Где-то там, среди неисчислимого разнообразия миров и жизненных циклов, восседая на древнем троне в одеянии воспоминаний, кто-то ждет.
Среди теней, в багровых отблесках заката между остатков рухнувшей кровли на троне восседает Последний Император. В тиши безмолвия, он наблюдает бег времён - вначале, медленное угасание державы. Достигнув наивысшего развития, империя не пала под ударами варваров, а тихо исчезла, как исчезает лист пергамента - покрытый строчками старинной хроники, он ветшает, затейливые буковки выцветают, а края осыпаются, и вот на пыльном столе архивариуса вечности лежит лишь горстка бурого пепла. Дворец держался дольше всего, но постепенно слуги дряхлели, и уже не могли поддерживать палаты в подобающей пышности. Цветастые драпировки истлели, искусные росписи охрой осыпались, а полы из драгоценного кипариса просели. Царственна, пурпурная мантия износилась, выцвела и теперь висела на плечах повелителя нищенскими лохмотьями, королевский венец потускнел и казался грубой подделкой из дешёвой латуни с цветными стеклышками. Когда умер последний слуга, права на дворец предъявила пустыня. Самумы засыпали песком комнаты, разбили величественные витражи и обрушили кровлю, но император непоколебимо восседает на троне, а рука его какое столетие покоится на мече.
Император ждёт, вглядываясь пустыми глазницами в кровавый багрянец заката. Он ожидает, когда тени сдвинутся, и благословенная тьма ночи окутает землю, даруя сновидения и покой. Он ждёт, когда пробьет полночь, и боги глянут на землю мириадами глаз-звезд. Высохшим скелетом он ждёт неисчислимые века миг, когда солнце возродится на рассвете. Он ждёт, горсткой праха среди обломков прошлого на остывающей планете возле умирающего солнца...