-Не нужно полиции, пожалуйста!- умоляла Рахелька,-я на втором месяце беременности,-добавляла она, и такая мольба была в ее глазах, что даже самый жестокосердый охранник верил ей.
-"Если бы ее жизнь сложилась по другому, она могла бы стать великой актрисой, а не уличной проституткой с ее то внешностью. Когда-то она наверное была похожа на Марлен Дитрих",-подумал бывший режиссер и когда-то актер театра, работавший здесь же сторожем на стоянке. Он сразу отметил как натурально она прижимает руки к груди, каким неподдельным отчаянием при этом пронизан ее голос. Да и голос какой! Прокуренный, правда, с наркоманскими нотками, но талант не убьешь! Могла бы стать израильской Эдит Пиаф, не меньше!
Но главное-это ее глаза. Так сыграть глазами может только настоящая, от рождения актриса.
Ей бы поверил кто угодно, даже полицейский, даже в этой ситуации, когда охранник поймал ее вместе с любовником-сутенером с готовым к употреблению шприцем.
-Отчего все в жизни так?-все время возвращался режиссер к вопросу, доставлявшего ему столько душевных мучений,-Чем руководствуется Бог или судьба, или кто-то там в космосе, заведующий миром, раздавая жребии людям.
Как, например, эта еще молодая женщина стала наркоманкой и проституткой? И почему он здесь, а не в театре? Впрочем, чем не театр то, что ежедневно разворачивается у него на глазах? Жаль только, что назначая человека на роль в своем театре, Бог никого не спрашивает. А с другой стороны, кто согласится на такую роль как у него или,того хуже, у этой Рахельки?
Режиссером ведь быть не просто.-Так думал бывший режиссер, отлично понимая Бога, но не во всем соглашаясь с его режиссерскими решениями и часто критикуя создаваемые им сюжеты, непосредственным участником которых он то и дело оказывался. В том, что Бог есть, бывший режиссер никогда не сомневался, как и в том, что Бог-это автор пьесы и ее постановщик одновременно.
Доказательства?
Да вот они вокруг. Взять хотя бы данную сцену и тысячи маленьких и больших драм, разыгрываемых в нашей жизни ежесекундно. Здесь чувствуется рука необычайно талантливого профессионала. Хаос такого не создаст.
Рахелька разыгрывала разные сцены по меньшей мере по нескольку раз на день. Как и любым наркоманам, сидящим на тяжелых наркотиках, ей и ее сутенеру-любовнику постоянно нужна была вода. В отсутствие дома, они пользовались кранами на стоянке машин, забывая, в состоянии наркотического опьянения, когда уже ни до чего нет дела, закрыть воду.
Это обстоятельство ужасно раздражало сторожей на стоянке, которые получали нагоняй от завхоза, а он, как известно, в таких местах царь и бог для уборщиков и охранников.
Угрозы вызвать полицию на парочку действовали максимум в течение суток. Потом они возвращались и история с водой повторялась. Полиции было не до них, а может любовник-сутенер отстегивал кому следует за крышу.
Деньги на наркотики добывала Рахелька, "работая" здесь же, на стоянке, либо на съемных квартирах где жили по десять-пятнадцать, а то и по двадцать гастарбайтеров. Работала Рахелька на износ- и днем, и ночью, наркотики стоят дорого, даже дороже жизни.
Все то время что Рахелька обслуживала клиентов, ее любовник, застыв как статуя, сидел где-нибудь неподалеку, не пряча огромный нож висевший у него на поясе. Он мог сидеть так часами и при этом его угрюмое лицо было похоже на маску.
Так, или примерно так проходили все дни этой "сладкой" парочки.
А вот утро Рахелька начинала с мезузы. Ровно в шесть утра, как по звонку, каждое утро она выходила из своего закутка на стоянке и подойдя ко входу в башню из стекла и бетона в самом центре города, где находились офисы самых дорогих адвокатских и финансовых контор, она, покрыв голову косынкой, сначала целовала мезузу, а потом приложив к ней пальцы в течение минуты другой шептала молитву с закрытыми глазами.
Здесь она уже не играла, здесь она жила в импровизированной ею же синагоге, заменявшей ей и Храм, и дом, и все человеческое одновременно.
Охранники внутри здания уже привыкли к ее каждодневному появлению.
Кто-то из новеньких как-то прикрикнул на нее, собираясь отогнать, но от ее слов вдруг замер на месте как вкопанный: -Мне можно помолиться?"-спросила она с таким укором в голосе и во взгляде, что с тех пор никто ей не мешал каждое утро шептать заветные слова молитвы.
-Вот объясни мне, что тебе твоя мезуза дает, а?! Ты и сама не знаешь! Потому что ты не просто шлюха, а еще и самая убогая, самая ублюдочная!
Мишка ругался, а Рахель слушала его ругань в смиренном молчании и только смотрела на него своими широко открытыми, огромными глазами цвета моря.
Глаза-это все, что от нее осталось. Скорее всего она была тяжело больна-кожа да кости, лицо изможденное, но глаза-такие же прекрасные и чарующие какие ей дал Господь при рождении. Их красоту не могли уничтожить ни порок, ни нищета, ни побои, ни смертельная болезнь, пожиравшая ее изнутри.
Глаза и привычка по утрам молиться, прикоснувшись к мезузе на входе в раскошное офисное здание.
Мишка, обладавший неисчерпаемым запасом бранных слов все искал чем бы ударить ее побольнее, но такие слова в своем арсенале он не находил и очень досадовал по этому поводу.
Ему хотелось видеть ее раздавленной, лично раздавить это несчастное, слабое, замученное существо, но ему это никак не удавалось и от этого Мишка был на грани бешенства.
Дабы скрыть свою досаду от окружающих и самого себя, он искал логическое объяснение поведению проститутки.
-"Другое дело", -говорил он, -"когда молится раввин- это его работа, он этим живет. Когда молятся его ученики в ешиве, тоже понятно - не будут молиться и учить Талмуд, лишат их стипендии и заберут как миленьких в армию. Или когда какой-нибудь "дос"(ортодоксальный еврей-ивритский слэнг) сидя в своем мерсе или вольво, читает дорожную молитву-тоже понятно: страховка хорошо, но почему бы не подстраховаться еще и на самом верху?
Даже когда жители трущоб по субботам прутся в синагогу, это тоже можно понять: надеятся что где-то им что-то отломится: для детей или для них самих в виде подарков к праздникам, или даже просто нальют после Шахарита(утренняя молитва).
Так рассуждал Мишка- пятидесятилетний русский бомж, живший здесь же- в одной из подсобок на подземной стоянке огромной башни из стекла и бетона, где находились офисы крупных торговых компаний, финансовых дельцов и прочих уважаемых и состоятельных людей.
В эту подсобку на самом нижнем этаже огромной стоянки Мишка вселился самовольно-тип он был бесцеремонный и при этом любивший и умевший подраться.Отчасти поэтому и еще потому, что он не раз уже выручал пожилых охранников на стоянке, с ним никто не хотел связываться.
Полиция его тоже не трогала, видимо в награду за информацию и оказываемые иногда услуги. Летом лежанка Мишки располагалась на самом верхнем этаже стоянки. Это было идеальное место для наблюдения за окрестными улицами где шла бойкая торговля наркотиками, оружием, в том числе и интимными услугами. Мишка был в курсе всего происходившего вокруг него и тем был весьма любезен полиции. Поговаривали даже, что он тайный агент полиции, а имидж бомжа-это так, прикид для отвода глаз. Это подозрение было еще одной причиной по которой с ним никто не связывался.
В пользу этой версии говорили и тот факт, что на бомжа Мишка был похож очень мало. Он прекрасно говорил на иврите, по-английски и немного знал арабский, но дело даже не в этом. Слишком холенным он выглядел для бомжа, слишком опрятным и энергичным. Например, после холодной ночи на улице, пускай даже в теплой подсобке, благодаря обогревателю, бездомному будет уже не до цепляния молоденьких девушек.
А Мишка цеплял девченок постоянно. Язык у него был подвешен будь здоров и если дело было летом то он, стоя возле будки охранника вывалив из коротких штанов свое брюшко, весело толкал старика-охранника в плечо, когда видел девушек, и говорил ему: смотри какие кусиет(ивритский полу-цензурный сленг), а потом весело, на всю улицу орал проходившим мимо него девушкам: кого из нас ты хочешь: его или меня?!
Девчонки не обращали на него внимания, но Мишка из-за этого не расстраивался. Он вообще ко всему относился снисходительно и на окружающий его мир смотрел хозяином.
Если ему хотелось выпить пива или чего покрепче, то он шел к охранникам и со свойственной для него бесцеремонностью требовал у них деньги. Охранники нехотя, но всегда давали.
Питался Мишка не в пример другим бомжам, тоже весьма неплохо: ему постоянно привозили то жаренную курицу, то еще какие-нибудь деликатесы домашней кухни, попеременно то бывшая жена, то дочь.
Возможно даже, что это были не жена и не дочь, но он их так всем представлял. Не испытывал Мишка нужды и во всех необходимых вещах, включая теплые одеяла и обогреватель, если дело было зимой.
Мишка имел явное пристрастие к алкоголю и не меньшее- к женщинам. Во всяком случае он не пропускал ни одной проститутки, даже уже совершенно конченных наркоманок. В течение дня он пользовал их по нескольку раз. Ему не важен был ни внешний вид этих проституток, ни их возраст. Ему хотелось поскорее удовлетворить свою похоть, а все остальное не имело для него значения.
Откуда у него были деньги на проституток оставалось загадкой, также как и то, каким образом он с ними договаривался. Но тем не менее ни одна ему не отказывала.
Мишка презирал женщин, а проституток-особенно. Последних он и вовсе за людей не считал, никогда не мог просто сделать свое дело, ему обязательно нужно было еще и поиздеваться над несчастной, как-то по особенному ее оскорбить или унизить и нередко для этого он придумывал разные унизительные эффекты, о которых потом весело рассказывал охранникам.
Некоторые проститутки возмущались и ругались, но себе под нос-они тоже боялись его, а Мишку это еще больше раззадоривало.
А вот с Рахелью все было по-другому. Что-то в ней было еще такого, до чего он не мог добраться, разрушить и осквернить, и это ужасно бесило Мишку. От того он и так зло и ругал ее.
Его бесило ее смиренное молчание, эта как по звонку будильника ежедневная молитва возле мезузы, и красота глаз, которую не растоптали ни время, ни жестокость мира, ни порок...
В какой-то момент он замахнулся на Рахельку, но та не отвела взгляд, а приготовилась к удару, как собака привыкшая к побоям.
И тут вмешался охранник работавший в здании, по виду студент из местных: -Что тебе от нее надо?-брезгливо обратился он к Мишке.
-Чего ты лезешь?!-попер на него Мишка, но охранник в пол-силы тнул его поддых и сбил Мишке дыхание. Удар у парня был поставлен профессионально. Толчком он подтолкнул Мишку к выходу. -Ты кто такой вообще тут?-Все с тем же презрением бросил он Мишке, -Иди отсюда и чтоб я тебя больше здесь не видел!
Мишка пытался было рыпаться, но сразу оценив обстановку, решил не связываться и ретировался к себе в подсобку.
Проститутке охранник ничего не сказал, просто прошел мимо нее, но в ее глазах на миг как-будто засветились радостным светом. Впервые за много лет за нее кто-то заступился, кто-то, кроме сутенера.
Мишка был типом мстительным, но таких как этот смуглый паренек не робкого десятка и видимо уже с богатым жизненным опытом, это мало волновало.
Спустя несколько дней полиция устроила облаву в близлежащих квартала на торговцев наркотиками. С тех пор рейды эти проводились здесь регулярно. А потом началось крупное строительство и на месте бывших трущоб построили новые торговые центры. Богатство в очередной раз вытеснило нищету подальше с глаз долой.
С ветром перемен исчезли и Рахелька со своим сутенером, и многие завсегдатаи этих районов бедноты. Исчез и Мишка, а в самом офисном здании и на стоянке сменилась уже не одна охранная фирма.
Время от времени сменяют друг друга владельцы и арендаторы дорогих офисов.
В остальном здесь все по-прежнему и все та же мезуза на входе.
* (прикрепляемый к внешнему косяку двери в еврейском доме свиток пергамента из кожи кошерного животного, содержащий текст молитвы Шма Исраэль (Слушай, Израиль)