Ваганьковское кладбище, у памятника Сергею Александровичу Есенину
Лежу на донье! Ну! Достаньте же!
Чего уставились, вашу мать?!
Угодно ли слить истерик залежи, чтоб тяжелей мне было вставать?!
Тальянку песнями пролью на морды ваши и вдруг начну, ослабив галстух, языком писать стихи, смотря, как строчка ляжет, чтоб стало мне хоть чуточку легко!
Чтоб всех вас вывели во двор, к чертям, за грудки, а чтобы пуще было вам смешно, крича и хохоча, подобно бедной проститутке, я закидаю вас и бранью, и дерьмом!
Ну и дрянь же мир, едрить твою в дышло!
Поэзию надо рожать, а не стишки подслушивать.
Я на допросе, чтоб вдруг чего не вышло, с потрохами выдам ваши пустые души.
Потому что я - поэт! Сергей Е-се-нин!
И пусть это вас не задевает!
Я в Руси своей свято уверен, но Россия захвачена вами!
Заклеймили вы матушку - не узнается!
Всю Русь обесчестили да в штанах!
Это ж надо: голые задницы вместо рож!!! Дак идите на х...
Я поэт. Я прославлен одним лишь, что любовь ко мне не растеряли.
И не близок ещё мой финиш, и наступит он скоро вряд ли!
Но на кладбище мне поставьте русский крест и водки стакан!
И могилу мою озаглавьте просто-напросто: хулиган.
Я последний поэт заблудших среди первых таких дураков, очищающих слёзно души, получая одних тумаков.
А без драки грешно ли веселье?
Эх, едрить вашу мать, налейте!
Для поэта твоея - Есенина,- Русь, пропой на березовой флейте...
____
Меня столько женщин любило, что не знаю я, как описать, я боюсь, что не хватить силы всех их, милых, пересказать.
Не поймите неверно, все они, любили, рдея, нервно, меня, своего дорогого - Есенина Сергея.
Но не легла карта, судьба не сложилась. Уплыли мимо мои помыслы, но о них вспоминаю я часто мило, посвящая свой кроткий стих.
Есть стихи, от которых меньше хочется жить и петь...
Но они не про милых женщин, а про раны в душе поэта.
Про ранения боевые в внепостельных суетных боях...
Я хотел свою душу вылить, мимо чаши, видать, проливал.
Не умел и не стану учиться я любить по-другому, как все.
И плевал на своё бесчинство, но вы молвили: - Стой, Сергей... Ты пойми нас, родной, родимый, мы на смерть готовы идти ради ласки твоей нерадивой и кудрявой твоей головы.
Светел путь, которым идёшь ты.
Ну а там, за порогом грозы не нужна тебе станет одёжка, и не к месту там потный пузырь.
Там нужнее твои лишь песни про поля и про светлую грусть, про слова, что ты пел невесте и подруге своей про Русь.
Про страну, в кой тебя не поняли, и в которой ты будешь пьян до тех пор, пока стёкла оконные от чекистских взглядов хрустят.
Я в ответ им пытался перечить, но чего говорить уж там!
Все мы, все в этом мире конечны и не надобны мудрым богам.
Но отчего ж становится светлее, когда вдруг, не слыша злобных прений, вспоминаешь своего Сергея, поэта по фамилии Есенин?..
_____
Играй, моя милая, пой со мной!
И не слушай, чего мне надо.
Я запил оттого, что гной льёт отраву на всё, что ладно.
Этот гной - из моей души, вся она в переплётах, в нитках.
Хошь - пиши, а хошь - не пиши, заливай свою боль бутылкой.
Я с тобой. Я с тобой. И ни с кем!
Ты одна у меня в подругах.
Сколько лет я пропил в кабаке?
Сколько дней я брожу по кругу?
Я глаза себе так залил, чтобы дождик казался светлым!
Я пью Родину, её лик со своей проституткой-соседкой.
Ну и что, что крестьянин в цилиндре!
Что с того? Я пишу стихи!
На тебя трачу время, выдра, и с тобою творю грехи...
Пой же, пой, моя милая флейта, рукавами берёз теребя глаза, чтобы летом, вот этим летом было мне, что сказать-написать.
Правда, удаль моя расплескалась, как вино изо всех бутылок ...
Немила роковая усталость и от рук меня ты отбила...
Откололся, как горлышко, звонко!
И теперь не приклеишь меня.
Я на многие злые пробки свою душу, дурак, променял...
Что же делать? Со мной ты? Где ты?
Где вековечная пыль дорог?
Вся Россия теперь раздета!
Вся Россия у чьих-то ног!
Как писал я уже когда-то, пусть все на хер пойдут, коль не верят!
Может, был я тогда поддатый, но на то тогда было время.
А сейчас успокоился... Сам!
Чтоб отсюда сбежать скорее!
По окольным путям в небеса не попасть. Тут важноЄ решение!
Пусть несмелое, грешное. Я в пьяном угаре искал чернила, чтобы избавить других и себя от того, к чему жизнь меня приучила.
Жизнь учила меня любить, быть осторожным, а я куролесил...
Наутро с другими я был другим, не клича себя подлецом и повесой.
Теперь я повешен. Так пей и пой!
Пой про усталость и пой про трезвость!
Я попрощался одной строкой, так пусть эти критики хоть не лезут.
Я желал высветить душу свою, пытался выбелить из себя чёрного человека чёрный сюртук, а оказывалось, что пил, черня.
Я сам перчатки тогда носил, не помню, цилиндр-то был и трость?
И в чёрных ботинках чёрные носки!
Я сам к себе шёл, как друг и гость.
Я сам с собою сидел тогда перед зеркалом и огоньком маленькой свечки, сжимая кулак, желая подавиться этим кулаком.
Плетёной верёвкой обнял я себя.
Декабрь хлестал изо всех бокалов.
... В "Англетере", в комнате номер пять, поэт исписался трубой вертикальной...
Так отчего ж я слышу шёпот: "Где я?" и почему померк средь нас твой гений?
Я воспеваю русского Сергея, поэта по фамилии Есенин!
10 ноября 2005 год, 23 апреля 2006 год
No Copyright: Александр Владыка - "Есениана" (Москва, 2005-2006)/ поэма