Аннотация: - Я стану твоим персональным богом ужаса. - Деймос говорил все так же ровно и спокойно. - Я протащу тебя по всем глубинам ада, состоящим из самых твоих потаенных страхов. Я столкну тебя с ними лицом к лицу. Я убью тебя, чтобы ты воскресла.
Ночью она, как обычно, не спала. Сидела на кухне и курила, иногда промахиваясь и стряхивая пепел не в старую керамическую пепельницу с уродливой трещиной на боку, а на гладкую поверхность скатерти, уродуя идеально вышитый узор.
Она вообще практически не спала - не только ночью, но и днем. Ее психотерапевт говорил, что поможет кардинальная смена обстановки. Всезнайки на форумах в интернете - что таблетки. Глянцевые журналы утверждали, что секс. Первые два варианта не помогли никак, третий был неактуален. Так она решила еще в тот январь - больше никаких отношений и секса. Секса без отношений. Отношений без секса.
Курить она действительно стала больше. Когда она только начинала, в восемнадцать, то курила самые легкие сигареты, и ей хватало пачки на неделю. В двадцать, когда в ее жизни появился Уоррен, она стала курить более крепкие и чаще. Возможно, это был эффект плацебо. Когда они ссорились, и он выскакивал из квартиры, оглушительно хлопая дверью, она садилась на край кухонного стола и курила одну за одной, отмеряя сигаретами время, оставшееся до его возвращения. Иногда он приходил на второй. Иногда - на пятой. Иногда кончалась все пачка, прежде чем входная дверь издавала противный скрежет, открываясь, и начинали скрипеть половицы. В двадцать два, когда Уоррен не вернулся ни после одной, ни после трех пачек, она перешла на самые крепкие сигареты.
На кухне, в коридоре, комнате и туалете горел свет. Каждый месяц она исправно платила огромные счета за электричество. Это было лучше, чем оставаться с темнотой один на один. Темнота обнимала обманчиво нежно, мягко закупоривала нос и рот, не давая дышать, растворяла в себе и подчиняла. Она устала бороться с темнотой за право дожить до ура и просто перестала впускать ее. Дешевые лампочки часто перегорали. Она завела за правило иметь дома сразу несколько запасных и научилась сама их менять. Впрочем, все равно больше некому было этим заниматься. Со временем она даже перестала обжигаться в процессе замены ламп и дуть на обожженные пальцы, желая хоть немного смягчить боль.
Но темнота не уходила из ее жизни окончательно. Зимой сумерки опускались на город рано, а светлело поздно, и всю ночь сумрак мягко царапал ее окно, прося впустить. Горящая лампа отражалась в темном окне.
Человек в черной мантии, чье лицо было спрятано под капюшоном, не стучал в окно, прежде чем войти. Он просто вошел, безо всяких предварительных расшаркиваний - открыл окно, несмотря на то, что открывалось оно только изнутри, спрыгнул с подоконника и присел в кресло. Черный ворон, влетевший следом, сел ему на плечо, пронзительно каркнув.
Она, впрочем, не дернулась и не закричала. Вообще практически не удивилась, будто через ее окно каждую ночь заходили высокие незнакомцы в черных мантиях с капюшонами, полностью скрывающими лицо. Только рука, державшая недокуренную сигарету, чуть дрогнула.
Первым разбил стеклянную тишину на миллионы осколков он. Сел удобнее в кресле, закинув ногу на ногу привычным жестом - будто каждый день приходил к ней январской ночью в полночь, чтобы принести с собой запах зимы и горстку мгновенно растаявших снежинок -, как-то немного устало вздохнул и произнес:
- И вскричал я в скорби страстной: "Птица ты иль дух ужасный,
Искусителем ль послан, иль грозой прибит сюда, -
Ты пророк неустрашимый! В край печальный, нелюдимый,
В край, Тоскою одержимый, ты пришел ко мне сюда!
О, скажи, найду ль забвенье, я молю, скажи, когда?
Каркнул Ворон: "Никогда".*
Она молчала, не делая попыток перебить его. То ли ждала продолжения, то ли пыталась вспомнить, откуда процитированные строки. Она не визжала от испуга, не вскакивала, кидаясь к телефону, чтобы набрать номер полиции и сообщить о проникновении со взломом, не бежала в комнату, запираясь на щеколду.
Незнакомец немного помедлил, поднес руки к капюшону - она предположила, что он, скорее всего, потер виски, собираясь с мыслями.
- Меня зовут Деймос. - его голос напомнил ей голоса работников службы доверия. Она помнила, как в прошлом январе звонила туда, когда поняла, что Уоррен не вернется. Тогда она сидела в своей маленькой ванне, когда-то белой, а теперь грязновато-серого цвета, держа в одной руке телефон, а в другой - старенькую бритву. Молодой человек на другом конце провода, представившийся Томасом, таким же спокойным мягким голосом убеждал ее, что самоубийство - совсем не выход. Пока он говорил, она кивала в такт его словам и рассматривала бритву. Томас говорил, что они вместе обязательно найдут оптимальное решение, а она трогала лезвие пальцами. Лезвие было тупым, а она боялась вида крови. Она отложила бритву и нажала на клавишу отбоя. Мягкий голос Томаса прервался на полуслове. Несколько часов она пролежала в ванне, смотря на мигающую лампочку, одиноко свисающую на длинном шнуре с потолка. Та опять перегорела.
Деймос сидел, замерев в кресле и сцепив руки в замок. Капюшон он так и не снял.
- Я знаю все твои страхи. Их ровно двенадцать, как и месяцев в году. И я хочу предложить тебе заключить годовой контракт.
Она молчала, вглядываясь в темноту под капюшоном. Его глаз не было видно.
Лампа над их головами несколько раз мигнула.
- Я стану твоим персональным богом ужаса. - Деймос говорил все так же ровно и спокойно. - Я протащу тебя по всем глубинам ада, состоящим из самых твоих потаенных страхов. Я столкну тебя с ними лицом к лицу. Я убью тебя, чтобы ты воскресла.
Ворон каркнул. Она ожидала продолжения.
- Взамен мне нужно будет только одно: на весь этот год я получу твою душу.
Она попыталась понять по голосу, улыбается ли он или нет. Он не улыбался. И не шутил. Лампа мигнула снова.
- Я знаю, кто ты. - Она не видела его глаз, но знала, что он смотрит на нее, не отводя взгляда. - Тебя зовут Ленора, тебе двадцать два года, и последний год ты пребываешь в депрессии. У тебя обострились все твои двенадцать самых страшных фобий. Ты боишься темноты, боли, крови, смерти, лесов, доверия, высоты, воды, зеркал, людей, но и одиночества тоже. А еще ты боишься любви.
Она затушила сигарету. Лампа мигала все сильнее. Когда Деймос протянул руку, ворон снова каркнул.
Она вложила свою ладонь в его. Его рука была холодной как лед. Лампа мигнула последний раз перед тем, как погрузить кухню в темноту. Часы пробили половину первого ночи.