- Алло, да? - мужской голос грубо и нетерпеливо ответил на той стороне города.
- Привет, ну, как у тебя дела?
- Да... Нормально... Работа. Эта долбанная собака.
Тишина.
- А я вот начала писать кое-что, занималась уборкой, стиркой. Шиповник заварила. Все-таки очень вкусная штука... Твоя мама такая добра... доброжелательная!
Тишина.
- А ты чем занимаешься сейчас?, - продолжил женский голос.
- Я? Да... я лежу, стримы смотрю... Кстати, приедешь?, - голос его был безучастным, безэмоциональным.
Девушка явно оживилась на другой части города. Она была уже собрана, как и ее сумочка.
- Да, можно было бы...
- Ну, давай, жду.
Конец разговора.
Она проверила еще раз сумочку - вдруг останется с ночевой. Вроде бы ничего не забыла. Побежала на трамвай. Был десятый час вечера.
В полупустом трамвае было тепло и светло, в отличие его запределов, где зима проводила для каждого непрошенные мастер-классы на тему уральского холода. Люди прятали носы под свитеры с огромными воротниками и шарфы, надевали самые теплые вещи и каждый раз ежились от случайного холодного ветерка, залетевшего к ним под куртку или в капюшон. В этот вечер к происходящему добавилась метель - как один из самых опасных и коварных, но таких завораживающих симптомов зимы.
"Мело, мело по всей Земле и то и дело... Нет, надо найти его целиком. Не помню".
Она нашла в интернете этот стих.
"Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.
Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела."
Б. Пастернак.
Дочитав его и подняв голову, она заметила, что пропустила свою остановку. Вышла намного дальше нужной. Тепло она не оделась, зная, что быстро добежит до его дома, а зря. Она это поняла, спустя только пять минут ходьбы. Мороз пронизывал своими колючими клинками до самых костей, да еще и хлопья снега бросались в глаза, как умалишённые, не видя и не слыша людской мольбы о пощаде.
Брела, брела, да не туда все. Ушла дальше, чем надо. Заблудилась меж продрогших улиц, желтых фонарей и простуженных многоэтажек.
- Алло, заходи, че звонишь!?
- Да я не туда свернула. Я приду минут через пятнадцать. Да и как я зайду? У меня ни ключей от домофона, ни номера квартиры я не знаю.
- Подойдешь - позвонишь.
Наконец она отыскала нужный дом и нужный подъезд.
- Заходи.
- Как?
- Позвони на домофон. 19 квартира.
- Хорошо.
Она звонила и звонила. Тишина. Подошла к другому подъезду - тоже тишина. Руки замерзли. Она еле смогла набрать его номер на телефоне.
- Ну, что еще?!, - на нее уже орали.
- Да я не могу! Не получается! Может, выйдешь? Я буду у того подъезда с большими черными воротами. Я уже так замерзла!
- Да с чего это? Не выйду я. Холодно там. Звони, давай. Жду.
Отключился.
Она нашла еще один подъезд от этого огромного дома. Звонила, звонила - тишина. Хотела было опять позвонить, но телефон от такого беспощадного мороза разрядился. Простояла потом около получаса на одном месте, надеясь, что он выйдет и найдет ее, что он, наверное, ей сейчас звонит и не может дозвониться, что поймет, что батарея села и все-таки выйдет! Все надеялась...
Никого! Даже жильцы домов в такой холод не высовывали своих личностей наружу. Вон там, в одной квартире на первом этаже она смогла разглядеть мужчину и женщину, что сидели за столом друг напротив друга и чокались винными бокалами. Женщина в легкой блузке смеялась, но смеха не было слышно. Рядышком в другом окне она увидела мать, качающую ребенка на руках и двух других детей в одних трусах, что бегали от занавесок к занавескам. Чуть дальше спиной к зиме стоял высокий мужчина в рубашке крепкого телосложения, он видимо о чем-то возбужденно говорил, так как руки его активно жестикулировали. К нему подошла женщина и они обнялись.
Простояла еще минут двадцать у его подъезда под такими счастливыми и незнающими холодов окнами. Все ждала его. Ей хотелось плакать то ли от непогоды, то ли от стужи, возникшей в душе не только от нее. Она еле сдерживала себя.
А он лежал на мягком диване в теплой квартире, глядя в телефон и чему-то улыбался. Пес, было, хотел запрыгнуть к нему под бок, так тот его отшвырнул ногой - "Ппшшел отсюда, скотина" и начал смеяться неестественным смехом. Где-то там у себя в закромах головы подумал: "Ааа, она, должно быть, домой уехала, не смогла набрать номер домофона, дура", - и опять засмеялся непонятно от чего, не отрывая глаз от мерцающих картинок на телефоне.
Примерно было уже около десяти вечера. Она еще успевала добежать, чтобы хоть чуть-чуть отогреться в ближайшем торговом центре. Успела. В туалете, глядя на свое отражение ей стало страшно - нос совсем посинел. Не покраснел, не побелел от холода, а посинел. Она была похожа на покойницу.
"Уважаемые жители города и гости! Торговый центр на сегодня закрывается и ждет вас завтра!".
Она не успела даже подзарядить телефон, чтобы ему все объяснить и чтобы он все-таки ее встретил.
Было решено вернуться к себе домой.
Она вдруг почувствовала такую ненужность, выйдя с метро, такую непричастность ни к чему на этом свете, она вдруг поняла, что, скорей всего, он вовсе и не беспокоился о ней, что ему совершенно все равно не нее...
Домой она шла не торопясь. Ее окружали широкие и высокие гаражи, такие же складские постройки, придорожные автомастерские, которые были уже все закрыты и от которых только и оставался еле брезжущий свет - свет, вот для таких вот одиноких путников, чтобы хоть немного подсветить им тоскливую зимнюю дорогу.
Снег перестал валить с небес, зато сильнее заскрипел под ногами. Сильнее и больнее кусался мороз. В один момент его злодеяния перестали быть такими ощутимыми, но то было мнимым и хитрым его планом.
Она все хотела зарыдать от отчаянья и такой нелепой "прогулки", но терпела и останавливала себя, думая, вот дойду до дома - там и пореву. Но она не дошла. Руки ее онемели, ноги тоже. Тело стыло следом. Она у какого-то железобетонного забора прислонилась к нему спиной и так сползла вниз. Села в снег и из последних сил обняла себя, а потом и колени. Закрыла глаза и тихонько умерла.
Ветер завывал за окном. В комнате стало прохладно. Он встал с дивана и закрыл окно, через которое помещение свежело. Посмотрел на часы - было 23:59, пшыканул на собаку, что вскочила с пола и начала ластиться о его ногу, и ушел спать на огромную теплую кровать, и тут до него дошло. Он хихикнул, вспомнив, что номер-то его квартиры не 19, а 68, это у него первая квартира была под таким номером. Такое озарение его рассмешила совсем. Он опять засмеялся своим ненатуральным смехом, подоткнул края одеяла себе под спину и в хорошем расположении души и тела заснул.