После разгрома мятежных войск 14 декабря Николай 1 создал Тайный Комитет для расследования заговора. В него вошли сановники государства, которые прекрасно знали, что император хотел примерно наказать виновных. Николая не могли остановить самые жестокие меры. "Если бы явилась необходимость,-говорил он шведскому послу,-я приказал бы арестовать половину нации ради того, чтобы другая половина осталась незараженной". Члены Тайного Комитета в течении полугода допрашивали бунтовщиков. Они нашли очень хороший повод для расправы-"умысел на цареубийство". При этом их совершенно не интересовала программа переустройства России, ради которой и было поднято восстание. В специальном "донесении", написанном для Николая 1, члены Комитета даже не упомянули о ней, но зато подробно описали где, кто и когда хотел истребить царскую фамилию. Об объективности записки свидетельствует особое приложение, в котором говорилось, что "комиссия старалась не упоминать об обстоятельствах, кои сделавшись известными могли бы обратиться в орудие зложелательства, дать повод к неосновательным толкам или быть причиною какого-либо волнения в умах".
"Донесение" было одобрено императором и опубликованно во всех газетах. Разумеется без приложений, а тем более без особых. Затем Николай издал манифест об учреждении Верховного уголовного суда, в состав которого вошли 73 человека от трех сословий. Такой представительный суд должен был показать общенародный характер процесса над бунтовщиками. Господ судей ничуть не смущало, что они нарушили законный порядок и вместо открытого заседания с обвинителем, присяжными и судьей, каждому из подсудимых предлагали подписать три вопросных пункта. Не смущало это и Николая 1, хотя он разыгрывал из себя великодушного гражданина, который вынужден подчиниться высшей государственной необходимости. В результате во "всеподданейшем докладе" был вынесен приговор, по которому 122 виновных были разделены на 11 разрядов, а пятеро "по особому свойству и важности их злодеяний" поставлены вне разрядов. Эти пятеро приговаривались к четвертованию, 31 бунтовщик первого разряда-к смертной казни отсечением головы, остальные-к лишению чинов и дворянства и различным срокам каторги.
Николай 1 не упустил возможности проявить милосердие и подписал специальный указ, в котором смертная казнь осужденным по первому разряду заменялась вечной каторгой. Остальным немного уменьшались сроки наказания. Относительно главных преступников государь заявил министру юстиции "что если неизбежная смертная казнь кому и подлежать будет, он сам её не утвердит, а уполномочит Верховный уголовный суд". А дабы судьи не дай Бог не ошиблись в выборе казни "какая сим преступникам судом определена быть может, государь император повелеть соизволил предварить Верховный суд, что его величество никак не соизволяет не только на четвертование, яко казнь мучительную, но и на расстреляние, как казнь одним воинским преступлениям свойственную, ни даже на простое отсечение головы, и, словом, ни на какую казнь с пролитием крови сопряженную". Получив такие директивы, Верховный уголовный суд на заседании 11 июля избрал повешение.
На следущий день в полном составе суд собрался в Сенате и после молитвы отправился в Петропавловскую крепость. Два жандармских эскадрона сопровождали судей до комендантского дома, а там все уже было готово к торжественной церемонии. За столами, покрытыми красным сукном-министр юстиции, митрополит, все члены Государственного совета, генералы и сенаторы. И все одеты как на парад. Когда судьи присоединились к присутствующим, служители открыли казематы и провели заключенных через задний двор в дом коменданта.
Впервые после долгой разлуки декабристы увидели друг друга. Многие настолько изменились, что узнать их можно было с большим трудом, но они все-равно были счастливы: ведь они опять вместе, без цепей. А когда рядом товарищ, ничего не страшно. Раздался радостный смех, некоторые стали обниматься, посыпались вопросы: ведь никто из них толком ничего не знал. Не догадывались они даже и о том, что суд над ними уже состоялся. Их духовный пастырь - протоиерей Петропавловской крепости Петр Мысловский убеждал их, что несмотря на суровый приговор, в последний момент царь всех помилует. И такие слухи усиленно распространялись в обществе. Говорили, что Николай 1 подписывал приговор с искренним горем и будто бы восклицал при этом: "Каких людей Россия теряет, превосходных, умных, увлекшихся духом времени. Я не могу этого допустить. В своей конфирмации* я удивлю всех своих милосердием". Когда все собрались и немного успокоились, обер-секретарь стал читать приговор и конфирмацию. А между тем члены Верховного уголовного суда смотрели на декабристов как на диковинных животных, с плохо скрываемым любопытством, без малейшего сострадания. Некоторые даже наводили лорнеты, чтобы увидеть страх и отчаяние. Напрасно. На лицах злоумышленников не было и тени испуга. А ведь в соседней комнате стояли лекарь и два цирюльника, готовые придти на помощь в любой момент. Но ни им, ни Мысловскому не понадобилось проявлять свое человеколюбие. Все осужденные достойно встретили приговор. А подполковник Лунин, обведя вызывающим взглядом толпу сенаторов, с которыми он был знаком до суда, во всеуслышание хмыкнул и закрутил усы. Он подумал: "Людей можно убить, а их идеи-никогда".
Пятерых увели в соседнее помещение. Они должны были провести последние часы отдельно от тех, кого приговорили к жизни. Из-за какой-то случайности дверь в камеру смертников открылась и товарищи бросились к ним. Некоторые успели обняться, но их тут же разлучили. Надежда на помилование еще теплилась у заключенных. Они расчитывали, что Николай 1 не станет начинать своё царствование с казни. Однако сам монарх придерживался иного мнения. Задолго до рокового дня он разработал обряд казни и передал его генерал-губернатору Петербурга, распоряжавшемуся экзекуцией.
"В кронверке** занять караул. Войскам быть в три часа. Сначала вывести с конвоем приговоренных к каторге и разжалованных и поставить рядом против знамён. Конвойным оставаться за ними, считая по два на одного. Когда все будут на месте, то скомандовать на караул и ударить в барабан. Потом генералу, командующему артиллерией, прочесть приговор, после чего еще раз ударить в барабан и командовать "на плечо". Затем сорвать мундир, кресты, переломить шпаги и бросить их в костер. Когда приговор исполнится, то вести их тем же порядком в кронверк. Потом возвести приговоренных к смерти на вал, а при них быть священнику с крестом. При этом вновь ударить в барабан, как для гонения сквозь строй, докуда все не кончиться".
Обществу же Николай 1 стремился предстать с другой стороны. Явно расчитывая, что содержание его письма станет известно, он писал своей матери:
"Милая и добрая матушка!
Приговор состоялся и объявлен виновным. Не поддается перу, что во мне происходит; у меня какое-то лихорадочное состояние, которое я не могу определить. К этому с одной стороны примешано чувство ужаса, а с другой благодарности господу богу, коему было угодно, чтобы этот отвратительный процесс был доведен до конца. Голова моя положительно идёт кругом. Если я добавлю к этому количество писем, которые ко мне ежедневно поступают, одни-полные отчаяния, другие-написанные в состоянии умопомешательства, то могу вас уверить, любезная матушка, что только одно чувство ужасающего долга на занимаемом посту может заставить меня терпеть все эти муки. Завтра в три часа утра это дело должно совершиться; вечером надеюсь вам сообщить об исходе. Все предосторожности нами приняты и полагаясь как всегда и во всяком деле на милость божию, мы можем надеяться, что всё пройдет спокойно"...
Но для того, чтобы всё прошло спокойно на одну милость божию Николай 1 полагаться не мог. К казни тщательно готовились. В Петербургской городской тюрьме архитектор Герней и военный инженер Матушкин строили виселицу. А генерал-губернатор Голенищев проводил генеральную репетицию: он проверял крепость верёвок, подвешивая к ним восьмипудовые мешки с песком. Убедившись в том, что существует некоторый запас прочности он, как это и подобает мастеру, хорошо знающему своё дело, "определил употребить верёвки тоньше, чтобы петли быстрей затянулись". Поздно вечером 12 июля виселица была разобрана по частям и на шести подводах отправлена в кронверк. Но к месту назначения прибыло только пять подвод, шестая, на которой была перекладина, пропала. Потом говорили, что лошади взбесились и понесли, а извозчик с трудом успел соскочить. Может быть, но скорее всего он, сочувствуя господам, специально заблудился, надеясь, что за это время придёт указ о помиловании. Тщетные надежды! Голенищев приказал срочно делать новую перекладину. И когда всех декабристов, кроме смертников вывели на кронверк, работы по изготовлению виселицы ещё продолжались. Однако заключённые настолько уверовали в царскую милость, что даже не обратили внимания на помост с двумя столбами. Они построились спиной к крепости. Военным велели снять мундиры. Профосы*** отнесли эти мундиры и бросили их в костры, которые были зажжены в 20 саженях. Затем всех поставили на колени. Самым крайним оказался И.Д.Якушкин, а рядом с ним, всего в нескольких шагах верхом на пегой лошади сидел Голенищев. Он внимательно наблюдал за происходящим.
После чтения приговора над каждым из осуждённых должны были переломить шпагу. Но та, которая досталась для шельмования Якушкина, была плохо подпилена и когда профос ударил ею декабриста по голове, шпага не переломилась, а Якушкин упал.
-Ежели ты повторишь такой удар еще раз,-поднимаясь сказал он профосу, так ты убьёшь меня до смерти. Голенищев услышав это рассмеялся.
Экзекуция закончилась очень быстро. После неё декабристов развели по казематам и начался второй акт трагедии.
Пятерых главных преступников вывели из камер и они пошли к своему бессмертию. Рылеев, проходя около темниц своих товарищей, громко сказал: "Прощайте, братья". Бестужев-Рюмин еле шел, а для того чтобы звук от цепей был тише, он продел сквозь них носовой платок и поднял кандалы, сковавшие его ноги. Осуждённые были совершенно спокойны и только когда они увидели виселицу, Пестель воскликнул: "Неужели мы не заслужили лучшей смерти?! Кажется мы никогда не уклонялись от пуль и ядер. Могли бы нас и расстрелять".
Когда они поднялись на вал, с них сорвали верхнюю одежду и тут же сожгли её на костре, а им дали длинные белые рубахи. Поверх рубах надели доски, на которых была написана фамилия осуждённого и его вина, а цепи на руках и ногах заменили толстыми кожанными ремнями. Но виселица была еще не готова: плотники только начали подлаживать верхнюю перекладину. Голенищев, увидев что это займет ещё много времени, приказал отвести пятерых в крепостную церковь. С них сняли белые мешки и повели. Там, рядом со своими гробами, они ожидали смерти еще около часа. Рылеев вспоминал свои пророческие стихи:
Известно мне: погибель ждёт
Того, кто первый восстаёт
На утеснителей народа.
Судьба меня уж обрекла.
Но где, скажи, когда была
Без крови куплена свобода.
Наконец, когда всё было готово, командующий конвойными зашёл к ним и сказал: "Пожалуйте, господа!" И их повели к виселице второй раз. Впереди бравый капитан, за ним с обнажёнными шпагами помощники квартальных надзирателей, потом осуждённые, которых сопровождал Пётр Мысловский. Замыкали шествие 12 павловских солдат и два палача. Декабристы шли медленно: ноги их так прочно были опутаны ремнями, что они могли делать очень маленькие шажки. Сергей Муравьёв-Апостол поддерживал Бестужева, который совсем обессилел. Михаил Бестужев-Рюмин был самым молодым: ему недавно исполнилось 22 года. Он бы и рад проявить твёрдость, но в душе у него уже ничего не осталось, даже ненависти к своим палачам. Ему хотелось только одного: не проявить слабости в последние минуты своей жизни. Они были мучительными для каждого из приговорённых и священник всей душой стремился утешить своих спутников. Это так ярко выражалось на его лице, что Сергей Муравьёв-Апостол обернувшись к нему сказал: "Тяжело вам вести пятерых разбойников на Голгофу". П.Мысловский ответил словами Иисуса Христа: "Истинно говорю тебе, ныне же ты будешь в раю" Это уже было нечто большее, чем простое сострадание со стороны протоиерея, какой же мог бы рай для людей "вне разряда". (По Библии Христа распяли на горе Голгофе вместе с двумя разбойниками. Один из них по дороге к месту казни кощунствовал и говорил Богу: "Если ты Христос, спаси себя и нас", другой же унимал своего товарища, а Иисусу сказал: "Помяни меня, господи, когда приидешь во царствие свое". И Бог оветил ему: "Истинно говорю тебе, ныне же ты будешь в раю".)
Около самой виселицы еще раз прочитали приговор Верховного уголовного суда, который заканчивался словами: За их тяжкие злодеяния-повесить. Все были абсолютно спокойны и отдавая последний долг земле посмотрели в небо, да так посмотрели, что у стоявших рядом всё нутро перевернулось. Даже у видавших виды квартальных надзирателей волосы на голове стали дыбом, до того это было жутко. А один из палачей, не имея сил казнить невинных, не выдержал и упал в обморок. Тогда его помощник принялся за исполнение своих обязанностей. Он проверил прочность ремней на руках и ногах и попросил декабристов подняться на эшафот. А они прежде чем исполнить его требование встали тесно спинами друг к другу и пожали в последний раз руки, которые были связаны сзади. На них вновь надели белые мешки, накинули петли и выдернули скамейку из-под ног.
Трое тут же сорвались с виселицы. Архитектора через несколько часов разжаловали в солдаты, хотя он не был виноват в том, что верёвки оборвались. Ведь их же проверяли на прочность. Скорее всего плотники, делавшие виселицу, надрезали верёвки, надеясь на помилование, поэтому более удивительным кажется, что оборвались только три верёвки, а не все пять. Сергей Муравьёв при падении вывихнул ногу. Боль была нестерпимой, а он даже не мог схватиться за ушибленное место и с трудом приходя в себя выговорил: "Бедная Россия, и повесить-то у нас порядочно не умеют". Каховский разбился так, что в первый момент не мог даже пошевелиться. У него остались силы лишь на смачную ругань в адрес своих мучителей. Только Рылеев смог встать. По его лицу текла кровь, но гордо выпрямившись, он обратился к Голенищеву: "Вы, генерал, приехали посмотреть как мы умираем. Обрадуйте вашего государя, его желание исполнилось: мы умираем в мучениях".
Вековые традиции всех народов требовали помилования. Ведь если осуждённый сорвался с виселицы, значит сам Бог против казни. Но для генерал-губернатора воля императора была важнее Божьей воли. И хотя никто не мог заподозрить в нём атеиста, он закричал: "Вешайте их скорее снова!". Услышав это даже не отличавшийся особой сентиментальностью Бенкендорф воскликнул: "Во всякой другой стране..." и тут же спохватившись оборвал свой возглас на полуслове. Больше он уже не мог смотреть на происходящее и упав на шею лошади не поднимал головы до конца экзекуции. А Рылеев, еще несколько секунд назад переживший свою первую смерть, вдруг вскипел. Вся ненависть его обратилась на главного распорядителя и с дикой злобой он крикнул: "Подлый опричник тирана, дай же палачу свои аксельбанты, чтобы нам не умирать второй раз!" И тому впору было последовать совету однажды казнённого: запасных верёвок не было, а ближайшие лавки, куда послали за ними, были закрыты. Казнь пришлось отложить. Палач и архитектор стали приспосабливать старые верёвки. На это ушло около получаса. Помост поставили на место и подняли на него упавших. Надели на них соскочившие мешки, затянули на шеях верёвки и через несколько секунд барабанный бой известил, что "человеческое правосудие исполнилось".
"Экзекуция кончилась с должной тишиной и порядком, как со стороны бывших в строю войск, так и со стороны зрителей, которых было немного,-доносил Голенищев императору,-Рылеев, Каховский и Муравьёв сорвались, но вскоре были опять повешены и получили заслуженную смерть, о чём вашему императорскому величеству всеподданнейше доношу".
В 6 часов утра повешенных сняли, а на следущую ночь отвезли на остров Голодай. Там их тайно захоронили в братской могиле. Землю над ними разровняли, чтобы нельзя было определить место их последнего успокоения. А 14 июля на Сенатской площади состоялся искупительный молебен. В центре был поставлен алтарь и митрополит Серафим окроплял водой ту часть площади, где находились восставшие. Таким образом он очищал столицу от посрамивших её злодеяний.
*Конфирмация-утверждение приговора суда.
**Кронверк-укрепление перед крепостной стеной для усиления крепости.
***Профос-исполнитель. От этого слова образовалось другое, всем известное-прохвост.
Уважаемые читатели!
Недавно у меня вышел роман "Неверноподданный", который можно приобрести:
https://www.ozon.ru/context/detail/id/147287087/
Жители США могут приобрести книгу у автора. Цена $15 с пересылкой. Адрес: v_vladmeli@mail.ru