"Человек, который служит господину, когда тот благоволит ему, - это не слуга. Но человек, который служит господину, когда тот безжалостен и несправедлив, - вот это настоящий слуга. Вы должны глубоко понять это".
(Накано Дзинъэмон)
Когда становится вдруг особенно страшно, и какой-то холод вползает под одеяло, когда беззвучно захлёбываешься слезами, которых стесняешься и душишь их подушкой, - почти всегда это происходит перед рассветом - значит, Он сидит чёрной фигурой на краешке моей постели. Значит, либо я так не и не усну, либо меня сможет успокоить только Его сила, которой хочется подчиняться.
Минуту назад мне было очень страшно. Это снова Чёрные из прошлого разбередили мой сон. Теперь у них много проявлений, и каждый раз они меня убивают, мне холодно и панически страшно, я почти не могу дышать от охватившей меня паники. А когда всё заканчивается, я вдруг понимаю, для чего каждый раз убегаю от всего этого, почему мне так страшно остановиться и отдаться ходу событий.
Но раньше всё же было страшнее, и не было Его.
Сейчас всё опять позади. Они исчезли так же внезапно, как и появились, и надо мной больше не висит общественная кара за их смерть. И даже время будто бы увязло в загустевшем молоке пространства. Мне вдруг стало не от кого убегать, и, кажется, сейчас вообще никого больше нет, кроме меня и Его, стоящего молчаливой чёрной тенью поодаль справа. Сама жизнь замерла во всём сущем в тот миг.
Он, как всегда, бледен лицом, и только небесного цвета глаза полыхают холодным пламенем. Губы плотно сомкнуты, на них даже нет привычной усмешки, а лицо с точёными чертами, кажется, вообще не выражает никаких эмоций, но от всей этой выделяющейся из человеческого мира фигуры исходит немая и такая сокрушительная сила, что меня бросает в дрожь. Не в силах сдержать мурашки, побежавшие по коже, я вдруг припадаю на колени и хватаю его красивую, сильную руку. Трепеща, целую прохладную кожу, роняю на неё свои горячие слёзы и только повторяю:
- Благодарю тебя за эту жизнь, за то, что я могу жить дальше, за то, что ты есть рядом. Благодарю тебя...
И вот уже на моей коже - прикосновенья Его неподатливых губ, и крепкие руки покрывают меня ломаными изгибами. Волны исходящей от Него властности полностью подчиняют, сокрушают меня, и мне это нравится. Мне нравится чувство полной сломленности и подмятости такой неистовой, сокрушительной внутренней Силой, которой нет ни в одном человеке.
В груди словно что-то срывается в пропасть - наверное, даже сердце уже не может биться.
Безжалостно сминаемый белый шёлк.
Беспощадный, заполонивший всю вселенную внутренний ожог.