, пока не поздно, на берег. Сомненья отпали, когда шумно заработал двига- тель, - самолёт мягко отошёл от причала.

Только в Петрозаводске, поговорив с пилотами, узнал, что лёт- чики шли на неоправданный, смертельный риск. Спасло нас то, что в последние полчаса подул свежий северо-западный ветер. Тот са- мый встречный ветер, который "обеспечил подъёмную силу".

Самолёт зарулил к самому юго-восточному берегу Гайкольского озера и, развернувшись почти на месте, стал постепенно набирать скорость. Впереди для разгона виднелось больше двух километров чистой воды. При нормальной загрузке, как потом объяснил мне вто- рой пилот, хватило бы и четвёртой части. Двигатель набирал обороты и скоро надрывно завыл, выдавая все, какие были, лошадиные силы. Потом самолёт затрясло, словно в лихорадке, но взлететь он никак не мог.

Когда оставалось меньше половины водного пространства, лод- ки перегружённой машины с трудом оторвались от воды, но самолёт ещё долго летел, чуть ли не касаясь волн, и только потом стал посте- пенно набирать высоту.

Я глянул в окно и увидел впереди скалистую гору, торчащую прямо по курсу. Плоская её вершина, заросшая корявыми соснами, приближалась с необыкновенной быстротой. Обходить эту вершину

было уже поздно, а высота набиралась так медленно, что я со стра- хом подумал: "Не дай Бог, сейчас зацепят лодками за деревья".

Но... пронесло. До деревьев на вершине горы было, наверное, с десяток метров. Самолёт, преодолев высоту, вылетел на равнину, развернулся почти на сто восемьдесят градусов и взял направление в сторону Петрозаводска.

Летели мы почти три часа. Издалека, заметив огни города, я по- думал: теперь только бы благополучно сесть. Командир торопился долететь засветло, но не получилось. Это на сухопутном аэродроме сигнальные огни и свет прожекторов. В гидроаэропорту я не увидел даже горящих фонарей на пристани. И всё-таки, когда снизились ме- тров до двадцати-тридцати, даже в сумерках были заметны волны с белыми шапками пены.

Потом не стало видно ничего. Самолёт тяжело плюхнулся в воду. Сплошными мутными потоками залило стёкла, и мне показалось, что идём ко дну. Однако стёкла скоро просветлели, вода потекла уже вниз, и стало видно в окно, что причаливаем.

Повезло нам всем! Видно, в рубашке удалось родиться каж- дому! А начальству своему, парень, скажи: больше такой фокус не пройдёт. Мы не смертники! - заявил мне второй пилот.

Спасибо вам большое. И всё-таки мне без помощи не выгру- зить ящики. Хотя бы на пристань помогите выкинуть.

Придётся помочь. В самолёте груз не оставишь.

Рабочий день давно кончился. Я решил ящики с пробами и образ- цами оставить на пирсе, а чтобы развезти по домам личные варенья- соленья, пришлось вызвать грузовое такси.

Домой в Соломенное добрался на том же такси уже поздно вечером.

* * *

Когда возвратился в Хайколя, коллеги рассказали, что в моё от- сутствие произошла жуткая трагедия.

В пьяной драке один рабочий трофейным штыком-ножом прот- кнул насквозь грудь другого, а его приятель, вырвав этот нож из гру- ди, ударил им первого.

Планкевич успел довезти пострадавших до больницы в посёлке Калевала. Но там не могли оперировать одновременно двоих. Взя-

лись сначала за того, который хуже. И не спасли. Пока возились с са- мым тяжёлым, умер и второй.

К концу работы партии "заложили" небольшое "геологическое" кладбище, где хоронили убитых либо утонувших по пьянке.

Много лет спустя прочитал в газете, что на том самом острове, где жили мы с семьёй целое лето, находится "родовое гнездо" Ор- тье Степанова - известного карельского писателя. С этим человеком меня свела судьба в начале восьмидесятых годов. Чисто случайно я оказался в одном купе вагона номер пять поезда Петрозаводск - Костомукша с двумя легендарными личностями: писателем Ортье Степановым и знаменитым "красным финном" - Тойво Вяхя.

Познакомились за вечерним чаем. Сперва речь вели о Костомук- ше. Мои собеседники сдержанно и даже с некоторым сожалением говорили о "великой стройке", которая должна преобразить край.

Край-то она преобразит, но только в лучшую ли сторону? - за- метил Тойво Вяхя.

Конечно, в худшую! - категорично заявил писатель Степанов и, тяжёло вздохнув, добавил, что карьер с его мощными взрывами и сам комбинат, дымящий множеством труб, чужды духу местного населения.

Тут люди пахали землю, ловили рыбу, собирали в лесу грибы-яго- ды, били боровую дичь и зверя. Жили спокойно, размеренно, тихо, воль- но. Бывали недороды. В неурожайные годы приходилось перебивать- ся без хлеба до нового урожая. Но с голоду не умирали. Как-то умели выживать, несмотря на трудности. Теперь всю жизнь тут перевернули, нарушили многовековой уклад, давние традиции, обычаи и привычки. Тяжело переживает всё это местный люд, - с грустью заключил он.

Но ведь затевали стройку, думая, что людям станет лучше жить. Надеялись на город, который даст социальные блага, привнесёт в се- верный край современную культуру, - пытался робко возразить я.

Строят город не наши коренные люди, жить там тоже будут не они. А насчёт благ и культуры это сложный вопрос. То, что благо для приезжего, местному жителю только во вред. "Импортная культу- ра" - тоже не сулит ничего хорошего. В старину, до революции, духов- ная жизнь коренного населения была гораздо богаче теперешней. Тогда

люди находили утешение в молитве, в религиозных праздничных обря- дах. Складывали песни, плачи, сказания. Не так, как теперь: повторяют, что попугаи, увиденное по телевизору, - возмущался Ортье Степанов.

Наш разговор как-то сам собою перешёл от Костомукши к жизни всего этого края в давние и не очень давние времена.

Оба мои собеседника с горечью наперебой рассказывали про по- гибшие, заброшенные сотни деревень. Только в одном Калевальском районе - сотни. А сколько по всей Карелии.

Не только дорог, даже тропинок теперь не найти к некогда жи- лым, людным местам. Бывшие пашни лесом заросли, - сетовал Той- во Вяхя.

Сам я не застал, - рассказывал Ортье Степанов, - а старики вспоминали, как при царе-батюшке по зимникам шли отсюда рас- тянувшиеся на много вёрст обозы с глухарями, рябчиками и другой боровой дичью; рыбные обозы; подводы с разделанными тушами со- хатых и северных оленей. Всё для того, чтобы в Петербурге не только знаменитые рестораны, но и обычные трактиры могли предложить для своих посетителей жаркое из любой дичи.

Водным путём из Онеги до Ладоги шли пароходы в Петербург с живой красной рыбой, судаком, сигами. Рыбу везли в проточной воде и сбывали приказчикам Елисеева в таком виде, как будто только сейчас её вынули из сетей. И продавали её только живую. Купцу зна- менитому доход да слава, и карельские мужики не оставались в на- кладе, - дополнил рассказ Степанова Тойво Вяхя.

За разговорами быстро пролетело время в пути. Близилась пол- ночь, но я всё расспрашивал своих редкостных собеседников, а они с удовольствием говорили о днях давно минувших.

Особенно оживил их мой последний вопрос, который, как я по- нял, показался особенно интересным. Вопрос не простой, даже за- ковыристый:

Когда же пришёл конец карельской деревне?

Сперва этот вопрос немного даже смутил собеседников. Первым нашёлся Степанов:

Ясно когда! В тот же срок, как по всей России. Стали, как за- клинание, по радио, телевидению, в газетах твердить про "непер- спективные деревни", тогда и обозначилось начало их конца.

Дальше услышал поразительные слова, созвучные тому, что ду- мал и говорил я про деревни своей Новгородчины. Про карельские деревни мне сказали они то же самое: эти деревни пережили револю- ции, войны, раскулачивания, коллективизацию, а "хрущёвскую от- тепель" в начале шестидесятых годов пережить не смогли. Все они постепенно обезлюдели и сгинули безвозвратно.

Теперь-то и мест, где были раньше деревни, не приметишь. Не погубили бы тогда деревни, может, и костомукшскую стройку они пережили. Людные места живучи. А коль опустел этот край, то и тем, кто остался, не выжить. Перестроит-перемелет город на свой манер

"последних из могикан". Выродится в Калевальском краю крестьян- ство. По всей России выродится. Хотя многие века оно было главной опорой государства, - с тяжёлым вздохом закончил разговор Ортье Степанов.

Поезд подходил к Костомукше. Мы проговорили всю дорогу, не сомкнув ни на минуту глаз. Точнее, говорили мои именитые со- беседники, а я слушал.

С Тойво Вяхя мне больше не пришлось увидеться, а с Ортье Сте- пановым однажды встретились в редакции журнала "Север". Он, ко- нечно, меня не узнал. Я тоже не стал напоминать о давней нашей слу- чайной встрече в вагоне, хотя, как мне кажется, она была только вчера. Несколько лет назад Ортье Степанова не стало. Похоронен он,

по его же воле, в родной деревне Хайколя, куда многие годы назад привела меня геологическая стезя.

* * *

Кепареченская партия возвратилась на камеральные работы в Пе- трозаводск. Там в коридорах экспедиции ещё продолжали полушё- потом обсуждать драматическую историю, которая произошла в За- онежье. История небывалая. Виновник, как говорится, вышел сухим из воды. Но этому способствовали особые обстоятельства. Случись такое с любым другим человеком, ему бы несдобровать.

Беда пришла не сама по себе. У неё были причины и глубокие корни.

Геннадий Николаевич, начальник Заонежской полевой геологиче- ской партии, как обычно в конце очередного рабочего месяца при-

ехал на базу экспедиции, чтобы "закрыть наряды", получить для кол- лектива зарплату и "решить другие вопросы".

Завершив финансовые дела, он пошёл в "спецчасть", где надо было забрать присланные из управления топографические карты-"зелёнки" на весь Заонежский полуостров. Эти карты были важнейшим инстру- ментом геологической съёмки. Старший геолог партии предупредил начальника перед его отъездом в Петрозаводск, что дальше вести ра- боты без карт он не позволит, и просил доставить их "любой ценой". Как потом стало ясно, цена оказалась непомерно высокой.

Деньги, карты и служебное оружие - трофейный пистолет "па- рабеллум" с двумя обоймами патронов - Геннадий Николаевич уло- жил в новенький рюкзак и перед отъездом в порт зашёл на прощанье к начальнику экспедиции. Тот сразу заметил, что коллега малость

"подшафе". Это встревожило высокого руководителя. Особенно по- тому, что за его визитёром и раньше числились такие грешки. Не- равнодушен был человек к "зелёному змию". Начальник экспедиции хорошо знал это и потому предложил:

Ты давай-ка сюда свой драгоценный рюкзак. Я запру его в сейф, а сам иди проспись. Завтра уедешь утренним рейсом.

Не беспокойся, Михаил Александрович, я в полном порядке. Билет на ближайшую "Комету" в кармане, а там меня встретят на машине.

Ну, смотри. Только не зря говорят: бережёного Бог бережёт. Так что подумай...

У меня всё продумано.

Раз так, то в добрый путь. Но не смей добавлять!

Однако не внял Геннадий Николаевич советам начальника экспе- диции. Не уехал он тем рейсом, на который был заранее куплен би- лет. Еле успел на последний. Уже поздно вечером. Где пировал до той поры, никто не знает. Да и сам он вряд ли вспомнил злачные места, которые посетил за последние несколько часов перед отъездом. Не мог он вспомнить: с рюкзаком уехал или без него. По-настоящему очухался только утром следующего дня. Сразу понял, что рюкзака нет. Пришёл в ужас и тотчас протрезвел с испугу.

Когда о случившемся узнали в экспедиции, всем было приказано помалкивать. Но люди судачили. "Общественное мнение" было явно не на стороне потерпевшего.

Несколько месяцев тянулось разбирательство. Но уголовного дела не завели. Хотя знающие люди считали, что за любую из трёх потерь полагался "срок". И притом, немалый. А за всё вместе... Ведь утра- чены большие деньги - месячная зарплата целой полевой партии, а ещё служебное оружие с патронами, секретные карты.

Геннадий Николаевич отделался большим испугом. Давнему при- ятелю и коллеге помог начальник экспедиции. Несколько лет удержи- вали с "пострадавшего" половину месячной зарплаты, а остальное списали в убыток экспедиции. Даже автомобиль не пришлось про- давать для возмещения потери.

Но утрата оружия и секретных карт никакими деньгами не могла быть возмещена. Злые языки судачили: виноватый и тут выкрутил- ся только потому, что состоял в "органах" негласным секретным со- трудником. Может, так оно и было...

* * *

Следующий полевой сезон я начал на юге Карелии, в Приладо- жье, где несколько лет работала Уксинская поисковая партия. Бази- ровалась она в посёлке Ууксу, который на русский манер называли Укса.

Руководили партией супруги Хазовы: Руф Андреевич занимал должность начальника, а Валентина Ивановна - старшего геолога.

Я поселился в маленьком вагон-домике, который называли "гео- логическим". Там стоял у окна стол для работы, у глухой стены - раскладушка, а в середине металлическая печка-голландка, на кото- рой вечерами готовил свой скудный ужин и чай.

Подопечные буровые вышки стучали двигателями на бугре за околицей. Я обходил их каждое утро и почти всегда по пути со- бирал белые грибы. Совсем немного, штуки по три-пять. Но креп- ких, прочных, румяных. Из этих грибов готовил жаркое, которое казалось вкуснее, чем из мяса. Грибы не отваривал, а только мел- ко резал на кубики и тщательно мыл. Добавлял туда такими же кубиками нарезанной картошки и репчатого лука. Вначале тушил на воде. Затем добавлял сметаны, снятой с литровой банки про- стокваши, и, не жалея сливочного масла, тушил долго на очень слабом огне.

Можно, конечно, считать, что к моменту трапезы я сильно "на- гуливал" аппетит. Но даже если сделать на это скидку, всё равно еда получалась фантастически вкусной.

Грибной дух наполнял моё жилище и держался долго. Кто бы ко мне ни зашёл случайно, говорили обычно: "Аж слюнки текут". Если я кого-то угощал своим "фирменным" блюдом, то отзывы были всегда одни и те же: ничего вкуснее есть не приходилось.

Летом ко мне приехала жена с детьми. Точнее, они опять приле- тели самолётом. Хорошо тогда работали трудяги АН-2. В любой рай- центр Карелии и даже в некоторые деревни добраться можно было быстро и без хлопот.

Аэродром находился в местечке Сатули, на полпути между Уксой и Салми. Ровное гладкое поле и высокая мачта с "кишкой", показываю- щей направление ветра. Плюс ещё игрушечная рубленая избушка, где помещались только стол да стул, и где спасался от непогоды "аэродром- щик" - большой пожилой мужик в брезентовом плаще с капюшоном.

Дома у Тоси не было возможности ходить в лес за ягодами. При- шлось стараться мне. В каждом маршруте я отмечал по "пикетам" не только обнажения коренных пород, но и ягоды. А потом собирал их либо по вечерам, либо в выходные дни.

Август месяц перевалил за половину. В такую пору начинает со- зревать брусника. Я возвращался с одной из буровых вышек. Тропин- ка шла мимо бывшего финского хутора. От усадьбы остались только обломки фундамента да поросшее высокой травой поле, за которым виднелся сосняк. Я решил посмотреть, нет ли там белых грибов, но не успел сделать несколько шагов, как, глянув под ноги, увидел что-то красное. То, что ягода, сомнений быть не могло. Но какая?

"Уж не костяника ли?" - подумал я. Но, наклонившись, поначалу даже глазам своим не поверил. В траве краснела земляника. Много земляники. Крупная, как говорят, ягодка к ягодке!

Дома рассказал про находку Тосе, она тоже это восприняла с удив- лением. Земляника бывает в начале июля. А тут вторая половина ав- густа. Как "вещественное доказательство" принёс в берете горсть красных сладких ягод. Ребята съели их в один миг. Такого лакомства у них здесь ещё не было.

Назавтра я показал это место своим домочадцам. Они целую не- делю "паслись" там, собирая каждый день по трёхлитровому бидону земляники. И наелись этих ягод вдоволь в разных видах, и варенья наварили столько, что потом не знали, как его увезти домой.

Кто бы из соседей ни видел эти ягоды, все говорили с удивлением: мы собирали землянику месяц назад.

Объясняется всё просто: они собирали эти ягоды на пустых глад- ких солнцепёках, а тут в траве. Вот и созрела земляника, затенённая со всех сторон, на месяц позже.

В моем домике впятером мы не смогли уместиться. Поэтому с раз- решения хозяев поселились в квартире бурового мастера, уехавшего на месяц в отпуск. Вместе с квартирой нам достался большой рыжий лохматый пёс Пират, которого жена хорошо кормила, а он отвечал любо- вью и лаской. И, конечно, охранял ночами от вторжения любого чужака. На исходе месяца, когда отпуск у Тоси подходил к концу и пришла пора собираться домой, стало понятно, что расставание с Пиратом будет тяжёлым и драматичным. Он как будто почуял неизбежность разлуки и не отпускал Тосю ни на шаг. На улице везде ходил следом, а в доме тёрся у ног либо лежал, свернувшись калачиком. И всё что-то тихо дружелюбно урчал, как довольный кот, пригревшись на лежанке. Самолёт в Петрозаводск летал каждый день. Но чтобы увезти все ящики с вареньем, пришлось выбирать немноголюдный рейс. Я догово- рился с "аэродромщиком", и тот обещал просигналить, когда выдастся

такой рейс. Мы всё собрали и сидели не на чемоданах, а на ящиках.

Автобус с тремя пассажирами из Питкяранты остановился у на- шего дома. Погрузив свой тяжёлый багаж, мы не заметили, как в от- крытую дверь машины стрелой ворвался Пират. Удалить его из сало- на автобуса не удалось, и водитель, махнув рукой, сказал:

- Пусть едет "зайцем", не велик убыток.

Он тогда не предполагал, чем это может кончиться. А я, провожая своих, надеялся, что пёс возвратится домой. Думал, что меня он тоже сочтёт за хозяина.

Учёный пёс, он на аэродроме первым выскочил из автобуса и по- сле короткой пробежки по лётному полю одним прыжком ворвался в самолёт. Лётчики не были так покладисты, как водитель автобуса.

Но Пират не поддавался ни уговорам, ни пинкам. Лётчики нервнича- ли, стали браниться на нас, привёзших собаку. Подошло время вы- лета, Пират никак не мог и не хотел расставаться с моими так полю- бившимися ему домочадцами.

- Не берут тебя, Пират! И я не могу тут с тобой остаться! - ска- зала Тося с грустной улыбкой, ласково поглаживая пса.

Пришлось пойти на хитрость. Договорились, что она выйдет. За ней выпрыгнет Пират. И там, на поле, его постарается взять на руки и удержать служитель аэродрома.

Так и сделали. Но едва успела за Тосей захлопнуться дверь, как пёс, повалив на землю здоровенного мужика, вырвался из его объятий и по- бежал за самолётом, выруливающим на взлётную полосу. И потом он бежал следом что есть мочи, пока самолёт не скрылся из виду.

Проводив своих, я громко и долго звал Пирата, но он не появился.

Так мы и уехали, не дождавшись.

После отъезда Тоси с детьми я каждый день по всему посёлку ис- кал Пирата.

Только через неделю увидел его у будки рядом с крыльцом своего дома. Взъерошенный, до неузнаваемости отощавший и даже, как по- казалось, какой-то облезлый, он на все мои ласковые слова только рычал и огрызался. Тогда подумалось, что "башковитый" пёс сильно осерчал и теперь ни за что не простит обман, с помощью которого удалось его выдворить из самолёта.

Решил накормить собаку. Нашёл старый тазик, раскрошил туда целую буханку хлеба, залил хлеб мясным бульоном и отнёс к будке. Голодный Пират недружелюбно зарычал, но не подошёл к еде.

Однако не зря говорят: "Голод не тётка". Назавтра увидел, что в тазу пусто - всё съедено и даже вылизаны крошки. Пират дремал, пригревшись на солнце.

* * *

Ближе к осени меня отправили в Суоярвский район на подмогу Мише Головко в его поисковый отряд.

Жили в палатках. По утрам стало подмораживать. Мы проводи- ли в маршрутах весь световой день. Торопились закончить работу до снега.

Ходили по холмистой местности, ориентируясь с помощью карты и компаса. Большая часть маршрутов попала на горелый бор. Закоп- чённые сосны с подгоревшими кронами, а внизу - гладь: ни кусти- ка, ни травинки. Всё выгорело. Зато попадались странные находки. Это было место, где шли кровавые сражения в "зимнюю" войну 1939-1940 года. Ходили люди тут и до нас. Но мы первыми прошли после весенних лесных пожаров.

Редкий выдавался маршрут, чтобы не увидеть следы той "войны незнаменитой". Находили то обгорелые каски, то кости человеческие, то целые скелеты вместе с черепами. Многие годы спустя я прочитал воспоминания фельдмаршала Маннергейма про эти трагические со- бытия. Трагические для нашей армии. Никто не считал, сколько тут полегло красноармейцев. Не знал я тогда, что ещё больше их заживо замёрзло в ту лютую зиму.

По краю горелого бора проходила линия окопов, сохранивших- ся с тех давних времён. Их брустверы на всём протяжении красне- ли от спелой брусники. Мне казались они залитыми кровью наших воинов. Стало настолько не по себе, что я не решился собирать эти ягоды.

К установленному сроку закончить маршруты не удалось. Как ни экономила повариха, но продукты у нас иссякли раньше, чем завер- шились работы. Оставалась только пшённая крупа да немного сгу- щённого молока. Потом и оно кончилось. Пустая каша не лезла в гор- ло. А машина с продуктами всё не шла.

Тогда я вспомнил про кусок солёного лосося, оставшийся после поездки домой месяц назад. Тося дала эту рыбину, чтобы я мог брать её с собой на обед в маршруты. Но скоро пришлось отказаться от такой еды. После солёной рыбы мучила жажда, а пригодная к питью вода попадалась редко.

Теперь достал эту рыбу, понюхал её хорошенько, но ничего дурно- го не заметил. Выступившая соль делала рыбину шершавой, как буд- то вывалянной в песке.

Я отнёс рыбину поварихе и по пути придумал, как её приготовить, чтобы хватило на всех. Такого блюда, наверное, не значилось в меню ни одного ресторана. Не попало оно и в кулинарные книги. Не зря говорят, что голь на выдумки хитра.

Из остатков пшёнки мы заварили в большом котле жидкую кашу. Поначалу она походила на крупяной суп. Когда крупа хорошо сопре- ла, дал поварихе мелко нарезанную солёную рыбину и попросил по- ложить её в кашу. Повариха удивилась, но положила. "Ребята голод- ные, сожрут хоть собаку!" - согласилась она. Я попросил, чтобы кашу ещё поварила какое-то время, постоянно помешивая.

"Фирменное" блюдо так всем понравилось, что многие просили добавки. Думалось, каши хватит ещё и на завтрак, но её съели в один присест. И ещё нахваливали. Даже говорили, что варево получилось не только вкусным, но и сытным.

- Теперь точно выживем, - заключил Миша Головко после обильной трапезы.

Назавтра после полудня продукты всё-таки привезли. Работать стало веселее.

* * *

Много лет проработала Уксинская поисковая партия, но оловян- ных руд, которые могли бы стать объектом выгодной добычи, так и не нашли. Хотя профессор Лугов в Москве и Хазовы в Петрозавод- ске дружным хором кричали о "несметных богатствах недр Приладо- жья" и даже по следам финнов разведали Кительское месторождение оловянно-полиметаллических руд. Правда, руд там оказалось всего ничего. Да ещё и низкого качества.

Но бились за Кителя чуть ли не насмерть. Ухитрились даже утвер- дить запасы, заморочив всем головы насчёт выгоды, какую сулит раз- работка этого месторождения.

"Мыльный пузырь" лопнул. Выгоды не получилось. Даже док- торская диссертация Руфа Андреевича, над которой несколько лет корпели супруги Хазовы, и та провалилась. Тогда многие, и я в их числе, искренне сочувствовали Хазовым. Хотя они так же искренно считали, что все вокруг злорадствуют. Если такие и были где-нибудь, то они не среди нас.

Но чёрные шары, "выкаченные" на заседании Высшей аттеста- ционной комиссии, привели соискателей в шок. Они настолько были уверены в успехе, что даже заранее заказали банкет в ресторане. При- шлось отменять.

Жанна Диодоровна Никольская, бывшая сотрудница ВСЕГЕИ, не раз критиковала супругов Хазовых, советовала умерить пыл, не давать необоснованных прогнозов. Но они не вняли. Так хотелось провозгласить Приладожье "крупнейшей оловорудной провинцией Карелии", а Питкярантский район сделать горнорудным.

Прошли многие годы. Горная промышленность в Приладожье по- степенно развивается, набирая темпы. Но развивается и наращивает- ся там добыча и переработка строительного камня. Не горнорудным стало Приладожье, а крупным на Северо-Западе России центром по добыче сырья для производства разных строительных материа- лов. Гранитные блоки, добытые в Приладожье, везут в центральные районы страны и за рубеж. А высокопрочным щебнем снабжаются крупнейшие стройки Москвы и Санкт-Петербурга.

Синица в руке оказалась предпочтительнее журавля в небе.

К сожалению, многие десятилетия руководствовались люди не этой народной мудростью, а "совковой" привычкой бодро рапортовать

"наверх" о выдающихся успехах.

* * *

В 1967 году я получил направление в Сортавальскую геолого- поисковую партию, которая базировалась на станции Куокканиеми.

Начальником партии был назначен Андрей Федосович Степанков, а старшим геологом его жена Макарова Галина Васильевна.

Мы искали руды вольфрама, которые считались сырьём страте- гического назначения. Отсюда важность объекта и внимание к нему со стороны начальства.

Искали по старому принципу, "танцуя от печки". Сперва попыта- лись оценить известное Латвасюрское проявление вольфрама, а по- том, поняв что к чему, намеревались расширить площадь работ.

Результаты поисков поначалу радовали, давали повод для опти- мизма.

Первые образцы руды, добытые из неглубокого шурфа, светились под люминоскопом, как звёздное небо. Невидимые на глаз, неотли- чимые от пустой породы при дневном свете, кристаллы шеелита, но- сителя вольфрама, сияли в темноте звёздной голубизной. Поражало и радовало то, что их много.

Недаром вольфрам называется редким металлом. Он действитель- но редок, а потому ценится дорого. Даже полпроцента этого металла в руде при достаточных её запасах могут обеспечить выгодную до- бычу.

Зная всё это, мы дивились образцам. Переворачивая каждый ку- сок породы с боку на бок, рассматривая их под лучами прибора, нам казалось, что светилась почти третья часть камней. В это трудно ве- рилось, но кто бы ни смотрел образцы, у всех складывалось одно и то же впечатление.

Впереди предстояло решить две задачи: спешно отобрать пробы для точного определения количества вольфрама в руде и выяснить - далеко ли вглубь да вширь продолжается такое богатство.

С отбором проб и отправкой их в лабораторию на анализ раздела- лись быстро. Над второй задачкой корпели весь сезон.

Бригада горняков во главе с маленьким щуплым мастером Витей Гречко извели почти целый склад с аммонитом, взрывая недра. Они избороздили вдоль и поперёк глубокими канавами всё пространство вокруг знаменитого шурфа, превратили это пространство в лунный пейзаж. Однако продолжения "сгустку" богатой руды так и не нашли.

На смену горнякам прибыла буровая бригада, чтобы "проследить оруденение вглубь". И тоже безуспешно.

"Звон" о первой находке, как круги от камня, брошенного в воду, уже дошёл до Управления в Ленинграде и до Министерства в Мо- скве. Звон требовал подпитки. А где её взять, коли кругом только

"отрицательные результаты".

Существует присказка, что отрицательный результат - тоже ре- зультат. Но начальство требовало бодрых рапортов, "содержатель- ных" отчётов. Галина Васильевна, наш старший геолог, нервничала. А тут ещё одна напасть. Прибыла из Управления комиссия с провер- кой. Возглавлял комиссию сам начальник Управления Голубев. Такой

"чести" не удостаивалась никакая другая геологическая партия в Каре- лии. Приехала комиссия из Петрозаводска на двух автомобилях. С нею в качестве сопровождающего - начальник экспедиции Десятков.

Они толпой вошли в камеральную комнату, когда рабочий день уже подходил к концу. Гена Павлов, один из наших геологов, отли- чающийся экстравагантностью поведения, сидел, развалившись,

на стуле, а его ноги в потрёпанных кирзачах были по-американски задраны кверху, и он вяло побрыкивал ими на большом ящике с про- бами, подготовленными к отправке.

Пройдясь по конторе и поговорив с руководством нашей поис- ковой партии, начальник Управления обратил внимание на Павлова.

А вы чем занимаетесь, молодой человек? - спросил спокой- ным голосом Голубев.

Да вот, отдыхаю после трудов праведных, - ответил Гена, не меняя позы и даже не прекратив болтать ногами.

Это я вижу, - пока ещё спокойно заметил Голубев. - А во- обще чем занимаетесь здесь?

Не знаю, какой бес тогда подзуживал Геннадия, но он продолжал разговор полулёжа и всё в том же ироническом, а могло показаться, что и в издевательском тоне.

Вообще я занимаюсь всем, чем придётся. Как начальство ска- жет, так и делаю. Старшим не перечу. Дисциплины не нарушаю, - ответил нарочито серьёзно Павлов высокому начальнику и тем всё- таки вывел его из состояния равновесия.

Товарищ Десятков, вы разберитесь с этим молодым человеком. Мне показалось, что ему здесь не место, - уже грозным тоном при- каза объявил Голубев.

Разберёмся, - ответил начальник экспедиции.

Знал бы Гена Павлов, откуда вышел Голубев, недавно назначен- ный на должность начальника Северо-Западного геологического управления, трижды остерёгся бы от таких шуточек. Но то, что на- чальник - выходец из КГБ, мы узнали гораздо позже, когда ничего уже не переделаешь. Тогда удивило только одно: Геннадию пригро- зили, что будет откомандирован в распоряжение экспедиции и лишён допуска к секретным материалам как неблагонадёжный.

В ту пору даже материалы по разведке песка и гравия в какой-то части считались секретными. Для геолога лишиться этого самого до- пуска означало лишиться работы. У Геннадия до этого дело не дошло, но в экспедицию его откомандировали. Такое к концу сезона встрево- жило бы любого. Наверное, не остался равнодушным к этому собы- тию и сам Геннадий. Но виду не подал и даже бодро продекламировал слова известной поговорки: "Что ни делается, всё к лучшему!"

Всем, кто оставался, был дан приказ в духе Валентина Катаева:

"Бороться и искать! Найти и не сдаваться!"

Жили мы втроём - Белов, Рогощенков и я - в большом финском доме с мансардой. Стоял дом на низком берегу озера Куоккаярви, совсем недалеко от станции железной дороги. Зыбкий болотистый грунт плохо держал здание. Каждый товарняк-тяжеловоз вызывал та- кие колебания почвы, какие бывают при слабом землетрясении.

Иван Рогощенков, хоть и работал в геологии, но учился заочно в Литературном институте и готовился стать профессионалом в этой области.

Белов Юра тогда ещё приходил в себя после давней, но тяжёлой черепной травмы, говорил, что у него сужено поле зрения и косят глаза. Глаза у него действительно косили, но в сторону девушек.

Я, кроме обычной геологической работы, выполнял ещё обязан- ности заведующего складом взрывчатых материалов, при котором была вооружённая охрана. Она доставляла мне много дополнитель- ных хлопот, а склад отнимал часть неурочного времени.

Нам троим было тогда в среднем по тридцать пять лет.

Когда выходила на прогулку со своими почти взрослыми дочерьми Лидия Петровна Лимонова, работавшая рядом сотрудница Институ- та геологии, мы пялили им вслед глаза и судачили на тему, кто строй- нее и "фигуристей"- взрослые дочери или наша ровесница-мама.

Кормились мы втроём из общего котла. Варили по очереди. Чаще всего готовили наше фирменное блюдо под названием "засируха". Кто, когда и почему обозвал так хорошее варево - вопрос спорный. Зато само блюдо все считали бесспорно вкусным и сытным. Варили сразу на два дня. Брали у завхоза заднюю баранью ногу или любой

"почечный" кусок баранины, сдабривали её луком да лавровым ли- стом и тушили на слабом огне, добавив воду.

Незадолго до готовности клали в крепкий мясной бульон очищен- ную картошку: целую либо разрезанную пополам. При этом смотре- ли, чтобы картошка полностью погрузилась в бульон. В случае на- добности добавляли воду.

Как только сваренная картошка рассыпалась сахарной белизной, кто-нибудь провозглашал: "Засируха готова!" Это означало, что надо торопиться к ужину.

Один только вид нашего блюда вызывал восторг, смешанный с ощущением волчьего аппетита. Тут было чем восхищаться: огром- ная кастрюля жирного крепкого бульона, из которого выглядывали белые, рассыпчатые картофелины. А какой аромат... Какой изыскан- ный вкус...

Дежурный по кухне, он же кашевар, раскладывал в миски, по- делив по-братски мясо, потом картошку и в конце наливал туда же бульон. Получалось сразу первое и второе блюда в одной кастрюле. Необыкновенно вкусно, сытно и экономно.

Если это блюдо готовили к обеду, то на ужин Белов приносил от знакомой хозяйки из соседнего дома глиняную корчагу с просто- квашей. Мы уплетали её с румяным пшеничным хлебом вполне де- ревенской выпечки.

Немногое осталось на станции Куокканиеми от прежних хозяев- финнов. Но две детали старого довоенного быта бросались в глаза: очень красивые печки, отделанные радужными изразцами, и водо- провод.

Недалеко от нашего дома вздымалась в небо высокая заводская труба. Там и был у финнов завод цветной керамики. Удивительной красоты глазурованные плитки выпускало это предприятие. Но толь- ко плитки и керамическую посуду. Запасов глин на местном ме- сторождении не хватало на крупное предприятие по производству кирпича. Поэтому и делали тут наиболее ценную керамику. Благо высокое качество глин позволяло. Кто-то из местных знатоков этого дела рассказывал, что такое высококачественное сырьё было бы грех переводить на малоценный кирпич.

Но наши чиновники рассудили по-другому. Сразу после войны начали восстанавливать предприятие именно как кирпичный завод. И был "сверху" уже "спущен план" по выпуску кирпича. При этом говорили: "План есть закон!" План был! Вот только завода не было. Тогда и пришла в чью-то голову "остроумная" мысль: разбирать кир- пичные цеха завода, а кирпич сдавать государству "в счёт плана". Так и делали целый год. Потом разбирать стало нечего. Додумались взорвать трубу. Она тоже из кирпича.

Трубу взорвать не смогли. Сколько ни клали взрывчатки у осно- вания снаружи и изнутри, сколько ни делали взрывов - труба всё

стояла. И мы её застали хоть израненную, но непоколебимую, выдер- жавшую идиотские затеи местных жуликов.

Тайная афера с кирпичом стала явью. Мошенников посадили в тюрьму. Кирпичный завод так и не восстановили. О былом ремесле искусников, делавших глазурованные плитки, говорят только изредка сохранившиеся печи в старых финских домах.

Во всех этих домах сохранился и водопровод. Меня сначала заин- тересовали водопроводные краны и раковины, сделанные из чистой меди. У хороших хозяек они блестели, словно отлитые из золота.

Потом оказалось, что из той же меди сделаны все водопроводные трубы. Снаружи они позеленели, а местами и почернели от времени, поэтому казались стальными. Но в любом месте стоило прикоснуть- ся наждачной бумагой, как из-под чёрного налёта сразу проступал золотисто-жёлтый металл - медь.

Один из мужиков-белорусов, приехавших после войны по вербов- ке в числе первых на обезлюдевшие бывшие финские территории, рассказал мне про сам водопровод. Эта история тоже небезынтересна. Оказывается, воду на станцию Куокканиеми и ближайшие хуто-

ра подают самотёком из ближайшего озерка, расположенного метров на десять-пятнадцать выше. Там из-под земли бьют родники, и хру- стально прозрачная вода без всякой очистки идёт по медным трубам в дома. Вода очень вкусная и даже в жаркую погоду необыкновенно холодная.

Говорят, и в городе Сортавала, расположенном неподалёку, при финнах водопровод действовал по такому же принципу: вода шла самотёком и не требовала никакой очистки.

По субботам мы ходили в баню. А после бани позволяли себе рас- слабиться. Под хорошую закуску принимали "...по сто семьдесят граммов на брата", а потом вели неторопливые разговоры "за жизнь". Один раз зашёл разговор про Юру Вильтера, который со своей супругой Евгенией Максимовной недавно возвратился из загран- командировки. Они три года проработали в Алжире. Тогда попасть на работу в капстрану, где хорошо платили, было очень непросто. Как туда удалось попасть и как там жилось-работалось, Юра Виль- тер рассказывал скупо и не сразу. Хотя мужик он был говорливый

и чувствовалось, как нетерпеливо Юра ёжился в курилке от избытка впечатлений. Но была подписка "о неразглашении".

И всё-таки постепенно, в той же курилке, мы узнали много инте- ресного.

- Сам бы я никогда туда не попал. Помог Десятков, начальник экспедиции, - рассказывал Вильтер. - Как-то раз были у него в го- стях, на дне рождения. Я так прямо и заявил юбиляру, что позарез нужен автомобиль, а дома его не заработать. Михаил Александрович обещал похлопотать в Ленинграде через Управление. Скоро сооб- щил, что выхлопотал. Мне повезло. Как раз формировалась группа геологов для работы в африканской стране - Алжире. Я попал в эту группу. И вот теперь наслаждаюсь новенькой "Волгой" в экспортном исполнении.

Тогда мы с Беловым и Рогощенковым вспомнили, как весной, перед началом полевого сезона, во дворе экспедиции появилась

"Волга" самой последней модели. Смотреть эту машину собирались толпы сотрудников. Не только мужики. Но и многие женщины. На- чальник отдела кадров вышел на улицу и пригрозил разогнать толпу палкой да ещё и поставить всем прогулы. Не помогло. Потому что там всё оказалось невидалью. А Вильтер с удовольствием показывал разные "штучки", ликовал от восторга и даже хвастался некоторыми

"наворотами" своей машины. Там было что посмотреть.

Нажмёт на одну кнопочку на панели управления - ветровые стёк- ла плавно опускаются, а при повторном нажатии снова поднимаются вверх и плотно закрывают окна. Нажмёт другую кнопочку, и антенна радиоприёмника, напоминавшая на капоте справа плоскую металли- ческую пуговицу, почти незаметную, вдруг встрепенётся и медлен- но сама вылезет наружу на всю почти метровую длину. Разве это не чудо? Чудо! Не меньшее, чем бусы для папуасов.

Мужиков больше всего впечатлил всеволновый радиоприёмник Рижского радиозавода ВЭФ. Он даже днём позволял слушать разные

"вражьи голоса", не глядя на истошный вой глушилок. Потому что в приёмнике были запрещённые у нас самые короткие диапазоны волн.

Не скоро, но рассказал Вильтер и о том, как тяжело было работать в Африке, на границе саванны и пустыни Сахары. Показывал в про- бирке и очень мелкий песочек из пустыни, который под порывами ве-

тра так же метёт, как у нас зимами снег. Этот песок образует не сугро- бы, а барханы. Но он так же подвижен на ветру, как сухой рыхлый снег. И не дай Бог оказаться путнику в пустыне во время песчаной бури.

Но не песок, а жара больше всего донимала наших геологов. Жара, которая зачастую переваливала за 40-45 градусов. Работали 3-4 часа утром после восхода солнца и столько же под вечер, перед закатом. Остальное время приходилось лежать в палатке под баобабом. Ле- жать в одних плавках. Слушать, как капает вода из под фильтров, и каждый час вынимать из холодильника её охлаждённую порцию, чтобы сделать несколько глотков. Даже кипячёную и обеззаражен- ную воду разрешалось пить только после очистки под фильтрами.

На выходные приезжали в город Алжир, в хорошую благоустроен- ную квартиру с кондиционером. Там всегда его ждала жена. Заранее готовила ванну и что-либо вкусненькое, каким не баловали в поле.

Сама Евгения Максимовна, геолог высочайшего класса, не име- ла права работать, а потому исполняла роль домохозяйки. В первые же дни по приезду они посетили некоторые магазины, были удив- лены невиданным изобилием и обнаружили то, что у нас считалось

"сверхдефицитом". Это были нитки из какой-то особенной шерсти, и назывались они "мохер". В супермаркете такие нитки от потолка и почти до пола низвергались мохнатыми водопадами всех цветов радуги. От одной из знакомых, старожилки этих мест, Евгения Мак- симовна узнала, что нитки вывозить запрещено. Но дозволено в лю- бом количестве вывозить готовые изделия. И шустрая во всех делах женщина взялась за вязальные спицы. Она и раньше хорошо вязала, а тут навострилась "выдавать на гор?" по свитеру за сутки. Не забы- ла про мужа. Связала ему пиджачок и кепку. В таком пиджачке плот- ной вязки и в кепочке травяно-зелёного цвета Вильтер долго щеголял после возвращения домой.

* * *

Я продолжил работу в Сортавальской партии.

Под конец сезона появился у нас Гранит Михайлович Кириленко со своими собачками. Он работал научным сотрудником Института геологии. Пытался искать полезные ископаемые с помощью своих четвероногих друзей. Первые такие опыты он проделал на сернокол-

чеданных рудах. Там собаки вроде бы почти безошибочно "унюхива- ли" рудные образцы, а потом выказывали какие-то знаки над серно- колчеданными залежами в недрах. Под это не требовалось подводить никакой теории: и так понятно, что собаки чуяли запах серы.

Шеелит - минерал вольфрамовых руд, в отличие от серного кол- чедана, очень устойчив и вряд ли может быть источником какого- то запаха. И рядом с ним в породе не замечено ничего "пахучего". Но Кириленко был полон оптимизма. Он тыкал собак носами в об- разцы, богато насыщенные шеелитом, давал им по кусочку сахара и потом требовал находить такие же в ящиках с керном. Собаки старательно шарили носами по ячейкам керновых ящиков. Иногда тявкали, часто невпопад. Думали они, конечно, не о поисках подзем- ных богатств, а о сахаре. И как бы ни делали вид, что обнюхивают керн, сами всё косили глаз на карман Гранита Кириленко, где лежали кусочки лакомства. Кириленко тоже делал вид, что доволен работой своих помощниц, хотя вознаграждал их не очень щедро.

Помощницы - две маленькие длинношёрстные таксы.

Я сразу почему-то воспринял эту затею с недоверием. Будучи дав- но знаком с Гранитом Михайловичем, я давал возможность топтать его собакам наш керн, но относиться к этому без иронии не мог. Один раз как-то говорю ему с серьёзным выражением лица:

Ты бы лучше свозил собак в парикмахерскую и попросил их выстричь наголо. Может, тогда бы они влезли в скважины. Там уж, если где есть руда, так не кусочек, а залежь. Её они обязательно учуют.

Гранит Михайлович на шутку никак не откликнулся. А я не уни- мался.

Коли стрижка не поможет, придётся заняться генетикой: выве- сти породу собак тонких, как глиста. Тогда они в любую узкую щель проникнут. И всю руду, какая есть в недрах, найдут в короткий срок.

Продолжать дальше - не рискнул. Гранит готов был ринуться на меня с кулаками.

Вольфрам искали геологи - не нашли. Не нашли его и собаки.

"Барский гнев" начальника Управления не кончился на попавшем в немилость Геннадии Павлове. В самом конце сезона, когда мы сами

уже собрались выезжать в город, завершив полевые работы, из экспе- диции пришла радиограмма: "По указанию начальника Управления работы прекратить! Партию ликвидировать!"

В такой драматический для коллектива момент к нам приехала делегация геологов из Эстонии. Не знаю почему их заинтересовал вольфрам. Жили они все и работали в Кохтла-Ярви. Занимались в основном геологией горючих сланцев, а также их разведкой.

Но к вольфраму, как я понял, интерес был искренний, неподдель- ный. Именно профессиональный интерес, а не чисто житейское лю- бопытство. Они не прямо, но дали понять, что приехали не на экс- курсию, а в командировку, чтобы перенять опыт поисковых работ.

Два дня водил я эстонских геологов по участку, показывая "лун- ный пейзаж": как раз в том месте, где найдена самая богатая руда. Понакомил с керном поисковых скважин и даже достал упакованные образцы, чтобы показать, как светится шеелит под люминоскопом. Показать, как много его нашли поначалу и сообщить со скорбью, что на этом пятачке всё и кончилось. Гости остались довольны приёмом. На прощанье геологи из Эстонии подарили мне бутылку ликёра

"Старый Таллин" в керамической посуде.

Как-то после бани мы решили опробовать напиток. До этого я даже не знал о его существовании. Но помнил напутствие эстон- ских коллег: ликёр особенно хорош с чаем либо с кофе. Сказал я об этом своим собратьям-сослуживцам Белову и Рогощенкову. Иван Ро- гощенков тогда рассудил совсем не так, как советовали эстонцы:

Какой чай, какой кофе? Разлей по стаканам и давайте выпьем под тост "С лёгким паром!" да закусим солёными огурчиками, ко- торые раздобыл проныра Белов. Это у них там по капельке к чаю- кофию. А мы попросту, по-русски!

Когда бутылка с ликёром была открыта, когда драгоценный напи- ток разлили по стаканам, сказочный его аромат заполнил всю нашу комнату.

Зря мы так, ребята. Разве можно эту вкусноту пить, как низко- пробную водку, - с тоской произнёс я, когда всё уже было выпито. Правда, сам я протянул удовольствие. Выпил не залпом, а в несколь- ко приёмов.

После отъезда эстонцев мы стали сами спешно паковать вещи и собираться домой.

Но вначале состоялся прощальный банкет "для узкого круга". За- теяла его Лидия Петровна Лимонова, похвастав, что остался нелик- видный спирт и его грех везти обратно в город.

По этому поводу мы наготовили еды. Белов ради такого случая съездил в Сортавала и привёз банку томатного сока. "Затейница" со- бралась готовить коктейль "Кровавая Мэри" - спирт, разбавленный томатным соком.

Пир устроили в нашей мансарде, а по сути дела, на чердаке. И поч- ти впотьмах.

Что творили там новоявленные "химики" из спирта с томатным соком, не знаю. Пить мутную рыжеватую густую бурду я отказался.

Тогда пей чистый неразведённый спирт! - предложили мне.

Лучше разведённый, - неохотно согласился я.

Но рядом не оказалось холодной воды, а ходить за ней вниз ни- кто не захотел. И тут возникла убийственная идея: развести спирт горячим чаем.

Знал я, что, даже растворяясь в холодной воде, спирт нагревается. Предполагал, что адская смесь спирта и крепчайшего горячего чая не лучше, не безобиднее коктейля "Кровавая Мэри". Выбрав вариант с чаем, я надеялся, что из двух зол это меньшее. Но ошибся, жесто- ко ошибся! Глотнув обжигающего пойла, скоро почуял, что начинает выворачивать наизнанку.

Пошёл к лестнице, чтобы спуститься вниз, выйти на улицу и там отдышаться. Но впотьмах оступился и кувырком полетел в люк.

Очнулся внизу на полу. Первое ощущение: целые невредимые очки, крепко сжатые в руке. Но пальцами другой руки пошевелить не мог. Видимо, при ударе я опёрся на неё и ладонь чуть не вывернул наизнанку. Потом эта рука болела несколько лет.

Однако отделался я только ушибами.

Коллеги, услышав грохот, бросились спасать. Но когда уви- дели, что жив и даже, поднявшись по лестнице, дошёл до соб- ственной комнаты, оставили в покое. А я, забравшись в спаль- ный мешок, ещё долго ощупывал места ушибов, проверяя, нет ли переломов.

Назавтра ни свет ни заря Андрей Степанков, начальник партии, пришёл будить меня, чтобы ехать на буровую. Требовалось решить судьбу последней скважины: бурить её ещё день-два или прекратить сейчас же, чтобы сразу собрать оборудование и уехать. Приказ о лик- видации партии никто не отменял. На сборы отводились считанные дни, и терять их начальник не хотел. От меня требовалось посмо- треть керн, чтобы не остановить скважину на каком-нибудь очень интересном месте.

Андрей вытащил меня из спального мешка чуть живого. Болело всё тело, голова шла кругом.

Напившись крепкого чая, мы всё-таки съездили на буровую, дали команду кончать работу и вывозить всё оборудование к станции.

Встретив Белова, я пригрозил его четвертовать за подневольный горячий спирт и, в отместку, обозвал Юру Египтовичем. Тогда толь- ко закончилась знаменитая шестидневная война Израиля с Египтом и другими арабскими странами. В связи с этим мы Юрия Израиле- вича переименовали в Египтовича и до самого отъезда в город никак иначе не называли.

Все мои коллеги, погрузив в багажный вагон снаряжение, образ- цы, пробы и документацию, взяли билеты на поезд и уехали домой.

А мне пришлось остаться из-за склада взрывчатых материалов. Его так просто не ликвидируешь. Остался и начальник партии Ан- дрей Степанков. Потому что на нём лежала ответственность за пра- вильность ликвидации склада, за соблюдение техники безопасности. От Андрея я услышал, что в Петрозаводске, на улице Калинина,

к Октябрьским праздникам собираются сдать в эксплуатацию кир- пичный жилой дом, который в газетах и по радио давно окрестили как "дом геологов". Меня эта весть сильно взволновала. Больше семи лет лежало в жилищной комиссии профкома моё заявление на квартиру. Квартир не было. И вдруг целый пятиэтажный дом. Сра- зу подумалось, что теперь одним разом все нуждающиеся получат благоустроенные квартиры.

Я в тот же вечер написал письмо начальнику экспедиции с просьбой не забыть про нашу семью. В письме особенно выделил, что живём мы не в городе, а в пригородном посёлке Соломенное, в деревянном доме, где все удобства на дворе. Напомнил, что одна езда на работу занимает

у меня больше двух часов, и даже чисто риторически заметил: "Дай любому из претендентов в Соломенном хоть дворец, обязательно от- кажется только потому, что это у чёрта на куличках".

Отправил заказное письмо и стал ждать ответ. Он пришёл на удив- ление быстро.

Сейчас немыслимо представить, чтобы большой начальник либо директор собственноручно стал отвечать на письмо какого-то своего сотрудника. Десятков Михаил Александрович, начальник Карель- ской комплексной экспедиции (так она тогда называлась), ответил мне своею собственной рукой.

Ответ был длинный, как мне показалось, искренний и даже ме- стами излишне эмоциональный. В этом ответе нашлась одна фраза, которую можно по-современному назвать ключевой. Я эту фразу помню наизусть: "Очередь дошла до вас. На вас - остановилась. В следующем доме первая большая квартира - ваша".

Я сохранил это письмо, а фразу подчеркнул красным карандашом. Следующего дома не было. Через два года после памятного пись- ма экспедиции выделили одну квартиру. Но действительно большую.

Раньше таких квартир простым смертным не давали.

Общая площадь около восьмидесяти квадратных метров, из них шестьдесят приходилось на четыре комнаты. Отдельно ванна и туа- лет. Большая квадратная прихожая с встроенными шкафами, два бал- кона на разные стороны дома.

Квартира эта ещё до распределения стала лакомым куском и ябло- ком раздора.

Кроме меня, на неё претендовал главный инженер экспедиции Пьянков Олег Алексеевич. Он оказался очень сильным соперником.

В жилищную комиссию горисполкома было направлено письмо, где говорилось, будто экспедиция долго работала без главного инже- нера, теперь он появился, ему и надо дать эту большую квартиру вне очереди. Хотя Пьянков с семьёй всю жизнь прожил в Петрозаводске. Он уже имел на вокзальной площади хорошую двухкомнатную кварти- ру в одном из полуовальных домов. Преимущество передо мной у него только одно - высокая должность. И этого могло хватить. Но не хвати- ло. Не хватило по двум причинам: сработало то самое письмо, то самое обещание в письменном виде: дать первую же большую квартиру мне.

Однако, как выяснилось потом, даже это письменное обещание на- чальника экспедиции ничто против высокой должности претендента. Мы получили эту квартиру только потому, что моя жена Тося тог-

да была депутатом горсовета и имела возможность в любое время попасть на приём к председателю горисполкома Сепсякову. Она про- шла в кабинет председателя без задержки, а в приёмной тогда си- дел заместитель начальника экспедиции с "квартирными" бумагами на Пьянкова.

Показав Сепсякову письмо начальника экспедиции с подчёркну- той фразой: "Первая большая квартира ваша", Тося просто доказа- ла, что наша очередь действительно первая. А сравнивать жилищ- ные условия Пьянковых и наши было просто смешно. Даже без слов любому понятно, что Соломенное и центр города - не одно и то же. Ведь в городской квартире - все удобства. У нас же они далеко не все, а те, что есть, - во дворе.

Квартиру эту мы получили. Но я к тому времени "сошёл с дистан- ции" - попросту заболел. Сердце не выдержало нервных нагрузок и стрессов.

Тося сама ходила за ордером. И опять без козней не обошлось. Пытались к нам подселить ещё одну семью. Только угроза пожало- ваться Сепсякову спасла от прелестей жизни в коммуналке.

Ордер выдал сам начальник экспедиции.

И всё-таки напоследок, как укус вдогонку, прозвучали слова ока- завшейся рядом Софьи Мануиловны Бреслер, главного геолога:

"Хоть муж ваш диссидент, квартиру дали - пожалели детей".

Про такое говорят: хорошая мина при плохой игре.

Ну да Бог с ними! Я зла не помню. И тогда, хоть досталась кварти- ра нелегко, мы не таили ни на кого обиду. Все козни остались позади и скоро забылись. Но радость от великого события в жизни нашей семьи всё-таки была омрачена: и некрасивой предысторией, и моей болезнью. Такое состояние полурадости-полугрусти продолжалось до самого момента вселения.

Пока перед глазами были только цифры, квадратные метры, мы относились к приобретению спокойно. Десять лет ожидания благо- получно завершились. Радовались вместе с нами родственники, дру- зья, приятели, коллеги. Были, конечно, завистники среди коллег. Если

бы все знали, что это за квартира, от чёрной зависти могли зачахнуть многие.

Мы не раз бывали на новосельях у знакомых и родственников, ра- довались за них, удивлялись неведомому для нас простору, чистоте, свежести ярких красок. Но когда увидели свою квартиру - остолбе- нели. Раньше даже не знали, что такие строят в Петрозаводске. Судя по Ленинграду, думалось, что больше двух-трёх комнат бывает толь- ко в коммунальных квартирах.

А тут: четыре большие комнаты на одних нас. Всё вокруг блестит и сияет.

Но не простор, не новизна случившегося поразили нас, а водопро- вод. Видели мы его и раньше. Но всё равно радовались, как дети, когда, открыв кран, оттуда ударила струя воды. Первые недели, а мо- жет и месяцы, мы открывали кран чуть-чуть, пускали воду тонень- кой струйкой. Бывало, плесну на лицо раз-другой и скорее закрываю кран, чтобы зря не тратилась лишняя вода. И посуду мыли первое время не в проточной струе, а в тазике. Так экономнее. За десять лет жизни в Соломенном мы научились ценить воду. Когда зимами при- ходилось носить её из дальней колонки за сотни метров, то мерили воду не кубометрами, а литрами, берегли её и экономили, где могли. В новой городской квартире мы долго по привычке продолжали эко- номить воду, хотя никаких водомерных приборов тогда и в помине не было.

Привезли мы в новую квартиру свою старую жалкую мебель из Соломенного. Но она потерялась на больших площадях. Квартира как была, так и осталась пустой.

Володя, которому тогда исполнилось шесть лет, разъезжал по ком- натам на трёхколесном велосипеде и всё время говорил, что тут про- сторно, как на улице.

Больше пяти лет мы наслаждались простором, жили в квартире без мебели.

Как-то раз звонит мне на работу Макушева Клавдия Ивановна - родная тётя моей жены Тоси, сестра её матери - и говорит:

Я оставила для вас мебельный гарнитур "Ханка, жилая кварти- ра" - из двадцати предметов.

Сколько он стоит? - спросил я.

Около полутора тысяч рублей.

Но у нас нет таких денег.

Заплатите сколько есть, остальное я доплачу. Не жить же вам в пустой квартире. Потом постепенно мне возвратите долг, - в кате- горической форме заявила тётя Клава, как мы её звали.

И вот, почти по принуждению, мы стали обладателями роскош- ного по тем временам заграничного мебельного гарнитура, которо- го хватило на все комнаты. Докупать потом пришлось ещё гарнитур на кухню и кровати. Квартира приобрела современный вид и даже казалась не только необыкновенно большой, но и богато обстав- ленной.

Только жили мы в ней недолго. Одна из дочерей вышла замуж, и квартиру пришлось срочно разменять...

* * *

Последней полевой работой для меня стала разведка Хавчозерско- го месторождения пироксеновых порфиритов как сырья для "камен- ного литья".

Месторождение располагалось недалеко от города Кондопога, у посёлка Берёзовка. Невысокая скалистая гряда со сглаженными пологими склонами шла вдоль западного берега небольшого узкого озерка и простиралась на километр с лишним. Посредине гряду пере- секала шоссейная дорога.

Противоположный берег озерка занимал посёлок Берёзовка. Всё его население работало на звероферме, которую от Хавчозерского месторождения отделяло расстояние не более чем полкилометра.

При разведке месторождения, наряду с бурением, приходилось выполнять горные работы с применением взрывчатых материалов. Первый конфликт с местной властью возник из-за наших взрывов. Директор зверосовхоза предъявил претензии: якобы взрывами тре- вожим норок и у них один за другим пошли выкидыши "на почве стрессов".

От взрывов мы отказаться не могли. Иначе пришлось бы прекра- щать работы. Договорились о другом: зверосовхоз уведомляет нас о периоде массового окота зверьков, а мы на это время прекращаем взрывы. Конфликт удалось уладить мирным путём.

Гряда, которая и стала предметом разведки, по вершине почти не имела рыхлых наносов и представляла собой, как говорят гео- логи, сплошное обнажение. Ледник в древние времена так отполи- ровал его, что гладкая поверхность, смоченная дождиком, блестела на солнце, как сделанная из тёмного стекла. Не зря такие формы вы- ходов вулканических пород называют "бараньи лбы". Нигде ни суч- ка, ни задоринки. Не только пробы не отобрать, даже отбить образец не всегда удаётся.

Вот и пришлось прибегнуть к помощи взрывчатки.

Свои услуги в этом деле предложил человек со знаменитой фа- милией Гапон. Сам ли он придумал такой способ или где-нибудь его уже применяли, судить не берусь. Способ оказался прост и удачен. На зачищенную гладкую поверхность камня от одного края гряды до другого клали детонирующий шнур. Потом на него сыпали узким

"пирожком" рыхлый аммонит. Его взрывали, и поперёк гряды полу- чалась полоска слабо дроблёных пород. С помощью молотка и зуби- ла она легко превращалась в борозду. Вынутую из борозды породу брали в пробы. Брали легко, быстро и дёшево.

Вся гряда на месторождении, залесённая по склонам, была попе- рёк пересечена профилями через каждые сто метров. Топографиче- ские профили делились мерной лентой на части через десять метров и ставились деревянные лучинки, которые назывались пикетами. У каждого пикета был свой номер. С помощью этих профилей и пи- кетов "привязывались" и обозначались на крупномасштабной карте места отбора проб, канавы, буровые скважины.

По тем же профилям пролегали геологические маршруты.

Во второй половине августа в березняке на пологих склонах гря- ды стали появляться грибы.

Мне пришла в голову блажная мысль: вместе с документацией гор- ных пород метить попадающиеся грибы. Документацию, как и поло- жено, вёл в полевом дневнике, а рядом в сумке лежала тетрадочка, куда всю неделю заносил попадающиеся грибы. Писал номер профи- ля, номер пикета, название и размер гриба. Чаще всего тогда встре- чались красноголовые подосиновики либо крепкие коричнево-бурые подберёзовики. За неделю набралось таких грибных меток несколько десятков.

По пятницам, перед отъездом домой в Петрозаводск на выходные дни, я обходил меченые профили, находил "грибные" пикеты и со- бирал урожай, как со своего огорода.

Кроме собственно грибов - вкусных и питательных даров леса, - меня сильно интересовало: быстро ли они растут.

Так вот, разговоры о том, что гриб вырастает чуть ли не за одну ночь, вздор. Подосиновики, помеченные в понедельник, к пятни- це заметно подрастали. Но только заметно - не больше. А грибы, встреченные в среду-четверг, через два дня оставались почти таки- ми же по размеру. И ни разу не приходилось видеть, чтобы за не- делю молодой гриб перерос либо сгнил. Если уж попадаются в лесу громадные шляпки переросших грибов, кишащих червями, то такие грибы простояли не дни, недели. Особенно досадно встречать в лесу переросшие белые грибы. Но суждение типа: "Вот бы на несколько дней раньше..." - ошибочно. Целыми такие грибы можно было за- стать только на неделю-полторы раньше.

Правда, то лето отличалось сухой тёплой погодой. Может быть, в затяжные дождливые дни и ночи грибы росли быстрее. Но, думаю, ненамного.

Для меня эта "тихая охота" была не только полезным делом, но и хо- рошим развлечением, почти игрой.

Жили мы, работники Хавчозерской партии, тогда в городе Кон- допоге на улице Пролетарской. Там же, недалеко от общежития, на- ходилась рабочая столовая, где мы завтракали по утрам. Каждое утро почему-то одновременно с нами там завтракал мужчина средних лет в потрёпанном засаленном пиджаке и полотняных брюках, за- правленных в резиновые сапоги. Я сперва обратил внимание на его гладко бритую голову. Встречаясь с этим странноватым посетителем изо дня в день, бросилось в глаза, что ест он всегда только макароны либо кашу. То и другое обязательно с хлебом, запивая стаканом чая без сахара.

Платил этот странный клиент за такой завтрак каждый раз пять копеек одной монетой: четыре копейки за гарнир - макароны либо перловую кашу - и копейку за чай без сахара. Хлеб тогда давали бесплатно.

Несмотря на затрапезный вид этого человека, он не производил впечатления пьяницы. Даже следов похмелья не было видно на его сухом смуглом лице.

Один раз он оказался за соседним столиком. Тогда я заметил, как медленно и долго он ел. Буфетчица, судя по всему, хорошо знала своего клиента, молча брала очередной пятачок и выбивала чек. Зна- ли его и на кухне. Потому что каши или макарон накладывали целую тарелку с горкой, а в чай частенько бросали ложку сахарного песку. Все жалели мужика. Видно, какая-то тяжёлая жизненная драма до- вела его до такого состояния.

Обычно я по понедельникам старался приехать в Кондопогу ран- ним утренним рейсом, чтобы успеть на "вахтовку", которая везла смену буровиков. Отступления от этого правила случались, если по какой-то надобности требовалось зайти в контору экспедиции.

В тот раз мне понадобилось забрать для работы геологические карты месторождения и района. Среди них оказалось несколько чертежей с грифом "Для служебного пользования". Около середи- ны дня я с рюкзаком и рулоном чертежей зашёл в рейсовый автобус Петрозаводск - Кондопога. Рюкзак положил себе под ноги, а рулон как раз плотно влез к окну за сиденье. Там, я надеялся, что карты ни- кто не помнёт.

На автобусной станции в Кондопоге вошёл контролёр и стал про- верять билеты. Я торопился на вахтовку ко второй смене, но без проверки билетов никого не выпускали. Дожидаясь своей очереди, сильно перенервничал. Потом схватил рюкзак и быстро ушёл. А про чертежи, оставленные в автобусе, совсем забыл.

Пришлось на попутной машине возвращаться в город и почти це- лый день дежурить на автобусной остановке. "Тот самый" автобус возвратился к вечеру. Уже после мойки снаружи и уборки внутри. Водитель успел смениться и на мой вопрос о рулоне с чертежами от- ветил, что "...в глаза его не видел".

Когда все приехавшие вышли, я попросил разрешения самому зайти в салон и осмотреть сиденье.

Рулон стоял на том же месте целый и невредимый. Только на обёр- точной бумаге, в которую он был упакован, остались следы брызг после мокрой уборки салона. У меня сразу отлегло от души. Пропади

эти чертежи, даже трудно себе представить, какие ждали меня непри- ятности. Но всё закончилось благополучно.

К концу сезона осталась самая трудоёмкая работа: отобрать так называемые заводские технологические пробы. Заранее, в разгар лета, на Северном и Южном участках месторождения, удалённых один от другого примерно на километр, Гапон набурил шпуры и сде- лал массовые взрывы.

Прежде чем взорвать одним разом по сотне с лишним килограм- мов аммонита, пришлось спрашивать разрешения у директора зверо- совхоза и выбирать момент, когда эти взрывы меньше всего нанесут урон звероферме, когда они не навредят появлению приплода у норок.

Взрывы сделали, породу для отбора многотонных проб отбили и даже взрыхлили, но долго не удавалось заказать большегрузные ма- шины для доставки камня в Москву, на завод стеклокристаллических материалов и каменного литья.

Когда машины всё-таки заказали, то выяснилось, что грузить при- дётся вручную. Помогла изобретательность начальника партии Юры Старикова. Он собрал всех рабочих в "красном уголке" и сказал са- мую короткую в жизни речь:

- Вот что, мужики! Сейчас все до единого, даже те, кому надо на смену, поедем на Хавчозеро, погрузим пробы, а потом я выдам зарплату сразу за целый месяц. Да ещё и с премиальными! Вахтовка у подъезда. Пять минут на сборы!

Пришедшие с утра машины ждали этого момента чуть ли не це- лый день. Водители ворчали и даже вели разговор о простое по вине администрации.

Погрузить успели ещё засветло. Такой погрузки я никогда не ви- дел раньше, не приходилось видеть и потом. Около двух десятков мужиков стояли с двух сторон вдоль кузова громадного панелевоза и бросали труда с гулким грохотом куски породы. Это напоминало детскую игру. Иной раз осколки камня летели через машину. Оттуда раздавался крик: "Вы что, гады, в голову метите!" И камни уже лете- ли с другой стороны.

Начальник бранился, пытаясь урезонить великовозрастных шалу- нов. Обошлось без тяжёлых травм. Все остались довольны: и погру-

зили тяжёлые многотонные пробы, и начальник успел выдать зарпла- ту до наступления сумерек.

Потом в Москве, на заводе, где проходили испытания проб, меня пытались обвинить чуть ли не в мошенничестве. Говорили, что про- бы отобраны с одного места. Я показываю на карте два участка, два помеченных там небольших карьера, откуда отбирались пробы, и го- ворю про расстояние между карьерами в километр с лишним, но мне не верили.

Огромные пробы, как две капли воды, похожи одна на другую и по химическому составу, и по так называемым технологическим параметрам. Опытные специалисты считали, что такого в приро- де быть не могло. Подобный результат возможен, если камень взят из одной общей кучи.

Я всё-таки доказал свою правоту на защите отчёта в Государствен- ной комиссии по запасам. Кроме этих двух больших, были отобраны из разных мест на месторождении сотни малых проб. Все они ока- зались схожими по качеству и составу. Стабильность состава была отмечена экспертами и оценена как главное достоинство сырья.

Испытания показали, что трубы, разные фасонные изделия, туго- плавкие и химически стойкие плитки, полученные из каменного литья на основе пироксеновых порфиритов Хавчозерского месторождения, не имеют аналогов. Применяемые в химической промышленности тру- бы из нержавеющей стали могут быть с успехом заменены камнели- тыми, которые, к тому же, намного долговечнее и вдесятеро дешевле.

После успешной защиты отчёта, который похвалил даже сам гроз- ный председатель ГКЗ Быбочкин, мне оставалось ещё сдать место- рождение в промышленную эксплуатацию.

Тихим августовским утром 1972 года комиссия по передаче- приёмке месторождения на двух легковых автомобилях выехала в Кондопогу.

От сдающей стороны - мы с Виктором Александровым, а прини- мающую представлял мой бывший однокурсник Иван Военушкин - главный геолог объединения Карелстройматериалы.

Завод каменного литья - так он тогда назывался - уже был по- строен и ждал хорошего сырья. Заехали на этот завод, чтобы при-

гласить от принимающей стороны директора - Дегтярёва Евгения Васильевича.

Сама процедура сдачи-приёмки происходила на месторождении. К полудню потеплело. Светило солнце, и даже по-летнему при-

гревало в затишье. На берёзах уже кое-где позолотилась листва, но большая часть леса стояла в зелёном убранстве.

Мы обошли месторождение с конца в конец, обсудили откуда удобнее начинать разработку, даже наметили "фронт" продвижения забоев будущего карьера. Оставалось только спрыснуть удачно за- вершённое большое дело.

Нашли уютное местечко на склоне, обращённом к солнцу, где су- хой дёрн на прогретом чёрном камне сошёл за мягкий ковёр. У меня, как главного виновника торжества, нашлись в большой сумке две бутылки "Столичной", курица, запечённая в духовке, банка свеже- просоленных огурчиков, несколько некрупных луковиц с зелёными кудрями, хлеб и соль. Всё это мы разложили на походной скатерти, и я разлил водку в прихваченные стопки.

На свежем воздухе так хорошо, так гладко шла "Столичная", такой аппетитной казалась подрумяненная курица, так интересны и нето- ропливы были наши разговоры, что незаметно прошли полтора часа, неожиданно скоро иссякла "живительная влага" в бутылках и даже закуску, проголодавшись, умяли почти всю без остатка.

Не хотелось уходить от скромного полевого стола. Но впереди ещё предстояла процедура подписания акта приёмки-передачи месторож- дения. Нас ждали машины, чтобы поехать на завод, где, думалось, и завершится передача.

Но так не получилось.

После подписания акта Евгений Васильевич Дегтярёв объявил, что в ресторане заказан обед по поводу свершившегося большого со- бытия. Для нас это объявление оказалось сюрпризом. Ещё большим сюрпризом был сам обед с красной рыбой и сочным мясом крупными кусками. А на выпивку - коньяк "Плиска" в фирменных пузатых бутылках.

Вместе с нами пообедали и водители машин, но к коньяку они не могли даже притронуться. Хотя мне было как-то не по себе, что вроде бы ущемляется рабочий класс. Наверное, нехорошо, неприлич-

но сажать за один стол с выпивающими людей, которым даже при- губить нельзя. Но они чувствовали себя нормально.

Всю обратную дорогу мы проговорили с Иваном Военушкиным. Он рассказал про своего брата, Сергея, переведённого на работу в Мо- скву да ещё на высокую должность Министра промстройматериалов. От Ивана я тогда впервые услышал слово "кремлёвка" и узнал, что оно означает. Сергей, кроме того, что сразу получил большую элит- ную квартиру, в качестве довеска возымел и эту самую "кремлёвку". Иван с подробностями сообщил, как жена Сергея каждую пят- ницу получает на день в своё распоряжение министерскую чёрную

"Волгу", на которой ездит, если есть желание, по спецмагазинам, где за небольшую плату можно купить любые продукты, любую одежду, обувь, мебель и другие товары. Даже японские телевизоры и магни- толы там были в большом разнообразии. Там было то, что в обычном московском магазине ни за какие деньги не купишь.

Ещё кремлёвка предполагала броню мест на третьем-пятом рядах партера во всех театрах Москвы, броню на каждый день. На эти ме- ста билеты передавались в кассу, если не потребовались они высоким персонам, только за полчаса до начала представления.

То же самое касалось кинотеатров.

Во всех лучших гостиницах Москвы держалась броня для ино- городних гостей, приезжающих к обладателям "кремлёвки". Полу- чалось, что во времена всеобщего дефицита руководители партии и правительства жили как при коммунизме.

Для меня удивительна была не столько "коммунистическая" жизнь наших правителей, воистину по потребностям, сколько вели- кая тайна этой жизни, скрываемая от большинства людей.

Этим "ликбезом" закончилась моя работа на Хавчозерском место- рождении.

Тогда я не знал, что, как потом оказалось, на этом закончились во- обще мои полевые работы.

Последним их отголоском стало участие осенью и зимой 1972 года в составлении отчёта по разведке Нигозерского месторождения шун- гитсодержащих сланцев как сырья для получения лёгкого заполните- ля в бетон - шунгизита.

Защищать отчёт мы поехали в Ленинград с опозданием. Даже нанять фельдъегеря для доставки секретных чертежей не было вре- мени.

Юра Стариков, начальник партии, нацепил к брючному ремню пи- столет "парабеллум", и мы вчетвером, с собственной вооружённой охраной, поехали в Территориальную комиссию по запасам, чтобы защитить отчёт и сдать ещё одно месторождение в промышленную эксплуатацию.

Ехали в отдельном купе: Стариков Юра - начальник, Юра Кали- нин - разработчик технологии производства шунгизита, заведую- щий лабораторией Института геологии, и мы с Александровым - основные авторы и исполнители отчёта.

Стариков сразу прилёг, не раздеваясь, на своё нижнее место. Рас- пахнувшаяся пола пиджака обнажила кобуру, тяжело оттягивающую к низу брючный ремень. Потом я увидел, как от нашего купе, глянув в открытую дверь, шарахаются люди, заметившие сугубо штатского человека с оружием в кобуре.

Пришлось закрыть дверь и вообще спрятать "пушку".

В Ленинград приехали под самый Новый год. Приехали тогда, когда большинство командированных людей уезжают оттуда. Поэто- му удалось свободно устроиться в двухместных номерах гостиницы

"Астория", в номерах со всеми удобствами и с телефоном.

Не успели мы с Виктором Александровым осмотреться и принять душ, как раздаётся телефонный звонок: "Господа, прошу к столу! За- втрак сейчас будет подан!"- нарочито строгим голосом оповещает Стариков. Идём к нему в номер, а следом на столе-тележке официант из ресторана ввозит наш завтрак: бутерброды с чёрной икрой, вет- чину, крабов и даже для меня яйцо всмятку. Тогда я маялся животом, и Юра Стариков знал об этом. Он всем заказал двойной чёрный кофе, а мне чай с молоком.

Такого сюрприза, конечно, никто из нас не ожидал. Правда, ещё одним сюрпризом оказалась цена завтрака - больше десятки с носа. Но качество еды и высший шик, с которым она была подана, стоили того.

После благополучной защиты отчёта выяснилось, что до Нового года ни на один поезд не было билетов до Петрозаводска. С трудом

их добыли через руководство Управления на дополнительный днев- ной экспресс.

К вечеру 31 декабря все мы были дома. Встретили Новый год вме- сте с семьями. Я привёз детям разных гостинцев. Они были в восторге. На следующий день я почувствовал ломоту в костях, а к вечеру поднялась температура. Как выяснилось, мы в Питере заразились

и разом вчетвером тяжело заболели гриппом.

На работу я попал только 9 января.

Прямо с утра Хрусталёв Николай Николаевич (тогда он возглавлял экспедицию) пригласил меня к себе в кабинет. Там уже сидел у него главный геолог Афанасий Иванович Кайряк. Руководители сообщи- ли о принятом решении перевести меня на работу в аппарат экспе- диции и предложили занять должность старшего геолога по рудным полезным ископаемым. Я согласился.

Тогда мне было заявлено: среди множества дел, среди десятка с лишним рудных направлений, самым главным в дальнейшей рабо- те будет неусыпный надзор и личное участие во всех делах по раз- ведке Костомукшского месторождения железных руд. Я всё принял к сведению.

А что такое разведка Костомукши, сколько забот и хлопот, радо- стей и невзгод она сулит, я понял гораздо позднее.

С того дня, 9 января 1973 года, началась новая пора в моей жизни, в жизни всей нашей семьи.

* * *

Я давно считал себя "переростком" и сознавал, что слишком дол- го хожу "в коротких штанишках". И, конечно, не по своей воле. Не- даром слыл диссидентом. Таких тогда держали в чёрном теле. Меня тоже не баловали ни должностями, ни зарплатой, ни премиями.

Рядовая механическая работа, повторяющаяся изо дня в день, ни- когда не привлекала, не нравилась, казалась скучной. Но чаще всего только она и выпадала на мою долю. Коли сам рядовой, такая и рабо- та. Как говорят, "по Сеньке и шапка".

Чтобы не захандрить с тоски, пришлось прибегать к разным улов- кам. Вот раньше считали, что любой труд может стать творческим. Всё, мол, зависит от работника. Я давно убедился, что это не так.

Трудно внести элементы творчества, к примеру, в закручивание оди- наковых гаек. В работе геолога таких "гаек" полным-полно.

Скоро нашёлся способ приукрасить любую работу, сделать её привлекательной. Оказалось, что самое скучное, однообразное дело становится интересным, если его превратить в игру. Достаточно вне- сти в работу какие-то игровые моменты, и она сразу идёт веселее.

Самый примитивный пример: установить себе на день посильную норму и через каждые час-два определять, сколько осталось, а к кон- цу дня оценивать, правильно ли рассчитал свои силы.

Или случай посложнее: при описании керна пробурённых сква- жин часто нет резкой границы между разными породами (как гово- рят геологи, нет резкого контакта), а наблюдаются постепенные пере- ходы одной породы в другую. Но границу обозначать всё равно надо. Вот тут я использовал тоже в некоем роде игровой приём: вниматель- но смотрел керн последовательно сверху вниз и намечал кажущую- ся границу на перегородке ящика. Потом смотрел тот же керн снизу вверх и ещё раз находил эту же границу. Сравнивал метки, и они ча- сто находились на расстоянии в несколько метров одна от другой. Взяв цель, то бишь границу, "в вилку", я, на манер артиллеристов, окончательно рисовал контакт точно посредине между метками. Этот феномен "сползания" границ в направлении описания керна (снизу вверх либо наоборот) я для себя называл психологической инерцией, которую объяснял несовершенством зрения: порода уже успела из- мениться, а глазу кажется такой же, как на несколько метров выше либо ниже.

На такие затеи тратилось сколько-то дополнительного времени, зато скучная работа по документации керна превращалась в творче- ский процесс.

Нужда в таких приёмах отпала с переходом в аппарат экспедиции. При большом разнообразии направлений поисковых и разведочных работ, которые оказались под моей опекой, я сразу понял, что конеч- ным продуктом моей аппаратной деятельности должна стать деловая бумага.

Теорию составления деловых бумаг я знал давно. А на практике все трудности свелись к одному: как совместить краткость с понятли- востью; как в нескольких строчках служебного письма вместить суть

важного дела да ещё в убедительной форме, исключающей разные толкования. Пришло это всё со временем, по мере того, как накапли- вался опыт бюрократической работы. Но готовым для такой работы я чувствовал себя изначально. Скоро это признало и руководство экс- педиции.

Как-то раз в кабинете начальника собрались несколько учёных мужей из Москвы и Ленинграда. Пили ароматный чай с сухим пе- ченьем и вели разговор об изучении и освоении недр Приладожья. Я в разговоре не участвовал, но слушал внимательно. Речь шла о соз- дании сырьевой базы, а затем, на её основе, о развитии здесь горной промышленности, очень важной для нашей республики.

Разговор вели основательно, неторопливо, спокойно. Но ни о чём конкретном не договорились. Когда собрались расходиться, Хруста- лёв, начальник экспедиции, как бы между прочим не то попросил, не то приказал: "Виталий Васильевич, подготовьте через час корот- кий протокол нашего совещания".

Я никаких записей не делал. Но знал, что в протоколе, кроме кон- статирующей, должна быть ещё и постановляющая часть, где чётко формулируются принятые решения. Выходило, что за высоких гостей эти решения должен не только формулировать, но и принимать я.

Мне помогло хорошее знание предмета разговора: годы работы в Приладожье не прошли даром.

Тогда ведь про компьютеры мы и слыхом не слыхивали. Даже пи- шущей машинки в отделе не было. Значит, на составление протокола я имел всего полчаса, а ещё полчаса требовалось на то, чтобы его от- печатали в машинном бюро.

Ровно через час я передал готовый протокол начальнику экспе- диции и, одновременно, один его экземпляр профессору Барабано- ву из Ленинградского университета. Они, прочитав, чуть не хором похвалили меня за краткость, убедительность формулировок и даже за изящество слога. Тут я впервые всей кожей своей ощутил вели- кую силу слова, поверил в свою значимость, как бы даже возвысил- ся в собственных глазах. В голову пришла амбициозная мысль, что я многое могу. Коли значительную часть важнейших бумаг готовлю я, то, хочешь не хочешь, мне приходится предлагать руководству экспедиции то или иное решение по множеству сложных дел. На-

чальник экспедиции или главный геолог, ставя подпись внизу отпе- чатанного на машинке листка, только придают решению законную силу. Ни один из них даже не догадывался, сколько разных вариантов перебрано мною, прежде чем принять единственно верный; сколько черновиков выброшено в мусорную корзину, прежде чем появится тот, с которым я шёл в машинное бюро; сколько правок вносилось в уже отпечатанный текст, несмотря на ворчание машинисток.

Зато порой даже самому нравилась безупречная логика только что созданного документа, его обоснованная убедительность и простота. Я никогда не страдал комплексом неполноценности, но осозна- ние своей далеко не последней роли появилось только с перехо- дом на службу в аппарат экспедиции. Именно в семидесятые годы на практике прошёл я школу аппаратной работы, не зная и не ду- мая, что она станет второй профессией, которая принесёт мне много горестей, разочарований, но, одновременно, доставит немало удо- вольствия и радостных дней. Не знал я тогда, что аппаратная работа заполнит большую часть моей трудовой биографии, что она станет основой всех благ для нашей семьи и обеспечит достойную жизнь уже в весьма почтенном возрасте. За этой работой годами оттачивал я свой слог, что потом пошло на пользу для чисто литературных за-

нятий.

Мне приходилось встречать немало очень способных поисковиков и разведчиков недр, которые на глазах чахли от бумажных дел и либо снова возвращались к полевым работам, либо совсем меняли профессию. Меня эта работа не тяготила по двум причинам. Первая объясня-

ется давно придуманной мною эпитафией:

Он так и не сумел перебороть натуру И в геологии любил литературу.

Вторая причина гораздо прозаичнее: переход на чиновничью долж- ность принёс мне и моему семейству необходимые жизненные блага и очень обожаемый мною комфорт. Комфорт не столько физический, сколько душевный: я перестал скитаться и получил возможность каж- дый день после работы возвращаться домой к своей жене и детям.

Если не лукавить, то можно твёрдо сказать: чиновничья работа при- шлась мне по душе. Но не вся, а только та её часть, которая касалась

составления деловых бумаг. Здесь меня привлекала необходимость работы над Словом. Переставляя фразы, меняя местами слова и зна- ки препинания, я поначалу с удивлением обнаруживал, как меняется смысл написанного. Иногда требовалось отложить завершение дело- вого письма или другого документа на следующий день, чтобы из не- скольких похожих вариантов выбрать самый короткий, обоснованный и простой. В этом мне сильно помогало знание формальной логики, которую нам вполне прилично преподавали в последних классах сред- ней школы. Достигнутая кропотливым трудом убедительность дово- дов каждого подготовленного документа приносила удовлетворение мне лично и вызывала хоть скупые, но похвалы начальства.

Скоро, однако, стало не до игры словами. Работы каждодневно прибавлялось так много, что не помогали даже вечерние бдения. Тут-то я и вспомнил свою предшественницу Софью Мануиловну Бреслер, которая не выдержала темпа. А ещё понял, что начальство, заметив мои способности к бумаготворчеству, начало этим злоупо- треблять. В геологическом отделе экспедиции числилось временами до десяти человек, а готовить большинство документов поручалось мне. Выходило так, что работай хоть круглые сутки, одному всё не переделать. Чтобы не надорваться, требовалось временами отвле- каться от бумажных дел, уходить куда-то в сторону, ближе к живой, ранее привычной работе.

Взбунтоваться в открытую и прямо заявить начальству, что это всё надоело, нельзя. Скажут: без году неделя на этой должности и уже

"права качает".

При мысли о бунте меня самого оторопь взяла. Вроде стремил- ся к аппаратной работе, "...в геологии любил литературу...", а теперь идти на попятную. "Негоже так!" - подумал я и решил схитрить.

Моими подопечными считались три самые крупные геологиче- ские партии: Костомукшская на севере Карелии, Уксинская в При- ладожье и Восточно-Карельская с базой в посёлке Валдай Сегеж- ского района. Я вспомнил слова начальника экспедиции Хрусталёва:

"Главный ваш объект - Костомукша!"

Помня наставления начальника экспедиции, я всё-таки не мог цели- ком освободиться от "аппаратной", чисто чиновничьей работы. Каж- додневно приходилось заниматься не только проблемами Костомукши,

но и множеством других разных дел. В частности, одной из важней- ших в то время отраслей геологоразведочных работ, которая громко именовалась "Золото". Тогда поиски руд этого металла велись в раз- ных местах Карелии от Прионежья и Приладожья на юге до Лоухского района на севере. Работы велись, а "узких" специалистов "золотарей" в экспедиции не было. Однако стараниями начальника экспедиции Хрусталёва скоро удалось заполучить такого специалиста. Это был Ушков Владимир Васильевич - плотный представительный мужчина в самом расцвете сил. До Карелии ему удалось поработать на поисках золота у нас в стране и за рубежом. Ушков, как выяснилось, не еди- ножды видел "живое золото". Иначе говоря, он работал на объектах, которые были рекомендованы под разведку, а некоторые из них ста- ли предметом промышленной добычи "жёлтого металла". Владимир Васильевич сильно отличался от наших доморощенных геологов тем, что в каждом его проекте, в каждом практическом шаге поисковика, чувствовался Специалист с большой буквы.

Спустя годы к юбилею Ушкова я написал короткое стихотворе- ние. В те далёкие теперь уже времена всё, что касалось руд цветных, редких и драгоценных металлов и даже методик проведения поис- ково-разведочных работ на эти виды сырья, - всё было строго засе- кречено. Даже слово "золото" возбранялось писать в наших отчётах. Вместо него употреблялся "псевдоним" - "металл". Вот и в моём стихотворении под словом "металл", конечно, понимается золото.

Ушков в Карелию пришёл,

Чтоб положить "металл" на стол. И чтобы вовремя успеть

Всех женщин в золото одеть. Однако плохо золотит,

"Металл" записан в дефицит.

Но впереди ещё есть шанс, Грядёт за спадом ренессанс. Хотя и без того Ушков - Один из лучших "стариков". Любитель перцев и аджик, Он просто золотой мужик,

В пылу работы и игры Достигший золотой поры.

У нас тогда соблюдались традиции: приглашать вернувшихся из загранкомандировок на заседание научно-технического общества

"Горное". Они, "из дальних странствий возвратясь", обычно расска- зывали обо всём, что видели с наружной стороны "железного зана- веса". Вот и Ушкова я попросил рассказать на очередном заседании НТО "Горное" про неведомую большинству из нас страну Танзанию. Мне это было особенно любопытно услышать потому, что Ушков там работал с моим бывшим однокурсником Аркадием Сазоновым.

Все собравшиеся послушать Владимира Васильевича скоро убеди- лись, что он оказался хорошим интересным рассказчиком. Да и было ему что рассказать.

Первое, что поразило Ушкова в Африке, - это климат.

- Понимаете, - рассказывал Владимир Васильевич, - Танза- ния - страна вечного лета. Но не африканского с испепеляющей жарой, а нормального, европейского. Первое время думалось, что именно так выглядит рай на земле. Температура воздуха круглый год

+25 градусов по Цельсию и вполне умеренная влажность. Поначалу даже трудно было осознать, что в Африке есть не только пустыня Сахара, но и страны, где людям вполне удобно жить.

Особенно интересным показался всем рассказ Ушкова о первом посещении местного ресторана, где они с Аркадием потом стали за- всегдатаями. Потому что там подавалось на десерт блюдо, которое вряд ли где ещё сыщешь.

Но самое яркое впечатление от первого посещения ресторана у Сазонова и Ушкова связано с выпивкой.

Мы уселись за свободный столик и попросили подошедшего официанта принести два коньяка. И он принёс две рюмки по 25 мил- лилитров янтарной жидкости в каждой.

Дальше Владимир Васильевич сообщил нам, что к поездке в Аф- рику хорошо готовился и даже выучил английский язык, на котором, как он считал, мог свободно разговаривать. И официант вполне вла- дел английским. Однако договориться они долго не могли. Офици- ант никак не мог себе представить, что эти русские чудаки, когда говорят "два коньяка", имеют в виду две бутылки. Но когда до не- понятливого официанта дошёл истинный смысл заказа, ответ был категоричным:

Вы что, господа! Это же смертельная доза! Я не могу принести вам две бутылки, потому что, выпив их, вы умрёте, а мне и хозяину будут потом большие неприятности.

Тогда позови хозяина, - попросил Ушков.

Хозяин появился скоро. Он долго объяснял странным гостям то же самое: если выполнить заказ, то всё закончится летальным исходом.

А вы всё-таки принесите. Ради эксперимента. Мы тут у вас по- сидим в холодке, отдохнём, выпьем неторопливо, хорошо закусим, а потом, увидите, спокойно уйдём не покачнувшись.

Ладно. Коль вы настаиваете, принесу две бутылки коньяку. Но вот тут публично заявляю, что в таком случае не могу отвечать за ваше здоровье. Я вас предостерёг, а подать коньяк вынужден толь- ко в ответ на ваше настойчивое требование.

И он принёс. Не официант, а сам хозяин, - сообщил нам Вла- димир Васильевич. - Коньяк оказался очень ароматным и удиви- тельно мягким. Такой пошёл бы и без закуски. Но хозяин порадовал нас и отменной, хорошо подобранной едой. Одна только вышла за- кавыка. Нам совсем не подали хлеба. Когда попросили, то принесли два маленьких кусочка. Пришлось просить ещё несколько раз, что тоже вызвало недоумение официанта. Зато в дальнейшем, как толь- ко появлялись в ресторане, Аркадий кричал своим зычным голосом на весь зал: "Гарсон, хлеба!" Не зря Аркадия тут прозвали "мистер Клеба". Мы просидели за трапезой до позднего вечера. В это время успели для нас приготовить на десерт упомянутое фирменное блюдо заведения - фруктовый салат в соке кокосового ореха.

Ушков подробно рассказал, как это делается. Сперва берётся очи- щенная от содержимого половинка кокосового ореха и наполняется мелко нарезанными фруктами: апельсинами, мандаринами, лимона- ми, бананами, ананасами, киви и другими. Эти фрукты заливаются до полного погружения соком кокосового ореха и плотно закрывают- ся другой половинкой его скорлупы. Потом это всё несколько часов выдерживается при комнатной температуре для "дозревания". А уже в конце на полчаса ставится в морозильную камеру. Подаётся блюдо сильно охлаждённым. Вкус - пальчики оближешь.

Десятилетия прошли с тех пор. Но Владимир Васильевич всё ещё вспоминает умеренно тёплую гостеприимную Танзанию. Вспомина-

ет плодотворную работу там. В своей стране геологическая отрасль разрушена за последние двадцать лет. Нет спроса даже на высоко- классных специалистов. Один из таких специалистов ждёт хороших заманчивых предложений.

Дождётся ли?

* * *

Если вернуться к моим делам и заботам, то самым простым спо- собом уйти от множества надоевших канцелярских бумаг явилось решение уехать в Костомукшу, чтобы там на месте ознакомиться со своим "главным объектом".

Наступила поздняя осень. На улице шёл снег, который, правда, сразу на земле таял. Но дул холодный северный ветер и даже в короткое днев- ное время, как говорили лётчики, видимость - нуль. Это означало, что вертолёта ждать в такую погоду бесполезно. А из машин тогда до по- сёлка геологов-разведчиков могли добраться только вездеходы "Урал".

Сейчас на базе поставлена под погрузку машина, которая завтра рано утром пойдёт в Костомукшу, - напутствовал меня Хрусталёв. - Водитель Курбатов. Договоритесь с ним и поезжайте. Постарайтесь там на всё взглянуть свежим глазом, разберитесь не торопясь, а по- том доложите.

С Сашкой Курбатовым, так все его звали, мы встретились в тот же день у склада, где четверо рабочих грузили в его машину бурильные тру- бы и другое оборудование для Костомукши. Мы с ним давно были зна- комы и давно на "ты". Сухопарый, с угловатыми чертами лица, Сашка почти на голову обогнал меня по росту и почти на десяток лет по годам. Он всю войну колесил под бомбёжками на ладожском льду, доставляя в блокадный Ленинград продукты и вывозя оттуда людей. Израненный, потом долго мотался по госпиталям, но выжил. Ещё знаменит Сашка тем, что одним из первых сразу после войны прокладывал по непроходи- мой тайге дорогу к месторождению, а, проложив её, в числе первых стал возить в Костомукшу грузы, необходимые для геологов-разведчиков.

Ну что, возьмёшь в попутчики? - весело спросил я.

Возьму, если песни петь будешь. Иначе могу на ходу заснуть ненароком.

Песни петь я не мастак, а вот байки разные рассказывать могу.

Ладно. Сойдут и байки. Только чтобы интересные, и деклами- ровать надо с выражением, не как пономарь. А то и под байки твои начну клевать носом.

Начнёшь клевать, вздремнём малость. Потом дальше поедем.

Договорились.

Назавтра утром, ещё впотьмах, я поджидал Сашку в условленном месте. Даже в тёплом зимнем пальто спросонья казалось зябко. Осо- бенно после того, как холодок добрался до ног.

Когда подошла и остановилась рядом со мной знакомая машина и отворилась дверь кабины, я первым делом подал туда свой большой и тяжёлый портфель-баул, а потом, еле дотянувшись до высокой под- ножки, забрался сам.

Смотри-ка, ты весь в снегу! Отряхивайся скорее, иначе вымок- нешь вмиг. А сушиться по-хорошему негде, - предупредил сверху Сашка.

Ждал долго. Вот чуть не завалило снегом. Даже продрог ма- лость.

Ничего. Мотор работает, в кабине тепло, а будет ещё теплее.

Так что, может, и размундироваться придётся.

Я стряхнул лишний снег вместе с талой водой, уселся поудобней, и мы поехали.

По городу ехали молчком. Снег валил мокрыми хлопьями так сильно, что "дворники" не успевали чистить ветровое стекло. А кру- гом темень. Фары впереди высвечивали две чёрные колеи с белой полоской между ними.

Когда совсем рассвело, стали видны заснеженные придорожные канавы, заиндевелые кусты по обочинам и запорошенные метелью мохнатые ели, окаймляющие дорогу с обеих сторон.

В кабине и вправду скоро стало так тепло, что я не только снял шапку, но и расстегнул пальто.

Что, жарко стало? - спросил Сашка.

Не жарко, но тепло. Согреться уже успел. Теперь только подсох- нуть осталось.

Дорога дальняя. Успеешь высохнуть не хуже, чем бельё на ве- рёвочке.

Надеюсь.

А где же твои обещанные байки?

Ты, небось, выспался за ночь и без баек вон какой бодренький.

С утра бодренький. Но дорога постепенно укачивает, убаю- кивает, как младенца в колыбели. Особенно хорошая дорога. Потом свернём с асфальта, так там не уснёшь. Того и гляди, чтобы не за- стрять, не зарыться по уши в грязной жиже либо не кувырнуться в кювет на крутом повороте.

Сегодня до конца не доедем?

Где там. Успеть бы не поздно добраться до станции Боровая. Там и заночуем в общежитии. А назавтра, если нигде не застрянем, весь день понадобится, чтобы доехать до Костомукши.

Так далеко или дорога плохая?

Недалеко. Около сотни километров. По нормальной дороге за пару бы часов докатили. А по той разбитой грунтовке не разго- нишься. Рытвина на рытвине и грязь непролазная.

Может, грязь уже успела замёрзнуть и окаменеть?

Только на это и надеюсь. В летнюю пору, когда шли дожди, приходилось там застревать не на один час. Даже все шесть ведущих колёс не спасали. В таких случаях одна надежда - кто-то подстатит на тяжёлой машине и вытащит на ровное сухое место. А дальше - как повезёт. Иной раз и выедешь, а вот доберёшься ли до конца, как говорят, бабушка надвое гадала.

Но обещанные Сашкой дорожные передряги ожидались нескоро. А пока мы катили по чёрной полосе мокрого асфальта. Снег немно- го поутих. Без перерыва трудившиеся "дворники" теперь время от времени останавливались на передышку. Но ветровое стекло сильно отпотевало изнутри, и Сашка на ходу изредка протирал его серым вафельным полотенцем.

Пока дорога хорошая, надо торопиться. Придётся, как говорят, жать на всю желёзку, чтобы засветло успеть на ночлег.

А что, впотьмах не пустят? - с некоторой иронией спросил я.

Пустить-то пустят, но в общежитии небось холод собачий. Пока натопим, сварганим что-нибудь на ужин, глядишь, и спать пора.

До посёлка Боровой мы доехали уже в сумерках. Мне не пришлось всю дорогу развлекать Сашку своими байками. Он сам говорил почти без умолку. Я всё хотел расспросить про войну, на которой он вдосталь хватил лиха. Но Сашка не любил разговоров на эту тему. Видно, до сих пор тяжкие воспоминания о той поре бередили душу. Он больше всего рассказывал про разные случаи на охоте, про удачливую рыбалку, про грибы-ягоды. Сашка любил лес, и все его забавы да увлечения вышли оттуда, из глухой тайги. А разных лесных историй, как я понял, он на- копил столько, что хватило бы ещё не на одну даже длинную дорогу.

Ну вот и приехали, - облегчённо выдохнул Сашка, подрулив к небольшому приземистому дому барачного вида.

Будем выгружаться? - спросил я.

Харчишки забери и пойдём выяснять, что у нас с ночлегом. Окна одной половины общежития тускло светились. Протоптан-

ная в неглубоком снегу тропинка вела к крыльцу. После жаркой каби- ны лёгкий морозец сразу прошёлся по лицу и даже ущипнул за нос.

На крыльце нас встретил комендант общежития - невысокого роста грузный пожилой мужчина с деревянным протезом вместо ле- вой ноги. Он осветил дорогу электрическим фонариком, приветливо поздоровался и пригласил в дом.

Из распахнутой настежь двери нас обдало теплом, перемешанным с сизым паром. В маленькой кухонке жарко топилась плита, на кото- рой уже стоял чумазый алюминиевый чайник, наполненный водой. Наши опасения насчёт холода оказались напрасными. Даже сняв пальто, поначалу чувствовалось тепло в доме. Но когда печка уже истопилась и мы собрались спать, я заметил на стене под окнами се- ребристую полоску инея.

Поужинав, чем Бог послал, и вдоволь напившись чаю, мы стали укладываться. Пришлось выбрать кровати поближе к печке. Да ещё и бросить пальто поверх одеяла. Как потом оказалось, не зря.

Проснувшись на следующее утро, я обнаружил, что комната наша выстыла так, что даже пар изо рта шёл.

- Ничего, согреемся в кабине. Дорога предстоит тяжёлая. Будет жарко, - то ли утешил, то ли предупредил Сашка.

Мы поели припасённой мною колбасы с хлебом и луком, попили чайку из термоса и ещё до рассвета тронулись в путь. Для Сашки

по давно проторённой дороге, а для меня по неведомой трассе, про которую слышал много разных разговоров, былей и небылиц.

* * *

Дорога... Её можно считать одним из символов России. Страны необъятной и во многом неведомой.

У каждого своё восприятие дороги. Один при этом слове пред- ставляет большак, по которому ямщики в старинные времена гоняли свои резвые тройки под звон бубенцов. Другому представляется уз- кий просёлок, виляющий среди соснового бора либо прямой стрелой пересекающий поле поспевающей ржи с непременными васильками по обочинам. У горожанина при слове дорога возникает перед глаза- ми серая полоса асфальта или железнодорожное полотно. А всё это вместе создаёт образ родной земли, пронизанной путями-дорогами, как человеческая плоть артериями и венами. Именно дороги дают жизнь самому отдалённому уголку земли. Точно так же, как крове- носные сосуды человеческому организму. В любом глухом, затерян- ном среди тайги или тундры месте сперва появляются дороги, а люд- ские поселения и всё остальное потом.

Нам с Сашкой Курбатовым предстояло проехать от железнодо- рожной станции Ледмозеро до Костомукши.

Тогда не только не было города с этим непонятным названием, не было и деревни Костомукша. Город ещё не начали строить, а де- ревня давно уже перестала существовать. Как и сотни других "непер- спективных" деревень, исчезнувших с лика земли после хрущёвской

"оттепели".

На Костомукшу, можно сказать, совсем не было дороги. Хотя большегрузные машины-вездеходы одна за другой почти на брю- хе медленно ползли в сторону будущей стройки, где пока работали только геологи - разведчики железорудного месторождения.

Бездорожье не означает, что здесь сплошь непроходимые боло- та, стена векового леса или скалистый "лунный" пейзаж. И всё же на пути нам пришлось встретиться со множеством, казалось, непре- одолимых преград.

Ты не дрейфь, - предупредил меня Сашка, зорко всматриваясь вперёд и медленно вращая баранку на поворотах. - Хоть настоящей

дороги тут нет, но есть колея. Вот по ней надо ехать так, чтобы в точ- ности повторять все извивы того, кто проехал перед нами. Раз он проехал, как-нибудь выкарабкаемся и мы. Всё-таки шесть ведущих колёс это тебе не фунт изюму.

Мне-то чего волноваться. Сижу в тёплой кабине. Давно наслы- шан, что "Урал" машина мощная и надёжная. А уж водитель, как мне говорили, выше всяких похвал. В войну на американском "студебеккере" из любых ямин вылезал. А "Урал" вроде бы тот же "студебеккер", только на российский манер.

Тот, да не совсем. Американскую технику на фронте мы по- лучали новенькую. А этот коняга уже своё отработал. Но, слава Богу, пока тянет. Да у него и посадка немного повыше, чем у американских машин. Наша техника ведь изначально делалась вот для такой колеи. В это время машина ухнула куда-то глубоко. Сашка резко при- бавил газу, мотор надрывно взвыл, меня подбросило на сиденье, и, миновав несколько мелких колдобин, наш трудяга "Урал" выполз на ровное место, потом мягко пошёл, ломая в колее тонкий ледок

и разбрызгивая его по сторонам, как битое стекло.

С утра морозило, а ближе к полудню пошёл снег. Побелели обо- чины дороги. Высокие ели местами смыкались над нами, образуя бе- лоснежную арку.

Скоро выехали на прямолинейный участок пути. Дорога стала суше, меньше попадалось рытвин, перестало трясти. Машина шла ровно, монотонно гудел двигатель. Даже на какое-то мгновение стало клонить в сон.

Вдруг водитель резко затормозил и мы остановились. Я уж по- думал, не появился ли кто-либо навстречу, и сразу возникла мысль:

"А как же тут разъехаться?" Но, оказалось, дело совсем в другом.

- Ну что, поохотимся? - негромким голосом спросил Сашка и стал что-то шарить правой рукой под крышей кабины.

Я уже хотел спросить - не медведя ли шатуна он заметил в лесу, как увидел впереди на дороге несколько больших чёрных птиц. Саш- ка тем временем снял с какого-то хитроумного крепления мелкока- либерную винтовку, немного прибавил газу, почти бесшумно при- открыл дверь кабины, встал на подножку и, удобно прицелившись, выстрелил. Я увидел, как одна из птиц, крайняя справа, встрепе-

нулась и рухнула на землю. Удивило то, что остальные (а их было с десяток) не обратили на выстрел внимания и продолжали что-то клевать на земле. Сашка передёрнул затвор, дослав очередной патрон в патронник, снова выстрелил и опять без промаха.

Когда на земле уже лежали четыре птицы, Сашка склонился ко мне в кабину и, чуть улыбнувшись, спросил:

Ну что, ещё разок щёлкну, да может, и хватит. Там девки, кото- рые в столовой, больно уж не любят щипать да потрошить дичь. Им проще мясную тушёнку из банки в котёл выпотрошить. А я при же- лании мог бы за дорогу полкузова накидать. Тут же людей нет. Ко- сачиные и глухариные тока никто не тревожит. Вот и развелось их... Раздался ещё один щелчок-выстрел. Оставшиеся птицы вспо- лошились, тяжело поднялись с гулким шумом и скрылись в лесу.

А Сашка разразился дурным матом.

Поторопился, дурак. Подранка сделал. Пойдём, может по све- жей пороше и найдём где-либо рядом. Хотя бывает, они далеко ухо- дят. Но всё равно такой не выживет. Поторопился. Снежинка в глаз попала. Нет бы переждать, а я нажал на спуск. Сам виноват.

Мы подошли к тому месту, где были птицы.

Вишь! Какие красавцы, косачи. Они тут песок клюют на доро- ге. Запасают в зобу на зиму.

А зачем им песок? - полюбопытствовал я.

Корму хорошего зимой нет. Так они хвою едят. А чтобы такая грубая пища переваривалась в желудке, нужны песчинки. Они рабо- тают, как жернова, точнее сказать, как камни в шаровой мельнице.

Сашка скидал четырёх косачей в кучу. Один ещё был жив и дёр- гал лапой. За пятым пошли по следам, которые вели в сосняк. Кое- где на снегу рядом со следами птицы попадались алые крапинки крови.

Не успели сделать несколько десятков шагов, как послышалось хлопанье крыльев, треск сучьев валежника. Сашка передёрнул за- твор и ещё выстрелил, почти не целясь, туда, где поднялся неболь- шой снежный вихрь, еле заметный сквозь ветки хвои.

Ну вот. Кажется, ошибку поправил. Подранка нет. Для меня это очень важно. А то, бывает, и птицу загубишь, и воспользоваться мя- сом не сможешь. На этот раз всё как надо.

Сашка подобрал птицу за ноги и отдал её мне. Удивило, что птица большая и тяжёлая. Я никогда не бывал на охоте, а дома в деревне даже курицу если требовалось забить, просили соседку. А тут вот сразу пять птиц. Да таких увесистых.

В посёлок геологов мы добрались уже под вечер. Начинало смер- каться. Сашка оказался прав. Девушки в столовой встретили очеред- ной трофей с явным неудовольствием.

Сам бьёшь, сам их щипли и потроши! - кричали они Сашке вместо приветствия.

Ничего, выпотрошите. И приготовите как-нибудь повкуснее. Вон, товарищ из экспедиции приехал. Его надо угостить дичиной. Говорит, что не приходилось лакомиться. Так что постарайтесь. Не ударьте в грязь лицом.

Дичь была приготовлена не назавтра, а через день. Оказывается, её надо ещё не меньше суток отмачивать в воде с добавлением уксуса. А потом девушки-поварихи натушили этого мяса целую ведёр- ную кастрюлю. С перчиком, лавровым листом и луком. Под конец, как я потом узнал, в кастрюлю было положено полкило сливочного масла. Зато блюдо получилось сочное, ароматное и такое вкусное, что я потом всем рассказывал: в Костомукшской ГРП повара гото- вят, как в лучшем ресторане. Солидный кусок дичины положили девушки-повара в холодок и мне завернули в кальку, на дорогу. Но я его отвёз потом в город, чтобы могли полакомиться мои домочадцы. Кроме еды, в посёлке геологов поразила меня питьевая вода из ко- лодца. Когда её свежую принесёшь и выльешь в стеклянную банку, вода кажется абсолютно прозрачной, но отдаёт некоторой голубиз- ной. Стоит воде постоять часа два-три, как на поверхности появля- ются рыжие хлопья, а потом, если держать долго, на дне банки воз- никает осадок из ржавчины. Вода в колодце, как оказалось, сильно железистая. И тут нет ничего удивительного. Весь посёлок геологов стоял как раз на том месте, где располагалась Основная рудная за- лежь. Теперь там самая низкая часть Центрального карьера, где руда

выбрана уже на глубину более трёхсот метров.

А тогда, на нетронутой земле, стояли десятка полтора-два малень- ких приземистых избушек, срубленных из мачтовых сосен в обхват толщиной. Так сложилось, что первопроходцы-геологи должны были

тут сразу после войны начинать с того, что, собравшись по двое- трое, рубили для себя домики и ставили на приглянувшемся месте. Когда дело дошло до закладки карьера, всем пришлось перебрать- ся во вновь отстроенный посёлок Заречный. Но это случилось уже на завершающей стадии доразведки и переоценки месторождения.

* * *

Не успел вернуться из Костомукши, как в экспедиции получил приказ о новой командировке. Теперь в Кривой Рог. На всесоюзное совещание по обмену опытом оценки и разведки железных руд.

От нашего региона прибыли на совещание мы вдвоём. Вторым (а скорее, первым) был Назарко Георгий Андреевич - ведущий гео- лог железорудной отрасли Северо-Западного геологического управ- ления. Как только поселились в гостинице, он сразу преподнёс мне сюрприз.

Ну что, Виталий Васильевич, посмотрим ваш доклад. Кстати, декламировать вам его придётся в числе первых. Завтра, правда, по- сле обеда. Вот программа совещания.

Ошарашенный такой новостью, я почти воскликнул:

Какой доклад! Впервые слышу. Всю предыдущую неделю я был в Костомукше, а потом сразу сюда. Доклад надо готовить. К нему в качестве иллюстраций должны быть ещё чертежи. Это же серьёзное и не быстрое дело. А теперь для меня всё вылилось в злую шутку.

Ваше начальство было предупреждено заблаговременно. И вы последнюю неделю (как минимум) должны были заниматься докладом.

Но я эту неделю провёл в Костомукше. И не по своей воле, а по приказу начальника экспедиции. И там полно дел не менее важных, чем доклад.

Ладно. Не будем пререкаться. Сейчас надо думать, как выкручи- ваться из этой ситуации, - уже спокойным голосом сказал Назарко.

Он явно ждал от меня радикальных предложений. И я предложил.

Сейчас пообедаем. Впереди есть полдня и целая ночь. К утру я доклад напишу. А вместо чертежей на листах ватмана воспользу- юсь обычной школьной доской и буду по ходу доклада иллюстрации рисовать мелом.

Ну что ж, попробуй, если ты так шустёр, - мягко переходя на "ты", одобрил мой план Назарко.

Теперь оставалось начать да кончить.

Доклад к утру был готов. Он назывался "Опыт коренной пере- оценки Костомукшского железорудного месторождения".

Продекламировал доклад я бойко, не пользуясь шпаргалками. По- тому что хорошо знал, о чем говорю. Коллегам в зале доклад понра- вился. Пронесло...

Назавтра, хорошо выспавшись, ходили по городу, заглядывали в магазины. Я много фотографировал. В следующий день ездили на экскурсии. Особенно понравилась экскурсия на Центральный ка- рьер. Наш коллега-экскурсовод сразу же объявил: вы наблюдаете са- мую большую и самую глубокую яму на лике земли в Европе.

Действительно, ничего похожего видеть не приходилось. "Яма", размером 6?4 км и глубиной больше 600 м, казалась фантастиче- ским сооружением каких-нибудь загадочных инопланетян. Только реально двигающиеся по спирали электропоезда, вывозившие руду с глубоких горизонтов месторождения, казались вполне земными. Эти поезда напоминали неповоротливых гусениц, ползущих одна за другой по бортам карьера. И на фотографиях, которые я делал со смотровой площадки, потом с трудом можно было рассмотреть эти гусеницы-поезда. Потому что карьер был воистину гигантским сооружением.

В последний день совещания хозяева, по традиции, организовали товарищеский ужин (в слове "товарищеский" хозяева делали ударе- ние на первом "и").

Пили, конечно, "горилку". Ели на первое украинский борщ с пам- пушками. Вообще, стол ломился от множества мясных деликатесов и непременно присутствовало на нём сало разных сортов. Всё было очень вкусно приготовлено и красиво подано.

Однако последний аккорд застолицы прозвучал в исполнении представителя доблестной Грузии (так его объявил тамада), а не хо- зяев. Огромный иссиня-чёрный грузин поднял на руках бочонок раз- мером с ведро и предложил пустить его по кругу. Перед этим объ- явил: пейте на здоровье и по потребности. Мол, хватит всем.

Я, конечно, подумал, что там коньяк. Увы... Там был совсем дру- гой напиток, который назывался незнакомым словом "чача". Напи- ток "вырубил" большинство наповал. Я сделал один глоток, понял, что по вкусу это наша плохая самогонка, и на том остановился.

Не успев опорожнить бочонок, гости стали постепенно расхо- диться. Мы с Назарко тоже собрались в гостиницу. Но тут были при- глашены симпатичной дамой съездить к ней на дачу. Она грозилась угостить дарами своего сада. И сразу предупредила, что приглаше- ние "для узкого круга".

Мужики тут же скинулись, купили "Столичной", сыр и мясо на за- куску, а потом небольшой толпой двинулись следом за хозяйкой.

Я думал, ехать придётся электричкой. А пришли мы на остановку троллейбуса. Тут я спросил, каким транспортом поедем. Оказывает- ся, на городском троллейбусе. "Как же это так, - подумал я. - Вы- ходит, дача в городе?"

Ехали не больше 15 минут. Потом не больше пяти минут ходьбы по аллее - и мы на даче.

"Дачное сооружение" поразило меня не меньше, чем море цветов и ягод вокруг. Видывал я дачные домики размером с баньку. Но там непременно стояла кровать и хоть маленький столик. А тут дача представляла собой высокий ящик размером с двухстворчатый шкаф. Там хранился шанцевый инструмент. У одной из стенок "ящика" сто- ял прислонённый диван с потрёпанным дерматиновым покрытием. Над диваном плёночный прозрачный тент от дождя и рядом узкий стол из неструганных досок. Вот и вся дача. Зато вокруг зелёное море. И цветы, цветы, цветы.

Хозяйка с помощницами мигом застелили стол приготовленной за- ранее бумагой, а мужчины раскупорили бутылки. Пиршество продол- жилось. Я уклонился от дальнейшего употребления алкоголя и был, пожалуй, единственным из компании, кто ещё крепко стоял на ногах.

На прощанье нам с Назарко был приготовлен целый большой ме- шок со множеством разных цветов. Вёз я эти цветы самолётом до Пи- тера, а потом поездом до Петрозаводска. Цветами жена заполнила все вазы. Стояли цветы почти месяц. И казались будто вчера только срезанными. Жена тут же с сарказмом заметила:

Никогда не баловал меня цветами, а теперь решил отделаться одним разом - за прошлое и будущее.

Считай это украинским сувениром, - улыбнувшись ответил я.

Так празднично, даже романтично, расстались мы с гостепри- имными коллегами из Кривого Рога. Дома предстояло погрузиться в прозу повседневных дел.

Многие годы моим главным делом оставалась Костомукша. Ча- стые поездки туда давно стали привычными. Особенно запомнились те из них, которые связаны с дорожными приключениями.

Начальником Костомукшской геологоразведочной партии не- сколько лет подряд работал Егорушков Анатолий Николаевич. Плот- ный мужичок невысокого роста со своеобразной походкой вразвал- ку. Но не такой, как бывает у моряков. Это, скорее, чуть косолапая походка уверенного в себе некрупного, но сильного зверя. Сильного и одновременно добродушного. Способного, когда надо, проявить характер, но не склонного обижать слабых.

Анатолий Николаевич родом из Вологодчины. Он с детства был приучен к нелёгкому крестьянскому труду и тяготам сельской жиз- ни. Город и всё то, что называется благами цивилизации, не очень привлекали его. Поэтому, как раньше говорили, завершив трудовую деятельность и выйдя на заслуженный отдых, супруги Егорушковы возвратились на "малую родину", где, посильно огородничая, живут в родительском доме.

В далёкие семидесятые годы теперь уже прошлого века Анатолий Николаевич управлял одной из самых больших и сложных геологи- ческих партий Карельской экспедиции. К тому же, как тогда говори- ли, это был один из самых важных участков работ. Ему, как члену КПСС, внушали: это политически значимый участок.

Анатолий Николаевич ни по внешнему виду, ни по условиям свое- го сурового быта не отличался от основного рабочего люда. А среди геологов интеллигентского обличья мог сойти за бурового мастера или вышкомонтажника. Но правил он твёрдой рукой.

Буровики - народ бывалый. Никто из них не зарекался ни от тюрь- мы, ни от сумы. А многие познали и то и другое. И конечно, почти все

большие любители выпить. Две недели каждый месяц кое-как терпе- ли, а уже с получки да аванса "расслаблялись по полной".

Разведочное бурение велось непрерывно в три смены. Чтобы вы- держать эту "непрерывку", от начальника партии требовалась воля и решимость в сочетании с умением не кричать, даже не повышать голоса и непременно ладить с рабочими даже тогда, когда следовало бы "власть употребить".

Некоторые из рабочих, подвыпив, обижались, что начальник ни- когда не пригубит из рюмки вместе с ними, но это был один из не- изменных принципов Егорушкова. Зато ни единый выпивоха не ри- сковал запанибратски похлопать начальника по плечу, а уважали его все.

Именно в бытность Егорушкова начальником Костомукшской ГРП на разведке месторождения железных руд не единожды стави- лись рекорды по скорости проходки разведочных скважин в сложных условиях.

Начиная с ноября-декабря месяца дорога Ледмозеро - Косто- мукша превращалась постепенно в настоящий зимник. По хорошо накатанной колее машины местами неслись, как по асфальту. Хотя сразу за обочинами высились метровые сугробы. А колея одна. Если навстречу автомобилю попадался другой, даже вездеходный, то разъехаться, как правило, не удавалось. Для разъезда через каж- дые 5-10 километров существовали тупики. И вот зачастую одному из автомобилей приходилось пятиться назад до ближайшего тупика, там машины разъезжались, и каждая следовала своим путём.

Я собрался в очередной раз посетить Костомукшскую ГРП и по радиосвязи просил выслать машину на станцию. Егорушков от- ветил, что сам по делам едет в Ледмозеро, и обещал меня встретить. Поезд приходил туда глубокой ночью, мы переночевали в обще- житии и договорились, что с рассветом тронемся в путь. А пока за поздним чаем долго беседовали о делах. На сон грядущий Анато-

лий Николаевич пообещал, что к обеду будем на базе партии.

Водитель опытный, шустрый и, что особенно важно, всегда трезвый за рулём, - успокоил меня начальник партии в ответ на се- тования, что ветерок поднялся и замело-завьюжило на улице.

Ничего, к утру ветер утихнет, и доберёмся в полном порядке.

Дай Бог. И спокойной ночи, - ответил я, удобно укладываясь на кровати в тёплой комнате общежития, комнате "для руководства партии"". Но об этом, о комнате "для руководства", речь позже.

Наутро, ещё в сумерках, за ароматным чаем мы про погоду гово- рили уже в минорных тонах.

Да, ты был прав, метель не утихла, а разразилась пуще прежне- го, - грустно заметил Анатолий Николаевич.

Может, повременим с поездкой, подождём, когда промнут до- рогу тяжёлые вездеходы, - то ли спросил, то ли предложил я.

Нельзя. Ночью ехать в метель ещё опаснее. Да мне надо успеть к пересменке буровых бригад. Как сам не приглядишь, так потом расхлёбывать неурядицы обойдётся ещё дороже, - возразил началь- ник. - К тому же машина у меня надёжная, почти новая, с двумя ведущими мостами. Как-нибудь доедем. В крайнем случае лопатами поработаем. Правда, у тебя одежда и особенно обувь не очень подхо- дящи для такой работы. Но тут ничего не поделаешь. Придётся при- спосабливаться.

И мы поехали. Рассвет наступил, а впереди даже при включённых фарах дорога просматривалась с трудом. Только когда въехали в лес, колея обозначилась чётко и водитель явно повеселел.

Но ненадолго. За очередным поворотом расступились высокие ели и завьюжило так, что снежная пелена сравняла дорогу с обо- чинами. Водитель включил передний мост и какое-то время, почти на ощупь, ловил колею, и мы с пробуксовкой двигались хоть мед- ленно, однако вперёд. Двигались до тех пор, пока дорогу не пере- городил крутой сугроб, в который машина уткнулась фарами. Во- дитель дал задний ход.

Ну что, мужики, не замерзать же тут. Будем браться за лопаты. Не может дорога в лесу быть засыпана вся снегом метровой толщи- ны. Пробьёмся в этом месте, а там, надеюсь, опять сколько-нибудь удастся проехать, - успокоил нас Егорушков.

Вот тут-то я осознал, что экипирован самым негодным обра- зом. Зимнее длиннополое пальто и хоть зимние, к тому же на меху, но ботинки, явно не подходили для работы лопатой в снежную ме- тель. Водитель в ватнике и валенках, Егорушков в кожаной курт- ке на меху и унтах бодро орудовали лопатами, разгребая высокий

сугроб. А я следом совковой лопатой подчищал колеи и срезал ле- дяную перегородку между ними, чтобы машина не села на "брюхо".

Копали долго. Так долго, что начало заметать и очищенный от снега участок. Решили проехать сколько можно. Хотя впереди ещё не было видно колеи. Водитель включил фары, "раскочегарил" дви- гатель на полную мощность, разогнался, как мог, и когда кончилась очищенная часть пути, машина всё-таки ползла дальше по снегу под самый бампер.

Я заметил, что вроде бы толщина снега уменьшается, наш УАЗ постепенно набирает ход и через каких-то полсотни метров шустро выскочили на гладкую наезженную дорогу.

Ну, кажется, вылезли, - это Егорушков скупо отметил наши успехи снегокопателей.

Вылезли-то вылезли. Как бы снова не влезть, - скептически пробурчал я.

И точно... Влезли... Опять такой же сугроб. Опять взялись за лопаты. В своём пальто мне пришлось воистину работать до пота. Не успе-

вали покончить с одним сугробом и хоть сколько-то проехать в обыч- ном темпе, как наскакивали на сугроб ещё больший. И опять брались за лопаты.

Зимний день, которого по сути и не было, скоро закончился. Серая метельная мгла сменилась мглой чёрной ночи.

Больше десяти часов подряд мы делали дорогу для автомобиля, разгребая снег. Хорошо, что у меня сохранился термос горячего чая и домашние бутерброды. Где-то на середине пути, преодолев очеред- ной снежный занос, мы перекусили. Вроде бы стало не так тягостно в теле и на душе.

- Теперь доедем! - весело провозгласил Анатолий Николае- вич. - Даже если придётся до конца разгребать снег.

Почти так и вышло. Я, не шибко привыкший к физическому труду, устал так, что, казалось, не хватит сил выйти из машины. Но вышел. Доехали. А весь следующий день пришлось отсыпаться и приходить в себя. Метель тем временем постепенно утихла. По пути в столовую на обед я подумал, что через несколько дней, когда я тут справлюсь с делами, колею снова укатают и мне будет расчищена обратная до- рога домой.

* * *

Самая экзотическая из поездок в Костомукшу пришлась на те дни, когда мне было приказано сопровождать журналистов из ленинград- ской молодёжной газеты "Смена".

Один из них, по фамилии Чаплин, представился спецкором газе- ты. Другой, фамилия которого не запомнилась, фотокорреспондент с громоздкой аппаратурой.

На второй либо третий день нашего знакомства Чаплин между прочим заметил:

Вы первый человек из новых знакомых, который не спросил - не являюсь ли я родственником знаменитого Чарли Чаплина.

Чего же тут спрашивать? И так видно: рост, фигура, большие ладони натружённых рук - всё говорит о том, что вы из другой по- роды.

Но этот разговор был уже когда пришла пора расставаться. А пе- ред поездкой меня вызвал к себе в кабинет Хрусталёв и сказал, что предстоит вот такая миссия - показать журналистам "товар лицом", чтобы читатели газеты узнали про большие и важные дела, какие мы вершим в Костомукше.

О вашем прибытии уведомлены радиограммой в Костомукше и по телефону в Ледмозере, - сообщил на прощанье Хрусталёв. - Коменданту общежития дано задание хорошо натопить в комнате и к прибытию поезда согреть чайку.

Вся дорога прошла за разговорами. Журналисты расспрашивали об истории открытия Костомукшского месторождения железных руд, о делах, которые там творятся сейчас. Я рассказывал без особых под- робностей. Чаплин кое-что записывал в свой блокнот, иногда пере- спрашивал, пытаясь уточнить какие-то события и факты.

В Ледмозеро поезд приходил около часа ночи. По заметённому снегом промёрзлому да ещё и плохо освещённому посёлку мы с тру- дом добрались до общежития. Меня сразу неприятно насторожило то, что не светилось ни одно окошко. Подумалось: неужели комен- дант не получил нужных распоряжений и теперь, как говорят, спит без задних ног.

Уже потом я узнал: все приказания из экспедиции комендант вни- мательно выслушал и обещал встретить гостей теплом, уютом да ещё

и горячим чаем. Но вышла промашка. В тот день давали зарплату. А с получки, как известно, даже нищий выпивал. И комендант обще- жития не стал исключением из этого пагубного российского правила. Выпил так, что забыл про всё. Не вытопил печку в комнате, предна- значенной для нас, и сам спал на холоду тяжёлым сном пьяницы.

А нам, ко всему прочему, пришлось ещё долго ломиться в накреп- ко закрытую дверь. Только стук промерзлым берёзовым поленом за- ставил подняться хромоногого коменданта.

В его комнате вспыхнул свет, и у нас появилась надежда, что не придётся провести морозную ночь на улице.

Однако радоваться было рано. Комната, куда нас поместил ещё не протрезвевший комендант, встретила почти уличной стужей. Печка оказалась нетопленой. А уж о горячем чае оставалось только мечтать. Хорошо, что сухие дрова лежали у печки, и мне пришлось почти два часа кочегарить, пока не стало мало-мальски тепло и мы наконец-то сняли свои верхние одежды. Появился и чай. Но его долго грели на маломощной электрической плитке, а когда попили и собра- лись укладываться спать, наступило раннее утро.

Проснулись около полудня. На улице сильно подморозило, но вче- рашняя метель так по-настоящему и не утихла. Сугроб у крыльца, намётанный за ночь, перегородил тропинку к "удобствам во дворе". Я промял снег и, поёживаясь от холода, вернулся в свою комнату, где привыкшие к городскому комфорту гости-журналисты всё ещё не ре- шались выбраться из-под тёплых одеял.

Когда они поднялись, у меня на кухне уже тонко попискивал чай- ник и на тарелке лежала только что приготовленная горка бутербро- дов с ветчиной и сыром.

Собираясь сбегать на улицу "по малой нужде", мои попутчики- журналисты весело, чуть не дуэтом, пропели речитативом:

О, как прекрасно, что нас ждёт роскошный завтрак, который плавно перейдёт в обед!

Торопитесь! - крикнул я им вдогонку. - А то чай остынет.

Хлопоча вокруг обеденного стола, я вдруг услышал в коридоре громкий истеричный хохот, временами похожий на сдавленный стон.

"Уж не случилось ли что с мужиками?" - подумал я и выглянул в приоткрытую дверь.

В холодном промёрзшем коридоре они чуть не катались по полу в припадке хохота:

Что это вас так развеселило? Не успели зенки продрать, как за- лились каким-то нечеловеческим смехом. Скорее идите за стол! - позвал я.

Нет! Это надо видеть! Это надо в музей сатиры и юмора, по- тому что расскажи кому-либо, не поверят. И я не поверил бы, пока не увидел, - давясь смехом, почти прокричал Чаплин.

Я, как мог, успокоил своих гостей, усадил за стол, и мы стали за- втракать. Но Чаплин время от времени начинал вздрагивать от при- ступов хохота и чуть не захлёбнулся горячим чаем.

Когда с завтраком было покончено, а на улице всё так же мело и явно возникала задержка в нашем путешествии на землю Калева- лы, журналисты наконец-то рассказали, что их так насмешило. Рас- сказали хоть второпях, но подробно, со множеством деталей, а глав- ное, с очень красочными комментариями.

Оказывается, даже при тусклом свете шестидесятиваттной лам- почки они сумели рассмотреть на двух выходящих в коридор две- рях (нашей и соседней) вывески. К верхней части каждой двери были прибиты листы фанеры. На одном из них красовалась надпись

"Для руководства партии", на другом - "Для женщин".

Любая одна из этих надписей вряд ли развеселила бы так жур- налистов. Но вместе они были восприняты как лучшая карикатура из журнала "Крокодил"" или серия картинок знаменитого голланд- ского художника-карикатуриста Херлуфа Бидструпа. У журна- листов сразу возникло множество ассоциаций. В первую очередь с печально знаменитыми в сельской местности заведениями, по- меченными буквами "М" и "Ж". Ну и, конечно, люди творческой профессии с большими подробностями и вслух тут же начали фан- тазировать, перебирать разные варианты "полезности" соседства руководства с женщинами. А потом непременно было замечено, что пользой это соседство явно не ограничивалось; тут, мол, не обо- шлось и без удовольствий.

Отдельным поводом для зубоскальства острых на язык журнали- стов стало словосочетание "Для руководства партии". Опять-таки в контексте с соседней табличкой "Для женщин". Человеку, начер-

тавшему надписи чёрным битумным лаком, кому-то из служащих перевалочной базы и в голову не пришло, как двусмысленно всё это может быть воспринято остроумными, изощрёнными авторами хлёстких статей и фельетонов. И люди, нашедшие здесь крышу над головой и пережидавшие непогоду, пока не появится оказия в Ко- стомукшу, конечно, знали, что речь идёт о руководстве геологиче- ской партии, а не КПСС. Но Чаплин со своим коллегой, на то они и журналисты, всё переиначили, придали безобидным табличкам на дверях захолустного общежития юмористично-политический подтекст.

У них возникла проблема: как это всё увековечить. Фотожурна- лист, озаряя коридор вспышками, снимал каждую дверь отдельно, каждую табличку отдельно (крупным планом), а потом долго бился над тем, чтобы обе двери с табличками оказались в одном кадре. По- мог широкоугольный объектив.

Чаплин не унимался. Он по-лошадиному ржал, предлагая снять и увезти в Ленинград сами двери.

- Никто не поверит твоим снимкам, - говорил он своему кол- леге, трясясь от смеха. - Все заподозрят фотомонтаж. Потому что в жизни таких картинок быть не может.

Оказывается, в жизни бывает всё. Она богаче и разнообразнее, чем любые фантазии.

За шутками-прибаутками, которые перемежались серьёзными разговорами о жизни геологов, прошли два дня. Метель всё не уни- малась. Машины на Костомукшу не шли. Бывалые люди говорили, что после такой пурги грейдерам на неделю работы. Раньше дорогу не разгребут. Мы приуныли.

В это время комендант принёс радиограмму из экспедиции на моё имя: "Начальник авиаотряда дал команду первому же вертолёту, ока- завшемуся в районе Ледмозера, перебросить вас с журналистами в Костомукшу. Подпись - Хрусталёв".

Мы приободрились. Но не знали, сколько ещё придётся ждать. Метель утихла к середине следующего дня. А сразу после обе-

да послышался мощный гул вертолёта МИ-8. Мы, предполагая та- кой разворот событий, находились, как говорят, в полной боевой готовности. За пять минут собрались и быстро добежали до рас-

пложенной почти рядом посадочной площадки. Вертолёт только что мягко сел на спружинившее шасси, и командир корабля от- крыл дверь.

- Скорее садитесь, - прокричал он. - Погоду дали всего на час- полтора. А нам ещё надо возвращаться на свой аэродром в Сегежу.

Когда ещё в общежитии услышали шум двигателя винтокрылой машины, я продекламировал: "Прилетел вдруг волшебник в голубом вертолёте". Вертолёт и вправду оказался голубым. Меньше чем через полчаса мы были в Костомукше, в посёлке геологов.

* * *

Теперь поезда в Костомукшу - одно удовольствие. Из Петро- заводска по гладкому асфальту на хорошем автомобиле попадают в город горняков за восемь часов; в вагоне пассажирского поезда - за десять.

Сейчас дорога - хоть железная, хоть шоссейная - творение рук человеческих. А в те давние времена, когда не было ни города, ни комбината, когда ещё только готовилась сырьевая база, под словом

"дорога" понималось не полотно, не удобная для передвижения ко- лея на земной тверди, а, фигурально выражаясь, сам "процесс пере- мещения из пункта А в пункт Б".

В тот раз мы с Колей Богдановым, коллегой по геологическому отделу, собрались посетить Костомукшу, чтобы на месте разобрать- ся с качеством и темпами подготовки сырьевой базы железных руд, а также нерудного сырья для производства строительных материа- лов, необходимых для возведения комбината и города.

Узнав о готовящейся поездке, к нам решил присоединиться Ва- лентин Яковлевич Горьковец - тогда старший научный сотрудник Лаборатории железорудных месторождений Института геологии. У него были свои чисто научные цели. Но в конечном итоге все мы работали на благо будущей большой стройки.

Уютно устроившись в купейном вагоне, мы аппетитно поужинали домашними припасами, а у Горьковца даже нашлась фляжка с очень крепкой и ароматной настойкой. Выпив по глотку-другому, мы сразу улеглись и дружно уснули. Проводник вагона, как и обещал, разбудил нас в полночь, когда подъезжали к станции Ледмозеро. Я сказал сво-

им попутчикам, что на станции будет ждать машина, которая сразу доставит в посёлок Заречный, где базировалась Костомукшская гео- логическая партия.

Дело было зимой. Мы с Богдановым в полушубках и унтах, а Горь- ковец оказался одетым "по-цивильному".

После жарко натопленного вагона, после уюта и тепла, мы вы- брались на улицу и сразу ощутили острый пронизывающий холод. Мороз обжигал нос и щёки. Успокаивало только одно: сейчас мы ока- жемся в такой же тёплой, как вагонное купе, машине.

Однако машины не было, а на двери зала ожидания висел боль- шой амбарный замок.

Как потом нам сказали, мороз в ту ночь достигал почти сорока градусов. Мы на улице; ничего выяснить про машину невозможно.

Кажется, Горьковец предложил заглянуть в служебное помещение вокзала. Заглянули. Там оказалась дежурная по станции - женщина средних лет в свитере и одетом поверх него форменном кителе.

Вы не видели здесь где-либо машины УАЗ из Костомукши, - спросил я.

Никакой машины к поезду не было, - ответила женщина.

Тогда, может, откроете нам зал ожидания? Не замерзать же тут, на улице.

Зал я вам могу открыть. Но там немного теплее, чем под от- крытым небом.

Что же нам делать? - с тоской вопрошал я.

Придётся мне вас домой отвести. Живу я тут рядом. Потом вер- нусь на дежурство, а если появится машина, то я дам знать.

В доме у дежурной, как выяснилось, "семеро по лавкам". Нам она постелила на пол широкий ватный тюфяк, дала фуфайки под головы, а укрыться пришлось своими одёжками.

Извините, лучше я ничего предложить вам не могу, - сказала, уходя, добрая женщина.

Ничего нам больше не надо. Слава Богу, в тепле. И на том спа- сибо, - за всех ответил я. - Видно, здесь придётся ночевать, а уж утром искать машину.

Но до утра ждать не понадобилось. Машина пришла в тот момент, когда мы едва успели заснуть. Водитель долго и путано объяснял,

как ему за полночь пришлось у знакомых ребят в соседней воинской части "стрельнуть" бензина.

Ты что, первый раз сюда едешь? Неужели не знал, что бак по- лупустой? - возмущался я.

Извините, не углядел. Да и морозище такой, что на нашем скла- де ГСМ не заправишься.

А на обратную дорогу хватит? Не придётся где-нибудь в лесу замерзать?

Должно хватить, - неуверенно, как будто спросонья, ответил шофёр, и мы поехали.

Горючего хватило. Но на этом наши злоключения не закончились. Водитель высадил нас около общежития и тут же уехал. Время при- ближалось к пяти часам утра. Мы вошли в комнату общежития. Пер- вое, что бросилось в глаза: чистота и четыре аккуратно заправленные

кровати с белоснежными простынями и шерстяными одеялами.

А вот дальше началось. В комнате было так же морозно, как и на ули- це. От круглой печи, насквозь промёрзшей, тянуло лютым холодом. Ни внутри, ни снаружи у общежития не нашлось даже полена дров.

Взяли по охапке в поленнице соседнего дома, и тут же каждый признался себе, что впервые пришлось воровать. И, как скоро вы- яснилось, зря. Никакие самые изощрённые методы не помогли раз- жечь печку. Точнее, разжечь-то разожгли, но весь дым шёл не в трубу, а обратно. Скоро наше временное пристанище, заполненное дымом, превратилось в нечто, подобное газовой камере.

Мы были вынуждены настежь открыть дверь и на улице, согрева- ясь пробежками, ждали, пока уйдёт дым. А потом, не раздеваясь и не разуваясь, легли в белоснежные простыни, плотно напялив шапки- ушанки. На Валентина Яковлевича Горьковца мы положили вместе с одеялом ватный тюфяк с соседней кровати. Так до утра, дрожа от холода, пытались вздремнуть. А потом у меня был серьёзный разго- вор с начальником партии. Тот обещал взгреть кого надо, а нас пере- вели в комнату чуть меньшего размера, но зато тёплую с плитой и, главное, с необходимым запасом дров.

Когда служебное задание по командировке было выполнено, вспомнил про "домашнее задание" жены: запастись продуктами.

В ту пору полки петрозаводских гастрономов были пусты, а если что съедобное появлялось в продаже, тут же выстраивались громадные очереди. Уезжая в Костомукшу среди зимы, я надеялся, кроме про- чего, купить там парного мяса. Потому что знал: в посёлке Заречный, на базе Костомукшской ГРП, существует подсобное хозяйство, а точ- нее - свиноферма. Знаменитая свиноферма.

Теперь немногие помнят, что было время, когда "продовольственная проблема" в стране решалась очень странным, даже нелепым с точки зрения экономики способом: на каждом предприятии создавалось своё подсобное хозяйство. Все эти хозяйства были убыточными, но кое- какую продукцию для своих сотрудников всё-таки производили.

Костомукшской свиноферме повезло. В момент её появления как раз проходили обкатку технологические линии только что по- строенного в городе хлебозавода. Как обычно, в период обкатки хлебозавод выдавал много брака. Узнав об этом, Юрий Иванович - завхоз Костомукшской геологической партии - договорился с ди- рекцией хлебозавода и весь хлебный брак ежедневно увозил на свою свиноферму. Иногда по целой машине подгорелых либо бракованных по другой причине батонов и буханок чёрного хлеба.

Пока свиней выращивали почти на дармовых кормах, килограмм мяса обходился около пяти рублей. Но продавали мясо по государ- ственной цене 2 рубля 20 копеек. Всё равно в убыток. А после того, как дармовая кормушка кончилась, себестоимость мяса возросла до 10 и даже 15 рублей за килограмм. Но это никого не смущало. Расходы по свиноферме ложились вполне посильным грузом на гео- логоразведочные работы, которые велись за счёт государства.

Костомукшская свиноферма была знаменита дважды. Во-первых, она оказалась чуть ли не самой крупной в отрасли, а во-вторых, хо- дили легенды про тамошнего хряка размером с бегемота. Ещё такого борова пришлось видеть в Москве на ВДНХ. Говорили, что он весом три центнера.

Обычно в посёлке Заречном, на базе геологической партии, зимой забивают свиней. Часть мяса идёт в рабочую столовую, а остальное продают своим сотрудникам.

В этот раз я опоздал. Всё мясо от предыдущего забоя уже успели распродать. Зато завхоз партии устроил нам экскурсию на свиноферму.

Вот, знакомьтесь, это Юрий Иванович, - весело улыбаясь, по- казывала на хряка одна из свинарок.

Это они, злые на язык бабы, так меня разыграли, - объяснил нам другой Юрий Иванович - завхоз.

Оказывается, ещё молодого, но крупного боровка острословы нарекли именем своего завхоза. Наверное, потому что определили опытным глазом: он будет таким же толстым и неповоротливым, как хозяин. Выходит, не ошиблись.

Хряк живо реагировал на кличку. Но нас он не удостоил долгим вниманием. Развернулся в своей тесной загородке и опять прильнул к кормушке. А нам показал скрученный спиралью хвост и под ним непременное своё "достоинство самца" размером с десятилитровое ведро.

С таким хозяйством он, небось, наплодил потомства не на одну ферму? - спросил кто-то из нашей компании.

Все так думают, - игриво улыбаясь, ответила свинарка, - а он даже не смотрит ни на одну из своих подружек. Больно ожирел. Ви- дите, еле на ногах держится. Юрий Иванович, - свинарка показала на завхоза, - уже приговорил его на мясо.

Но я этого мяса не дождался. Пришлось просить того же Юрия Ивановича-завхоза о протекции:

Коль мяса нет, помогите мне приобрести кое-какие продукты через ваш магазин.

Это можно. Пойдёмте в контору. Я напишу завмагу записку, и там вы отоваритесь, - пообещал Юрий Иванович.

Записку он написал сразу. Я её, как диковинную вещь, хранил многие годы. Очень короткая записка. Состояла она всего из одной фразы. Но какой! "Маша, выдай предъявителю сего всё, что он по- просит". Дальше дата, подпись.

Прочитав записку, Маша хихикнула и ответила с приветливой улыбкой:

Ну, спрашивайте. Как говорится, чем богаты, тем и рады.

Я не знаю, чем вы богаты, а потому скажите сначала о своих возможностях

Она закрыла изнутри дверь на крючок, а потом стала выкладывать

"дефицит" на прилавок.

Мне удалось тогда купить финского молочного порошка, говяжьей тушёнки в мелких баночках, сгущённого молока с сахаром и без са- хара, колбасы "сервилат" и даже палтуса холодного копчения. Такой еды в магазинах Петрозаводска тогда не было.

Спасибо вам за всё. У нас ничего этого не купишь ни за какие деньги.

Когда будете ещё, заходите. Чем можем, тем поможем.

* * *

Давно существует пословица: "Не останутся труды без награды". Мы, работая на Костомукшском железорудном месторождении,

не думали о наградах. Мы хорошо знали, какой ценой создавалась сырьевая база будущего комбината. Понадобилось тридцать шесть лет для того, чтобы выявленное в 1946 году аэромагнитной съёмкой месторождение железных руд было разведано и подготовлено к про- мышленному освоению.Тысячи людей многие годы жизни отдали ра- боте в северной карельской тайге. Зачинатели этого большого важно- го дела не дождались радостного момента. Не дожили они до пуска комбината, не увидели только что рождённого прекрасного города в лесу.

Впрочем, наверное, не было бы ни комбината, ни города, если бы не два очень важных обстоятельства.

В Череповце строился самый мощный на Северо-Западе России металлургический комбинат. А о сырьевой базе для комбината ста- ли всерьёз думать, когда уже вовсю шли монтажные работы. Олене- горское месторождение железных руд на Кольском полуострове уже существовало, но только этого источника металлургического сырья оказалось явно недостаточно для снабжения будущего Череповецко- го комбината. Тут вспомнили про Костомукшское месторождение, которое ещё предстояло разведать. И на первых стадиях исследова- ния руд Костомукши не было очевидным, что там существуют необ- ходимые запасы сырья нужного качества. Разведка затянулась на де- сятилетия, шла с перерывами, и судьба месторождения железных руд на севере Карелии долгие годы оставалась неясной. А Череповцу требовалась руда. Много руды. Точнее, железорудных окатышей - высококачественного металлургического сырья.

Вот тут-то сработало второе обстоятельство, определившее судьбу Костомукшского месторождения: с соседним государством - Фин- ляндией - был заключён договор о строительстве в районе бывшей глухой карельской деревеньки Костомукша современного горно- обогатительного комбината и города.

Проектные работы были выполнены институтом "Гипроруда" и другими советскими организациями, а строительство вели почти исключительно финны. На российской стороне в районе Костомук- ши в иные периоды работали до двух - двух с половиной тысяч финских рабочих и специалистов, И, говорили, что каждый из них обеспечивал занятость ещё более десятка человек на территории Финляндии.

Город Костомукша строился у меня на глазах. Весь город, начи- ная от фундамента под первый дом и до завершения одной из самых больших строек на территории Карелии.

Особенно поразило в этом великом деле то, что определяется сло- восочетанием: "культура производства". В это понятие непременно включается рациональность работы строителей. К примеру, я за мно- гие годы не видел ни разу, чтобы финские рабочие зимой долбили промёрзшую землю и рыли траншеи под фундамент очередного дома. Не было такого. Все работы, касающиеся так называемого нулевого цикла, выполнялись летом либо поздней весной и ранней осенью.

И ещё: до возведения фундамента финны к каждому строящему- ся дому прокладывали дорогу с асфальтовым покрытием. Поэтому вокруг стройки никогда не приходилось видеть непролазную грязь, а после завершения строительства не требовалось благоустраивать территорию.

Кроме дорог, уже на стадии заложения фундаментов, к каждому дому подводились все остальные коммуникации: водопроводные и канализационные трубы, трубы парового отопления, электриче- ские кабели, телефонные провода. Это исключало в дальнейшем не- обходимость рыть канавы на обихоженной территории вокруг домов. Костомукша изначально привыкала к чистоте и порядку. Город в лесу построили так аккуратно, что этот лес живёт и хорошо себя чувству- ет в условиях цивилизации уже третье десятилетие. Не зря финские строители ограждали каждое дерево, оказавшееся рядом со строя-

щимся домом, специальными сетками. Ограждали, чтобы сохранить. И сохраняли.

Хотя дымят трубы горно-обогатительного комбината, но зелёный прекрасный город Костомукша и теперь благоухает хвойным арома- том, ласкает взор строгой красотой домов, улиц, проспектов.

Строительство города удивляло ещё и тем, что дома один за дру- гим росли в очень быстром темпе. Один раз приеду - вижу закладку фундамента, а через месяц в следующий раз обнаруживаю, что дом подведён под крышу.

Стройка шла хорошо, организованно. Но сырьевой базы, стро- го говоря, не было. Потому что залегающая в недрах руда и любое другое минеральное сырьё только тогда становится полезным иско- паемым, когда запасы пройдут апробацию в ГКЗ. Эта аббревиатура, означающая Государственная комиссия по запасам, вводила в дрожь каждого даже опытного геолога, которому пришёл черёд предлагать на утверждение в ГКЗ отчёт с подсчётом запасов. Только геологи, прошедшие через "горнило ГКЗ", считались настоящими высоко- классными специалистами. И лишь после того, как сумели доказать не только факт существования в недрах запасов той или ной руды, но также оценить её количество, качество и убедительными расчё- тами показать выгоду или, говоря языком специалистов, экономиче- скую целесообразность, а значит, рентабельность освоения разведан- ной сырьевой базы.

Костомукшское месторождение, как считали раньше, было разве- дано ещё задолго до строительства комбината. К середине 60-х годов прошлого века даже удалось провести в заводских условиях обога- щение руды, получить концентрат нужного качества и тем самым до- казать "технологичность" разведанного сырья. Его запасы тогда уже были подсчитаны.

Однако к середине семидесятых годов изменились требования к сырью и критерии его оценки. Будущий горно-обогатительный комбинат могла удовлетворить только руда, содержащая определён- ное количество надёжно извлекаемого железа. Такое железо нахо- дилось в виде магнетита - рудного минерала, легко извлекаемого способом "магнитной сепарации". Этот процесс можно представить в таком виде: если металлическую стружку смешать с обычным пе-

ском и к этой смеси поднести постоянный магнит, то с его помощью стружка большей частью извлечётся, а песок останется. Примерно так же, только в промышленных условиях: железная руда тонко раз- малывается, превращается в порошок, а потом из него мощными электромагнитами извлекается носитель железа, рудный минерал магнетит.

На ранних стадиях разведки в руде определялось железо общее, которое только на две трети, а иногда лишь наполовину состояло из легко извлекаемого магнетита. Остальные разновидности желе- зосодержащих минералов либо почти совсем не извлекались, либо для их извлечения пришлось бы применять дорогостоящие методы обогащения. Поэтому на всей площади так называемой Костомукш- ской магнитной аномалии требовалось определить конкретные гра- ницы рудных тел, содержащих максимальное количество извлекае- мого железа и в пределах каждого из них установить качество сырья. Без такой работы Государственная комиссия по запасам не могла дать санкцию на эксплуатацию месторождения. Без определения конту- ров рудных тел по так называемому железу магнетита не могла быть юридически узаконена сырьевая база комбината, а, значит, не могла начаться эксплуатация месторождения.

Чтобы всё это состоялось, необходимо было выполнить геолого- разведочные работы по переоценке запасов на основе железа магне- тита.

Предполагалось, что всё будет сделано просто, быстро и дёшево. Казалось, достаточно проанализировать многие тысячи имевшихся проб на железо магнетита, переоконтурить по этому показателю руд- ные тела, подсчитать запасы и представить подсчёт на утверждение в ГКЗ.

Но скоро выяснилось, что пробы-то сохранились, а обозначенные на пакетах номера выгорели, исчезли начисто за прошедшие годы и даже десятилетия.

Возникла дилемма: то ли разведывать месторождение заново в со- ответствии с современными требованиями и тратить на это многие миллионы рублей государственных средств, то ли найти какой-то остроумный метод переоценки руд по железу магнетита, не повторяя разведки.

Задачу переоценки Костомукшского месторождения с минималь- ными затратами сил и средств должны быть решить геологи уже в кон- це семидесятых - начале восьмидесятых годов. И они достойно реши- ли эту многосложную задачу. Не только достойно, но к нужному сроку: к моменту сдачи в эксплуатацию цехов комбината уже существовала юридически узаконенная сырьевая база, был построен карьер и рядом прекрасный город Костомукша, единственный в своём роде. Но чтобы всего этого достичь, потребовались годы напряжённого творческого труда большого слаженного коллектива специалистов.

* * *

Хорошей отдушиной для работников Карельской экспедиции была база на берегу озера Лососинное. Она так и называлась: база отдыха. Там стояли два отдельных дома для руководства и несколько построек "общежитского" типа для сотрудников. Но самым главным, самым привлекательным "объектом" считалась баня. Её строили с расчётом на то, чтобы, единожды вытопив, там могли по очереди попариться и вымыться десятки человек. Говорят, что на каменку

"угрохали" почти целый самосвал талькохлоритового камня, специ- ально добытого для этой цели. Не зря финны из такого камня делают красивые, разной архитектуры, печи и камины. Потому что талько- хлорит - один из самых теплоёмких природных материалов. Как го- ворится, он очень долго держит тепло.

Правда, топить такую баню приходилось целые сутки. На это изводилось много дров. Зато температура в парилке переваливала за сотню градусов. Поначалу стоило на раскалённые камни плеснуть стакан воды, как оттуда, из "амбразуры", выстреливало жаром, слов- но из пушки.

Баня стояла на самом берегу озера. В зимнее время любители острых ощущений, выскочив из парилки, ныряли в расчищенную рядом прорубь. Особенно любил эту забаву начальник экспедиции Хрусталёв.

Мы в додачный период ездили на базу отдыха осенью, когда в лесу поспевали грибы-ягоды.

По пятницам мои домочадцы приходили к зданию экспедиции, там садились в маленький автобус и примерно через час были на базе.

Топили печку в просторной комнате, готовили нехитрый ужин из привезённых продуктов, ночевали в тишине и покое. А назавтра я брал лодку, и мы все переправлялись на другой берег озера.

В начале сентября бывает такое время, когда ещё не отошла чер- ника, и брусника уже поспела, и в лесу полно грибов. Вот мы поль- зовались случаем. Лакомились дарами леса, кое-что готовили впрок. Один раз мне пришлось ехать на базу отдыха среди недели. Там надо было подготовить угощение для главного геолога управления Проскурякова. Баня для него была заказана заранее, а вот обо всём

остальном должны были позаботиться мы с женой.

На УАЗе экспедиции нас привезли в первой половине дня. У меня в большой дорожной сумке лежали две бутылки "Cтоличной" и вся- кая снедь на закуску. Оставалось набрать грибов и приготовить глав- ное блюдо.

Переехав на другой берег озера, грибов набрали скоро и много. Особенно радовались белым. Румяные крепкие боровички не часто, но попадались. Как потом стало ясно, их вполне хватило на роскош- ное жаркое. Именно жаркое.

Жена белые грибы не отваривала, как это делалось обычно, а только вымыла в нескольких водах. Потом долго тушила их в сме- тане вместе со свежей картошкой и луком. Блюдо получилось такое вкусное, что высокий гость целый вечер хвалил еду, а ещё больше, искусство хозяйки-стряпухи.

Ужинали после бани. Выпили по рюмке-другой холодной водоч- ки, хорошо закусили, и гость стал собираться - спешил на поезд.

После его отъезда мы с женой, прибрав в комнате, улеглись спать.

Если бы не грибы да водка, этот сон мог оказаться вечным.

Перед ужином мы в комнате жарко натопили печку. И, видимо, рано закрыли трубу. Примерно в полночь у меня разболелась печень, захотелось выпить воды. Встал с кровати и сразу грохнулся на пол. Жена, проснувшись, ринулась ко мне, тоже упала и подняла крик. В соседней комнате всё это услышала Людмила Кравченко, старшая машинистка, работница нашей экспедиции. Она сразу поняла, что мы отравились угарным газом, и выволокла нас на улицу. А дверь в комнату открыла настежь. Людмила, которую все звали Люсей, си- дела с нами на свежем воздухе чуть ли не до утра. Пока не убеди-

лась, что угар отошёл и мы могли вернуться в хорошо проветренную и даже выстуженную комнату. Моя больная печень да Люся спасли нам жизнь.

Другой случай, связанный с базой отдыха, можно считать детек- тивным.

На базу в Лососиное, как правило, возили всех иностранных го- стей, которые тогда нет-нет да и появлялись у нас.

Тогда мы ехали автобусом с делегацией финских геологов. За ру- лём автобуса сидел ветеран экспедиции Раухала Тауно Яковлевич. Он из канадских финнов. Многое пережил, вернувшись в СССР. Но не погиб, как большинство "возвращенцев".

В автобусе, идущем на базу, финны и наш главный геолог Кай- ряк (принимающая сторона) вели оживлённый разговор. Финны по- своему, по-фински, а Кайряк, естественно, по-русски. Но переводчик у нас оказался англоязычный. Финны в какой-то степени знали ан- глийский язык и понимали, о чём идёт речь. Но когда завели разговор про наши разбитые дороги, про асфальт, весь в колдобинах, а главное, о том, почему дороги не ремонтируют, финны никак не могли понять нескладное объяснение Кайряка да ещё в переводе на английский.

Тогда наш водитель Раухала всё внятно объяснил по-английски, а потом рассказал о том же самом на родном финском языке. Родном и для гостей, и для нашего водителя.

В автобусе воцарилась тишина. Финны чуть не впали в шок. По- пал в неловкое положение Кайряк. Неуютно чувствовал себя пере- водчик, опростоволосившийся перед шофёром, который, как оказа- лось, знал английский язык лучше, чем он, специалист.

А финны, вероятно, решили: за рулём не простой человек, не про- сто шофёр. Они приняли Тауно Яковлевича за сотрудника КГБ, при- ставленного слушать, о чём идут разговоры, и докладывать "куда следует". Такие были времена.

С базой отдыха связано одно трагическое событие, потрясшее экс- педицию.

Алексей Федюк со своей женой Зоей жили летом на базе отды- ха и там же завершали очередной геологический отчёт о результатах поисков никеля на Ветреном поясе. С ними был их сын Юра - шу-

стрый мальчик лет пяти. Родители работали, а мальчик играл на ули- це. Ни машин вокруг, ни какой-либо другой опасности для ребёнка, вроде бы, не было. В тот роковой день дул сильный ветер и волны перехлёстывали через низкий причал для лодок. Родителям и в голо- ву не пришло, что опасность для мальчика может исходить от озера. А Юру заинтересовали именно волны, накатывающие на пляж, пен- ными барашками набегающие по пристани до самого берега. Видимо, мальчик слишком близко подошёл к очередной высокой волне. Она его смыла. Какое-то время спустя родители хватились, что долго нет ре- бёнка. Искали везде, а когда подошли к причалу, то всего в нескольких

метрах от берега увидели яркую "дутую" куртку и всё поняли.

Почти год они не могли прийти в себя после этой беды. Спасла молодость. Скоро у них одна за другой родились две дочери.

* * *

Трудно, почти невозможно рассказать о мудрёных делах по дораз- ведке и переоценке месторождения простыми понятными всем сло- вами. Поэтому приходится прибегать к примитивизации, к нарочно- му упрощению в описании приёмов и методов завершающего этапа оценки месторождения. Но без этого описания будет не ясно, за что же большой коллектив специалистов удостоен одной из самых высо- ких наград Отечества - Государственной премии СССР.

Официально в дипломе лауреата значится, что Государственная премия СССР присуждается "За открытие и разведку Костомукш- ского железорудного месторождения". Представленные в Коми- тет по Государственным и Ленинским премиям материалы, кроме описания объекта премирования, содержали расчёт экономической эффективности выполненных работ. Тут как раз прозвучал громко и выразительно тезис о том, что вся выгода большого дела подго- товки запасов железных руд к освоению заключается в переоценке, в умении коллектива обойтись без повторения разведки, передать ме- сторождение эксплуатационникам без больших затрат, как говорят, обойтись "малой кровью".

В то время, когда ещё продолжались полевые работы, мне при- шлось месяцами жить в Москве и работать с сотрудниками Всесо- юзного института минерального сырья над проблемой уточнения

границ рудных тел и оценки качества железных руд по железу маг- нетита. Конечным итогом этой работы должен был стать такой ва- риант подсчёта запасов для руд, который бы оказался приемлемым и для ГКЗ; чтобы внутри границ рудных тел, обозначенных на планах и разрезах, оказалось наибольшее количество запасов сырья с макси- мальным для Костомукши содержанием легко извлекаемого железа в виде магнетита.

Поначалу в распоряжении геологов были только результаты анали- за дубликатов "старых" проб на железо магнетита. Таких проб с чёт- ко различимыми, не поддавшимися времени обозначениями номе- ров, оказалось, к сожалению, очень мало. Но, как потом установили специалисты-математики, достаточно для статистической обработки.

Во второй половине семидесятых годов у нас о персональных компьютерах мало кто слышал, а не видел никто. Но электронно- вычислительная техника развивалась. Уже существовали машины сери "ЕС", не очень быстро действующие, зато громадные - чуть не с дом величиной. На этих-то машинах математиками Ленинград- ской Тематической экспедиции и были выполнены расчёты корреля- ционной зависимости между содержанием в рудах Костомукши же- леза общего и железа, связанного с легко извлекаемым минералом магнетитом.

Сначала казалось, что эти зависимости будут простыми, прямо- линейными. Но скоро выяснилось, что для руд сравнительно бога- тых эти зависимости одни, для средних по качеству руд - другие, для бедных - третьи. Пришлось устанавливать корреляционные за- висимости между формами железа с учётом природных типов и со- ртов руд, которые были выделены в процессе переоценки.

Уже на ранних этапах обработки результатов анализов проб ста- ло ясно, что, говоря специальным языком статистиков, "одной вы- боркой" здесь не обойтись. Обработку проб вели "по классам со- держаний" железа магнетита. В каждый класс включались пробы с относительно стабильным соотношением железа общего и железа магнетита.

Когда определись границы между классами содержаний магнети- та в пробах, для каждого класса были составлены так называемые уравнения регрессии, а затем с их помощью вычислены "перевод-

ные коэффициенты". Наконец-то появилась возможность в любой из многих тысяч старых проб, где известно содержание общего же- леза, вычислить количество железа магнетита. Для этого достаточно было содержание в процентах общего железа умножить на "перево- дной коэффициент", который всегда меньше единицы.

После консультаций в Государственной комиссии по запасам стало ясно, что одной даже самой убедительной статистики недостаточно. Предстояло доказать, что вычисленные с помощью переводных коэф- фициентов цифры содержаний железа магнетита соответствуют исти- не; что рудные тела в недрах именно такого качества, какое определе- но статистически, а погрешность расчётов не превышает допустимых пределов. Такие доказательства можно было получить лишь одним способом: пройти несколько дублирующих скважин рядом с ранее про- бурёнными; отобрать и проанализировать пробы на железо магнетита; сравнить результаты по каждому рудному интервалу с таковыми, вы- численными для соседней "старой" скважины, и оценить сходимость. Сходимость оказалась хорошей. Настолько хорошей, что удалось убедить в надёжности полученных данных даже самых закоренелых

скептиков.

Оставалось всё это изложить в отчёте с подсчётом запасов, кото- рый потом предстояло ещё утвердить в Государственной комиссии по запасам.

Установка руководства экспедиции была проста и категорична: хоть ночуйте на работе, но отчёт должен быть составлен в срок. По- тому что строительство комбината завершается, ведутся подготови- тельные работы на карьере, а добыча руды может быть начата только после апробации запасов в ГКЗ. Пока не составлен и не утверждён отчёт о результатах выполненных геологоразведочных работ, пока не утверждены запасы железных руд в ГКЗ, можно считать, что ме- сторождения нет. Нельзя вынуть из недр ни одной тонны руды до тех пор, пока не будут юридически узаконены, то есть утверждены, запа- сы. И нельзя допустить, чтобы из-за не вовремя составленного отчёта хотя бы на один день возникла задержка с началом эксплуатацион- ных работ. Это понимали все сотрудники камеральной группы и на- строились чуть ли не на круглосуточную работу.

Тут, как на грех, жена сообщила, что обком профсоюза работников культуры "выделил" ей две туристических путёвки в Финляндию. Тогда такое событие случалось редко. Путёвки на десять дней стоили дорого - около тысячи рублей. Но мы уже нашли, где можно взять денег взаймы, и решили, что такой случай не стоит упускать.

Хоть десять дней не велик срок, но я не знал, как выпросить у на- чальства разрешение на короткий отпуск. Даже не знал, как начать этот разговор. И потому проблему с отпуском считал основным пре- пятствием на пути к теперь уже вожделенной поездке за рубеж.

Но, как оказалось, существует гораздо более сложный - "погра- ничный" барьер. При поездке в капиталистическую страну требо- валась характеристика от партбюро (даже для беспартийных) и, что ещё более важно, разрешение КГБ для лиц, имеющих доступ к госу- дарственной тайне. Я, как и большинство геологов, оказался в числе

"имеющих доступ".

Когда деньги за путёвки были оплачены и до отъезда оставалось два дня, меня вызвал главный геолог экспедиции и сообщил, что зво- нили из "органов" и объявили, что на моё короткое турне в Финлян- дию наложен запрет.

Но документы на поездку оформлены давно. Разрешение по- лучено. Иначе нам не продали бы путёвки, а они вот у меня в карма- не, - возразил я.

Товарищи из КГБ знают об этом. Сказали, что произошла ошибка. Теперь предлагают её исправить. Лучше, если ты сделаешь это сам. Так что сдавай путёвку. В турбюро об этом знают, деньги вернут полностью.

Но у меня же все документы в полном порядке и чемодан со- бран. Если всё-таки поеду, не остановят же на границе?

Наверное, не остановят. Но ты лишишься допуска, а значит, и работы. Так что думай. Я советую сдать путёвку и продолжать ра- боту над отчётом. Тем более, что время не ждёт.

Первое, что пришло в голову: таким способом решили напрочно

"привязать" меня к отчёту, не дать возможности даже на десятиднев- ную паузу.

Но оказалось всё сложнее. Я вспомнил про комический случай, который недавно произошёл в спецотделе. Как всегда утром пришёл

туда за чемоданом с секретными материалами. Там одному из коллег понадобилось прикурить, а зажигалку оставил в кабинете. У меня по старой привычке геолога-полевика в кармане оказался коробок спичек. Подал коробок коллеге, но тот, прежде чем чиркнуть спичку, обратил внимание на этикетку. Там была изображена пятля-удавка и внутри надпись красным в три строки: вос- хож-дение. Никаких опознавательных знаков на этикетке не было. Коллега вслух уди- вился увиденному. Тут подошла заведующая спецотделом. Вырвала из его рук коробок, подозрительно долго рассматривала, а потом уже меня спросила:

- Где взял?

Не знаю, какой чёрт дёрнул меня за верёвочку, но, иронически улыбнувшись, стал подробно объяснять, что, у деда, мол, был свеч- ной заводик, а я имею маленькую спичечную фабрику на дому. Эти- кетку нарисовал сам. Правда, по мотивам стихотворения Владимира Высоцкого:

Не успеть к заутрене, Слишком рано вешают.

Это было чересчур. Я знал, что такие шуточки могут дорого обой- тись, но не удержался. Спичечный коробок - моя личная собствен- ность -тут же был конфискован. Да ещё со словами: мы разберёмся. Мне стало не до шуток. Домой пришёл с ощущением некоего знака беды.

Поздно вечером позвонил муж той самой "спецдамы" и предло- жил идти завтра же в КГБ сдаваться. Я выразил ему соболезнование по поводу отсутствия чувства юмора, а у самого, как говорится, кош- ки скребли на душе.

Всю эту историю в тот же вечер услышали сыновья "спецдамы". Один из них обвинил родителей во всех смертных грехах и сообщил, что сейчас выходит серия этикеток к спичечным коробкам, которые иллюстрируют знаменитые кинофильмы о войне. На том злосчаст- ном коробке иллюстрация к фильму "Восхождение" - по известной повести Василя Быкова.

Об этом я узнал назавтра. Сдаваться идти не пришлось. Но когда мне отказали в праве посетить соседнюю страну по туристической

путёвке, стало понятно, что и печально-смешная операция под кодо- вым названием "спичечный коробок" и несостоявшаяся поездка - звенья одной цепи.

* * *

Геологический отчёт - это, можно сказать, научный трактат. Бы- вали случаи, что на его основе готовились и успешно защищались в ВАКе (Высшей аттестационной комиссии) диссертации на соис- кание учёной степени кандидата наук. Но в производственных гео- логических организациях, где отчёты о результатах поисковых либо разведочных работ ежегодно выпускались десятками, они давно ста- ли рядовым документом, а составление отчётов превратилось в ру- тинное занятие.

Иное дело итоговый отчёт по разведке и переоценке Костомукш- ского месторождения железных руд. Составлению этого отчёта пред- шествовала камеральная обработка геологических и геофизических материалов за многие годы. Объём этой работы оказался настолько велик, а сроки, как всегда, так коротки, что на завершающем этапе делами Костомукши была занята чуть ли не вся Карельская экспеди- ция.

Я был освобождён от работ в аппарате управления и назначен од- ним из основных исполнителей геологического отчёта по Костомук- ше. Одновременно на меня возлагались обязанности по координации всех камеральных работ на этом объекте. И тут было что координи- ровать.

Если рядовые отчёты о результатах хоть геологосъёмочных, хоть поисковых либо разведочных работ обычно составляют группы в три-пять человек, то на обработке материалов по Костомукше вре- менами было занято до пятидесяти геологов, геофизиков, топографов и техников различных специальностей.

У меня на нескольких листах ватмана, склеенных воедино, была вычерчена структура этой большой и разношёрстной камераль- ной группы. Отчёт состоял из примерно восьми крупных разделов. И многолюдный коллектив, занятый его составлением, пришлось разделить на соответствующее количество разных по численности групп, назначив в каждой старшего специалиста-геолога. В задачу

этих малых групп входила подготовка исходных данных для состав- ления важнейших разделов отчёта, касающихся геологии, методики работ, оценки качества сырья и подсчёта запасов руд.

Самые многолюдные из этих групп готовили материалы для под- счёта запасов и оценки качества сырья.

Целыми рабочими днями я занимался со старшими каждой груп- пы, а вечерами писал выпавшие на мою долю разделы отчёта. Да ещё готовил задания для групп на следующий день. Это была адова рабо- та без выходных и без шансов на отпуск.

Когда она завершилась, когда все материалы отчёта были перепле- тены во множество томов, а сотни листов чертежей уложены по бес- численным папкам, возникла проблема - как всё это доставить в Москву, да ещё в четырёх экземплярах.

До вокзала везли в перегружённом автомобиле УАЗ, а потом ма- териалами отчёта загрузили все багажные отсеки и полки купейного вагона в поезде Петрозаводск - Москва.

* * * Строился комбинат, строился город.

Настолько слаженно работали финские строители и наши развед- чики недр, что подготовка сырьевой базы завершилась одновременно с вводом в действие карьера по добыче руд и горно-обогатительного комбината в целом.

В 1982 году состоялся пуск комбината. На торжества по этому по- воду прибыли президент Финляндии Урхо Калева Кекконен и Пред- седатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин.

В первые же годы эксплуатации месторождения была достигнута проектная мощность комбината по добыче руды, которая составила 24 миллиона тонн. Комбинат стал ежегодно выпускать по 8 миллио- нов тонн железорудных окатышей - тяжеловесных шариков разме- ром 1-2 сантиметра в поперечнике.

В газетах, по местному и центральному радио-телевидению сла- вили комбинат и построенный рядом город Костомукшу как символ советско-финляндской дружбы.

Тогда-то в кабинетах Министерства геологии СССР и родилась благая мысль: выдвинуть работу по подготовке сырьевой базы Косто-

мукшского горно-обогатительного комбината на соискание Государ- ственной премии. Именно там, "наверху", родилась эта мысль или всё-таки не обошлось без подсказки со стороны руководства Северо- Западного геологического управления, об этом, как говорят, история умалчивает.

Тут возможен и третий вариант. Как раз в то время пошёл на по- вышение бывший начальник управления Беляев Кирилл Давидович. Его перевели на работу в Москву и назначили инструктором ЦК КПСС. Одной из должностных обязанностей бывшего начальника геологического управления, наряду с прочими, стало курирование геологоразведочных работ. Он вполне мог проявить инициативу, подчеркнув политическое и международное значение нашей рабо- ты. Так это было или иначе, но факт заключается в том, что поздней осенью 1984 года в Петрозаводск внезапно прибыли Хрусталёв Н. Н. и Проскуряков В. В. Хрусталёв тогда только что вступил в должность начальника Управления взамен выбывшего на высокую партийную работу Беляева К. Д.

Сам приезд в экспедицию кого-либо из ленинградского началь- ства - явление нередкое, можно считать обыденное. Необычным все сочли то, что приехали сразу и начальник, и главный геолог Управле- ния. В экспедиционной курилке пошли разговоры о какой-то пока не- известной, но, видимо, чрезвычайно важной цели визита сразу двух высоких руководителей.

На следующий день с утра меня вызвали в кабинет начальника экспедиции и не так, как делали обычно, не по телефону, а секретарь Лариса лично пришла и вкрадчивым голосом сообщила:

- Виталий Васильевич, вас приглашают в кабинет начальника.

Заходите и будьте готовы к очень важному разговору.

Я не знал, о чём пойдёт речь, но понимал, что разговор состоится прямо сейчас, а потому никакая подготовка к нему немыслима. Впро- чем, за годы аппаратной работы я уже успел привыкнуть ко всяким возможным неожиданностям. Быть готовым к любым поворотам со- бытий и быстро, а значит экспромтом, на всё реагировать стало моей профессией. И на этот раз я шёл в кабинет начальника, думая о чисто геологических проблемах по рудным направлениям, которые были в сфере моей компетенции.

Но в кабинете начальника экспедиции Дувакина Владимира Вита- льевича меня сразу озадачил Хрусталёв.

Вы удостоены высокой чести, - не успев поздороваться, сооб- щил он. - Руководство Министерства и Управления поручает подго- товить материалы по Костомукше. Открытие и разведка этого самого крупного на Северо-Западе страны железорудного месторождения выдвигается на соискание Государственной премии СССР. Срок под- готовки материалов - наикратчайший. Набирайте любых специ- алистов. Сегодня же представьте мне на утверждение персональный состав группы, которая в особом режиме должна подготовить текст с описанием объекта награждения, необходимые графические мате- риалы и множество разных документов.

Тут, чуть ли не перебивая Хрусталёва, в разговор включился Про- скуряков - главный геолог управления.

Имейте в виду: не должно быть никакой самодеятельности. Есть инструкция о подготовке материалов на Ленинскую и Государ- ственную премии. Действуйте в точном соответствии с ней. Это каса- ется и содержательной части, и графических приложений, и оформ- ления.

На ближайшие полчаса вы свободны. За это время подготовь- те список лиц, которые достойны выдвижения на высокую награду. Всего таких лиц, согласно инструкции, должно быть не более две- надцати. Смело в этих пределах выдвигайте того, кого сочтёте нуж- ным, кто по вашим соображениям заслуживает такой награды, - это опять в разговор вступил Хрусталёв.

Нескромный вопрос, - с иронической улыбкой произнёс я, - а моя фамилия предполагается в этом списке?

Естественно, - ответил Хрусталёв. - Общая практика такого рода показывает, что лицо, готовящее материалы, непременно в спи- ске соискателей, притом в числе первых.

Ровно через полчаса я передал список Хрусталёву. Успев прочи- тать инструкцию, фамилии расположил в алфавитном порядке.

Занимаясь Костомукшей более десяти лет, я до последних тон- костей, до мельчайших деталей знал роль каждого из специалистов в этом сложном деле. И для меня было очевидно, что лиц, внёсших особый вклад, - единицы. И уж никак их не наберётся требуемое

число - двенадцать. Поэтому, составляя список, я руководство- вался не только личным вкладом каждого, но и некими политико- конъюнктурными соображениями. Последнее обстоятельство, как потом оказалось, сработало особенно эффективно. Список в своей большей части остался таким, как я его предложил. Буду- чи человеком достаточно опытным в аппаратных делах, я примерно представлял, что положено предлагать в таких случаях. А ещё при- шлось в какой-то степени учитывать мнение конкретных началь- ствующих лиц. Но для этого требовалось как минимум угадать это мнение, ибо знать его никому не дано. Не зря же острословы язви- ли, перефразируя известную библейскую заповедь: пути всевышне- го и начальства неисповедимы.

Кое-что я угадал, но, конечно, не всё.

Первая погрешность списка заключалась в том, что я не включил в него представителя рабочего класса. Мне просто назвали фами- лию рабочего-вышкомонтажника и дали понять, что обсуждать тут нечего.

Вышла промашка и по поводу главного геолога экспедиции Афа- насия Ивановича Кайряка. Тогда все согласились, что его фамилия должна быть включена в список. И всё-таки кандидатура А. И. Кайря- ка не прошла. Большой Научно-технический совет Северо-Западного геологического управления почти единогласно проголосовал против. Значилась в списке и фамилия бывшего начальника Северо-Запад- ного геологического управления Беляева Кирилла Давидовича. Од- нако позвонили из Министерства и сказали, что неэтично включать в число соискателей на Государственную премию СССР работника ЦК КПСС. Пришлось переделывать список. Хотя, как потом оказа- лось, зря. Пока рассматривались в течение года материалы, Кирилл Давидович Беляев перенёс тяжёлую операцию на сердце, стал пенси- онером, и тогда, как сказали наверху, "стало можно". Его фамилию снова включили в список. Мне по этому поводу пришлось специаль- но летать сперва в Ленинград для подготовки документов, а затем в Москву, чтобы эти документы присовокупить к прочим материалам. Список теперь состоял из одиннадцати фамилий. Осталось одно вакантное место. И тут кому-то пришла в голову мысль, что в числе соискателей на почётную награду отсутствуют представители науки.

А время уже подходило к тому сроку, когда надо объявлять лауреа- тов. Однако в ту пору всеобщей уравниловки требовалось соблюдать принцип: всем сёстрам по серьгам.

Карельский филиал Академии наук СССР рекомендовал в список соискателей включить Каукко Оттовича Кратца.

К.О.Кратц - крупный учёный-геолог, член-корреспондент Ака- демии наук СССР, много лет проработавший на должности директо- ра Института геологии Карельского филиала АН СССР, а в последние годы жизни занимавший должность директора Института геологии и геохронологии докембрия. То, что это яркая личность в науке до- стойна любой награды, ни у кого не вызывало сомнения.

Для оформления документов на Кратца мне снова пришлось ехать в Ленинград. Это, конечно, доставило множество дополнительных хло- пот. Но тут, как говорится, ничего не поделаешь. Я всё-таки рассчитывал, что основную бюрократическую работу выполнят сотрудники аппарата Северо-Западного геологического управления. Однако первая же заковы- ка вышла при попытке описания личного вклада К. О. Кратца в открытие и разведку Костомукшского железорудного месторождения.

Начальник геологического отдела Управления Е. Л. Тушевский, с присущей ему запальчивостью, кричал:

Какое участие! Он, наверное, и в Костомукше ни разу не был. И уж точно никакого отношения не имеет к открытию месторожде- ния, а тем более к разведке.

Убедившись, что тут мне не помощники, попросился на приём к главному геологу управления В.В.Проскурякову, который должен подписать документы, прежде чем я увезу их в Москву. Как всегда занятый Проскуряков всё-таки принял меня вне очереди.

Владимир Валентинович, коллеги из геологического отдела от- казались помочь мне сформулировать долю личного вклада Кратца в открытие и разведку Костомукшского месторождения. Но этого требует инструкция. Иначе документы не примут в Комитете по Го- сударственным премиям.

Мы нарушаем ещё и другой пункт инструкции, где сказано, что посмертно допускается включение в списки соискателей только одного претендента на премию. А уже включён посмертно Иванов Пётр Иванович - один из первооткрывателей месторождения. Так

что подумайте, как выйти из этого щекотливого положения, - заявил Проскуряков.

Вот у меня в числе других документов письменные согласо- вания этой кандидатуры Карельским и Ленинградским обкомами КПСС, - выложил я в запале главный аргумент.

Против двух обкомов я пас, - иронически улыбнувшись, за- явил Проскуряков, а потом серьёзно добавил: - Насколько я знаю по публикациям, Костомукшей у вас там занимается Чернов с со- трудниками своей лаборатории. Но раз Институт геологии и Карель- ский филиал Академии наук рекомендуют Кратца, придётся искать доводы в его пользу. Тем более, что получено согласование на самом высоком уровне. Я рекомендую вам в графе "Личный вклад" напи- сать примерно следующее: открытие Костомукшского месторожде- ния железных руд, кроме прочего, является результатом региональ- ных исследований докембрия, выполненных на территории Карелии под руководством Кратца.

Так я и сделал. А то, что, нарушив инструкцию, включили в спи- сок двух соискателей посмертно, никто не заметил. Или сделали вид, что не заметили.

В комитете по Государственным премиям кандидатура Кратца была воспринята нормально: высокая награда как дань уважения крупному учёному.

* * *

Это про перипетии со списком соискателей. А сами материалы, всё то, что касается характеристики объекта премирования, требуют отдельных трудов летописца.

Почти за год до возникших проблем с кандидатурой Кратца весь месяц, который был отпущен на подготовку материалов, пришлось работать "денно и нощно". Ведь надо было обосновать долю вклада каждого из остальных одиннадцати соискателей в открытие и разведку Костомукшского месторождения. Задача оказалась тоже не из лёгких.

Одно дело оценить творческий труд геолога и сообщить о его лич- ном вкладе в дело подготовки сырьевой базы будущего комбината.

Совсем другое, когда речь идёт о рабочем-вышкомонтажнике или начальнике высокого ранга. Тут потребовалась особая изощрённость

в приёмах и глубокое знание всех тонкостей бюрократической сло- весной казуистики. Мне удалось это сделать.

Гораздо сложнее было коротко, ясно и убедительно дать харак- теристику объекта премирования. Правда, людей в группе вполне хватало, но большинство было занято на второстепенных, чисто технических работах. Всё составление содержательной части опи- сания объекта мне пришлось взять на себя. Особенно потому, что Хрусталёв на прощание несколько раз повторил: "В тексте должна громко прозвучать главная изюминка работы, выдвигаемой на Госу- дарственную премию". Эту "изюминку" хорошо знал и мог ярко изо- бразить я. Потому что "изюминка" явилась предметом долгих раз- мышлений, раздумий и поисков. Но ещё важнее то, что "изюминка" предопределила весь экономический эффект разведки и переоценки месторождения. С одной стороны, руда в недрах какая была, такой и осталась. А с другой, бытовавшее ранее представление о её коли- честве и качестве существенно изменилось. На ранних стадиях раз- ведки трудно, а скорее всего, невозможно было определить критерий, по которому удалось бы провести в недрах границу между так назы- ваемой пустой породой и рудой. Тогда не удалось на фоне большой по площади магнитной аномалии выделить и оконтурить руды, до- быча которых была бы экономически оправдана. В связи с этим мож- но сказать, что до завершения последнего этапа геологоразведочных работ, до утверждения запасов в ГКЗ, ни юридически, ни фактиче- ски сырьевой базы не существовало. Потому, что не было надёжного критерия оценки запасов руды. Этот критерий удалось установить только на последнем этапе доразведки и переоценки месторождения по надёжно извлекаемому железу, связанному с магнетитом. В нём как раз и заключалась "изюминка" работы, выдвинутой на соискание Государственной премии. Итогом нашей работы стал подсчёт запасов не просто железных руд, залегающих в недрах, а той их части, кото- рая обеспечивала выгодную добычу. И, конечно, был принят во вни- мание тот факт, что при этом не пришлось повторять разведку, со- пряжённую с многомиллионными тратами государственных средств. Риск по строительству горно-обогатительного комбината и города Костомукша одновременно с завершением разведки и переоценки месторождения оказался оправданным.

* * *

Много времени прошло с тех пор. Не стало СССР - государства, именем которого названа премия. Но по-прежнему успешно работа- ет горно-обогатительный комбинат, живёт город Костомукша. Сейчас на комбинате вряд ли найдётся человек, который мог бы пофамильно вспомнить лауреатов. А руководство комбината воспринимает место- рождение как дар Божий и, скорее всего, не задумывается, какой ценой в течение 36 лет создавалась сырьевая база. Даже в музее комбината нет списка геологов и геофизиков, которые лучшие годы своей жизни отдали Костомукше. Я на каждом очередном юбилейном торжестве обращался к разным генеральным директорам с просьбой чтить па- мять создателей сырьевой базы и больше заботиться о современной геологической службе комбината, которую однажды назвал его мозгом, глазами, устремлёнными глубоко в недра земли. Именно геологи с гео- физиками придумали такой способ усреднения состава руды, который позволил получать конечный продукт - железорудные окатыши - са- мого высокого качества. И это из весьма посредственной руды.

Видно, в российской традиции забывать тех, чьими плодами тру- дов жила и живёт страна. Но это к слову. Теперь интересно будет вспомнить о том, как "делалась" собственно премия.

* * *

Я как-то в шутку заметил своим коллегам-лауреатам: вам и тут повезло - Государственная премия досталась бесплатно. Обо мне так не скажешь. Кроме того, что требовалось высветить, выделить, показать в самых ярких красках главное достоинство нашей работы, надо было изложить её суть не более чем на 100-150 страницах тек- ста. Тогда как многотомный отчёт о результатах геологоразведочных работ содержал этих страниц в десятки раз больше.

Одновременно надо было думать об оформлении работы. В экс- педиции тогда не оказалось в запасе хорошей мелованной бумаги, чтобы напечатать текст. Не нашлось и сравнительно новой пишущей машинки с хорошим шрифтом. Даже чёткую заграничную ленту для машинки пришлось добывать "через заднее крыльцо".

Андрею Степанкову, который тогда занимался хозяйством, на- чальник экспедиции поручил всё это добыть в Управлении.

А от Хрусталёва, начальника Управления, любившего делать всё с истинно купеческим размахом, вышел приказ: найти нужное коли- чество хорошо выделанных овечьих шкурок, чтобы их использовать при изготовлении обложки каждого экземпляра работы. Кожаный переплёт с золотым тиснением - это его идея. Шкурки в нужном ко- личестве нашли скоро, а вот договариваться с государственной типо- графией имени Анохина в Петрозаводске пришлось сложно. Не по- тому, что они считали для своего большого предприятия этот заказ очень уж незначительным. Хотя это тоже имелось в виду. Но причина сомнений руководства типографии крылась в другом. Раньше не при- ходилось печатать на коже, и директор типографии боялся, что пока отработают технологию, понадобится извести двойной запас шку- рок. Однако всё обошлось.

Примерно за неделю до крайнего срока представления материа- лов я доложил по инстанциям, что всё готово.

Лариса, секретарь начальника, принесла мне билет в купейный вагон, и на следующий день я должен был со всеми материалами вы- ехать в Ленинград, а затем в Москву. Расчёт был такой, чтобы успеть хоть за день до крайнего срока. Но... не удалось.

Вечером, за пару часов до отъезда, решил показать нашу работу своим домочадцам. Похвастать если не содержанием, в котором по- стороннему человеку трудно разобраться, то хотя бы формой. Золо- тое тиснение на коже - это должно впечатлить. Так думал я, распа- ковывая аккуратно уложенные и хорошо увязанные бумаги.

Их я разглядывал не единожды, придирчиво выискивая даже са- мые мелкие дефекты, чтобы тут же устранить. Теперь вот жена с ин- тересом всё разлядывала и даже пробовала на ощупь.

А я в это время открыл том с приложениями, чтобы глянуть на ещё не прочитанное в спешке представление обкома КПСС. Оно счита- лось чуть ли не главным документом. Притом документом "полити- ческим". Если все остальные имели целью доказать деловые каче- ства, а также долю вклада каждого соискателя в открытие и разведку месторождения, то представление обкома важной составной частью своей включало "политические портреты" претендентов на премию. И вот я впервые читаю это представление. Написано гладко, убеди- тельно и, конечно, в мажорных тонах. В заключительной части этого

документа был поимённый список кандидатов на Государственную премию. Я окинул этот список быстрым взглядом и не нашёл своей фамилии. Сначала подумал, что сам не заметил. Однако, прочитав внимательно весь список ещё раз, уже окончательно убедился: дей- ствительно там нет моей фамилии.

А до поезда оставалось всего полтора часа времени. Ничего дру- гого не придумав, в этот неурочный час позвонил Хрусталёву.

Николай Николаевич! Только что прочитал в предоставлении обкома список соискателей и не нашёл там своей фамилии. Хотя во всех других документах она значится. Что же мне делать?

Во-первых, успокоиться и отложить отъезд. Я сию минуту по- звоню заместителю предсовмина Кице Лениану Петровичу и попро- шу завтра с утра во всём разобраться. Потом дам команду начальнику Карельской экспедиции Дувакину, чтобы он, как всё выяснится, обе- спечил билет на первый же самолёт в Ленинград. А вам рекомендую к девяти утра завтра подойти к Кице в его правительственный кабинет.

Я, конечно, после такой передряги почти не спал всю ночь. Никак не мог представить себе, что это какая-то оплошность либо ошиб- ка одного из чиновников аппарата Совета Министров республики. И не у одного меня оказались такие сомнения.

Как потом узнал, сам Хрусталёв поначалу думал, что это неспро- ста. И первая мысль у него сводилась к тому, что раз нет в списке, зна- чит, у обкома на сей счёт были какие-то мотивы. И без сомнения - мотивы политические. Не зря же я хоть и несправедливо, но слыл диссидентом.

Ровно в 9 утра меня принял Кица и сообщил, что вышло недо- разумение. Выяснил это он ещё вчера, и вчера же поздно вечером виновная этой оплошности сотрудница перепечатала всё представле- ние, включая список.

- Сейчас этот документ находится в папке и ждёт очереди на под- пись предсовмина. В течение часа секретариат Председателя обещал всё оформить. В 13 часов очередной самолёт на Ленинград. Я пору- чил соответствующим службам, чтобы вас отправили этим рейсом. Сейчас зайдите в секретариат, там подождёте, а потом в аэропорт. Надеюсь, успеете. Передавайте привет Николаю Николаевичу, - с улыбкой закончил разговор Кица.

Я успел. Но в первые же минуты понял: это не значит, что уле- чу. Привезли в Бесовец меня на совминовской "Волге". И там сразу же выяснилось, что все билеты давно распроданы. Кице я позвонить не мог, а начальник экспедиции дал понять, что он не всесилен, и по- рекомендовал мне самому обратиться к руководству аэропорта.

С трудом верилось, что такое возможно. Да и времени оставалось каких-то полчаса.

Однако я чуть не со скандалом добился приёма у заместителя начальника. Скороговоркой объяснив ему важность своей миссии, вынужден был сослаться на Кицу, который распорядился доставить меня в аэропорт на совминовской машине и был уверен, что сегодня же все лауреатские материалы благополучно доставлю по назначе- нию.

Это подействовало. Диспетчеру аэропорта приказали на 10 минут задержать "борт", а мне велели бегом мчаться на взлётную полосу. Но... не тут-то было. Никакая спешка не могла отменить досмотр ба- гажа. Особенно после того, как при проходе через "подкову" резко задребезжал звонок. Так чуткие приборы "среагировали" на мои кар- манные часы. А дальше пришлось показывать всё содержимое порт- феля и даже распаковывать край свёртка с бумагами. Больше всего удивило и даже возмутило, когда досмотрщик показал на термос и спросил:

Там что?

Чай, конечно. Что же ещё там может быть?

Откройте.

Я открыл термос, и только парок из горловины да запах чая с ли- моном убедили строгого чиновника аэропорта, что там не взрывчатка. В салоне самолёта ТУ-134 встретил бортмеханик и попросил пройти к пилотской кабине. Я увидел, что все кресла сплошь заняты. Когда подошёл ближе, то с одного из первых сидений поднялся моло- дой человек в лётной форменной одежде, показал на кресло и сказал, что это моё место. А сам он потом сел на откидное. Хорошо, что ле-

теть до Ленинграда пришлось меньше часа.

В ленинградском аэропорту "Пулково" меня ждала чёрная хру- сталёвская "Волга". А в Управлении ждал сам Николай Николаевич. Уже с первых шагов в приёмной начальника меня предупредили, что

через обком КПСС хоть с трудом, но удалось достать билет в вагон СВ на вечерний поезд "Красная стрела".

Ну, как? Ошибку со списком кандидатов удалось исправить? - спросил Хрусталёв, иронически улыбнувшись.

Исправили за минуты. Потому что это была не ошибка, а опе- чатка. Мне пришлось просить Лениана Петровича, чтобы сильно не наказывал машинистку.

А у самого, небось, внутри ёкнуло, когда обнаружил такое?

Да ещё в кругу семьи.

Конечно, ёкнуло. Но у меня жена молодец. Она тут же успоко- ила: если опечатка, то поправят, а если так решили "наверху", тоже не смертельно. С таким настроением и пошёл я к Кице. Он, спасибо, хорошо и быстро помог.

А что там Дувакин, ваш начальник экспедиции, намудрил с би- летом на самолёт? - уже благодушным голосом спросил Хрусталёв.

Билетов, а точнее, свободных мест на нужный рейс самолё- та действительно не было. Руководству аэропорта пришлось выби- рать - то ли меня отправить, то ли генерала из округа. Хоть с тру- дом, но нашли выход. Отправили того и другого.

Это после того, как я хорошо поговорил с вашим начальни- ком экспедиции. Я сказал ему: не найдёшь места, арендуй самолёт и посылай документы спецрейсом. Слава Богу, обошлось. Но мне не- понятно, почему он сразу не обратился в Совмин республики либо в обком.

Видно, он не вхож в эти высокие инстанции, - не очень так- тично заметил я.

Про своё непосредственное начальство так говорить не поло- жено, но в общем-то ты прав. Теперь скажи, что надо сейчас сделать, дабы не получилась ещё одна спотычка?

Во-первых, надо задержать чиновников Управления на работе до тех пор, пока не будут заверены подписями и печатями все доку- менты. Их много, целый том. Там есть документы, которые должны подписать вы лично, есть документы за подписью главного геолога Проскурякова, есть другие, которые подписываются начальником от- дела кадров и заверяются круглой печатью "Для документов". Ваша подпись и подпись Проскурякова заверяются гербовой печатью.

Я все документы рассортировал по видам подписей и печатей, сде- лал оглавление и в нужных местах закладки. Теперь остаётся только последовательно обойти кабинеты начальников.

Давай начнём с меня. Секретарь предупредит Проскурякова, кадры и другие службы. А мы с вами сейчас тут прямо и начнём на моём не очень просторном столе.

Всё было бы просто, но суровые канцелярские правила писались, видно, с единственной целью: самое простое - усложнить.

Одна из главных сложностей оказалась в том, что подписывали бумаги одни лица, а печати ставили другие. Да ещё печати, как по- ложено по инструкции Комитета по Ленинским и Государственным премиям, везде должны быть исключительно чёткими, "без мазни", как предупредили меня знающие, уже побывавшие там люди. При- ходилось подкладывать печать к штемпельной подушке, потом ста- вить её на лист-промокашку для снятия лишней краски и лишь затем на документ. Это заняло много времени, но всё-таки я успел. Благо

"Красная стрела" уходила в десятом часу вечера.

Прибыл я в Комитет на улице Тверской-Ямской как раз к началу рабочего дня. Но там уже застал очередь. Ну, думаю, если и тут оче- редь, значит, это фатально.

Я оказался следующим за молодым человеком в массивных очках. Его окружала толпа тоже молодых помощниц. Но больше всего по- разило меня то, что к одной из стен "предбанника" в Комитете было прислонено огромное множество тонких папок неимоверных разме- ров с белыми шнурками-завязками. Некоторые папки казались мне больше квадратного метра. "И все бумажные?" - подумал я с видом некоторого превосходства. Ведь у меня-то документы и сам "пред- мет премирования" - в коже. А потом сообразил, что если бы такая же идея (одеть всё в кожу) пришла в голову руководству молодого человека с папками, то пришлось бы по этому поводу извести целую отару овец.

До меня дошла очередь перед самым обедом. Помощников у меня не было, и если что не так, всё пришлось бы править самому. Я на- деялся, что всё будет так. Но ошибся. Проверяющая дама средних лет с длинными холёными ногтями под лаком лилового цвета перелисты-

вала документы так быстро и так артистически ловко, что я только смотрел, как мелькают наманикюренные ногти, а на остальное не об- ращал внимания. Однако подумал, что при таком темпе перелистыва- ния бумаг вряд ли можно там увидеть какие-то "ляпы". Она увидела.

У вас в первом экземпляре ксерокопия с этого документа, а здесь должен быть подлинник.

Значит, он попал в какой-то из оставшихся трёх экземпляров.

Давайте посмотрим.

И точно, она нашла подлинник во втором экземпляре, быстро по- меняла их местами (что позволял заграничный скоросшиватель, где- то добытый для такого случая), и я подумал, что легко отделался.

Но тут, смотрю, дамочка перестала двигать своими холёными пальчиками, поправила очки и, вижу, стала вчитываться в какую-то бумагу. Продолжалось это не больше двух-трёх минут, но мне эти минуты показались очень зловещими и долгими.

Этот документ составлен не совсем верно. Я его вынимаю. Сейчас карандашиком покажу, что надо будет поправить. Потом по- просите одну из наших машинисток во время обеденного перерыва перепечатать исправленное. Конечно, её придётся "отблагодарить". С учётом того, что в документе не должно быть ни одной опечатки, ни одного исправления. Как всё будет напечатано, надо будет съез- дить в ваше российское министерство и подписать бумагу либо у ми- нистра, либо у его первого заместителя. Понятно?

Не очень. Я не знаю, где у вас машинное бюро, а главное, не уверен, сумею ли успеть.

Машбюро я вам сейчас покажу и порекомендую машинистку, которая никогда не допускает опечаток. А вы пока созвонитесь с ру- ководством и попросите, чтобы там быстро организовали подпись одного из руководителей и печать.

Бумагу начали печатать сразу, а я побежал искать коробку хоро- ших конфет, чтобы "отблагодарить" высококлассную, как мне ска- зали, машинистку. Но ни в одном кондитерском магазине конфеты в коробках не продавались. Даже на улице Горького.

Вернувшись в Комитет, я получил отпечатанный листок и решил, что проявлю щедрость: заплачу машинистке 10 рублей. Но в кошель- ке были только несколько двадцатипятирублёвых купюр. Делать

нечего. Отдал 25. Хотя в машинном бюро нашей экспедиции тогда за страницу отпечатанного текста платили 25 копеек. Машинистка взяла, ничуть не смутившись. Если бы я нашёл коробку конфет или заплатил 10 рублей, она могла обидеться. А так всё обошлось. За ис- ключением самой малости. Когда нужная бумага, подписанная мини- стром и размноженная в четырёх экземплярах, была передана в Ко- митет, оставалось до поезда ещё два часа времени.

Это было в пятницу 15 декабря 1984 года, в последний день при- ёма материалов.

Сбросив тяжкий груз казённых забот, я побежал в ближайший га- строном, чтобы на оставшиеся деньги купить домой продуктов. Ма- газин самообслуживания. Там были и мясо, и колбасы, и кондитер- ские изделия. Набрал я многовато. Это стало ясно у кассы. Я совсем забыл, что отдал четвертной машинистке. Его и не хватило. Выло- жив часть "лишних" продуктов, рассчитался, и ещё осталась трёшка на чай в поезде.

* * *

Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о Государ- ственных премиях в области науки и техники за 1985 год было опу- бликовано в ноябре того же года.

Я узнал о награде по красным правительственным телеграммам- поздравлениям. Такие телеграммы были от Министерства геологии СССР и Мингео РСФСР, а также от Совета Министров Карельской АССР и обкома партии.

Заказное письмо с приглашением в Кремль за наградой пришло на домашний адрес год спустя: в ноябре 1986 года. Вроде бы частное приглашение частному лицу. Получил я его за неделю до срока при- бытия в Москву.

Первым делом пошёл к начальнику экспедиции, показал при- глашение и попросил издать приказ о командировке. А начальник не только не поздравил, даже по поводу приказа на командировку выразил непонятные мне сомнения:

Какой приказ? Вам выслано приглашение в Москву, вот и поез- жайте. Это же не по производственной надобности. Какая тут может быть командировка?

Но если я уеду сам по себе, то ведь дни отлучки будут считаться прогулом. Неужели так страна отмечает своих героев? - с ирониче- ской улыбкой спросил я и вышел из кабинета.

Будучи человеком горячим по натуре, тут же позвонил в Мини- стерство геологии РСФСР и сообщил, что самовольно покинуть ра- бочее место не могу, а начальник, как я понял, не собирается издавать приказ о моей командировке.

Он что, совсем спятил? Или у вас на севере такой юмор? Чест- но скажу, вы меня рассмешили своим сообщением. Думаю, что в истории чиновничьего крючкотворства это первый и единственный случай. Надо же додуматься... Экспедиция должна гордиться своими лауреатами, а тут, видите ли, даже с приказом на командировку воз- никли проблемы. Я сейчас позвоню вашему начальнику Управления Хрусталёву, он взгреет всех, кого надо. А вы успокойтесь и собирай- тесь в Москву за наградой. Имейте в виду, что форма одежды должна быть парадной. Так что позаботьтесь о смокинге, если нет его в нали- чии, - съязвила на прощанье сотрудница Министерства, моя давняя знакомая.

Надо сказать, что приглашение в Москву выслали только лауреа- там из глубинки. А все ленинградцы (их почти половина) получали награды в обкоме КПСС. Секретарь Ленинградского обкома КПСС при вручении наград допустил непоправимый ляп; сказал, что Госу- дарственная премия СССР присуждена за открытие и разведку Ко- стомукшского железнодорожного (вместо железорудного) месторож- дения. Мне рассказывали, что кто-то из присутствующих, услышав такое, тихо хихикнул. Но на промах не обратили внимания, и сам оратор не поправился. Потом шутники в Северо-Западном геологи- ческом управлении долго острили на эту тему.

К концу того же дня, когда звонил в Министерство, получил ко- мандировочное удостоверение. Секретарь Лариса, которая его при- несла, сказала, что в бухгалтерии знают об этой командировке и гото- вят деньги - аванс - в счёт командировочных расходов.

Мне же оставалось несколько дней на то, чтобы привести себя в надлежащий вид.

Погода у нас стояла холодная, почти по-зимнему морозная, снеж- ная. И одежда, как я считал, должна быть зимней.

Хромовое новое пальто на меховой подстёжке и с бобровым во- ротником, подаренное родственниками к 50-летию, у меня было, и по моим понятиям оно отвечало кремлёвским интерьерам. Была и роскошная бобровая шапка-ушанка, недавно купленная и точно по- дошедшая по окрасу в тон с воротником.

Был у меня и дорогой чёрный костюм-тройка из чистой шерсти, костюм производства знаменитой финской фирмы Tiklas.

А вот ботинок, соответствующих сезону, не нашлось. Тогда мне пришла в голову совершенно правильная мысль - я решил обра- титься в универмаг "Карелия" и таким способом разбыть хорошие тёплые ботинки.

На прилавках обувного отдела, как и следовало ожидать, ничего подходящего не нашлось. И тогда я стал искать кабинет директора универмага.

То, что по одёжке встречают, я знал уже давно. А одет был явно не по последней парижской моде. Потёртое "семисезонное" пальто, фетровая серая шляпа и видавшие виды ботинки на резиновой подо- шве с байковой подкладкой внутри.

Однако директор магазина, полноватая женщина очень средних лет, встретила меня если не радушно, то вполне вежливо.

Я представился, показал приглашение в правительственном кон- верте, а на словах объяснил:

Не могу же я в своих ширпотребовских башмаках топтать кремлёвские паркеты. Вот и пришёл к вам с просьбой - помогите прилично приобуться.

Помогу обязательно. Это дело чести для города и республики, чтобы наш представитель поехал за наградой хорошо обутым и оде- тым. Кстати, а есть ли у вас всё остальное должного вида и качества?

Всё остальное есть. И почти новое. Вот с обувью вышла про- машка.

Да, сейчас и будучи при деньгах не сразу купишь, что надо.

Но вам подберём обувку в лучшем виде.

Дальше она стала крутить диск телефона, звонила на склад при ма- газине. Попросила принести всё лучшее, хотя бы пару экземпляров.

Скоро в кабинете директора появилась такая же плотная дама, мо- ложавая по виду, в синем халате:

- Вот всё, что нашла. И по единственной паре. Может, подой- дёт, - и положила на стол директора три разные коробки.

Мне постелили на пол лист картона и пригласили померить обувь. Сначала я смотрел. И там было на что смотреть.

Одни ботинки, итальянские, сразу привлекли внимание своим из- яществом и невесомостью. Хотя, как сказала принёсшая их женщина- кладовщица, они тоже на меховой подкладке. Но, померив, пришлось эту пару отложить в сторону. Не подошла по размеру.

Следующие, германского производства, оказались точно по ноге. На толстой резиновой подошве и тоже с натуральным мехом внутри. Цвет - матово-чёрный. Прочные толстые шнурки с блестящими ме- таллическими наконечниками придавали обуви особенно солидный вид. Но директор магазина показала на последнюю неброского вида коробку и предложила посмотреть её содержимое.

Это чехословацкие, знаменитой фирмы "Батя". На кожаной по- дошве. Сейчас такая обувь - большая редкость. Как говорят, и захо- чешь что-то похожее купить, но днём с огнём не сыщешь.

Я открыл коробку и сразу решил: если окажутся подходящими по размеру и удобными, то возьму именно эти.

Так долго и подробно я рассматривал будущую обновку, что ди- ректор магазина, на вид спокойная и неторопливая дама, не выдер- жала и несколько нервно заметила:

Померить-то не хотите? Надо сперва убедиться, подходят ли они, по ноге ли?

Я таких не только не носил, но и не видывал, - признался я. - Вот и любуюсь. Очень будет обидно, если не подойдут.

Ботинки подошли. Я надел их на обе ноги и хорошо потоптался на картоне. Даже не верилось, что совсем новые обувки могут так тепло и ловко облекать ноги, как будто сшиты на заказ.

Когда мою похвалу услышала дама-директор, то сразу подтвер- дила:

Не вы первый довольны. Они удобны потому, что у фирмы раз- работаны очень совершенные колодки. В одном из рекламных лист- ков сообщалось, что специалисты, их создавшие, сперва долго изу- чали анатомию мужской стопы, а потом сделали несколько моделей и выбрали лучшие.

Да, - согласился я. - Это сразу видно. Всю обувь, с которой до сих пор имел дело, приходилось поначалу "разнашивать". И толь- ко потом то ли ноги притирались к ботинкам, то ли ботинки к ногам. А эти разнашивать не надо. Сразу одевай и хоть в кругосветное пу- тешествие отправляйся пешком, - весело подытожил я и тем самым дал понять, что беру именно эти ботинки.

Они были так хороши, что достойны подробного описания.

Во-первых, очень красивый тёмно-коричневый цвет и почти зер- кальный блеск. По этим показателям ботинки точно гармонировали с моим блестящим тёмно-коричневым кожаным пальто.

Достаточно высокие, доходившие до голени, они были сшиты из толстой, но мягкой и даже эластичной кожи. Из такой в деревне у нас шили сапоги и называли кожу яловой. Она хорошо впитыва- ла сапожную мазь, а под щёткой из настоящей щетины блестела, как лучший хром. Казалось, они будут такими, даже если не смазы- вать и не прикасаться щёткой.

А внутри я обнаружил подкладку из натуральной цигейки. Иные наши цигейковые шубы, бывало, шили из худшего меха. Притом мех ровно покрывал все ботинки изнутри. Подошва и даже язычок тоже были отделаны тонким слоем меха. Да ещё в коробке я нашёл запас- ной комплект кожаных стелек на меху.

Ощупывая нутро ботинок, убедился, что там не было ни одной складочки, ни одного сколько-нибудь осязаемого шва либо рубчика. Вот потому-то так хорошо и уютно чувствовали в этих барских бо- тинках мои сермяжные ноги, которым приходилось быть обутыми не только в грубые сапоги, но и в лапти.

Отдельный разговор о подошве. У нас в деревне такие подошвы местные сапожники называли воловыми. Я не знаю, из какого зверя сделаны эти, но они были очень толстые, немного светлее, чем верх ботинок, и казались навощёнными. Несмотря на солидную толщину, подошвы хорошо гнулись при ходьбе.

Выбор сделан! Теперь оставалось выяснить, во что мне обойдётся это заграничное чудо.

Сто двадцать пять рублей, - услышал я и не поверил ушам своим.

До сих пор хоть летние, хоть зимние ботинки покупал по цене не больше двадцать пяти рублей за пару. Я слышал, что бывают

ботинки и за полсотни. Ровно столько имелось у меня в кошельке. А тут - сто двадцать пять. Вышел конфуз.

Извините, пожалуйста, но я понятия не имел, что существуют такие ботинки, и ничего не знал о ценах на них. У вас скоро закан- чивается рабочий день, - я посмотрел на часы, было без пятнадца- ти минут семь. - Оставьте эту пару, если можно, на завтра до утра. А я уже с деньгами подойду к открытию магазина.

Конечно, оставим. В чем вопрос. Надо же обуть лауреата так, чтобы не было стыдно за Карелию.

На следующий день после работы я показал ботинки своим домо- чадцам. Все ахали от удивления. А мне подумалось, как такую кра- соту надевать. Вдруг в Москве грязь, слякоть. Ведь пропадёт же весь блеск, весь такой привлекательный вид.

К сожалению, опасения оправдались.

* * *

Москва меня встретила лёгким морозцем. Редкие снежинки мед- ленно кружились в воздухе, тихо падали на лицо. После жарко нато- пленного купе уличная прохлада приятно бодрила. Даже роскошное слишком тёплое пальто не очень обременяло. Особенно если учесть, что все мои пожитки уместились в одном кожаном саквояже, кото- рый не был в тягость.

Первым делом я поехал в Мингео РСФСР, где должны были отме- тить в командировочном удостоверении прибытие и убытие, а также дать направление в гостиницу.

Встретили в Министерстве приветливо, поздравили с высокой на- градой, а направление дали всё-таки не в одну из центральных гости- ниц, а всего лишь в "Космос". Мне частенько приходилось бывать в Москве по делам службы. А в последний год, когда готовились до- кументы на Государственную премию, даже по два раза в иной месяц. И всегда давали направление в одну из самых сермяжных гостиниц возле ВДНХ. И всегда в многолюдный номер, где по ночам постоян- но горел свет, да ещё в нём курили...

В один из приездов познакомился с весёлой компанией из Крас- нодарского края. За большим столом пировали агрономы-чаеводы и экономисты одного из колхозов-миллионеров. Пили они не только

чай, а потому, разгорячённые, могли спорить до утра. Один раз я ус- лышал, что хоть агротехника чая дело сложное и трудоёмкое, но зато и очень выгодное.

- Многие думают, что самое прибыльное дело - вино и табак. А я вам скажу, что при умелом хозяйствовании чаеводство может быть такой же прибыльной отраслью, как производство алкоголя. Даже ещё прибыльнее. Это слова специалиста, человека, всю жизнь занимавшегося выращиванием и переработкой чая, - распалялся один из моих соседей по номеру, крупный волосатый мужик, похо- жий по обличью на грузина.

Всякого наслушался я во время тех поездок. И ни одной ночи спо- койно поспать не удавалось.

А сейчас оказался в гостинице "Космос". Не пятизвёздочный, как теперь говорят, отель, но несравненно лучше любой гостиницы- общежития на ВДНХ.

В Министерстве предупредили, что торжество по поводу вручения Государственных премий назначается на следующий день с 12 часов. Но сказали, что приехать к Кремлю надо на час раньше, чтобы успеть пройти все досмотры в воротах. Ещё напомнили, что везде надо по- казывать в открытом виде ту страницу паспорта, где фотокарточка, и обязательно рядом держать приглашение.

Мне на кремлёвскую стену доводилось раньше смотреть только снаружи. А что там внутри - было неведомо. Первое удивление: там, оказывается, целый город с домами, дворцами и соборами. По- том пришлось посмотреть и потрогать руками царь-пушку и царь- колокол. Но это потом. А до того надо было пройти ворота и не- сколько дверей внутри Кремлёвского дворца и везде останавливали, внимательно осматривали фотокарточку в паспорте, сравнивали с на- турой, потом с фамилией, именем и отчеством, которые обозначены на гербовой бумаге приглашения и, убедившись, что всё сходится, пропускали, чтобы у следующей двери повторить всё сначала.

Я сразу вспомнил свои частые поездки в Костомукшу, которая на- ходилась в пределах так называемой погранзоны. Там, бывало, око- ло часа ночи пограничники поднимали всех пассажиров, проверяли тщательно не только паспорта и пропуска, но обязательно загляды- вали под нижнюю полку и наверх, где были места-ниши для багажа.

А по прибытии в Костомукшу даже при тридцатиградусном морозе опять проверяли документы на выходе с вокзала. И опять вниматель- но сравнивали изображение на фото в паспорте с обличьем его вла- дельца и ещё долго изучали пропуска. Всем этим ритуалом давали знать нам, что граница на замке.

То же самое я наблюдал в Кремле. Там замки были, видимо, ещё надёжнее, чем на границе.

Пройдя все проверки, мы наконец-то вошли в овальный Сверд- ловский (ныне Екатерининский) зал. Этот зал поразил не одного меня. Поразил не роскошью, а скорее, крайней скромностью (если не убожеством) убранства.

Стены зала были побелены извёсткой с добавлением "синьки". Отчего всё помещение имело "больничный" вид. Это впечатление усугублялось плохим освещением, на что потом жаловались телеви- зионщики, когда снимали сцены вручения наград.

Неприятно было видеть в Кремлёвском дворце ряды обшарпан- ных стульев, скреплённых простыми некрашеными досками. И это в зале, носившем имя императрицы Екатерины Второй.

Не лучше выглядел низкий помост, нечто похожее на сцену, где стояла трибуна. С этой трибуны академик-секретарь Четвериков читал по оче- реди фамилии лауреатов, а потом академик Александров вручал каждому диплом в кожаном футляре и коробочку, обшитую тонкой коричневой ко- жей. Там внутри на красном бархате возлежала золотая медаль лауреата с рельефным изображением лаврового венка да ещё серпа и молота.

Вид зала, вся его будничная обстановка, никак не гармонировала с торжествами по поводу вручения высоких наград. Хотелось сказать: не- ужели не нашлось в бывших царских палатах более подходящего места. Теперь овальный зал опять называется Екатерининским. Опять он сияет от роскоши убранства. Всё это трудами Павла Бородина, не по- жалевшего ни золота из кладовых родины, ни денег на оплату труда иноземных рабочих. Злые языки говорят, что и себя наш "золотарь"

не обидел. Но это так, к слову.

После вручения диплома и медали я подошёл к трибуне и вы- ступил от имени наших геологов-лауреатов с короткой речью. Я сказал, что рядом с месторождением построен современнейший

горно-обогатительный комбинат, а чуть поодаль - в еловом лесу - прекрасный город Костомукша, один из самых благоустроенных на Северо-Западе страны. Сказал я и о том, что комбинат дал рабо- ту почти десяти тысячам человек. И особенно подчеркнул: сырьевая база комбината создавалась многими поколениями геологов, но нам повезло в одном - удалось завершить гигантский труд тысяч людей и передать месторождение в промышленное освоение.

Отметил я и тот факт, что город и комбинат построены при актив- ном участии рабочих и специалистов соседней Финляндии, что эта стройка стала символом дружбы двух наших стран.

Поблагодарив за высокую награду, я сказал, что впереди много ещё дел и геологи Костомукши без работы не останутся.

В тот же день программа "Время" показала вручение наград и фрагмент моего выступления. К моему удивлению, это выступле- ние видели домочадцы в Петрозаводске, а также родные сёстры: одна в Холме Новгородской области, другая в Нарве Эстонской ССР.

Кроме вручения наград в Кремле, планировался приём лауреатов у Министра геологии РСФСР. Но ещё раньше нас пригласил к себе в гости Беляев Кирилл Давидович, бывший начальник Северо- Западного геологического управления и теперь уже бывший работ- ник ЦК КПСС.

Жил он где-то далеко на окраине. Мы ехали туда долго на метро, а потом ещё с полчаса шли какими-то буераками по слякотной доро- ге. Утренний морозец сменился мокрым снегом при явно плюсовой температуре. На моей меховой шапке и широком воротнике образо- вались снежные холмики, которые тут же таяли и мелкими ручей- ками стекали по блестящему кожаному пальто. Но особенно жалко было новых дорогих ботинок, эксклюзивно, как теперь бы сказали, приобретённых в универмаге "Карелия". Тут невольно вспомнишь гоголевскую шинель.

Девятиэтажный дом, где жил Беляев К. Д., особняком располагался на пустыре. Облицованный бежевой керамической плиткой, он поблёс- кивал в свете дня и выглядел хоть и одиноко, но довольно нарядно.

Такой же плиткой отделаны пол и стены вестибюля с консьержкой в небольшом закутке. Тут же рядом были двери двух лифтов.

Мы поднялись на один из верхних этажей, где Кирилл Давидо- вич позвонил в свою квартиру. Дверь открыла немолодая женщина со следами былой красоты на миловидном лице. Это была жена Ки- рилла Давидовича, которой он сразу в прихожей представил нас.

- Вот коллеги-лауреаты. А это моя жена. Освобождайтесь от мо- крой одежды и будьте как дома, - буднично, но весело продеклами- ровал он.

Несколько минут суетно толпились в большой прихожей, а потом прошли в соседнюю комнату, скорее всего, в кабинет хозяина квартиры.

Гостей тут ждали. Об этом свидетельствовал накрытый в другой комнате стол и острый аромат жаркого.

В кабинете уселись на удобный диван и после уличной непогоды приятно наслаждались теплом гостеприимной квартиры.

Я сразу обратил внимание на висевший напротив богатый ковёр с затейливым узорчатым рисунком. Но не сам ковёр привлёк наши взоры, а оружие, которое было вывешено на нём.

Слева, немного поодаль от края, висело двуствольное бескурко- вое ружьё, а у правого края ковра охотничий карабин с оптическим прицелом. И ружьё, и карабин стволами кверху, наклонёнными один к другому. А промежуток между ними занимала, можно сказать, це- лая выставка охотничьих ножей в дорогих, судя по всему, ножнах.

Заметив мой интерес к холодному и "горячему" оружию, Кирилл Давидович, как заправский экскурсовод, стал давать пояснения. Мы подошли к ковру и внимательно слушали:

- Это очень дорогое ружьё. Немецкое, штучной работы. Любого зверя бьёт наповал с первого выстрела. Конечно, если ружьё в уме- лых руках. Но ещё это и произведение искусства. Видите, вся зам- ковая часть в какой красивой замысловатой гравировке. А приклад... Он из красного дерева. Шейка приклада в тонкой художественной резьбе. Лак кое-где уже потёрся от частого применения ружья (я ведь заядлый охотник), но резьба сохранилась в первозданном виде.

А там - карабин. Обычный, серийный. Но бьёт хорошо. Особенно с оптическим прицелом. Прицел-то не простой. Фирмы "Карл Цейс Иена". За 150-200 метров не раз валил оленя. Притом навскидку.

Про ножи много говорить не буду. Стоит внимания, может быть, только один. Вот этот, - наш экскурсовод снял нож с ковра и по-

казал сперва его рукоятку. - Думаете, из карельской берёзы? И я так думал, но это кап. Нарост на берёзе обычной, вроде боро- давки. Но с витиеватой структурой волокон. Видите, какой рисунок получился. Создал это настоящий мастер. Тут целая история. Нож сотворил бывший заключённый. Он работал у меня в одной из раз- ведочных партий. А потом где-то нахулиганил и ему грозил новый срок в лагере строгого режима. Я не просто пожалел молодого пар- ня, хорошего человека. Мне он был нужен как отличный работник, горняк, способный проходить шурфы со сплошной венцовой крепью хоть до преисподней. Теперь таких спецов нигде не сыщешь. Ну вот, я и постарался. Была возможность. На Кольском полуострове я знал всё руководство области и был вхож в любой большой кабинет. То- варищи нажали на нужные рычаги и спасли парня от повторного за- ключения, а, может, и от погибели. Так мне в знак благодарности он преподнёс подарок. Признался, что делал это чудо искусства больше года. Зато можно считать сей нож воистину ювелирным изделием, - словоохотливый наш гид вынул нож из кожаного футляра и показал нам. - Смотрите сперва на лезвие. Мастер говорил, что это почти дамасская сталь. Она одновременно твёрдая, позволяющая наточить лезвие до бритвенной остроты, и в то же время сияет так, как будто это отливка из серебра. О рукояти я уже говорил. Как потом сообщил мне умелец, он весь полевой сезон искал подходящий кап. Поснимал с берёз десятки "бородавок", пока не нашёл то, что нужно. А потом целую зиму точил да полировал, выбирая кривые поверхности этого причудливого изделия таким образом, чтобы рисунок был одновре- менно интересным, выразительным и чётким. И вот что получилось. В это время хозяйка пригласила всех за стол. Хозяин дома открыл бутылку "Московской особой" и разлил водку по небольшим хру-

стальным стопкам.

Выпили за награды, за лауреатов, за Костомукшу, которая состо- ялась - из месторождения железных руд выросла в крупнейший на Северо-Западе страны горно-обогатительный комбинат и город в зелёном лесу.

Ели то самое жаркое, которое сразу же, при входе в дом, "уда- рило в нос" и своим ароматом вызвало небывалый аппетит. Тонкие куски нежно-розового мяса в каком-то особом чуть островатом соусе,

да ещё с рассыпчатой отварной картошкой. Мясо было не только не- обыкновенно вкусным - оно прямо таяло во рту.

Трапезу за приятной беседой нарушил резкий телефонный зво- нок. Звонили из Министерства. Оказывается, нас уже давно ждут. Руководители Министерства отменили на этот час плановые дела, а виновников торжества всё нет и нет.

Пришлось отказаться от чая, который предлагала гостеприимная хозяйка, и, спешно одевшись, ехать на приём к министру.

* * *

В зале заседаний Министерства геологии РСФСР собрались все руководители. Наверное, нехорошо заставлять множество людей то- миться ожиданием. Но мы - гости Кирилла Давидовича Беляева - люди из дальней провинции, не знали меры московским расстояниям, не знали, сколько времени понадобится на дорогу. Да и сам Беляев, как он потом признался, малость не рассчитал.

Нас усадили за накрытый для чая стол со скромными угощениями. Были речи работников Министерства, в каждой из которых под- чёркивалась не столько хозяйственная, экономическая значимость подготовки сырьевой базы для Костомукшского горно-обогатитель-

ного комбината, сколько политическая важность события.

Ну и, конечно, многие говорили, что большая стройка у западной границы России с европейским сообществом находилась под не- усыпным надзором правительства СССР.

- Хоть располагается "объект" на территории Карельской АССР, по своей сути это была всесоюзная стройка. Отсюда повышенное внимание к ней со стороны центральных органов власти, и, в част- ности, со стороны Министерства геологии РСФСР, - подчёркивал почти каждый выступавший.

Все речи руководителей министерства заканчивались поздравле- ниями новоиспечённых лауреатов.

В конце официальной части приёма пришлось выступить мне. Поблагодарив за высокую награду, я не стал повторять свою "крем- лёвскую" речь. Как недавний выпускник Университета охраны окру- жающей среды, я со знанием дела заметил, что большая стройка, а потом работа комбината, обязательно скажутся на экологической

обстановке в недавно ещё девственно чистом уголке карельской тайги. Но всё-таки высказал надежду на то, что с помощью фин- нов - наших партнёров по стройке - удастся сохранить в чистоте пропитанный хвойным ароматом воздух и в первозданном виде хру- стально-прозрачную воду приграничного озера Каменное, которое питает водопроводные сети города и комбината, является источни- ком питьевой воды для населения. Ещё пожелал, чтобы впредь со- хранились глухариные и тетеревиные токовища невдалеке от города, а дикие северные олени всё так же небольшими табунками забегали к товарной станции и были видны из окон проходящих мимо пасса- жирских поездов.

После официальных речей нас угощали чаем с яблочными пиро- гами и шоколадными конфетами. Перефразируя знаменитую шутку старых "кэвээнщиков", можно сказать: шампанским не пахло.

Это теперь показывают по телевизору, как в раззолоченных за- лах Кремля высокие государственные награды вручает сам прези- дент, а потом подают шампанское в хрустальных бокалах. В конце 1986 года, на закате советской власти, даже награды вручались как-то очень уж попросту и второпях. Видно, чувствовали правители той поры, что их время на исходе, а потому было не до ритуалов. На мою повторную просьбу организовать экскурсию в алмазный фонд опять был отказ. Мол, на такое мероприятие заявки надо подавать заблаго- временно. Экспромтом - "низзя".

Дома, в Петрозаводске, было то же. По меткому выражению одного из коллег, нас встретили никак. Даже не поздравили прилюдно. Хотя я знаю, что раньше на редких в республике людей, удостоенных Госу- дарственной премии СССР, сыпались разные блага: им давали кварти- ры, автомобили, путёвки в лучшие санатории. Нам в этом смысле ни- чего не грозило. Правда, мне предложили "Волгу" за наличный расчёт. Но об этом уже всё сказано в ранее опубликованной книге.

* * *

После получения Государственной премии СССР проработал в Карельской геологической экспедиции ещё шесть лет до того срока, когда пришла пора удалиться от дел и, как говорят, уйти на заслужен- ный отдых. Я давно объявил: как только стукнет 60, сразу уйду. Так

и сделал. Напоследок, в апреле 1992 года, нам с женой дали путёвки на курорт "Старая Русса", где подлечились и приятно прожили почти месяц в просторном номере с огромной ванной.

Тогда уже чувствовалось приближение разрухи. Цены в мага- зинах росли на глазах. Хотя все лечебные процедуры мы полу- чали сполна, но в столовой было заметно постепенное оскудение рациона. Однако самым первым признаком разрухи стало то, что в большом отдельном номере тусклая лампочка светила толь- ко под потолком прихожей. В пятирожковой люстре не осталось ни одной лампочки; впотьмах пришлось первый день пользовать- ся и ванной.

На просьбу "вкрутить" лампочки нам ответили, что их нет и не бу- дет. Рекомендовали купить самим. При этом заметили (к нашему удивлению): будете уезжать, заберёте свои лампочки.

Оказалось, что и в магазинах лампочек не нашлось. Первые дни жили, можно сказать, впотьмах. Потом купили где-то на окраине и только маломощные - в 40 ватт.

Уезжая, конечно, оставили лампочки на месте, но я вспомнил слова администратора о том, что "если не заберёте, их всё равно украдут".

Такое надвигалось время...

Пенсию мне назначили из среднего заработка за 1990-й и 1991-й годы. Этот заработок составил 726 рублей 03 копейки в месяц. А сама пенсия в 456 рублей 23 копейки представлялась вполне приличной. Я рассчитывал, что на такие деньги можно жить в качестве вольного художника. Но скоро оказалось, что на пенсию не проживёшь. Моим планам на вольную жизнь тогда не удалось сбыться.

Перед уходом из экспедиции устроил прощальный обед. С клуб- никой и другими ягодами на десерт. Ягоды хоть и из морозильной камеры, но всем понравились.

Напоследок я провозгласил своё юмористически-прощальное чет- веростишие:

Ну, а теперь прощайте и простите,

Что годы коплено, съедим в один присест. Грустить не будете, не надо, не грустите. Коль Бог не выдаст, то свинья не съест.

Так я простился с Карельской геологической экспедицией, где проработал тридцать лет и три года.

Думал, что на этом, как говорилось тогда, закончится трудовая деятельность.

Но Господь подарил мне ещё целых десять лет интересной и пло- дотворной работы.

Про эти годы духовного раскрепощения и материального благопо- лучия писать не буду.

Скажу только: именно в эти годы я доказал (в первую очередь себе), что могу профессионально заниматься литературным трудом, что дар Слова - Божий дар - у меня всё-таки есть. Особенно при- ятными и лестными для меня были давно сказанные Олегом Тихоно- вым похвальные слова по поводу рассказов, опубликованных в жур- нале "Север". Олег Назарович, главный редактор журнала, внушил мне уверенность в своих силах.

На этом, пожалуй, следует остановиться, считая, что "...летопись окончена моя". К тому же следует подтвердить слова А. К. Толстого из его знаменитой "Истории государства Российского...":

Итак, о том, что близко, Мы лучше помолчим.

погасли КостРы эКспедиций

Разруха... Обычно это слово связывают с развалом экономики в какой-то стране после опустошительных войн, революций и других бедствий.

В нашу страну разруха пришла сразу после развала СССР. Раз- вала вроде бы бескровного, но с последствиями хуже, чем от иных войн. Население России сокращается каждый год почти на миллион человек, а число беспризорных детей сейчас больше, чем было сразу после Второй мировой войны. Всё это говорит о многом...

Не обошла стороной разруха и геологическую отрасль. От некогда мо- гучей государственной геологической службы, где было занято до милли- она рабочих и специалистов геологов, осталась только канцелярско-бю- рократическая часть - сотрудники министерства и его подразделений на местах. А сами недропользователи-временщики не спешат вклады- вать деньги в поиски и разведку месторождений полезных ископаемых. Может быть, некоторое исключение из этого правила составляют нефтя- ники и газовики. Все остальные продолжают проедать то, что создано в советское время трудом предыдущих поколений геологов.

"Великий специалист" в области геологии - Егор Гайдар - пред- рекал, что разведанных запасов по всем видам полезных ископаемых хватит ещё на 15-20 лет, и дал понять: можно сделать паузу в поис- ках и разведке новых месторождений. Это было началом краха гео- логической отрасли. Краха, который в ближайшие годы губительно скажется на экономике всей страны и даже затронет многие аспекты государственной безопасности.

Разруху, постигшую геологические предприятия, ярко демонстри- рует Карельская экспедиция.

В пору расцвета численность персонала экспедиции достигала по- лутора тысяч человек. Работали круглогодичные геологические пар-

тии с солидными базами в крупных населённых пунктах. Кроме того, каждую весну разъезжались по разным уголкам Карелии десятки се- зонных геолого-съёмочных отрядов. Они готовили перспективные площади под поиски и разведку полезных ископаемых для горнодо- бывающих предприятий. Недра, наряду с лесной отраслью, стали ос- новой экономического развития республики.

В Петрозаводске стараниями бывшего начальника экспедиции Хрусталёва Н. Н. было построено пятиэтажное здание лабораторно- камерального корпуса. В этом здании, кроме аппарата экспедиции, размещались химическая и спектральная лаборатории, минерало- гический и петрографический кабинеты, фонд геологической ин- формации, библиотека, архив, геологический музей, радиостанция и другие службы.

За городом, на Шуйском шоссе, были собраны в одном месте под- разделения экспедиции, занятые материально-техническим обеспе- чением: цеха механических мастерских, кузница, гаражи, множество складов оборудования и снаряжения, кернохранилище, шлифоваль- ная и кернорезная мастерские, склад горюче-смазочных материалов и другие.

Теперь от всего этого богатства ничего не осталось. Сохранилось на проспекте Александра Невского одно только здание экспедиции, большая часть площадей которого сдаётся в аренду.

Государственное финансирование геологических исследований сошло на "нет". От бывших полутора тысяч сотрудников сейчас вряд ли осталось полсотни. Перестали вёснами выезжать партии на сезон- ные полевые работы. Даже поиски и разведка сырья для производ- ства строительных материалов теперь не в чести. Не в чести сама важнейшая для страны отрасль экономики - геологоразведка. Очень давно не слышно ничего о нашей отрасли в передачах центрального и местного радио-телевидения. Уже двадцать лет нет никаких публи- каций о геологах в газетах, не пишут, как прежде, книг и звонких талантливых песен. В День геолога, профессиональный праздник разведчиков недр, теперь не слышно торжественных выступлений министра. Видно, потому, что он по своим профессиональным при- страстиям далёк от проблем геологии. Или, может, - просто нечем похвастать. Ни одного серьёзного открытия за последние два десятка

лет. И это в стране с богатейшими недрами; в стране, которая и живёт в основном за счёт недр. Вот "доедят" современные олигархи то, что создано трудом геологов моего и предыдущих поколений, а потом, как говорится, хоть зубы на полку. Печально всё это.

Геологи, мои ровесники, большей частью ушли в мир иной. Но ге- ология как наука, геология как важнейшая отрасль экономики нашей страны не умрёт.

Придут новые правители, и они поймут, что нельзя рубить сук, на котором сидим.

Нужда заставит понять это.

Наступит пора, когда наша романтическая профессия станет по- прежнему привлекательной для молодёжи и престижной, как в бы- лые времена.

Тут позволю себе привести четверостишие Нины Островской, поэта-геолога, из её маленькой книжечки под названием "Костры экспедиций":

Мы давно себе избрали Путь нелёгкий и неторный. Пусть ведёт нас через дали Молоток и компас горный.

PACCKA3bl

сВета

Памяти коллеги

Мы сидели у костра. На сухом брёвнышке между костром и ска- лой. Костёр согревал с одной стороны, а с другой обдавало теплом, которое отражалось от высокой каменной стены, защищавшей нас с севера. Невдалеке плескалось озеро, шурша набегавшими волнами о гальку пляжа.

Накрапывал дождик. Но залезать в стоявшую рядом лёгкую палат- ку не хотелось.

Начинало смеркаться.

В закопчённом дочерна котле закипала вода для ухи. Тихо бесе- дуя, мы готовились к ужину.

Алексей Семёнович, старый опытный таёжник, почистив толстых жирных сигов, долго и тщательно мыл их, чтобы потом положить в кипящую воду.

Алексей уговорил меня приехать на рыбалку. Я же ещё рассчи- тывал найти именно здесь время для большого разговора. Алексей обещал рассказать о Свете.

Мы уже успели поймать сигов для вечерней ухи, сетки стояли в озере, что сулило завтрашний улов, горел костёр, и впереди была целая ночь, которой должно хватить для самой основательной бе- седы.

Эти мои планы-мысли прервал его голос от костра:

Ты почисти побольше луку. Это первейшая приправа для ухи. Вот только забыл прихватить перчика да "лаврушки", которые тоже не помешали бы. Но, ничего, обойдёмся. Зато у нас будет уха с дым- ком.

Лук резать или лучше целым положить? - спросил я.

Лучше целым. Так он дольше сохраняет свой дух.

Алексей из тех людей, про которых говорят: прошёл все земли и воды.

В войну служил на Северном флоте. Его эсминец был торпеди- рован немецкой подводной лодкой. Чудом выжил, пробыв около по- лучаса в ледяной воде. Подобрали англичане с очередного конвоя, шедшего в Архангельск.

Пока валялся по госпиталям, война кончилась. Но впереди ещё

"маячили" семь лет срочной службы, - сообщил мне Алексей.

Демобилизовавшись, сразу женился. Ничему не обученный, не знающий, как заработать хлеб насущный, он с первых же дней жизни "на гражданке" вынужден был заботиться о семье. О том са- мом хлебе для пропитания домочадцев.

И всё-таки не оставил мыслей об учёбе. Закончил десятый класс вечерней школы и успешно поступил в университет на геологоразве- дочный факультет.

После университета работал геологом в Забайкалье, в сибирской тайге, на севере европейской части России. И везде после него оста- вались важные результаты в исследовании земных недр; оставались тома научных трудов и геологических отчётов.

Алексей пришёл в стан геологов зрелым, многое повидавшим че- ловеком. Но не только по возрасту, а главное, по неутомимому труду, по быстро набираемому опыту, знаниям в геологии и многих смеж- ных науках он скоро стал непререкаемым авторитетом, примером и центром притяжения для молодёжи.

Как говорят, пролетели годы и даже десятилетия. Теперь старый геолог отошёл от дел. Но он по-прежнему бодр. Вот и сейчас хлопо- чет у костра.

Уха поспела. Я котёл придвинул тут сбоку поближе к огню, чтобы не остыл, а сам пойду наберу воды для чая. Но заварки мало. Оставим её на утро. Сейчас будем пить настой чаги. Я тут ещё днём нашёл на тол- стой берёзе чёрный гриб. Ты его почисти и помельче накроши ножом.

А чагу будем класть сразу в холодную воду или лучше подо- ждать, пока закипит? - спросил я.

Сразу в холодную, тогда она лучше и быстрее настоится. Так что поторапливайся.

Совсем стемнело. Прежде чем сесть за вечернюю трапезу, мы при- волокли присмотренный недалеко сосновый пень, остаток выворотка. Дерево кто-то до нас успел употребить на дрова, а пень, видно, не по- надобился. Хотя Алексей считал, что именно тут особо ценное топливо.

Чуешь, какой тяжёлый. Это оттого, что весь смолой пропитан.

Она-то и будет нас греть целую ночь.

Загорится ли эта громадина? - засомневался я. - Ты погляди, какой он весь мокрый от дождя, местами даже полугнилой, трухля- вый. Чуть животы не надорвали, а будет ли толк?

Толк будет. Да ещё какой! Сверху пень быстро обсохнет в ко- стре и загорится. А внутри - смольё. Когда до него огонь доберётся, станет у нас тут жарко, как в бане.

Пока костёр набирал силу, мы нарубили лапника с нижних веток со- седних елей и пышной толстой постелью сложили у подножия скалы.

Пусть немножко пообветрится, пообсохнет наша постель. По- том сядем ужинать. Завтра надо встать с рассветом, чтобы похожать сетки да ещё успеть на утренней зорьке половить окушков на удочку. Для развлечения.

Алексей снял свой брезентовый плащ, расстелил его по лапнику, и мы уселись, как на перине. Пламя костра осветило худое морщи- нистое лицо Алексея и его натружённые руки все в прожилках вен на тыльных сторонах ладоней. Эти выпуклые вены напомнили мне рисунок на карте. Рисунок дельты большой реки, которая множе- ством рукавов и проток впадает в море.

Алексей, оставшись в одном свитере, снял свои тяжёлые сапоги- заколенники, вытянул ноги в шерстяных носках поближе к костру, крякнул от удовольствия и сказал:

Ну, давай, друг-коллега, выпьем по глоточку для сугрева и бу- дем есть уху. Она, наверное, давно уже настоялась. Да и проголода- лись мы изрядно.

Он вынул плоскую блестящую фляжку из "нержавейки", плеснул в кружки действительно по глотку, а потом сказал:

Тут спирт. Медицинский. Жена у меня работает по этой части.

Вот раздобыла для такого случая.

Я спирт никогда в чистом виде не пил. Надо бы разбавить, но не знаю, чем.

Там в чайнике кипяток. Он, наверное, уже остыл. Вот и разбавь немного. А я привычный. Глотну так.

Даже разведённый спирт огнём обдал рот, глотку и приятным жа- ром разошёлся внутри.

Уха оказалась на редкость вкусной и в меру горячей. Мы хлебали её деревянными ложками прямо из котла, вылавливая время от вре- мени тушки сигов, сдобренные разварившимся луком.

Алексей Семёнович налил ещё по глотку, а я, прежде чем прило- житься к кружке, напомнил ему о давнишнем обещании:

Слушай, Алексей, ты хотел рассказать мне про Свету. Думаю, сейчас самый подходящий случай.

Имей в виду, - пригубив из кружки, предупредил Алексей, - что разговор этот будет долгим. Боюсь, дров не хватит и во фляжке ничего не останется для поднятия тонуса.

Можно, как сериал, с продолжением.

Нет! Тут надо если начать, то уж все до конца доводить. Даже если на это понадобится вся ночь.

Начинай! Одну бессонную ночь как-нибудь переживём, - со- гласился я и приготовился слушать.

Давай сначала дров приготовим для костра. Я тут недалеко при- метил валежину и ворох сушняка. Пойдём, хоть впотьмах порублю сучьев да небольших чурок, а ты потаскаешь. Впереди целая ночь. Как бы не закоченеть.

Подбросили в костёр побольше хвороста и удобно устроились на мягкой подстилке. Алексей опять достал флягу, булькнул из неё в кружку, а я налил себе из чайника хорошо подогретого настоя чаги. И лишь сейчас оценил, какой это вкусный напиток. Не только целеб- ный, как считают многие, но и вкусный.

Постепенно разгоравшийся костёр согревал снаружи, а горячий напиток изнутри. Моросящий дождь прекратился. Даже ветер стих. Только волны большого озера по-прежнему шелестели, бесконечно перемывая гальку неширокого пляжа. Было тихо и спокойно на душе.

Ну, так слушай, коли выдалась у нас впереди длинная ночь. Му- жики обычно у такого костра, хорошо подвыпив, рассказывают весё- лые рыбацкие байки. А я тебе поведаю историю печальную, можно сказать, трагическую. И начну её с конца.

С конца, так с конца. Тебе видней. Надеюсь, хоть к утру и до на- чала доберёмся, - с некоторой иронией в голосе заметил я.

Доберёмся. Если хватит дров. Надо понемножку подкидывать, чтобы растянуть до утра. Потому как на подогрев изнутри горючего явно мало, - с некоторой грустью сказал Алексей, глотнул из круж- ки, сморщился и, переведя дух, начал свой рассказ.

Начал как-то вяло, вроде бы с трудом. Позже я понял, что для него этот рассказ нелёгок сам по себе да ещё и события, о которых пошёл разговор, совсем недавно закончились страшной бедой и до сих пор бередят душу.

Случилось это прошлой осенью, во второй половине сентября. Мы с женой на своём стареньком "Запорожце" возвращались с даль- них вырубок, где собирали бруснику. Около полудня перекусили всу- хомятку, а по-настоящему пообедать да попить чайку решили на обрат- ном пути у Светы. С тех пор как она стала отшельничать, мы никогда не проезжали мимо её "личного полуострова", где последние годы не прекращалась стройка. Но об этом расскажу позже. А тогда, подъ- ехав к их домику, никого не обнаружили. В сенях лежала груда ещё не обсохшей, видно, только-только выкопанной картошки. Решили, что Света на огороде, и пошли мимо грядок к тому месту, где виднелись кар- тофельные борозды. Издали там тоже никого не увидели. А когда подош- ли... Об этом даже сейчас рассказывать страшно. Света лежала на сырой земле прямо в борозде. Жена ринулась к ней, стала тормошить, а потом, не заметив признаков жизни, взвыла, заплакала навзрыд, не зная что делать. Тут из горла Светы вырвался слабый стон. Она вся вздрогнула, как под электрическим током. Я побежал к машине, чтобы взять оттуда аптечку, где, кроме других лекарств, был нашатырный спирт.

Алексей опять вынул фляжку, сделал прямо из горлышка несколь- ко глотков, а потом, насупившись, долго молчал. Я тоже сидел молча, не шелохнувшись. Потому что понимал: для Алексея рассказать всё, как было, это значит мысленно пережить то страшное событие заново.

Света была ещё жива, но никакой нашатырь на неё не действо- вал. Попытаться её спасти можно было одним способом - быстрее доставить в больницу.

Потом Алексей сообщил, как с трудом дотащили почти безжиз- ненную Свету к машине, как положили на заднее сиденье и туда же

села жена Алексея, чтобы поддерживать всю дорогу на своих коле- нях голову и грудь несчастной; как долго везли больную почти пол- сотни километров по грязной ухабистой дороге до посёлка, где была больница.

Врачи пытались ей ставить капельницы, делали уколы, но всё бес- полезно. Света скончалась на третьи сутки. Как сказала медицинская сестра, умерла, не приходя в сознание. Умерла от инсульта.

Смерть изменила, изуродовала её лицо, - продолжал Алек- сей. - А ещё за неделю до этих трагических событий мы с ней ожив- лённо беседовали "про жизнь". Она по-прежнему мне казалась такой же стройной и если не молодой, то моложавой, как в далёкие прежние годы, когда после университета пришла ко мне устраиваться на работу. И вот теперь её нет с нами. А ей ведь не было ещё и шестидесяти лет.

Алексей замолчал. Потом надел свои тяжёлые сапоги и пошёл к озеру. Я тоже поднялся, чтобы подкинуть хвороста в костёр и заод- но размять затёкшие ноги. Сперва подобрал наполовину сгоревшие сучья и бросил их в недра костра, а затем положил наверх несколько широких тяжёлых еловых лап, которые показались будто сейчас вы- нутыми из воды. Даже возникло сомнение - не потухнет ли костёр от таких сырых дров. Но костёр разгорелся. Подсохшая еловая хвоя гулко затрещала, озаряя небо и всё пространство вокруг ворохами ярко вспыхнувших искр.

Скоро появился Алексей и, недовольно кряхтя, объявил, что ветер усиливается, да ещё северик.

Вряд ли удастся нам порыбачить на удочки. Будем рассчиты- вать, что сколько-нибудь попадёт в сетки. Хотя погода не из лучших и для такой рыбалки.

Мы опять уселись на свои ещё тёплые места, и Алексей продол- жил рассказ.

Трагический конец я тебе сообщил. Теперь надо сказать, с чего начиналось.

Давай, я внимательно слушаю.

Алексей опять сделал глоток из фляжки, потом налил в кружку настоя чаги и медленно цедил его сквозь зубы, явно наслаждаясь гу- стым горячим напитком.

Началось давно. Даже я тогда, можно сказать, был молодым. А Светка приехала ко мне в полевую партию совсем девчонкой. Сразу после окончания геологического факультета Томского уни- верситета.

Как это, из Сибири и прямо сюда, в Европу? Ведь там для ге- ологов работы - непочатый край. Зачем же молодых специали- стов посылать из одного конца России в другой? - с недоумением спросил я.

Тогда это было обычное явление. Из Центра и Северо-Запада страны выпускников университетов слали в Сибирь, а оттуда к нам.

Алексей говорил медленно, неторопливо. Я уже подумал, что не задремалось ли мужику. Время позднее. Но потом, оказалось, что рассказчик, постепенно оживляясь, вроде бы брал разгон. Скоро он заговорил живо, даже в лицах. Говорил так, что вся полная драма- тизма жизнь Светы как будто прошла у меня перед глазами.

Такая вот одна-единственная жизнь, не похожая ни на какую другую.

* * *

В тот день Алексей Семёнович собрался с утра поехать на стан- цию по своей служебной надобности. И тут принесли радиограмму, где сообщалось о прибытии в его геологическую партию молодого специалиста. Он решил, что успеет завершить дела, а потом встре- тит девушку, свою будущую сотрудницу. То, что приедет девушка, заблаговременно предупредили радиограммой. И это предупрежде- ние не вызвало восторга. Он на своём опыте, ещё в Сибири, не раз убеждался, как ненадёжны бывают "геологи прекрасного пола". Хлопот с ними полно, а толку мало. В тяжёлый дальний маршрут не пошлёшь, сторожа, который оберегал бы от излишнего внимания мужиков, не поставишь. Не говоря уже о том, что возникнет пробле- ма жилья, а у него одно только мужское общежитие.

Алексей сам сел за руль служебного "газика" с потрёпанным бре- зентовым верхом и поехал на станцию. Грустные мысли о том, какую ему "подкинули кадру", не проходили всю дорогу. Потом, занявшись делами, он решил выбросить всё из головы и даже забыл смотреть на часы. Сделав всё, что требовалось по казённой части, он ещё

заехал в магазин за продуктами. И тут обнаружил, что наступило вре- мя прибытия пассажирского поезда.

Но поезд опаздывал. Алексей Семёнович вышел из машины. Се- рые тучи, с утра застилавшие всё небо, теперь разошлись. На юго- западе над лесом сияло солнце. Блестели рельсы одноколейного же- лезнодорожного пути, скрываясь из глаз вдали за поворотом. За тем самым поворотом, из-за которого должен появиться поезд. И он ско- ро появился, огласив округу пронзительным свистом.

Стройная девушка первой легко выпорхнула с высокого тамбура на приземистую платформу. Народу вышло мало. Алексей Семёно- вич каким-то "нутряным чутьём" определил, что это она и есть, та самая, "молодой специалист". Было даже такое ощущение, что им раньше когда-то приходилось встречаться.

Тоненькая, даже "плоская", модно одетая, с чемоданчиком в одной руке и полотняным плащом, перекинутым через другую, она тоже прямо подошла к нему, как к давнему знакомому.

Здравствуйте! Меня зовут Светлана Николаевна. Направлена к вам на работу. А вы, как я понимаю, начальник партии?

Здравствуйте, Светлана Николаевна, - Алексей Семёнович протянул ей свою ладонь с пятнами мазута. - Я не начальник, а глав- ный геолог. Приехал на станцию по делам и заодно, чтобы встретить вас. Надеюсь, что мы, как говорится, хорошо сработаемся.

У Алексея с первой встречи почему-то сразу отпали все сомнения в этом "молодом специалисте". Он мысленно надеялся в недалёком будущем увидеть в прибывшей совсем молоденькой девчонке своего помощника и опору во всех самых важных и сложных делах. К тому же приятное лицо, большие голубые глаза, прямые волосы цвета спе- лой соломы, свисавшие до плеч, делали её привлекательной чисто внешне. Понравилась она Алексею. Вся и сразу.

Я с первых дней совместной работы стал её называть просто Света. Да и все в посёлке кликали симпатичную девушку этим ла- сковым именем. Скоро убедился, что она, к тому же, хороший спе- циалист, геолог от Бога, - рассказывал Алексей. - В ней сочетались два неоценимых профессиональных качества, которые редко совме- щаются в одном лице. Она умела видеть, наблюдать "геологические объекты", документировать увиденное, строго и кропотливо отделяя

главное от второстепенного. А с другой стороны, Света получила хо- рошее университетское образование. В ней скоро проявилась склон- ность к обобщению, способность к глубокому анализу "геологиче- ских материалов". Говоря современным языком, она быстро освоила сложную науку построения моделей земных недр. Это всё воплоща- лось в составленных ею геологических картах, разрезах, диаграммах, которые могли стать инструментом для поисков полезных ископае- мых. К сожалению, большую часть времени занимала рутинная ра- бота документатора. Но и здесь она сумела проявить себя. Особенно когда в геологической партии появился поляризационный микроскоп. Появилась возможность изучать породы и минералы в прозрачных шлифах при многократном увеличении. Она не только сама, можно сказать, прилипла к микроскопу, но успешно учила своих помощни- ков - техников-геологов. Не ошибся я при нашей первой встрече, увидев, точнее, почувствовав, что буду работать со специалистом вы- сочайшего класса. А что Светка за человек, первое время оставалось для меня загадкой.

Как рассказал Алексей, она до поры до времени была загадкой для всех обитателей геологического посёлка. Первое, на что обра- тили внимание: молодая симпатичная девушка ни разу не появилась ни в клубе на танцах, ни в кино. Не было у неё и телевизора. Кто-то пытался, между прочим, выяснять, в чем дело. Она отвечала всегда одинаково: мне это неинтересно.

Удивляло в ней и полное пренебрежение к "мужскому полу". Все активные попытки кавалеров уделять Свете знаки повышенного вни- мания столь же активно и категорически отвергались. Местные ку- мушки судачили: уж не из монашек ли она?

Кое-что стало проясняться, когда по весне появился молодой че- ловек в форме капитана пограничных войск. Остановился он в ком- нате для приезжающих. Но на следующий день уже все говорили:

"Это к Свете!"

Парень - загляденье, - рассказывал Алексей Семёнович. - Высокий, стройный, темноволосый, он сразу привлёк к себе внима- ние. А Света его представила сотрудникам как давнего друга, друга детства. Этот "друг детства" просидел у рабочего стола Светы целый день. С перерывом на обед, когда они сходили в столовую. И всё вре-

мя молодые люди негромко, но не таясь, беседовали о самом со- кровенном. Странная это была беседа. Парень, насупившись, очень серьёзно просил Свету выйти за него замуж и предлагал хоть се- годня же уехать на Дальний Восток, куда он получил направление после окончания в Москве академии погранвойск и назначение на- чальником одного из погранотрядов. А Светка, вроде бы новоиспе- чённая невеста, глядя одним глазом в микроскоп и что-то записывая на листках бумаги, отвечала в неизменно ироническом тоне, давая понять, что никуда отсюда уезжать не собирается. Ни сейчас, ни по- том.

Алексей рассказал, как уже к концу рабочего дня Света крайне раздражённо заявила своему "другу детства", что не думает инте- ресную работу менять на "затхлую жизнь в каком-нибудь дальнем гарнизоне". Но Алексей подумал, что истинная причина отказа вый- ти замуж за такого завидного жениха кроется где-то глубже. Однако в чем, понять не мог.

Почему же всё-таки Света не приняла такое вроде бы заманчи- вое предложение, - спросил я.

Она не просто отказала ему, но сделала это с вызовом, как буд- то насмехаясь. Правда, перед этим парень несколько разгоряченно заявил: значит, ты решила променять своё женское счастье вот на эту трубу (кивнул в сторону микроскопа). Как будто из неё являются какие-то откровения. Тут Светка ему сразу выпалила в ответ: мол, в трубу смотреть надо умеючи, а у кого это хорошо получается, тому интересно. Но насчёт женского счастья ответила так, что смутила даже меня, видавшего виды. Она сказала: "Женское счастье не раз- менная монета. Либо это счастье есть, либо его нет. У меня пока нет. Но всё поправимо. Рабочий день кончается. Впереди два выходных. Сейчас пойдём ко мне. Поживёшь у меня несколько дней, одаришь меня женским счастьем в полную меру и с чувством выполненного долга уедешь на свою дальнюю заставу. А я останусь тут со сво- ей интересной работой. Буду и дальше, как ты выразился, "глядеть в трубу".

Алексей обратил моё внимание на то, как издевательски деклами- ровала Света эти беспощадные свои слова. Только последние фразы о том, что она остаётся, произнесла тихо и печально.

Как же на всё это среагировал её друг детства? - спросил я.

Он резко поднялся, схватил чемодан, сказал "прощайте" и уехал в тот же день вечерним автобусом. Тогда я ещё по-настоящему не знал Светку, не думал, что она может отчубучить такое. Но потом произошло одно событие, которое ещё больше удручило меня. Имен- но с этого события началось твориться то, что потом рабочие-буро- вики обозначили одной короткой фразой: "Светка пошла вразнос!"

Костёр догорал. Даже от большого пня остались лишь несколь- ко крупных головешек, которые слабо дымили. Мы не сговариваясь поднялись со своих тёплых насиженных мест. Алексей посмотрел на часы и сказал:

Время детское. Только чуть перевалило за полночь. Придётся хоть впотьмах заготовить ещё дров для костра. Заодно разомнёмся. А то уже начали ныть отсиженные ноги.

Куча хвороста всё росла, костёр снова запылал от подброшенного сушняка, и можно было продолжить интересный рассказ. Заблаго- временно придвиный к огню чайник, постепенно нагреваясь, стал тоненько попискивать, и Алексей вновь разлил в кружки горячий на- стой чаги: чёрный и густой, как дёготь.

Ещё бы сахарку к этому напитку, - предложил я.

Возьми в рюкзаке. Там где-то есть полотняный мешочек с ку- сковым сахаром. Подсластим наш затянувшийся разговор.

Так что же натворила Света? - нетерпеливо спросил я, когда мы снова уселись на свои места.

Сама она тут ничего не натворила. Всё оказалось хуже, чем можно было подумать. В один из хмурых осенних дней к нам утрен- ним автобусом прибыл мужчина средних лет. Синий габардиновый плащ и велюровая шляпа того же цвета выдавали в нем важное на- чальство. Появившись у меня в кабинете, приезжий сразу предупре- дил, что ко мне, как к парторгу, есть серьёзный и, наверное, не очень приятный разговор. Потом мой гость показал удостоверение майора КГБ - красную книжечку с чёткой фотокарточкой внутри. А дальше я был обескуражен тем, что майор сразу стал вести себя, как хозя- ин. Он внимательно осмотрел окна с двойными рамами, некоторое время изучал вид на улицу, попросил предупредить, чтобы нас ни-

кто не беспокоил, пока не закончится разговор, сам закрыл изнутри дверь на ключ, сел за стол на моё рабочее место и, не мешкая, начал разговор. Он продолжался не меньше, чем теперь у нас с тобой. И всё о Свете.

Оказывается, Света ещё в студенческие годы отличалась "вольно- думством" и была на примете в "органах".

Много интересного рассказал мне майор про Свету. По его словам, началось всё со стенной газеты, которую она редактирова- ла. Сперва были вроде бы шуточки: газета призывала студентов есть чеснок, потому что он пахнет колбасой. "Уже сквозь эти шуточки просвечивала антисоветчина. Потом появились вещи куда серьёзнее. Большая статья о событиях в Новочеркасске, когда войскам пришлось применить оружие, чтобы утихомирить взбунтовавшихся рабочих, которых явно подстрекали такие же гнилые интеллигенты", - то- ном пастора-проповедника сообщил мне майор. А дальше - больше. Майор сообщил, что на семинаре по научному коммунизму она рез- ко выступила с критикой "братской помощи", которую оказали наши войска, якобы залив кровью улицы Праги, когда усмиряли там люд- ские волнения. Майор признался, что уже тогда надо было её "обез- вредить", но пожалели юную несмышлёную девчонку. А мне, - го- ворил Алексей, - стало понятно, почему она из Сибири попросила направление на работу сюда, за тридевять земель. Думала затеряться, замести следы. Хотя догадывалась, что у КГБ длинные руки - доста- нут где угодно, и вот теперь мне было приказано установить за Све- той негласный надзор. "Чуть что, сразу звони мне", - сказал на про- щанье майор и тоном приказа велел глаз не сводить "с этой контры". Алексея сильно удручил его долгий разговор с майором из гос- безопасности. Он не знал, что делать. И посоветоваться ни с кем не мог: майор строго предупредил, что об этой их беседе не должна знать "ни единая живая душа". Одно только твёрдо решил Алексей Семёнович - человек уже немолодой и опытный в житейских де- лах, - что надо предпринять всё возможное, чтобы больше никогда тут не появлялся майор; чтобы не было повода у него сюда приез- жать. Алексей надеялся, что при условии тихой незаметной жизни в этом забытом Богом дальнем глухом месте Свету постепенно за-

будут и оставят в покое.

Размышляя о трудной жизни этой взбалмошной девчонки, Алек- сей тогда многое понял в её поведении и, главное, догадался, почему она "отшила" своего давнего друга - красивого молодого человека, который, судя по всему, её очень любил.

Впрочем это, наверное, было глубокое взаимное чувство. Но Света не хотела, не могла испортить блестящую карьеру ка- питану-пограничнику, поэтому пожертвовала своим женским сча- стьем. Она точно знала, что за связь с "контрой" не поздоровится любимому человеку, и пощадила его, - уверенно сообщил мне Алексей.

Первый вопрос, который возник у него после отъезда майора-

"кэгэбиста": как сообщить обо всём этом Свете? То, что она долж- на знать о визите незваного гостя, Алексей не сомневался. Но как построить опасный разговор, чтобы не повредить ни ей, ни себе? Вспомнив грозное предупреждение майора о том, что надзор должен быть негласным, Алексей понял и в деталях осознал, чем он рискует. Однако он сообразил и другое: не скажи, так она и тут вздумает зани- маться политиканством. Но теперь ей не сделают скидку на "м?лодо- з?лено", выдадут полной мерой.

Разговор у них состоялся. Алексей коротко, без деталей, сообщил Свете о приезде майора КГБ, о негласном надзоре, о том, что он со- вершает наказуемый проступок, если не преступление, сообщая ей обо всём этом. Света не удивилась. Даже заявила, что она давно при- шла к мысли: "От них нигде не спрячешься". И тут же чуть не клят- венно пообещала, что в политику больше "не полезет".

Закончив трудный разговор, Алексей собрался уходить, но услы- шал от своей собеседницы слова, которые его насторожили и насто- ящий смысл которых стал ему ясен только какое-то время спустя. Слова такие: "Они не оставят меня в покое нигде и никогда. Значит, надо торопиться жить".

Если бы ты знал, во что мне обошлась эта её торопливость, - с досадой заявил Алексей.

Что, после чуть ли не монашеской жизни она, наверное, пошла в разгул? - спросил я.

Да ещё в какой! Её теперь, развесёлую, частенько видели на танцах. Мне самому приходилось не раз по "сигналу" соседей вы-

дворять пьяненькую из общежития буровиков либо разгонять компа- нию шофёров, которые липли к ней, как мухи на мёд.

Сама она, человек с чистой душой, разве не понимала, что не к лицу ей вся эта грязь?

Наверное, понимала. Но она же знала другое: поднадзорная жизнь в любой момент может плохо кончиться и, как недавно грози- лась, стала "торопиться жить".

Печально всё это. А работе такая её непутёвая жизнь не меша- ла?

Нет, не мешала. Работала она, как вол. В урочное время в кер- нохранилище, а вечерами за микроскопом. К ноябрьским праздни- кам я предложил наградить Свету почётной грамотой. Наградили. Но грамоту она приняла молча. Кивнула головой в знак благодар- ности, а на лице было такое язвительно-ироническое выражение, что мне стало не по себе.

Дальше она жила всё той же развесёлой жизнью?

Нет. Весной она срочно уехала в райцентр. Сказала, что ля- жет в больницу и будет лечиться. Но прошло много времени, а Света не возвращалась. Потом почтальон принёс письмо на имя начальника партии с просьбой дать ей очередной отпуск. Через месяц ещё одно письмо с заявлением на отпуск без содержания. Вернулась она уже под осень. Местные кумушки судачили, что у неё была беременность и аборт в такой срок, когда делать его опасно для жизни. Но сделали. И Света, наверное, год, если не больше, приходила в себя.

Долгое отсутствие Светы не прошло гладко и безоблачно для Алек- сея Семёновича, который последнее время считал себя кем-то вроде её опекуна. Ему бы воспользоваться случаем и перевести дух, отдо- хнуть немного от опекунства. Но не получилось. В одном из ящи- ков письменного стола Светы, где ему, как главному геологу, по- надобились к очередному отчёту листки с описаниями шлифов, на глаза попалась толстая чёрного цвета тетрадь. Тетрадь в клеточ- ку. И в каждой полоске шириной с клеточку строчки аккуратного текста, написанного мелким почерком. Алексей подумал, что это её университетские лекции по петрографии, которыми пользовалась Света как учебным пособием. Но, прочитав первые строчки, он вздохнул озадаченно, а потом не мог оторваться, пока не прочитал

записи до конца. Тетрадь содержала целую программу преобразова- ния жизни в нашей стране.

Там было много разного, даже мистического, - рассказывал Алексей. - В частности, предлагалось возродить церкви и мона- стыри, а вместе с ними души людские; вернуть людей к православ- ной вере как основе духовной жизни общества. Многие страницы в тетради посвящены доказательству главного её постулата: без ре- лигии нет нравственности, а без нравственности неминуемо сгинет и телесная жизнь людей. Были там и целые трактаты о возрождении экономики страны. Она считала, что землю надо безвозмездно от- дать тем людям, которые её обрабатывают, а ещё монастырям. Пото- му что именно монастырская система земледелия и животноводства считалась во все времена самой совершенной. Она считала, что если удастся возродить в стране православие, то и правителями такого государства должны быть глубоко верующие православные люди, которые бы по природе своей, по зову души, думали не о личном обогащении, а исключительно о благе ближнего, о благе своего на- рода. Она считала это главным средством защиты от революций, от

"русского бунта, бессмысленного и беспощадного".

Как же она с такими мыслями, с такой, можно сказать, рели- гиозно-философской позицией могла сама пуститься, как говорят, во все тяжкие, - не выдержав спросил я.

Предполагаю, что такие мысли занимали и тревожили её ещё в студенческие годы, задолго до того, как появилась здесь. Жить она, судя по всему, собиралась по строгим нравственным законам и пра- вилам. Потом всё пошло через пень-колоду. Выпроводив своего су- женого и осознав, что сама безнадёжно попала на крючок КГБ, она, наверное, пережила страшный душевный кризис, отреклась от все- го, во что верила, и, вероятно, поставила на себе крест. Её страш- ные слова, что надо торопиться жить, были наверняка сказаны после того, как пережила душевный надрыв. После того, как она сочла себя за человека с разрушенной душой, и знала, что теперь на очереди по- гибель телесная.

И что же ты сделал с этой тетрадью?

Сперва размышлял о прочитанном. Там, конечно, много было из области утопий. Но были и здравые мысли. По теперешним мер-

кам там много можно было найти рационального. Да многое из того, что она предлагала в своей "Программе", теперь уже давно стало бы- лью. А тогда всё сочли бы страшной крамолой. Попадись тогда эта тетрадь в "органы", видеть бы Свете долгие годы небо в крупную клетку. Поэтому я решил тетрадь уничтожить. Решил сам. Один. Так как советоваться ни с кем не мог. И всё-таки решился на такое дело я после тяжких сомнений. Жаль было огромного труда, вложенного в строчки скорописи. Но я сжёг эту тетрадь. Кинул в печку и плотно закрыл дверцу. Будто опасаясь, что крамольные мысли вместе с пеп- лом просочатся сквозь щели и заденут кого-нибудь. Мне тетрадь показалась миной замедленного действия. Рванёт неизвестно когда и ещё искалечит людские жизни.

Свете сказал?

Конечно! Она не горевала. Заявила, что иллюзии, которые кру- жили ей голову, давно рассеялись, что теперь надо строить реальную жизнь.

Алексей резко поднялся и стал энергично подбрасывать в костёр веером лежащие вокруг головешки, а потом хворост. Мне вставать не хотелось. Но недавно начавшаяся изморось подмочила одежду, и я подумал, что не мешает подсушиться у весело затрещавшего костра.

Первое, что сообщил мне Алексей, когда мы снова уселись, для меня было неожиданно: после передряг Света тихо вышла за- муж. Нашла она хорошего деревенского мужика-лесовика, мастера на все руки с простым русским именем Иван.

Вскоре они поняли, что своих детей не будет. Взяли из детско- го дома. Сразу двоих. Да не просто детей, а цыганят, брата и сестру в возрасте трёх и пяти лет. Вот тут-то и началась катавасия, - про- должал свой рассказ Алексей. - Ребята, впитавшие пороки своей матери, которая их бросила, да ещё испорченные улицей, где прохо- дила большая часть их жизни, доставили много хлопот приёмным ро- дителям. Так много, что Света один раз призналась в запальчивости:

"Извелась я вся с ними, хоть обратно возвращай". Потом они посте- пенно привыкли, как говорил Иван, притёрлись друг к другу. Роди- тели работали, дети росли. В своё время пошли в школу. Хоть плохо,

но учились грамоте. А дома приёмные родители пытались приучать их к большому своему хозяйству, к разнообразным домашним делам. Приучали не только ради воспитания трудом, но и по нужде: ребята ухаживали за кроликами, помогали заготавливать веники на корм ко- зам. Так и жили, пока дети не выросли.

Тут Алексей вспомнил старую пословицу: "Маленькие детки - маленькие бедки, большие детки - большие бедки", - и рассказал, как трудно пришлось уживаться приёмным родителям с уже повзрос- левшими детьми. Казалось бы, всё должно быть наоборот. В россий- ских деревнях пожилые родители надеялись на детей, как на главную опору. А тут родители ещё сравнительно молодые. Но в большом доме почему-то стало тесно. Вокруг всё рушилось. Иван и Света по- теряли работу. И взрослые дети, привыкшие к опеке родителей, тоже не пытались зарабатывать себе на хлеб. Да и заработать тогда было негде. Все жили на то, что давало своё хозяйство да на пенсию Светы. Жили, страдая не только от нужды, от безденежья, но и от "шало- стей" сына, которым уже не раз интересовалась милиция.

- Светка как-то призналась мне, - рассказывал Алексей, - что чуть не сошла с ума от такой жизни. Выход нашла в литературном творчестве. Не зря ещё в университете редактировала стенную газе- ту. Тяга к этому делу появилась вновь. Она стала писать в "районку" маленькие заметки, которые потом назовёт этюдами. По договорён- ности с редакцией каждую неделю отправляла в субботний номер газеты по одной литературной миниатюре. Их печатали и даже при- сылали небольшой гонорар.

Про эту часть жизни Светы я знал лучше Алексея. Уже прочи- тав первую из её литературных миниатюр, сразу обратил внимание на изящество, даже изысканность стиля. А ещё на живой исконно русский язык, необыкновенный лиризм и филигранность повество- вания. Когда прочитал всё, собранное вместе, вспомнилась строчка из стихов Владимира Высоцкого: "И как капельки пота из пор, через кожу струилась душа". Тонкая, нежная, возвышенная душа Светы дышала в каждой литературной миниатюре. Все они казались мне полноценными стихотворениями в прозе. Большинство из её миниа- тюр под названием "Этюды" было опубликовано по моей просьбе в толстом литературном журнале. Много раз перечитывая публика-

цию, хочется каждый из этюдов сравнить с ювелирным изделием. Но не из металла, который сколько бы ни был драгоценен, остаёт- ся непрозрачным. А из кристалла чистой воды: алмаза, изумруда, рубина. Из кристалла, который удивляет яркими разнообразными цветами и сияет всеми своими гранями. Из кристалла, который, ка- жется, испускает свет даже впотьмах, отражая пыл яркой и чистой души его создателя, ювелира. Я сразу понял, что суть её "душевной конструкции" отражают именно литературные этюды. Не взбалмош- ные отчаянные поступки, не политика и даже не увлечённость своей интересной работой геолога-исследователя составляют её главную жизненную суть. Один только высокий дух, выраженный в литера- турных миниатюрах, как в молитве, заполнял всё её существо, озаряя теплом и светом людей вокруг.

Когда я поделился этими мыслями с Алексеем, он добавил:

Светка всю жизнь чувствовала себя белой вороной и не тяготи- лась этим. Она правильно считала себя не похожей ни на кого и не хо- тевшей этой схожести с остальным людом. Последний её поступок, может быть, самый решительный и самый отчаянный с житейской стороны, - тому подтверждение.

* * *

Приближался рассвет. Алексей, не дожидаясь утра, сходил на озе- ро за водой, поставил чайник на костёр, а когда он вскипел, засыпал туда всю заварку.

Надо взбодриться. Теперь уж точно нам не до сна. Ещё пред- стоит рассказать тебе про последний в этой жизни поступок Светы, который вряд ли мог совершить кто-либо другой. Но для неё это очень характерный поступок.

Рассказывай, я буду слушать сколько угодно. Только давай сперва попьём чайку.

После чая Алексей рассказал мне историю, которая могла бы стать отдельной повестью.

Как-то по весне, года три-четыре тому назад, Света с Иваном объ- явили детям, что покидают их, а сами уходят в лес. Берут туда только козу, а всё остальное хозяйство оставляют на попечение своим вы- росшим чадам.

Прежде чем решиться на такое, Светка целый вечер провела у меня, - рассказывал Алексей. - Она размышляла вслух, проси- ла совета; выложила начистоту все сомнения, все "за" и "против". Я тогда хорошо понимал, что для неё это очень трудное решение. И детей оставлять одних боязно, и с ними вместе жить больше не- вмоготу. Была у неё ещё одна причина уйти в лес, подальше от лю- дей и людских соблазнов. Дело в том, что её Иван стал попивать. Да так, что иногда терял голову. Его надо было увезти в такое место, где можно переломить пагубную страсть. К тому же Света в ту пору увлекалась траволечением и надеялась спасти Ивана от алкогольной заразы своими средствами, без всяких врачей.

Алексей советовал Свете хорошо подумать, прежде чем решить- ся на такой резкий поворот в жизни. В ответ она выдвинула до- вод, который ввёл атеиста-парторга в большое смятение. Заявила: нуждается в уединении, ещё и для того, чтобы там, в лесу, можно жить размеренной жизнью и спокойно молиться Богу. Сказала, что у неё присмотрен небольшой полуостров на дальнем лесном озе- ре, что на этом полуострове до войны была маленькая деревенька, от которой теперь не осталось и следов. Поведала о своей завет- ной мечте восстановить деревеньку и образовать там что-то вроде монастыря или места, где можно спокойно служить православной вере, справлять религиозные обряды и жить по заповедям Иисуса Христа. Оказалось, что она давно привезла старинные иконы из ро- дительского дома и тайком молилась, читала Библию, другие свя- щенные книги.

Выходит, не зря её, ещё молоденькую, подозревали в тяге к ре- лигии, к монашеству? - спросил я.

В ту пору, думаю, это было другое, поверхностное. А теперь я понял, что все её планы глубоко продуманы, выстраданы и очень серьёзны. Она, как на исповеди, мне сказала, что такие дети были ни- спосланы ей Всевышним за грехи тяжкие; для испытания терпения и твёрдости веры. А теперь, мол, она усердной молитвой и покаяни- ем должна очистить душу от скверны современного бытия. И осу- ществить этот Божественный замысел, по её мнению, можно только уединившись в лесной глуши. Против таких доводов я не мог ничего возразить, - признался Алексей.

Света с Иваном уже в первую весну после принятия жизненно важного для них решения начали постепенно обживать "свой по- луостровок".

Надо заметить, что полуостровок совсем маленький: полоска суши шириной метров двести - триста, заходящая в озеро не боль- ше, чем на полверсты. Но не зря тут в давние времена приюти- лась крохотная деревенька. Полуостровок был ровный и плоский, как стол; весь сухой без мочажин и болотин, он зеленел разнотра- вьем и походил на заливной луг где-нибудь в серединной России. Будущих новосёлов-отшельников привлекло здесь ещё то, что ря- дом на "материке" красовался, отливая золотом, великолепный со- сновый бор. Иван сразу определил, что строевого леса тут хватит не на одну деревню.

Алексей сообщил, что уже в первое лето они поставили палатку и готовили лес для будущей стройки. По лагам да помостам таскали брёвна к бухточке, где облюбовали место для первой своей избушки. Под осень там уже стоял новый сруб.

У Ивана был мощный мотоцикл "Урал" с коляской, - про- должил Алексей рассказ. - Так он вместо коляски поставил свар- ной каркас и соорудил нечто вроде кузова. На этом мотоцикле он за лето постепенно навозил два десятка листов шифера, оконное стекло и даже кирпич для печки. Печку сложил хоть небольшую, но "русскую", чтобы Света могла в ней готовить не только каждод- невную еду, но и печь хлебы. Руки, как говорят, у Ивана были на ме- сте. Он не только выполнил плотницкие работы, но и сам сделал всю "столярку". Прикупив кое-каких скобяных изделий, оборудовал окна, двери и с наступлением холодов они со Светой переселились из палатки в свою новую, хоть маленькую, но уютную и тёплую избу.

А на что же они жить собрались? Ведь надвигалась зима с хо- лодами, снегом, когда и до посёлка не всякий раз доберёшься. Как су- мели прокормиться они в первую, видимо, самую трудную зиму свое- го отшельничества? - спросил я.

Конечно, лиха хватили. Но я забыл сказать, что весной, как толь- ко сошёл снег и немного прогрелась земля, они вскопали небольшой участок под картошку. Заодно Света сделала пару грядок, где поса- дила лук, посеяла свёклу, морковку и разную зелень. Видимо, они

удачно выбрали место под огород, попали на бывшую пашню. От- дохнувшая за многие годы земля вознаградила за труды отменным урожаем. А чаю, сахару, муки, разных круп понемножку прикупали с каждой пенсии Светы, запасались на зиму. К тому же не зря в по- сёлке звали Ивана мужиком-лесовиком. Он считался хорошим охот- ником и удачливым рыбаком. С первыми заморозками, когда стали появляться забереги, Иван на своей резиновой лодке, рискуя проды- рявить её об острые льдины, успел и сумел поставить мелкоячеистые ряпушковые сети. Рыбы попалось много. Пришлось ехать в посё- лок за бочкой и запасаться солью. Зато икряной ряпушки заготови- ли столько, что хватило на всю зиму. Иван ещё грозился "завалить" лося. Но что-то не получилось. Однако перезимовали: трудно, непри- вычно, порой недоедая. Но всё преодолели. Потом Света рассказыва- ла, что она сразу, как построили избу, в переднем углу развесила свои старинные иконы и под ними лампадку. Когда становилось очень тя- жело на душе, она зажигала лампадку и долго молилась перед сном. И становилось легче. Душа теплела, оттаивала. Так в каждодневных трудах да молитве переживали они все невзгоды.

Алексей рассказывал долго. Уже чёрная ночь сменилась серыми предрассветными сумерками; огромный ворох заготовленного хво- роста сильно поубавился; догорал костёр, а рассказчик,казалось, был неутомим.

Я узнал, как Света со своим Иваном каждую весну постепенно расширяли огород и даже потом завели теплицы, где выращивали огурцы и помидоры. Хорошо возделанная, накопившая силу земля щедро платила им за нелёгкий труд. Уже со второго-третьего года, можно сказать, эта земля целиком кормила добровольных отшельни- ков.

Каждое лето они занимались огородом и строили, а зимами гото- вили лес.

Изредка Света наведывалась в посёлок, чтобы навестить детей, по которым постоянно тужила. Летом ездила с Иваном на мотоци- кле, когда тот отправлялся за едой либо материалами, необходимыми для стройки.

Хуже приходилось зимой. Света тщательно готовилась к каждому зимнему походу. Смазывала лыжи парафином либо воском, прове-

ряла крепления, палки. С особым вниманием смотрела за погодой. Выбирала дни, когда не сильно морозило, не было ветра и снега. В рюкзак брала перекуску на дорогу и литровый термос с горячим чаем. Половину дороги, до охотничьей избушки, шла на лыжах. В из- бушке ночевала. А дальше, по лесовозной колее, добиралась пешком. Первый раз зимняя дорога показалась тяжеловатой. К тому же погода испортилась. После ночлега, выйдя на улицу, обнаружила, что под- нялся ветер, мела позёмка, гладкая накатанная колея местами оказа- лась под сугробами. Но, ничего, дошла. Потом постепенно привыкла, втянулась и сравнительно легко преодолевала несчётные километры заснеженного пути. Одна среди леса. Как-то призналась Алексею, что хоть и храбрилась перед мужем, собираясь в очередной поход, но всегда было немножко боязно. А брать ружьё, как предлагал Иван, не могла, потому что оно стало бы обузой, лишним грузом. Ходила налегке. Не столько для детей, сколько для себя, чтобы отвести душу.

Светка уже в первый год их лесной жизни при встрече с гор- достью заявила мне, что они твёрдо намерены каждое лето "вводить в строй по объекту", - рассказывал Алексей. - И вводили. Постро- или хороший просторный причал, где уже стояли две лодки-кижан- ки: одна с мотором, другая вёсельная. На самом бережку соорудили

"баньку по-чёрному". Потом построили коптильню, а в последнее своё лето - даже гостевой домик. Чтобы любой знакомый и даже незнакомый человек, которого угораздило оказаться под вечер тут ря- дом в лесной глуши, мог переночевать или хотя бы отдохнуть да со- греться. Жили они, как в старину хуторяне. Пущенные в зиму две козы снабжали вдоволь молоком, а разведённое небольшое куриное стадо - яйцами. Так и жили не тужили. До поры, до времени.

Но ведь по теперешним законам это можно назвать самозахва- том земли да ещё с самовольным возведением построек. Такая юри- дическая закавыка не тревожила новоявленных хуторян?

Тревожила, да ещё как! Света однажды пыталась в райцентре выяснить: можно ли узаконить их существование. Целый день ходи- ла по инстанциям, но толкового ответа на свои вопросы так и не по- лучила. Она поняла, что никому их полуостров не нужен; что никому и никогда не понадобится эта забытая Богом и людьми полоска суши среди вод лесного озера в самой что ни на есть глуши. А на этой по-

лоске, как оказалось, можно прилично жить и даже кормиться, если не жалеть своих трудов. Света решила отбросить все волнения. Тем более потому, что за годы затворничества их тут никто ни разу не по- беспокоил. И тогда она подумала, что больше не будет напоминать о себе. Ведь у неё уже возникла новая идея: построить большой про- сторный дом. Даже был подробный план, вычерченный на бумаге. На этом плане и кухня с настоящей "русской" печью, и обширная гостиная с тремя-четырьмя окнами, и молельная комната с иконоста- сом в переднем углу, и уютная спальня с широкой кроватью.

Но всё это, кроме трудов, ещё и денег стоит? На одну пенсию, как говорят, не разбежишься. На какие капиталы они рассчитывали, затевая очередную новостройку? - недоуменно спросил я.

Деньги у них были. Иван не только бросил пить, но постепен- но, хоть и с трудом, "завязал" с куревом. Чтобы не страдать, когда кончались сигареты. Еду, в основном, давало своё хозяйство. А то, чего не было в хозяйстве, покупали. Не на одну только пенсию. Они каждое лето зарабатывали на ягодах и грибах. Когда в лесу поспевала брусника, а потом клюква, все строительные дела приостанавлива- лись. Каждый день собирали по несколько вёдер ягод. Иван через день-два ездил в посёлок, чтобы сдать на приёмный пункт дары леса. А грибы, в основном белые, между делом носили из соседнего бора. Света их сушила. В хорошие грибные годы за лето набиралось чуть не по мешку сушёных. А они ох, как дорого стоят! Вот и деньги.

Наступил рассвет. Алексей, вернувшись с берега, сказал с трево- гой в голосе:

На озере ветрило! Хоть бросай всё и дуй домой. Прибоем хлещет так, что боязно за лодку. Остаться нам утром без ухи. Даже до ближних сеток сейчас не добраться. Давай попьём чайку с хлебом да сальцем. Жена вроде сунула в рюкзак шмат шпика. Перекусим, а там видно будет. Придётся действовать по погоде. Чайник, кажется, ещё горячий.

Я с удовольствием. Заодно и дослушаю твой рассказ до конца.

Тут, можно сказать, и есть конец. Иван отвёз на приёмный пункт последнюю партию даров леса, отдал Свете деньги, а потом они чуть ли не целую ночь проговорили. Обсуждали, как будут строить боль-

шой новый дом. Иван собирался заготовить брёвна в зимние месяцы, а по мартовскому насту перетаскать их к заранее подобранному кра- сивому месту на небольшом мысу, где они собирались ставить дом. Он сетовал, что ближайший строевой лес уже вырублен и теперь придётся таскать брёвна почти за полверсты. Чтобы облегчить эту работу, придумал, как из двух пар широких охотничьих лыж сделать сани-дровни с подсанками. Многое он придумал. А Света на четвер- тинке ватмановского листа изобразила будущий дом. Сохранился большой карандашный рисунок, на котором были "проработаны" все детали их роскошного жилья, вплоть до резных двустворчатых ставень на окнах.

Алексей замолчал. Налил себе ещё кружку крепкого чая, положил туда большой кусок сахару, отрезал острым ножом пластину шпика, краюху хлеба, но сам ни к чему не притронулся. Долго сидел в задум- чивости, не обращая внимания ни на свистящий в кронах ветер, ни на дождь, который начался внезапно, ни на меня, ожидающего про- должения разговора. Я не смел потревожить его эту сосредоточен- ную задумчивость. Так и молчали, зябко ёжась от холодного дождя и пронизывающего ветра. Даже про костёр на время забыли. Потом Алексей, как бы очнувшись, отхлебнул из кружки уже явно остыв- ший чай и стал молча есть шпик с хлебом.

Нет теперь Светы, - понизил он голос. - Нет и никогда не бу- дет. Не будет их нового дома. Ничего теперь не будет. В ту послед- нюю осень Иван на моторке уплыл к дальнему краю озера, чтобы, как обычно, поставить сети и заготовить ряпушки на зиму. А Света взялась копать картошку, потому что резко похолодало. Появились первые снежинки - они подгоняли уставшую огородницу. Она торо- пилась, не глядя на усталость. Так бывало и раньше. Бывало плохо... Потом, после отдыха, всё проходило. На этот раз не прошло. Беда настигла прямо в борозде...

Света умерла. Потух свет добра, милосердия, пронзительный свет глубоких мыслей и чувств. Ветром суровых и жестоких буд- ней задуло навеки факел её яркой личности. Высоко на небеса, к Богу, в которого она верила, вознеслась пылкая, нежная, чистей- шая душа.

* * *

Алексей подбросил в костёр остатки хвороста. Трещала еловая хвоя, рассыпаясь во все стороны снопами искр. Мы сидели и, говоря словами Светы, смотрели на чудо огня.

Были ночь и огонь, земля и вода; земля - лесная, вода - озеро и дождь, и нас двое, и шалаш-навес от дождя.

Между нами и остальным миром, в темноте шуршащим под до- ждём, была стена огня, живого и горячего. И нас и всё вокруг этот огонь делал первобытным.

В ночных кострах, где бы они ни зажигались, всегда есть одна и та же прелесть: детство человечества. В каждом, кто смотрит на огонь, оно подспудно просыпается, это неуловимое воспоминание о диких временах, когда наши предки рождались, жили и умирали у костра...

И я молилась огню, как язычница. Благодарила за защиту, за свет и тепло... Сколько видел он рождений и смертей за тысячелетия, а всегда, когда его зажигают, - новый. Вечная новизна, подобная вечной новизне любви и жизни.

с МелКашКой на МедВедя

Виктор Сергеевич, как говорили, человек в годах и геолог со ста- жем. Невысокий, коренастый, с сухим обветренным лицом, почти чёрным от загара, он отличался необыкновенной проворностью и, что называется, был скор на ногу. Эти качества удивительным об- разом сочетались с основательностью и неторопливой тщательно- стью, когда речь заходила о подготовке к очередному многодневному маршруту.

В тот раз он готовился особенно прилежно. Маршрут предстоял не только долгий, но и тяжёлый. Что, впрочем, нередко случается на геологической съёмке масштаба 1:200 000.

Судя по топографической карте, которую Виктор Сергеевич вни- мательно изучал в последние дни, предстояло пройти долгие кило- метры по сильно пересечённой местности с множеством обнажений скальных пород. Их обрывы на карте помечены в бортах долин ма- леньких горных речек и по берегам узких вытянутых озёр. Будучи опытным геологом, Виктор Сергеевич знал, что именно в обрывах, которые являются признаками тектонических нарушений горных пород, надо особенно внимательно смотреть выходы "коренников", чтобы не пропустить возможную рудную минерализацию. Так что маршрут ожидался не только трудным чисто физически, но и слож- ным в геологическом плане.

На дворе стояла необычная для конца сентября тихая солнеч- ная погода. Лиственные деревья красовались в многоцветном осеннем уборе. Днём было по-летнему тепло. Только под утро появлялись забереги на звонком ручье, возле которого распола- галась база съёмочной партии. Но ледяная мозаика, как будто сложенная из битого стекла, к полудню исчезала, и только на за-

тенённых лесистых участках причудливые кружева сохранялись до самого вечера.

Лёгкие морозцы-утренники начисто убрали мошкару, которая ещё неделю назад не давала житья геологам-полевикам.

Виктор Сергеевич особенно радовался этому обстоятельству, а ещё - хорошей устойчивой погоде.

В такую сушь, да при ярком солнце, да без мошкары - пойти в маршрут одно удовольствие, - говорил он студенту-практиканту Сашке, проверяющему свой радиометр в тенёчке на крыльце "каме- ралки".

Погода что надо. Только бы не испортилась, - вяло ответил скептик Сашка, ковыряясь отвёрткой в батарейном отсеке радио- метра.

Не испортится. Я сегодня утром стучал по барометру в кабине- те начальника. Стрелка медленно движется вверх на "ясно". Так что, надеюсь, никаких сюрпризов в маршруте не будет.

Погода действительно не сулила сюрпризов. Как потом оказалось, их ждал сюрприз совсем другого рода.

Вместе с Виктором Сергеевичем и Сашкой в маршрут собирался недавно нанятый молодой человек "из местных", которого все в де- ревне звали ласково Витёк. Как деревенский парень, не раз ходивший до райцентра с тяжёлой котомкой, он знал хорошо это дело. Поэтому Виктор Сергеевич поручил Витьку складывать в рюкзаки все пожит- ки, которые могут пригодиться в маршруте. И тут же, на всякий слу- чай, давал наставления.

Банки с консервами и всё, что потяжелее, помещай вниз, а лёг- кое сверху. Да, смотри, чтобы к спине не прилегало никакой твер- ди. Всем надо взять по перемене белья и свитеру. Вот их и приладь ровненько. Да не забудь примерить каждый рюкзак. Ни единого бу- горка не должно упираться в хребет либо рёбра. И ещё, прикидывай каждую ношу по весу. Чтобы не получилось: у одного груз неподъ- ёмный, а другой пойдёт налегке. В Сашкин рюкзак клади чуть по- меньше. У него ещё будет радиометр на шее и мелкашка на плече. Это тоже груз. Выходим завтра с рассветом.

* * *

Виктор Сергеевич поднялся ещё затемно. Разбудил ребят и при- казал через полчаса быть в столовой.

Так что собирайтесь, а я, как обычно перед маршрутом, загляну к начальнику партии. После завтрака, сразу в путь.

Начальник партии сидел за столом в своём небольшом кабинете и что-то писал при свете тусклой настольной лампы. Видно сидел он здесь давно, потому что в пепельнице грудился ворох окурков, а ком- ната так заполнилась табачным дымом, что было не продохнуть.

Здравствуй, Петрович! Сейчас позавтракаем и уходим в много- дневный маршрут. У меня к тебе просьба.

Ну, говори, что за просьба. Я тороплюсь. Надо готовить доку- менты и успеть за деньгами к открытию банка. Иначе без зарплаты останемся.

Вот на, положи в свой сейф. Заберу после возвращения, - с этими словами Виктор Сергеевич протянул начальнику большой тяжёлый пистолет "парабеллум" в потёртой кожаной кобуре.

Ты что? Инструкции не знаешь? Или успел забыть о правилах техники безопасности? Тогда напомню: геологам категорически за- прещено выходить в тайгу без оружия. Это служебное оружие ты мог сдать мне на хранение, пока крутишься здесь на базе партии. Не только мог, но обязан был сдать. Однако не сдал. А теперь без оружия собираешься в многодневный маршрут. Не выйдет, дружище! Навешивай эту штуку на ремень и в добрый путь.

В том-то и дело, что у меня и так постоянно болит поясница. А эта "дура" так оттягивает ремень, что ни согнуться, ни разогнуть- ся. К тому же уходим мы не без оружия. У меня радиометрист, сту- дент, с мелкашкой. Десять патронов в магазине. Патроны мощные, охотничьи. Две дюймовые доски пробивает пуля навылет. И стрелок он отличный. Так что, считай, инструкция соблюдена, - парировал Виктор Сергеевич строгие нотации начальника.

Если так, то ладно. Мне некогда тут с тобой препираться. Давай пистолет и отправляйся. Надеюсь, с медведем встретиться не при- дётся. Против него твои охотничьи патроны, что щелчок пальцем в лоб. Ты это знаешь и всё-таки вынуждаешь меня нарушать правила. Но учти, эта поблажка в последний раз!

Спасибо, Петрович! Мы сейчас позавтракаем и, как говорится, ноги в руки.

* * *

Тем хороша работа геолога на "двухсотке", что он знает: до сих пор тут не проходил никто из его коллег. Хоть "конечным продук- том" съёмки является геологическая карта масштаба 1:200 000, гео- лог не только старается определить и пометить на карте ту или иную разновидность горных пород, не только пытается подтвердить доку- ментацию отбором образцов и проб, он ещё ищет руду. Не просто так ищет где ни попадя. Он знает, где искать. И уж там, не жалея своих сил, нещадно эксплуатируя маршрутного рабочего, заставляет сди- рать с обнажения почвенный слой, скатывая его в рулоны, копается в расщелинах, колотит тяжёлым молотком по звонкому камню, чтобы получить свежий скол породы. В надежде, что вот-вот мелькнёт зо- лотым или алмазным блеском тонкий вкрапленник руды. И сознавая свою ответственность, потому что понимает: стоит пропустить что- то интересное, а тем более ценное, тайна недр тут может надолго остаться за семью замками. Он отдаёт себе отчёт - кто-то из специ- алистов очень не скоро снова придёт сюда, чтобы исправить ошибку предшественника.

Виктор Сергеевич, будучи человеком дотошным и принципиаль- ным, с особым вниманием осматривал те части обнажений, где, судя по предпосылкам, могла мелькнуть рудная минерализация.

Первый рабочий день подходил к концу. Небольшая группа Вик- тора Сергеевича остановилась у обрыва, который гигантскими сту- пенями опускался к узкому вытянутому озерку, перегородившему маршрут. Сверху хорошо была видна небольшая плоская площадка у самого берега. На площадке стояли несколько широких елей и ря- дом сухостойная валежина.

- Ну, ребята, тут, как будто специально, подготовлено место для ночлега. Воды хоть залейся, есть дрова для костра и скальная стенка, защищающая от северного ветра. Даже мохнатые ели здесь же. Хоть от непогоды скрывайся, хоть руби готовый лапник для по- стели. Вы спускайтесь вниз, заготовьте мелких дров и разведите ко-

стёр. Топорик возьмите у меня из кармана рюкзака. А я с молотком пройдусь вдоль обнажения. Прикину, что к чему. Основательно бу- дем разбираться завтра. Обнажение большое. Работы хватит на пол- дня. Уже по первому впечатлению можно сказать, что нас ждёт не- мало сюрпризов.

Не знал Виктор Сергеевич, что уже через считанные минуты его внимание будет отвлечено совсем на другое. Не догадывался, что главная неожиданность и большой сюрприз кроется не в земных не- драх, а на поверхности.

* * *

Ребята стали спускаться вниз, а их руководитель, прихватив толь- ко молоток, пошёл вдоль скалы. Не успел он пройти и полсотни ме- тров, как снизу донёсся громкий крик, перешедший в вопль. Решив, что там случилась беда, Виктор Сергеевич опрометью бросился на помощь.

Смотрите, смотрите, кто-то плывёт сюда, какой-то большой зверь, - орал Сашка, а Витек в это время медленно пятился к вер- тикальной стенке обнажения, чтобы в случае чего быстро подняться наверх.

Виктор Сергеевич привычным движением поднёс к глазам висев- ший на шее бинокль и громко выругался непечатными словами.

Да это же медведь. Матёрый. Он на середине озера. Бежать уже поздно. И никто не знает, какие у зверя чёрные замыслы. А я-то, ду- рак, пистолет не взял. Не послушал начальника. Теперь бы как раз пригодился "парабеллум". Всё-таки калибр 9 миллиметров. И при- цельная дальность стрельбы сотня метров.

Может, я с мелкашки попробую, - предложил Сашка.

Попробуй. Убить с твоей пшикалки трудно, но хоть отпугнёшь. Сашка не обиделся на такие слова. Он спешно скинул фуфайку, расстелил у бревна, передёрнул затвор и лёжа с упора прицелился

затаив дыхание.

Щёлкнул выстрел. В тот же миг медведь резко провёл по своему широкому лбу передней лапой, как будто отмахиваясь от комаров. Сашка выстрелил ещё раз. Всё повторилось. А до медведя остава- лось каких-то три десятка метров.

Ты повнимательнее целься промеж глаз. Там слабое место. Сочленение лобных костей. Чем чёрт не шутит, вдруг попадёшь, - советовал Сашке не только старший товарищ, но и опытный охотник. Сашка лихорадочно передёрнул затвор, перевёл дух несколько секунд, прицелился, как советовал Виктор Сергеевич, и выстрелил. Медведь завертелся, большая его голова на мгновение скрылась под водой, но, вскоре вынырнув, зверь стал шумно брызгаться лапами, как будто давал знать, что тонет. Он даже ненадолго показал свой мо- крый мохнатый бок, и подумалось, что свернул в сторону. Но потом, не глядя на продолжающиеся выстрелы, хоть заметно медленнее, всё-таки продолжал плыть туда, где люди. И после каждого выстрела

вроде бы останавливался, устраивая вокруг себя целые водовороты. Виктор Сергеевич взял увесистый топорик, а тяжёлый геологиче-

ский молоток на длинной рукоятке передал Витьк?.

На! Будем готовиться к обороне. Пришибленный множеством пуль, зверь явно не в себе. А у Сашки, по-моему, остался в магазине последний патрон.

Когда Сашка в очередной раз нажал на спусковой крючок, до бе- рега медведю оставалось меньше десятка метров. Уже без всякой оптики была видна его громадная голова и мощные лапы, которыми зверь орудовал, как хороший пловец.

Грохнул выстрел. Именно грохнул... Этот последний выстрел по- казался самым гулким из десяти. Он прозвучал, видно, в то самое время, когда медведь подцепил задними лапами илистое дно. Оста- вался один бросок, и зверь на берегу. Но вместо броска он завертелся волчком, застонал-завыл почти по-человечески. Так, что громкое эхо огласило округу. Поднял такой фонтан воды, смешанной с придон- ным илом, что брызги долетели на берег.

Сашка тем временем заряжал магазин винтовки очередными де- сятью патронами.

Знать, хорошо ты его зацепил, Сашок, - ласково похвалил Виктор Сергеевич.

А водные буруны вокруг медведя не утихали. Вертясь и кувырка- ясь, он то приближался к берегу, то отплывал обратно в озеро. Скоро, однако, стало видно, что силы покидали зверя. Всё чаще его громадная голова погружалась в воду и подолгу не всплывала на поверхность.

Мне стрельнуть ещё или не надо? - спросил Сашка.

Не надо. На суше он и раненый, даже в предсмертных конвуль- сиях, растерзал бы нас. А тут, видишь, успокоился. Думаю, нахлебал- ся воды и просто утонул, очумелый от ран. Но ты, Сашка, молодец. Не сдрейфил. И, как выяснилось, стрелять хорошо умеешь. Будь моя воля, присвоил бы сейчас же тебе звание мастера спорта по пуле- вой стрельбе и представил к награждению медалью "За храбрость". В старину была такая, вручалась вместе с Георгиевским крестом во- инам, отличившимся на поле брани. Считай, что ты сегодня выиграл свой первый и очень важный бой, - многозначительно закончил бы- валый человек похвальную речь юному студенту.

То ли течением, то ли ветерком прибило медведя к узкой полоске пляжа. Затащить его на берег оказалось непростой задачей. Хорошо, что берег тут был пологим. С трудом мужики доволокли тушу до бли- жайшей ели и укрыли толстым слоем лапника. Начинало смеркаться.

Ну, ребята, давайте сообразим чайку, поужинаем и спать. Се- годня мы отличились. Хоть не на геологическом поприще, но удача сопутствовала нам. Завтра в быстром темпе придётся возвращаться на базу, брать с десяток рабочих, чтобы освежевать тушу медведя и вынести мясо. Тут его будет не меньше двух центнеров. Как со здо- ровенного быка. Теперь свежатины хватит надолго. А потом повто- рим маршрут, - вынес свой вердикт Виктор Сергеевич.

Но маршрут завершить не удалось. Погода испортилась. Пошёл снег. А медвежатины хватило до самых ноябрьских праздников. Жи- ровали всей партией.

Вишь, Сашок! Каким богатырским получился у тебя первый охотничий трофей! Сообщи любому, что из мелкашки медведя уло- жил, не поверят. Скажут: очередная "геологицкая" байка. А тут, ведь, сущая правда, - подытожил Виктор Сергеевич.

Миллион В спичечноМ КоРоБКе

Именно миллион. Да не рублей, а долларов. И всё это в малень- ком спичечном коробке. Скажете, не бывает. А как же людские толки, не утихавшие много лет?

Катя Смирнова, миловидная девушка с копной русых корот- ко стриженных волос, прибыла в якутский посёлок Мирный после окончания геологического факультета Московского университета. Она прошла полный курс обучения на кафедре минералогии и ре- шением Государственной комиссии была "распределена" в геоло- горазведочную экспедицию, занимавшуюся поисками и разведкой алмазов. Тогда ещё не улеглись страсти вокруг имени Попугаевой, которая считалась первооткрывательницей якутских алмазов, однако Ленинскую премию не получила.

В то время и Мирный ещё не успел стать городом, но карьер на кимберлитовой трубке "Мир" уже существовал.

На базе экспедиции девушку встретили радушно, дав понять, что нуждаются в хорошем специалисте-минералоге. Однако опыта прак- тической работы Кате явно не хватало.

Ты не тушуйся. Дел тут через край. Наберёшься опыта и ско- ро станешь высококлассным специалистом. Конечно, при желании и должном прилежании, - одобрительно-бодряще говорил ей глав- ный геолог.

Она и сама это знала. Не просто знала, но стремилась как мож- но быстрее овладеть любимой профессией. Для Кати минералогия была не просто наукой, но давним и страстным увлечением. Она мог- ла подолгу рассматривать под микроскопом даже незнакомый по- родообразующий минерал, не говоря уж о драгоценных кристаллах. При разговоре с главным геологом экспедиции Катя призналась:

За годы учёбы в университете всего два-три раза пришлось на- блюдать алмазы.

Здесь этого добра сколько угодно, - с некоторой бравадой за- метил главный геолог - ещё вполне молодой человек, недавно на- значенный на высокую должность.

Разве и я смогу изучать алмазы каждый день? - неуверенным голосом спросила Катя.

Конечно. Да ещё какие алмазы! Среди них попадаются кри- сталлы идеальной формы и чистой воды. Изучение их, сортировка и множество других занятий, связанных с алмазами, отныне станет твоей повседневной работой.

С первых же дней Катя втянулась в работу основательно, готовая просиживать за микроскопом хоть круглые сутки. Со временем обра- тила внимание на казалось бы малозначащий факт: кристаллы чистой воды, пентагондодекаэдры совершеннейшей формы, чаще всего имеют размеры со спичечную головку. Один из таких кристалликов, особенно поразивший её уже зоркий глаз удивительной правильностью и чисто- той всех своих двенадцати пятиугольных граней, Катя отложила в спи- чечный коробок, предварительно выстелив его дно тонким слоем ваты. Коробок с кристалликом убрала не в сейф, как это полагалось, а в ящик своего письменного стола. Тогда не было электронных весов. К тому же учёт драгоценных камешков вёлся, скорее всего, не очень тщательно.

Через месяц с лишним, когда стало ясно, что недостача не обна- ружилась, Катя унесла спичечный коробок со своим, как она счита- ла, сокровищем в комнату общежития, где занимала "койко-место". Она не только не мучилась угрызениями совести, но не видела ничего предосудительного в своём проступке. И вообще не придала никако- го значения этому событию. Как обычно, ходила на работу. С каждым днём всё больше постигала секреты своей профессии. Скоро о ней за- говорили не только в экспедиции, но и на комбинате. Заговорили, как о хорошем специалисте в области минералогии алмазов. А сама Катя, вороша каждый день шлиховые пробы, всё ждала: не появится ли ещё такой же кристаллик изумительной чистоты и безупречной формы.

Хоть не так скоро, как хотелось бы, но кристаллик появился и очу- тился в том же спичечном коробке. Теперь она про себя называла

"свои" два кристаллика не иначе, как "братья-близнецы".

С этого началось. Как бы сейчас сказали, Катя "села на иглу", по- пала в необратимую зависимость, заболела кристалломанией или, точнее, алмазоманией. Она считала себя жертвой красоты драгоцен- ных камней, жертвой их воистину сильнейшего алмазного блеска, чарующего взор. Она внушала себе, что не преследует никаких ко- рыстных целей; что ею обуяла одна только страсть к коллекциониро- ванию камешков неописуемой привлекательности.

* * *

Прошёл год. Катя Смирнова уже работала на горно-обогатительном комбинате - предприятии, где добывали алмазы. Её пригласили туда не только как грамотного и уже опытного специалиста, на практике хо- рошо познавшего алмазы, но как способного организатора, сумевшего за короткий срок создать в геологоразведочной экспедиции современ- ную лабораторию минералогии и минераграфии алмазов.

Катю же привлекло на новое место работы немаловажное обстоя- тельство: ей сразу дали благоустроенную однокомнатную квартиру. Кроме того, на новом месте она стала зарабатывать почти вдвое боль- ше прежнего.

Сама Катя, обживая новый просторный кабинет со множеством хитроумных приборов, видела в переходе на новое место работы ещё одну выгоду. Тут она надеялась на более успешную возможность по- полнения своей коллекции алмазов. Когда переехала в новую кварти- ру, в её коллекции было всего пять одинаковых кристалликов. Однако ставшая почти маниакальной идея "фикс" заключалась в том, чтобы заполнить спичечный коробок доверху. Осуществить эту идею, рабо- тая в экспедиции, было немыслимо. Там она имела дело с единичны- ми кристаллами алмазов, которые изредка обнаруживала в шлиховых пробах. На комбинате ей приносили алмазы для сортировки целыми мисками. Тут камешки чистой воды, нужного размера да ещё идеаль- ной формы попадались чуть ли не каждый день.

Обладая острым изобретательным умом, Катя вспомнила про су- ществовавший тогда в "советской торговле" метод так называемой пересортицы. Когда низкосортный дешёвый продукт в условиях все- общего дефицита реализуется по цене дорогого первосортного, а раз-

ница в выручке, зачастую очень существенная, присваивается про- давцом. При этом следует иметь в виду, что тогда не существовало ни кассовых аппаратов, ни электронных весов. Вот и Катя решила использовать пересортицу для пополнения своей коллекции алма- зов. Тем более, что теперь каждое утро на её лабораторный стол ло- жились целые горсти разнокалиберных и очень разных по качеству кристаллов драгоценного камня. Все их требовалось рассортиро- вать на "технические" и "ювелирные". А ювелирные ещё разделить по размеру, чистоте и совершенству формы. И среди этого множества драгоценных камешков, как и ожидалось, почти ежедневно встреча- лись единичные кристаллы, как будто специально созданные для её коллекции. Оставалось только найти способ безопасного изъятия особенно понравившихся экземпляров. Тут учёт вёлся строго. К кон- цу каждого рабочего дня вес полученных утром алмазов сверялся с суммой рассортированных и остатка. Никаких расхождений здесь не могло быть. Но изощрённый ум любительницы драгоценных кри- сталлов и тут нашёл выход. По её замыслу требовалось постоянно накапливать мельчайшие осколки алмазов в сотые, а то и тысячные доли карата*. Отбирая в день по одному-два таких осколка, Катя за неделю-другую накапливала вес, соответствующий "коллекцион- ному" кристаллу. Она правильно рассчитала: самые точные техниче- ские весы не обнаруживали при этом недостачи. А если и появлялись незначительные признаки её, то их относили на пыль.

Таким образом, одна задачка была решена. Но предстояло решить другую, ещё более сложную: как вынести очередной кристалл за пре- делы лаборатории.

В отличие от экспедиции, тут каждого работника на выходе "про- свечивали" рентгеновскими лучами. В том числе самые интимные места. Даже если проглотить кристалл, его бы всё равно обнаружили в желудке. Катя это хорошо знала.

Однако нашла простой и остроумный вариант. Она купила в юве- лирном магазине за 250 дореформенных рублей узкий золотой пер- стенёк с рубином. Выбирая это колечко, она особенно внимательно смотрела на размер и форму "корзиночки" для камня, которая позво-

* Карат - 0,2 г, мера веса алмазов и других драгоценных камней.

лила бы вместить туда "свой" кристалл. Дома она с помощью пинце- та аккуратно вынула рубин и вставила, для примерки, один из камеш- ков, добытых во время работы в экспедиции. Всё сошлось. Она в одно мгновение превратила дешёвый перстенёк в драгоценность. Остава- лось воплотить простую задумку в жизнь. Идти на работу с перстень- ком без камешка, а возвращаться с алмазным перстнем на безымян- ном пальце левой руки. Она знала, что при проверке на выходе никто никогда не обращает внимание на открытые ладони, на пальцы рук. Зарплата у работниц комбината позволяла покупать драгоценности. К этому все привыкли, и многочисленные кольца, перстни, серьги, украшавшие молодых женщин, не вызывали подозрений.

Катя обладала хорошей выдержкой и достаточным хладнокро- вием. Но когда первый раз проходила с камешком в кольце через контрольную проверку, она внутренне сильно волновалась. Однако сумела взять себя в руки и никак не выдала обуявшего её страха. По- тому что психологически давно себя готовила к такому испытанию. Скоро всё это стало вполне обыденным и не вызывало эмоций. Каж- дую неделю она выносила по камешку и складывала их один к одно- му в спичечный коробок.

* * *

Минули три года. Подошёл срок, когда Кате - жительнице Запо- лярья - дозволялось взять отпуск на полгода с оплатой дороги туда и обратно. Можно было брать отпуск и каждый год. Но это получа- лось слишком накладно. Поэтому она поступила, как большинство коллег: взяла отпуск сразу на всё лето и осень. Заблаговременно за- казала билет на самолёт и стала потихоньку собираться в дорогу.

Перед тем как наступила благодатная отпускная пора, Катя об- наружила, что её идея "фикс" осуществилась. В спичечном ко- робке был уложен последний ряд драгоценных камешков. Но что делать с этим коробком дальше? На этот счёт она никогда не за- думывалась.

Катя хорошо разбиралась в драгоценных камнях и знала их истин- ную цену - хоть в рублях, хоть в долларах. Она понимала, что в спи- чечном коробке скопила целое состояние. Как-то пришла ей в голову

мысль, что и десяти человеческих жизней не хватит, чтобы зарабо- тать столько даже в условиях Крайнего Севера.

Катя была хорошо осведомлена, что вывезти камешки отсюда не- возможно. У пассажиров всех авиарейсов просматривают под рент- геновскими лучами не только багаж, другие личные вещи, но ещё каждый сантиметр одежды и человеческого тела. Она слышала, что золото из некоторых северных приисков отправляют на "большую землю" со знакомыми пилотами аэрофлота. Но у неё не было знако- мых пилотов. К тому же она давно решила, что камешки не возьмёт. Потому что, рискуя при выносе каждого камешка, никогда не пре- следовала меркантильных целей. Это была игра. Опасная, недозво- ленная, невиданная и оттого особенно интересная игра. Её привлекал смертельный риск, связанный с этой игрой. Да ещё неописуемая кра- сота, которая таилась в спичечном коробке.

В то же время Катя сознавала, что накопила мелких алмазов чи- стой воды "в особо крупных размерах". Она ясно представляла, что в случае провала тут пахнет "высшей мерой". И понимала, что не будет никакой скидки на страсть азартного игрока и коллекцио- нера; точно знала, что никто и никогда не поверит в её бескорыстие.

Для самой Кати казалось вполне естественным, что она не чув- ствовала угрызений совести. Наоборот, она гордилась тем, что собра- ла коллекцию, какой нет и не может быть ни в одном геологическом музее мира. Действительно, разве есть ещё где такая коллекция алма- зов, каждый из которых можно отдавать в руки ювелиру и без всякой огранки вставлять в оправу.

А вот что делать с камешками дальше, Катя не знала. Но без ко- лебаний решила, что в отпуск с собой их не возьмёт. И не только по- тому, что невозможно вывезти.

Она была из религиозной семьи и хоть в Бога не верила, но имела ясное представление о грехе. Бабушка сызмальства внушала: любое неблаговидное дело грешно, а за грех Боженька накажет. Нельзя ска- зать, что Катя очень уж боялась Бога. Какая боязнь, если она, комсо- молка, считала себя атеисткой и по сути была таковой. Но нарушать заветы бабушки всё же не решалась. Жила по принципу: от греха по- дальше. Дома могла часами перебирать камешки, высыпав их из ко- робка на лоскут фиолетового бархата; могла часами любоваться пе-

реливами света в гранях алмазов, удивляться силе их уникального блеска, создающей иллюзию сияния множества люстр. Всё это она называла увлечением, страстью, любовью к прекрасному и не видела в этом греха.

Но стоило подумать, что камешки дороже многоквартирного дома, в котором она жила; стоило представить, что, продав их, можно обе- спечить себе и близким безбедную жизнь до конца дней; достаточно вообразить огромную материальную выгоду от "такого" коллекцио- нирования, как возникало ощущение смертного греха и ею обуревал леденящий душу страх.

Катя, собрав все нужные вещи в два увесистых чемодана, стала думать, куда бы убрать спичечный коробок с алмазами. До этого он лежал в ящике домашнего письменного стола. Перед отъездом в отпуск требовалось найти в квартире более укромное местечко.

Первое, что пришло в голову, - положить в навесной кухонный шкаф среди других коробков со спичками. Но эта идея показалась очень уж простой, а потому ненадёжной. Катя обшарила глазами ван- ну, туалет, прихожую, но ничего подходящего не нашла. В комнате обратила внимание на отошедший от стены плинтус. Туда, между стеной и плинтусом, как раз входил коробок. Но неприметно закрыть его оказалось сложной задачей. Тогда стала обследовать вниматель- ным взглядом всё пространство жилой комнаты. Тут, над большим окном, она увидела, что обои как раз у наличника вскоробились и несколько отошли от стены. Катя встала на табуретку, приподняла нижний край затвердевших многослойных обоев и поместила за них вплотную к наличнику свой коробок. Спустившись на пол, она с раз- ных сторон долго вглядывалась в это место, но ничего подозритель- ного не обнаружила. "Пусть там останутся мои сокровища, а потом видно будет", - подумала Катя и сразу успокоилась.

* * *

В Москве она задержалась недолго. Родители напомнили про её родную тётю, которая живёт у самого Чёрного моря, в Севастополе, и давно зовёт к себе на отдых. Была середина июня. Время, когда вода в море уже позволяет купаться, но ещё не наступила пора изну-

ряющей жары. На телефонный звонок тётя ответила радушным при- глашением, и Катя стала снова собираться в дорогу.

Севастополь встретил хмурым небом и накрапывающим тёплым дождиком. После серо-белых пейзажей Заполярья роскошная зелень приморского города так поразила и увлекла северянку, что она, купив зонтик, час за часом гуляла по бульварам и паркам.

Цвели каштаны. Субтропическая природа чаровала своим раз- ноцветьем и пьянила дурманящим ароматом множества незнакомых растений. Катя наслаждалась чистым воздухом, приятным шелестом невысоких волн в полосе прибоя, всем великолепием красок юга.

Перед полуднем дождь прекратился, но небо оставалось сплошь в хмурых облаках. В такую погоду не пойдёшь на пляж. Да и чего спешить? Впереди так много времени. Хватит и на купанья, и на сол- нечные ванны, и на прогулки в любое время суток.

А сейчас, почувствовав голод, Катя решила зайти в кафе и пообе- дать. Она была девушка свободная и, как говорится, при деньгах. Поэтому могла себе позволить многое.

В небольшом полупустом зале выбрала столик у окна с видом на море. Усевшись лицом к выходу, открыла меню в твёрдой обложке и стала внимательно изучать его. Как будто собралась перепробовать все блюда и напитки. За этим занятием она услышала чёткие шаги и по- думала, что подходит официант. Даже растерялась, потому что не успе- ла ничего выбрать. Оторвавшись от интересного чтения, подняла гла- за и увидела, что у её столика остановился военный в чёрной морской форме - офицер. Это был высокий мужчина, на плечах которого кра- совались золотые погоны с четырьмя звёздочками. Позднее Катя узна- ла, что воинское звание незнакомца - капитан-лейтенант. Он смущён- но улыбнулся и каким-то уж очень робким голосом спросил:

Простите, можно тут расположиться рядом с вами. Мне нра- вится это уютное место, и потому я частенько обедаю здесь.

Пожалуйста. А я впервые в этом кафе. Проголодалась и вот ре- шила перекусить.

Проголодавшись не перекусывают, а по-настоящему обедают. Если вы позволите, то я, как здешний старожил, буду сперва экскур- соводом по меню, а потом, если захотите, и по городу.

С удовольствием. Я не знала, что выбрать, а теперь вам, как го- ворят, и карты в руки.

Катя передала неожиданному своему собеседнику меню, а сама стала всматриваться в его лицо. И увидела в нем что-то южное, почти грузинское. Гладко выбритые щеки отдавали густым загаром, а карие чуть навыкате глаза сияли теплом и добродушием. На голове она раз- глядела пышную шевелюру чёрных вьющихся волос с редкими сере- бринками проседи.

Когда заказ на обед был сделан, военный встал, слегка поклонился и очень просто сказал:

Что же мы за обеденными хлопотами позабыли самое глав- ное - до сих пор не познакомились.

Это никогда не поздно. Меня зовут Катя.

А меня Николай, - ответил сосед.

Они пожали друг другу руки, обменялись любезностями и при- нялись за обед. Красное сухое вино оживило беседу. Катя и Николай, как старые знакомые, без устали говорили обо всём на свете и не мог- ли наговориться. Обед грозился перейти в ужин.

Давайте закончим трапезу и пойдём гулять. Смотрите-ка, и по- года поменялась к лучшему. Даже солнышко выглянуло. Разве можно упустить случай подышать свежим воздухом и полюбоваться этакой красотой вокруг. Для меня, три года безвыездно прожившей в Запо- лярье, всё тут невидаль, - оживлённо сообщила Катя.

Сейчас я рассчитаюсь и пойдём, - ответил Николай.

Мы рассчитаемся, - перебила его Катя.

Не обижайте меня. Мужчины вообще, а моряки в особенности за все должны платить сами, - многозначительно заявил галантный кавалер.

Они гуляли почти до утра. Николай проводил девушку до её квар- тиры и взял с неё слово, что к обеду уже наступившего дня встретят- ся за тем же столиком.

Катя долго не могла уснуть. Перебирала в памяти всё, что узнала о своём новом знакомом. Он только что закончил высшее военно- морское училище и получил направление на Дальний Восток в рас- поряжение командования Тихоокеанского флота. Впереди у него был

месяц отпуска, и Катя понадеялась провести его вместе. О том, что ждёт её дальше, старалась не думать. И в то же время нет-нет да при- ходило в голову: "Это судьба!".

Следующая их встреча была короткой. Николай спешил по своим каким-то ещё незаконченным делам. Но на прощанье сказал:

Завтра встретимся тут же и в то же время. У нас будет серьёз- ный разговор.

Катя осталась озадаченная таким интригующим заявлением. Но подспудно у неё в мозгу мелькала догадка. Да и как тут не дога- даться, если моряк весь преобразился, светился каким-то внутренним светом. Не ходил, а летал. Видно, случилось то, что хоть редко да бы- вает: любовь с первого взгляда. Кате он тоже понравился своей лаской, искренностью, добротой. Поэтому она, казалось, была готова к любо- му самому серьёзному разговору.

Николай подошёл точно в установленное время и предложил про- гуляться по парку, чтобы поговорить наедине. И разговор состоялся. Но озадачил своей категоричностью.

Завтра мы подадим заявление в ЗАГС, а перед отъездом зареги- стрируем брак. По моему направлению к месту службы, где обозна- чен срок прибытия, наш брак, в виде исключения, зарегистрируют, не дожидаясь двухмесячного периода, который даётся на размышле- ние. Поэтому сегодня же я закажу билеты на самолёт до Владиво- стока, - в большом волнении, даже немного краснея, единым духом выпалил Николай.

А меня ты даже не спросил ни о чем. Может, я уже замужем.

Или у меня другие планы на будущее.

Я в самое первое мгновение почувствовал отзвук в твоём сердце, хороший отзвук. И никакие слова тут не нужны. Я люблю тебя. Очень! Как никого и никогда. К тому же у нас есть ещё почти месяц на разду- мья. Хотя, считаю, никаких раздумий не понадобится. И так всё ясно.

Они сидели на уединённой скамейке в парке. Николай взял Катю за руки, долго целовал их, а потом прильнул к её губам. Это был их первый поцелуй.

Весь месяц отпуска пролетел в любовном дурмане. Когда брак уже был зарегистрирован, Катя всё-таки решила поведать мужу о том, что

в Мирном, на прежнем месте её жительства, осталась квартира и все вещи, в том числе дорогие. Как же с этим быть?

Какие вещи? Уж не собираешься ли оттуда вывозить самолётом шкафы да диваны? Дадим телеграмму, что ты вышла замуж и уезжа- ешь к месту службы мужа. Адрес сообщим позже.

Таково было твёрдое решение ответственного человека - воен- ного, офицера.

* * *

Что же с драгоценным спичечным коробком? - спросит любо- пытный читатель.

А ничего. Может, и не было спичечного коробка с алмазами.

Но ведь людская молва долго не утихала вокруг этого вопию- щего случая?

Мало ли что говорят люди. Бывает, и врут. Сочтём это всё за очередную геологическую байку. На радость Кате...

неожиданная сВадьБа

Бывает, оказывается, и такое в жизни. Вроде свадьба. Даже с пер- вой брачной ночью. Но очень уж неожиданная, можно сказать, вне- запная. Странная, необычная свадьба.

А всё из-за комаров. Да ещё из-за тяжёлых, воистину потогонных маршрутов на двухсоттысячной съёмке. Маршрутов каждый божий день, два месяца подряд без передышки.

Комары. Они изнуряют в тайге и не дают жизни на базе. Застила- ют искусанные опухшие глаза, попадают в уши и даже в рот во время еды. На шее, на границе с воротником плотной рубашки, у многих геологов появились рубцы, как от петли-удавки.

Полевые дневники чуть не на каждой странице в багрово-красных разводах. Это следы раздавленных кровососов.

И, как назло, жара. А под вечер влажная духота. Ни ветринки, ни единого звука, кроме монотонного гудения комаров.

Комары донимали людей не меньше, чем изнурительные маршру- ты. А то и другое вместе стало невыносимо даже для видавших виды геологов.

Полевая геологическая партия Љ 25 базировалась в заброшенной среди архангельских лесов маленькой деревеньке Калгачиха. Около десятка чёрных покосившихся изб дореволюционной постройки, ря- дом огороды, тут же небольшое стадо коров, пасущихся на зелёной лужайке, стайки куриц на каждом дворе - вот и весь пейзаж. А во- круг лес и ни единой души.

Лагерь полевой геологической партии разбили за деревенской околицей, на лесной опушке. Ряд выцветших промытых дождями брезентовых палаток. Тут же длинный стол, сколоченный из нестро-

ганых, уже потемневших досок. С двух сторон от стола узкие скамей- ки. Несколько поодаль постоянно дымящая печка-чугунка, на кото- рой повариха Тася готовила для всех еду.

Разместились геологи в палатках. Только радиометристка Валя попросилась на постой к пожилой деревенской женщине, которую односельчане звали бабкой Ефросиньей.

Чего ж ты вместе со своими не захотела жить? - полюбопыт- ствовала хозяйка.

Там одни мужики. Приставать будут. Вот я и ушла к тебе. По- дальше от соблазна, - ответила Валя с улыбкой.

Мужики, они приставучие. Только и от тебя многое зависит.

Коли не захочешь, чтобы приставали, не пристанут.

К ней и вправду никто не приставал. Зато сама сразу обратила вни- мание на Максима - тоже радиометриста. Да и как не обратить вни- мание на высокого светловолосого кудрявого парня, недавно вернув- шегося с действительной воинской службы. Вот только он как будто и не замечал Валю. Иной раз она попросит устранить какую-либо непо- ладку в радиометре, Максим быстро починит прибор и сразу удалится в свою палатку. Даже поговорить не удосужится. Это стало раздражать Валю и даже вызывало досаду. Иной раз она и хотела, чтобы "при- стал", но Максим не приставал. Тогда Валя решила действовать сама: потихонечку, постепенно, но изо дня в день. И одновременно решила ждать подходящего случая, который, впрочем, скоро представился.

Снаряжение за сотню вёрст от станции завезли сюда в начале мая на вьючных лошадях по узкой извилистой тропе. Одна ходка занимала двое суток. Хорошо, что погода стояла сухая с лёгкими морозцами по но- чам. И ещё не было никакой мошкары. Геологическую съёмку масштаба 1:200 000 начали, не дожидаясь, пока все грузы перевезут на базу. Влади- мир Васильевич, начальник партии, слыл не только опытным геологом, но и хорошим организатором. Говорили, что он умеет ладить с людьми. Поэтому в коллективах, которые он возглавлял, никогда не бывало се- рьёзных конфликтов. Но всех измотала работа без выходных. К середине июля многие начали скулить, а иные роптать.

Владимир Васильевич понимал, что людям надо немного отдох- нуть; что нужна хоть короткая, но острая разрядка. Иначе...

Он не стал думать о том, что произойдёт "иначе". Надо было най- ти возможность для передышки так, чтобы не повредить дальнейшей работе. Ведь рабочий люд собрался в партии очень разный. Много было среди этого люда и разудалых головушек, прошедших, как го- ворят, земли, воды и медные трубы.

Первым делом решил договориться с местными жителями, чтобы истопить сразу две бани и дать возможность всем хорошо помыться- попариться. Но тут же вспомнил пословицу: " После баньки даже ни- щий выпивал". Начальник боялся, что рядовая выпивка может затя- нуться. Боялся, хотя знал, что до ближайшей винной лавки сто вёрст. Он знал и другое: для многих из его работяг сто вёрст не расстояние, если речь идёт о выпивке.