Вяземский Григорий : другие произведения.

Пацаны на Амазонке...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.33*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Я прожил со своими друзьями не самую скучную жизнь. Мы много видели всякого-разного, абсолютно иррационального с точки зрения простого обывателя и ученого-скептика. Мы искали "золотую библиотеку" в пещерах Тайос и лазили по подземным городам Африки. Мы пытались проникнуть в поземный город под египетским Сфинксом. Мы искали архивы и сокровища тамплиеров в России и сокровища Московского Кремля, захороненные Наполеоном в болотах Белоруссии. Не хочу, чтобы все это ушло вместе с нами. И в память о моих друзьях детства я Вам, дорогие читатели, постараюсь рассказать все, что успею.
  С какого-то внезапного перепугу уплющило меня вчера побаловать свой родной и нежно лелеемый желудок каким-нибудь замысловатым салатиком. Проведя дотошную ревизию в холодильнике, куда обычно уважающая себя мышь даже вешаться не пойдёт, я всё-таки обнаружил кое-какие ингредиенты для холостяцкого салата со сроком просроченности не более года. В принципе, очень много мужчин изредка любят повозиться на кухне и, как правило, очень хорошо готовят. Видимо, потому что изредка. Доведись им, как жёнам, готовить каждый день, я думаю, любовь к кухне у них бы закончилась моментально. Но я, собственно, не об этом. Стал готовить... и вдруг вспомнил историю про то, как нас Вжик баловал экзотическими блюдами. Стою посередь кухни и ржу (ну, бывает со мной такое).
  А история эта начиналась с того, что как-то мы неожиданно засиделись дома. Во-первых, соскучились по Риге и родным, а во-вторых, как-то тяжко нам аукнулась история с Миней и Лю. Но вот месяца через два вдруг прилетел в Ригу наш африканский агент по найму. Не буду тянуть представителя кошачьих за хвост: этот коллега Змея-искусителя из Эдемского сада всё-таки умудрился нас уговорить на контракт по охране и сопровождению международной экспедиции по Амазонии. Мы, ясное дело, поломались для приличия, но, убаюканные красноречием нашего африканского приятеля, намаявшись в тщетной борьбе с ним и с собственными желаниями, в конце концов согласились. Как-то вдруг захотелось вернуться в сельву в качестве мирного человека, а не объекта охоты для краснокожих уродов, обожающих поплеваться отравленными шипами. Опять-таки, экспедиция шла под эгидой ООН, и мы себя уже прямо почувствовали сопричастными к развитию научной мысли человечества, вроде как, и не шибко интересуясь оплатой, хотя, самым неожиданным образом, платили так, как будто мы туда водородную бомбу тащим взрывать, а платить нам собираются после взрыва.
  В общем, чтобы опять не наслаждаться воплем мягкого и пушистого домашнего животного, которого раскручивают за хвост, через полтора месяца мы оказались в верховьях Амазонки. Причём там, где, собственно, она уже и Амазонкой не называется. Десятки рек и речушек, некоторые - просто водные потоки под сенью сельвы. Подробных карт этих мест не существует - сквозь верхний лиственный ярус сельвы даже спутники-шпионы видят исключительно зелёную конфигурацию из трёх пальцев. Пока было можно, шли вверх по течению старым пароходом, потом пересели на катера-плоскодонки и целым караваном пошли дальше.
  Экспедиция собралась немаленькая: нас полтора десятка и учёной братии почти тридцать человек. Но самое печальное - весь состав, как один, исключительно кабинетный планктон, для которого выезд на пикник за город уже событие нерядовое, а уж попадание в сельву - вообще что-то запредельное. Руководителем экспедиции был немец по имени Фридрих. Был он там в чём-то общепризнанным светилом, говорил на шести языках, включая русский, да и дядькой оказался дельным и прагматичным. Было трое французов, которых мне ещё в перелёте через Атлантику хотелось отправить за борт самолёта-транспортника и исключительно - без парашютов. Вот представьте себе трёх идиотов, шумно-суетящихся и даже и не думающих соблюдать хоть как-то хоть какие-то инструкции. Но самой большой головной болью оказалось наличием в экспедиции аж пятерых поляков. Эти братья-славяне, в принципе, вполне себе вменяемый народ, но только поодиночке. Двое поляков - это уже нездоровая суета и гам. Три поляка в одной куче - это уже шумное стихийное бедствие. Остальной состав: чехи, немцы и трое американцев. Народ дисциплинированный и... с понятием. В составе оказалось шесть женщин. Одну из них, швейцарского производства, можно было сразу смело зачислять в список вооружения экспедиции, так как от лицезрения такой неописуемой красоты даже у оголодавшего до "не могу" кугуара могла запросто начаться изжога. Смех смехом, но звалась она Брунгильдой и оказалась дико компанейской тёткой - откликалась на имя Бруня и любила посидеть с нами по вечерам у костра. На поясе постоянно таскала "Зиг-Зауэр" и, как выяснилось впоследствии, управлялась с ним, как с родным. Среди женского состава экспедиции особняком выделялась научный секретарь по имени Ванда. Польки и так-то славны своей красотой, а уж эта... вызывала непреодолимое желание шустро метнуться за букетом и гитарой. Типичная славянская красавица - стройная, голубоглазая блондинка, с косой ниже лопаток и с ногами - весь Голливуд передох бы от тошнотворной зависти.
  Как я эту ссуку в первые дни где-то тихонечко не зарезал - сам себе по сей день удивляюсь. Кроме того, что Ванда была, не побоюсь этого слова, ОСЛЕПИТЕЛЬНО красива, так ещё, знаете, как это бывает, вот просто распространяла вокруг себя какую-то ауру неописуемой сексуальности. С детства занималась фигурным катанием, даже выступала за сборную Польши, так что с грацией и пластикой у девочки тоже всё было в порядке. Но вот характер! Мало того, что она, как все поляки, паталогически ненавидела москалей, из-за чего нам всем быстренько пришлось перекраситься в латышей, так ещё и нравом обладала на редкость склочным и въедливо-ехидным. А в быту ещё была и неординарным провокатором.
  Вылезет поутру на палубу в топике и шортах, что, по мне, были больше на стринги похожи, и давай... на глазах у пацанов заниматься гимнастикой у шеста. Тьфу, мать её ети, сука сукой!
  А пацаны уже поголовно в её присутствии шепелявить начали, бо у них уже даже языки "стояли". И главное, тварь такая, с пацанами этак свысока, но общалась нормально, а с меня, аки дочь Дракулы, по пол ведра крови в день выпивала. А что там, а что тут, а почему охрана так организованна, а не этак, а откуда Вы знаете испанский, а почему Вы, латыши, ругаетесь по-русски, а почему мы не можем искупаться в реке... И так далее, и так далее. К вечеру пацаны меня уже просто держали за руки, ибо у меня вызревала конкретная тихая мужская мечта - устроить рыбалку на крокодила. И попробуйте догадаться, кто в этом мероприятии должен был играть роль наживки.
  При этом девка свободно говорила на четырёх языках, родилась в Лондоне, так как была потомком польских эмигрантов, что носили одну из самых известных княжеских фамилий в Польше, была очень серьёзным историком с энциклопедическим багажом знаний, стажировалась и защищала учёную степень в Ватикане, в запасники которого имела открытый доступ в числе очень немногих людей, от чего мой завистливый жабенюк просто исполнял джигу на моей грудной клетке. К тому же, когда выяснилось, что её специализация - история ордена тамплиеров, мой жабенюк и вовсе сбесился, вытацовывая на груди пьяно-матросский танец "Яблочко"... с выходками.
  Да ещё, в довесок, её "клин" во всю голову - про чистоту древней крови. Как где ни присядем, она тут же про чистоту крови древних родов, о потомственности аристократии... и ещё часа полтора такой же лабуды.
  В общем, моё ангельское терпение окончательно испустило дух ещё на срединном течении Амазонки. Я дёрнул Дрюню и приказал: "Дружище, что хочешь, как хочешь... Но чтобы за три дня ты эту ссуку уложил в кровать и дал ей возможность занять свой рот чем-нибудь полезным. Чтобы я её в ближайшее время рядом бы в упор не наблюдал! Иначе, я не посмотрю на ваше с пацанами заступничество, и ночью её точно сковырну за борт. Всё! Будь добр, иди исполняй".
  И тут начались чудеса в решете...
  В общем, началось форменное умопомешательство. Дрюня, сукин сын, шепнул пацанам, что на Ванду открыт охотничий сезон, и вся эта банда недоумков, по какому-то недоразумению именовавшаяся на тот момент охраной экспедиции, кинулась стелиться ковриком под точёные ножки белобрысой зануды. Смотрю - три дня прошло, а пацаны уже перед ней, как дрессированные. Я к Дрюне - "Не понял!" Дрюня в ответ - "Да я сам ни хрена не понял!" В общем, пацаны уже друг на друга порыкивать начинают. Один Вжик спокоен, как удав после кормёжки. Он как-то долго отходил от смерти Лю и ухода Мини в монастырь. Не просто ему смерть "сестрёнки" далась.
  Я к нему - так, мол, и так... Пацаны тут игры в альфа-самцов затеяли за обладание шляхетного гонорового тела. Помогай, дружище. Как Вы понимаете, сотворить шкодливую пакость - Вжика два раза просить не надо. Ты ещё не договорил, а он уже, как юный ленинец. А тут ещё и руководство приняло решение за какой-то надобностью высадиться на берег на двое суток. Подготовили площадку под лагерь и к вечеру поставили палатки, натянули навес под общую столовую. Сели ужинать.
  Прежде чем мы пойдём с Вами дальше, наверно, необходимо слегка Вам прояснить, что такое поставить лагерь в сельве. Сначала надо найти площадку, что достаточно непросто, так как сельва - это сплошная стена растительности в три яруса, и крайние деревья обычно уже стоят в воде.
  Нашли площадку - начинается основное. Всю траву, кусты и папоротник необходимо выкосить начисто. Потом по периметру площадки укладывается канат из конского волоса, которым и замыкают контур оцепления лагеря. Крайне желательно, чтобы за контур на территорию лагеря не нависали ветви ближних деревьев.
  Я думаю, не сильно Вас удивлю, сказав, что сельва по части агрессивной живности сильно отличается от Московских парков. Ягуары хоть и редко охотятся на людей, но есть ещё кайманы, гремучие змеи, ядовитейшие банановые пауки. В первый наш выход в сельву, года за три до описываемых событий, у меня на глазах на голову одного из проводников шлёпнулась древесная лягушка - так к вечеру мы его уже схоронили. За такое расчудесное явление, как стаи пираний - погрустим молча, но кто из Вас видел амазонского угря? Это такая вкусная рыбка... длиною до трёх метров, обладающая способностью радовать своих оппонентов электрическим разрядом свыше тысячи вольт. При этом в окрестностях водится красивая такая змейка, что вырастает до девяти метров длиной, называется анакондой... и противников в сельве себе не имеет. В крайнем случае - ягуаром закусывает, да и парой кайманов в лёгкую может червячка заморить.
  Представьте себе: вот в такой обстановке у Вас под охраной тридцать человек народу, норовящих руками похватать бабочек и лягушек, пойти пройтись в сельву, пойти в туалет в кусты и так далее. Стадо непуганых баранов. Короче, всем пацанам я раздал позывные "чабан" вместе с рациями. Опять ко мне пристала возмущённая Ванда с требованием прекратить издеваться над учёными - мол, мы вам не овцы. Боюсь , что мои заверения об осознании мною её роли "самой главной овцы" как-то её не очень успокоили.
  А тут пацаны быстренько пробежались по округе и понаходили следы босых ног, что явно свидетельствовало о наличии в окрестностях представителей индейцев-аборигенов, встречи с которыми тоже ни разу не радовали.
  И представьте себе, как я радовался постоянным придиркам Ванды в таких условиях. Я, как только мог, старался её игнорировать и, по возможности, как можно реже пересекаться, но эта, млять, коза оказывалась под ногами в самых неподходящих местах и в самое неудобное время.
  Вечером сидим у костра, слегка балуем себя коньячком, разговоры разговариваем за жизнь, да про любовь - так нет же, идиллия тут же закончилась - Ванду принесло. Пацаны ей улыбаются, а у меня - аж челюсть сводит от желания у неё поинтересоваться - чего ей, сукиной дочери, собственно, у себя в палатке не сидится? Или чего она сюда-то припёрлась, а не с коллегами ужинать?
  Вдруг рядом с периметром лагеря голоса пацанов, крик и мат.
  Вжик: "Мося, держи её крепче! Дай я пристроюсь половчей!"
  Мося: "Мать вашу... Палку, палку ей в рот заткните. Она же, млять, если цапнет - мало не покажется!"
  Муля: "Пацаны, пацаны! К земле её, ссуку, прижимай, я её щас сзади охерачу!"
  Баламут: "Всё, пипец! Попалась! Ща мы тебе сделаем любофф..."
  Я в полной уверенности, что это Вжик какую-то постановку затеял, сижу спокойно у костра, покуриваю. Пацанов удержал на месте, чтобы Вжику планы не ломать, а Ванда прямо извертелась вся - что это они там делают? А кого они там поймали? А почему мы туда не бежим? А что это там происходит? Почему я ей, как заместителю руководителя экспедиции, не тороплюсь докладывать о происходящем? Ну, я звук зубовного скрежета поубавил и как можно беззаботней ей и объяснил (чёрт меня за язык дёрнул). Ведь знал же, что она по-русски худо-бедно понимает.
  Закурил ещё одну сигаретку и вальяжно развалившись у костра, с ленцой сквозь зубы: "Видите ли, уважаемая Ванда, в сельве это дело обычное, поэтому не стоит так нервничать. Ну, поймали ребята, видать, аборигенку местную - дело напрочь житейское. Пацаны уже месяц без женского внимания обретаются, сейчас потешатся маленько и заодно мужское напряжение скинут. А то смотрю, они уже и на Вас голодными глазами поглядывают".
  Та аж рот открыла, в голубых глазах - стылый ужас. "А что потом?" - шепчет. "А что потом?" - отвечаю - " Там потом... уже не бывает. Потом - свежина кайманам на ужин".
  Смотрю, у Ванды глаза стекленеть начинают, а тут и Вжик с Мосей к костру подходят. Камуфляж в лоскуты, все подранные, кровищи - как из ведра окатили. Но рожи - от счастья в темноте светятся.
  И тут пани Ванда с истошным визгливым воплем "Кляти москали! Звери, убийцы!" наотмашь лупит Вжика по морде и убегает к палатке Фридриха. Вжик недоумённо проводил Ванду взглядом - "Чего это она взбесилась? Не, что, пацаны, не говорите, страшное дело этот женский недоёб..." Пацаны поржали, а я у Вжика спрашиваю: "Вжик, я вот не сильно понял, что это за шумное выступление в кустах сейчас проистекало?" Вжик объяснил, а я охренел. Оказывается, они на самой границе лагеря наткнулись на анаконду. На их счастье, этот самый крупный "червяк" планеты где-то умудрился заглотить кабанчика и пребывал в сыто-сонном состоянии. Тут и Фридрих прибежал в сопровождении нескольких решительно настроенных "ботаников" и пышущей праведным негодованием Ванды. Не успел ещё Фридрих рот открыть, как пацаны к костру стали анаконду подтягивать, а там, как ни крути, восемь метров кожи и с центнер свежего мяса. Если бы Вы только могли представить тот объём счастья, который я получил, наблюдая за выразительным взглядом Фридриха, направленного в переносицу Ванды. Пацаны утверждали, что я в тот момент чуть ли не светился от излучаемой мною ауры доброты, кротости и всеобщего миролюбия.
  В ту ночь в сельве даже обезьяны заткнулись. На крайний случай, их не было слышно потому, что Бруня, которая была свидетелем всей этой истории, ржала и завывала покруче самки орангутанга на восьмое марта.
  Потом я имел три дня тихого счастья - Ванда не приближалась даже близко. Но, как Вы, друзья мои, знаете - счастье долгим не бывает.
  Три дня я наслаждался отсутствием в опасной близости оглашенной представительницы польской аристократии. Но через три дня всё начало возвращаться на круги своя. Женщине, а особенно красивой, многое прощается... Но тут я уже просто начал сатанеть. Спасала только Бруня. Она как-то ненавязчиво пристроилась к нашему мужскому коллективу. По вечерам сидела с нами у костра или на палубе парохода, активно учила русский, ржала над нашими воспоминаниями и байками и охотно чистила с нами оружие. Она, вообще, оказалась фанатом всевозможного стреляющего железа. Опять таки - фигурой Бруня напоминала исключительно мастера спорта по гребле, просто косая сажень в плечах, что чётко просматривалось даже в камуфляже, из которого она не вылазила. Правда, щеголяла просто роскошной гривой каштановых волос ниже лопаток. Обычно носила нецензурное выражение лица и общалась в манере полупьяного фельдфебеля. Но как же она менялась, когда начинала улыбаться! Это было просто удивительно. На её лице появлялась белоснежная улыбка с двумя такими миленькими ямочками на щеках, а глаза становились глазами доброго гномика. Улыбка делала её другой женщиной, на которую хотелось смотреть и любоваться. Вот она меня от Ванды и спасала. Как-то услышал, как она на палубе отчитывала мою надсмотрщицу - "Ванда, что ты лезешь к человеку? Это же не мальчик из соседнего офиса! Там у человека за плечами персональное кладбище, где уже некуда прятать трупы. Что ты сверлишь меня глазами? Ну, пошутила я, есть там ещё места, есть".
  И тут мы дочапали до последнего городка на нашем пути. Дальше - только сельва, болота... и полное отсутствие цивилизации.
  А в городке, как на заказ, какой-то местный праздник. Фридрих принял решение - три дня стоим в городке, пополняем запасы, готовимся к выходу. А кругом гулянка. Музыка из-за каждого угла. Вечером пошли на местную площадь на танцпол. А там народ в конкурсах танцев бьётся, как в последний раз в жизни. Танцпол в свете прожекторов, живой местный ансамбль и открытый бар с бесплатной выпивкой - город угощает. А над головой - небо, луна и россыпь миллиарда звёзд. Музыка, смех. Кругом пьяное дружелюбие.
  И вдруг народ притих. На танцпол вышла женщина. Мать, мать, мать! Не просто женщина, а ЖЕНЩИНА! Ярко красное танцевальное платье, грива рыжеватых в прожекторном свете волос, гордый разворот плеч... и дерзко торчащая грудь. А ножки? Погладить и умереть! И тут она глянула в нашу сторону и улыбнулась, приветственно махнув рукой.
  Не знаю, что я смог изобразить лицом, но у пацанов были лица удивлённых бульдогов, не обезображенных и тенью интеллекта. Удивляла, конечно, жизнь временами, но вот чтобы так - редко!
  Посреди танцплощадки замерла женщина-мечта.
  На площадку вышел какой-то местный танцевальный "мачо" и, ансамбль грянул танго. Как она танцевала! Я готов вырвать у себя остатки волос от невозможности описать Вам это зрелище! Потому что нет у меня таких слов, чтобы Вы представили себе действо, когда танцем женщина вытягивает из тебя душу.
  Только потом мы уже узнали, что Бруня с пяти лет от роду занималась танцами, а тогда... представляете, в каком мы были шоке.
  Танго - это и так-то танец неразделённой любви, а уж что творила на танцполе Бруня - нет, не смогу описать, слов не хватает!
  Пара тысяч человек затаили дыхание, захлёбываясь восторгом. Только ночь, только музыка, только ОНА! А она кружила, манила и пьянила. И когда Бруня замерла в руках партнёра, толпа взревела! Охапки цветов, рёв толпы, аплодисменты музыкантов. И на площадку вышел наш друг Саша Лось, один из самых жёстких и безбашенных мужчин, что я знал в жизни, который жил войной, дышал войной, да и человеком себя чувствовал, только находясь в зоне военных действий (есть такая категория мужчин, созданных исключительно для войны). И вот тут-то не понять, кто нас больше удивил - Бруня или Лось?
  Саня протянул Бруне длинную розу, встал на колено и, под светом прожекторов и рёв толпы, расцеловал Брунины ладошки.
  Вы когда-нибудь видели, как внутри женского организма включается яркая лампочка, и Золушка превращается в Принцессу? А я вот видел! Оказывается, не нужна для этого Фея и тыква. Нужно красивое платье, ночь, танец и мужской искренний интерес - и тогда случается СКАЗКА.
  Саня упёр Бруню с площадки на руках и дал ей встать на ноги уже только на палубе парохода. А потом с этой парой случилось ЧУДО, но это - уже совсем другая история.
  Саню с Бруней мы не видели дня три. Пацаны освободили им каютку, откуда беспрерывно доносились охи, стоны и завывания. Народ всем составом экспедиции улыбался, радуясь внезапному счастью двух людей. Пароход трудолюбиво пыхтел навстречу течению, а на борту царила какая-то прямо праздничная атмосфера. Непонятно почему, но людей как прорвало - все улыбаются, обнимаются, каждый вечер на корме общие посиделки. Куда-то, как по волшебству, ушла общая раздражительность - народ начинал себя чувствовать единым коллективом. В общем - мир, труд, жвачка... Если бы не одно НО. И это НО звалось Вандой. Чтоб на этой белобрысой голове аист гнездо себе замастырил... без канализации! Моё терпение уже было на исходе, а утро всё равно начиналось с демонстрации крепких ягодиц и стройных ног польского производства. Причём, под музыку... и у шеста от палубного навеса.
  Но вот хотите верьте, хотите нет, больше всего меня удивлял тот факт, что мы ещё и не думали ни разика тонуть. Ведь на борту присутствовал Вжик, и даже не связанный. Кто читал мои воспоминания о нашей компании друзей детства, думаю, меня поймут. Для тех, кто с моими опусами не знаком, должен пояснить - Вова Вжик всю свою сознательную жизнь старательно топил любой предмет, предназначенный для водоплавания. Вжик топил яхты, торпедные катера, океанские буксиры и даже старинные каравеллы. Он, поплёвывая на книгу рекордов Гиннесса, умудрялся топить даже плоты, не способные тонуть даже в принципе. По части утопления надводных и подводных судов, человечество не знало большего гения! Вжик топил подлодки, катамараны и понтоны. Всё до чего могли дотянуться его шкодливые ручонки, иногда даже не успевало толком и булькнуть. Зная его выдающиеся способности на этом поприще, пацаны, попадая в его компании на что-то способное хотя бы теоретически утопнуть, обычно брали Вжика с ходу под строгий и бдительный контроль, если отсутствовала возможность его сразу связать. А тут мы уже месяц, можно сказать, бороздим бескрайние просторы Амазонки, и у парохода ещё ничего не отвалилось. Одним словом, расслабились. И, как вскоре выяснилось, абсолютно напрасно. Временно притаившийся злой гений Вжика проснулся в самый неожиданный момент.
  Как показало последующее разбирательство, Вжик с Баламутом "слегка" побаловали свои организмы некоей толикой спиртного, на радостях за Саню и Бруню. Поскольку ребята они были не жадные и достаточно дружелюбные, то все три литра сорокоградусной "радости" они по-товарищески умудрились разделить с обоими вахтенными матросами. Матросы, как всякие уважающие себя "мореманы", не могли ударить лицом в грязь перед какими-то сухопутными "мучачос", в результате чего поударялись лицами об палубный настил из-за внезапно наступившего тихого и мирного сна. В принципе, их как-то можно понять - ну нет у людей привычки баловать себя водкой в таком объёме и с такой скоростью, а привычка - наше всё!
  В общем, с двух часов ночи кораблик оказался в полной власти и под управлением двух в сопли пьяных талантливых созидателей аварийных ситуаций.
  Народ, не зная о нависшей над экспедицией фатальной угрозе, мирно досматривал в каютах цветные сны, пуская сладкие слюнки на подушки и не ведая о приближающейся к ним на мягких бесшумных лапах летальной судьбе "Титаника".
  Пароход, тоже не ведающий о своей горемычной судьбе, весело пыхал дымком из трубы, из каюты Лося неслись стоны и крики внезапно осчастливленной женщины, на корме мирно в объятиях с пулемётом дремал Муля, а с мостика над волнами Амазонки разливалось "из-за острова на стрежень", исполняемое лишёнными какой-либо музыкальности нетрезвыми голосами.
  В это тревожное время вдруг ко мне в каюту вломилось почти неодетое тело по имени Ванда. В принципе, кто я такой, чтобы объяснять половозрелой девушке недостаточность одежды в объёме топик и трусики при ночном посещении каюты одинокого и давно уже созревшего... джентльмена? Но как же она всё-таки была хороша! Глаза в пол лица, чуть заострённый носик, ноздри хищно раздуты, соболиные брови вразлёт. Топик едва грудь прикрывает, животик плоский, ноги - как нарисованные. Как есть -мужская погибель во всей красе!
  Вломилась в каюту, даже и не подумав утруждать себя стуком в дверь. В руках бутылка виски, в глазах - оно же, до середины зрачка... В кресло плюхнулась, ногу на ногу закинула, уставилась мне в глаза... и ждёт чего-то. Ночь внезапно перестала быть томно, и я, оттянув резинку на трусах, телепатически поинтересовался у своего органа концентрации мужской гениальности - "Будешь?", на что получил ответ - "Оно нам надо? Потом проблем не оберёмся!" Я, конечно, попытался мысленно воззвать к его мужскому ЭГО - "Ты чё? Просыпайся! Мы с тобой о такой женщине мечтали почти всю нашу жизнь!" Но проснувшееся чувство осторожности перекрывало любые поползновения в сторону сексуальной игривости.
  Наигравшись в гляделки и устав от ожидания, Ванда только собралась открыть рот, как вдруг весь корабль содрогнулся от удара...
  Вылетел я на палубу, а там картина маслом! Два пьяных полудурка штурвал во все стороны крутят, ручку машинного телеграфа туда-сюда дёргают, как две упившихся обезьяны по мостику с криком "ПОЛУНДРА!" носятся. Рядом на палубе капитан лежит с торчащей набок челюстью. Он, бедолага, первым на мостик выскочил и попытался отстранить Вжика от управления судном. Любой капитан на любом судне, как известно, второй после Бога, но вот какая штука - Вжик-то после литра водки всегда начинал себя ощущать частью Божественной сущности, чего местный капитан знать никак не мог. Поэтому нездоровые капитанские поползновения и претензии на Божественное Вжиково право были им резко прерваны классическим хуком. Слава Богу, что в составе экспедиции хватало медиков и капитану потом дружными усилиями вернули челюсть на место, отведённое ей природой. А то... жалко было мужика. Он, как и положено флотскому, ни разу был не дурак вдарить крестовым походом по бабам, а тут такая незадача, прости Господи. Честно говоря, пытаться расцеловать женщину при наличии смотрящей набок челюсти - врагу не пожелаешь.
  Шум, гам, ор и мат! Народ в неглиже по палубе носится, пацаны вдоль бортов боевые позиции занимают. Из люка моторист орёт - "Уберите идиотов с мостика!" Мулю, скинутого ударом в воду и каким-то чудом не утопившего пулемёт, пацаны из воды вытащили и пытались удержать в его неуёмном немедленном желании плотно пообщаться с новым временным капитаном и его помощником.
  Матросы в трюм ломятся, а кораблик потихонечку носом начинает оседать в воду. На палубе народ мечется, имущество в кучи складывает.
  Я в трюм метнулся. В носу кораблика в проломе здоровенное бревно торчит, а из-под него фонтаном вода лупит. Матросы пытаются дыру заделать, надрываясь на насосах. В общем , насадили нас Вжик с Баламутом на топляк, как бабочку на иглу. Надо как-то с бревна сниматься, но если задний ход давать, нас и вовсе затопить сквозь пролом может. Вылез я обратно на палубу и... осатанел. На борту - дурдом на пикнике, а на кормовом диванчике, обнявшись и мирно похрапывая, Вжик с Баламутом почивать изволят. Счастливые мирные лица. На физиономиях ни стыда, ни совести -ничего лишнего.
  Прожекторами на воду посветили, а там уже со всей округи кайманы на ранний завтрак до кучи собираются. На носу, уходящим под воду, смотрю, наш научный секретарь по имени Ванда, отсвечивая ягодицами из-под съехавших набок трусиков норовит что-то из экспедиционного оборудования подальше от воды оттащить, а сама уже почти по колени в воде. У меня чуйка прямо криком зашлась! Схватил её за топик и выдернул из воды в аккурат из-под носа атакующего каймана. Не поверите, сам от этого зрелища чуть собственные шорты не испачкал. Если Вам в жизни не довелось видеть атакующего крокодила, поверьте, Вы ничего не потеряли, и у Вас нет нужды беспокоиться за целостность Вашей психики. Когда из воды перед Вами на скорости разогнавшейся торпеды вылетает огромная открытая пасть, проявляя недвусмысленное желание превратить Ваше любимое туловище в комплексный обед (причём, как Вы понимаете, на этом обеде - не Вы дегустатор), так вот уж, Вы мне поверьте, желание погладить зверушку не возникает ни разу.
  В крайнем случае, от вида желающего с ней свести тесное знакомство каймана у Ванды началась форменная истерика. Как известно, благими намерениями вымощена дорога в ад. Попытка привести Ванду в себя традиционным способом, пару раз дав по щекам, благодаря скользкой мокрой палубе, неожиданно дала сбой. Я хотел дать ей пощёчину и поскользнулся на палубе, залепив красавице полновесную оплеуху со всей дури. В результате научный секретарь экспедиции внезапно прилегла отдохнуть на палубе, а её ухо на глазах стало приобретать очертания чебурашкиной гордости.
  А тут ещё и наша Валькирия, мать её, по имени Бруня начала садить у меня над ухом из своего пистолета по кайманам. Мысль, может, была и неплохая, но слух на одно ухо я поимел себе на неделю крайне ограниченный.
  Подбежал Фридрих и, перепуганными глазами обозрев лежащую живописно Ванду, тактично поинтересовался - "Что с ней?". Получив ответ "Чтобы не лезла, куда не надо!", молча и уважительно пожал мне руку и побежал наводить порядок в рядах учёной братии. Бруня утащила тушку Ванды к себе в каюту, Мулю развязали, а Мося со Скипидаром начали наводить порядок в рядах кайманов с помощью динамитных шашек.
  С рассветом снялись с топляка под руководством пришедшего в себя капитана, лебёдками вытащили нос кораблика на берег, и матросы занялись ремонтом корпуса.
  Нам хватало забот по обеспечению безопасности коллектива и на воде, и на берегу, поэтому день получился крайне хлопотный. Вжик с Баламутом умудрились где-то затихориться, по привычке вкушая лавры "пенителей морей" в своей узкой компании. Так сказать, во избежание...
  Вечером снова встали на воду и решили эту ночь отдохнуть, стоя на якоре. Народ упахался так, что даже ужинать не стали, расползлись по каютам. Я выставил посты и тоже побрёл в каюту с одним единственным желанием - прильнуть к подушке. Только-только стал задрёмывать, как в каюту опять вломился мой тяжкий крест в виде полуголого тела польской красавицы.
  Сложилось у меня такое впечатление, что Ванда мою каюту как-то моей и не считает. В крайнем случае, стуком в дверь девушка себя явно не напрягала. В предложенное кресло уселась, сидит, мнётся. Глаза бегают, пальчики нервно сплетаются. Вот что-то ей явно сказать хочется, но, видать, не знает как. А я вымотался за день до состояния заготовки для производства Буратино, мне бы в "люлю", а тут эта "княгинюшка" сидит, рефлексует. К тому же, что-то меня в довесок и на "хи-хи" пробивать начало. Трудно, знаете ли, сохранять серьёзное выражение лица, когда перед Вами женщина то повернётся маленьким аккуратным ушком, то вдруг повернув голову продемонстрирует здоровенный раздутый "пельмень" чебурахнутого уха. Но долго веселиться мне не дали.
  Насупив бровки этот несостоявшийся "ланч каймана" вдруг без всяких прелюдий и лирических вступлений на полном "сурьёзе" выдал мне прямо в глаза: "Гжегош, возможно Вам (!) моя просьба покажется странной, но я хочу от Вас ребёнка." Вот так - ни больше, ни меньше! Сказать, что я при этом впал в ступор - не сказать ничего. Не поверите, но в голове билась несуразная мысль - "Слава Богу, не при пацанах рот открыла. Ведь изведут насмерть подъёбками!"
  А белобрысая панночка, ничтоже сумняшеся, вдумчиво продолжала развивать свою гениальную мысль: "Вы же понимаете, что до подписания контракта с Вами, наши службы достаточно старательно собрали о Вас массу информации, в том числе и сведения о Вашей родословной. Я пыталась Вам объяснить, как для меня важен вопрос крови, поэтому я ещё раз повторяю - я хочу родить ребёнка от Вас!"
  Скажите мне, друзья мои, Вас когда-нибудь пытались использовать в роли жеребца-осеменителя? Вам когда-нибудь женщина выдавала в лоб, что всё в Вас что-либо её интересующее - это жменя сперматозоидов?
  Честно признаться, большего удара по моему самомнению и самоуважению я не испытывал ни разу в жизни. Когда ты в четырнадцать лет от роду начинаешь свой трудовой путь "лабухом" в ночном кабаке, а в семнадцать одеваешь погоны, то, как Вы, наверно, понимаете, образ Вашей жизни крайне далёк от восторженно-романтичного восприятия действительности... Но вот, чтобы так!?
  Сначала у меня от злости аж уши заложило! В голове срочно начали выстраиваться предложения составленные преимущественно из предлогов "в" и "на", а во рту срочным образом начался сбор концентрированной ядовитой слюны. И тут я глянул на Ванду. Девка сидела красная, как свежесваренный рак, руками изорвав край шортиков до бахромы и от смущения не знала, куда деть глаза.
  В общем, во мне крайне вовремя проснулся мужчина, и я вспомнил, что на Святой Руси, со времён А.С. Пушкина бытовало железное правило - "Хочешь сходить налево - начинай рассказывать сказки!".
  Задавив злость, я волевым усилием включил говорильную железу: "Милая Ванда, любой другой мужчина, способный дышать при лицезрении Вашей божественной красоты, задыхался бы от счастья, сумев хоть чем-то вызвать хотя бы тень улыбки на Вашем прекрасном лице. Любой мужчина считал бы подарком судьбы возможность лечь ковриком под Ваши чудесные ножки и иметь возможность любоваться Вами. Дышать с Вами одним воздухом - уже подарок судьбы для мужчины, но, УВЫ, это счастье не для меня. К величайшему моему огорчению, меня напрочь не интересуют женщины, мои сексуальные интересы и привязанности находятся в противоположной стороне".
  Увидев выражение лица Ванды, моё внутреннее мужское "эго" взревело от удовлетворённой мужской мстительности. Если бы Вы только знали, каких усилий мне потребовалось, чтобы сохранить грустно-виноватое выражение лица, когда внутри всё тряслось от еле сдерживаемого хохота!
  Только я выпроводил Ванду из каюты, расшаркавшись в обещаниях "Конечно, мы будем дружить...", " Возможно, что-то во мне изменится...", "Не исключено, что мы когда-нибудь обязательно попробуем...", как с палубы раздались голоса Бруни, Сани и тихие гитарные переборы. Говоря о Бруне, мы все были поражены сказочным её превращением. Мало того, что она теперь беспрестанно щеголяла улыбкой от уха до уха, демонстрируя такие милые ямочки на щёчках, светилась тихим женским счастьем и глазами подрабатывала стрелкой компаса, ориентированного на полюс под названием Саша Лось, так Саня отобрал у неё камуфляж и настойчиво обрядил в сарафаны и шорты, в результате чего мы все имели возможность любоваться изумительной спортивной женской фигурой и великолепными ногами изумительной танцовщицы.
  Сказать, что Бруня млела - было бы неправдой. Это был нереально редкий случай, когда люди срослись душами. Бруня в Сашке просто растворялась.
  Надо Вам сказать, что Саня, родившись в Риге, корнями был из какой-то белорусской деревни, куда его родители всё детство и ссылали на лето. В результате этого в Сане постоянно прорывалась нездоровая тяга к деревенской жизни и неописуемая любовь к Белоруссии.
  Учитывая, что сон от злости с меня слетел, как шелуха с семечек, я начал прислушиваться к тому, о чём шла речь на палубе. А там Саня взгромоздился на любимого конька, расписывая Бруне сказочную красоту белорусских полей и лесов: "Выйдешь бывало на пригорочек - красота-то какая! Лес вдали - стеной, река под солнцем бликами играет, в поле - картошка колосится..."
  И тут внезапно выяснилось, что тренировал свой слух в ночи не я один. Не успел отзвучать опус о колосящейся картошке, как над Амазонкой грянул дикий хохот! Над водой москитов-то нет, поэтому все иллюминаторы настежь, да и звук по воде расходится замечательно - вот народ уши и грел, наслаждаясь вместе с Бруней Саниным красноречием. А тут - такой шедевр!
  С добрых минут сорок народ никак не мог угомониться, ржали, задыхались и всячески радовались Саниному описанию красот Родины и её сельскохозяйственных успехов.
  Только-только успокаиваться начали, вдруг из одной из кают дуэт Тотоши и Скипидара, под гитарные переборы:
  "На древесном угле выплавляется сталь,
  от отходов река - всё чернее и гуще...
  Мне понятна твоя вековая печаль
  Беловежская Пуща, Беловежская Пуща..."
  Из иллюминаторов опять начало доносится дружное подхихикиванье. А голоса певцов, страдающих от разлуки с Родиной, наливались звучанием, песня ширилась, взлетая в звёздную высь над Амазонской сельвой:
  "Память предков хранит на комоде матрёшка,
  По-над Бугом рекой колосится картошка.
  Нынче в миске моей - непонятная гуща,
  Жив я только тобой, Беловежская Пуща..."
  Экспромт певцов был встречен восторженным рёвом тонких ценителей творчества ансамбля "Песняры" - из всех кают. И как Вы думаете, чем это всё кончилось?
  Через пятнадцать минут на корме пособрался почти весь состав экспедиции. Пацанов попросили спеть.
  Я должен Вам признаться, друзья мои, НИКОГДА, ни до того, ни после, я так не был горд своими сотоварищами буйного детства и молодости! Пацаны посерьёзнели лицами, и поплыл по-над гладью Амазонки, царапая душу и выжимая слезу из глаза, величавый полонез Огинского "Прощание с Родиной".
  Слышу, кто-то носами шмыгает. Оглянулся, поляки с Вандой - только что в голос не ревут.
  Почти неделю мы, не торопясь, поднимались по реке. Народ расслабился. Вечерние посиделки на корме тихо превратились в общий ритуал. Люди общались, пели, играли в шахматы, кое-кто баловал себя лёгким алкоголем. Оказалось, что в составе экспедиции несколько человек вполне приличные музыканты, да и ещё прихватившие с собой инструменты. Один из американцев, с не совсем американским именем Свен, оказался великолепным саксофонистом, а одна немка - неплохой скрипачкой. Среди немцев нашёлся и виртуоз губной гармошки. Один из "любимых" мною французов с древнегалльским именем Фархад, оказавшийся, на диво, вполне себе приличным мужчиной, был владельцем аккордеона, явно знающим, как из этого инструмента извлекать достойное звучание. По сей день для меня загадка - зачем эта кабинетная братия тащила с собой музыкальные инструменты?
  С одним из поляков мы два дня корячились, собирая из подручных средств ударную установку, доведя до белого каления капитана и всю команду, утащив из их запасов всё "гремящее" железо и пустые бочки.
  Тут ещё и дожди зарядили. Всю палубу накрыли навесом, на корме приспособили самодельный мангал, и по вечерам начались репетиции. Практически весь народ принимал участие в той или иной мере в становлении и повышении мастерства нашего музыкального коллектива, окрещённого Вжиком, как джаз-бэнд "Колокольчик" имени Пятницы. И, знаете что, друзья мои? Через буквально несколько дней мы уже очень прилично звучали. А уж когда Бруня согласилась ещё и давать уроки танцев, то ежевечерние посиделки превратились в ежедневные маленькие праздники.
  Ванда прекратила меня терроризировать, ведя за мной бдительное наблюдение издали, и я по вечерам с упоением "стучал" по барабанам и "тарелкам".
  Приближался наш славянский праздник, и мы с пацанами решили его отметить, как положено. Особливо подкупала забота Моси о обязательной необходимости запуска веночков по течению Амазонки.
  Все попытки убедить его в том, что венки запускают только девушки, напрочь разлетались вдрызг об его невозмутимое "А мы что, хуже?" К слову сказать, где бы нас не носило, везде празднуют Ивана Купала, обзывая его по-разному, но напиваясь одинаково.
  Как-то в Африке Вжик, наблюдая дикие танцы масаев у костров, с присущей ему железобетонной смесью логики пьяной женщины и обкурившегося носорога, счастливо демонстрируя радостный оскал в тридцать два зуба, глубокомысленно ушиб меня очередным своим гениальным озарением - "Вот говорил же я, что масаи - стопроцентно славяне!" Видимо, на моём лице чётко просматривались сомнения в моём кровном братстве с буйной чернокожей публикой, что, оппившись бражкой, вопя и завывая, сигала через костры, так как Вжик очередной своей "мудростью" разом расставил все точки над "И" - "Гризли, не тупи! Ну, кто ещё, кроме славян, способен спьяну плюхаться жопой в костёр, называя это праздником?"
  И знаете, что? Временами с Вжиком было очень трудно спорить.
  Парадокс заключался в том, что куда и зачем мы телепались, для меня было загадкой. Пару раз я пытался это вытащить из Фридриха, но получил исключительно туманные разъяснения из серии "Всё узнаете в своё время..." Честно говоря, это, конечно, слегка напрягало.
  В коллективе царило предпраздничное настроение, народ готовился вдарить со всей души по борьбе с праздничным загулом, кок на камбузе ненормированно трудился, как стахановец в забое.
  И тут Муля вызвал меня на палубу. По правому борту у берега наблюдались остатки двух крупных катеров класса "река-море". Один был притоплен у берега, второй - носом на берегу, почти начисто сгоревший. Встали на якорь, спустили моторку, и Муля, Мося, Мгопо и я отправились шерлокхолмствовать на берег под прикрытием пары пулемётов на борту нашего кораблика.
  Картинка получалась не шибко радостная. Кто-то напал на катера, вставшие на ночёвку у берега. Мгопо пробежавшись по окрестностям, выдал "резюме" - в кустах валяются отравленные шипы, наблюдаются следы босых ног полусотни нападавших, на катерах было человек тридцать народу, из которых с десяток убили и покидали в воду на корм кайманам, а остальных куда-то увели вглубь сельвы. Среди захваченных есть или женщины, или дети, судя по следам. С места стоянки и с катеров утащено абсолютно ВСЁ. Чётко прослеживается дорожка отхода нападавших, но на ней явно имеют место быть ловушки для желающих пройтись по следу. Нападавшие с пленниками ушли отсюда не более двенадцати часов назад. Доложили Фридриху с вопросом - "Что делать?" Похоже, этот вопрос имел привычку озадачивать до беспомощности не только русскую интеллигенцию, поэтому ответ "На Ваше усмотрение..." не очень удивил своей оригинальностью.
  Ну, что же? Всё возвращается на круги своя. По ходу, у нас с пацанами карма такая, что ли? Куда ни попадём, вечно кого-то приходиться откуда-то вытаскивать. Уже это как-то и удивлять перестало. И тут я услышал... барабаны. И вот это уже совсем не радовало! Ещё со времён вояжей по Африке у нас выработался стойкий рефлекс - "если услышал барабаны, к тебе идёт большая чёрная ЖОПА!" И то, что в данном случае жопа была краснокожей, ситуацию, как Вы понимаете, принципиально ни разу не меняло. Но, как бы там ни было, надо было срочно работать. "Мгопо, бери пару бойцов и пробежитесь аккуратно по следу. Если что, ждём от тебя команды на выдвижение". Мгопо, прихватив с собой Вжика с Баламутом, к которым питал самую сердечную привязанность, тихо растворился в сельве. В правду если сказать, то эта парочка, исключительно безалаберная в обычной жизни, выходя на "тропу войны" на глазах превращалась в совсем других людей - хитрых, жёстких и рассудительных. Меня это всегда искренне удивляло, но, когда эти "твиксы" находились у меня за спиной, оглядываться не было нужды в любой ситуации.
  Оставив на борту пару автоматов на всякий случай и усадив Бруню с пулемётом на мостике нашего кораблика, мы высадились на берег в ожидании связи с Мгопо. Часть воинствующей учёной братии во главе с Вандой чуть ли ни силком пришлось разгонять по каютам.
  И тут начались сюрпризы. Сначала на палубу вылез Свен, баюкая в руках мою давнюю мечту "Аграм-2000", который даже теоретически не мог оказаться у сугубо гражданского человека. Вот тут и выяснилось, что Свен в своё время "оттянул" контракт в разведбате корпуса морской пехоты США. К нему как-то ненавязчиво присоединился Фархад, как оказалось, получивший французское гражданство после службы в Легионе. Присоединение к этой парочке поляка Янека, выбравшегося на палубу с "заказной" бельгийской снайперской винтовкой, почему-то уже даже и не удивляло.
  Отложив разбор полётов по поводу несуразности сочетания оружия и кабинетных учёных на потом и договорившись с ребятами, что они возьмут на себя охрану корабля во время нашего отсутствия, мне пришлось ещё и гасить истерику Ванды, которая вбила себе в голову, что без её "мудрого руководства" наша миссия просто обречена на провал. И только выразительное разглядывание её распухшего уха смогло хоть как-то охладить воинственный пыл этой не в меру раздухарившейся "валькирии". Причём, все мои аргументы в споре с Вандой почему-то сопровождались безудержным хохотом Бруни, дежурившей на крыше рубки.
  Вдруг ожила рация, выплюнув голосом Мгопо - "Шесть-семь километров на северо-запад. Деревня, индейцы. Человек с тысячу-полторы. Вооружение - луки, трубки, десятка два ружей. Пленников - четырнадцать человек, похоже их готовят в жертву к ночи. Будем Вас ждать в километре от деревни. Отбой связи".
  Через пять минут мы выдвинулись на празднование светлого праздника Ивана Купалы.
  На полдороге к деревне нас встретил Вжик и провёл к месту встречи с Мгопо и Баламутом. К деревне, где вовсю гудели народные гулянья, подошли уже в темноте. Быстренько обсудили схему действия и способ проведения "праздника". Стали биться на тройки, вдруг Вжик - "Чего мудрить? Заходим в деревню с двух концов и всех под ноль!"
  Собственно, за Вжиком никогда особой кровожадности не наблюдалось, а тут прямо трясёт всего. Он как-то после истории с Лю и Миней на попытки обижать женщин стал реагировать, мягко скажем, не всегда адекватно. Мося, который в Одессе явно переобщался с дядей Изей, прищурился, глядя на Вжика, - "Вова, я не понял, что за танцы? Зачем нам тут такие нервы?" За Вжика ответил Мгопо - "Пока мы вас ждали, двух пленниц уже пустили под нож".
  У меня за спиной десяток пацанов тихо выпустили воздух сквозь сцепленные зубы. Внезапно пришло понимание - "Пипец деревне, хоть она этого ещё и не знает!" Пришлось напомнить пацанам - "Парни, у нас тут не тотальная зачистка. Работаем по схеме: всё, что разбегается - не трогаем. Забираем пленников и уходим".
  Подобрались к краю деревни, Муля с Мосей, пакашляв глушителями, убрали трёх трезвых охранников, а больше трезвых в деревне и не наблюдалось. Народ беснуется на площади подле костров, где к столбам привязано двенадцать человек пленников. Двое мужиков и десять девок.
  Когда в барабанные ритмы резко вмешались автоматные очереди и взрывы гранат, население деревни резко всем составом побежало искать цветы папоротника в разные стороны. Мы забрали пленников и двинулись в сторону стоянки нашего плавсредства. Мося, Вжик, Муля и Баламут приотстали в деревне, где что-то не на шутку разгорелось. Догнали они нас уже почти у корабля. Девчонок пришлось полдороги тащить на себе, да и двое мужиков тоже как-то не щеголяли запасом сил - приходилось и их поддерживать.
  На корабле народ, истерзавшись ожиданием и видом зарева на полнеба, встретил нас с неуёмной радостью, кинувшись отмывать и перевязывать пленников. Через часа полтора кок накрыл "поляну" на корме и народ начал стягиваться к застолью.
  И знаете, что?
  Вот всю жизнь я поражаюсь женщинам! Их только что сняли с жертвенных столбов. Чудом, можно сказать, девки в живых остались. Любой мужчина дня три бы отходил от таких потрясений, а эти - через час после душа уже пацанам глазки давай строить. Как уж они пацанов делить умудрялись, для меня загадка из серии неразрешимых, но каждая вцепилась в избранника мёртвой хваткой - мол, ей страшно до "не могу". А главное, никак понять не могу - что за картина? Девчонки - одна другой краше.
  В общем разговоре выяснилось, что вся эта компания - выпускницы археологического факультета местного университета, детишки из богатеньких семей, среди которых затесалась дочь губернатора провинции, который им на радостях окончания университета и выделил два катера с охраной для вояжа в верховье Амазонки. Охрану и матросов индейцы положили сразу, только два охранника и уцелело. При попытках выяснить, зачем они попёрлись в сельву, народ подозрительно быстро начинал переводить разговор на другие темы.
  И вдруг на палубу выбралась как раз та девочка, которую я тащил на себе от деревни до корабля. Как потом оказалось, это она и была дочерью губернатора. Звалась она - Ханна.
  И вот бывает же в жизни такая ерунда, когда ты видишь женщину, и ВСЁ! Понимаешь, что пришла твоя погибель, понимаешь, что нельзя, что это - неправильно, а тебе уже всё по барабану!
  Вот так и со мной тогда приключилось. Ничего и никого вокруг уже больше не вижу, да и не хочу, если честно. Прямо наваждение какое-то!
  Народ выпивает и закусывает, уже и песни зазвучали, а мне кусок в рот не лезет, не могу от неё глаз оторвать. Я думаю, что любой мужчина бы меня понял.
  Чуть выше среднего роста, в пол лица тёмные, как спелая вишня, глазищи с длиннющими пушистыми, как шмель, ресницами. Маленький, чуть вздёрнутый носик, брови дугами. Белоснежная улыбка припухлых чётко очерченных губ, на правой щеке - ямочка. Грива иссиня-черных, чуть вьющихся волос ниже лопаток. Стройненькая, с небольшой округлой грудью. Плоский животик, тонкая талия... и аппетитная попка. И всё это прикреплено к безупречной формы длинным стройным ногам. Невероятной, жгучей, как удар током, красоты девушка. А девчонки, потихоньку пацанов как-то по каютам растаскивают. То ли они так свою благодарность проявляли, то ли мы у них за русскую экзотику числились. Чёрт их знает, разве женщин поймёшь, что у них в головах сейчас перещёлкивает?
  А мы с Ханной сидим за разными концами стола среди шумной компании. И глазами разговариваем, молча. Глаза в глаза.
  Как мы в каюте оказались - убейте, не помню! Что творили - нет нужды описывать. Было абсолютное ощущение, что нас до этого на цепи лет пять держали... и вдруг выпустили. Кроме, как сумасшествие, я эту ночь иначе никак назвать не могу. Я вот, кстати, по сей день уразуметь не могу, нахрена я свои трусы в иллюминатор выкинул?
  Пацаны потом говорили, что им несколько раз приходилось орать на палубе, чтобы перекричать вой и рёв, что неслись из моей каюты.
  Когда мы под утро выбрались на палубу, чтобы покурить и глотнуть чего-нибудь, на мне места живого не было. Будь проклята память того урода, что изобрёл ношение женщинами ногтей! Ханна не очень твёрдо держалась на ногах, поэтому норовила полежать у меня на руках, а то и вовсе заползти мне за пазуху. Пацаны ржали, глядя на мою спину, девочки, многозначительно переглядываясь, улыбались.
  И тут я споткнулся о глаза Ванды...
  Вы когда-нибудь смотрели в глаза тигру? Нет? Так, я Вам скажу, это непередаваемое ощущение. Взгляд силы и ленивого бешенства, в котором отчётливо прослеживается приглашение Вас на обед... в качестве главного блюда. И не важно, что тигр - самка... и выглядит, как мечта любого мужчины. И даже не имеет никакого значения, что у тигрицы голубые глаза, а ни разу, как у тигра, жёлтые. Всё это не важно. Важно только то, что в этих "добрых" глазах читается чёткое обещание Вашей недалёкой скоропостижной кончины. Причём, на тихую и мирную кончину, как Вы понимаете, рассчитывать не приходится. Имеется отчётливое понимание, что у Вас есть возможность испытать чувство зависти к узникам застенков Святой Инквизиции, ибо их муки по сравнению с Вашим будущим - просто пребывание в курортном санатории.
  Вот примерно это я и прочитал в глазах Ванды. На моё счастье рядом оказался Дрюня и, как настоящий друг, тут же отвлёк Ванду диким количеством дурацких вопросов.
  Собственно, три последующих дня начисто выпали из моего восприятия окружающей действительности. Мы с Ханной из каюты вылезали только на обед и ужин. Глядя, как мы торопливо засовываем куски еды за щеки, а кофе допиваем уже по дороге к каюте, народ веселился и соревновался в остроумии, но нам было - по барабану. Но рассказ не о том. Я уже упоминал, что все спасённые девочки были одна другой краше, но одна была - что-то уж и вовсе запредельное! В крайнем случае, мне лично никогда ни до, ни после такой редкой ослепительной своеобразной женской красоты наблюдать не доводилось.
  Ярко-рыжая грива вьющихся волос до ягодиц, на смуглом точёном личике огромные изумрудного цвета глазищи. Безупречный абрис губ и ослепительно-белоснежная улыбка. Талия, словно перетянутая корсетом, длинные стройные ноги. И при этом - как минимум третий размер бюста, задорно торчащий под восхищёнными мужскими взглядами. Когда она шла по палубе, у мужчин глаза в кучку собирались. Если ещё и представить летящую танцевальную походку этого чуда, так у меня всё время возникал один единственный вопрос - как она себе спину не ломала, таская у себя на грудной клетке такое богатство? Звался этот расширенный комплект женских прелестей романтичным для русского уха именем Консуэлла, а пацаны тут же переименовали её в явление по кличке "Пожар в сельве" или "Огонёк".
  И вот наконец-то настала пора Вам рассказать ещё об одном друге моего детства по имени Виктор, носящего с самого раннего детства кличку "Тишина". И кличка эта была, уж мне поверьте, не в бровь, а в глаз.
  Витя с детства поначитался книжек про индейцев, добавив себе впечатлений киноопусами студии ДЕФО про благородных вождей краснокожих, и, похоже, слегка подвинулся "крышей" на этой теме.
  Мало того, что он похож был на Гойко Митича, как брат-близнец, так он ещё и общался примерно также... на межплеменном языке жестов племенного союза индейцев апачей. Он даже смеялся... молча. Я даже и не представляю, что должно было случиться, чтобы Витя открыл рот! При этом это был один из грамотнейших людей из числа моих друзей и знакомых. Молчал на трёх языках и понимал ещё четыре. Проблемы и конфликты, как всякий уважающий себя воин-апач, решал всегда быстро и кардинально. И, как правило, после его общения с оппонентами... наступала тишина. Витя Тишина, пожалуй, был одним из немногих, кого откровенно побаивались Вжик с Баламутом, которым нередко перепадало от Вити за их неуклюжие проделки. Он не имел привычки читать им нотации в силу своей немногословности, а просто молча стучал им в печень, добиваясь на диво доходчивых результатов вразумления этой "сладкой парочки".
  Иногда Витя и вовсе производил впечатление немого на малознающих его людей. При этом обладал ехиднейшим чувством юмора, частенько состязаясь в устройстве всяких мелких пакостей с Мосей, общепризнанным ведущим специалистом в этой области. Завершала этот портрет актёра Митича широчайшая непосредственно-детская улыбка, с какой-то наивно-обиженной ноткой. И знаете, что самое странное? На Витю девки вешались просто с разбегу и гроздьями. Что-то они в нём чуяли своей врождённой интуицией, то, что нам мужчинам иногда просто не дано понять. И, наверно, самой большой странностью Тишины было то, что разговорить Витю было из области ненаучной фантастики, а вот петь под гитару он обожал и делал это мастерски. Ну а то, что Витя был другом, которому в любой ситуации можно было доверить прикрытие своей спины - даже не стоит и обсуждать. Тишина был неизменным участником всех наших авантюр и вояжей, являясь основным специалистом по "тихому" способу решения проблем, связанных со сторожами и охранниками.
  А тут Витю вообще начисто перемкнуло. Консуэлла по палубе крутится, а Витя её глазами... завтракает, обедает и ужинает. Та на него уже глаз свернула поглядывать, а он молчит. Бедная девочка уже только что голышом у него под носом грудь не носит, а он молчит!
  Оно и так-то на кораблике нашем стало тесновато, все друг у друга на виду. Все всё видят, за Витю с Консуэллой переживают, а его как ушибло дубом. Только ест её глазами и вздыхает. Слава Богу, что у Консуэллы была лучшая подруга, которая смогла их обоих втянуть вечером в застольный разговор, а потом вдруг выяснилось, что они оба - два незаурядных гитариста.
  И была ночь. Был плеск воды за бортом. Луна над головой в полнеба. И было объяснение двух гитар! И два красивых лица, глаза в глаза. И только они вдвоём, не видя никого кругом. Не слыша, как их разговору стала тихо подпевать скрипка. Как Свен повёл соло саксофоном.
  Хотите верьте, хотите - нет, мы все плакали. Когда перекошенную рожу Моси пробороздили две мокрые дорожки, а Муля закусил до крови губу, я поймал себя на том, что меня потряхивает от еле-еле сдерживаемых слёз. Я, наверно, не смогу объяснить, что это было. Но, по мне, это было самое настоящее волшебство музыки и человеческих чувств. Если хотите - настоящая магия любви. Не требующая ни слов, ни объяснений.
  Когда ребята отбросили гитары и вцепились друг в друга, кораблик взорвался рёвом... и слезами девчонок. Честно говоря, мне никогда в жизни не доводилось видеть более странного объяснения в любви.
  А дальше началось ещё более странное. Эта парочка не расставалась друг с другом ни на секунду. Всё время - вместе, всё время - в обнимку, всё время - тихо улыбаясь и воркуя шёпотом. Больше мы их по отдельности не видели.
  Наш радист смог связаться с папой Ханны, и нас попросили найти площадку для прибытия вертолёта. Площадку, хоть и с трудом, но мы нашли через три дня. Опять встали на якорь в ожидание гостей. А мне опять стали слышаться барабаны в сельве.. В общем, встали мы лагерем и неделю ждали гостей, пока они там где-то аэродром подскока организуют, да топливо туда завезут. Расстояния-то не шуточные. А потом, как прорвало. Сначала папа Ханны со свитой на нас рухнул, важный, как вожак павлиньей стаи. И с его губернаторских щедрот обломились всей нашей честной компании местные ордена "Чести и достоинства". Так в пацанских коллекциях и стало на одну иностранную "висюльку" больше. К тому времени у многих из нас вполне себе приличная коллекция образовалась, хоть на спину вешай. У Мули, к примеру, это был одиннадцатый иностранный орден. Ну и Родина, хоть и скуповато, но время от времени чем-нибудь да напоминала о себе из серии "на тебе", что осталось после награждения дядечек с лампасами из московских кабинетов. Ну, в общем, служилый народ хорошо знаком с принципом "Наказания невиновных и награждения не причастных". А тут ещё и Фридрих стал себя странно вести. Складывалось такое ощущение, что папа-губернатор что-то от него хочет, а тот не знает, как от него отвертеться. В лагере народу стало - не протолкаться. "Вертушки" одна за одной на головы валятся, как антоновка по осени. Шум, гам. Родители любимых чад поприлетали, из каждой палатки соплями на радостях шмыгают. А того веселее, начали грузовые вертушки, как челноки, сновать. И из них что-то постоянно разгружают и штабелями складируют. Я пацанов от греха на край лагеря отвёл, но не тут-то было. Мы в крайние палатки, а девки за нами. Девки за нами, а их родители следом. А тут и папа Консуэллы прибыл с охраной и свитою. Папа был - мама не горюй! Владелец заводов, газет и пароходов... и всё это помножено на кровь прямых потомков первых конкистадоров, что в Латинской Америке говорит о очень многом. От мужика шибало такой аурой Власти и Силы, что хотелось с ходу сделать книксен. Оказалось, что у Консуэллы в Штатах учится законный жених, с которым она помолвлена с десяти лет от роду, и Тишина в папиных раскладах ни разу не присутствовал. "Тихая семейная" встреча и знакомство Вити и папы Консуэллы закончилась, на мой взгляд, вполне себе закономерно. Папа парой доходчивых фраз попытался напомнить Вите о его месте в этом мире, а Витя не менее лаконично уточнил папе адрес куда ему срочно требуется отправится, где, собственно, и так уже понасобралось народу видимо-не видимо. Чем бы мог закончится этот разговор, предположить трудновато, но тут открыла рот Консуэлла. Надо сказать, что это "небесное создание" с восьми лет от роду осталась без матери и явно в полной мере унаследовала черты характера своего папочки. С учётом того, что, как правило, девочки влюбляющиеся в "плохих" мальчиков, имеют привычку обогащать свой лексикон любимыми выражениями своих избранников, речь Консуэллы была украшена целым рядом цветистых выражений с использованием ряда слов исключительно русского происхождения. В общем, папе было категорично посоветовано самому жениться на "недоразвитом кабальеро" с "голубым" обликом и пользовать его своим "куем" до совершения чуда деторождения в попытке обзавестись внуками. А она "ипать" хотела такое счастье, и они с Витей уже всё решили о своём будущем. Ей в "изду" не упёрлось удовольствие до старости вытирать сопли папиному избраннику, и она в ближайшее время намерена уехать с Витей жить в "Ссибирр", где они вместе будут пасти стада белых медведей, добывая из них молоко и шерсть. На растерявшегося папу было больно смотреть, а мы с Дрюней покинули немедленно палатку на карачках. Конца разговора мы не слышали, но вечером папа, Консуэлла и Витя мирно ужинали одной компанией и по временам ржали, как кони в пампасах. За всей этой суетой я как-то отвлёкся и одним утром был напрочь ушиблен картинкой мирного завтрака Ванды и Ханны, которые на пару веселились, что-то активно обсуждая. А самое развесёлое, что я их потом в течении нескольких дней наблюдал разгуливающих по лагерю только что не в обнимку. Мне бы тогда надо было вдумчиво взять это в голову, но было не до того, закружила суета и внезапные новости. Начнём с того, что папа Ханны внезапно начал меня обхаживать с иезуитской изощрённостью прожжённого интригана. При папе в довесок присутствовала и мама Ханны. При взгляде на эту утончённую латиноамериканскую сеньору, меня просто кидало в дрожь. Во-первых, сразу становилось понятно, от кого Ханна унаследовала свою сногсшибающую красоту и очарование. Во-вторых, в глаза бросалось, что папа-губернатор в этом семейном дуэте играет явно не первую скрипку. Взор, которым меня время от времени окидывала мама Ханны, напоминал мне помесь взглядов покупателя племенного жеребца и "доброго" финансового аудитора. Поэтому радостные родительские приглашения - сразу по окончании экспедиции, НЕМЕДЛЕННО прибыть к ним в гости с целью обсуждения нашей с Ханной СОВМЕСТНОЙ судьбы, очень напоминали мне плакат "Добро пожаловать!", установленный на дорожке от мышиной норки до кладовки с сыром. Учитывая, что в то время слова "пожизненная каторга" и "женитьба" для меня не имели никакой смысловой разницы, как-то начинало складываться внутреннее ощущение, что моя дорога отсюда домой имеет шанс пройти маршрутом где-нибудь через Аляску и Берингов пролив. А тут ещё очередным бортом к Свену прибыли два каких-то журналиста, с которыми мы с Мулей и столкнулись нос к носу посреди лагеря. Я аж, честно говоря, сначала опешил. Один из этих журналистов был похож на одного "товарища" из штатовских структур в Нигерии, который нам в своё время обеспечил счастье месячного гостевания в Нигерийской тюрьме, о радости которого можно отдельную книгу писать. И тут этот "журналист" споткнулся взглядом о нас... и чуть ли ни бежать кинулся. Что уж он там прочитал на наших с Мулей, резко расплывшихся в "дружелюбных" улыбках, лицах - не знаю. Но его загорелое лицо вдруг резко сменило цвет на девственную белизну снегов Антарктиды. Мы переглянулись, и Муля торжественно выдал - " Гризли, я теперь точно знаю - Бог есть! И он нас сегодня любит!" Тут нас позвали в палатку Фридриха. Зайдя в палатку руководителя экспедиции, я застал довольно странную картинку. Фридрих, папа-губернатор, папа Консуэллы, Ванда и ещё пара каких-то незнакомых мужиков в глухих чёрных костюмах, выглядевших по сорокоградусной жаре изощрёнными инструментами пыток. Фридрих, едва я зашёл в палатку, с облегчением вздохнул - "Вот начальник охраны. Если он согласится, то и я не против". Я, конечно, уразумел, что на меня только что перевели какие-то не самые безобидные стрелки, но всем своим неразвитым актёрским даром постарался изобразить айсберг, утопивший "Титаник", и потребовал объяснений. Объяснения последовали. И чем они становились подробней, тем больше мне хотелось оказаться на другом конце планеты, прижавшись лицом к коленям одной седой женщины и сказав "Здравствуй, мамочка, я вернулся..." По мере заслушивания руководства экспедиции и представителей местной власти волосы на моих ногах начали вставать дыбом, а в животе начался малый ледниковый период. Если бы я изначально знал, для чего нас наняли, то я бы во весь опор продолжал сидеть в Риге и ни за что бы не подписался на такую сумасшедшую авантюру. Стало понятно, почему нам так щедро заплатили, почему в такой спешке отправлялась экспедиция, и многое другое, в том числе и некоторые странности поведения учёной братии. В общем, судите сами. Как оказалось, год назад каких-то непонятных исследователей непонятно чего занесло в ту часть сельвы, где даже москитам скучно. И там эти "адиёты" наткнулись ни много, ни мало, а на затерянный город с какими-то пирамидами и входом в подземный тоннель. Кроме того, они умудрились рядом найти останки самолёта и скелет какого-то известного американского исследователя загадок працивилизаций. И вроде бы как, ничего странного в этом нет - ну, нашли и нашли... Если бы не одно большое "НО". Исследователь этот пропал в начале двадцатого века, перед пропажей заявив, что он нашёл в сельве город, принадлежавший к какой-то цивилизации задолго до появления человечества на нашей планете. А самое развесёлое - эти горе-исследователи наткнулись там на пирамиду, сохранившую свою облицовку кварцевыми плитами. Если кто не в курсе, то все нынешние известные нам пирамиды, в том числе и египетские, когда-то были облицованы сплошь кварцем, к изучению свойств которого человечество только сейчас начинает подбираться. В довесок, эти красавцы напоролись в этом городе на такие же кварцевые "комнаты", как и в пирамидах инков и ацтеков, но не разрушенные, а абсолютно целые. Как утверждали эти деятели, пирамида была в идеальном состоянии, и явно норовила производить какую-то энергетику. Вся затея с экспедицией приобретала совсем другой окрас. Во-первых, желающих попасть туда первыми и "снять сливки" с такой находки, как Вы наверно понимаете, можно было выстраивать шеренгами. Начиная со специфичных госслужб, крупных энергетических корпораций... и заканчивая отморозками-охотниками за древними кладами. И для всех этих "ребят" ценность человеческой жизни по дороге к намеченной цели если и не была равна нулю, то обреталась где-то рядом с этой цифрой. Во-вторых, надо было срочно пересматривать всю программу действий экспедиции, с учётом того, что нас туда обязательно попытаются не допустить. Ханна с девчонками, как вдруг выяснилось, как раз туда и пытались добраться, в юной наивности своей полагая, что подобные вояжи напоминают лёгкие приключенческие прогулки. В свете этого, нападение индейцев на их катера приобретало совсем иной окрас. Жили себе тут индейцы от сотворения мира, и никогда никого не трогали, а тут вдруг взбесились. Как хотите, а меня жизнь давно отучила верить в подобные совпадения. Из этих первооткрывателей затерянного города к людям из сельвы вышло только двое из семерых, в сельву ушедших. Один из них через месяц приказал долго жить, не перенеся приступов какой-то болезни, подхваченной в сельве. Второй находился в госпитале с диагнозом полного физического и морального истощения, где вокруг него водили хороводы врачи и местные экстрасенсы всевозможного разлива. На руках у нас оказалось несколько десятков фотографий развалин города и от руки нарисованная карта, по которой с равным успехом можно было искать затерянный в сельве город или выяснять сегодняшнюю цену нежинских огурцов на Одесском Привозе. Суть всего разговора свелась, в принципе, к тому, что папа-губернатор настоятельно просил дать возможность группе местных исследователей присоединиться к нашей экспедиции. В те же ряды настойчиво рвались и оба американских "журналиста", прилетевших к Свену. Я сразу потребовал, чтобы из состава экспедиции удалили женщин. Идти туда, где и не пахло людьми, да ещё и с заранее понятным предположением, что без игры в "Зарницу" дело не обойдётся, с женским коллективом на плечах - проще сразу себе выкопать ямку два на два и накрыться дёрном. Результат будет такой же, только мучиться не придётся. Поскольку эта гоп-компания не желала никаким образом рассматривать вариант смены охранной группы, я им сказал, что мне надо посоветоваться со своими ребятами, и ответ я дам завтра утром. Папа Консуэллы поддержал меня с неописуемым энтузиазмом, но понаблатыковшаяся русских идиом Консуэлла чуть опосля продемонстрировала нам обоим изящную конфигурацию из пяти пальцев с маникюром и гордо, как настоящая индейская "скво", удалилась в палатку своего любимого вождя из племени русских апачей. Папа сильно загрустил, а я в очередной раз убедился в бесспорности тезиса - "хочешь испортить женский характер - дай ей пожить с русским мужиком". Приводить подробности разговора с Ханной, уж простите, не буду. Я в тот вечер вообще столько нового о себе узнал - на меня даже мама Ханны стала удивлённо-заинтересованно поглядывать. "Растлитель невинных дев" (видимо, имелась в виду сама Ханна), "мужлан, плюющий в девичью душу её новой лучшей подруги" (тут, как я понимаю, содержался намёк на Ванду), "кобель, готовый перетрахать всех самок обезьян Амазонии" (?), "огрызок мужского достоинства, норовящий строить глазки каждой юбке" (даже не берусь комментировать) - вот только самый мизер комплиментов, что довелось мне услышать в свой адрес этим вечером. Причём это только то, что я успел для себя перевести. К счастью, успевал я далеко не всё! Каждый очередной комплимент сопровождался оглушительным ржанием из соседней палатки, голосами, подозрительно напоминавшими голоса моих друзей. В конце концов, утомлённые Ханновым красноречием, мы с папой-губернатором согласились со всеми доводами Ханны и... просто и незатейливо решили проблему, угостив Ханну в знак примирения бокалом хорошего вина. А уж запасов снотворного у нас всегда было с собой - не меряно. Утром Ханна в мирно спящем состоянии улетела домой. С Вандой же разговор не задался сразу. Та молча выслушала все кружева моих словесных доводов и ограничилась лаконичным "Нет!" Потом, выходя из палатки, обернулась и выдала что-то из серии извечных женских загадок - "Ты мне кое-что ещё должен..." Всему руководству экспедиции я поутру объявил, что мы с пацанами согласны и дальше сопровождать экспедицию, но у нас есть ряд требований и условий, которые сейчас подойдёт обсуждать наш казначей, товарищ Иванов. Наивные американские парни расцвели улыбками. Мося-то, конечно, носил фамилию Иванов, но... звали-то его - Моисей! И, поверьте мне, по части покуситься на наши "кровные" - проще уговорить оголодавшего тигра поделиться законной добычей, чем выторговать у Моси полтинник. В результате шестичасового лёгкого торга, наши денежные вознаграждения выросли втрое, а последующие пять дней "вертушки" устали таскать в наш лагерь топливо, припасы, оружие, медикаменты и снаряжение. Мы готовились к выходу... В течении последующей недели в лагере творился сущий дурдом. В довесок к двум "журналистам" к Свену прибыло ещё четыре человека, двое из которых явно и очевидно набирались жизненного опыта где-то в джунглях и сельве, причём под руководством инструкторов, неплохо знающих своё дело. Папа-губернатор от щедрот местной власти предоставил в наше распоряжение двух проводников-индейцев, неизвестно каким образом угодивших на государственную службу, и двоих специалистов по древней культуре Америки. Муле с Мосей пришлось долго останавливать гейзер моего красноречия, фонтанирующий исключительно спецефичным русским языком. Двое американцев абсолютно и недвусмысленно демонстрировали женские вторичные половые признаки, притарабанив с собой кучу всевозможной аппаратуры дальней связи. При этом носильщиков для этой кучи электронного барахла предоставить забыли. Чёрт его знает, почему, но, похоже, в Латинской Америке все учёные - женщины. То ли горячим парням-латиносам некогда учиться, то ли у них весь запас интеллекта по другим частям тела распределяется, но, как бы там ни было, но два специалиста по древнеиндейской культуре тоже оказались женщинами. Вжик с Баламутом долго радовались этому прибавлению в составе нашей экспедиции, заставляя меня тихо сатанеть от такой "радости", пока мстительные посылы моего серого вещества не озадачили этих двух крупных и видных деятелей по борьбе за права женщин организацией доставки и обеспечением женского состава экспедиции запасом индивидуальных гигиенических средств. Обход и опрос женщин этими двумя оболтусами по части женских требований к наличию в наших запасах ваты, прокладок и прочих, так необходимых женщинам всевозможных прибамбасов, доставил мне несколько минут ни с чем несравнимого удовольствия. Вид их кислых рож, при составлении списков необходимого, подарил мне несколько моментов тихого счастья. Пацаны активно занимались распаковкой привозимых вертушками грузов со всевозможно-стреляющим железом и боеприпасами. Всё доставлялось согласно озвученным Мосей требованиям точно, в срок и в оговорённых объёмах. Зная Мосю и его врождённую "запасливость" не первый десяток лет, даже меня стал настораживать объём и процесс "захомячивания" такого количества вооружения. На мои намёки о том, что мы же пока не собираемся идти на поиск сокрытых в сельве городков-поселений бывших эсэсовцев с местью за "холокост", да и устраивать в сельве второй Сталинград нам тоже без надобности, Мося, окинув меня взглядом "русских" глаз, полными извечной тоски и обиды богоизбранного народа, выдал мне свою любимую сентенцию - "Знаешь, командир, лучше я три раза вспотею, таская на горбу патроны, чем начну ощущать, как холодеют мои ноги из-за того, что патроны внезапно кончились". Честно говоря, с этим было трудно спорить. Как известно, патронов много не бывает. Пацаны активно возюкались, устанавливая на станке крупнокалиберный пулемёт на носу нашего кораблика, и на корме их усилиями уже красовался станковый гранатомёт. Ванда носилась, как оглашенная, принимая вместе с завхозом нашей научной банды грузы с питанием и медикаментами. Но при каждой нашей случайной встрече я неизменно начинал себя чувствовать человеком, приговорённым к высшей мере наказания с кратковременной отсрочкой исполнения. Ну и, чтобы Вы могли себе во всей красе представить этот пикник сумасшедшего дома на выезде в подшефный колхоз, надо Вам сообщить, что в поддержку нашей экспедиции к концу недели в лагерь добрались два самых натуральных католических "падре". За этих двух представителей святейшей апостольской церкви стоит поговорить отдельно. Представьте себе двух мужчин спортивного телосложения, лет 35-36 на вид, представившихся, как отец Марк и отец Бонифаций. Симпатичные такие мужики, говорящие тихими размеренными голосами, но смотрящие в лицо собеседника взглядами не выше переносицы, что человеку понимающему чуйка сразу начинает голосить о наличии в прошлом этих двух "падре" специальной подготовки и тренинга. Двигаются - монахи из Шао-Линя обкурились бы в углу, усыхая на глазах от зависти. При взгляде им в спины - оборачиваются моментально. Говорят на чёрт его знает каком количестве языков, и при этом Боня абсолютно чисто говорит на русском, а Марк, как минимум, всё понимает. У одного под сутаной явно прослеживается наличие крупного ствола, а на втором красуется перевязь с метательными ножами, что время от времени выглядывает из-под сутаны. Вечером оба присоединились к нашим посиделкам у костра, проигнорировав костёр учёной братии, и притащив целый ящик изумительного вина, который, не чинясь и не стесняясь, и помогли нам опорожнить под шашлычок. На мой наивный вопрос - "А разве священникам можно потреблять винишко?", заполучил в ответ тихую отповедь отца Бонифация, которую помню по сей день - "Сын мой (!), Господь наш Иисус Христос самым первым своим чудом явил превращение воды в вино. Заметьте, воды в вино, а не наоборот! Так что, если бы Господь был против винопития, то хлебали бы мы с Вами сейчас водичку с болотным привкусом, а не этот нектар из монастырских подвалов". Надо заметить, что святые отцы личностями были крайне примечательными. В компанию влились, будто ребята из соседнего двора. Собеседниками являлись великолепнейшими, да и, как потом выяснилось, товарищами по оружию были не из последних. Но вот как дрогнул лицом Марк, когда я вдруг внезапно затеял разговор про "Ватикано Чентре" (одна из лучших разведок мира), заставляло задуматься и не очень расслабляться в присутствии "святых отцов". Фридрих сказал мне, что мы ждём прибытия ещё двух человек, после чего можем выходить на маршрут. Кроме нашего кораблика теперь в кильватере у нас красовалось пять надувных десантных бота американского происхождения со всем, что им положено в полной комплектации - от пулемётов и моторов до медицинских аптечек и запасов сухпайков с пресной водой. Пользуясь паузой в отправке экспедиции по назначению и "пригретые" женским составом за их заботу о себе, Вжик с Баламутом повадились ночевать в своей палатке не вдвоём, удивляя окружающих доносящимися по ночам из их палатки стонами и вздохами явно не мужского звучания. Моя попытка призвать этих двух самцов к соблюдению моральных норм строителей коммунизма была начисто разбита Вжиком - "Гризли, ну что за грязные инсинуации и домыслы? Как ты так мог подумать про своих друзей? Командир, ты вдарил кирзовым сапогом по моей нежной и ранимой душе! Мы с девочками всю ночь только что и делали, так это обсуждали поэзию Достоевского!" На моё "Вжик, наглая твоя рожа, окстись, мля! Достоевский отродясь стихов не писал!", Вжик задумчиво почесал затылок - " Мда... Мля, незадача какая нарисовалась. То-то я думаю - чего меня так в постель тянет?" Понять и усвоить логическую цепочку Вжиковых рассуждений и связи Вжикового спального мешка с Достоевским я даже и пытаться не стал. А через три дня прибыли двое последних участников нашего вояжа - два самых натуральных индейских шамана в полной комплектации, с бубнами, курительными трубками устрашающей длинны... и напрочь "отмороженные". Через день мы с рассветом тронулись в путь. И вот мы наконец-то продолжили свой поход. Только теперь мы шли целым караваном - впереди наш кораблик, а за ним три здоровенных резиновых бота. Постепенно Амазонка начала делиться на речки и протоки, а через две недели мы шли по какой-то речке, у которой не было названия и места на карте. За эти две недели ничего особенного у нас не произошло. По вечерам до темноты вставали на якорь и народ собирался на борту кораблика. Коллектив знакомился и потихоньку притирался друг к дружке. Учёная братия начала старательно уделять внимание женской половине экспедиции, но их посетила волшебная птица "Обломинго". Невзирая на весь их пыл и старания, весь женский состав нашего коллектива норовил ночевать в каютах представителей русской части состава экспедиции. Перед выходом из лагеря мы с Мулей растолковали Вжику, кем является американский журналист по имени Джон, который, как я понимаю, такой же Джон, как я Ромуальд, и напомнили о той роли, которую сыграл "журналист" Джон в организации нашего "отдыха" в нигерийской тюрьме. Вжику и Мосе с Баламутом от лица всего нашего коллектива была оказана высокая честь заняться организацией отравления жизни этого замечательного журналиста. Кто ранее читал мои воспоминания о друзьях детства, те, наверно, помнят, что по части изобретения всевозможных пакостей каждый из этого трио был ОЧЕНЬ большим мастером, а уж когда они собирались втроём, черти в аду объявляли недельный траур. Сразу же по выходе из лагеря у Джона началась нескучная жизнь. У него начала страшно скрипеть вся обувь, включая даже сандалики. То, что он большую часть своего времени начал проводить за чтением различной литературы, думаю даже и не стоит упоминать - ибо чем ещё можно заниматься, просиживая по полдня в туалете? Как только выяснилось, что Джон вообще не ест рыбу, вдруг наш кок посадил весь коллектив на рыбное меню, включая салаты и десерт. В вещах Джона постоянно обнаруживались всякие ядовитые и кусачие представители флоры и фауны Амазонии. А уж к концу недели Джонни к своей обуви подбирался, как к взрывному устройству, так как, даже отвернувшись от своей обуви на минуту, после этого там мог обнаружить какую-нибудь ядовито-неприятную тварь. Джон, куривший трубку, как-то поутру сделав первую утреннюю затяжку, вдруг позеленел и в течение дня подкармливал рыб Амазонки прямо через борт до самого вечера, отвлекаясь только на регулярное посещение закрыто-интимного назначения, гордо именуемое на любом плавсредстве, как гальюн. Он, единственный из всего состава экспедиции, умудрился где-то подхватить вшей и теперь щеголял свежевыбритой головой, попахивая не самым приятным ароматом серно-борной мази. Ни с того ни с сего у него вдруг начался просто ураганный насморк. Человек не мог бриться, так как у него каким-то образом оказались затупленными лезвия для бритвы. Зубная паста вдруг оказалась щедро сдобрена крупным шлифовочным песком, и бедный Джон начисто попортил себе эмаль на зубах. Одежда Джонни по какой-то неведомой и необъяснимой случайности оказалась в стиральной машине вместе с кусками наждачной бумаги, и теперь он щеголял в экзотическом одеянии, напоминавшем ни то смокинг индейца племени дакота, ни то маскхалат типа "Леший" - всё какими-то лоскутьями и бахромой. Когда во время обеда на палубе на блестящую голову Джона вдруг из-под небесной выси обильно опорожнилась речная чайка, удивлению моему не было предела. Вжик, посмотрев мне в глаза и недоумённо пожав плечами, всем своим видом продемонстрировал, что к этому, счастливому для Джонни, моменту он никакого отношения не имеет, хотя улетающей чайке изобразил жест "рот фронт". Честно говоря, я бы ни разу не удивился, узнав о талантах этой троицы в области дрессуры птиц. Приучили же они как-то корабельного кота гадить исключительно под дверь каюты Джона. Можно долго ещё описывать всё, что ежечасно приключалось с Джоном. Жизнь человека тихо превращалась в сплошной непереносимый кошмар. Джон не был дураком и, конечно же, понимал, кому он обязан беспрерывному и радостному времяпровождению, но поделать ничего не мог, стоило ему хоть на пару секунд на что-нибудь отвлечься, как рядом с ним тут же словно ниоткуда появлялся кто-нибудь из "трио шкодливых бандуристов". Гневные взоры Джона напрочь разбивались о наивно-детскую улыбку Вжика, как бы говоря - "Подожди, дружок, это мы ещё только разминаемся. Наша любовь - ещё впереди!" Собственно, переиграть на поле организации пакостей эту троицу, выросшую среди толпы пацанвы, среди которой одним из главных принципов являлся постулат "Если ты сегодня никого не "развёл" - день прожит зря!", было, честно говоря, трудновато. По сравнению с багажом их уловок и умений весь многовековой опыт различных спецслужб - ни то, что нервно курил в сторонке, а вовсе курить бросил. По сравнению с любовью пацанов к розыгрышам и шуткам весь богатый опыт знаменитых древнекитайских мастеров заплечных дел - был так себе, плюнуть и растереть. В общем, в конце второй недели вечером к нам на посиделки на корме подошёл Джон, таща на руках ящик коньяка (где только он его взял?) и предложил - "Мужчина, мир?" Пока мы мирились с Джоном, и выяснились все детали нашего попадания в нигерийскую тюрьму, но это совсем другая история, и мы её пока отодвинем в сторону. Как-то в один из вечеров что-то мне не спалось, и я засиделся на корме с книжкой и пачкой сигарет. Вдруг на палубу выбралась Ванда, подсела ко мне и попросила сигарету - "Уффф, устала... Никак не сориентируемся с этой картой. Целый день себе головы ломали - никак не складывается". И действительно, у девочки вид - хоть в саван заворачивай. Осунулась, круги синие под глазами. Я встал, наложил ей поесть, чаёчку на травках заварил, и, слово за слово, мы вдруг разговорились. Оказалось, что Ванда старше, чем мне казалось. Я думал ей 23-24... А оказалось - 32. А зацепились мы внезапно темой тамплиеров. Оказывается, Ванда была крупным специалистом в этой теме и несколько раз принимала участие в экспедициях по поиску сокровищ и архивов этого небезызвестного ордена. А я ещё её в довесок и зацепил неизвестным ей фактом роли тамплиеров в становлении княжества Московского. В общем, проболтали мы часа три. Она и заснула прямо во время разговора. Смотрю на неё сонную - красивая девочка, но вымотанная до невозможности. Перенёс её в кресло качалку, ноги пледом завернул, а сам подстилку бросил у кресла и улёгся, чтобы, не дай Бог, кресло никуда не поползло. Проснулся я уже на рассвете от покашливания Моси, который шёл сменять караульного. Мося старательно отводил глаза в сторону и всем своим видом демонстрировал, что его тут вообще ни разу не было. Но, судя по плескавшемуся необъятному водоёму ехидства в его глазах, можно было точно быть уверенным, что через пару часов весь наш коллектив будет в курсе, что "Гризли всю ночь у Ванды в ногах валялся". Следующий вечер мы с Вандой ужинали уже вместе, получая самое искреннее удовольствие от обоюдного общения. Идём уже две недели, река вот-вот уже станет не судоходной и придётся пересаживаться в катера и боты. В общем, дело идёт к прощанию с цивилизацией. И так уже приходится впереди корабля пацанов на ботике гнать. Река всё уже и мельче, топляка - всё больше. Кроны деревьев по берегам вот-вот над нами сплошной крышей сойдутся. Добрались до нас и главные враги человечества - москиты, пришлось ВСЁ затягивать противомоскитной сеткой. Вечером, как обычно, встали на якорь, и народ потихоньку начал собираться на корме. Кто чем-то перекусывает, кто умные разговоры беседует, кто в шахматишки бьётся на пару банок пива. Пацаны девочек под гитару охмуряют. Все чётко понимают, что в комфорте последние дни доживаем. И тут-то двое оглашенных ошалевших от любви индивидуума решили немедленно сочетаться узами Гименея. Когда Саня с Бруней мне об этом сообщили, я минут десять молча в голове слова искал, чтобы адекватно отреагировать на их гениальную идею. По ходу им обоим амур не в сердце по стреле засадил, а в головы. Нашли, понимаешь ли, время и место. А главное, что уже и капитана уговорили зарегистрировать их брак, на что каждый капитан любого корабля в мире имеет полное право, как второй после Бога на борту. Фридрих дал команду, и мы на сутки остановились. Знаете, наверно, это была самая странная свадьба на моей памяти. Пацаны сходили на охоту и приволокли пару подсвинков пекари. Научная братия частью ловила рыбу, частью помогала коку её же и готовить. Женщины всем составом занялись украшательством корабля и застолья. И вот вечером на палубе собрались ВСЁ. Молодых обрядили во всё белое, девчонки даже фату из какой-то тюли изобразили. Кругом всё в цветах, у невесты букет - руки оттягивает. Два священника в сутанах, шаманы с бубнами и капитан при параде. Всё было, как положено - речи, тосты... и пьяный тамада Вжик. Под ночным небом Амазонии звучала русская "живая" музыка, что наяривал наш доморощенный оркестр и хор. Был и первый танец "молодых". Мы с пацанами как-то скучковались с одного конца стола, куда почему-то стал потихоньку перебираться и весь остальной коллектив. И тут ни с того ни с сего пьяненького Вжика вдруг укусила за сердце тоска по Родине - "Эх... А дома сейчас белые ночи в самом разгаре, девчонки поистомились всяко-разно без нас-то..." Народ, даже привыкший к извивам Вжиковой логики, и тот... насторожился, не сразу находя логическую связь белых ночей с женским томлением. Неискушенная Ванда, сидевшая рядышком, возьми и в наивной искренности своей и поинтересуйся - "Вжик, а что такое - белая ночь?" Если Вам кажется, что Вы знаете о том, как звучит трактовка такого явления, как белая ночь, то, должен Вас разочаровать, наверняка она сильно отличается от представлений Вжика об этом природном явлении. Вжик пьяно и со слезой хлюпнул носом, приобнял за плечи Ванду... и его понесло - "Вандочка, Вы прямо, как дитё малое, право слово. Вот что такое "белый танец", Вы же знаете? Правильно! Это когда женщина приглашает мужчину на танец. А белая ночь - это, когда женщина приглашает мужчину на ночь! И что примечательно, мужчина не имеет морального права женщине отказать! Это наш старинный русский обычай, который мы свято чтим, хотя и считается, что белый цвет для русских мужчин является фатальным. Что почему? Да потому что после белой ночи можно поиметь себе шанс уткнуться носом в белую фату". Глядя на то, как у Ванды начали радостно приподниматься бровки, а на лице тихо расцветать удивлённо-задумчивая улыбка, поощряемая активным Вжиковым подмигиванием, я тут же дал себе клятву, что в этот раз Вжику такая "подлянка" просто так с рук не сойдёт. Сколько мы с Мосей и Мулей залили во Вжика в эту ночь алкоголя - эскадрону гусар за неделю не выпить. Даже после того, как Вжик вместе с девчонками кинулся ловить букет невесты, подливать ему не прекратили. Мне кажется, что проглоти Вжика в эту ночь анаконда - она бы неделю ещё "вертолётики" ловила. Описывать весь процесс нашей маленькой мести, наверно, нет нужды. Утром мы все проснулись от истошного Вжикова визга. Всё дело в том, что он с дикого похмелья пришёл в себя, находясь в одной кровати с одним из французов, да ещё и без трусов, которые качались у него под носом, зацепившись за настенное "бра". Моментально запрыгнув в трусы, Вжик молнией вылетел на палубу. Все, кто находились на палубе в этот момент (а мы, конечно же, постарались, чтобы народу там оказалось поболее), просто рухнули. Народ истерил так, как мы и предположить не могли. Люди завывали, катаясь по палубе, задыхаясь и кашляя. А над этой заходящейся в припадке толпой с растерянным видом, недоумённо озираясь, возвышался Вжик, на всклокоченной голове которого красовалась белая фата, оттеняя яркость его губной помады и синеву теней под наклеенными ресницами. При этом всё его туловище было покрыто следами губной помады в виде отпечатков поцелуев. Из толпы вывалился Мося и, похлопав Вжика по плечу, радостно осведомился - "Ну и когда теперь твою свадьбу играем?" Возмущённых воплей Вжика никто, естественно, не услышал из-за громового хохота на палубе. А я ещё целую неделю наслаждался смущённым видом Вжика, когда его подкалывали пацаны - мол, один раз - не считается. И вот пришёл день, когда нам пришлось покинуть наш кораблик, который всем нам стал домом на пару месяцев и пересесть на катера и боты. Дальше пошли целым караваном из десятка различных плавсредств. На ночь нашли проплешину в сельве, выходящую прямо к воде. На ней-то лагерем и встали. Вот здесь-то мы и вспомнили всё разнообразие русского языка. Месяц мы стирали себе языки, объясняя и вталдыкивая в головы учёной братии, что из лагеря выходить НЕЛЬЗЯ. Что за периметр - ни ногой! И что Вы думаете? Первое, что вся эта малоорганизованная банда сделала, оказавшись на берегу, - разбежалась по окрестностям справлять свои естественные потребности. Видите ли, сходить к оборудованной ямке, прикрытой ширмочкой - им конфузно. Интеллигенты, мля! И как мы ни орали, как ни матерились - толпа ломанулась по кустам и папоротникам. Пока посозвали всех в лагерь, пока организовали костёр, пока кок сообразил насчёт пожрать - стемнело окончательно. И только усевшись ужинать, обнаружили, что двоих человек не хватает - одного из французов и католического "падре" Марка. Ни на крики, ни на выстрелы эта парочка не отзывалась. Делать нечего - пришлось нам тянуться в цепь и лезть прочёсывать сельву. Мероприятие и днём-то непростое, а уж ночью - впору врагу пожелать.Марка обнаружили метрах в пятидесяти от лагеря, торчащим из пасти анаконды, которая уже его заглотила почти по пояс и продолжала наползать на него пастью. Зрелище, я Вам доложу, абсолютно не для слабонервных! Понятное дело, анаконду покромсали в мелкий шмат, но Марку, как Вы понимаете, это уже было без разницы. Через полчаса Муля с Тишиной нашли и француза. Тот не придумал ничего лучше, как примоститься на корточки рядом со стойбищем красных муравьёв. То ли мураши обиделись на такое к ним отношение, то ли им вообще французы не по вкусу, но результат оказался крайне плачевным - на теле француза обнаружились следы пары десятков укусов. Один-то укус не каждый человек пережить может, а тут прямо погрызли. В лагерь его принесли - он ещё дышал. Но сколько антидота ему ни кололи, через два часа началась агония и к полуночи он отошёл. Сказать, что весь состав экспедиции был напуган и подавлен - значит, не сказать ничего. Женщины плакали и жались к пацанам. Ванда постоянно утыкалась мне носом в спину и не отходила ни на шаг. Пока пацаны копали две могилки, я устроил всему коллективу нелицеприятный "разбор полётов", пообещав всем "умникам", в случае повторения такого массового забега по сельве, перестрелять их самому с целью сокращения их мучений и лишних "напрягов" для пацанов. Ночью никто не спал, все собрались у большого костра, девчонки, умаявшись за день, норовили носами позалезть пацанам в подмышку и там подремать, Ванда уснула у меня на плече, а "падре" Бонифаций приволок литровую бутыль текилы с объяснением - "Помянем братьев наших во Христе". Честно сказать, по нему смерть Марка вдарила от всей души - наотмашь и со всей дури. Он сидел у костра какой-то весь потерянный, а когда уже выпил преизрядно, начал бормотать, как бы разговаривая с Марком. Я даже испугался - как бы у "святого отца" крыша не поехала. Он остановившимся стеклянным взглядом уставился в огонь и тихо бормотал, перемежая английский с испанским - "Господи, ну что за нелепица? Три года в Бейруте, шесть операций в Африке, два года нелегалом в Ирландии - и всё это для чего? Для того, чтобы быть сожранным змеёй в сельве Амазонии? Воистину, Господи, пути твои неисповедимы..." Он пил и плакал. Бывают такие в мужской жизни ситуации, когда слёзы - лучший выход. Самим, знаете ли, доводилось друзей провожать в последнюю путь-дорогу, поэтому у пацанов, кроме дружеского воинского понимания, никакой иной реакции эта картина не вызывала. Под утро где-то неподалёку ещё и ягуар голос подавать начал - видать, на охоту вышел. Народ ещё дружнее к костру тесниться начал. А где-то в глубине сельвы стучали, стучали, стучали барабаны... Уже с рассветом ко мне подошёл один из индейских шаманов и на вполне приличном английском языке обрадовал по самое "не балуй" - " Вождь за нами идут". Идём уже вторую неделю. Речушка - уже одно название, кроны деревьев в три яруса уже давно над головой сошлись. Жара, духота и постоянный сумрак. Москитам - праздник, "свежина" сама припожаловала. Кругом сельва орёт на все голоса, а в воду даже руку опустить страшно. Все мазями поизвазюкались, от москитов спасаясь, потные, грязные. Фридрих дал команду искать место под лагерь - пришло время уходить в сельву. Покрутили с ним - так и эдак, а другого варианта, как сначала в поиск идти разведгруппе, а остальным пока в лагере посидеть, так и не наблюдается. Нашли место, чин чинарём лагерь поставили - траву с папоротником напрочь выкосили, периметр окопали, арканами обложили, ветки деревьев, что за периметр нависали, обрубили начисто, выгребную яму выкопали, насест сколотили и от греха малой палаточкой это дело накрыли. Накопали водоотстойных ямочек, а то, знаете ли, это Вам не горный Алтай, где из ручьёв можно водичку прихлёбывать - тут глоток непрокипячённой и необеззараженной воды приводит к одному единственному результату - к летальному. Вы когда-нибудь пробовали себя побаловать обеззараженной таблетками водой? Очень рекомендую, если Вам нравится вкус хлорки во рту. Ощущения... незабываемые! В общем, с лагерем, что смогли, сделали. Даже большую беседку для кухни и столовой сделали - с навесом и противомоскитной сеткой. Весь состав экспедиции заинструктировали до состояния головокружения. Стали готовить группу на выход и вот тут-то и начались основные сюрпризы - ни Ванда, ни Бруня с Консуэллой даже мысли не допускали, что они могут остаться в лагере. Никакие доводы и убеждения на них не действовали ни разика. Да и когда и где, собственно, кто-то видел или слышал о возможности переубеждения женщины, если она что-нибудь вбила себе в голову? Мне, в крайнем случае, такое наблюдать не доводилось. Не срабатывало ничего! Ни откровенное запугивание, ни объяснение тяжести пути и вероятная опасность - всё было, как от стенки горох. Они себе вложили в мозг, что они ДОЛЖНЫ за нами присматривать, и ВСЁ! Точка! После того, как эти три козы объявили, что если их не возьмут в состав группы, они сами пойдут по нашим следам (что ни у кого сомнений не вызывало), спор затих как-то сам собой. Прежде чем уходить, надо было в лагере навести хоть какой-то порядок с дисциплиной. Первым огрёб не по-детски наш кок. Этот "красавец" не придумал ничего лучше, чем выкидывать объедки с кухни в сельву. Вы представляете этот кулинарный праздник у обезьян? Поскольку правило пищевой цепочки никто не отменял, то через сутки вокруг лагеря кружила пара ягуаров, а из воды полезла всякая гадость типа кайманов и анаконд. Красные муравьи просто протоптали себе дорожку к новоявленным запасам пищевого изобилия, что привело к необходимости выжигания всего их муравейника. Кока общими усилиями поставили буквой "Гриша" и обязали все объедки и огрызки или закапывать поглубже, или сплавлять по течению реки. Слава Богу, что хоть часть научной братии знала, с какого конца ружья пуля вылетает, а часть типа Джона, его американских "друзей" и оставшихся французов явно имела неплохую воинскую подготовку. Вот они-то и взяли на себя функцию охраны лагеря, пока мы будем искать дорогу к заброшенному городу. Старшим по охране решили оставить Мгопо - тот подхватил какую-то местную заразу и валялся весь в расстроенных чувствах, колотясь в приступах каждые четыре часа. Всего уходило на поиск - нас пятнадцать человек, Фридрих со своим немцем-помощником, американка-связистка, француз-археолог и... трио красавиц: Ванда, Консуэлла и Бруня. В довесок с нами увязался и отец Бонифаций. А вечером в мою палатку вломилась Ванда. Никогда до этого дня я не узнавал о себе столько нового за один вечер. В общем, чисто женский подход - сначала тебе сообщают, какое ты дерьмо, не стоящее даже кончика ногтя девушки из приличной семьи, потом вдруг выясняется, что ты ещё в довесок абсолютно бесчувственный чурбан, потом тебе, заливаясь слезами, сообщают, что ей страшно, и... лезут прятаться от ужасов окружающей действительности к тебе за пазуху. Наверно, никто ещё не придумал более умилительной картины, чем плачущая перепуганная красавица. И никто ещё, наверно, не видел мужчину, который бы на ЭТО не купился! В общем, не успел я подхватить губами и пары её слезинок, как мне было сообщено тоном, не терпящим возражений, что чёрт со мной, настырным, она на всё уже согласна (?). Не вдаваясь в подробности, надо сказать, что ночь выдалась бурной и бессонной. Как потом выяснилось, мы не дали спать всему лагерю. Понятное дело, что ни о каком выходе поутру не было и речи. Давящийся смехом Фридрих перенёс выход на следующий день. Девки перемигивались с Вандой - мол, знай наших, а задумчивый Живодёр в своей обычной манере выдал очередной афоризм - "Не, пацаны, что ни говори, а Пушкин дело знал туго! Не зря он утверждал, что, чем меньше женщину мы любим, тем слаще в жопе ананас". Честно говоря, я не совсем осознал смысловой нагрузки этого шедеврального замечания, да и удовольствие от нахождения ананаса в вышеозначенном месте мне как-то трудно представить, но пацаны веселились не по-детски. С тех пор во мне бытует твёрдое убеждение - главное в отношениях с женщиной - это не обламывать её фантазии и вовремя сдаться. Мы с Вандой выползли из палатки только к вечеру, поели и вырубились. А с рассветом наша группа ушла в сельву. Если кто-то думает, что прогулки по сельве похожи на променады по московским паркам, то человек очень сильно заблуждается. Даже сибирская тайга по сравнению с сельвой - это место для бодрящих праздничных прогулок. Чтобы хотя бы отдалённо представлять себе это удовольствие, представьте, что Вы идёте по траве и папоротнику высотой по грудь. Что у Вас под ногами, Вы практически не видите, только время от времени чувствуете, что кто-то бьётся об краги Ваших ботинок, и только на привале или стоянке, глядя на царапины на ботинках и кристаллики засохшего яда в царапинах, можно догадаться, что Вы таки кому-то отдавили хвост. При этом выше Вашей головы сплошной стеной стоит всевозможного вида кустарник, откуда на Вашу голову норовят выпасть такие представители амазонской фауны, как древесные гадюки, древесные лягушки, пауки и гусеницы. И, заметьте, что прикосновение к Вашей коже большинства этих мелких тварей - смертельно. Над кустарником возвышается целый ярус древесных крон, в которых тоже чёрт-те чего только нет. Все эти кроны, кустарники и упавшие стволы перевиты и перевязаны всевозможными лианами и стеблями растений, половина из которых опасна для человека. Я бы вообще никому бы не рекомендовал восхищаться восхитительно-яркими "цветулёчками" в сельве - чревато, знаете ли. И вот уже над всем этим великолепием возвышается сплошная крыша самых высоких деревьев, образуя сплошное зелёное покрытие сельвы. Жара, влажность и постоянный полумрак. Добавьте сюда постоянно висящее вокруг Вас облако москитов - и получите примерное представление об удовольствии вояжей по сельве. При этом на Вас шляпа с накомарником, глухая одежда из плотной джинсы или брезента и высокие ботинки с крагами. А вокруг Вас, на секундочку, "курортная" температура под +40 по Цельсию. Так что, когда Вам по телевизору показывают ребят в шортах и маечках, гуляющих по сельве, можете смело собрать все результаты своего насморка и освежить экран своего "правдивого" ящика. В реале ходить по сельве - это брести приставным шагом, беспрерывно размахивая мачете, прорубая тропку в сплошной стене зарослей. Как правило, впередиидущий меняется каждые 30-40 минут. Слава Богу, что в сельве отсутствуют особо крупные хищники - ягуар на человека не охотится, а анаконды водятся или в воде, или поблизости от воды. Но вот какая заковыка - в сезон дождей вся сельва превращается в одно большое болото, а уж верховье амазонского бассейна и так-то - одно сплошное болото, раскинувшееся на тысячи квадратных километров. И чего там может водиться - один Бог ведает, да местные индейцы, которые иногда почище самых ярых хищников. Их чудная манера делать из голов любого чужака памятные сувениры умиляет своим простодушием прямо до слёз и судорожного подёргивания указательного пальца на спусковом крючке. Добавьте сюда ещё и тридцать-сорок килограмм груза, навьюченного на Вас, плюс оружие и боеприпасы - и получите почти полную картину удовольствия от путешествия по сельве. Оно, конечно, памятно изречение "не ходите, дети, в Африку гулять", но, поверьте, во время прогулок по сельве Африка вспоминается, как любимый курорт. Вот две недели такого удовольствия мы и поимели в самом начале нашего похода. К концу второй недели вышли к какому-то горному кряжу, торчащему посреди сельвы, как Останкинская башня над Москвой. У подножия скал обнаружилось озеро, в котором, на наше несказанное счастье, отсутствовало хоть что-нибудь хищное, окромя рыбы. Вот на берегу озера мы и разбили лагерь. Сил идти дальше просто не было. Пацаны-то уже еле-еле ноги таскали, а на девчонок без слёз и смотреть не получалось. Живодёр с Вжиком быстренько добыли пару молодых подсвинков пекари, и лагерь наполнился ароматами жарящегося мяса. Невзирая на счастливый настрой, я отправил Мосю с Тишиной пройтись подальше по нашим следам - посмотреть аккуратно, не увязался ли кто-нить за нами. Те через десять часов вернулись обескураженные напрочь. Все метки, что мы оставляли по пути, вплоть до прибитых к деревьям крышек от консервных банок, куда-то неизвестным сказочным образом испарились. Причём, следы от гвоздей и наплывы на стволах есть, а крышек - нет! Даже места, где мы делали повороты на маршруте, отмечая их маленькими каменными пирамидками, и те выглядят так, как будто мы тут и не проходили. Ни заломов на кустах, ни пирамидок. Учитывая, с какой скоростью всё растёт в сельве, через пару недель мы и обратной дороги, если что, не найдём. А на вторую ночь нашего отдыха у озера в глубине сельвы... забухали барабаны. Было уже понятно, что кто-то за нами наблюдает, идя по нашему следу и наступая нам на пятки. Но вот вопрос - кто? И зачем? Три дня мы наслаждались отдыхом, подъедали шашлычок, коптили мясо себе в дорогу, купались в озере. Пацаны постоянно подтягивали туши свинок и наловленную рыбу. Девчонки ожили... и с женской непосредственностью по ночам доказывали нам, что у них в жизни совсем иные приоритеты, чем глупое шараханье по сельве с весьма сомнительными целями. Ванда, надо заметить, начала раскрываться для меня с абсолютно неожиданной стороны. Чувственности в ней оказалось, будто на трёх девок запасали, что, в принципе, компенсировало её неожиданно небогатый опыт сексуальных утех. На моё недоумение этим фактом, получил традиционный женский ответ - "Какой же ты у меня дурачок!" Вот и сиди, гадай, что она хотела этим сказать... Пацаны с девчонками тоже по ночам не скучали, что для остальных служило поводом для постоянных шуток и подколов. Американка вдруг неожиданно зачастила по ночам в палатку "падре" Бонифация, откуда тоже начали над ночной сельвой разноситься звуки, малопохожие на распевание католических молитв. На мои подколки Боня закатил глаза под надбровные дуги и со всевозможным смирением в елейном голосе выдал - "Хелена, по папе ирландка и испытывает непреодолимую тягу к нашей матери-церкви. И если Господь в премудрости своей посылает мне такое испытание тела и духа моего - кто я такой, чтобы с ним спорить?" Пацаны ржали, как кони... На пятый день нашего курортного отдыха ко мне подошёл Муля - "Гризли, что хочешь со мной делай, но вокруг нас явно кто-то кругами ходит. Мы тут с Тишиной тихонько прошлись по окрестностям - сплошные странности. Следы босых ног индейцев пересекаются со следами армейских ботинок, да и пару лёжек нашли, нас с них явно в оптику отслеживали. И знаешь, что? Сдаётся мне, что не с самыми дружелюбными намерениями - иначе уже к нам бы вышли пообщаться... В общем, пора бы нам с этими ребятами познакомиться". Ночью Муля, Мося и Скипидар ушли в сельву ставить "сюрпризы" непрошенным наблюдателям. Вернулись под утро, а часа через два и сработал наш "сюрприз" направленного действия, принеся нам абсолютно непонятную загадку - в кустах мы обнаружили два тела голожопых индейцев при луках и духовых трубках со стрелками обмазанных ядом и тело какого-то европейца при бельгийской снайперской винтовке, вполне себе прилично экипированного. Жаль вот, рацию при нём посекло осколками. На всякий случай мы сели вкруговую, а Хелена уселась сканировать радиоэфир. Наш вояж переставал быть томным... Хелена отработала на пять с плюсом и засекла четыре группы. Две крутились вокруг нас, а ещё две быстро двигались в нашу сторону с противоположных направлений. Сели, покумекали, и вырисовывалась такая картинка, что следующим утром надобно ждать гостей. Мы-то, конечно, гостям завсегда рады по русской традиции, что от князя Невского пошла - "с чем к нам в гости пришёл, тем по жопе и получишь", но вот всё-таки хотелось бы знать, скольких гостей поджидать и с чем они к нам припожалуют. По расчётам Хелены получалось, что одна группа где-то километрах в пяти от нас, а вторая где-то метрах в пятистах заныкалась и, судя по всему, ведёт за нами наблюдение. Вжик аж ножонками засучил - "Гризлик, брат, давай, как в Анголе поиграем. Шумните малёхо, а мы их с Мосей и Баламутом, как двоюродных, сделаем - мышь обосраться не успеет..." Короче, решили так - мы имитируем сборы на выход, а пацаны в две группы обходят предполагаемое место наблюдателей и тихо их берут в ножи или кладут их из "бесшумок". Не знаю уж, какие там из индейцев следопыты, но пацанов они прошляпили, пока мы всем кагалом изображали срочные сборы. Особо не скучно было наблюдать за нашим "падре", который умудрился напялить "броник" под сутану, что, как Вы понимаете, уже послужило моментом отвлечения наблюдающей стороны - не каждый день в сельве можно встретить священника в сутане. Бонифаций веселился от души, устроив полноценное выступление "ковёрного" на манеже. Он путался ногами в сутане, падал в ручей, вытекающий из озера, грозил неизвестно кому кулаками и громкими проклятьями, спотыкался обо всё, что попадало ему под ноги - в общем, веселил окружающих до появления икоты. Только тогда я сообразил, с профессионалом какого уровня свела меня судьба. За всё время этой клоунады он ни разу не замер на месте! Ни разу не остановился... и при этом постоянно "качал маятник"! Честно говоря, у меня жабенюк на грудной клетке отплясал нехилую "джигу" от зависти. Короче говоря, пока Боня буффонадил на всю катушку, пацаны упокоили десяток наблюдателей, а двоих взяли живыми, хоть и маленько помятыми. Но, как учили - один радист. Мося, изобразив самую дружелюбную улыбку из своего арсенала, что иногда позволяла людям плохо знающим (или наоборот - хорошо) Мосю избавляться немедленно и сразу от всех видов запора, провёл с "белым" радистом краткую беседу, в результате чего мы стали обладателями информации о том, что умудрились напороться на банду нелегальных добытчиков изумрудов, у которых в пяти километрах основная база, а разговорчивый "радист", радостно кивая головой, был согласен с любыми нашими предложениями о сотрудничестве. Вторым оказался гордый голожопый индейский воин из племени "охотников за головами". Племя давненько сотрудничало с геологами-любителями, охраняя их прииски и базы. Как только выяснилось, что стрелы его лука измазаны ядом кураре, а головы добытые воинами их племени поставляются в США, как заказные сувениры, душа краснокожего воина немедленно кинулась догонять души своих соплеменников по тропе "вечной охоты". Через час мы уже выдвинулись в сторону лагеря добытчиков изумрудов. По словам "радиста", в лагере было полсотни народу из их компании и человек под сто рабов из разных окрестных индейских племён, что работали живыми приложениями к лопатам в шурфах, копая щедрый глинозём по двадцать часов в сутки. К рабству, честно скажем, отношение у нас у всех было крайне отрицательное. К наступлению темноты мы уже взяли лагерь нелегальных геологов-добытчиков в плотное колечко и, дождавшись, когда всех рабов закроют в загоне, что стоял слегка на отшибе от лагеря (ибо смердело из загона - москиты стороной облетали), сначала закидали лагерь гранатами, а потом минут пять посылали приветы расползающимся бандитам из пятнадцати стволов... до полного отсутствия какого-либо шевеления на территории лагеря. Пособрав в темпе трофеи, мы быстренько рванули к своему лагерю, где нас ждали Фридрих с помощником, падре и девчонки. Вечером, после ужина, Муля с Мосей притащили ко мне в палатку три здоровых мешка с необработанными изумрудами. По здравому размышлению было и так понятно, что нам ещё и ЭТО на себе таскать никак не с руки, поэтому ночью мы почти полтораста килограмм изумрудов и прикопали в потаённом месте, с расчётом забрать их на обратной дороге. Хелена доложила, что две радиофицированных группы чётко идут в нашем направлении. Учитывая, что покойный "радист" успел нам сообщить об этих группах, где было ещё с полсотни его "приятелей", пришлось прямо ночью готовить им торжественную встречу. Пацаны понаставили растяжек, где только можно и нельзя. За ночь оборудовали два пулемётных гнезда из мешков с песком и три снайперских позиции. Со спины к нам было не подобраться - скалы и озеро прикрывали, а к прибытию гостей с лицевого направления мы к утру были готовы, как только могут быть готовы гостеприимные хозяева. Девчонок упрятали за скалы, а сами позанимали позиции в ожидании визитеров. Не успело ещё солнышко толком подняться над сельвой, как в утренней туманной дымке замелькали тени долгожданных гостей. Недооценили мы их, недооценили... Что нам тут же боком и вылезло. Мало того, что эти "Чингачгуки" как-то обошли наши "сюрпризы", так они и не подумали даже на штурм кидаться, а грамотно рассредоточились по фронту и в полсотни стволов устроили нам похохотать. Если бы Муля не настоял с вечера, чтобы Скипидар, Тишина и Тотоша в паре километрах от лагеря сныкались, даже и не знаю, чем бы этот день мог закончиться. Как мы ни прятались, а палатку с аппаратурой Хелены пришлось оставить на месте. И надо же было такой ерунде приключится - когда только первые выстрелы захлопали, вдруг из палатки звук вызова рации запищал. Я думаю, что Хелена в палатку на рефлексах связиста рванула, хотя десять раз было девкам сказано - "сидеть в расщелине и ни в коем случае не высовываться!". Не успела она в палатку заскочить, как с десяток стволов на ней сосредоточились. Палатка в лоскуты, а в довесок по ней ещё и из гранатомёта засадили. Гюнтар, помощник Фридриха, кинулся к палатке... и на третьем шаге пулемётную очередь и поймал. Рухнул сломанной куклой и не шевелился. Понятно было, что - без вариантов, из-под головы красненькая лужа натекала. Слышу - где-то за камнями раненым волком Боня завыл. Выть воет, а лупит расчётливыми очередями, по два-три патрона. Профи - однозначно! В общем, около часа это удовольствие продолжалось, пока пацаны эту банду со спины потихоньку в численности сокращали. И всё-таки десятка полтора этих, мля, сынов сельвы, почуяв прибытие на место северного пушистого хищника белого цвета, умудрились сделать ноги от греха подальше. Гоняться за ними по сельве, как Вы понимаете, было себе дороже. У нас половину пацанов попятнало, но, слава Богу, ни одного тяжело раненного. Я так и вовсе в броник пулю поймал - вроде, сам целый, а дышать не могу. Грудь - один большой сплошной синяк, ни вздохнуть, ни, извините, выдохнуть. Девчонки кинулись пацанов перевязывать, да зелёнкой раскрашивать, а Ванда давай меня всего ощупывать, а главное - руку мне в штаны засунуть норовит - ни то соскучилась, ни то за целостность некоторых частей организма переживает. Я у неё спрашиваю - "Ты что ищешь?" Она вдруг засмущалась - "Ой, извини! Я так испугалась!" Сижу на камне у озера и думаю - где тут взаимосвязь? Что у девок за манера - с перепугу мужское достоинство теребить? Честно говоря, хуже всех Бонифацию пришлось. Пока Хелену с Гюнтаром хоронили, я думал, он крышей поедет. Тут от смерти товарища толком ещё не отошёл, и на вот тебе - получи подарок судьбы кирзовым сапогом по душе. Да и видать, не всё так там с Хеленой у него было легкомысленно, как он показывал. Еле-еле его к вечеру от могилки оттащили, водкой напоив по ноздри. Три дня мы ещё стояли у озера - в себя приходили. Фридрих после гибели Гюнтера тоже не в лучшем виде пребывал. А тут ещё на второй день после стычки с изумрудокопателями, к нам из сельвы двое индейцев вышли, из числа бывших рабов. Идти им было некуда, ибо от племени их только они и остались. Бывшие охотники, сельва им мать родная. Говорят только по делу, едят - как набожные старушки в большой пост. Подобрали им одежонку с их бывших хозяев, вооружили помповыми ружьями... и получили двух проводников, за встречу с которыми по сей день всей нашей компанией не устаём благодарить судьбу. Настоящие их родовые имена, чтобы выговорить - надо язык завязать бантиком, предварительно свернув трубочкой. Поэтому, без ненужного лукавства, краснокожих братьев нарекли Ваня и Вася. Вдруг внезапно выяснилось, что Фридрих вполне сносно чирикает на их языке, а через месяц Ваня с Васей уже и матерились по-русски круче боцмана военно-морского флота. Они оба как-то незаметно быстро стали частью нашего коллектива, щедро одаривая нас своим дружелюбием и искренней привязанностью. Настроение в лагере, как Вы понимаете, было далеко от радостного. Девчонки два дня кряду шмыгали носами, пряча слёзы, Боня напрочь ушёл в себя, а Фридрих бродил по лагерю, как потерянный. Но жизнь брала своё. Вечером у костра Ваня с Васей взялись просвещать нас на предмет таких явлений в сельве, о которых, понятное дело, нам бы никто и никогда рассказать бы не смог. Это истории о гигантском кабане-каннибале Ао-ао, предупреждение о змее - великане Бойтате, о жутком гиганте Малингвари и духе-человеке, защищающий сельву, по имени Кайпора. Все бы эти россказни можно было воспринимать с улыбкой, но вот ведь какая незадача - мы часто встречали в сельве такие кучи дерьма (простите уж за подробности), которые никак нам известные животные навалить не могли. Я так точно в первый раз увидел "кучку" высотой мне по грудь. Честно признаться, забегая слегка вперёд, это было не первое и не последнее наше посещение амазонской сельвы, но мы никогда и никому особо не распространялись о том, что нам иногда доводилось наблюдать во время своих "вояжей". Как-то не очень хотелось попасть в список завзятых врунов или сумасшедших, поэтому и старались лишний раз рот не открывать. Спустя три дня после этих событий мы опять двинулись по маршруту. Только вот теперь у нас отсутствовала аппаратура связи, погибшая вместе с Хеленой, и пришлось полагаться на природную смекалку Вани и Васи. Описывать следующие две недели наших мучений - нет никакого смысла. Днём прорубание сквозь сельву, ночью сон без задних ног. И так - каждый день. Спасибо нашим новым индейским братьям, они показали растения, соком которых отпугивались москиты, и теперь хоть можно было открывать рот без опасения, что туда сейчас залетит очередная эскадрилья кровососущих. По ходу, они ещё и умудрялись охотиться по дороге, поэтому у нас не переводилось свежее мясо. Правда, один раз пришлось привлекать Мосю для вдумчивого разъяснения нашим проводникам и снабженцам, что мясо обезьян для нас - не деликатес, и желательно ограничиться свининкой. Через две недели мы вышли к окраине болота, краёв которого и в бинокль было не видать. И вот тут-то мы поняли, что всё с нами до этого происходившее - тьфу, цветочки в палисаднике. Болото кишело змеями и иной малознакомой гадостью. Если бы не наличие у нас надувных лодок, что мы матерясь тащили всё это время на своих горбах, меня бы и под стволом пулемёта никто бы не смог заставить сделать хоть шаг в этот, простите за выражение, водоём. Недалеко от болота Ваня нашёл родничок, и мы встали на ночёвку. Лагерь уже ставили, как полагается. Выкосили всю растительность, по периметру окопали, арканами обложили и туалет обустроили. Вечером у костра собрались, свежей свининкой балуемся. И вот тогда-то мы и столкнулись впервые с тем, чему и название-то придумать сложно. Ни с того ни с сего, вдруг Ваня с Васей начали нам подавать знаки "Тихо! Опасность!" и кинулись заливать костёр, пальцами показывая куда-то в сторону болота. И выражения лиц у них было такое, как если бы со мной во время экскурсии в Мавзолей Владимир Ильич поздоровался. Я быстренько напялил прибор ночного виденья и ОХРЕНЕЛ. В зеленоватом свечении в метрах сорока от берега по мелководью плыло ЧТО-ТО змееобразное, по сравнению с которым крупная анаконда - просто червяк-переросток. Но было понятно, что это не змея, так как из воды метра на полтора выступал треугольный спинной плавник. Тут это чудо-юдо высунуло голову из воды, приподняв её на бревнообразной шее метра на три над водой. Я уже как-то писал, что я всегда не очень любил бегать, отчего заслужил у друзей репутацию человека, встречающего опасность лицом к лицу, но в тот момент мне, как никогда в жизни, хотелось рвануть отсюда, куда глаза глядят и значительно быстрее собственного визга. Как я тогда не умудрился порушить свой пацанский авторитет срочновозникшей диареей - для самого себя по сию пору загадка. Муля, тоже напяливший "ночник", только что-то прошипел в полголоса и передёрнул затвор пулемёта. К спине прижалась Ванда, которую колотило, аж зубы лязгали. Меня только и хватило, что скомандовать - "Пацаны, не стрелять! Ждём!" Попробую по мере своих скромных силёнок описать Вам эту картину. Ночь. Полнолуние. Луна, как бра на стене. А в сорока метрах от берега на шее в два моих обхвата торчит змееподобная голова размером с приличный автомобиль-седан. Открыла пасть, откуда раздвоенный двухметровый язык выскакивает, а там два клыка размером с драгунский палаш и челюсть с акульим набором зубов. Сверху головы - небольшой гребень, как у нарисованного китайского дракона. Глаза жёлтые, с автомобильное колесо и как будто светятся. Зрачок вертикальный, но века-плёнки, как у змей, нету, а глаза будто ресницами вкруговую утыканы. И рисунок по коже, как будто сотни нарисованных стилизованно человеческих глаз. И вот ЭТО замерло и на нас смотрит. У меня такое ощущение возникло, будто мне кто-то виски мягкой пушистой щёточкой пощекотал, только изнутри черепа. Минуты три-четыре ОНО на нас смотрело, а потом плюхнулось в воду (волна метра на два на берег плеснула) и ушло. Судя по следу на воде, чудо-юдо было никак не меньше метров сорока-пятидесяти в длину. Мы потом только часа два в себя приходили. Вася с Ваней стали бледно-серого цвета и только что-то бормотали про какую-то Бойтату. А чуть позже до меня дорвалась Ванда. Вот не знаю, то ли на женщин так перепуг действует, то ли миазмы цветущих на болоте кувшинок, но употребляли меня до самого рассвета, как последний раз в жизни. Ванду, как взорвало изнутри - ни смущения, ни запретов. Просто - отчаянное чувство сексуального неудовлетворённого ГОЛОДА. Мы друг друга ели и пили, а всё никак не могли наесться. Так и не получилось у нас в эту ночь поспать. Утром, накачав лодки, мы отправились бороздить просторы бескрайних болот, ощетинившись стволами во все стороны. Три больших лодки потихоньку продвигались по болотной глади. Вода просто кишела всякой ползающей и плавающей мерзостью. Вроде бы, кругом всё спокойно, но моя чуйка (она же - задний барометр, она же - интуиция) не давала расслабиться ни на минуту. После лицезрения ночного гостя особо расслабиться как-то не получалось, хоть убейся. Но, на удивление, день прошёл спокойно, никто нас не тревожил, Ваня с Васей признаков беспокойства не проявляли, и ближе к вечеру мы пристали на ночёвку к небольшому островку. Опять же, соорудили лагерь по всем правилам, пацаны тут же наловили рыбы, и мы скучковались у костра, балуя свои организмы свежежаренной на вертелах рыбкой. Чёрт опять-таки дёрнул того Вжика тормошить Бонифация рассказами о наших похождениях в Африке. Мысль была, конечно, благая, ибо Боня всё никак не мог отойти от смерти Хелены. Но, как известно, благими намерениями выложена дорога туда, где нам всем в будущем предстояло долго полировать свои задницы об раскалённые сковородки. И тут вдруг Боня зацепился ушами об словосочетание "Белые Волки". Он аж подпрыгнул - "Так это вы - белые волки?" Вжик тут же надул губы и, гордо задрав голову, не без чванства ответил - " А-то кто же? Мы свою репутацию, как ты понимаешь, не на пустом месте заработали!" Как позже выяснилось, мы даже и не представляли своей популярности в Африке и сопутствующему ей повышенному интересу неимоверного количества всевозможных специальных государственных структур. Боня тут же сообщил, что, когда мы громили лагеря и прииски работорговцев, он тоже, как он выразился, "миссионерствовал" в Африке и всевозможных баек про "Белых Волков" наслушался по самое "не могу". В том числе и о том, что этот знаменитый отряд русских наёмников "ободрал" с десяток нелегальных золотых и алмазных приисков, припрятав где-то огромадный клад в джунглях. Вжик, как истинный джентльмен, не стал спорить, а Боня припустил к своему рюкзаку, откуда и извлёк литровую фляжку с джином. На лице его блуждала счастливая улыбка, явно свидетельствующая о его непреодолимом желании срочно подпоить пацанов... и послушать их откровения. Ехидно прищурившийся, Вжик прокомментировал эту суету - "Мда... Откуда их в Ватикан набирают? Реально же - голимая птичка на иве. Наивняк, называется..." Когда джин скоропостижно закончился, и Мося достал из своего рюкзака уже вторую литровую "фляжечку" с "лёгкой" настойкой собственного изготовления градусов под семьдесят на лечебных травках, взгляд "святого отца" своей сосредоточенностью уже напоминал стоячую воду в болотном омуте. Причём осмысленности в нём наблюдалось столько же, сколько во взгляде мёртвой осетрины. Скажем честно, идея подпоить пацанов была не самым гениальным озарением нашего "падре". Вжик и Баламут чётко знали свою норму, не превышающую двухсот грамм (остальное незаметно передавали пацанам ), хотя уже на полном серьёзе тихонько начали вдвоём обсуждать идею ночной ловли "большой змеи". А перепить Мосю с Мулей мог только слон, обладающий иммунитетом к алкоголю. С учётом того, что изготовление Мосиных настоек, по уму, должно было бы контролироваться Министерством Обороны, ибо по степени воздействия больше напоминало оружие массового поражения, чем расслабляющий напиток, да ещё в довесок Скипидар тишком сыпанул что-то Боне в стакан из запасов собственноручно сварганенных препаратов, то к утру мы были знакомы с Бониной биографией чуть ли не лучше, чем он сам. В конечном итоге, Боню уложили спать, а пацаны вдруг, чего-то, взялись вспоминать смешные байки из нашей общей истории путешествий по Африке. У девчонок, присевших с нами к костру, глаза лезли на лоб от таких воспоминаний. Ванда, прижимаясь к моему плечу, время от времени отодвигалась и заглядывала мне в глаза, словно не веря, что это может быть обо мне и наших пацанах. И тут меня словно током под копчик вжарило! Ванда с Консуэллой наперегонки уже множили на ноль вторую банку маринованных огурцов, да и рыбку как-то подозрительно тщательно щедро подсаливали. Я, конечно, не гинеколог ни разу, но что-то в голове тихо щёлкнуло, и меня вдруг начали терзать вполне себе сформировавшиеся сомнения. Не долго думая, я сгрёб Ванду в охапку и тихонько поделился с ней результатами своих умозаключений, на что имел возможность улицезреть её счастливый взгляд с традиционным женским продолжением - "Ты ведь рад, что у нас будет ребёнок?" Млять, млять, млять! Конечно же, я был бесконечно счастлив! Находясь в паре тысяч километрах от признаков хоть какой-нибудь цивилизации, сидя посреди бескрайнего тропического болота, в котором водится такое, что и наименования в человечьем языке не имеет, при понимании того, что впереди ещё добрых пара сотен километров сельвы, со всеми ей радостями и сюрпризами, а дальше, вообще, - сплошная неизвестность... И это только дорога "туда". А ведь у нас ещё и корячилась во всей красе и дорога "оттуда"! Твою же мать! Конечно же, я был бесконечно счастлив. Что, естественно, и сообщил расплывшейся в улыбке Ванде. А что бы Вы хотели, чтобы я ей сказал? Плевать в лицо счастливой женщине и тогда не умел, и, слава Богу, - сейчас не научился. Окончательно Ванда меня осчастливила "контрольной" новостью о том, что Консуэлла тоже готовиться "обрадовать" Тишину вестью о его будущем отцовстве. На рассвете, уложив не проснувшегося Боню в лодку, мы снова отправились бороздить болотную гладь. Вот так - от островка к островку - мы и пересекли болотные просторы всего лишь за неделю с небольшим. Вёслами так намахались, что аж пальцы сводило. Пару раз вдалеке замечали треугольники знакомых плавников, что бодрило неимоверно, но нас никто не пытался попробовать на вкус, и мы, соответственно, тоже вели себя прилично. Признаться, нас с Тишиной как-то сплотила общая озабоченность будущим отцовством. Я так, вообще, как-то... потерялся. Ну, хоть убейте, но я себе даже представить не мог, что делать в этой ситуации. Я уже зубами поскрипывать начал - на тебе, ломаешь себе голову, переживаешь, а эти две козы веселятся, как ни в чём не бывало, будто это и не им рожать, а нам с Витей. Я ненароком с Вандой своими "размышлизмами" поделился и получил в ответ такой вотум доверия, что пару дней в себя прийти не мог - "А чего мне волноваться? Я же точно знаю, что ты всё решишь!" Звучало это, конечно, лестно, но маловразумительно... Наконец-то добравшись до берега и обнаружив ручей с приличной водой, мы встали лагерем, чтобы немного отдохнуть и прийти в себя. Ваня с Васей уже через час притащили тушку поросёнка, и Мося взялся за готовку. Пока пацаны оборудовали лагерь, от стоянки уже потянуло запахами жарящегося мяса. Ко мне подошли Ваня с Мулей и потянули за собой в подлесок. Мы как-то уже привыкли, что в сельве особо крупных зверей нет, но тут Муля молча ткнул пальцем в цепочку кабаньих следов, что вели от ручья в глубь сельвы. Я, честно говоря, даже и не сразу понял, что это следы. Судя по отпечаткам копыт и размеру шага, этот Наф-наф в холке должен был бы быть никак не меньше пяти-шести метров. А уж лицезрение проломанной просеки в сельве, по которой прогулялось это порося, наводило на крайне мрачные размышления. Комментировать эту картинку не было нужды, и Муля со Скипидаром отправились минировать все подходы к лагерю. Вечером у костра ко мне подсели Муля и Живодёр. Муля, весёлым глазом провожая последний исчезнувший маринованный огурец из второй банки в руках Консуэллы, похлопал меня по плечу - "Не кисни, брат. Я, конечно, не Нострадамус и настрадать тебе будущее не возьмусь... Но не переживай - если что, всё будет пучком. Чего ты киснешь? Вон Живодёр роды в нашем зоопарке у бегемотихи принимал - так вот это была проблема, а у этих-то роды принять - для него, как сплюнуть. Так что... - не кручинься. Рожать есть кому, питание обеспечим, если что, у нас даже окрестить и то... собственный персональный поп в отряде наблюдается". В общем, утешил, мля, называется - родная мать бы от зависти скуксилась. Пацаны ржут, Боня ехидно подхихикивает, а главное - девки веселятся, как будто за них кто-то рожать будет, а они только консультировать. Посидели у костра, поели, поржали и разбрелись спать по палаткам, оставив пару сторожей у костра. А через час рядом с лагерным периметром бабахнула "монка", поставленная на растяжку. Раздался такой рёв, будто кто-то в кустах пароходную сирену запустил. В подлеске треск стоит, будто лес валят, рёв по ушам лупит, пацаны с пяти стволов на звук патронов по рожку выложили. По идее, там ничего живого остаться бы не могло - ан нет! Рёв и треск постепенно ушёл куда-то в глубь сельвы. Пацаны хотели факелы сделать, да по следу пройтись, но я запретил. Решили поутру посмотреть, как рассветёт. Вот с рассветом мы и рассмотрели следы ночного визита. От этого зрелища, честно сказать, у меня даже на ногах волосы дыбом встали. Мало того, что следы впечатляли, так они ещё и наводили на самые мрачные размышления. Знаете ли, когда срабатывает "монка", выкашивая осколками весь кустарник и даже траву, взвод солдат здесь же лечь может, а тут... всё в крови, а зверь ушёл! Как?! Уму непостижимо! Но факт налицо - подранок ушёл. Скажем откровенно - то, что способно принять на себя удар "монки" и пяти "АКМ-ов", оставаясь живым, пугало неимоверно! Походу, крепость шкуры этого "нечто" могла дать фору танковой броне, и меня ни в малейшей степени не радовала перспектива возможной встречи с этим нашим ночным гостем где-нибудь в чащобе сельвы. Часа через два мы уже врубались в сельву. Брунечка, которая хлопотала вокруг девок, как курица-наседка, будто им уже завтра рожать, заставила нас разгрузить девчячьи рюкзаки и слегка поубавить скорость ходьбы, хотя и так-то в сельве не разбежишься. По нашим прикидкам, до конечной цели оставалось километров двадцать-двадцать пять, и мы рассчитывали дня за три добраться до своей долгожданной цели, но, как говаривал наш друг Живодёр - "Это мы себе жопой намечтали!" Описывать четыре дня пути через невероятное буйство сельвы, наверно, нет никакого смысла. На четвёртый день пути мы вывалились из сельвы под кроны гигантских секвой. Изумлению нашему не было предела. Любой человек знает, что парки этих гигантских деревьев существуют в Калифорнии, но вот чтобы кто-то обнаруживал секвойи в Южной Америке, я никогда не слышал. Сельву как границей отрезало. Высоченные деревья метров под сто высотой напрочь закрывали кронами небо, и под ними даже трава не росла. Красота этого леса просто завораживала. Великанские стволы, полусумрак, изредка перемежаемый пятнами солнечного света и... тишина. После вечно и круглосуточно орущей на все голоса сельвы, накатило ощущение, будто в храм зашёл. Знаете ли, такая величественная тишина храма первозданной природы. А учитывая, что секвойи живут до четырёх-пяти тысяч лет, казалось, что мы попали в какой-то музей истории дикой природы. Ни травы, ни папоротника, ни кустов - как есть, сплошная парковая зона. Идти стало значительно легче и веселее. И вдруг мы все замерли. Перед нами, возвышаясь над кронами стометровых деревьев, подпирала небо гигантская пирамида. Там, где на неё падала тень от деревьев, она была просто белого цвета, зато там, где на неё падал солнечный свет - она сверкала и искрилась непереносимо ярким цветом. Сказать, что мы были шокированы этим зрелищем - значит просто промолчать. Пирамида была ГОРАЗДО крупнее египетских, а за ней ещё просматривалось несколько крупных зданий и четыре таких же пирамиды. Только потом я начал замечать, что всё видимое пространство заполнено всевозможными зданиями и постройками, меж которых чётко просматривались остатки дорог, мостиков и переходов. Часть зданий была полуразрушена, но, по большей части, было такое ощущение, что люди ушли отсюда совсем недавно. Глядя на полусгнившие стволы секвой, кое-где валявшиеся поперёк широких "проспектов" между пирамидами и помня возраст этих деревьев, с учётом, что их древесина не гниёт и почти не горит, умом мы понимали, что этим постройкам не один десяток тысячелетий, но разум отказывался принимать эту информацию. "Ёбтить! Мля, вот это кто-то нафуевертил..." - как всегда, по существу отцицеронился Вжик. Я обернулся и слегка, скажем так, удивился. Фридрих просто плакал, отец Бонифаций часто крестился и трясущимися губами бормотал какую-то религиозную "считалку" на латыни, девчонки изображали глазами героев японских аниме, а пацаны тихо матерились. Я, честно признаться, думал, что после "чудес" африканских подземных городов меня уже трудно чем-либо удивить, но тут пробирало не по-детски. До оторопи, до мурашей по спине. До самого этого момента я всё ещё думал, что наша экспедиция - пустышка, и все эти россказни про затерянный город пирамид - очередная байка индейцев и искателей дешёвых сенсаций. А тут - на тебе! Великое чудо и великая загадка человечества. Впечатляет, знаете ли... Как сейчас вижу очумевший взгляд Мули и его тихий шёпот - "Мы всё-таки его нашли..." Помню, как Дрюня с Самоделкиным подпёрли меня со спины - "Братишка, ты тоже ЭТО видишь?" И, вспоминая этот день, шелестит у меня в ушах Мосин матерный шепоток - "Ипать-колотить, мы-таки дошли! Чтоб я так жил, но мы дошли, пацаны... Мы дошли!" Вслед за Фридрихом вдруг разревелись девчонки. Вот уж Вы меня простите, но очень трудно описать то, что ты чувствуешь, когда видишь то, что, по идее, не должно и не может существовать, а ты один из немногих, кто имеет возможность любоваться НЕВОЗМОЖНЫМ! И грудь переполняет гордость и радость за себя и за друзей. Мы - смогли! Мы - дошли! Мы продрались сквозь эту проклятую сельву и в награду получили возможность пощупать руками тысячелетнюю СКАЗКУ! Мы Его Нашли! И из полутора десяток мужских глоток вырвался клич. Наш клич ещё с детских дворовых игр в "войнушку", который звучал в африканских джунглях и слышался над просторами саванны. Клич, с которым мы кидались в подростковые драки на танцплощадках, выявляя собственную "крутизну" до кровавой юшки. Клич, что всегда звучал, когда где-то обижали "наших". Клич, с которым мы ходили защищать и умирать... Над кронами заморских деревьев и над вершинами многовековых пирамид, за тысячи километров от родного дома - в небо - взметнулся торжествующий "волчий вой"! Лагерем встали метрах в двухстах от первой пирамиды, устраиваясь по полной программе - окапывая территорию, ставя навесы, устраивая туалет и кухню. С продуктами было уже как-то не очень, и Ваню с Васей отправили на охоту в сельву, так как посередь города и секвой почему-то не водилось НИЧЕГО - ни змей, ни птиц, ни насекомых, даже вездесущие москиты, и те - куда-то запропали к нашей всеобщей радости. Но как бы там ни было, за два месяца, что мы телепались по сельве, и продуктовые запасы подъелись, и мы все пообтрепались, да и устали, чего уж там скрывать, до распоследней степени. Так что первые двое суток, невзирая на всеобщее нетерпение, мы устраивали лагерь и пополняли запасы. Мося соорудил коптилку и всё, что умудрялись добывать Ваня с Васей, частью сходу шло на копчение. Отоспались, отъелись, девчонки всем одежонку подшили-подправили, а на третий день мы в составе группы состоящей из Мули, Тотоши, меня и Фридриха, пошли обходить "город" по периметру. Самое странное, что у города не было даже намёка на присутствие каких-либо крепостных стен или иных каких-либо защитных оборонительных сооружений. Ну и, понятное дело, отсутствие какой-либо живности тоже неслабо напрягало. К тому же, ещё в первый же день вся электроника, что у нас ещё была, моментально "дала дуба". Не работало ничего! Ни фонари, ни часы, ни рации - вся электроника одномоментно объявила забастовку. Километра через три мы нашли филиал рая. Небольшое озеро под скальным выступом с каскадом водопадов над ним. Причём мне показалось, что водопадный каскад явно искусственного происхождения. Маленький пляжик, не накрытый тенью от деревьев, в скале небольшой и явно искусственный грот. Осмотрелись и потопали дальше. С противоположной стороны от нашего лагеря, обойдя по кругу "город", мы обнаружили очень странную, поднятую на гигантских столбах площадку метров двести на двести. Что это такое - даже предположить было трудно. Лично мне это напоминало какую-то фантастическую вертолётную площадку... с остатками каких-то механизмов из абсолютно неизвестного нам металла. Но, как сказал Фридрих - "Подтянем весь состав экспедиции, специалисты разберутся..." Крутилось у меня в голове "Блажен, кто верует!", но промолчал, только через плечо поплевал. В общем, вернулись мы в лагерь только к вечеру - без рук, без ног. По моим прикидкам, километров 20-25 мы отмахали, как с добрым утром. Присели под навесом, Ванда Мосю отодвинула, давай нас кормить да расспрашивать. Смотрю - рядом Вжик свежим синяком на пол-лица отсвечивает. Оказалось, не успели мы уйти, как они с Баламутом в разведку к пирамиде намылились. Вот Дрюня с Мосей их к порядку и призвали, доходчивым народным методом напомнив о необходимости соблюдения дисциплины. Чёрт меня дёрнул объявить под смех пацанов, что два этих красавца завтра вместе с Ваней и Васей пойдут патрулировать сельву по периметру "города". Последующие два часа я имел возможность постоянно натыкаться на Вжика с Баламутом и наблюдать глаза, наполненные обидой и мировой скорбью. Эти два "привидения" шмыгали носами и демонстрировали окружающим скупые мужские слёзы, порождённые несправедливостью бытия. Пацаны втихомолку укатывались со смеху, а Муля громогласно пообещал взять эту парочку под свой личный контроль, от чего эти "твиксы" испустили в два голоса жалостливый вздох умирающего мамонтёнка. В конечном результате, как только народ разошёлся по палаткам вкусить несколько часов законного ночного отдыха, эта парочка, естественно назначенная караулить в эту ночь, тут же уселась у костра, демонстративно громким шёпотом на весь лагерь, жалуясь друг другу на несправедливое устройство жизни. Я сначала не прислушивался, ибо выбесили меня эти два придурка всерьёз, и я уже часа два ломал себе голову в поисках срочных хозяйственных задач и планов по загрузке этой парочки каким-нибудь огромным объёмом общественно-полезных работ. А тут, смотрю - Ванда ко мне прижалась, вся колотится и похрюкивает. Я и прислушался. Слышу голос Вжика с надрывом и соплями - "Вот, брат Баламут, мы с тобой считали, что у нас есть друг. А что оказалось? Оказалось, что друга-то у нас и нет! Разве друг мог бы так с нами поступить? Ну ладно, допустим, погорячились мы немного... и что? Что это за манеры царского фельдфебеля? Один без базара сразу в репу зарядил, второй - застрелить грозится, а третий и вовсе, не спросив и не разобравшись, норовит к индейцам отправить... чуть ли не на пожизненно! Мы ему спину на четырёх континентах прикрывали, красавицу аристократических кровей чуть ли ни в постель прямо уложили. Где, я тебя, брат Баламут, хочу спросить, его благодарность, а? Неее, брат, это не друг. Это какой-то медведеобразный неблагодарный свин, а не друг!" И дальше ещё минут сорок жалостливых завываний. Из всех палаток начало доносится сдерживаемое покряхтывание и похрюкивание, по мере нарастания которого красноречие Вжика и Баламута становилось всё жалостливие и горемычней. И тут вдруг как громыхнуло! Вжик орёт - "Рота, подъём!" Баламутов голос - "Ипать меня в жопу! Что это?" Мы из палаток, кто в чём, повылетали и... остолбенели. Над вершиной пирамиды стоял столб света, уходя прямо в небо. Даже не знаю, как бы Вам это описать... Вот представьте себе огонь костра, вытянутый и заключённый в прозрачную трубу и бегающий по этой трубе какими-то волновыми сполохами. Причём диаметр этой трубы, как минимум, метров пять-шесть... И всё это - в полной абсолютной тишине, после громыхнувшего раската. Единственное - этот столб пламени как будто чуть-чуть вибрировал в каком-то повторяющемся ритме, уходя куда-то в небо. А потом - раз... и погас, будто ничего и не было. Наблюдали мы это явление минуты три, не больше. А примерно через час в сельве на пределе слуха с трёх сторон... застучали барабаны. Поутру уже на пределе слышимости в сельве рокотало штук двадцать барабанов. Задненижний барометр подсказывал, что надо бы брать руки в ноги, но Фридрих и Ванда упёрлись, как представители народного горно-кавказского транспорта. Они, в принципе, были согласны, что надо идти за остальным составом экспедиции, но вот - "Ну хоть одним глазочком... Ну хоть в одно помещение!" В сельву отправили усиленные патрули, но в течении трёх дней ничего не произошло, и мы слегка расслабились. По вечерам ходили купаться в озере, получая массу удовольствия. Ужинали, а потом на мне Ванда оттачивала мастерство джигитовки, объясняя это тем, что скоро уже, видите ли, будет нельзя, а она всё никак не может до конца удостовериться в искренности моего к ней отношения. В конце концов, мы решили подобраться к первой пирамиде. К ней примыкало какое-то здание, соединённое с пирамидой двадцатиметровым крытым переходом. Поскольку найти вход ни в здание, ни в пирамиду не было никакой возможности, так как они просели в землю на глубину, как минимум, метров на двадцать, мы решили попробовать проникнуть в здание возле пирамиды через его крышу. Но получили, простите, хрен во всю ширину наших физиономий! Очистив крышу здания от мусора, мы узрели плотно пригнанные плиты янтарного цвета. Только вот янтарь этот даже ножом невозможно было поцарапать. Такая же песня и с переходом. Там, даже если когда и можно было плиты на крыше поднять, так за тысячелетия всё так слежалось - лезвие ножа в стык не пролазило. Но самое-то развесёлое - стены здания из гранитных глыб сложены так, что и зазоров не видать, как основание египетских пирамид, как мне Фридрих пояснил. Он, вообще, как выяснилось, был один из ведущих специалистов на планете по исследованию следов працивилизаций. Но тут, опять же, Вжик со Скипидаром отличились - обнаружили, что один из блоков верхнего яруса пошёл микротрещинами. Весь день они там что-то долбили и сверлили, растапливали взрывчатку и в щели заливали. Как бы там ни было, а поутру они этот блок рванули. Да так аккуратно, что весь блок целиком вынесло, оставив дырочку три метра на три. Вот в неё мы и полезли. Фридрих, Дрюня, Муля, я и Тотоша. Сначала несколько охапок факелов подняли, потом уже сами полезли. Ванда, хоть и рвалась в первооткрыватели, но была резко осажена и оставлена в составе страхующей группы. К пирамиде решили пока не лезть, так как, надо признаться, она абсолютно явственно мелко-мелко вибрировала и вполне слышно жужжала. Поскольку нам всем в детстве голосом артиста Леонова была накрепко вколочена мысль, что "любое "жжж" - это неспроста", вот мы пока и решили с посещением пирамиды погодить. Прошли мы верхний этаж здания, а у меня прямо мураши по всей спине - прямо "дежа вю" во всю голову, будто я опять в африканских подземельях оказался. Та же архитектура, та же компоновка помещений. На пацанов глянул - похоже, не одного меня воспоминания мордуют! И тут перед винтовой лестницей вниз - панно. А на нём яркое (словно вчера рисовали) изображение такого же лица, как мы видели в африканском подземном городе. Абсолютно человеческое лицо, только с небольшими рожками и с вертикальным зрачком в глазах. Я, честно признаться, ещё в Африке тогда думал - ему бы пенсне и бородку, был бы вылитый Троцкий. Помятуя последствия наших африканских посещений подземных лабиринтов, мы Фридриха чуть ли ни за шиворот оттуда вытащили. Тот, конечно, отбивался, плевался и упирался, но, сами понимаете, был из таинственного здания извлечён и в лагерь доставлен. Я его усадил к костру и под внимательным взором Ванды подробно рассказал, где мне довелось такой же портрет лицезреть. После этого я часа два вынужден был выслушивать причитания Фридриха о том, что он, мол, ведущий специалист по всяко-разному должен узнавать сенсационные вещи от какого-то наёмника. За "какого-то", правда, он с ходу получил по печени, что слегка поубавило его красноречие, но, сказать честно, ненадолго. Когда стемнело, у костра пособрались пацаны, и мы немножко поделились с Фридрихом про места, где нам доводилось бывать и кое чем о том, что нам довелось увидеть. Рассказали о африканских подземельях и тоннелях, о чебуркульском захоронении, о египетских пирамидах на Русском Севере, о входах в подземные тоннели в Крыму, о циклопических постройках на Алтае и о городах-загадках ариев у нас на Урале. В общем, Фридрих... ушёл в себя надолго и наглухо. А вот Вандовский прищур мне стремительно начинал не нравиться. Та долго, внимательно, приподняв свою соболиную бровь, вглядывалась мне в глаза, после чего тихо выдала - "Я вот знаешь, что думаю? Если мой ребёнок по части любознательности и неусидчивости пойдёт в папашу, я его в колыбели задушу". Я благоразумно воздержался от комментария заявления будущей мамаши моего чада и занял свой рот вовремя поданным Мосей шашлыком. На следующий день мы потихоньку начали готовиться к выходу за оставшейся частью экспедиции. Ванда с Фридрихом порывались остаться на месте, дожидаясь нашего прихода, но заполучили в руки птицу "обломинго" с этой их идеей. Тут уж упёрся я, буквально в нескольких фразах оценив их гениальную идею. Фридрих с Вандой были настолько поражены цветистостью и образностью исконно русского языка, что все споры резко сошли на нет. Ко мне тихонько подошёл Муля в компании Вани с Васей и препроводил к границе сельвы. Наши краснокожие братья умудрились обнаружить недалеко от лагеря ещё один загадочный сюрприз, который я, честно говоря, даже и не знал, как воспринять. Разум плохо воспринимал эту информацию, начисто отметая возможность того, что видели глаза. На влажной почве чётко отпечаталась цепочка следов босых ног, уходящая куда-то вглубь сельвы. Ну следы и следы, собственно... Если бы не одно большое "НО". Вы когда-нибудь видели человека, у которого длина стопы около 80-ти сантиметров, а длина шага около полутора-двух метров? Причём на ветках пооставались какие-то клоки рыжеватых волос на высоте трёх-четырёх метров. Вот тут уж меня пробрало всерьёз. Верите - на голове волосы дыбом встали! В сельве как-то и барабаны поутихли, вроде и у нас всё в порядке, а под ложечкой начало сосать, что всю мою жизнь было безошибочным признаком надвигающихся неприятностей. А тут ещё и Фридрих, упирая на то, что нам всё равно завтра уходить, уговорил меня отпустить с ним Вжика, Баламута и Мосю для ещё одного посещения здания возле пирамиды. Пока я ругался с пацанами и Бруней , определяя, что мы берём с собой, а что оставляем, примчался абсолютно очумевший Вжик с просьбой Фридриха срочно подойти к ним. На все мои вопросы Вжик молча тряс головой, пучил глаза и тыкал пальцем в направлении пирамиды, недвусмысленно норовя тянуть меня за рукав рубашки в этом же направлении. Понимая, что довести Вжика до такого состояния задача не из простых, я оставил разгребать рабочие вопросы Мулю с Дрюней, а сам бегом кинулся к Фридриху. Добежав до здания в сопровождении на удивление молчаливого Вжика, первое, что бросилось в глаза - пролом в стене здания явно стал меньше! Он как будто зарастал по краям, нарастив с каждой стороны сантиметров по пять гранитного монолита. Умом-то я понимал, что этого не может быть, но факты - суровая вещь. Забравшись в здание, Вжик потащил меня к винтовой лестнице, по которой мы и спустились на этаж ниже, где при свете факелов Фридрих с пацанами разглядывали целую картинную галерею, обретаясь в состоянии молчаливого абсолютного офигения. И, поверьте мне, там-таки было от чего можно не только офигеть, а и вовсе распрощаться с остатками разума напрочь и навсегда. Судите сами. Стены коридора были облицованы такими же "янтарными" плитами, как и крыша. А на этих плитах красовались изображения всевозможных существ. Причём, как эти изображения нанесены на поверхность плит - абсолютно непонятно! Не выбито, не нарисовано - изображение находилось как будто внутри стены, словно объёмная открытка. Но это всё было - в полбеды... Я на Фридриха глянул - захотелось в голос зарыдать. Стоит человек, а в глазах - абсолютная пустота, будто его минут сорок по голове тяжёлым монитором "мониторили" до состояния полной невменяемости. Я его минут пять тормошил, пока у него в глазах первые признаки разумности появились. Он потрясённым шёпотом спросил - "Ты понимаешь, ЧТО это такое?" Пришлось быстренько опускать его на землю, в темпе объяснив, что оценивать значимость археологических находок не входит в задачи дважды контуженного солдафона. А тут ещё и Ванда с Бруней прибежали. Охнули и... отключились от действительности. Картинок было точно больше тысячи. Чего там только не было - и какие-то существа, напоминающие богов Египта, и персонажи мифов и легенд, какие-то циклопы, всевозможные какие-то технические аппараты, человекоподобные создания, как сейчас рисуют эльфов и орков. Особенно меня поразила картинка, изображающая беседующих тираннозавров с какими-то сосудами в лапах. Большая часть картинок изображала существ, которым в моём лексиконе и определения-то нет. Учёную троицу пришлось утаскивать оттуда силой. Иначе бы они там и жить остались. Успокаивали их всем коллективом, вколачивая в головы, что скоро вернёмся сюда и они тогда уж ВСЁ-ВСЁ подробно изучат, измерят и зафиксируют. Сбегавший глянуть на эту картинную галерею отец Бонифаций, такое чувство, что напрочь лишился дара речи, перейдя на внутренний диалог с Создателем всего сущего. В крайнем случае, кроме маловразумительного мычания, добиться от него ничего не удавалось. Мосе пришлось пожертвовать последними запасами своей знаменитой "настойки", что хоть как-то привело нашу учёную братию и представителя наследника святого Петра в мало-мальски адекватное состояние. Вжик с Баламутом пить отказались, сидели под навесом тихие и задумчивые. Дело шло к вечеру, с утра мы собирались выступать в дорогу. Девчонки решили сходить к озеру искупаться на дорожку. Бруня оказалась занята сборами, мне как-то тоже хлопот хватало, и Ванда с Консуэллой в сопровождении Вити Тишины отправились купаться. Часа через полтора со стороны озера ударили автоматные очереди... Говорят, что время лечит. Отчасти это, наверно, правда, но в жизни каждого человека бывают такие события, что всю жизнь потом мучаешь себя вопросами, царапая душу и память - "Ну почему ты не смог? Почему не подумал заранее? Почему не предусмотрел?" И течёт время, уходит в прошлое боль воспоминаний, в душе и памяти остаётся только самое светлое, самое доброе, то, что ты будешь носить в себе до самого своего последнего часа, как самое чистое и святое. Но, как известно, жизнь - сука... И бьёт, как правило, по самому чувствительному, по тому, что нам наиболее ценно и дорого. В тот вечер, услышав экономные очереди АКМа, "тревожная" группа бросилась к озеру. Неслись мы, как лоси на зов лосихи по весне... Но не успели. Где-то уже на полдороге к озеру звуки выстрелов как отрезало. Выскочили к пляжику подле озера, а там - три обезглавленных тела. Кругом пятна крови, гильзы россыпью и обломки стрел. На Витькином теле дырок двадцать от стрел - видать, до последнего собою девчонок закрывал. Автомата нет, стрелы из него тоже повытащены - явно, нападавшие с собой унесли. У всех троих головы отрезаны. Муля взял командование на себя - я, честно говоря, вечер тот плохо помню. Пацаны потом рассказывали, что сначала волком выл, потом в припадке бешенства бился, порываясь идти ночью в сельву, пока пацаны не навалились и не связали. Помню только, что Скипидар мне что-то вколол... и всё. В себя на рассвете пришёл от того, что вокруг лагеря что-то раз за разом взрывалось, а рядом с палаткой грохотало с десяток стволов. Только хотел наружу выскочить, как ткань палатки две стрелы продырявили. Камуфляж лёжа напялил с грехом пополам, накинул, не затягивая на себе, броник, разгрузку поверху, схватил АКМ да так на пузе из палатки и выполз. Спасибо Муле, что они с вечера со Скипидаром не поленились и вокруг лагеря растяжек понаставили. Иначе бы все мы там свой последний рассвет и встретили. Первая волна "гостей" практически вся на Скипидаровых гостинцах и полегла. Огляделся - "сюр" полный. В утренней дымке десятки фигур мечутся, со всех сторон стрелы свистят, пацаны по штатным местам позалегли - короткими очередями не дают гостям поближе подобраться. Муля мне орёт - "Ты как?" Мля, я аж заржал - интересно, что он хотел от меня услышать? Он моё ржание услышал... и пожелал мне доброго утра, облачив это пожелание в несколько фраз с обилием ненормативной лексики - "Мать твою! Если очухался, командуй, мля, покуда нас тут всех не положили!" Я маленько осмотрелся - грустная картинка вырисовывается! Судя по стрелам, на нас уж совсем каких-то диких индейцев вынесло, и уж что-что, а упёртости этим красножопым царям сельвы не занимать. Знаменитая бульдожья хватка на фоне их манер - плюнуть и растереть. Этакая детская безобидная игра в крысу. Эти красавцы в сельве по следу могут неделю не жрамши, не пимши следом телепаться. И здесь, опять-таки, ловить нечего. Будут вокруг нас кружить, пока у нас патроны не кончатся, а потом - без вариантов. Единственное, что радовало - пока шипы из духовых трубок не мелькали, хотя я был уверен, что наконечники стрел наши "гости" намазюкать ядом кураре не забыли. Выбить их огнём было затруднительно - ствол секвойи, за которыми индейцы ныкались, даже АКМ не пробивает, а чего эти "говнюки" ещё придумать могут - как-то дожидаться не хотелось. Тотоша, Скипидар и Лось с винтовками быстренько убедили наших гостей особо из-за деревьев не высовываться, а быстро начали готовиться уходить в прорыв. Других вариантов у нас, собственно, и не было. На себя брали только "снарягу", боеприпасы и лодки. Мося всего один рюкзак копчёным мясом набил, да успел всем по флягам питьевой водички набулькать. Вот и все наши запасы. Пацаны в пять "подствольников" расчистили на дорожку, и мы "клином" пошли на прорыв к болоту. Следующие двое суток слились в моей памяти в один сумасшедший калейдоскоп. К концу вторых суток, идя практически без остановок, поливая сельву свинцом на каждое шевеление в "зелёнке", мы выбрались к болоту. В сельве остались навсегда Вася и Бонифаций. Зацепило стрелами и Бруню с Самоделкиным. Благо у Скипидара запасы антидота не кончились, но их всё равно пришлось тащить на руках. Пока накачивали лодки, Скипидар с Дрюней и Тотошей сели в засаду и устроили краснокожей расслабившейся братии отдельно взятый армагиздец, устроив окрестным племенам не малых размеров демографическую катастрофу. В общем, мы успели. Мы уже метров на триста от берега отплыли, когда на берег болота повысыпало орущее и завывающее краснокожее стадо голов сотни в три. Сколько их ещё по сельве бегало - Бог весть. Вот так и получилось, что не довелось мне по-человечески проститься ни с Вандой, ни с Витей и Консуэллой. Их хоть пацаны у озера похоронили, а вот Боня с Васей так без могилок и остались. Так и сидит во мне эта заноза по сей день - "Не пойди девчонки купаться в тот день, как бы моя жизнь сложилась?" Да и память... нет-нет, да и подкинет фокус, прислав во сне образ нестареющей ослепительной красавицы, как бы намекая, что ждут тебя где-то, братец Гризли, с нетерпением. Заждались уже, а ты всё ещё коптишь небосвод, да дорожки по зиме "песочком" посыпаешь. Настроение у нас у всех, как Вы, наверно, понимаете, было далеко не радужное. На первом же островке встали на ночёвку. Только расположились, как вдали пирога какая-то замаячила, но Муля и СВД (снайперская винтовка) дуэтом спели индейцам в пироге колыбельную, и нас потом уже никто не пытался тревожить. Две недели мы потом плутали по болоту от острова к острову. И птичек каких-то жрали, на попугаев сильно похожих, и змеиным мясом не брезговали. Хуже всего с водой пришлось. Но, как бы там ни было, Ваня нас всё-таки из болота вытащил и на дорогу к лагерю экспедиции вывел. Дорогу до бывшего лагеря добытчиков изумрудов даже, признаться, вспоминать не хочется. Полуживые добрались и решили встать на несколько дней лагерем, ибо уже все были на пределе. А тут и вода родниковая, и озерцо чистое, да и сельва расступилась, невольно дав нам передых. И вот только тут меня и накрыло больным осознанием безвозвратности потери. Спасибо пацанам - не дали уйти в себя, тормошили каждую минуту, не давая зациклиться на беде. А в сельве на третий день нашего отдыха опять застучали барабаны... Пока мы сюда добирались, как я уже упоминал, чего-то мы маленько оголодали. А тут и тайник, что с трофеями от добытчиков-нелегалов нам достались, как раз к месту пришёлся, а то у нас уже с боеприпасами хреновато дело обстояло. Ещё одна серьёзная стычка и, если что, то от врага пришлось бы сопливыми плевками отбиваться и дулями запугивать. Ваня с Тотошей тут же с пяток свинок уполевали, Мося каких-то диких травок у озера понабрал и пустил в готовку "свинины не вертеле". В общем, отходим от напряга и отъедаемся. Но настроение, как Вы понимаете, в коллективе ни разу не праздничное. Доводилось нам, конечно, друзей-приятелей терять, но это на войне, а тут - какие-то голожопые индивидуумы устроили нам похохотать, друзей-подруг поубивали, да ещё и порадовали главной ролью участия в загонной охоте. Сидим вечером у костра, смотрю, а Вжик жрёт, как не в себя - второй окорок обгладывает. То ли реально оголодал, то ли у него это нервное, но ремень на штанах расстегнул и останавливаться явно не собирается. Я Муле на Вжика кивнул, тот присмотрелся и пошёл о чём-то с Мосей шептаться. Через минут сорок к костру с Мосей вернулся - "Так, пацаны, слушай сюда! Я с Ваней перетёр, и получается у нас, походу, дико грустная петрушка. Дальше до лагеря, похоже, с охотой - дело "швах". Чего будем жрать, непонятно, а при таком раскладе хер мы до лагеря на реке дойдём. Мы с Мосей уже и так, и этак раскладывали - вариантов нет! Остаётся только старый "лагерный" способ - кого-то одного из нас срочно откармливать на убой. Ну и, если что, ради остальных пойдёт под нож. Так что... предлагаю тянуть жребий - кого будем откармливать. Решайте, пацаны!" Как и когда они пацанов предупредили я, честно говоря, не усёк, но коллектив решение Мули дружно поддержал, и Мося тут же, зажав в кулаке наломанные палочки, предложил пацанам тянуть жребий. Мол, у кого короткая - тот на откорм и пойдёт. Учитывая любовь Моси к карточным играм и к различным фокусам, кто бы сомневался, что короткая палочка Вжику достанется? Вжик сидел у костра, зажав в руке палочку, с остановившимся взглядом и жалко улыбался, когда пацаны утешительно хлопали его по плечу - мол, крепись, братан... Я чуть было не "спалил контору" пацанам - уж больно Вжика было жалко, но Муля быстро поломал мне мои планы "по спасению" Вжика, нашептав в ухо - "Гризлик, завязывай! Ничего тому Вжику не сдеется. Поучим маленько, а то взял манеру по полкабана в одну харю ухомячивать. Надо другу напомнить, что он тут не один с аппетитом к мясу относится". Баламута, походу, пацаны тоже разыграли "в тёмную", и он, чуть не плача, сидел у костра, успокаивая, как мог, потерянного Вжика. Я даже себе не представляю, каких усилий потребовалось пацанам, чтобы в этот момент не заржать. А тут ещё и Живодёр со своими гениальными афоризмами вылез. Подтянул поближе к Вжику ещё одну свиную ляжку, похлопал того по плечу - "Давай, дружище, порадей за общество. Сам понимаешь - чем дальше в лес, тем толще жопы партизан, а мы, опять же, если что, в Ригу вернёмся - организуем свиноферму и твоим именем назовём!" Баламут со Вжиком только несчастными глазами на Живодёра повели. Утром, едва-едва рассвело, как Вжик кинулся к только что проснувшемуся Мосе с выяснением возможности увеличения запасов копчёной свинины с помощью Мосиной самодельной коптильни. Мося тихо и обстоятельно разъяснил Вжику, что коптить-то, собственно, нечего, так как некоторые члены коллектива хомячат свининку так, что после них от кабанчика даже хрящиков не остаётся. Вжик, который тут же засобирался идти с Ваней и Баламутом на охоту, с целью увеличения объёма добычи и сырья для Мосиной коптилки, был остановлен Мулей в разгар сборов категорическим требованием, чтобы Вжик перестал суетиться, а немедленно шёл бы к кострищу, где его уже поджидает очередной окорок. Наблюдение за попыткой Вжика запихнуть себе в горло хоть кусок свинины вызывало слёзы сочувствия и жалости. А тут ещё и Бруня, и так-то каждый вечер плачущая по девчонкам, сходила могилку Хелены поправить, подсела к Вжику, плачет и по голове его гладит. Тут Вжику и вовсе захорошело - сидит, свининой давится, а из глаз слёзы ползут. Чем бы эта история закончилась - Бог его знает. Но только на пятый день отдыха Ваня с Тотошей в лагерь прибежали с новостью, что вокруг нашего лагеря какая-то группа кружит, и это - не индейцы. Они их выпасли и рассмотрели: по виду и экипировке - серьёзные ребята, и явно что-то недоброе замышляющие, так как вооружены все семь человек бесшумным оружием, стоянку разбили километрах в трёх от нас и огня не жгут, явно готовясь к нападению на нас. По Тотошиному мнению - похоже, сегодня же под утро к нам и заявятся. Ваня, пока Тотоша за их лагерем наблюдал, пробежался по сельве и был абсолютно убеждён, что группа эта одна и в ближайших окрестностях никого больше не наблюдается. У нас-то и так на тот момент злобы переизбыток накопился, а тут ещё и какие-то "махновцы" по наши души припожаловали. Вот и решили не тянуть с решением этой проблемы и через час двумя группами пошли в гости к недружелюбным и загадочным незнакомцам. Единственного часового Муля с Ваней "сняли" - дитятко чихнуть не успело. Остальных без затей взяли в ножи. Повозится только с одним пришлось, кого решили для вдумчивого собеседования живым оставить. Но уж больно здоров кабан оказался - употели, пока спеленали. Собрали всё, что при "махновцах" было и утащили к себе в лагерь для осмотра. Барахла вдруг оказалось богато - пришлось две ходки всем составом делать. Пленник оказался детинушкой метра под два и начал изображать из себя Герасима, убитого горем от скоропостижной погибели Муму. Лежал у костра спеленатый, как кокон шелкопряда, и всем своим видом изображал своё полное отсутствие в данной реальности. Доводилось нам в своё время видывать и не таких упёртых - благо, Муля с Мосей с ходу ему воротник с камуфляжа срезали. И, как выяснилось, не зря. В воротничок капсула была зашита - и явно не с ментолом для освежения дыхания. Я слегка со стороны за ним понаблюдал. Маленькие странности начали бросаться в глаза и наводить на неприятные размышления. Лежит-то он, конечно, как заготовка для Буратино, но вот глазами по нам слегка шарит, как будто знакомое лицо ищет. А у меня чуйка прямо в ухо шипит, что эта ссука по-русски понимает - глаза-то прикрыл, а зрачки под веками так и бегают. Сели с Мулей трофеи разбирать - барахла и запасов на неделю взводу спецназа. Спутниковую аппаратуру сразу в крошку размолотили, как и рации - Ваня останки километра за три сразу утащил - чёрт их знает, что там у них за "маячки" могли быть. Остальное осмотрели, ощупали - вроде, чисто. Из оружия - две снайперских бесшумки, по виду, вроде как, бельгийские, четыре родных "Ак-47" с подствольниками, но только явно не в наших родных осинах модернизированных, один наш "РПК", семь наших же "Стечкиных", гранат ручных и к подствольникам штук под сотню, патронов четыре цинка. Жратвы в консервах и в сухпае - завались. И не одной маркировки ни на чём. Ни на одежде, ни на обуви, ни на оружии. Даже на патронах заводская маркировка отсутствует. Что хотите, со мной делайте, но тут уже немалыми возможностями госструктур пахнуло. А уж, судя по стволам, ребята явно собирались "постановку" закатить про то, что мы тут сами друг дружку постреляли. Самой большой радостью оказалось наличие во вражеских запасах десяти блоков каких-то итальянских сигарет. Пацаны, уже две недели курившие самокрутки из сухих листьев, тут же дружно организовали табачное облако над лагерем. Только курящий человек поймёт это волшебное чувство, когда после двухнедельного потребления дыма жжёных сухих листьев ты имеешь возможность пыхнуть дымком настоящей сигареты после сытного ужина. Если это и не счастье в полном его понимании, то, всё-таки, где-то рядом. Надо было "колоть" пленника, и я Муле начал "картину гнать" - "Муля, тащи этого урода на скальную площадку, чтобы тут не гадить, и начинай его строгать по кусочкам . Пусть это и жрёт старательно. Можешь начать с ног, только сначала поджарь - может, соизволит заговорить..." Млять, тут Вжик аж взвился - "Пацаны, вы чего, с ума посходили? Как это - с ног? Тут, гля, какая консерва ходячая образовалась - я что, его на себе переть буду? Муля, братан, лучше с рук начни, да и хера вы тут с поджаркой корячитесь? Чай не барин, и сырое пожрёт!" Вжикова искренняя непосредственность сработала лучше "сыворотки правды" - "махновец" закатил глаза и рухнул в обморок, что явно указывало на его неплохое знакомство с русским языком. В довесок я попросил Тотошу, свободно говорящего по-итальянски, обратиться ко мне на языке гордых сынов Рима. Едва Тотоша начал говорить, как пленник аж извернулся в попытке увидеть говорящего. Тут-то мне и начали припоминаться все странности поведения "падре" Бонифация (хотя, как говорится, о покойниках - или хорошо, или никак). Муля с Мосей утащили пленника на площадку верхней скалы и оставили там "дозревать". Решили маленько вздремнуть перед тем, как браться за потрошение "махновца". Один только Вжик, несмотря на тяжёлую ночь, подхватил пару свиных ножек и побежал подкармливать пленника. Что уж он там, сукин сын, вытворял - неизвестно. Утверждал, что только кормил пленника с целью его срочного откормления до необходимого нашему коллективу уровня. Но факт остаётся фактом - Вжик отвлёкся на что-то, и наш пленник дополз до края скалы и ухнулся головой вниз об камни. Голова "махновца" вдребезги, возможность получения информации утеряна, Вжик почти сутки от меня прятался - картина маслом! Через сутки Вжик объявился и старательно начал помогать Мосе с ревизией трофейных запасов, время от времени просительно заглядывая в глаза Муле и робко интересуясь - "Муля, гля, сколько мы тут понахапали! Слышь, браток, может нам тут хватит до лагеря-то дотянуть?" Тут уж пацаны не выдержали. Хохот стоял - святых выноси! Вжик на всех надулся и обиделся. Хватило его, правда, часа на два, после чего и сам начал ржать, как припадочный. А через два дня мы тронулись к лагерю на реке, где нас ждал весь состав экспедиции. Но уже через неделю пути начались сплошные дичайшие сюрпризы... Последние две недели мы к лагерю не шли - мы к лагерю прорывались. В полном буквальном смысле. Вокруг нас просто кишели индейцы, время от времени пробуя к нам подобраться поближе. А подпустить их к себе поближе, как Вы понимаете, с их луками и трубками - значит, тут всей компанией в сельве уже навсегда и остаться. Спасал нас только обильный запас боеприпасов. Сколько в жизни приходилось играть в подобного рода "казаки-разбойники", но вот так меня гнали всего однажды. Индейцы то ли оппились чего-то, то ли обкурились, но кидались, как ненормальные. Ни растяжки с гранатами и минами, ни снайперский отстрел, ни пулемётные очереди "на расплав ствола" - ничто их не останавливало. Они кружили вокруг нас, как стая волков вокруг отары. И то, что, уходя, мы положили их уже поболе сотни, такое чувство, что им только добавляло энтузиазма. Честно говоря, последнюю неделю мы прошли уже просто на автомате - рубили тропу и стреляли, рубили тропу и тут же минировали, рубили тропу и опять стреляли. Еды уже нет, вода на исходе, да и с патронами начинал наблюдаться дефицит. Бруню Лось уже просто тащил на себе, а Фридриха постоянно поддерживали Мося со Вжиком. Мы толком не могли остановиться на ночёвку, мы не могли поохотиться и приготовить горячую пищу, мы не могли поискать нормальную воду, мы спали-то по два-три часа в сутки, да и то - урывками. И складывалось такое чувство, что индейцев вокруг нас становилось всё больше и больше. А барабаны в сельве грохотали всё громче... Всё чаще начинала посещать мысль "приплыли", а Муля подозрительно начал посвистывать-посипывать что-то, напоминающее "Варяга". По нашим раскладам мы, вроде бы, уже были где-то неподалёку с лагерем, но силёнок уже явно не хватало, да и патронов оставалось - хорошо если по паре рожков на брата. Пацаны собрались в кучку и традиционным курултаем решили, что такого гона нам больше суток не сдюжить - сами попадаем, а потому - идём до вечера и становимся лагерем вкруговую. Как сказал наш командный "цицерон" Живодёр - "Ладно, пацаны, хорош базарить! Видать, пришла пора познакомить медножопых амазонцев с явлением большой русской жопы". И мы снова пошли... Дело уже клонилось к вечеру, и пора было подыскивать себе удобное место для последней драки. Честно говоря, мысли о том, что нам отсюда удастся уйти, мы уже отбросили, а вот желание устроить красножопым похохотать подкатывало под гланды. И вдруг по ходу движения раздались взрывы гранат и заполошные пулемётные очереди, поддерживаемые активной винтовочной и автоматной стрельбой. А через пять минут нас кинулся обнимать Мгопо и шесть человек из основного состава экспедиции. Злости было столько, что мы понабравши у них патрон и гранат, рванули тут же обратно в сельву. Ну, переклинило пацанов маленько - бывает такое, знаете ли. Вроде как, ты только умирать собирался, а тут вдруг - БАЦ! Господь боезапаса подкинул, и, вроде как, похороны перенесли, но столы на поминки-то уже накрыты... Часа два мы молотили по всему, что только шевелится, пока Ваня не оббежал окрестности и не выяснил, что индейцы поулепётывали, кто куда, утаскивая с собой своих убитых сородичей. Но вот когда мы пришли в лагерь на реке, тут-то и начались основные проблемы и огорчения. В лагере находилось семеро мужчин, включая Мгопо, и две женщины. И ВСЁ! Это были все, кто оставался в живых. Как объяснил Мгопо, через день после нашего ухода лагерь ежедневно повадились обстреливать индейцы, иногда пропадая на несколько дней, но потом снова возвращаясь. В первые две недели отправили три бота с ранеными к стоянке корабля, но дошли они или нет, никто не знал, так как они не вернулись, а связи с кораблём не было благодаря тем же индейцам, умудрившимся размолотить стационарную рацию десятком стрел. И всё бы ещё было бы не так страшно, если бы индейцы не умудрились ещё и с завидной настойчивостью не попортить все наши плавсредства, пристыкованные к берегу. Ну а мы, как Вы понимаете, свои лодки ещё на болоте побросали. В общем, вечерние посиделки-поминки получились ни разу не весёлые. Радовало только одно - патронов, гранат и взрывчатки было достаточно, чтобы устроить какую-нибудь небольшую вялотекущую войнушку... Посидели, помянули всех скопом, но проблема ухода отсюда восвояси давила на черепную коробку во всю дурь. Продуктов и боеприпасов у нас было до хрена, простите за мой "французский", и в неделе пути по воде нас ждал корабль, но вот как до него и на чём доплыть - вот это был очень большой вопрос! Во-первых, уровень воды падал в речке чуть ли не на глазах, а идти по сельве вдоль воды с индейцами, дышащими нам в ягодицы, - занятие, знаете ли, не радующее ни разу. Понятно любому тугодуму - далеко уйти нам не дадут. Единственный выход - рубить плоты и попытаться на них спуститься по течению, пока уровень воды совсем не упал. Часть пацанов села в засады на подступах к лагерю, а мы, как бешенные, начали валить деревья. Часа через два сельва просто взорвалась барабанными голосами. Барабаны со всех сторон разговаривали о чём-то о своём, что явно не сулило нам ничего хорошего. Наш краснокожий брат Ваня, что уже почти виртуозно матерился по-русски, прибежал с лицом графини, бегущей топиться в любимом пруду, и жестами выдал свои соображения, которые, как правило, имели свойство оправдываться - "Завтра нас придут убивать. Поднялись все окрестные роды и племена". Надо Вам честно сказать, что Ваня безусловно признавал авторитет только трёх человек в нашей компании - меня, как вождя, Мосю, как завхоза, и Скипидара, который его потихоньку обучал минно-взрывному делу, да и вообще с ним постоянно возился и учился у Вани искусству чтения следов. Вообще, было за ними прикольно наблюдать со стороны. Почти двухметровый улыбчивый Скипидар и рядом вечно серьёзно-сосредоточенные метр шестьдесят, с рожей, разрисованной татуировками. Со всеми остальными Ванька держался на равных и оказался замечательным товарищем и бойцом. Но вот наблюдать за их беседами со Скипидаром было одно голимое удовольствие. Как они друг друга понимали - лично для меня это большая загадка. При общении они сразу переходили на систему разговора "моя твоя не понимай", активно дополняя её языком жестов. Со стороны их эмоциональный разговор у костра напоминал диалог двух взбесившихся вентиляторов об особенностях и нюансах немецкой классической философии - только руки мелькали. Когда Ваня не был занят разведкой окрестностей или охотой, он так за Скипидаром следом и таскался, не отходя ни на шаг, жадно впитывая всё, чему его только мог научить его бледнолицый брат по части всевозможной горящей и взрывающейся хренотени. Честно говоря, меня уже начинала настораживать тенденция превращения простодушного чада сельвы в маньяка-подрывника. Вот эта парочка, прихватив себе в помощь Тотошу с Мосей и половину запасов мин, гранат и взрывчатки, не считая четырёх бочек из-под бензина с какой-то жуткой смесью, что они варили целый день на медленном огне костра, отправились в сельву готовить радостные праздничные сюрпризы нашим ожидаемым гостям. Половина команды гостеприимно готовила позиции для торжественной встречи аборигенов сельвы, а вторая половина надрывалась, валя деревья и стаскивая брёвна к воде поближе. Вечером, вернувшись из сельвы, Скипидар с Ваней понаделали ещё и какие-то плотики с самодельными якорями, соединили их проводочками и пустили в реку. Мося устало присел у костра рядышком со мной и, закурив, доложил - "Похоже, у нас есть шанс пережить завтрашний день. Эти два самородка там такого понакуевертили - танковая дивизия с испугу обосраться может". Его вдруг поддержал Живодёр в присущей ему жизнерадостной манере - "Ага! Кто к нам с мечом, тот, как всегда, со скипидаром в жопе!" Посидели, поржали. Женщины приготовили пожрать. Им, кстати, пацаны устроили из мешков, набитых землёй, прямо-таки целый полукапонир-полудзот, куда их к утру и запихали, озадачив набивкой лент и рожков патронами. К рассвету мы все рассредоточились по своим местам в ожидании местных пацанов, что временами хуже татарина. И вот едва-едва начала рассеиваться утренняя дымка над водой, как из тумана беззвучно появилось штук десять длинных лодок-пирог с многочисленными "экипажами". В этих индейских десантных плавсредствах скучковалось человек за сотню. Тихих, злобных и сосредоточенных. Вёслами гребут - как призраки в тишине. Этакие, мать их, "Летучие Голландцы" в тумане. И вот пироги доплыли до плотиков, что с вечера позапустили Скипидар и Ваня, раздалось несколько не очень громких хлопков, и всю эту доблестную краснокожую "морскую пехоту" попросту смело, как веником, в воду. Крик, вой, пироги в щепы, и два пулемёта в упор. Через три минуты на воде не виднелось ни одной головы. Только слышно было, как кайманы плюхаются в воду, торопясь позавтракать на халяву. Потом вокруг лагеря в сельве один за одним начали раздаваться хлопки и взрывы, изредка вымётывая столбы огня. По сельве начал разноситься вой горящих заживо людей, крики и вопли раненых и взрывы, взрывы, взрывы... Неподалёку от лагеря был овражек, где, видимо, и накапливалась основная масса атакующих. Вот там-то Скипидар с Ваней им самый "горячий" подарок и приготовили. Шесть направленных взрывов противопехотных мин вкупе с двумя бочками самодельного напалма устроили в овражке такое, чего лучше бы я не видел. Через час мы быстренько пробежались по окрестностям, добили подранков и обожжённых и, оставив заслон, кинулись срочно сколачивать плоты. Во-первых, при нескольких сотнях трупов, украсивших окрестности, атмосфера в жару под сорок явно озонировать не начинает. Уже через пару часов трупы раздуваются и начинают смердеть - мало не покажется. Во-вторых, уж извините, но обгоревшие трупы... тоже не шашлычком попахивают. В-третьих, понятно, что сейчас на падаль со всей сельвы сюда кого только не принесёт. Ну и в-четвёртых, чёрт его знает, сколько по сельве ещё индейцев бегает. А народ это на редкость мстительный и упёртый. Поэтому как-то пришлось нам обойтись без сна, всю ночь занимаясь обустройством плотов при свете костров и их погрузкой. Вымотались все до дрожи в ногах. Но уже утром мы отчалили по течению на двух здоровых плотах, на которых чин-чинарём были устроены навесы, приподняты борты и на каждом наблюдалось по паре пулемётных гнёзд. Короче, два амазонских "дредноута" во всей красе. Купить книгу целиком можно на https://isaeva2608.wixsite.com/grigoriyvyazemskiy
Оценка: 8.33*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"