Аннотация: Возвращение в прошлое, как в давно покинутый дом.
Зима.
...Ну и жара... Уже второй месяц ни капли дождя... Духота, заснуть невозможно... Хочется пушистой снежной зимы с легким морозцем... А помнишь, милая, ту зиму, когда ты работала в музее Старой Ладоги, а я еще учился в политехе? Как я прилетел к тебе на Новый Год?
Самолет приземлился тогда в Пулково глубокой ночью. Пассажиры медленно, разминая затекшие ноги, выбирались на летное поле и стояли, сбившись в кучу, в ожидании автобуса до терминала. Вокруг мела поземка. С приездом автобуса люди оживились, задвигались, и их жизнь снова приобрела нормальный ритм, хоть и в не свойственное ей время.
Я, конечно, тоже забрался в этот автобус вместе со всеми, а, после получения багажа, чемодана и упакованной картины, подарка тебе, в другой. Экспресс Пулково-Ленинград довез до агентства небесных извозчиков. Я вышел на Невский проспект и оглянулся по сторонам. В это время до рассвета было еще далеко, и на улицах не было ни души. Ни автобуса, ни "мотора". Осталось только взвалить чемодан на горб и топать по пустынному Невскому к Московскому вокзалу. Здесь, в отличие от Пулкова, ветра совсем не было. Снег падал медленно, красивыми звездочками, и покрывал ровной серебристой белизной землю, деревья и памятники. Так бы стоял и любовался..., если бы не морозец, не дающий особо застояться на месте. Да уж, пожалуй, оделся я тогда слишком легко, особенно обулся. Надо было надеть шерстяные носки. Так я и побрел, стремясь скорее дойти до противоположного конца проспекта, и кляня про себя чертов чемодан.
Но напрасно я так спешил, ведь до первой электрички до Волхова оставалось еще уйма времени. Тогда я решил сдать чемодан в камеру хранения, но, едва вышел из нее, как ко мне "подвалили" два "синяка". "Слушай, парень, тут, типа, своя жутко ужасная и опасная мафия", - гундосил один из них. И что же хочет эта мафия? Оказалось, всего лишь рубль. Они здорово повеселили меня, и я расстался с рублем без сожаления. И пошел досиживать - додремывать оставшиеся томительные часы до электрички.
"Электропоезд Ленинград-Волхов отходит с...платформы, ... пути". Наконец-то дождался! К этому моменту я уже давно забрал свой чемодан и мыкался с ним по перрону. Стало совсем светло. При дневном свете заснеженные перроны, уже изрядно затоптанные пассажирами других направлений, выглядели неопрятно и неуютно. Скорее в электричку!
Поначалу ехать было вполне: народ входит и выходит, даже толпится в проходах, греет воздух. Но чем дальше от Питера, тем пустыннее и холоднее. В конце концов, в вагоне остается раз, два и обчелся. Холодно так, что немеют пальцы на ногах. И как раз теплые носки - именно та вещь, которую я забыл положить в чемодан. В предчувствии скорого обморожения я снял с шеи тонкий шерстяной шарф и разорвал его пополам! Теперь у меня появились две теплые, но узковатые шерстяные портянки. Кое-как намотал их на ноги, но пальцы по-прежнему не согреваются. Перехожу с места на место и, о счастье, нахожу сидение, под которым есть печка!
Наконец, электричка подошла к Волхову. Хорошо, что железнодорожный и автовокзал здесь - одно и тоже место, никуда ехать не надо. Но автобус в Старую Ладогу снова пришлось ждать несколько часов. И когда я, наконец, вышел из зала ожидания, если можно так назвать небольшую облупившуюся комнату, уже снова надвинулись сумерки. Как сейчас вижу разношерстную публику, постепенно подтягивающуюся к остановке. Особенно выделяется группка изрядно подвыпивших мужиков. Один - здоровенный, в залихватски заломленной шапке и коротком распахнутом полушубке, весело-нагло обращается ко мне: "Эй, художник, меня нарисуешь?" Это, видимо, благодаря подрамнику с картиной. "Обязательно!" - отвечаю я, стараясь попасть ему в тон, ведь что-то объяснять ему все равно бесполезно. "Хм, а я-то думал, ты откажешься. Если бы отказался - в автобус бы не сел", - молвит он с легким разочарованием. Но тут и автобус подошел, и детина нашел себе новую забаву - с громкими криками ломиться в автобус, распихивая очередь.
Помню, как я все боялся проехать мимо своей остановки, хоть меня и успокаивали попутчики: "Как увидишь крепостные стены да храмы, тут тебе и выходить". И я их и в самом деле увидел, хоть и было уже совсем темно. А потом топал по узкой тропинке, проложенной в пушистом снегу, поблескивающем в быстро наступившей темноте. Помнишь, как ты открыла на стук дверь и, охнув, повисла у меня на шее? Истосковавшаяся, заждавшаяся... Меня всегда веселила и умиляла твоя манера становиться на цыпочки, когда мы целовались, хотя мы с тобой почти одного роста... Эта ночь и все ночи, пока мы были вместе, принадлежали только нам с тобой... Днем ты уходила на работу, а я или ходил с тобой в музей, или лазил по старинным развалинам, или бродил по окрестностям, ездил в Волхов в поисках будущей работы... Помнишь, какая там рядом с тобой жила прикольная публика? Нет? Неужели ты забыла своего соседа, тощего и длинного реставратора, бывшего электрика, который ежился, прислоняясь спиной к стене с розеткой, хотя это было всего лишь радио? А чего стоила тамошний смотритель музея! Черная, как цыганка или базарная торговка, без зубов, в немыслимых платках, с повадками старой хиппи, она дула крепчайший черный кофе и шмалила одну за другой сигареты, несмотря на беременность.
Помнишь, как мы потом поехали встречать Новый Год в Питер к нашим друзьям, паре, которая еще доучивалась в академии? Как мы ходили по ярко освещенным людным проспектам, и заходили в ярко освещенные магазины, и покупали розовое мороженое мясо, нарубленное аккуратными ломтиками, и конфеты и восточные сладости, от которых ломились прилавки? И все время падал медленными пушистыми хлопьями снег. Я тогда словно в рождественскую сказку попал после сопливого темного Волгограда с его пустыми прилавками. Помнишь, как весело мы встречали Новый Год, и как вся общага пила шампанское и плясала вместе с нами, и как мы под утро улеглись на полу в комнате друзей и остаток ночи любили друг друга, стараясь не разбудить их, занявших кровать раньше нас? Помнишь светло-серое небо первого утра того давно ушедшего Нового Года? Мы вышли на улицу, снег перестал, и все кругом стало белым-бело и тихо, лишь редкие прохожие попадались нам навстречу. А мы просто брели в обнимку, куда глаза глядят...
А потом... Потом мои каникулы закончились, и мне нужно было возвращаться домой. И ты проводила меня до трансагенства Аэрофлота. Я остался ждать экспресс, а ты легкой поступью перешла дорогу и, обернувшись, помахала мне рукой. Я помахал тебе в ответ, и у меня сжалось сердце. От разлуки, еще секунду, и ставшей реальностью, от любви и нежности. А может, от предчувствия грядущего расставания, когда уже я провожал тебя на далекой и еще более заснеженной станции небольшого уральского городка, но теперь уже навсегда...