История эта давняя, почти забытая. Но вот только недавно, столкнувшись с тем, что у очень многих наших сограждан присутствует представление о войне исключительно в двух цветах - чёрном и белом, мне эта история и вспомнилась. Ещё в то время, когда Иудой Горбачёвым в Кремле и не пахло, в канун 9 мая пришлось мне попасть в поезд на Ростов-на- Дону. Зашёл в купе и выяснилось, что у меня всего один попутчик. Сидит себе в купе этакий колоритнейший дядька, уже в преклонном возрасте, но крепкий, чуб казачий, да усы висячие , сединой побитые, широк в плечах, руки - лопаты.
Я ему - " С праздником , уважаемый !", тот в ответ, сквозь зубы - " Кому праздник, а кому - и не очень..." Поезд тронулся, слово за слово - разговорились. Попозже и закусочка на столе появилась, ну и как водится, естественно и бутылочка водочки средь закуски угнездилась. Выпили на дорожку по соточке, закусили традиционным блюдом советских путешественников - варёной курицей, да яйцами в крутую. Опять же, дело происходило ещё в те времена, когда курильщиков не сопричислили к главным врагам человечества и милиционеры не кидались на огонёк каждой сигареты, как дрессированные блохи на труп отравленной крысы. Так , что мы окошечко в купе приопустили маленько, у проводника разрешение спросили, да и покуриваем себе потихоньку. Что ещё, спрашивается, нужно двум мужчинам для душевного разговора ? Колёса вагонные ритм отбивают, стол закуской покрыт, водочка - не пьянства ради, а знакомства для. Сидим, сигаретками пыхаем. Да ещё и в купе - вдвоём. Чего не поговорить-то, спрашивается ? Тем паче, что мы ещё и тёзками оказались.
А надо бы Вам заметить, друзья мои, что в то замечательное время, когда трава была зеленее, солнце значительно ярче, а женщины несравнимо привлекательней, сам я уже таскал погоны с тремя маленькими звёздочками при одном просвете, побывал в Афгане, где на Пакистанской границе сподобился чудом выжить и заработать свой первый боевой орден. И казалось мне, что я уже ВСЁ видел, ВСЁ знаю и во всём уже разбираюсь. Это я сейчас понимаю, что был я тогда, прости Господи, сопляк сопляком, но в то время я пребывал в твёрдой уверенности, что круче меня - только отроги Кавказских гор и варёные яйца.
Вот и сподобило меня со всей моей непосредственностью озадачить своего спутника вопросом - " Уважаемый, я извиняюсь, но Вам-то чем День Победы не угодил ?".
Григорий на меня из-под бровей зыркнул, дымком сигаретным пыхнул и говорит - " Тут , вишь, какое дело, паря, я только-только из лагеря откинулся, но ты не пужайся, я не вор, не душегубец какой. Я домой еду, где почитай почти пол века и не был. Даже и не знаю - что там, есть ли хоть одна родная кровиночка, нужен ли там "предатель Родины" ? А то, может мне лучше из поезда об телеграфный столб сигануть ? Тут , видишь ли, паря, какая история получается - сам я родом с верхнего Дона, казак в чёрт его знает каком поколении. Батя мой вернулся с Империалистической в звании подъесаула, да с полным бантом георгиев на груди. Когда заваруха на Дону с большевиками началась, он сначала к белым подался, а потом как-то у красных очутился. А в двадцатом и вовсе домой пришёл. Гутарил - мол , надоело всё до чёртиков, навоевался досыта. Тут бы и жить да поживать - ан нет, не получилось.. В станицу пришли красные.... Я , как сейчас помню, как по всей станице завыли собаки и по всем лабазам поднялась заполошная стрельба. Я помню, как картавый комиссар в кожаной тужурке пинал ногами труп отца, кинувшегося на помощь матери, которая заходилась криком в сарае , куда её утащил десяток красных революционных матросов. Я помню, как ошмётьями разлетелась голова братика, схватившегося за вилы, которого хладнокровно застрелил комиссар. Я ВСЁ это помню. Помню, как кричала "Мама, мамочка !" моя сестрёнка, когда её гуртом сильничали впятером доблестные красноармейцы, а бабке, кинувшейся ей на помощь, просто походя прикладом размозжили голову. Деда, схватившего шашку, прикололи штыками прямо в хате у печи , с которой он еле слез. Я помню, как красные герои, перешагивали через труп моего брата у крыльца, натягивая на ходу штаны, вываливаясь из нашей хаты. Я ВСЁ это помню. Глаза закрою.. и вижу это всё, будто вчера.
Ты, паря, ничего не говори, не надо. Давай просто нальём и выпьем за помин их светлых душ.
Сам-то я уцелел каким-то чудом. Матрос, что меня штыком ткнул, то ли пьян уже был без меры, то ли вояка из него был, как из говна пуля, но счёл он меня за мёртвого и бросил валяться в загоне для телят на лабазе. И рана-то оказалась пустяковая, а всё одно сомлел я от кровопотери. В себя пришёл, когда дружок-одногодка Тимофей с тёткой моей Натальей меня перевязали, да в баню утащили.
Два дня я отходил, всё никак поверить не мог, что остался я один со всего рода один одинёшенек. Мать-то, как красные со двора ушли, там же в сарае на вожжах и повесилась с горя и позора. Сестрёнку шестилетнюю младшую в хате соседи нашли со свернутой шейкой.
Станичники, кому свезло с "костлявой" разминуться, помогли моих похоронить. А опосля, я и дал принародно клятву на клинке пред людьми и Богом, что не будет мне покоя ни на этом свете, ни на том, пока я не отомщу.Выгорело во мне в тот день всё то доброе, что мама в меня закладывала, начисто выгорело. Ни о чём больше и думать не мог. Одно только желание - добраться до тех, кто это сотворил. Только глаза закрою, а у меня в ушах комиссарский голос , что я уже в беспамятье слышал - " Пгибигитесь здесь, добейте выблядков..."
В общем, как ни посмотри , один смысл у меня в жизни остался - МЕСТЬ. Собралось нас втихую человек двадцать казаков, да и ночью ревкомовцев, что комиссаром были над станицей поставлены, постреляли , спалив вместе с хатами, а потом пошли вдогон за отрядом, что у нас " революционный порядок" наводил. Пока догоняли, за неделю к нам казаки с других станиц прибивались, так что через неделю нас уже под две сотни оказалось. Расшевелили красные тихий Дон, доставали братья станичники из захоронок винтовки с шашками , да садились на коней.
Отряд красногвардейцев, что у нас в станице похозяйничал, в низовой станице уже догнали, где они "порядок" наведя, на ночь постоем встали. Вот в эту же ночь мы их тихо в ножи и взяли. Половина из них только утром с перепоя и соображать начали. С десяток их девки-казачки с ходу в лоскуты порвали, за художества революционные. Всем миром просто забили ухватами да граблями.
Мы с Тимохой и вовсе, надо сказать, осатанели. Матросов ломтями стругали, заставляя эти ломти и жрать. Браты-станичники нас еле-еле от них уже мёртвых оттащили. Остальных в поле вывели, да порубали в капусту. А у меня всё нутро просто огнём жгло - ушёл комиссар как-то в сутеми, ушёл гад !
Казаков в наших рядах прибывало и пошли мы вершить свой суд по всему Дону. А мы с Тимохой, как вурдалаки, всё никак крови напиться не могли досыта. Уже и казаки от нас шарахаться начали, а мы всё никак остановиться не могли. Я тебе, паря, так скажу - как я тогда напрочь рассудком не подвинулся - сам по сей день не пойму.
Выгорело тогда во мне всё человеческое - был зверь зверем. Понимаешь ? Я просто превращался в нелюдь.
Потом много чего было. И у Врангеля повоевали, потом снова на Дону красных резали. И у Булат-Булаховича в карательной сотне походили - всё никак местью наесться не могли.
И дрался я за СВОЮ Родину с красной заразой, ни себя , ни врага не щадя. Три раза ранен был, один раз контужен, а всё -равно в строй возвращался. И мотало нас от Урала до Пскова, кропя наши тропки красненьким. Скольких я братов-казаков на тех тропках схоронил, уже и не сосчитать нынче. А я всё искал того комиссара с революционной фамилией Шнеерзон. Потом уже слышал, как казаки гутарили, что его при Сталине за все "революционные художества" сами же большевики к стенке и прислонили. Надо бы честно, паря, признать, что при Сталине многих, кто в Гражданскую таким манером комиссарил, да русскую кровь ручьём пускал, к ответу всё-таки призвали. Да , только мне это уже всё было до одного места - мне рассудок месть заменила. В общем так мы и метались , пока уже и коллективизация не кончилась. А потом ушли сначала в Польшу, а оттуда уже и в Германию с Тимкой попали.
В Германии мы с Тимохой хлебнули по полной. Перебивались с хлеба на квас. Бывало по три дня куска хлеба в рот не попадало. Да и бардак тогда в Неметчине царил не слабый - красные, республиканцы, монархисты всех мастей и все дружно - кто во что горазд. Потом к власти прорвались коричневые и быстренько навели порядок. По всей Германии подъём начался и мы с побратимом на строительство кольцевой дороги вокруг Берлина работать устроились. Вот там-то и приключилась у нас драка со всей бригадой сразу. А надо тебе, паря, сказать, что Тимохин дед на весь тихий Дон был известен, как мастер казачьего рукопашного боя и гонял он нас обоих с раннего детства, за что земной ему поклон и светлая память. Вот и отметелили мы всю нашу бригаду в кровавые сопли со всем нашим удовольствием. А вечером в гаштете, где мы ужинали, подсел к нам человек один. По русски, как мы с тобой, но чувствуется, что немец. Вежливый, улыбчивый, но из глаз холодком тянет, как из могилы. Был он как-то связан с Союзом казачества, с генералами Шкуро и Красновым. В общем, оказались мы в казачьей сотне знаменитого полка "Брандербург" и к 41-му году успели повоевать по всей Европе, заработав по полудюжине медалей и унтер-офицерские погоны.
А потом немцы на красных пошли. Твоему поколению, паря, не понять, а ,ведь, для нас это было продолжением Гражданской . Для части белой эмиграции это, как праздник грянул. Пришёл день мщения за все обиды, да за родину отнятую. Правда надо заметить, что вся белоэмиграция резко разделилась на два лагеря - одни с немцами пошли, а другие - кто куда. Кто в "маки" французские ушёл, кто в отряды Тито партизанить. Мы с Тимкой, ясное дело, пошли свою личную войну вместе с немцами заканчивать. Уж больно во внутрях у нас горело. Не поверишь, паря, каждую ночь родная хата снилась и комиссар. Воевали мы знатно, в тылу не отсиживались, но речь, собственно, не об этом. В 43-ем году все казачьи части свели в несколько дивизий и мы оказались в дивизии "батьки" генерала фон Паннвица.Редкий был человек, надо сказать. Сам был самый что ни на есть "природный пруссак", Первую Мировую всю прошёл - наград полная грудь. А вот , поди же, считал себя казаком, хоть об стенку убейся. Его , когда командовать казаками назначили, специально русский язык выучил и на казачий Круг явился, где его честь по чести в казаки и поверстали, по всем правилам и понятиям казачьим. Пацана-казачонка, сироту, сына полка усыновил. Казачью форму никогда не снимал, даже в ставке фюрера щеголял в черкеске с газырями, папахи не снимая.У кубанцев в пластунском полку случай приключился - прислали командовать сотней офицера немца.
Тот возьми и во время смотра одного казака барственно перчаточкой по морде и отхлестал. Не успел и слово "муттер" вымолвить, как в немецкой армии на одного офицера меньше стало, только шашка мелькнуть успела. На следующий день разбор начался, комиссия целая припёрлась - факт-то вопиющий, офицера прямо перед строем зарубили. Так фон Паннвиц в строй сотни встал. Когда потребовали , чтобы вышел из строя тот, кто офицера зарубил, вся сотня вперёд и шагнула. И фон Паннвиц вместе со всеми. Дюже казаки его уважали, батькой величали. А это, паря, средь казаков многое значит. И жизнь свою закончил батька Паннвиц, как и положено казаку, гордо и красиво, но об этом потом сказ будет.
Случай такой оказался не единственным. Дивизия Кононова чуть ли не взбунтовалась , когда им немецких офицеров насаждать начали.
Наверно поэтому казачьи части и раскидали. Кого во Францию , а нас в Югославию отправили. Но перед отправкой опять меня судьба со всей дури по сердцу шваркнула.
До этого наши казачьи части часто бросали на ликвидацию партизан. Как ты, паря наверно понимаешь, природным воякам партизаны не супротивник. Опять же, воевать воевали, но старались не лютовать дюже, чего не скажешь о других частях, с кем сталкиваться приходилось. Немцы старались в акциях устрашения сильно не отсвечивать, руками всякого отребья всё сделать норовили. Особо "бандеровцы" с прибалтами из полицейских батальонов отличались. Вешали и жгли, как с цепи сорвавшиеся. Ни баб , ни ребятишек не жалели. У Вас вот, паря, по сей день немцев за Хатынь проклинают, а ведь там ни одного немца даже близко не наблюдалось. Хохлы с латышами отличились. Мы, ясное дело, тоже были не святые, но до такого себе опускаться не позволяли. Дошло до того, что при встречах в малолюдных местах , казаки "бандеровцев" с латышами втихую в ножи брать начали. Так фон Паннвиц у командования потребовал, чтобы рядом с нами полицейскими батальонами даже и не пахло, а то он за последствия не ручается.Опять же, паря, народ-то разный к немцам прибивался. Кто от ненависти к красным - хватало тех, кто ещё в Гражданскую с ними не довоевал. Кто за родных, что в коллективизацию сгинул, мстить пошёл. Кого-то советская власть обидела. Но хватало и тех, кто с перепугу к немцам поперебежали, да братской кровью и позамарались. Большинство, вообще, из военнопленных состояло, что лагерную "болтушку" с расстрельным рвом на немецкий харч сменили. После войны, как не скрывали, а вылезло, что у немцев почти два миллиона бывших граждан СССР служило. Кого только не было - и русские, и белорусы с украинцами, татары и кавказцы, за прибалтов и вовсе говорить не приходиться. И всё это не сотнями - дивизиями целыми. В каждой немецкой части все подсобные службы нарукавные повязки "Хиви" носили. Крымские татары и вовсе поголовно за немцев воевали, начисто русское население в Крыму вырезая. Но я , паря, не об этом.
Как-то бросили нас в антипартизанский рейд, а потом мы под Бобруйском на переформирование встали. Ну и пошли мы как-то с казаками по рынку в Бобруйске походить, прикупить себе что -нибудь, а то денег полны карманы - тратить-то некуда. Вот тут-то я её и увидел. Увидел и... остолбенел. Вся такая ладная, глаза васильковые, из-под платка прядка льняной белизной отдаёт. И закружило нас словно ураганом. Сама она была из села под Бобруском, в тот день тоже на базар за керосином приезжала. Веришь, паря, было такое чувство, что я её всю жизнь искал, что только ради встречи с ней меня по миру и мотало. Я ею дышал, я её пил - и никак напиться не мог ! Не смогу я тебе её описать - вот просто солнышко зажглось. Ладо моя - Ярослава.., Слава..., Славушка.... Будто росточек у меня в душе проклюнулся, потянулся к свету. Любились с ней так, что почитай пол деревни заснуть не могло. Я две недели у неё пропадал, благо Тимоня меня в части прикрыл. Потом я к батьке Паннвицу пошёл, всё же уже эскадроном командовал, да офицерские погоны носил, обсказал ему всё и рапорт о разрешении на женитьбу написал. Батька был человеком с понятием - дал отпуск на две недели.Тут у нас с побратимом сурьёзный разговор состоялся - " Знаешь что, брат мой Гриня, а не пора ли нам эту "хню" заканчивать ? Что-то навоевался я уже, братишка, по самые брови, до кровавых мальчиков, что по ночам являются. Думаю, пора нам с тобой куда-нить в другие края перебираться, от войны и крови подальше. Заберёшь Славушку свою. да и махнём куда подальше. Денег у нас с тобой - девать некуда. Земли купим, хозяйством обзаведёмся. Хаты поставим, детишек целый выводок заведём. Как ты, побратим, на это смотришь ?" И порешили мы с Томошей потихоньку готовится к дороге дальней. Тимка с кем -то с документами договорился за деньгу небольшую. Со Славушкой поговорил - та и вовсе счастьем загорелась. Тут неподалёку партизаны на комендатуру налёт сделали, так нас срочно подняли и в рейд кинули.
Давай-ка , паря, нальём по-маленькой, а то что-то давит меня в груди с воспоминаний этих.
Недели полторы нас по лесам носило. Я за то время по Славушке соскучился - сил нет. Ничего не хочу - ни войны, ни мести, одно желание - побыстрее её увидеть, обнять, в глаза её васильковые заглянуть, в запах волос её окунуться. Не поверишь, паря, улыбку её когда видел, да ямочки на щёчках - я просто млеть начинал, часами мог ею просто любоваться. И душа - пела. Дни считал, когда уже нам документы спроворят. В расположение вернулись, я уже через час коня намётом гнал, к солнышку своему поспешая. Как она на меня с крыльца кинулась, и плачет, и смеётся, папаху с меня сбила - в волосы вцепилась, целует да приговаривает сквозь всхлипы - " Живой.., живой.., счастье моё.." Во мне, как взорвалось что-то !
Ничего мне больше в жизни не надо - только была бы она рядом. Я к ней всю жизнь шёл ! Через кровь и пожарища, в обнимку со смертью и ненавистью.... шёл. Шёл, шёл... и пришёл ! Вот она - моя радость негаданная, солнечный зайчик на душе, песня моя лебединая ! Целую её... и плачу. Душа-то в панцире ледяном столько лет пребывала - видать, и ей больно, когда лёд там на слом идёт. Два дня мы от друг дружки себя оторвать не могли. Не знаю, паря, как тебе это обсказать.., но дальше себе без неё я себе жизни не мыслил. Редко это у людей случается, чтобы две души в одну сливались. Некоторые люди всю жизнь иногда проживут, а так и не сподобятся познать подобное. Это ить такое дело, когда с любимым человеком и помолчать вдвоём - за счастье. Короче, и ко мне пришла весна посреди зимы. Нет нам ни до кого никакого дела - только мы вдвоём под этим небом. Ночью на крыльцо вышел покурить, она следом. В полушубки закутались, сидим на крыльце в обнимку - звёзды считаем. Прижалась ко мне моя Славушка, аж слышно, как сердечко её бьётся. Вот так, паря, мне кажется, счастье и выглядит.
Но, как ни крути, а на службе появиться-то надо. Договорились со Славушкой, что через три дня за ней приеду, чтобы собралась и была готова к отъезду. А та никак от меня не оторвётся - " Чего там собираться..? Я за тобой, любый, и голая по снегу вслед побегу !"
В общем, скрипя сердцем, ускакал я в Бобруйск - с Тимкой дорогу дальнюю готовить. Да подзадержался дня на три - нас по тревоге опять подняли, где-то партизаны опять немцам веселуху устроили, танковый эшелон под откос пустили.Через три дня мы с Тимкой да с десятком приятелей-казаков прихватили пару телег и поехали в деревню за солнышком моим ненаглядным.....
Надо тебе заметить, что к тому времени в Беларуси тебя из-под каждого куста могли свинцом угостить. Там по лесам кого только не бродило. Партизаны, дезертиры, просто бандиты откровенные, поляки, что ещё и между собой постреляться норовили, немцы из ягдкоманд, с Украины ещё и "бандеровцев" заносило, которых и вовсе не поймёшь с кем они воюют. Те, по моему, вообще, палили во всё, что шевелится. Опять же и партизаны партизанам - рознь. Большая часть в целые партизанские соединения была сбита, но хватало и просто героев, что по лесам тихо сидели и особо старались не отсвечивать, от греха подале.Больше всего селян было жалко. И так не до жиру - детей кормить нечем, а тут .. то немцы скотину позабирают, то на постой кого-нибудь поставят - объедят начисто. А потом из леса главные борцы за справедливость придут и все остатки начисто выгребут - им ить там в лесу тоже чего-то жрать надо, а как известно, в белорусских лесах по зиме ананасы не растут, да и плантации хлебных деревьев как-то тоже плохо прижились. Вот и получалось - немцы грабят, полицаи грабят, мы на постое объедаем, ну и партизаны... тоже есть хотят. Выли бабы по сёлам и вескам белорусским - мужей война из дому позабирала, детишки голодные по лавкам в хатах, а что ни день - гости незваные во двор вломиться норовят.
Да всем дай, да подай.. срочно и немедленно. А если нечего - так ты или пособница оккупантов, или пособница партизан. Вот и красовалось пол Белоруси печными обгоревшими трубами, что только от деревень и пооставались.....
Въехали мы в село, а у Славиной избы народ толпится. Я с коня слетел, бегом туда. Тут-то жизнь меня чугунной сковородкой со всей дури по голове и приложила ! Висит моя Славушка на воротной перекладине, посиневшая, а на груди табличка - "фашицкая падстилка". Ничего тебе, паря, за три дня опосля, сказать не могу. Выпали эти дни из моей жизни. Казаки потом баяли, что волком я выл, кроша себе зубы, да на народ с шашкой кидаться начал, пока меня Тимка с казаками не повязали. Привезли из соседнего села какую-то бабку, вот она меня какими-то отварами три дня и потчевала, не давая проснуться .Три дня в горячке метался, казаки боялись, что уже и в рассудок не приду. А на четвёртый день я встал. Но , я тебе скажу, что это уже был не я. Не было уже во мне человека совсем. Сидел во мне ЗВЕРЬ лютый, шибко до крови охочий, словно душу зимним инеем прихватило. Два дня потом ещё отходил - всё со Славушкой разговаривал, прощался. Я пока в горячке валялся , её уже и схоронили. Тока мне и осталось - что на могиле повыть. А глаза закрою - вот она, стоит, улыбается, будто сказать чего-то хочет, солнце моё, любовь моя.
А опосля, пошёл я по соседям. И , видать, так от меня холодом замогильным тянуло, что соседи наперебой мне всё и обсказали, как дело было. Оказывается был у них на селе "первый парень", сын председателя колхоза. Всему селу до войны житья не давал. Этакий главный "кобелёр" на всю округу. То с дружками девку снасильничают, то кого-нить из парней на танцах в клубе до полусмерти изобьют. А им всё с рук сходило - один дядька был первым секретарём райкома, второй - начальником местной милиции. Тут и война грянула. Вот этот герой вместо военкомата с дружками в лес и подался, где обозвав свою шайку партизанским отрядом "Смерть немецким оккупантам", принялся обирать местных селян на предмет пожрать и выпить. Ну и, ясное дело, по части борьбы с немецкими захватчиками, принялись эти утырки время от времени подвиги совершать. То старосте, всем селом выбранному, в окно хаты ночью из обреза пальнули, то общинный амбар с семенным зерном подпалили, оставив всё село без будущего урожая, то в соседнем селе пьяного полицая, нагрянувшего к своей "зазнобе", спалили в хате вместе с этой зазнобой и двумя детишками. Так вот, как выяснилось, этот героический предводитель красных партизан ещё до войны всё к Славушке подкатывался, проходу не давал, пока она ему не пообещала про его художества самому Сталину письмо написать. Вот той ночью они вчетвером к Славе и заявились. Ссильничали, твари, моё солнышко, изломали, надругались и повесили.Соседи попытались вмешаться, да куда там.. Деда соседского, что их совестить начал, так прикладом саданули, что тот на второй день и отошёл, не приходя в сознание.
Соседи, пока мне рассказывали , слезами умылись, Славушку жалея, а у меня, поверишь паря, хоть бы шевельнулось что - прямо взялась душа панцирем каменным. Ну и шепнули соседи - к кому эти выродки раз в неделю являются, выпить , закусить, да в баньке попариться. Мы с казаками изобразили отъезд из села, а сами ночью и вернулись, в сарае соседа того дома пристроившись. Буквально на следующий день к тому гости из леса и пришли. Мы их в баньке тёплыми и взяли. Командира ихнего, к сожалению, с ними не оказалось. Двое были не местными, их прибежавшие местные полицаи куда-то сразу утащили, а вот двое оказались теми, кто к Славушке той ночью в гости заходили. Вывел я их за огород, да "побеседовал" чуток.Спасибо Тимке, тот на вой, что всю деревню на ноги поднял, прибежал, да и добив, что там ещё скулило, меня в чувство привёл и утащил силком. На следующий день , когда эти два куска мяса, родственники хоронили, да завывали, что мол погубили деток безвинных звери лютые, меня Тимка чуть ли не к лавке примотал, чтобы я ещё и с родственниками этих выродков знакомиться не пошёл. А ночью мы к героям белорусского полесья в гости пошли, благо их "подельники" перед дорогой на тот свет тропку к их "лёжке" подробно описали. Всех там и "вывертов"-то было - землянка в лесу, спящий часовой и полтора десятка придурков в землянке. Часового сняли - пикнуть не успел, да землянку гранатами и закидали. Потом разобрались - ещё один, что в гости к Славе приходил на первой же гранате и отдал Богу душу, а вот командира их в землянке не оказалось. Ушёл, сволочь, с двумя дружками в соседнюю деревню к девкам.А на другой день прискакал посыльный с приказом явиться срочно в расположение части. А ещё через два дня, загрузились мы в эшелоны и отправились в Сербию, куда нас перекинули для борьбы с партизанским движением. Так и получилась "прибавка" к моему личному счёту к советской власти. Только вот этой "прибавкой", паря, дело не ограничилось.
К тому времени все казачьи части свели под единое командование и обозвали пятнадцатым корпусом СС. Для нас это, в принципе, ничего не изменило - так, одно название. Но вот с сербов и хорватов мы крови попили преизрядно. Там партизан было - под каждым кустом по трое, да Броз Тито, будущий кавалер советского ордена "Победа", смог так наладить действия партизан, что у немцев там земля под ногами горела. Да в довесок братья-югославы умудрились устроить самую настоящую Гражданскую войну. Мало им немцев на голову было, так они ещё и друг дружку принялись лупить со всем пылом южной души. Красные Тито и словенские четники лупят друг друга почём зря. Те и другие хорватских усташей отстреливают. А те, вместе с немцами, и красных с четниками норовят на ноль помножить. А по горам ещё и русские отряды лазят из бывших "врангелевцев", что в Сербии осели. А уж эти "Ваши Благородия", вообще, со всем миром воевать были готовы. Горы, предгорья , дорог почти нет - техника пройти не может. Вот немцы и забуксовали, лупят их - и в хвост, и в гриву.Рассказывать тебе, паря, чего мы там вытворяли - смысла нет. Скажу только, что ненавидели нас там со всем пылом южной славянской души ВСЕ поголовно. У казаков, как ты понимаешь, "хабар" - это святое. В России грабить -то как-то невместно было, а тут казаки разошлись не на шутку, тащили всё, что только под руку попадётся. Опять же, мы же - кавалерия, пройдём , где немцам дороги нет, да и опыта борьбы с партизанско-диверсионной деятельностью поднакопили немало. Ну и, честно скажу, очерствели уже сердцем братья-казаки, поэтому о казачьей жестокости пошла гулять молва недобрая по всей будущей Югославии. Как бы там ни было, а славу казаки там о себе оставили недобрую. Недаром после войны Тито надрывался, требуя от Сталина выдачи пленных казаков Югославии.
Потом нас снова на Восточный фронт перебросили. Не буду, паря, тебя долгим рассказом утомлять, но в конце войны, когда англичане и американцы уже заняли Вену, батька наш фон Паннвиц повёл нас на прорыв в Австрию, чтобы "союзникам" сдаться, ибо красные нас в плен не брали. В Австрии англичане нас разоружили , за колючку загнали. Сидим, решенья судьбы своей ожидаючи. Но вот тут-то и выяснилось, что по Ялтинскому соглашению меж союзников, англичане обязались выдавать Советам бывших граждан СССР, попавших к ним в плен. А надо тебе, паря, заметить, что англичане к нам тёплых чувств не питали ни разу. Они на казаков зуб точили ещё с сорокового года, когда им во Франции казаки по жопе надавали, да и в 44-ом - 45-ом казаки им прикурить дали там же. Вот они нас всех скопом красным и сдали, хоть половина из нас отродясь гражданами СССР никогда и не являлась. У нас мало об этом говорят, но во время высадки союзников во Франции, немцы готовились торжественно "союзникам" посдаваться..., но вот обломилось им. Восточные батальоны казаков и власовцев устроили им весёлую жизнь, что обошлось анкличанам и американцам поболе пятисот тысяч жизней их солдат. Они же рассчитывали до Берлина лёгким променадом продефелировать, от немцев только капитуляций ожидая, а тут такая незадача образовалась - восточные батальоны устроили им "дорогу смерти", как они потом это сами и окрестили. И что хошь со мной делай, паря, но без рук ведомства товарища Берии, дело тут не обошлось. А англо-саксы - это тебе не наш брат славянин, эти никогда чужую доблесть уважать не умели. Потому , на нас глядючи, только зубами скрипели. Да и за срыв возможности занятия Югославии британскими войсками, они к нам любовью тоже не воспылали. Англо-польский корпус Андерсона, что мы в Италии уполовинили, как-то их дружелюбия к нам не прибавил. В общем, не терпелось им нам нагадить, до скрежета зубовного.Приехали машины с советским конвоем , англичане давай нас в машины загонять, дубинками охаживая. Часть казаков в крик, отказываясь грузиться. Тут доблестные британцы и показали себя во всей красе - лупанули по толпе из автоматов. Это же не на фронте отличаться, где их только ленивый не лупил. Вот побратим мой Тимофей одним из первых пулю и поймал. Покропил горячей казачьей кровью австрийскую пыль . Так и не довелось мне с ним попрощаться, как положено. Он в пыли лежать остался, а я на родину эшелоном арестантским отправился.Тут -то батька наш генерал фон Паннвиц и показал себя напоследок казаком настоящим. О его выдаче Советам даже речи не было, а он подошёл к офицерам , что от советской стороны нас принимали, да и говорит - " Это мои казаки, я ими командовал, я с ними под пулями ходил, я им приказы отдавал. Требую, чтобы меня вместе с ними забрали. Я за них отвечать готов..!" Советские офицеры - мы, мол, не можем, нет у нас таких полномочий. Так батька в толпе всё-равно в машину с казаками затесался втихаря и на расправу так с нами и поехал. Через два года мы узнали, что его вместе с Красновым и Шкуро повесили во дворе внутренней тюрьмы на Лубянке, после суда под руководством товарища Ульриха, по кличке "Скорострел". Во всей этой истории, вообще, паря, сплошные загадки.
Вот сам посуди - всё руководство казаков и власовцев судили закрытыми судами, вопреки всякой логике. Вроде бы надо судить их было всенародно, как предателей Родины - ан нет. Судили тайно и показнили самым срочным порядком, словно боялись , что они рты пооткрывают. Личным распоряжением Сталина запретили нас "союзникам" выдавать. Через два года отсидки в лагерях, нас всех расконвоировали и в тихую начали освобождать, при том, что те кто просто к немцам в плен сдались , да в концлагерях у немцев натерпелись, свои срока по полной отбывали.Те из командования власовцев и казаков, кто умудрился поудирать в нейтральные страны, НИКОГДА Советским Союзом не вытребовались к выдаче.
Я уже в лагере сидючи, как-то с казаками прикинул умишком... и получилась сильно интересная картинка. Вырисовывается, что мы как-то воевали всё время со странным противником. Если гоняли партизан, то это по большей части оказывались или "махновцы", или "бандеровцы", а ещё чаще - поляки из "Армии Крайовой", что русских ненавидели почище немцев. Опять же, в Югославии партизан гоняли тех, что готовились под руководством Тито англичан встречать, в Италии поляков лупили, англичанам союзных. Вот и сложилось у нас впечатление, что мы какие-то задачи выполняли нашему уму не подвластные, но Советскому Союзу крайне важные.
И вот, паря, меня на третий год отсидки готовились уже освобождать, документы в канцелярии лагерной писарь оформлял, дык опять со мной очередной фортель судьба сотворила - пришла в лагерь колонна свежеиспечённых заключённых, а в аккурат посередь колонны рожа главного убийцы Славушкм моей, бывшего партизанского героя Белорусского полесья. Как потом выяснилось, уже после освобождения Белоруссии, партизанские отряды распускали , а мужиков призывного возраста от 17 лет тут же призывали в армию. Вот этот гадёныш и там умудрился отличиться - где-то в Германии снасильничали втроём немку и убили. Да вот какая заковыка приключилась - нашлись тому делу свидетели, да и видать своего командира этот герой-партизан уже своими художествами достал. И пошёл он со своими дружками под трибунал. Пока суд да дело, война-то и закончилась. Дружков его к стенке прислонили, а он за активное сотрудничество со следствием огрёб пятнашку, да ещё и с правом на УДО.