Аннотация: Еще одна вещь, начало которой приснилось мне в незапамятные времена. Записывать стала для конкурса, сейчас дооптимизировала. Осталась редактура. И аннотация. И изменить название, ибо рассказ вовсе не о голосе глубин...
В детстве Грета была сущим кошмаром родного городка - до того, как стала Рябой и задолго до того, как взяла в руки катцбалгер и смогла поднять. В доставшемся от старших братьев рванье она слонялась по трем улицам Данберга и окрестностям с ватагой мальчишек, которым наставила множество синяков и которыми сама была неоднократно бита. Лишь двое были с ней заодно всегда: Кайли-Доходяга и Сигги, сын шлюхи...
Прошлое возвращается самым неожиданным образом, думала Рябая. Теперь она идет по той же улице, вымощенной камнем в лучшие для Данберга времена, а былые обидчики и жертвы боятся отстать. Они отгораживаются от наступающей темноты огнем факелов и ей - Рябой Гретой, у которой лучший клинок на много верст окрест и крепчайший баклер, не говоря об умении ими пользоваться. У кузнеца Джейме и возчика Хагена были только крестьянские ножи в три пяди длиной и факелы. Следуя в отдалении, они давали ей ровно столько света, сколько было необходимо.
Ночной холод пока не проник сквозь куртку из толстой кожи и кожаные же штаны, но замерзнуть Рябая не боялась: чутье подсказывало ей, что сегодня патрулирование не будет напрасным. И вот - краем глаза она успела заметить движение сбоку, на крыше, и вскинуть руку с баклером. По щиту ударило, и Грета отбросила шипящую тварь в сторону. Здоровенная! Женщина улыбнулась. Жаль, с этих кошек не снимешь шкуру: сплошь драная шерсть и гнилое мясо. Им встречались сумасшедшие кошки, чешуйчатые кошки, мертвые кошки - какой будет эта? Тварь тихо, по змеиному, зашипела и прыгнула - Грета, отступив, рубанула мечом, чувствуя, как когти скользнули по кожаному наручу. Новый прыжок, Рябая едва успевает подставить затупленное острие меча - быстрая, зараза! - этого хватает, чтобы подгорное отродье наконец-то издохло.
И тут к ней на спину приземлилась вторая кошка. Сильный удар по плечам, сзади - кожаная кираса защитила от когтей, но Рябая полетела на землю. Отбила локти, зашипев от боли не хуже кошек, мгновенно перекатилась на правый бок - ох, падать с мечом и щитом то еще удовольствие! - плечо рвануло болью, вторая тварь как-то прорезала куртку, не подавившись даже металлическими заклепками, и теперь рвалась к горлу; Грета закрывалась локтем... Выпустив рукоять бесполезного меча, Рябая рванула из-за пояса нож и ударила куда-то вбок и выше боли, в центр шипения, вонючей шерсти и лап, а потом била, пока тварь не перестала дергаться. После этого женщина тихо, со свистом выдохнула, перехватила тварь за какую-то из лап (сколько их там? В бою казалось, не меньше восьми) и оторвала от себя. Рукав пропитался мокрой липкой гадостью, локти болели...
Стало чуть светлее - мужчины наконец подошли ближе. И хоть бы один подал руку...
Не дожидаясь, пока они догадаются, Грета тяжело поднялась на ноги и скомандовала:
- Домой. Возвращаемся.
Вот и таверна - двухэтажная, каменная, окна плотно забраны ставнями. Рябая громко колотит по двери кулаком, и патрульных впускают в теплый и душный зал.
- Грета, что с тобой? - первым к ней бросается Сигмунд, подхватывает под руку. Женщина не возражает, хотя вполне способна дойти до лавки: жизнь нечасто баловала ее чужой заботой.
- Кошки, Сигги. Две здоровенные кошки, - улыбается она, и зал наполняется восхищенным гулом. Грета позволяет себе разомлеть; на столешницу рядом с ней жена кузнеца ставит кружку горячего напитка, Сиг перехватывает куртку и сдирает с раны рукав, заставляя ее морщиться - совсем новая рубашка, придется потратить вечер на штопку... стоп, где боль? Должна быть боль...
- Сигги... - выдавливает она сквозь зубы, чувствуя, как внутри все немеет от запоздалого страха.
- Вижу, вижу. Не волнуйся, - говорит священник, и рука его начинает сиять. Он кладет вторую сияющую ладонь ей на живот - туда, где сворачивается ледяной комок, и Грета сгибается, кашляет на пол какой-то темной дрянью. Потом выпрямляется, хватает кружку и делает глубокий глоток. Напиток обжигает.
- Раньше они не были ядовитыми, - бормочет она.
- Они меняются.
Сигмунд прячет руки - обычные, смуглые от загара мужские кисти - в широкие рукава балахона священника, обхватывает себя, словно пытаясь согреться. Черты его лица, кажется, заострились еще больше.
- Не чеши! - подошедший Кайл шлепает ее по руке, когда Рябая тянется ногтями к свежему шраму.
- Иди на улицу, сейчас твоя смена! А я буду чесаться сколько влезет, - беззлобно откликается она. Приканчивает кружку залпом: брага, какие-то знакомые травы. Очень хочется спать. Так бывает: после боя, после исцеления, после патруля.
- Не жди меня, - просит маг Сигмунда, - Тебе тоже не помешает выспаться.
- Я прослежу, - обещает Грета. Кайл массирует веки, наколдовывая себе ночное зрение. Подзывает из зала двоих мужчин уходит с ними в ночь.
Грете наконец приносят еды. Она жадно ест горячее мясо. Потом встает и увлекает Сига за собой в верхние комнаты. Их провожают заинтересованными взглядами: знают ведь, что священник и более привлекательных девушек не выделял своим вниманием, а все равно глазеют - а вдруг?
- Любить повела, - скалится со столика в углу Ганс по прозвищу Косорылый. Его поддерживает несколько несмелых смешков. Ганс проматывал отцово наследство и исправно платил мужикам, которые ходили за него в патрули. Сейчас он уже здорово набрался.
- Повторишь? - лениво спрашивает Грета, разворачиваясь на каблуках. Тело наливается крепкой, искрящейся злостью; мгновение назад уставшая до полусмерти, сейчас она чувствовала столько сил, что могла бы вспыхнуть, как спичка.
- А повторю. Ты, небось, для того и ушла с вербовщиками - думала, хоть какой солдатик с голодухи позарится. А тут только святоша не откажется, потому что добрый...
Начать смеяться собственной шутке Ганс не успевает, потому что Рябая, подойдя, коротко пинает его в пах. Сложившегося пополам мужчину она за шиворот сдергивает со стола и брезгливо роняет на пол. Еще несколько точных ударов - а носки у сапог окованы металлом - и тот сворачивается у ее ног в скулящий комок.
- Еще кто-нибудь хочет посмеяться? - спрашивает Грета в наступившей тишине. Зал - десяток мужчин, которые не смогли уснуть до возвращения смены - молчит.
- И никто не вступился за девичью честь, - сетует она, окидывая взглядом притихших людей, - Когда этот порось скопленный оскорбил женщину. Раненую, защищающую вас за какими-то демонами. Чьего ребенка утащила бы эта кошка? Они неплохо спускаются по дымоходам...
- Грета! Не надо, - на плечо ложится рука, которую она стряхивает, не глядя. Сигмунд, кто ж еще? Но ярость, застилающая глаза и придающая сил, куда-то ушла. Осталась пустота и усталость. А ведь только что хотелось орать и ломать столы...
- Этот недоносок завтра идет с нами. Замен не приму.
Грета устало вздыхает и все-таки идет наверх, спать.
С самого детства она была абсолютно некрасива, и взросление ничего в этом не изменило. Волосы того цвета, который в бальных залах зовут пепельным, а среди землепашцев и солдат - мышиным, не отличались ни длиной, ни густотой, ни блеском. Грета без затей заплетала их в косицу до середины спины. Лицо - обычное, таких десяток на каждой улице: с бледными тонкими губами и глазами - просто серыми, без всяких там оттенков грозового неба. Тонкие полоски залеченных магией шрамов не очень портили картину - что там портить? - а вот с застарелыми неровностями от язв магия ничего сделать не могла. Деньги у Греты появились слишком поздно. Тощая и жилистая, формами она тоже обладала незавидными. Хотя в ее годы многие женщины выглядели хуже, до срока состаренные бесконечной работой и родами...
- Мастер Сигмунд, Мастер!.. Там... мейстер Кайл...
Темнота опущенных век не хотела отпускать Рябую, и из сна она выдиралась рывками. Там, в темноте, что-то призывно звало, шептало "Иди ко мне!.." - а здесь уже грохотали шаги по деревянным ступеням, звучали отрывистые команды. Натянув штаны, она распахнула дверь своей комнатки и босиком, как была, скатилась по лестнице.
Кайла уже положили на стол, наскоро смахнув кружки. Без сознания, на животе, половина лица залита кровью. Говорила же - надень доспех, но нет, одеяние мага надежнее... Лоскуты этого одеяния Сигмунд сейчас убирал с его окровавленной спины. Вот и бессменная жена Джейме с кувшином воды и ворохом серых тряпок. Рябая подбежала, растолкав горняков.
- Что?..
- Кошки! Как ополоумели... Двоих огнем пожег, третья с крыши...
Грета перехватила влажную тряпку из дрожащей женской ладони, стала осторожно смывать кровь. Стоит ли зашивать - или Сиг справится так? Справится ли он вовсе? Не стоит ему призывать Свет так часто...
- Только спина?
- Н-нет...
Рябая не успела вызвериться на мужиков, неспособных к четкому и короткому докладу, потому что Сигмунд начал светиться. Теперь уже весь. Свет прорывался сквозь грубую ткань его темного балахона; яркий, как солнечный, он не резал глаз и не заставлял отворачиваться, и под пальцами Сигги останавливалась кровь и стягивались края ран.
Он же сейчас уйдет, уйдет в Свет! - поняла вдруг Грета. Просто растворится, истратив всего себя в той силе, которой позволял пройти в мир. Она уже видела такое на поле боя - отчего-то именно так, в сражениях и в зачумленных деревушках, появлялись и сгорали служители Истинного Света, а в благополучных городах не наделенные даром мастера без всяких чудес читали проповеди и вершили обряды...
Свет становится ярче, очищая, казалось, даже пятна на столешницах и подкопченные стены. Грета рывком притянула Сигмунда к себе, ухватив за рукава. Поцелуй вышел грубым, со вкусом браги и мяса. Сияние померкло. Рябая отстранилась, по-прежнему крепко сжимая его плечи.
- Просто стукнуть тебя было бы бесполезно, - пояснила она, - Я пробовала. Когда ваши братья уже наполовину Свет, боль им нипочем. А вот доля человеческого удивления...
Сиг заморгал, приходя в себя. Рябая пихнула его к лавке до того, как у священника подогнулись ноги. Проверила пульс у Кайла, пока не приходящего в сознание.
- Не долечил, - прошептал Сиг.
- Завтра встанет. А в патруль ему только через ночь, - отрезала Рябая, - А ты вообще молчи! Еще немного - и остались бы мы без священника вовсе! Кто тебя просил уходить?!
- Это не от меня зависит, Грета, - когда он говорил таким голосом, у нее опускались руки. Исчезало желание и ругаться, и спорить, - Если открываешься и зовешь, должен быть готов...
- Хватит с меня этого всего, - оборвала она, - Я иду спать. Кто-нибудь здесь сможет донести мага до кровати?
Убедившись, что разбуженные шумом мужчины знают, что делать, Грета сердито протопала наверх. Сквозь узкую щель меж ставнями было видно: небо светлеет.
Устраиваясь под выстывшим покрывалом, хмыкнула про себя: доброе десятилетие назад, еще не будучи страшна, как смертный грех, Грета в очередной раз услышала от матери, что никто не возьмет замуж такую неумеху. Тогда она оценивающе присмотрелась к друзьям: для замужества больше подходил Сиг, который не брезговал работой по дому и отличался смирением. Этакая кроха серьезно рассуждала - она бы и дальше защищала его от обидчиков, он занимался бы готовкой и стиркой... С Кайли они, напротив, слишком похожи, чтобы ужиться в одной комнате, хотя в драке на него можно было положиться. Помнится, она решила вовсе не выходить замуж, а выстроить с друзьями новый дом на краю города. Как невероятно давно это было!
Завтра стоит напомнить Сигги, что теперь, как честный человек, он обязан на ней жениться. Ей, помнится, невероятно нравилось его смущать.
А еще Рябая хотела досмотреть сон. Там было что-то... что-то неоконченное...
Мать Сига была шлюхой только в понимании деревенских жителей: позже Грета навидалась по городам ярко размалеванных женщин в потасканных нарядах. Рано овдовев, та нуждалась в помощи мужчин, и результатом стала поздно замеченная беременность. Несколько раз попытавшись вытравить плод, она смирилась с неудачей. Выжившего вопреки всем ее ухищрениям сына вдова назвала неподходящим, господским именем Сигмунд, и отнесла к церковному порогу.
Умерла она раньше, чем подросший ребенок вышел за пределы храмовой ограды.
Сиг рос слабым: вся сила, которую отмерили ему Боги, ушла на борьбу со знахарскими травами. Он никогда не дрался - это не значило, увы, что он не был бит. Подслеповатый старый священник не чета крепким драчливым горнякам, вступавшимся за поколоченных отпрысков, и Сиг перестал ходить в синяках только тогда, когда его взяли под свою защиту бесстрашная до безрассудства Грета и окрепший к тому времени Кайл.
Будущий священник никогда не ел достаточно, чтобы стать из тощего стройным. Девки на него не заглядывались: парень, пусть и красивый со своими волосами цвета пшеницы и небесными глазами, был явно не от мира сего. Слишком добрый, слишком мягкий, слишком чужой всем, кроме угрюмца Кайла и Греты, еще не ставшей Рябой.
Болезнь в городок занесли сборщики налогов. После их отъезда слегла с горячкой жена старосты, за ней сам староста, его конюший, служанка... Больные покрывались воспаленными язвами - снаружи и изнутри, как стало ясно, когда лекарь вскрыл первый труп.
Лекарства от неведомой болезни не знали. Послали за помощью - и мудрый государь, пока маги-целители копались в книгах, перекрыл два узких перевала кордонами. А в Данберге жгли дома, пытаясь остановить распространение заразы, скидывали тела в старую штольню. Больных, за которыми некому было ухаживать, приносили к церкви. Старенький священник прожил дней пять.
Из семи сотен жителей в живых остались сотни две. Не было бы и тех, но Сигмунд засиял.
Грете тогда не нашлось места на кроватях и матрасах, и она лежала на охапке соломы, принесенной тем же Сигом. Лежала, не имея сил попросить воды, и без страха понимала, что умрет - как умерла ее тихая, замотанная работой мать, отец-горняк и четверо старших братьев. Сигмунд, друг детства, бегал от одного больного к другому, оказывая ту малую меру помощи, которую мог. Потом перестал, надолго оставшись у лежанки отчима. А затем засветился и встал. И пошел меж умирающих людей, прикасаясь к каждому, и язвы подсыхали коростой, а лихорадочный жар уходил с пылающих щек...
Прошел он и мимо Греты, задержавшись лишь для прикосновения ко лбу. Ладонь его была прохладна. В голубых глазах проходившего мимо Грета не увидела ничего от Сигмунда.
Позже он вернулся - их Сигги, вечно лохматый и неспособный ударить в ответ, а не то сиятельное воплощение. И путано рассказал, на что это было похоже. Поток силы лился из него, сквозь него, а Сигмунд только просил: не останавливайся. Все забери, всего меня забери и меняй, как хочешь, только исцели их всех... Всех. Отчима Кайли-Доходяги, задиристых и надменных сыновей старосты, старух, клеймивших его сыном шлюхи, Грету, которой не стать теперь хорошенькой... ну пожалуйста!
Как ни странно, Грета стала к нему холоднее - она не смогла перерасти слепую обиду на то, что чудо не случилось с ним раньше. Когда многие еще были живы.
Не смогла она простить и того, что лица друзей болезнь не тронула - только ее, делая, как ей казалось, непоправимо, невероятно уродливой. Безобразной. Невыносимой. Первое время она на дух не переносила свое отражение в лужах и оконных стеклах, потом привыкла. А позже, в отряде, увидела, какая судьба ожидает красивых девушек при взятии города, и ощутила странное облегчение. Мысль о том, что красота - не обязательное условие счастья, которого она, Грета, лишена, была новой и острой. Она так дорожила этим открытием, что стала откликаться на кличку "Рябая" вместо того, чтобы бить без раздумий.
Рябая привыкла просыпаться ровно за сорок вдохов до того, как трубили побудку. Теперь она лежала на узкой кровати в тесной комнатке для невзыскательных постояльцев и лениво думала, чем занять остаток дня. Размяться. Вдоволь помахать на заднем дворе руками, ногами и оружием. В это время ей доложат о ночных потерях: где подточили дверь или ставни неведомые острозубые глубинные зверьки, у кого мелкие подгорные крысы успели испортить зерно, кто недосчитался домашней птицы или скота. Паладина Света бы сюда, подумала женщина с тоской. Лучше нескольких. И пятерку магов, чтобы спустились в подземье и выжгли все живое и немертвое... А ей уже дня три как пора в обратный путь.
Отодвинув тяжелую щеколду, распахнула ставни. Утро выдалось пасмурным: равномерно-серое осеннее небо не обещало ни дождя, ни солнца. Первым делом Грета нашла схожую комнатку, где положили Кайла. Маг не приходил в сознание. Слишком много сил ушло на восстановление или священник действительно не успел вылечить все? Или Кайле снова выясняет отношения с силой, живущей у него внутри? Крайне несвоевременно, если так. Грета проверила пульс больного, пощупала лоб и, убедившись, что жить маг непременно будет, отправилась на улицу.
Кайл с детства был этаким угрюмым черноволосым крепышом; его отец пил беспробудно и после появления первенца сгинул, сломав спьяну шею, а потом у будущего мага появился отчим. К браге тот был равнодушен, зато быстро обзавелся собственными детьми; Кайли нередко бывал бит за гонор, дерзость и пищу, таскаемую "этим оборванцам". Зато ел и пил вдоволь, не в пример Сигу и Грете. Как и последняя, он старался проводить как можно меньше времени в родных стенах. Стал бы горняком, как отец, но вышло иначе. С малых лет Кайл мучился приступами странной болезни - с вечера заявляя о слабости и головной боли, он ложился и засыпал, и три дня, а то и добрую неделю парня нельзя было добудиться. Один раз чуть не помер, когда отчим попробовал выбить из него эту дурь. Только после чумы, когда в почти вымерший городок приехали королевские маги, открылось: у Кайла дар к волшебству и, хоть из ученического возраста он уже вышел, из парня может выйти толк. Кайл собрал вещи в котомку, не заняв и половины, и ушел с ними, не оглядываясь.
Тело подчинялось тяжело, неохотно. Грета прогрела суставы, размяла мышцы. Подхватила с земли палку и закрутила в руке. Краем глаза увидела, что жена кузнеца смотрит на нее из окошка кухни с неодобрением, а стайка детишек с забора - с неподдельным интересом. Рябую они не интересовали. Она привыкла, что на нее таращатся. А еще она привыкла к ежеутренним тренировкам, единственным способом избегнуть которых было попадание в лазарет.
Женщинам не место на поле боя, если им нечего противопоставить мужчинам. В силе она неминуемо проигрывала. Что у нее было? Скорость. Умение. Ярость и абсолютное бесстрашие перед смертью, а еще несколько подлых приемов для мечников поопытнее.
Катцбалгер. Яростная рубка. Победа или смерть. Город взят, наше знамя над замком, дыхание вырывается с хрипом, горят перетружденные мышцы и ты жива - есть ли в жизни обычной бабы моменты такого полного, всепоглощающего счастья?..
Рябая тренировалась, пока ее рубаха не пропиталась потом. Потом она опрокинула на себя бадейку с водой и пошла переодеваться в чистое.
Немногочисленные люди стекались к каменному зданию церкви. Грета с удовлетворением вспомнила, как неделю назад заставила пару местных бездельников подлатать ограду и перестелить крышу - еще немного, и проповеди Сигмунда под открытым небом с тем же успехом можно было бы проводить внутри. А каких трудов ей стоило убедить его перебраться в гостиницу, превращенную в оплот немногочисленных защитников...
Сейчас Данберг напоминал не то обширное село, не то захиревший городок; шахта, давшая ему начало, почти простаивала, давая уголь только для печей жителей и немного на обмен с равнинными селами. Церковь помнила лучшие времена: отстроили ее для доброй сотни прихожан. Сейчас Сигмунд предпочитал оставаться снаружи: холод, сквозняки и запах сырости не способствовали популярности учения. Грета тоже подошла и встала позади, у ограды, в то время как со ступеней у входа Сигмунд начал говорить. Что-то несложное о том, что нужно хорошо делать свою работу и встречать новый день надеждой, про свет и тьму в наших сердцах и о том, что за тучами всегда есть солнце, даже если его не видно - незатейливая проповедь священника, не пытающегося выманить у прихожан денег. И Рябая чувствовала, как распускается узел, в который с вечера были завязаны ее внутренности. Как хочется снова смотреть по сторонам и радоваться виду каких-нибудь нелепых цветов, пробивающихся между булыжниками, или игре детей, так похожих на них десять лет назад. Как отступает ночной холод и страх не проснуться, найти в детской колыбели только бурые пятна на маленькой перинке, отпускает тихий шепот глубин...
Этому забытому богами городку невероятно повезло со священником. Они никогда не поймут, насколько. Недаром Рябая оставила на мостовой большую часть зубов какого-то недоноска, по старой памяти назвавшего Сигмунда сыном шлюхи.
Она планировала подремать еще пару часов - предстояло патрулировать во вторую смену. Снова зашла проведать Кайли, но тот так и не пришел в сознание. Только бормотал что-то сквозь сон. Грета наклонилась, прислушиваясь.
- Я иду... Я скоро, только подожди...
Женщина вздрогнула, словно от холода. И еще раз наказала жене Джейме - надо наконец запомнить, как ее зовут - следить за раненым неотступно.
Твари появились недавно. Сначала стали пропадать цыплята, затем живность покрупнее. Потом - первый ребенок. Когда ночью на улице загрызли парня, народ забил тревогу. Отправили пятерых мужчин к пещерам, куда вели следы - и никто из смельчаков не вернулся. Староста, пока был жив, за помощью посылать опасался, памятуя об истории с чумой. Сейчас гонца с вестью отправили, но не ждали от его возвращения ничего хорошего: подмогу правитель мог прислать к тому моменту, когда спасать станет некого. Многие уже уехали из города, многие - но не все. Кто до последнего цеплялся за нажитое добро и родные места, кто надеялся, что беда обойдет стороной: ведь если затворить окна, двери и дымоходы, нечисть из-под горы пройдет мимо. Вот только люди все равно пропадали без следа: говорят, ночью они сами, одурманенные, уходят к пещерам, чтобы больше не вернуться. Рябая подобного не застала. Возможно, оттого, что Сигмунд стал чаще собирать горожан у церкви. Перед Истинным Светом неведомый голос глубин был бессилен. Но не будет Сигмунда - что станет защитой?
Иные говорили о шепоте, который сводит с ума, но Грета не верила в эти россказни и во всеуслышание пригрозила отрезать язык тому, от кого еще хоть раз о нем услышит: так в ее отряде поступали с теми, кто сеял панику.
Она спрашивала у Кайла, с чем или с кем они борются. Во времена их детства ничего подобного не было - так откуда взялись все эти твари, словно направляемые единой волей? Маг ответил, что не знает точно. Высшая нечисть, некий дух, желающий всему живому смерти, нередко появляется там, где гибли люди, и гибли не просто: плохо, мучительно, оставаясь незахороненными и неотомщенными. И с каждым прожитым годом, с каждой новой жертвой это зло набирает силу. Еще до появления Греты Кайл пытался, освободив сознание от тела, проникнуть под гору. Маг не был в этом мастером: нечто огромное и сильное едва не оставило его там навсегда. Сигмунд каким-то образом помог ему вернуться, снова чуть не отправившись при этом в Свет...
Сама она попала сюда так: Рыжебородый, командир отряда Греты, после очередной удачной кампании получил от правителя личное дворянство и маленький лен к нему. Вначале не изменилось ничего, затем в казармы зачастили бесконечные поверенные и гонцы, и вот Рыжебородый заявил, что ему необходимо отлучиться на пару недель. Размышляя, как занять освободившееся время, Грета отчего-то вспомнила о родине. Данберг, шахтерский городок... Не было с ним связано счастливых воспоминаний, но через день Грету потянуло туда неодолимо. Может, стоило заглянуть, проверить, не заморили ли прижимистые селяне голодом нового священника и нет ли вестей от Доходяги? Посмотреть на улицы, вспомнить вечное урчание в желудке, драную одежду с чужого плеча, насмешки и тумаки... Дрессуру хромого Хенрика, бывшего бойца, на которую напрашивались и от которой сбегали все босоногие мальчишки Данберга - кроме нее, Греты, пятого сына Ральфа-горняка, состоявшей в том возрасте наполовину из гонора и наполовину из упрямства. Сейчас она понимала: в давний призыв в войско правителя забрали многих, а вернувшихся можно было пересчитать по пальцам одной руки. Свою ногу Хенрик обменял на нищенское содержание, и этот обмен с каждым годом умножал долю желчи в его характере. Восторженные мальчишки следовали за ним по пятам и умоляли обучить обращаться с оружием, чем раздражали его сверх меры, и Хенрик соглашался доказать делом их полную ничтожность. Он без меры выплескивал на несмышленышей свою злость, изобретая изматывающие упражнения и тяжелые задания, справиться с которыми было невозможно. Позже Рябая думала: действительно ли у нее что-то получалось или хмаров вояка выделял сопливую девчонку среди сверстников, чтобы унизить тех еще сильнее? Потом решила: не важно. Главное, как получается у нее сейчас.
За мнимое расположение мастера Грета была бита множество раз, но это только подстегивало ее упорство. Учителем Хенрик был дрянным, но он показал Рябой основы, и несколько лет спустя вербовщики сочли ее подготовку достаточной. Чумы старик не пережил, и Грета стащила его меч раньше, чем оружие нашли и присвоили другие - Хенрик жил бобылем, не имел ни детей, ни родичей. Оставить клинок некрасивой девчонке никому не пришло бы в голову. Ее первый катцбалгер, не считая деревянных самоделок. Нынешний меч Рябой был гораздо легче и качественнее, но тот она до сих пор хранила в казарме.
...Грете хотелось почувствовать, что все эти призраки - голода, слабости, нищеты - остались позади. Возможно, оно того стоило.
Почтовыми фургончиками женщина добралась до перевала. Дальше предстояло идти пешком. И она пошла, планируя успеть к темноте, но камешек в сапоге и несколько лишних фунтов в поклаже помешали. На входе в Данберг на нее выскочила очередная кошка, сжимавшая в зубах чью-то тушку - курица, подумала тогда Рябая. Выдернув из ножен катцбалгер, она снесла твари башку. Потом услышала топот погони, бегущий впереди подсвечивал путь боевым огненным шаром, а тушка оказалась вовсе не курицей. Так, под безутешный вой местной бабы и гомон селян, она встретилась с Кайлом и внесла свой посильный вклад в оборону. Мага тоже внезапно потянуло на родину, а Сигмунд просто никуда не уходил. Он занял место приемного отца и получил изрядно поредевший приход, где все были обязаны ему жизнью, но по старой памяти величали сыном шлюхи в глаза и за глаза, зная: случись что, священник не сможет отказать в исцелении. Грету подобный подход доводил до бешенства.
- Хаген уезжает, - нажаловались ей в таверне.
Рябая была не в том положении, чтобы кого-то не отпускать. Это не ее гарнизон, она не староста и не капитан, а просто возглавляет свой кусочек обороны по праву сильного. А вот поговорить с Хагеном напоследок хотелось: он был надежным спутником, не в пример иным.
Немолодой мужчина грузил на повозку узлы. Тихо плакали дети: жена возчика прижимала два писклявых свертка к груди и смотрела на Рябую из-под платка круглыми перепуганными глазами.
- Я попрощаться пришла, - Грета продемонстрировала открытые ладони. Ей показалось, что плечи мужчины вздрогнули, расслабляясь, - Одного не понимаю: почему сейчас? Мы только-только наладили патрулирование. Переселили оставшихся в безопасные дома... Ты остался, когда уехали на равнину твои братья и отец - так отчего теперь?
Мужчина опустил глаза. Решившись на что-то, шагнул к ней ближе, понизил голос.
- Я слышу его, Грета. Он зовет меня... Подожди, дослушай! Голос в голове... он хочет, чтобы я взял детей и отнес их ему. Под гору. Я уже вставал ночью. Марта меня чуть кочергой не прибила... Как лупанула - я и пришел в себя. В голове звенит, над кроваткой их стою, ничего не помню... А еще мне хочется открыть дверь - ночью, понимаешь? Еле держу себя... Марта сказала, что еще день - и она возьмет детей и сама уйдет к родным, пешком. Я больше не выдержу. Грета, ни одной ночи не выдержу. Одно дело, когда с вами, с огнем, с оружием - а другое, когда запираем дома двери, ставни, а за окном эти... воют...
Рябая взмахом руки прервала речь, от которой ей стало не по себе. Кажется, они недооценили противника. Как с этим вообще можно сражаться?!
- Доброй дороги, Хаген. Мне и самой пора бы уходить, - неожиданно вспомнила она.
- Как так?! А кто будет защищать нас?
Грета подумала, что прошло немногим больше недели, а они уже привыкли и воспринимают защиту как должное. Так же, как бесконечную доброту Сигмунда и его дар, горожане проглотили ее систему обороны и магию Кайла и вот-вот попросят добавки: мол, отчего бы этим троим не пойти под гору и не прикончить всю погань там?.. А ведь она с Кайлом - не королевская рать в одном лице и эмиссар Совета в другом, а только двое случайных путников, не прошедших мимо. Напоминая об этом, она перейдет на крик, сломает пару носов и, возможно, наконец уедет... Грета, впрочем, не задумывалась о том, откуда берется пища, которую ей приносят, и кто стирает ее одежду.
Рябая отступила в сторону и вскинула руку в коротком прощании. Вслед отъезжающей телеге она не смотрела.
Ближе к середине ночи Рябая застегивала боковые крепления своей кожаной кирасы, когда в комнату вбежал мужчина.
-Что теперь?!
- Мастер Сигмунд...
- Вижу, что мастер Сигмунд! Что случилось?!
- Его Ганс стукнул, - с какой-то обреченностью выложил мужчина, - Шел с нами, шел, молчаливый только был какой-то. А тут подошел сзади и стукнул. В затылок, булыжником. Мастер упал сразу... Ганса заперли в подполе. Он сидит и бормочет, что с ним говорит голос из горы и что нужно убить вас, тогда гора будет к нам милостива. Ну, вас, мейстера Кайла и Мастера Сигмунда еще...
- Жив?!
- Жив, стукнул не сильно. Но лежит без памяти...
С мужчиной вместе Грета выбежала на улицу и как раз наткнулась на патрульных, тащивших тело священника к таверне. Лицо и волосы в темном, дыхание рваное...
Кайл! Быть может, у него найдется толика колдовства? Грета пронеслась обратно, пролетела по коридору, распахнула дверь комнатки... Сбежала вниз.
- Где Кайл?! - взревела она, с трудом удерживаясь от того, чтобы отвесить дурной бабе оплеуху. Еще пара мгновений промедления...
Рябая замахнулась, и у жены кузнеца наконец прорезался голос.
- Он... ушел, он ушел, госпожа!.. Ушел!.. Я спрашивала, куда он идет, говорила, что ему еще рано вставать, но он не отвечал!.. И шел так, будто... вели его...
Вот хмарь, обессилено подумала Грета, опуская руку. Голос глубин. Еще одного позвал голос глубин.
- Что, никто не попытался удержать? - спросила она зло.
- Он маг, госпожа... - ответила жена Джейме за всех.
- Мне плевать!
Рябая обвела зал слепым от ненависти взглядом и выбежала наружу, хлопнув дверью.
Хмарь сожри эту богами забытую деревню! Сначала Сиг, теперь Кайл...
Глаза ее оставались сухими: Грета привыкла плакать только по мертвым. И не на поле боя.
Он ранен и не осознает себя. Идет, должно быть, медленно. И куда он идет? Из города всего один путь внутрь горы, пригодный для человека...
Грета рванула вверх по улице, не щадя ног. На окраине резко остановилась: факел! Ну да луна светит ярко, а у спуска в шахту всегда можно было найти фонарь - и Рябая побежала дальше. К концу улицы она наклонилась к булыжникам мостовой и удовлетворенно вздохнула: у Кайли открылась рана. Теперь у нее был след.
Редкие капли повели ее Козьей тропой - мимо входа в шахту, к старым пещерам, и Грета улыбалась.
Ты звала меня, гора? - спрашивала она. Вот я, иду к тебе. Сама иду, не при свете дня, как предыдущие мстители. А что с оружием, так привычки у меня такие...
Цепочка пещер в предгорьях Данберга была известна и детям, и взрослым. Грета нашла за камнем у входа плохонькую лампу со скудным запасом масла и кремень. Зажечь огонек было минутным делом.
А ведь что-то там, впереди, действительно ждало ее. Покидая освещенный лунным светом мир и ступая под сень горы, Грета почувствовала это. И Кайли, наверное, чувствовал - вот, новые капли...
Иди ко мне. Давай, иди же.
Грета убрала катцбалгер в ножны и подняла увесистый гладкий камень, хорошо лежащий в ладони. А в другую руку - фонарь... Как неприятно чувствовать себя беззащитной!
Но она чувствовала - здесь ее уже никто не тронет.
Иди ко мне!
Потребность двигаться вперед стала неодолимой, и Грета пошла. У одного из узких проходов она оставила щит, у другого со вздохом сняла кирасу. По сторонам она не смотрела: весь этот камень, сталактиты-сталагмиты и неровные своды приелись еще в детстве. Никаких тебе россыпей сверкающих камней - у Данберга были на редкость скучные пещеры... Знакомые переходы подходили к концу, когда впереди она заметила отблески голубоватого света. К тому моменту Грета четко знала - ей нужно идти туда, дальше. Вперед и вглубь. Там есть что-то, что очень ждет встречи с ней. Потому что...
Кайл хромал, но продвигался вперед с неестественной целеустремленностью. Маленький шарик переливчатого света летел над его правым плечом.
- Кайли, - негромко позвала она. Маг обернулся, и свет очертил его застывшее лицо, - Пойдем вместе.
Тот словно через силу кивнул и отвернулся. Грета догнала его в пять шагов и аккуратно ударила по затылку. Одной рукой подхватить тело не получилось, но лампа ей еще пригодится. Женщина поудобнее устроила мага на его же плаще.
- Надеюсь, ты еще помнишь карту. Или сообразишь, как дойти...
Борясь с потребностью сейчас же продолжить путь, она отрезала ножом несколько полос от его рубашки и наскоро перетянула рану. Может, и доживет до утра. Должен дожить. А ей - вниз.
Иди ко мне. Тебе одиноко, тебе плохо... Я помогу тебе. Иди же.
Там, внизу, билось сердце горы. Это сердце любило ее и нуждалось в ней. Едва убедив себя остановиться, в последней из знакомых пещер Грета завязала на каком-то камне конец бечевки из первого мотка. Масла оставалось едва ли на треть лампы.
- Подожди, я иду!
Что-то пронеслось рядом, задев ее по ноге. Очередная подгорная кошка, что-то сжимая в зубах, мирно обогнала ее и скрылась в темноте. Грета шла по сменяющимся пещерам, протискивалась сквозь узкие переходы.
- Я иду!
Тому, что ждало ее, было все равно, красива она или безобразна, обладает ли она прекраснейшей кожей. Это дорогого стоило. Помнится, она пугала мелочь придуманными рассказами о подгорной королеве, повелевающей ядовитыми пауками и каменными ящерицами глубоко-глубоко... Когда родители разрешили им ночевать в скалах, она довела глупого Ганса до икоты россказнями о том, что раз в год темные твари глубин выбираются на поверхность в поисках пропавшей дочери королевы, но даже от слабого звездного света слепнут и тащат вниз кого попало...
Лампа погасла, но Грете уже не нужны были глаза. Она знала, куда наступать.
...И никому во всем этом мире она не была нужна, никогда - только там, внизу. Сердце горы ждало именно ее, оно посылало своих слуг, чтобы покарать ее обидчиков, оно звало ее к себе. Сердце горы приказывало убить меня, напоминала она себе, но это казалось настолько несущественным, настолько неважным...
И вот она идет... Грета не считала, долго ли. Она знала - осталось мало. Последний переход, низкие своды над головой раскрываются просторной пещерой. По щекам Рябой стекали слезы.
Что-то хрустело под ногами. Кости?
Она чувствовала биение сердца гор, которое находилось прямо перед ней. Не замечая уже ничего - запахов, кромешной темноты - Грета опустилась на колени перед тем, что звало ее и так искренне, чисто радовалось ее приходу. Что любило ее сильнее матери, бескорыстнее всех немногочисленных друзей и товарищей по оружию... Теперь ты дома, сказало ей что-то. Теперь у тебя все будет хорошо...
И Рябая изо всех сил ударила ножом, который не выпускала из руки, прямо в средоточие этой любви.
В себя ее привела страшная вонь. Словно на поле боя через неделю, если мертвых не хоронили. Не летом, но, по крайней мере, поздней весной. Грета обхватила себя руками и рыдала в голос, как никогда в жизни.
Что-то внутри заходилось в несмолкаемом крике. Зачем ты убила это, зачем?! Самое близкое, самое любящее, самое любимое существо...
Мы с ним не были знакомы, вяло огрызнулся разум. И оно собиралось меня сожрать. Это морок... Доводы вязли в пелене отчаяния.
И что, если морок? Больше никогда в жизни тебе не испытать этого. Для чего теперь жить, зачем идти наверх? Сейчас, когда ты знаешь, насколько абсолютно твое одиночество и глубоко несчастье.
Можно остаться тут навсегда...
Раньше Грете уже случалось терять волю к жизни. Для таких моментов у нее было правило: подниматься на ноги и идти. Умереть можно в любом другом месте. Теплом и с более приятными запахами.
Когда слезы иссякли, она ощупала свой пояс и с какой-то спокойной безнадежностью поняла, что бечевка закончилась, а она даже не заметила этого. Но потом Рябая решила все-таки открыть глаза...
И увидела слабый зеленоватый свет. Светились какие-то продолговатые пятна внизу, среди обломков костей и останков одежды. Это были ее следы.
Через несколько часов пути Грета увидела конец бечевки. Еще через час дошла до знакомых пещер. На камне ее ждал Кайл, бледный до синевы; он стоял на коленях, упираясь ладонями в первые из мерцающих отпечатков. Рябая подставила плечо, на которое он оперся, и они медленно пошли к выходу. В последней пещере на стенах уже лежали розовые пятна - солнце взошло.
Они с Кайлом сидели на скамейке у ворот таверны и грелись под лучами полуденного солнца. Еще немного, и здесь, в предгорьях, тепло исчезнет совсем, выпадет первый снег и завалит перевалы...
Кайл выздоравливал медленно, а после прогулки по подземелью как-то неприятно кашлял. Грета, отгоняя священника подальше, лечила мага теплым молоком с медом. Смешать мед и молоко было ей по силам, и напиток выходил вкуснее здешней браги. Требовалось всего-то переждать пару дней, пока из самопожертвования, способного растворить Сигмунда в Свете окончательно, целительство не станет для него задачкой на пять минут.
- Что ты думаешь делать дальше?
- Подлечусь пару дней. Спущусь еще разок вниз. Осмотрю то, что там было. Напишу исследование, получу звание магистра... - размечтался Кайл, - Будет от этой истории хоть какая-то польза.
- Мы спасли целый город, представляешь? И тем не менее не вижу ни старосты с мешком даров, ни толпы юных дев, желающих отдаться герою...
- Всегда мечтала о толпе юных дев. Ладно тебе, - Грета хлопнула его по плечу, - Зато Сигмунда не съели.
- Не понимаю все-таки, как у тебя получилось! Просто пришла и убила, как будто внушение на тебя не действовало. Я помню себя - не соображал вовсе, не то чтобы сопротивляться...
- Я и не сопротивлялась, - вздохнула Рябая, - Но оно, если помнишь, внушало любовь. А вовсе не то, что его нельзя убивать.
Правда заключалась в том, пожалуй, что Рябая слишком верила в свое безобразие, чтобы подобное чувство показалось ей реальным. И слишком привыкла идти вперед и делать что должно, преодолевая слабость. Только поэтому подгорная тварь мертва, а она сидит под солнцем и пьет подогретое молоко. Но это едва ли получится объяснить.
Они помолчали.
- Ты никогда не чувствовал, как на тебя давят - твои предки, что ли? Пониманием, что в это время ты должен возвращаться домой после смены в шахте, а там жена тушит в печи овощи, и дети - четверо! - мал-мала меньше... А ты неизвестно где и занят демоны знают чем, - неожиданно спросила Рябая.
- Случалось, - ухмыльнулся Кайл, - Вот сижу я ночью, готовлюсь к экзаменам на пятый ранг, голова от знаний трещит, фолианты эти опротивели. И как подумаю - а ведь мог бы быть простым шахтером!.. Жена, опять же...
Он расхохотался. Грета поддержала.
- Мне всегда хотелось прыгнуть выше головы. Сделать то, чего никто не сможет. А тут что? - добыть больше всех угля, выпить больше пива...
- А мне просто хотелось стать сильной и ни от кого не зависеть.
- А богатой не хотелось?
- Нисколечки! Помнишь Старшину Брюма? Братья говорили мне, что все богачи такие толстые, склочные и противные. Кажется, я до сих пор в это верю. Потому и деньги не задерживаются...
Рябая заметила вдруг, что к ним осторожно, по полшага приближается какой-то тощий взъерошенный мальчишка. Теперь на улицах стало больше детей.
- Привет. Ты кто? - спросила она.
- Я... Йорн, сын кузнеца, госпожа. Я хочу посмотреть на ваш меч, можно?
- Небось, друзьям проспорил, - хмыкнула Грета. С мечом она не расставалась, и катцбалгер выскользнул из ножен с тихом шелестом, - Что не побоишься подойти да попросить...
- Хочешь стать воином, парень? - заинтересовался Кайл. С преувеличенным воодушевлением продолжил: - Или, быть может, магом? Магам ведомы тайны природы, им подвластны высшие силы...
Он зажег в ладонях маленький шарик синего пламени, от которого повеяло жаром, как от костра.
- Сильно тут помогла твоя магия! - надулась Грета.
- Нет, - заявил внезапно ребенок, - Я хочу стать как мастер Сигмунд. Творить добрые чудеса и лечить людей.
- ...Если я был бы твоим отцом, парень, - сказал наконец Кайл в повисшем озадаченном молчании, - Я бы тебя выпорол. Но я не твой отец, и я скажу: в мире хмарова прорва воинов, магов - как собак нерезаных, и всего пара таких, как наш святой.
Когда мальчишка убежал, Грета сказал негромко:
- А ведь этот город не совсем еще сгнил.
- Быть может, ты останешься? - спросил Сигмунд, - Есть немало пустых домов...
- Ни за что. Похоронить себя в этом городишке, где каждому второму хочется дать в зубы? Увольте, - фыркнула Грета, - А ты не хочешь присмотреть себе другой приход? Этот не очень хорош. Там, внизу, вечно не хватает целителей, и люди лучше знают, что такое благодарность. И истинных проповедников тоже не хватает...
- Нас не так рады видеть в больших городах, - мягко улыбнулся Сиг. Грета закинула котомку за спину. Повела плечами: доспех мол бы быть и полегче.
- Просто знай, что ты всегда можешь вернуться и поселиться здесь. Тут есть дома, земли... Тебя будут помнить.
На мгновение Рябая представила себе это. Одинокий домик, подгорающая еда. Какие-то овощи, изредка мясо, которое местные отдают ей, поджав губы и скрепя сердце. Холодные зимы, ненавистный огород, ненавистная стирка. Прекрасные закаты, по утрам - проповеди Сигги, который однажды на ее глазах исчезнет в своем самоотречении, и ничего она не сможет с этим поделать.
- Я слишком злая для этого, Сиг. Если что-то пойдет не так, я буду драться. Как только я стану слишком слаба, чтобы побеждать, мне припомнят все.
- Ты вовсе не злая.
Священник делает шаг вперед и обнимает ее - неловко, несмело, и волна Света прошибает Рябую насквозь. Отчаяние уходит. Безнадежность, серость растворяется бесследно, мир вокруг стремительно обретает краски...
Грета изловчилась и легонько пнула священника в голень. Тот со свистом втянул в себя воздух и погас.
- Вот еще, нашел, на что силы тратить! - напустилась на него Рябая, - Жить надоело?! Не вздумай! Кстати, - она повысила голос, - Если кто-нибудь посмеет тебя оскорбить, я вернусь, вырву этой погани язык и заставлю сожрать. И не смей уходить на небеса! Узнаю и верну, и в этот раз поцелуем не ограничится...
Священник заалел щеками, и Грета, помахав рукой немногочисленным горожанам, тронулась в путь. На самом деле все будет иначе. Очередная волна нападающих откатится, оставляя смятых боем на истоптанном поле; она будет лежать, истекая кровью, и смотреть в небо. А потом сверху спустится Сигги и заберет ее в Свет. Свой конец Грета представляла так - и никак иначе.
Она шла и думала. Стоило ли быть сожранной подгорным монстром только ради того, чтобы узнать любовь, какой у нее больше не будет, какой ни у кого не будет никогда? Или то, что хочет сожрать тебя, изначально лживо - а истинна такая вот равнодушная приязнь ее самых близких друзей, которых она, наверное, никогда больше не увидит?.. Грета вспомнила последнюю проповедь Сигмунда. Над головой есть солнце. В дождливую погоду люди делятся на тех, кто видит, что его нет, и тех, кто знает - оно есть. Там, над тучами. Выбросила мысли из головы - и пошла себе дальше.