С самого утра день не заладился. Хотя В. предусмотрительно лёг в постель пораньше, сон упорно не шёл к нему, так что заснуть удалось только после двух ночи. И, тем не менее, он открывал глаза каждый час, окончательно проснувшись задолго до того, как зазвенел будильник, поставленный на шесть утра. Злой и невыспавшийся, В. торопливо побрился, дважды порезавшись хвалённым "Gillette Fusion" c "плавающими" лезвиями. За стеной с утра пораньше принялись переругиваться соседи, бездетная супружеская пара среднего возраста. За окном валил мокрый снег хлопьями.
На кухне В. включил телевизор, попав на выпуск новостей. Отвернувшись на мгновение, потребовавшееся для того, чтобы с сожалением осмотреть пустой холодильник (перед поездкой он предусмотрительно съел все скоропортящиеся продукты), В. обнаружил на экране перекошенное лицо некоего Александра Мурзилко, известного также как "Сашко Хилый". Задыхаясь, тот выплёвывал невнятные угрозы на странно звучавшем языке, отдалённо напоминавшем русский, носители которого, по-крайней мере, должны были пережить ядерный удар и последовавшую за ним постнуклеарную зиму. У В., внимательно вглядывавшегося в экран, незамедлительно возникла ассоциация с чихающим от некачественного бензина электрогенератором, украденным ушлыми украинскими прапорщиками с необозримых военных складов советского времени. На смену Мурзилко выплыл мутноглазый национальный революционер Раскорячинский, объявивший по скайпу России джихад. Он был так убедителен в своём эмоциональном порыве, что В. на какой-то миг почудилось, что его окатило запахами водочного перегара и сырого лука, прорвавшимися с той стороны реальности. Далее следовал сюжет из Донецка, в котором жидкую толпу со вкусом одетых сторонников евроинтеграции, изящно исполнявших под мелодичные звуки национального гимна элементы боевого гопака, разгоняли озверевшие наймиты Кремля из местных. Продолжавшаяся несколько секунд мешанина из резких звуков, свиста и расплывчатых теней, метавшихся по экрану (по какой-то причине оператор снимал лёжа на боку) сменилась на редкость чёткой картинкой опустевшего проспекта, на самой середине которого топтался оживлённый злой москальской волей Франкенштеенко, державший в грубых руках российский флаг, который он задумчиво крутил, явно не зная, что с ним дальше делать. В заключение показали выступление в Верховной Раде представителя загадочной профессии "спявак" по имени Влад Дракуленко, который на очень плохом русском языке (вслушавшись, В. обнаружил, что он каждый раз использовал новый набор шипящих и твёрдых согласных, чередовавшийся с заменой гласной "о" на "и") требовал запрета неведомой "российской мовы". С отвращением бросив последний взгляд на брызгавшего слюной представителя параллельной Вселенной, В. выключил телевизор и, подхватив заранее подготовленный кофр, вышел на лестничную площадку, решив позавтракать где-нибудь по пути к метро.
В один из вечеров, бродя в интернете, он наткнулся на рекламу "Air Berlin", предлагавшую полёты в столицу Германии по невиданно низкой цене. Перейдя на сайт компании, он действительно обнаружил обескураживающе низкий тариф Just Fly (39 € в обе стороны, только ручной багаж, на борту бесплатно предлагаются снек и горячий напиток). Сидя перед компьютером, В. какое-то время сомневался, однако соблазн побродить по Музейному острову, посетить Трептов-парк и закупиться по дешёвке в "C&A" оказался сильнее. Он начал бронирование, с удовлетворением обнаружив, что в условиях глобального финансового кризиса при оплате прекрасно проходят и простые дебетовые карты Visa Electron. Довольно быстро через поисковый сайт "Momondo" он нашёл дешёвую четырёхзвёздочную гостиницу на севере Берлина, находившуюся всего в пятнадцати минутах езды на автобусе от аэропорта Тегель. То, что эти кварталы были по преимуществу заселены турками и русскими, его нисколько не смущало, поскольку представители единственного типажа, вызывавшего у него негативные эмоции - чаще всего это была тупая крашеная блондинка московского разлива, неизменно спрашивавшая у Berliner Fernsehturm как пройти на Александерплатц - селились, как правило, на Курфюрстендамм.
Спрятав лицо в воротник, В. побрёл сквозь снег и слякоть. Довольно быстро он обнаружил открывшуюся "Кофейницу", в которой заказал ранний завтрак - большую чашку капучино и сырники. Кофе получился что надо: плотная молочная пена плотно охватывала основание чашки, а не лезла пархатыми хлопьями вверх, оседая на стенках. Сырники тоже были недурны: не разваливались при первом контакте на куски сырого творога, не прилипали к вилке, но не были и пережарены. Во время завтрака В. был вынужден по-новой просмотреть предлагавшийся под видом новостей отвратительный фарш из оскаленных физиономий, из оглушительных звуков, из омерзительных речей. Расплатившись, он вышел на улицу, купил бутылку воды в ближайшем ларьке и двинулся дальше. Отдавать четыреста рублей за "Аэроэкспресс" ему не хотелось, поэтому В. сначала доехал до "Юго-Западной", потом нашёл остановку 611 автобуса и уже через сорок минут был во Внуково.
Попав в здание аэропорта после не слишком тщательного контроля на входе, В. отыскал терминал самообслуживания "Air Berlin", где зарегистрировал себя на рейс. Распечатав посадочный талон, он стал оглядываться в поисках туалета. Для правительственного аэропорта зал ожидания был на удивление скромным, даже невзрачным: несколько линий хромированных сидений, обтянутых искусственной кожей серого цвета, за которыми сразу же начинались стойки регистрации. Осмотревшись, В. присел рядом с дорого одетой блондинкой, напротив которой сидел южный человек: не мигая, тот пристально смотрел на то место, где девичьи ноги убегали под скупо обозначенную юбку. Поёрзав на неудобном металлическом сидении, В. затих, раздумывая над тем, как сэкономить на проезде в берлинском общественном транспорте. Непростой выбор между Berlin Welcome Card, Berlin Pass и Berlin Museum был прерван спокойным голосом блондинки, которая, наклонившись к южному человеку, отчётливо произнесла:
- Мужчина, не старайтесь зря. На мне чёрные трусы, так что через тёмные колготки вы всё равно ничего не увидите.
Оставшееся до посадки время В. провёл в непривычно пустом помещении ближайшего магазина "Duty Free". Бутылка самого паршивого скотча, почему-то разливавшегося во Франции, стоила двенадцать долларов. Маячившая неподалёку продавщица, вздохнув, оторвалась от интервью с медиа-звездой Ксюшей Шаурминой (также известной в северной столице как Ксения Шавермина) и предложила:
- Мужчина, не мучайтесь, возьмите "Русский стандарт" - со скидкой будет всего восемнадцать долларов.
В. чуть не подавился от возмущения. Порывшись на полках, он, в конце концов, обнаружил "Black Velvet Reserve" восьмилетней выдержки за пятнадцать долларов и молча протянул бутылку продавщице. С обиженным лицом та взяла посадочный талон, деньги и запечатала бутылку в прозрачный пакет. Очень громко, на трёх языках пассажиров пригласили на посадку, на этот раз куда надо, на рейс до Берлина. Отыскав Gate 17, В. отстоял небольшую очередь, в очередной раз предъявил посадочный талон и, пройдя по внутреннему коридору, попал на борт Airbus 320. Место рядом с ним уже было занято - там лежало мокрое пальто, по всей видимости, принадлежавшее устроившемуся у окна мужчине лет пятидесяти в помятом дорожном пиджаке, серой водолазке и поношенных чёрных джинсах. Всё вместе создавало образ путешествующего инкогнито не то корреспондента "Комсомольской правды", отправившегося на средства благотворительного фонда "Вольное дело" О. Дерипаски искоренять коррупцию, не то мелкого чиновника Администрации Президента, намылившегося за казённый счёт провести выходные в Берлине - возможно, вместе с секретаршей, для конспирации посаженной через ряд. Как бы то ни было, он достаточно доброжелательно посмотрел на В. поверх развёрнутой "Российской газеты".
Закинув куртку наверх, В. пристегнулся, вытащил MP3 плеер и, вставив в уши наушники, отключился на несколько минут. Когда он открыл глаза, самолёт уже набирал высоту. Сосед, пролистав газету, явно скучал, время от времени бросая взгляды на В.
- Что слушаете? - наконец спросил он после безуспешных попыток встретиться взглядом с В.
- Это про "Газпром"? - оживившись, спросил собеседник.
- Нет, - помолчав, ответил В. - Скорее про Юпитер.
Сосед непонимающе посмотрел на него и, протянув широкую ладонь, представился:
- Павел Петрович.
- В., - в свою очередь представился В., осторожно пожимая протянутую руку.
Судорожно вздохнув, Павел Петрович крутанул по сторонам головой и, наклонившись к В., свистящим шёпотом спросил:
- Слушайте, а давайте дёрнем по быстрому? Для снятия стресса, а?
Не дожидаясь ответа, он вытащил из внутреннего кармана пальто полулитровую фляжку "Jeam Beam" и протянул её В. Тёплый бурбон вызвал давно позабытый эффект, горячей волной поднявшись от желудка по всему телу. Вернув фляжку, В. склонился к своему кофру и, покопавшись, достал пакет солёного арахиса, купленный позавчера в "Магните". Раскрыв его, он предложил немудреную закуску Павлу Петровичу. Сделав внушительный глоток, тот занюхал кулаком и просипел:
- Вот никогда мы не научимся делать благородные напитки.
- Да, - просто сказал В. - Как и французы - у них тоже с бурбоном проблема. Вот, например, с вином - всё хорошо. А виски - ну никак, тем более кукурузный самогон этот. Культуры, что ли, не хватает?
- Нет, вы меня не сбивайте с толку, - уверенно сказал заметно повеселевший Павел Петрович.- Так и будем до скончания века тёплую водку из горла хлестать.
- Вот я прожил почти сорок лет, - возразил В., - а водку ни разу из горла не пил. Тем более тёплую. И вообще водку редко пью.
Павел Петрович озадаченно посмотрел на него и замолчал, видимо, собираясь с мыслями.
- А вы что, не русский? И из горла не пью, и водку не пью!
- Почему не русский? У меня как в той песне:
Только русские в родне,
Прадед мой - Самарин.
Если кто известен мне,
Так и тот татарин.
- Разумеется, крымский? - хмыкнув, спросил Павел Петрович.
- Именно что, - ответил В. - Только не татарин, татарка. Как раз прадед и привёл с последней русско-турецкой войны, в карты выиграл у товарища. Дома, конечно, перекрестили, стала Марией. Девка оказалась верная, хотя и злая. Как запьёт дед, колотила чем ни попадя. Теперь у половины родственников ноги кривые и глаза щёлочками.
- А русские, они, по-вашему, какие? Пучеглазые? С толстыми и крепкими как колонна ногами? - усмехнулся Павел Петрович. - Что-то вроде гуннов в описании Аммиана Марцеллина получается.
- Русские - они свободные, - ответил В., сделав ещё один глоток бурбона.
- Как это? - удивлённо вскинул брови Павел Петрович. - А как же выдавливать из себя раба в час по чайной ложке? Как нам Чехов завещал!
- Ну, об этом вы Чехова спросите - как встретите. Вы бы ещё Сенеку вспомнили, который говорил, что как раб может быть свободным в душе, так и свободный может стать рабом своих страстей. Это всё игры ума. А вообще все эти разговоры о том, что русские обладают какой-то особой рабской психологией, исходят от тех, кто втайне подозревают это в себе. Как пьяница в разговоре на любую тему неизменно возвращается по прошествии некоторого времени к предмету своей страсти, так и настойчивые разговоры о рабской русской душе всего-навсего выдают рабскую суть души говорящего об этом.
Павел Петрович отхлебнул и задумчиво почесал нос.
- Давай вспомним о первых впечатлениях русских, на какое-то время выпавших из русского мира, - сказал В, принимая фляжку. - Например, Лимонова.
- А что Лимонов? - полюбопытствовал Павел Петрович, закусывая арахисом.
- "Многое я увидел свежим взглядом свалившегося с Луны, ведь за пятнадцать лет я полностью отвык от страны и населения. Сейчас я вновь привык к соотечественникам и многое уже не вижу. Тогда я обратил внимание на распущенное своеволие соотечественников, на волчьи лица в Шереметьево, когда выходишь из внутренних помещений аэропорта в толпу", - по памяти прочитал вслух В.
Сделав новый глоток, он продолжил:
- Русские скорее своевольны и упрямы, чем подвержены внутренней дисциплине или привычке к подчинению чужой воле. Правда, в отличие от украинцев они с уважением относятся к государству, которое, как показала их история, является единственным гарантом выживания данного народа. Зачастую это уважение, всасываемое с молоком матери, переносится на отдельных правителей, достойных в глазах населения подобной чести. Собственно говоря, они являются персонификацией коллективной воли к выживанию и самовоспроизведению. Отсюда же и слабость общественных структур, которые в условиях российской истории не смогли стать заменой государству. А рабской души у русских нет и не было никогда.
- А что есть? - недобро спросил Павел Петрович.
- Да вы сами знаете. "На свете счастья нет, а есть покой и море".
- Как море? - оторопел Павел Петрович. - Почему море? Там ведь "воля" стоит.
- А это одно и то же, - сказал как отрезал В.
- Как это? - удивился ещё более озадаченный Павел Петрович.
- Иванова с Топоровым читать надо, - назидательно произнёс В., поудобнее устраиваясь в кресле. - Как было ими установлено, слова "море" и "воля" восходят к индоевропейским глаголам, связанным с процессом умирания - "мер", "мор", "вел". Собственно, все образованные от них слова обозначают одну и ту же морскую реальность мёртвого царства. Но если термин "море" связано с образом смерти как исчезновения, истощения, ухода, то "воля" фокусируется на оборотной стороне такого явления как смерть, выраженной в идее эпифании, возрождения, возвращения из мёртвого царства.
Помолчав, Павел Петрович снова достал фляжку и, подняв, её, сказал:
- Выпьем за это.
Допив бурбон, он откинулся в кресле и вытянул ноги.
- Раз пошли на дело, я и Абрамович...- тихонько пропел, засыпая, Павел Петрович.
Через несколько минут он захрапел - достаточно громко, чтобы причинять неудобства окружающим, и попытался пристроить голову на плече В. Бережно вернув её на место, В. почуствовал острую потребность размять ноги. Спать в самолёте он так и не научился, бурбон, вместо того, чтобы усыпить, напротив, взбодрил его. Поскучав пару минут, В. решил прогуляться по самолёту. Как выяснилось, почти никто не спал; многие, по примеру В. беспорядочно перемещались, вступая в беседы с другими пассажирами. В середине салона молодые люди сосредоточенно смотрели в крошечный экран iPAD, на котором некий господин по фамилии "Ляжко", обозначенный незримым комментатором в силу каких-то химико-фармакологических или медицинских соображений как "свободный радикал", пытался пожать уклончивую руку военного человека с усами. Проделав затейливую траекторию, она, в конце концов, была перехвачена и с энтузиазмом пожата сделавшимся отчего-то очень довольным "Ляжко".
- Зашкварился! - радостно воскликнул один из молодых людей.
Во время незамедлительно последовавшего обмена мнениями "свободный радикал" удостоился самых разнообразных эпитетов, которые, подобно спутнику, кружившему вокруг планеты, вращались вокруг термина "пидорас", похоже, прочно занявшим центральное место в смысловом пространстве россиянского новояза. В конце концов сошлись на том, что для завершения образа не хватает лыбящейся Верки Смердючки на заднем плане с флажком Нижней Австрии в руках.
В конце салона очень серьёзные на вид товарищи живо обсуждали мертвящее воздействие пердюковщины на состояние Вооружённых Сил Российской Федерации. Рядом с ними говорили о высоком, о литературе. Сидевший у прохода немолодой уже мужчина, как водится, в сединах и роговых очках, взволнованно вещал, сжимая в руках паршиво изданную книжонку карманного формата.
- Слушайте, этот писака совсем обнаглел. Мало ему того, что он выгреб из своей мусорной корзины весь литературный хлам, так теперь в ход пошла откровенная дрянь - стужки от очиненных карандашей, скомканные бумажки с телефоном венеролога, салфетки с соплями великого мыслителя современности. Радует, что в силу гендерных причин в дело не могут пойти использованные прокладки.
Присмотревшись к книжке, которую господин мял в руках, В. понял, что речь идёт об очередном нетленном творении Б. Лядина, представившего изумлённой публике избранные места из переписки с "друзьями" по социальным сетям с претенциозным названием "Любовь к словоблудию". По традиции обложка была украшена фестончиками, кружавчиками и рюшечками, любезными лядинскому сердцу.
- И вот эти отходы из своего литературного сортира он имеет наглость называть исторической публицистикой, - продолжал неистовствовать обладатель очков и седины. - И при этом щедро одаряет нас своей глупостью и невежеством. Вот, полюбуйтесь!
Он торопливо раскрыл книгу и ткнул пальцем в разворот, по обе стороны которого насуплено глядели довольно неприятные на вид люди военного вида.
- Смотрите, вот здесь писака развивает очередную свою теорийку о природе тоталитаризма. Слева он вывесил фотографии сталинских соколов с квадратными мордами, которые пошли под нож во время большого террора - всех этих Примаковых, Штернов и Якиров. А справа - фото послевоенных сталинских министров: Маленов, Берия, Хрущёв. И всё это под таким соусом, что, дескать, тиран терпеть не мог рядом с собой мужественных, полноценных людей и поэтому окружил себя недочеловеками бабьего вида. А то, что он сравнивает гражданских с военными, ни гу-гу. То есть вроде как великий историк не в курсе, что после войны были Жуков, Баграмян, Рокоссовский точно с такими же квадратными мордами. Я уж ни говорю о том, что когда этакий житрест попрекает отвислыми щеками Маленкова - это даже не смешно. На себя бы сначала посмотрел.
- Пелёвин бы себе такого никогда не позволил, - осторожно заметил его собеседник.
- А что ваш Пелёвин? - гневно перебил его оратор. - Пелёвин - это просто литературный лакей, который приехал в родную деревню и там похваляется своей осведомлённостью о том, как живут господа. Да кто ж ему, лакею, расскажет, как на самом деле устроена господская жизнь?
Возбуждённые голоса знатаков литературных дел привлекли внимание сидевших через ряд и негромко беседовавших людей, при одном взгляде на которых рождалось слово "москаль". Люди всё были опытные, судя по тому, с каким изяществом они перебрасывались загадочно звучавшими фразами, в которых фигурировали "новиопы", "каклы", "укропы" и даже "осьминоги в вышиванках". Тон задавал бритый наголо крепыш в квадратных очках из хорошо знакомой В. породы московских всезнаек. Бросив на В. короткий взгляд, он с жаром принялся растолковывать собеседникам особенно коварную контроверзу кремлёвского бытия, но внезапно осёкся.
- А вы что думаете? - вскинул он быстрые глаза на В.
- Да я, признаться, как-то об этом вообще не думаю, - растерялся В.
- Особенно об осьминогах в вышиванках, - ввернул он понравившийся образ. - Мне они, что в вышиванках, что в ватниках - не особенно интересны. Я больше по людям специализируюсь.
- Ну, хорошо, - крепыш обменялся серий насмешливых взглядов со своим окружением. - Вы вот стоите, ничего не говорите, слушаете. Расскажите же нам, что вы думаете про украинских людей?
- Да ничего особенного не думаю. У меня, собственно, к ним только одна претензия - почему некоторые из них все эти мерзости про русских и Россию излагают на русском же языке, а не на своей собачьей мове?
- Наверное, слишком трудный язык, - предположил собеседник, вложив изрядную иронию в свои слова.
- Да уж прям-таки, - фыркнул В. - Труднее видали. Вы вот попробуйте в Будапеште понять, о чём они в метро объявления делают. А тут... "Прийшов собака, побрихав-побрихав, да и зъил усё гауно". Вот и вся ваша мова. И нечего тут выдумывать про тернопольских Гарпократов шестнадцатого веку, которые такие мудрёные трактаты про украинские колхозы в Атлантиде писали, что их до сих пор учёные мовнюки прочитать не могут.
На лицах его собеседников промелькнула не то глумливая, не то понимающая усмешка. Решив не обращать на это внимание, В. продолжил:
- Вообще этой стране с интеллигенцией просто не повезло. Выдумали каких-то укропитеков, укроариев, которые якобы Геродотом упоминаются - но только в украинском переводе с греческого. Им ума не хватает придумать что-то более изящное и универсальное, такое, чтобы уж Европу пробрало. Пока что все их потуги смахивают на поход румынских доцентов на Сорбонну с целью решения кадрового вопроса.
- А вы можете? - иронично спросил всезнайка.
- Могу, - спокойно ответил В.
- И что же это?
- Атлантида.
-Атлантида?
-Атлантида. Тут вам и евроатлантические ассоциации, и укроарийские коннотации, и ключ ко всему. А то какое-нибудь ничтожество выдаст в мировой эфир, что на этрусском языке до сих пор разговаривают в Жовто-Померанчевском районе Житомирской области и ждёт, что теперь Украину пригласят вне очереди в Европейский Союз. С чёрного хода. Они же ничего другого не знают.
- Так-таки и ничего?
- Ничегошеньки, если сочинением басен про неоэуропейцев занимается выпускник Полтавского пединститута Андрий Поддувайло. Другое дело, что нынешняя укромифология ваяется более продвинутыми пользователями "сети Интернет", как правило, русского или смешанного происхождения. Поэтому у них обычно смешные имена - Марк Пузырёв против Раймонда Червякова на дискуссии "Почему Украина первой высадится на Марсе". Ни тот ни другой не знает и не говорит на украинском - его никто не знает - но оба ненавидят Россию, потому что по-другому в Европу не пустят.
- А укромифология, она какая?- поинтересовался до этого молчавший господин какого-то потёртого вида, сидевший у иллюминатора.
- Да совсем не сложная. Она основана на примитивном дуализме, что-то вроде сильно деградировавшего манихейства, в основе которого лежит простейшая система "свой-чужой". Основные трудности связаны с тем, что здесь все свои. Поэтому только неграмотность мешает украинскому агитпропу освоить опыт французской пропаганды, которая для обоснования идеи о том, что немцы не европейцы и вообще, строго говоря, не люди, публиковала фотографии каловых масс немецких солдат совершено нечеловеческого размера. При этом, заметьте, нигде на этих массах не было клейма "Hergestellt in Deutschland". Тем не менее, аргумент воистине королевский.
- И всё-таки, какое отношение Атлантида имеет к Украине? - заинтересованно спросил главный москалюга.
- Самое прямое, - уверенно ответил В. - Как известно, первые сведения об Атлантиде сообщает греческий философ Платон, тиранофил и ненавистник "открытого общества", как убедительно доказал прогрессивный европейский мыслитель Карл Попперенко. Поэтому он утаил большую часть правды, но теперь мы можем открыть шокирующую картину гибели Евроатлантиды. Дело в том, что богатство и процветание этого дивного острова-материка вызывали лютую злобу ничтожных и завистливых соседей дружной евроатлантической семьи, известных в позднейшей традиции как гиперборейцы. Ничем кроме изобретения самогона, многократно воспетого в ведических гимнах под видом сомы, и поставок по завышенным ценам газа они похвастаться не могли. Когда же воспитанные на идее справедливости евроатланты отказались платить северным дикарям за газ, требуя справедливой цены, в приступе бессильной ярости гиперборейский "Газпром" взорвал свои газопроводы. Некоторые данные указывают на то, что это произошло в районе острова Санторини, где по дну моря проходила ветка очередного "Южного потока". В адском пламени газопроводов Атлантида погрузилась на дно за три дня и три ночи. Осталась только окраинная часть великого материка, которая находилась на границе с варварской Гипербореей - её то и назвали Украиной. Ну как?
-Это даже не осьминог, это питон какой-то, питонище, - пробормотал господин у окна, на которого слова В. явно произвели впечатления.
Польщённый, В. по-английски распрощался с аудиторией, повернув в обратную сторону. Дойдя до своего места, он обнаружил шевелящегося и зевающего Павла Петровича.
- Как состояние? - участливо спросил В.
- Да так, - морщась, ответил Павел Петрович. - Все оттенки херового.
Потирая лоб, он судорожно выпрямился в кресле и затих.
- Что, опоили жиды-шинкари русского богатыря? - саркастически осведомился В.
- Слушайте, а не хотите кофейку? - помолчав, спросил Павел Петрович. - А то я вообще ничего не соображаю.
- Благодарствуйте, я сегодня и так уже четыре чашки выдул - сказал В., выставив вперед слегка подрагивающую руку.
- Ясно, - криво усмехнулся Павел Петрович. - Как говорится, узбеки опоили товарища Кирова кофеином в "Бургер Кинге" на Невском.
- А, кстати, неплохое место, - оживился В. - Но в "Макдональдсе" всё-таки кофе лучше.
- А мне в "Сбарро" кофе нравится, - зевая, сказал Павел Петрович.
- Туфта! - скривился В. - Там только лазанья неплохая, а всё остальное - так себе.
По-немецки, по-английски и почему-то по-голландски объявили о скорой посадке. В. нехотя сел и пристегнулся. В окне сквозь вату облаков стала видна земля с неестественно аккуратными полосами полей и дорог, густо усеянными по краям квадратиками домов. Затем прорвалось солнце, заиграв на ленте изогнувшейся внизу Шпрее. В. молча смотрел на стремительно приближающуюся взлётную полосу. Всё было прекрасно, замечательно; в Берлине уже вовсю зеленели деревья и трава, стояла прекрасная погода - вот только делать там ему было совершенно нечего.