- А теперь мы зайдем в самый, на мой взгляд, удивительный древний языческий храм, - сказал наш гид. - Если, конечно, никто не боится. Бывает, что тут посетители падают в обморок. Здесь давление времени, груз пяти тысяч лет истории нашей страны каждый сможет ощутить на себе...
Ну да, ну, конечно, мы не боимся и, конечно, хотим! Кто же откажется от входящих в программу поездки и оплаченных приключений? Я опять (уже в который раз за три дня круиза по Нилу) испытала душевный подъем.
Мы любопытны. И удивить нас легко. В нашей группе о хорошем сервисе знает не понаслышке разве Нели Петровна - директриса из Пензы. Но она впечатлениями с нами делиться не будет. Она пребывает в расстроенных чувствах, что нас разместили по два человека в каюте, что мужу ее не достался бесплатный билет (и потому пришлось оставить супруга поливать дома цветы), что она, такая солидная дама, угодила в компанию старых дев - неудачниц, неприлично и слишком заметно по всякому поводу выражающих неуместный восторг.
С остальными мы, в принципе, очень похожи. О таких, как мы, говорят: "Проводят жизнь на работе". Хотя, - что на работе, что дома... Мы с реальностью связаны слабо. Чайник на кухне, батон колбасы, буханка хлеба, автобус и магазин. И еще множество книг. Мы мир представляем таким, каким он был раньше. Нам близок век романтизма. Мы хотим встретить не сказочных принцев, а пришельцев из прошлого, несовременных ретро-мужчин у которых еще сохранились отвага, доблесть и честь.
Кто-то должен суметь рассмотреть наши души. Вера в то, что это случится, в нас никогда не умрет.
В самолете наши барышни в старомодных очках рассуждали о том, что в аэропорту "он" встретит нас сам. Если не на коне или в кабриолете, то на автобусе с телевизором и кондиционером, и, конечно, подарит каждой на память цветок.
"Он" - это спонсор поездки. Анонимный директор турфирмы, которого посетила необычная мысль: использовать в качестве внештатных агентов сотрудниц исторических отделов библиотек.
Он рассудил, что если у нас будет возможность окунуться в таинственный мир страны фараонов хотя бы на несколько дней, мы со всем своим нерастраченным пылом читателям будем внушать, что "лучше один раз увидеть Египет своими глазами, чем о нем сто раз услышать или даже сто книг о нем прочитать".
Автобус с кондиционером был. Не досталось нам телевизора и цветов. А вместо спонсора, не пожелавшего удостоить размечтавшихся девушек чести личного знакомства, в автобусе нас ждал гид - смуглый, худой и сутулый, не молодой, но и не очень уж старый, с живыми, глубокими, черными, печальными, но в то же время как будто смеющимися глазами.
- Я - копт, - сказал он (как будто это все объясняло) сразу после того, как автобус тронулся с места. - В Египте нас мало, но вы должны знать, что именно наши предки построили пирамиды и храмы, равных которым до сих пор нет на Земле. Меня попросили не просто их показать, но постараться вас убедить, что история не умещается в книгах, что приезжать за ней нужно туда, где она оставила след и в камнях, и в сердцах у людей.
Не могу сказать, что этот местный житель с родословной, которая не снилась ни одному европейскому аристократу, произвел на меня впечатление как мужчина. Я достаточно чистоплотна и, как все старые девы, брезглива. Копт плохо следил за собой. Он был в мятых брюках, и футболка его была уже не первой свежести.
Но это было не так уж и важно. Он рассказывал об исторических памятниках и со-бытиях с большим знанием дела, с "погружением", увлекательно, интересно. Во время экскурсий на древних стенах, колоннах и плитах словно бы оживали фараоны, жрецы, землепашцы и их расторопные жены, успевавшие делать много разных полезных вещей: ткать, прясть, готовить обед, расчесывать шерсть у избалованных кошек, стирать, сушить и одновременно гладить белье на больших горячих камнях, часами смотреться в тусклые бронзовые зеркала, чтобы аккуратно, как полагается по правилам этикета, на-нести все слои туши, румян и белил. А когда муж возвращался со своего крохотного, по-крытого плодородным нильским илом поля домой, жена "по полной программе" развлекала и ублажала кормильца-супруга, включая смахивание мух и игру на музыкальных инструментах.
Как сказала бы тут изнеженная в тепличных условиях гарема женщина Востока? - "Тяжело!"
Однако, похоже, что и коптам нести груз долгой и славной истории - не легко. Они, как могут, стараются отвлечь от невеселых мыслей и себя, и других.
Я говорю "они" потому, что, за исключением капитана и его помощника, копты составляли всю команду корабля на котором три дня мы плыли по Нилу.
Копты были улыбчивы и услужливы. А в свободное время матросы что-то всегда мастерили. Если кому-то из них удавалось устроить для пассажиров, сюрприз, восторгались и радовались вместе с нами, как дети.
В Луксор, в столицу Верхнего Египта, когда-то известную под названием Фивы, корабль прибыл утром, но только вечером, на закате, когда другие туристы уже возвращались на свои корабли, мы попали в главный храм города.
В сгущавшемся сумраке мы прошли мимо охранников в черной форме военной полиции и с таким же безразличным, как у сфинксов, выражением в глазах.
Что им (и тем, и другим) группа глупых русских гусынь, которую гид - хитрый, жестокий, жаждущий девственной крови - решил принести в жертву оживающим ночью богам?
Он долго вел нас по лабиринтам колонн, обелисков, галерей, анфилад. За тысячи лет подношений богам храм вырос до размеров большого, не помпезно-роскошного, но величественно-строгого города.
Мы притихли. Умолкла даже Нели Петровна, обычно просившая гида читать вслух все надписи, которые нам попадались. Нас как будто давило присутствие тех, кто при-ходил сюда раньше. Не туристов, а тех, кто возносил здесь молитвы тысячи лет.
Все молчали и сосредоточенно слушали далекое гулкое эхо шагов.
Колонны были такими высокими и стояли так близко друг к другу, что, казалось, над ними, как в древние времена, простирается свод. Мы притихли. Умолкла даже Нели Петровна, обычно просившая гида читать вслух все надписи, которые нам попадались. Нас как будто давило присутствие тех, кто был здесь до нас. Не туристов, а тех, кто возносил здесь молитвы тысячи лет.
Все молчали и сосредоточенно слушали далекое гулкое эхо шагов.
Колонны были такими высокими и стояли так близко друг к другу, что, казалось, над ними, как в древние времена, простирается свод. Они тянулись, как руки, к темневшему своду небес. Теперь молились забытым богам лишь они.
Вот, каменный лес расступился, и за широкой открытой площадкой мы увидели статую без головы.
Мужская фигура стояла, гордо выпятив грудь навстречу (как мне показалось) врагам.
Настоящая женщина всегда распознает героя. Если даже ему не пришлось разрывать у нее на глазах пасти львам, убивать великанов и сражать рукокрылых чудовищ.
Мужчина, чью фигуру талантливый мастер высек из глыбы гранита, был, несомненно, отважным, всегда готовым к встрече с врагом.
Руки обезглавленного воина были опущены, немного отстранены от туловища, вытянуты и напряжены. В сгустившейся темноте растворялись детали. Нельзя было различить: то ли пальцы рук были отбиты, то ли сжаты, до боли стиснуты в кулаки.
- Это Осирис, - сказал гид приглушенным и отстраненным, как будто простуженным голосом. - Наши предки верили в то, что когда-то, в ту пору, когда люди забыли о рае в котором о них заботились Шу, Ра и Геб, - Абсолютный Дух воплотился в плоть человека и обрек себя на страдания ради того, чтобы... нет, не вернуть людей в райские кущи, чтобы постичь людей самому.
Гид сделал паузу, давая нам время осмыслить эти слова и ощутить наступившую настороженно-чуткую тишину, а затем продолжал:
- В какой-то мере это ему удалось. Он стал жертвой предательства. Он был вероломно убит своим братом. Завистливый Сет разрезал тело брата на части и спрятал их в разных местах на Земле. Он это сделал, чтобы дух Осириса не смог возродиться, собраться, вернуться туда, где он был изначально и откуда пришел.
Тут по-моему Тоня спросила:
- Неужели Осирису никто не помог?
- Его жена, Исида, - ответил гид, - разыскала все части тела супруга и связала их вместе льняными лентами так, что получилась первая мумия.
- Так ли уж все разыскала? - усомнилась Нели Петровна. - А где голова?
- Исида оживила мумию силой любви, - продолжал гид как будто не слыша. - С тех пор ее почитают как богиню возрождения и обновления, в том числе ежегодных разливов Нила, без которых в Египте был бы только мертвый песок....
Мне показалось, что сила Исиды (или другая, не светлая - темная сила) вдруг опустилась незримо на все, что было вокруг.
Внезапные тяжесть и холод ощутила не я лишь одна. Девчонки начали зябко жаться друг к дружке.
Гид между тем продолжал:
- В этом храме всегда молились богам. Здесь молятся до сих пор. В свое время римляне изгнали жрецов Фив, отбили статуе Осириса голову и поселили здесь богов своего пантеона. Когда эпоха язычества кончилась, в храме начали строить христианские церкви. Их потом превратили в мечети. Но... может быть из вас кто-нибудь сможет ощутить душой отпечатки, зарубки, приметы ушедшего времени. Их вокруг очень много. Днем их сложно увидеть. Я привожу по вечерам сюда тех, кто хотел бы, как я, проникнуть в прошлое глубже. Давайте немного здесь постоим и прислушаемся к себе. Я думаю, ваш бог вас не осудит за то, что вы проявите уважение к людям, которых давно уже нет, а заодно к их богам.
Наверное, древние боги изголодались с тех пор, как им перестали молиться. Они тянули в себя нашу силу, питались нашей энергией словно вампиры. Мне становилось понятно, почему здесь падали в обморок. Если остаться здесь на ночь, можно было и умереть.
Хотя кому-то, - я это видела по неестественно-скованным позам девчонок, - что-то приоткрывалось. Так бывает в концертном зале, когда музыка еле слышна, но зовет за собой и поглощает тебя целиком.
Я смотрела теперь неотрывно на статую. Мне казалось, что у нее появляется голова. Она собиралась, как будто, из наступавшего мрака, но была еще гуще, темней.
И... вдруг ее увидели все. На ней загорелись глаза.
Осирис открыл свои круглые очи. Они светились холодным зеленым огнем.
Девчонки потом старались выпытать, о чем я думала, когда вдруг пошла к этим страшным глазам.
Сама не знаю, что на меня нашло. У меня возникло, наверно, такое же "де жа вю", которое иногда побуждает здоровых людей внезапно прыгать вниз головой с высоты: Ты вспоминаешь, что умеешь летать. Что тебе это очень знакомо. Лишь крылья расправишь, которыми ты всегда так свободно, легко управляешь в своих грезах и снах...
Глаза звали к себе. Они принуждали меня подойти и отдать статуе бога частицу моей нерастраченной силы кого-то любить. Глазам до нее не добраться самим. Передать ее можно лишь прикосновением рук.
Я подошла к статуе - она оказалась примерно такого же роста, как я - и протянула руку чуть выше светящихся глаз. Осторожно погладила кота, черного, в темноте абсолютно неразличимого, как и тот, который живет у меня дома.
Кот, выбравший для ночлега самое теплое, нагретое Солнцем место, закрыл круглые зеленые глаза и благодарно, сосредоточенно, замурчал.
Лишь тогда у меня за спиной вспыхнул яркий, как мне показалось, ослепительный свет. Это гид пришел в себя и зажег, наконец, карманный фонарь.
После того, как мы разбрелись по каютам для последней ночевки на корабле, Тоня расплакалась. Она просила прощения за то, что не схватила меня за руку и не удержала, когда я, словно кролик, завороженный взглядом удава, шла к чудовищу в пасть.
- Я наверно тоже была под гипнозом, - шмыгала носом подруга. - У меня руки и ноги одеревенели. Я хотела окликнуть тебя, предостеречь, но язык меня слушаться перестал.
- Не кролик, - мышонок, - поправила я. - Мышонок, идущий на растерзание к коту. Не переживай за меня. Я привыкла быть энергетическим донором. Мой Черныш то же самое делает. Не так сильно, конечно. Потому, что калека. Когда мы летом жили на даче, его порвали собаки. Хотя не знаю. Могла растерзать и лисица в лесу. У него нет двух лап и хвоста.
- Не хватает двух лап? - наивно поймалась "на удочку" Тоня. - А как же тогда он живет?
- Не хуже других! Может быть даже лучше, чем мы с тобой - две сентиментальные дуры. Он так резво скачет, что нам не угнаться. Ему не нужно вставать на задние лапы. У него осталась правая передняя и левая задняя. Он у нас - тут я вспомнила, что мне Тоня сказала и про себя улыбнулась - кролик. У него точно такой, как у кролика, короткий огрызок хвоста. Он легко может запрыгнуть с пола на стол.
На следующий день, когда нас переправили на западный берег и повезли в погребальный храм царицы Хатшепсут, мы еще оставались наедине со своими новыми чувствами и мыслями.
Мы ехали в царство мертвых.
В древнем Египте люди жили только по правому берегу Нила. В той стороне, где Солнце всходило. А там, где оно опускалось в горах и барханах, было царствие мертвых. Царство мертвых в Египте не только на небе, но и на Земле.
Из автобуса нас почему-то высадили, не доезжая до цели поездки. Мы шли километра два или три по пустыне к отвесной гряде гор, на фоне которой были видны светло-бежевые колоннады. Такие обычно бывают в театрах, построенных в классическом стиле. Только колонн было раз в десять больше, чем в Большом театре в Москве, и ярусов - два.
Мы растянулись парами. Так получилось (ведь Нели Петровна перестала его "дос-тавать"), что рядом со мной шел наш гид.
Нам встречались мелкие группы людей, которые шли обратно к автобусам. В основном азиаты с задумчивыми миндалевидными глазами. Лица, как правило, были закрыты масками, похожими на респираторы.
- Это японцы, - пояснил мне гид. - Сегодня годовщина событий, когда террористы здесь расстреляли туристов.
- Вы... тогда тоже здесь были? - почему-то я догадалась.
- Да. В тот день я узнал, что древние боги Египта до сих пор еще здесь, что они от нас не ушли.
Я удивленно вскинула бровь:
- Они вам сами это сказали?
- Не сказали, а показали. И не мне напрямую. Скорее через японцев.
Какое-то время мы шли молча. Потом гида словно бы прорвало:
- Мы в тот день все должны были умереть. Ведь террористы подъехали к самому храму под видом туристов. У всех были автоматы. Стреляли не целясь и не разбирая длинными очередями. У каждого был большой боекомплект.
- Вам наверно тогда повезло.
- Да, я успел упасть навзничь и заползти за во-он ту, справа вторая колонна в нижнем ряду. Но меня контузило осколком камня, выбитым пулей. Он попал мне в голову. Видите, тут на лбу шрам.
Я посмотрела, куда гид показал. В складках кожи был спрятан, как будто, плотно зажмуренный глаз.
- Офицер полиции мне рассказал, что в том крыле террористы всех живых добивали выстрелом в голову. Они, очевидно, решили, что я уже мертв.
- Я вам сочувствую. Но вам действительно повезло, - сказала я. (Мне уже не хотелось осматривать коварное пристанище Хатшепсут.) - Вы сказали, что от японцев узнали что-то о боге.
- Да, узнал. Если бог защищает людей, он делает так, чтобы многим, как можно более многим в минуту смертельной опасности повезло.
- Повезло, конечно, японцам, - догадалась я, наконец. - И они приезжают сюда, чтобы поблагодарить за это местных богов.
- Повезло почти всем, кроме них. В моей группе убили двоих. В немецкой - троих. Египтян, включая рабочих, туристов и гидов, погибло семь человек. А вот японцы здесь полегли без малого все. Почти целый автобус на тридцать шесть посадочных мест.
- Почему? Почему так случилось?
Очевидно, у меня был глупый, растерянный вид. Гид не удержался от легкой грустной улыбки на кончиках губ.
- Видимо их боги были тогда далеко и не сумели их защитить.
- Да, я читала, - сказала задумчиво, - у ислама и христианства одни корни - в Старом завете.
- Смотреть нужно глубже, - назидательно (и, мне показалось, немного обиженно) ответил гид. - Черты единого бога, которому поклонялись в древнем Египте, описаны в Старом и Новом заветах, в Коране. В разное время верховным или даже единственным богом у нас были Шу, Ра и Геб, Осирис, Птах, Атон и Амон.
Гид сделал паузу и закончил глубокую мысль:
- Я думаю, для этих богов и христиане, и мусульмане, и иудеи - все-таки не чужие. Хотя мы считаем, что мы им давно изменили. А вот японцы... японцам не повезло.
Мы уже подходили к святилищу. Но все подступы к нему, как будто в насмешку над теми, кто отвечал за безопасность туристов, занял стихийный базар.
Не люблю такие места. Почему-то из всей нашей группы продавцы выбирают меня. Они, наверно, умеют читать мысли, потому что кричат мне: "Наташа, Наташа!" Отвязаться от них очень сложно, а позволить себе что-то купить (кроме книг) я, к сожалению, не могу.
Я надеялась, что на этот раз мне поможет мой спутник. Ведь на Востоке женщину, сопровождаемую местным мужчиной, стараются не беспокоить и не замечать.
Но как только меня выбрал жертвой настойчивый продавец в роскошном арабском халате, гид от меня отошел. От обиды я, не торгуясь, на все деньги, которые были у меня в кошельке, купила двух сшитых из кусочков кожи верблюжат с уздечками, седлами и цветной - у одного синей, у другого зеленой - бахромой.
Я шагала через этот базар так быстро, как только могла. А вслед мне азартно крича-ли:
- Наташа! Наташа! Купи! Как дела?
Больше с гидом я уже не хотела ни о чем говорить. И держалась всегда от него в стороне. Не выношу трусливых мужчин.
Последняя экскурсия (в какой-то раннехристианский монастырь) у нас должна была состояться из Табы, куда нас привезли после знакомства с Каиром и пирамидами в Гизе.
Таба - морской курорт на Синайском полуострове, недалеко от границы с Израилем.
На эту экскурсию я решила не ездить. Ведь на знакомство с подводным миром кораллов у нас осталось только два дня.
Не думала, что еще встречусь с гидом. Но меня подвело нежелание ходить всегда одной и той же дорогой. В тот раз, возвращаясь с моря, я выбрала путь через парк и главный корпус отеля.
Гид сидел на скамейке метрах в ста от него.
Те же мятые брюки. Та же самая, но еще более грязная майка-футболка.
У скамейки стоял небольшой дорожный чемодан из дерматина. Похожий был у моей мамы. Примета безвозвратно ушедшего времени детства.
- Доброе утро! - сказала я нарочито громко, заметив, что гид как-то сжался, стал еще больше сутулым и не знает, смотреть ли вниз, на дорожный асфальт, или сделать вид, что любуется небом над крышей отеля.
- Да, да! - спохватился копт. - Конечно, доброе утро. Извините, я вас не увидел. Не думал, что вы подойдете с другой стороны.
- Вы, кажется, уезжаете?
- Из монастыря я поеду сразу домой. У вас больше не будет экскурсий. Я жду автобус. У водителя нет пропуска в отель.
Зависла неловкая пауза. Самое время сказать "до свидания", и - уйти.
- Я вижу, вас интересует мой чемодан, - нарушил молчание копт. - Я привез его из России. Я учился в СССР.
- Правда? - сухо отметила я.
- Вы меня извините за то, что я от вас отошел на базаре. Дело не только во мне. И не в жене, и не в девяти моих детях.
- А в чем же еще? - постаралась я так усмехнуться, чтобы показать не весь бушевавший во мне беспощадный сарказм. На мой взгляд, жены и девяти ребятишек было вполне достаточно для того, чтобы оправдать свою нерешительность в отношениях с девушкой.
Гид заговорил быстро и взволнованно, опасаясь как будто, что его остановят:
- Мы, копты, ни в чем никому не должны давать повод увидеть в нашем народе угрозу. Нас мало. Еще с пятого века, за двести с лишним лет до того, как Египет покорили арабы, православные иерархи всячески нас притесняли. Нам пытались внушить, что бог совсем не такой, каким мы его себе представляем. А ведь мы приняли христианство еще при жизни апостолов. Христианская коптская церковь - одна из самых древних и верных традициям. Это вы остальные, кто называл нас еретиками и обращался с нами хуже, чем мусульмане, которые живут с нами вместе тринадцать веков, вы все, и католики, и православные - суть Христа исказили.
Копт, видимо, ждал, что я спрошу: "А в чем она, суть?"
Не дождался, но все равно продолжал:
- Мы - монофизиты. Мы считаем, что Христос, хоть и рожден из двух природ, бога и человека, но не в двух пребывает. Он полностью бог, а не бого-человек.
Мне, признаться, было совсем неинтересно после пляжа, в жаркий солнечный день вовлекаться в религиозный диспут.
Я хотела уже оставить "поле словесного боя" и окончательно попрощаться, но тут увидела, что у въезда в отель притормозил экскурсионный автобус. Из вежливости я решила подождать еще полминуты.
Копт не стал далеко от меня отходить. Он помахал охраннику закатанной в пластик пропуском-карточкой.
Вот, шлагбаум поднялся, автобус тронулся с места, и сразу за ним показался другой. Странно. Раньше мы вроде всегда помещались в один.
Первый автобус ехал достаточно медленно. Его водитель уже делал гиду какие-то знаки, когда второй так отчаянно засигналил, что тормозивший вильнул в нашу сторону сильней, чем хотел. Не сбил нас лишь потому, что мы одновременно прыгнули в сторону от скамейки за невысокий забор.
Гид меня (чужую, не коптскую женщину!) в прыжке подхватил, развернул и принял в свой жилистый, плоский живот удар моих стиснутых вместе коленок.
Правильно говорят, что в критические моменты жизни время словно бы замедляет ход. Все совершается плавно, размеренно, как будто ты - под водой.
Я успела встать на ноги и увидела, как второй автобус очень медленно, несмотря на то, что успел разогнаться, вминается в главный корпус. Вестибюль, открывший проем за беззвучной стеной дождя из осколков стекла, уже поглотил весь автобус, когда нижнюю часть высотного здания начало словно тошнить. Она разбухла, покрылась широкими трещинами... и тут я потеряла способность влиять на скорость течения времени.
Слились воедино оглушительный взрыв, переходящий в воющий свист, удар наотмашь забором, который сдуло, как ветром, ощущение легкости от полета куда-то в строительно-затхлую темноту, а затем тяжелая дрожь и какой-то далекий, приглушенный рокот падавших балок, панелей и перекрытий того, что должно было, видимо, стать центром торговли, культуры или красоты.
Перед глазами сияла молочная пелена, которая постепенно, по мере того, как оседала едкая пыль, обретала какую-то форму, начинала "дышать" и мерцать.
Я потом догадалась, что это огонь. Его языки что-то лизали за косо лежавшей широкой панелью. Наверно обломки автобуса. Того, который едва нас не сбил.
Под моей головой, спиной и руками находилось что-то мягкое, рыхло-податливое и немного упругое. Ощущение было такое, что я возлежу на белых матах или матрацах.
Белым вокруг было все. На всем оседала белая пыль. Или серая. Она такой казалась в стороне от разломов и трещин за которыми бодро, бездымно, совсем не опасно, как будто в камине, бился огонь.
Я нащупала пальцами правой руки прореху в "матраце". Похоже на стекловату. Наверное, там, где я сейчас нахожусь, должен был быть концертный зал или, может, клуб-дискотека. Что-то такое, что следует спрятать в звуконепроницаемый кокон.
Память услужливо подсказала, что тюки лежали прямо перед недостроенными, еще не заложенными кирпичами проемами первого этажа. А рядом со стекловатой стояли рамы с готовым к установке витринным стеклом.
Его сейчас тоже можно было увидеть. Покрытые пылью осколки, похожие на вложенные в белые чехлы и воткнутые рукоятками в пол ножи, усеяли всю дальнюю, не обвалившуюся часть полузала.
Там же, укрытый пылью, словно саваном, лежал человек.
Я его окликнула по имени. И как это вспомнила? Ведь раньше его называла исключительно "вы".
- Абун! Абун!
Мне показалось, что гид застонал. А потом, видно, очнувшись, очень глухо спросил:
- Что... это было?
- Ваши старые знакомые. Террористы.
- Я... их не увидел.
- Зато я такое уже видела. По телевизору.
- Ваша группа... Они должны были ждать меня в холле главного корпуса...
События перестали быть нереальными, абстрактными, происходящими, как будто, не с нами, не здесь, не сейчас.
- Вы... это точно помните? Разве не в том корпусе, где мы живем?
Но гид больше не отвечал.
Я попыталась подняться. И тут дала знать о себе боль.
Как только я шевельнула левой ногой, которая лежала на голом полу, меня словно ударило током. Вместо ноги у меня был теперь большой, воспалившийся зуб.
Но копту, конечно, приходилось хуже, чем мне.
Я к нему поползла, стараясь аккуратно, чтобы лишний раз не порезаться, убирать с пути стекла.
В каждом из них отражался огонь.
Я вдруг ощутила, что совершила временной переход и попала в древнеегипетский храм во время свершения службы. Я была там, куда стремилась моя или где жила постоянно мне близкая чем-то душа.
Горели тысячи факелов почти у самого пола. По колоннам и сводам двигались тени. Они извивались от мук.
Я была в храме боли. В нем был когда-то распятый Иисус.
Никогда не поверю, что Бог, который себя ощутил человеком, уже не есть Бог.
Интересно, что ответит мне гид? Откажет в боли только Христу или Осирису тоже? А может быть каждый, кто умирает в страданиях, не превратившись от боли в безумца, становится богом?
Что за странные мысли приходят, когда ты уже не стремишься удерживать чувства в измученном собственном теле! Когда ты вроде и в нем, и в то же время находишься дома, незримо сидишь в своем кресле и гладишь кота. Когда тебя оградили от слишком сильных ударов судьбы.
Кот всегда рядом со мной. И потому он довольно, со знанием дела урчит.
Абун лежал вниз лицом, на животе. Кажется невредимый.
Я расчистила место рядом с ним от осколков стекла и с какой-то по счету попытки перевернула копта на спину, чтобы ему было легче дышать.
Он застонал. Нет, скорей захрипел. Из глубоких разрезов, которых мне раньше не было видно, - на шее, лице, груди, ногах, руках, животе - у него текла кровь.
Как могла я пыталась ее остановить. Но резаных ран было столько, что тело представляло собой живую мозаику. Тот, кто сложил ее из отдельных кусков, не подумал о том, что человек состоит не только из мышц, костей, сухожилий, хрящей, жировых и соединительных тканей. Что жизнь его, как вода, вытекает сквозь раны, если края их как следует не стянуть.
Я бесконечно долго рвала на узкие ленты-бинты свои пляжные полотенца. Они нашлись рядом с телом копта, когда я сгребала осколки стекла.
Я бинтовала Абуна. Сначала в полузабытьи, а потом отключившись от внешнего мира совсем. Я себя ощущала Исидой. Абуна - Осирисом. Я пеленала его кровоточащее тело полосками льняных полотенец как мумию. Эту мумию я должна была оживить.
Когда нас вытащили из-под завала, я была уже в коме.
Впрочем, "кома" - неподходящее слово. Оно столь же мудреное, мало понятное, никому ничего не способное объяснить, как "нирвана", "астрал", "космос" и "пустота".
Я пеленала того, кто до тех пор не умрет, пока Исида хотя бы в одном из своих воплощений-обличий не перестанет вдыхать в его бренное тело животворную силу любви.
В общей сложности я провела "в мире грез и богов" больше двух суток.
На исходе первых меня привезли в госпиталь. Я попала в египетский, хотя многих из пострадавших при взрыве переправляли через границу в Израиль. До нее ведь, как от нашего корпуса до шлагбаума при въезде в отель - буквально пара сотен шагов.
Храм Осириса и Исиды был общим для всех. Все три ветви духовных наследников египетского пантеона удивительным образом перемешались и разделили поровну боль.
На третий день, когда я очнулась, в моей палате были Тоня и Нели Петровна. Обе живые и невредимые. Они пришли меня навестить. Из нашей группы им задержаться в Египте разрешили двоим.
Провинциальный "синий чулок" и деловая, прагматичная дама. Вот уж, действительно, странная пара! Между ними, кажется, общего нет ничего. А вместе друг друга так здорово дополняют!
Они мне с гордостью рассказали, что наша группа обязана жизнью именно им. И еще, конечно, коту. Он был черный, как ночь, или как голова у Осириса в храме Луксор.
Судя по их рассказам, дело было так:
Когда все собрались на экскурсию и пошли по кратчайшей дороге мимо бассейна по парку к главному корпусу, "страшная, черная бестия" возникла словно бы ниоткуда у них на пути, села на асфальтовую тропинку и начала смотреть на девчонок столь "пристально и пугающе", как будто они сделали что-то не так, "нарушили неведомый, но смертельный запрет".
Одна из верящих в плохие приметы девчонок предложила вернуться. Но ее не поддержали. Мол, этот мелкий пособник нечистой силы нам дорогу не перешел. Можно обойти его след по траве.
Тогда Тоня вспомнила, что мы говорили про черных котов. Может быть, эти вестники ночи не желают нам зла? Напротив, хотят о чем-то предупредить?
Мою впечатлительную соседку наверняка подняли бы на смех, если бы Нели Петровна не сказала не терпящим возражений тоном:
- Не забывайте, девушки, что мы в Египте. А это не только родина кошек, но и страна, где их почитают как божество. Вы забыли, что Абун показывал нам даже мумии домашних любимцев, менявших судьбы людей?
В результате Нели Петровна повела девчонок таким кружным и запутанным путем, то и дело натыкаясь на пограничные проволоку и столбы, что к моменту взрыва наша группа была от главного корпуса далеко.
Самое удивительное, что и нас нашли с Абуном тоже благодаря черному коту. Он, забравшись на вершину груды искореженных строительных конструкций и обгорелых останков автобуса, долго и без перерыва дурным голосом орал.
Голосил до тех пор, пока кто-то из спасателей не увидел раздавленный, но не закоптившийся, явно не из автобуса выпавший чемодан.
Если бы не эта "случайная" метка, никто бы не стал разбирать завалы вручную. Работы хватало в других местах - под обломками главного корпуса. А на стройке (пятница, мусульманский "красный день календаря"!) не должно было быть никого. Кто мог подумать, что нас туда занесет?
Вряд ли я смогла бы приехать к Абуну, если бы подруги не согласились меня сопровождать.
На полицейском джипе нас долго везли по скально-холмисто-пустынной синайской дороге.
Ни деревца, ни кустика, ни даже травинки. Лишь красно-багровые камни. Безжизненный марсианский пейзаж. Интересно, чем кормился в этих местах народ Моисея, пока искал обещанный Богом надел сорок лет?
Хотя вот потомки строителей пирамид здесь живут до сих пор.
Нас высадили у начала протоптанной ишаками тропинки. Она шла в гору, похожую на не слишком ровную, щербатую пирамиду.
После двух (достаточно сложных) операций на ноге у меня был гипс. Я почти самостоятельно ковыляла на непривычных пока костылях.
В коптской деревне я увидела и жену Абуна - изможденную, строго, почти по-мусульмански одетую женщину (за исключением плетеного кожаного крестика). Такую не похожую на описанных ее супругом раскрепощенных и энергичных древних египтянок.
Я увидела всех его девятерых детей. Младшему было лет пять. Все похожи на отца. В глазах у них светилась природная способность удивляться тому, что для большинства коптов - в порядке вещей.
Я не хотела смотреть на Абуна в гробу. Я считала, что там лежит кукла. Но я никому ничего не сказала. Каждый волен верить в свое и вершить свой обряд.
У меня осталась легкая хромота. Скорее всего, на всю жизнь. Но не потому, что операции (две в Египте, и еще три в Москве) прошли неудачно.
Думаю, дело в моем Черныше. Мы должны быть с ним чем-то похожи.
Он перестал забирать у меня энергетику с тех пор, как мы лучше друг друга начали понимать.
Бог един. Но у него много имен. Нельзя ни одно из них оскорблять.