Выпад. Уйти в сторону, присесть, выставив вперед круглый щит. Медное острие копья направлено на врага. Тяжелой старой птицей бьется о ребра сердце, пот заливает глаза, ноющие икры ног то и дело сжимает холодными пальцами боль.
Думал ли я, возвращаясь из долгих странствий, что застану в своем доме другого хозяина? Что любимая Пенелопа, не прождав и года после окончания войны, примет сватовство дерзкого Антиноя? Что единственный сын, Телемах, не признает родного отца? Что никто из моего народа не скажет: ЈВот Одиссей Лаэртрид, лишь бремя скитаний и время его изменили". Теперь я не тот, что был двадцать лет назад. Я покинул дом во цвете лет, а вернулся седым и согбенным, ранее времени состаренным странствиями и злоключениями. Время безжалостно даже к самым сильным из людей, вечно молоды лишь боги бывают. Богоравный Одиссей. Хитроумный Одиссей. Великий Одиссей. Так меня называли раньше, за силу рук и коварство ума. Что от этого всего осталось, если не могу одолеть я даже сына своего, ни силой рук, ни крылатым словом, слетающим с языка?
ЈЕсли он Одиссей, пусть согнет отцовский лук", - так сказал дерзкий Телемах, когда я собрал народ Итаки и заявил о своих правах. Знал, стервец, что старческие руки не чета молодым. Как же они смеялись, когда гневно бросил я старый лук в пыль городской площади. Но не зря дали мне имя Одиссей, что означает Сердитый: ярость ворочала моим языком, когда вызвал я неразумного Телемаха на поединок. Снова ощутить на себе тяжесть доспехов, поднять круглый щит, метнуть медноострое копье во врага, как там, под крепкими высокими стенами конеобильного Илиона. Победить, и попрать поверженного врага в пыли и крови, под ярким светом колесницы Гелиоса. Но куда там! Я потерял дыхание в первую же минуту боя. Телемах просто играл со мной, под смех безжалостной толпы. Дерзкий щенок, кровь от крови моей, плоть от моей плоти.
Уйти в сторону так, чтобы низкое солнце било в его глаза. Выпад, еще один. Медь со звоном отпрыгивает от чужого щита. Игра надоедает Телемаху, и теперь уже он напирает, нанося мощные удары. Сбив меня с ног и отшвырнув копье, выпавшее из моей ослабшей руки, он обращается к толпе:
ЈРазве таким Одиссей Лаэртрид был, родитель мой славный?", - громко вопрошает он. ЈЭтот бродяга бездомный богатства и дом мой задумал к рукам своим праздным прибрать. Слеп пусть отныне он будет, снова не зарясь на то, что чужое".
Они ослепляют меня, и отправляют на корабле, отплывающим в Микены. Дни я провожу под поющим тугим парусом, который более не могу увидеть; бессонными ночами вслушиваясь в шум жестокого моря, долго носившего меня по себе. О Кронион! Пусть у меня отняли глаза, но пока злополучного Одиссея не лишили сладкоречивого язык, он не пропадет. Будет скитаться, и сбирая вкруг себя ахейцев поведает им историю о многоумном Одиссее, обманувшем Циклопа; о преданным сыне его Телемахе и верной жене Пенелопе. Пусть лишь в песне, но снова станет Улисс богоподобным...
Под дружный мерный плеск весел складываются первые строки:
Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который,
Странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен,