Месть из детства
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Убить за фингал
|
Месть из детства
Поздно, но я вспомнил эту маленькую песочницу перед огромным домом. И озверевшего карапуза, толкающего меня к деревянному бортику. И красный паровоз, который я выкопал из песка.
- Адай мой палавос, адай мой палавос, - как старая пластинка гундил упитанный малыш, выставив вперед побелевшие кулачки.
Но по нашим, детским законам, найденная вещь принадлежала счастливцу. От побега с дорогой игрушкой меня тогда удержало только то, что и элитный дом, и богатая песочница были в чужом дворе, который мы между собой прозвали "Поле чудес".
Я бросил паровоз в лицо жирняге. Трубный рев возвестил о том, что попал точно в нос. На песок закапала алая кровь. Я после броска споткнулся о бортик песочницы и, падая, наткнулся лицом на детскую лопатку.
И ему, и мне наложили по три скобки на разрубленные правые ноздри. Сколько потом героических историй придумал я про этот шрам разным симпатичным девчонкам и, позже, красивым дамам.
Поздно, но я все это вспомнил. Никогда бы не поверил, что невинная детская обида может нанести такую глубокую психологическую травму на всю жизнь. Каким надо быть уродом, чтобы мстить за детские шалости? Может есть другая причина? Мысленно перебрал все свои наиболее тяжелые жизненные проступки. Этот Жиртрест, как я его называл про себя, в них не фигурировал.
И, тем не менее, вот он стоит, согнувшись надо мной, и тычет пальцем-сосиской в свою зашитую ноздрю.
- Ну, что, скажешь не ты изуродовал меня на всю жизнь? Не из-за тебя девки всю жизнь от меня отворачиваются? Не из-за тебя меня в летчики не взяли? Да я бы уже давно, если бы не сломанный нос, космонавтом был и по колено в золоте купался! Ты мне всю жизнь испоганил, шнурок недорезанный! - Жиртрест вытер слюну с маслянистых губ и вытер ладонь о бритую голову. Видимо, детская привычка. - Из-за, тебя, вонючка, всю жизнь из дерьма, вот такого как ты, копейки выколачиваю на кусок...
Толстяк запнулся и еще раз проделал операцию по переносу слюны на затылок.
- Вердан! - краем глаза я увидел подскочившего джинсового мальчика в черных очках. - Я передумал. Не хочу его пополам распиливать. Это для него слишком легкое наказание. Пусть сначала поваляется у меня в ногах, пусть пройдет весь ад унижения, как унижался из-за него я. Отвезите его в мой Храм. Лично за него отвечаешь, а я лично буду проверять, чтобы эта тварь каждое утро после меня зубной щеткой вычищала унитаз! Лично!
Через минуту за окном промелькнула тень черного джипа. Нет, меня его последние слова нисколько не испугали, не обидели и не оскорбили. Что еще ждать от недоучки-олигарха, не знающего что делать с привалившим нежданно богатством? Вот и дурит. Мне вот решил за детскую обиду отомстить.
Я внутренне улыбнулся. Вспомнил, как однажды пожаловался деду на большого парня, попавшего мне снежком в глаз.
- Деда, вот я вырасту больше его и потом, как дам!
- Нет, не дашь.
- Почему? - я удивленно закрутил головой.
Дед молча вывел меня во двор и подвел к горке, засыпанной свежим снегом.
- Смотри, - он скатал два снежка, маленький и большой. - Маленький - это ты.
Дед бросил оба снежка с горки. Они обросли снегом, но маленький так и остался меньше большого.
- Понял, что будет через несколько лет?
- Да, и что - так будет всегда? Он всегда будет больше меня? И всегда будет меня бить?
- Успокойся. Не всегда. Потом, взрослыми, вы сравняетесь, но вряд ли вспомните детские обиды.
Жиртрест вспомнил. А я вспомнил его, малыша из прошлого, которое не надо ворошить. Это - как рыться в чужих могилах. Мир праху прошлого. Оно и так всегда рядом. Это до будущего надо еще дойти. Все мы родом из детства. Не у всех оно богатое и радостное. Главное не в этом. Главное, что оно было, и что ты из него вынес. С тем и идти тебе дальше по жизни.
Я знал, куда меня привезли. Это заброшенная лесопилка на краю бедного казахского городка Гурьева. Я часто проезжал мимо нее к своему временному жилью - брошенной землянке на берегу Урала. Прогнивший насквозь "жигуленок" достался мне вместе с обстановкой трех темных комнат - земляной выступ, накрытый лысой верблюжьей шкурой, земляной стул и три остова от холодильников. Из одного я сделал стол, из второго - шкаф, а из третьего - печурку.
В Казахстане очень холодные ночи, особенно в этой зоне полупустыни. Землянка была низковата для моего двухметрового роста, а лежанка - узковата для плеч. Но временно - можно и потерпеть. Это "временно" может, правда, растянуться на годы.
В Омске, куда попал после института по распределению учителем биологии, жизнь не сложилась. Терпеть насмешки, типа - "дядя-трактор", от школьных несмышленышей не стал и устроился в местную футбольную команду массажистом.
За год так намял пальцы и руки, что легко щелкал ими орехи, как обезьяна. Может поэтому еще местные остряки дали прозвище Гаврила, с намеком на гориллу. Хотя звался я по паспорту Степан Гаврилов.
В Гурьев вернулся хоронить мать. Так она и померла в своей дворницкой в соседнем дворе элитного дома. Новая дворничиха успела все вещи распродать, а гроб выставила в подвале на остатках арматуры.
Любку-Мурку я встретил, когда после похорон возвращался через двор элитной высотки забрать в дворницкой свой чемодан. Мимо меня во двор с сиренами и мигалками ворвались две служебные машины. Из второй выскочили четыре мордоворота, перепоясанные под пиджаками желтыми кобурами. Один из них ринулся ко мне и уперся руками в живот, наверное, хотел оттолкнуть к стене. Удивленно поднял на меня взгляд.
- Ты че, паря, в лоб захотел? Быстро к стене!
Я отошел. Парень удивленно мерял свою руку с моей. Моя была длиннее сантиметров на двадцать.
- У тебя, что, папа, типа, гориллой был? Как фамилия? Не местный?
- Местный. Гаврилов.
- Вот, угадал я! Ни разу тебя тут не видел.
- Кого это вы привезли? Почему не выходит?
- Это Председатель горсуда. Госпожа Бережкова.
- Мурка, что ли?
- А ты откуда ее кличку знаешь, если не местный?
- Да местный я! Из соседнего двора, сын умершей дворничихи. Хоронить приехал.
Из машины вывалился цветной клубок. Ага, лучше одеваться она так и не стала, так и остался попугайный вкус, привитый родителями. Я вспомнил ее слова вперемешку со всхлипами после очередной разборки в песочнице:
- Подождите, подождите, вот вырасту, всех вас арестую и пересажаю.
Кто же знал, что она через двадцать лет, и правда, станет способна выполнить свои детские угрозы? Значит, смогла. Меня она всегда выделяла, как самого высокого, и за остатки пирожного позволяла себя защищать.
- Люба! - я приветливо замахал рукой и направился к ней, таща за собой упирающегося охранника.
Она раздвинула своих дикобразов и глянула недоверчиво в мою сторону.
- Да это я, Степан Гаврилов. Сын дворничихи соседской.
- Степан? На похороны приехал?
- Знаешь уже?
- Мне, Степа, здесь по должности знать все положено. Где пропадал?
- Преподавал после института в Омске. Теперь думаю здесь пожить.
- Так у матери же...
- Нет, я дворником не пойду. Найду жилье.
- Не похоже, чтобы ты детишек учил, - она бросила взгляд на мои огромные мозолистые ладони, коричневые от мазей и кремов. - Пойдем ко мне, поговорим насчет работы. Да отпусти ты его, щенок слюнявый, пиджак весь измял!
Охранник бросил полу моего пиджака и обиженно отошел в сторону.
Так как денег на поминки у меня все равно не было, помянули мать мы вдвоем с Любкой.
Потом она провела меня по своим хоромам.
- Здесь, Степа, на этаже раньше четыре трехкомнатные квартиры было. Соседей я не люблю и, поэтому, пришлось комнаты объединить. Теперь весь этаж мой. Суеты много было, конечно, но что не сделаешь ради любимого мужа, правда? Кому-то Жорик помог с переездом в пригород, кого-то я отослала еще дальше. А это - наверное, самая дорогая икона в мире. Посмотри, Жора эту комнату называет Храм.
В углу квадратной пустой комнаты без окон и с креслом посредине, висела освещенная десятком свечей зелено-голубая икона богородицы с ребенком. Святая была изображена в простой крестьянской одежде на фоне мирно пасущегося на изумрудном лужку стада черных коров.
- Потрясает, да? Тут я молюсь о прощении грехов.
Я чуть не спросил: "В кресле, что ли?", но сдержался. Таких икон я раньше не видел. Метр на метр и без оклада. Просто - три доски. Под иконой на подстилке лежал злобно скаливший зубы черный карликовый пудель.
- Сторож мой! Такой голос у него звонкий, на весь дом, - как бы в подтверждение ее слов пудель залился лаем.
- А это спальня Жорика.
На весь потолок сияла нарисованная маслом поросячья ряха с человечьим носом. Из правой ноздри вниз свисала шикарная хрустальная люстра с синими лампочками-свечками. Представляю вечерний видок из безразмерной кровати снизу! Вий отдыхает!
- Если пойдешь ко мне начальником охраны - Жорик тебя не обидит. Он вообще у меня добрый. Очень любит людей. В смысле - руководить. Вот устроила его на второй срок депутатом в гордуму. Пусть развлекается, лишь бы... мда! Так на чем мы остановились?
- Что я отказался от должности начальника охраны.
- Да? Зря. Как ты был, Степа, кухаркин сын, так и остался.
- Нет, у меня есть одно отличие.
- Какое?
- Я не лезу управлять государством, - дорогу к выходу я запомнил.
Столкнулись мы с ним в прихожей. Он уперся бритой башкой мне в грудь и упорно не сворачивал. Пришлось отойти мне. Поднять десять пудов даже я бы не смог. И вот тут сбоку и увидел шрам на правой ноздре. Три белых стежка. Точно, как у меня, я тут же непроизвольно поднял руку. Шрам был на месте.
- Жорка, ты? - протянул ему ладонь.
Маленькие поросячьи глазки изнутри черепа долго и подозрительно разглядывали меня.
- Я с сантехниками не разговариваю, - глазки приняли осмысленное выражение и я понял, что он меня узнал.
Да, узнал, и тут же вспомнил и брошенный в лицо паровоз, и кровь на песке, и боль от хирургической иглы, первую настоящую боль в его жизни.
Последовали резкие, как выстрелы, щелчки бесчисленных дверных замков, навсегда отрезающих от мира богатых и счастливых, и одновременно ставящих меня на свое место - место служащих, охраняющих и подтирающих.
О работе долго не раздумывал. Раз дорога в город мне закрыта, есть еще великий Урал. Он не только веками кормил миллионы людей, но и поил, и давал приют на своих берегах.
Занял первую же брошенную землянку на пологом берегу. Плоская крыша из обмазанных глиной плетеных ветвей. Щель между крышей и землей освещает землянку. В больших семьях число комнат превышало два десятка. В моей было три. Дальше проход был завален.
Решил я заняться тем, что хорошо умел - ловлей осетров. На трехлитровой банке навязал около пятидесяти петель и привязал их к толстой леске. Ловил всегда ночью, чтобы до утра приготовить икру и разделать рыбу. Не хотел, чтобы рыбинспектора узнали о новом рыбаке. Замучают требованием взятки.
Ночью завозил леску с петлями подальше от берега и ждал, надев брезентовые рукавицы. Осетр всегда питается со дна, раздвигая шариком-носом тину. Когда нос попадает в петлю, рыба взвивается вверх, пытаясь освободиться. Вылетевшая метра на два из воды рыбина и есть поклевка.
А дальше - просто. Леску на плечо и медленно выволакиваешь трехпудового осетра на берег. Главное - не останавливаться. Потом - икру в ведро, а рыбу полосуешь на балык. Остатки - в воду.
На Урале свежую икру продают за бесценок. Но у меня был хороший канал продажи в киевские рестораны. Канал звали Наташа. Это была моя школьная подруга, так и не ставшая женой. Она сразу повязала новый цветной платок, когда я впервые зашел к ней в почтовое отделение аэропорта. Значит, до сих пор не замужем и хочет мне понравиться.
Это вряд ли, так как она была из коренных казашек. Не из мулаток. Отличить их очень просто, достаточно рядом поставить Бабу Ягу и Снегурочку. Наташа, сколько ее помню, ходила в темном платье без пояса до пола, носила ожерелья из бляшек черненного серебра и не расставалась с кумганом. Пила и мылась только из него.
Ей я и сдавал по субботам пару ведер добытой икры. Она, когда относила почту на киевский рейс, отдавала упакованную в посылки икру радисту самолета. А уже тот в Киеве продавал икру в ресторан в десять раз дороже. Себе честно оставлял треть. Треть брала Наташа. Все равно остаток был в три раза больше обычной цены. Мне хватало.
Строить мне глазки школьная подружка начинала только после денежного расчета. Любовь молчит, когда говорят деньги.
Чтобы не терять канал, приходилось иногда в подсобке почты подбрасывать палки в погасший костер. Месяца три продолжалась моя спокойная, сытая, налаженная жизнь.
А потом охрана Жорика выследила мою землянку, и вот я здесь - в заброшенной лесопилке.
То, что сказал Жиртрест насчет чистки унитазов - мне не понравилось. И особенно я утвердился в этом мнении, когда его шавки начали меня бить. Лениво так махали обрезками досок, метя по ребрам. Ответить им я не мог, так как за руки был привязан к потолочной балке.
Я смотрел на яркие капли крови на опилках и вспоминал кровь на песке. Отличие было одно - там была кровь двоих. Это различие я поклялся устранить.
В Любкином доме охранники привязали меня в Храме стальным тросом к дверной петле. Петля была приварена к двери и косяку.
Первые два часа при блеклом свете свечей я изучал оба узла на тросу. Нет, развязать затянутые стальные жилы невозможно. Наручники были новомодные, самозатягивающиеся, с электронным замком. При натяжении цепи они сжимались на один зуб. Замок спрятан под керамикой в пять раз прочнее стали.
Но я твердо решил освободиться до унизительного процесса чистки унитаза. Лежал и старался думать о чем-нибудь веселом. Надо отвлечься и дать поработать подсознанию. Это мне в критических ситуациях всегда помогало.
Я начал перебирать самые смешные сцены из французских комедий. Желательно с бандитами и наручниками. Ага, вот! Его приковали к унитазу, а он страдает от жажды. Смешно. Кстати, от жажды я тоже страдаю. Возле кресла стояла бутылка минералки. Присмотревшись, даже были видны пузырьки внутри. Наверное, очень вкусная вода, в этом доме другой не бывает.
Ладно, что там показывают дальше. Ага, она приковала его наручниками к спинке кровати и ключ сунула в рот. В порыве страсти он ключ проглотил. Она сняла спинку кровати и повела через улицу в автомастерскую, чтобы сняли наручники.
Что можно выдавить из этой сцены? Воды в ней, слава богу, нет! Есть, как у меня наручники и... дверь! Тут что-то похожее! Спинку кровати сняла она. Так. Я тоже не могу снять дверь.
Тогда пусть ее снимет Любка! Как? Я даже слышал треск перегревшихся мозгов.
Нет, это треск открывающихся замков двери. Мурка пришла отмаливать накопившиеся за день грехи. Пока два охранника прижимали меня к полу, она поменяла все десять свечей, вынув новые из левого ящичка внутри подставки. Огарки положила в правый. Я смирно лежал и внимательно наблюдал.
В дверь протиснулось брюхо ее муженька.
- Жора, ты поганишь этим уродом святое место. Мог бы в кладовку его бросить или в подвал отвести.
- Ага, и потом на лифте каждое утро возить? А увидит кто? А тут даже окон нет, красота! И дверь стальная. Да и недолго это, не бойся. Недельку пусть грехи в моем унитазе отмывает, а потом ребята его отпустят.
- Как это отпустят? Да я спать потом не смогу, посмотри на этого гориллу! Он же зверь!
- С балкона отпустят. Бомж, упал с крыши. Концы в землю. И не горилла он, а Гаврила, так мы его в школе дразнили, забыла, что ли?
- Не забыла. Мне Пусика моего жалко. Он так здесь привык, а под кроватью воет и воет, бедненький, - она повернулась ко мне. - Слышишь, паразит, сколько вреда от тебя? Вот, теперь и меня всю трясет. Не могу я теперь молиться. Как я, грешная, судить завтра буду? Пошли, - она окинула пустую комнату придирчивым взглядом и, схватив бутылку воды, выскочила наружу.
Охранники деловито подергали за трос и наручники, за ноги вытянули меня в сторону кресла, и, убедившись в моей полной беспомощности, тоже ушли.
Я сжал виски. Так, эта банда прервала меня на самом интересном - дверь должна снять Любка!
Пока все просто. Ах, да! А почему она захочет ее снять? И чем? Правильно - только болгаркой или автогеном. Остался самый малюсенький вопрос - почему?
Я раз десять осмотрел вопрос со всех сторон, даже буквы в нем пересчитал. Не помогло. В комнате не было ничего, кроме бесполезного кресла и святой деревянной иконы. Да, еще десять свечек. А что будет, если все это сложить вместе?
Гениально - будет пожар! Но... Как она сказала тогда? Возможно, это самая дорогая в мире икона. Не слишком ли высокая цена за мое освобождение? И я решил - слишком.
Решил заменить икону на паркет, благо он покрыт лаком, хорошо горит и... его много!
И я стал готовиться к отбытию из этого святого места.
Труднее всего было выковырнуть первую плитку. Выступ наручников крошил край плитки, не цепляясь за нее. Остальные я просто отдирал пальцами.
Прикинул расстояние да ящика со свечами - четыре метра. От рук до двери - метр. Длина плитки - двадцать сантиметров, пять - на связывание. Итого надо связать двадцать плиток.
Чем? Из одежды мне оставили только спортивное трико. Пришлось изящным движением руки превратить его в шорты.
Нужен еще крючок. Расщепил одну паркетину и тонкую палочку привязал углом на самый край получившейся удочки из паркетин. Крючком выдернул левый ящик со свечами. Подвинул его к себе. Одну свечу привязал к крючку и, снова разогнув удочку, поджег свечу от горевших возле иконы.
Потом крючком пододвинул к себе кресло. Ни поролон, ни дорогая обивка меня не заинтересовали. Первым делом я выкрутил одно из колесиков. Отличный стальной болт! Вот его я и вбил в отверстие замка. Он заклинил механизм и снять дверь теперь можно только срезав замковые стержни и петли. А к одной - привязан тросом я. Теперь осталось только успеть подставить трос и наручники под пилу.
Итак, можно начинать ночное шоу. Думаю, темнота придаст ему особый колорит.
Я еще раз прокрутил в уме всю последовательность возможных действий и поправки на ошибки этих идиотов-охранников. Ничего, буду им подсказывать.
Первым делом поджег одну из паркетин, потушил, положил на пол и стал выдувать дым в щель под дверью. Потом изо всех сил начал стучать ногами. Первыми прибежали те двое мордоворотов, что прижимали меня к полу.
Одного из них я запомнил по сиплому голосу. Спиртом, наверное, обжег.
- Чего стучишь, час ночи уже. Разбудишь хозяина - мало не покажется.
- А я хозяйку хочу разбудить. Дым унюхали?
- Да, - голос растерянный. - Что там у тебя горит?
- Икона горит, придурки. Зовите хозяйку!
Послышался дробный топот ног.
- Боже, и правда дым! Открывай быстрее! - хозяйка в панике, все по плану.
- Ключ не лезет. Он что-то изнутри вставил в замок.
- Идиот! Выбей ломом!
- Да тут двенадцать стальных запоров, никакой лом не возьмет.
Тишина минут пять.
- Степа, ты меня слышишь?
- Да.
- Зачем ты поджег икону? Она миллионы стоит. Тебе ведь жизни не хватит за нее расплатиться.
- Чтобы тебе досадить. Это и будет ценой за мою жизнь. Жорик ведь сказал, что сбросит меня с балкона.
- Он пошутил, Степа! Жора, скажи, что пошутил.
- Я пошутил, - и хозяин уже здесь.
- Не могу потушить, я же привязанный.
- А как ты ее поджег?
- Скатал трико и бросил в свечи. Они упали и подожгли.
За дверью послышались звонкие хлопки по щекам.
- Идиоты, вы бы еще ему пальто оставили.
При чем здесь пальто?
- Степа, вытащи железку из замка, а то мы дверь открыть не можем. Ты же от дыма задохнешься.
- Не могу. Она там застряла.
- Жора, немедленно открой дверь! Если икона сгорит, я тебя повешу на ее место!
Опять топот на лестнице. И через пять минут воющий звук болгарки. Наконец-то, догадались! Только бы они начали с петель! Но вой слышался слева от меня.
И помог мне Жора!
- Идиот! Тут шесть стальных стержней, нам диска не хватит. Пили слева, там всего две петли.
Отлично! Я приготовил цепь наручников. Сверху нижней петли вырвался сноп искр. Я моментально подсунул среднее звено. Есть. Потом трос. Есть.
Я свободен. А искры сыпались уже на верхней петле. Послышались толчки в дверь.
- Идиоты! Еще верхние и нижние штыри.
Через минуту вой болгарки возобновился. Так, их за дверью двое. Кресло! Оно достаточно тяжелое.
- Толкайте, - голос хозяина заглушил грохот тел охранников.
Я с креслом наготове ждал у противоположной стены. Дверь медленно клонилась внутрь. Шесть стержней. Когда выскочили пять и остался самый нижний, я начал разбег.
От двойного удара тяжеленная металлическая дверь провернулась и выпала наружу, придавив охранников. Я по инерции пронесся еще метра два. Отпустил кресло, но оно почему-то не упало, а продолжало двигаться. Слева в него вцепилась пухлая женская рука, справа - жирная мужская.
Раздался звон стекла и две фигуры с креслом вывалились на лоджию. Хрустнула пластиковая стенка. Я покрутил головой и включил свет. Осторожно вышел наружу. Верхнее ограждение задержало кресло, но не хозяев квартиры. Внизу с высоты десятого этажа ничего не было видно. Решил спуститься по лестнице. По пути почувствовал запах дыма и вспомнил об иконе. Жаль, если пропадет такое чудо. Место ей - в настоящем храме. Туда и передам.