Воспоминания об Астраханской области почему-то навеки перемешались в моей душе со стихами Николая Гумилева. Не с Хлебниковым, который, как известно, родился на высохшем дне исчезающего Каспийского моря, переплыл Волгу близ Енотаевска и ездил на необъезженных жеребцах из чужих конюшен (как ярко проступает образ человека в этих немногих словах!), а именно с Гумилевым, никогда в Астрахани не бывавшим...
Впервые я оказалась на Нижней Волге полжизни назад. Я ехала на два месяца врачом в стройотряд, в тот самый Енотаевский район, и в рюкзаке у меня, рядом со "Справочником по неотложной помощи", лежал небольшой темно-зеленый томик стихов Гумилева. Кстати, интересно, почему практически все виденные мной сборники Гумилева были в обложке зеленого цвета? Почти двое суток под стук колес я жадно впитывала строки о незнакомом, далеком, невиданном мире...
В Волгограде мы пересели с поезда на открытые грузовики, и невиданный мир стал разворачиваться перед нами. Шоссе шло параллельно Волге. И по одну сторону шоссе мы видели деревни, сады, поля, пасущихся коров... По другую сторону - высохшая желто-серая степь.
И я вдруг с радостным изумлением поняла, что это мне уже знакомо, я читала про это:
"А ведь знает и ястреб бессонный:
Вся страна - это только река,
Окаймленная рамкой зеленой
И другой, золотой, из песка..."
Так стихи в моем восприятии слились с реальностью. С тех пор африканские стихи Гумилева для меня - не только и не столько про Африку. Впрочем, чему же удивляться? Ведь он же сам писал "Все пустыни друг другу от века родны...", так почему бы стихам, сложенным для Сахары, не звучать в полупустыне Нижней Волги? А то, что мы привычно называем "астраханская степь" - на самом деле, с точки зрения биологов, именно полупустыня, настоящих степей тут практически нет, для них характерны другие почвы и другая растительность.
Мы, городские дети, выросшие среди каменных джунглей, были ошеломлены открывшимся простором.
"Все, к чему приближался навстречу я тут,
Было больше, чем видел я раньше..."
Вокруг нас расстилалась степь - ровная и открытая до самого горизонта во все стороны. Уходили вдаль бесконечные ряды помидоров - впервые мы видели помидоры не на грядке, а на поле. И дождевальная установка, неспешно ползающая по полю между рядами, тоже явно стремилась стать бесконечной - в обе стороны от машины широко раскинулись невесомые ажурные конструкции из тонких трубок, точно два крыла с серебристыми струйками воды вместо перьев. Над головой раскинулось небо, тоже невиданное - огромный купол, то добела накаленный, то бархатно-черный. Первобытным зноем пылало жаркое солнце.
"Солнце свирепое, солнце грозящее,
Бога, во мраке идущего
Лицо сумасшедшее..."
И даже этот зной - и тот казался нам непривычным, незнакомым. В Москве в жару со всех сторон одинаково давит тяжелый, влажный, как в парной, воздух - а здесь от солнца шел ровный сухой жар, точно от костра.
А однажды на краю косы, вдающейся в Волгу чуть ли не до середины, я увидела нечто вроде крупной темной коряги - а шагах в двадцати от меня "коряга" вдруг взмахнула огромными крыльями и обернулась белохвостым орланом, одной из самых крупных хищных птиц в мире...
Встречу с Волгой я долго, больше суток, откладывала, как откладывают в сторону новую книгу любимого автора, растягивая удовольствие предвкушения. Ведь Волга для нас - не просто река, это образ из сотен стихов, песен и картин, любовь к ней рождается в нас вместе с любовью к Родине раньше, чем мы увидим ее вживую.
Но была и другая причина, заставлявшая меня медлить - я боялась разочарования. Я боялась, что увижу всего лишь обычную реку, ну пусть большую - но такую же реку, как Ока или даже речушка моего детства Пахра. Напрасно боялась. Можно сколько угодно понимать разумом, что Волга велика лишь по европейским меркам, что с действительно великими реками ее и сравнивать нелепо... Но я стояла на берегу могучего потока - и чувство мое было ближе всего к благоговению... Это была стихия. Первобытная мощь, равнодушная к человеку. Ее воды катились мимо меня, как катились они за тысячу лет до моего рождения, как катились они перед тем же Стенькой Разиным, а еще раньше - перед Аттилой, что имя, собственно, означает попросту "Волжанин", от названия "Итиль", как будут они катиться спустя тысячу лет. И все эти годы, все эти люди, все битвы, разыгравшиеся на ее берегах, вся кровь, пролившаяся в ее воды - все это двигалось сейчас передо мной, смутно и одновременно совершенно явственно отражаясь в позолоченной закатом глади реки...
С тех пор я приходила к Волге несколько раза в день. Проходила краем высокого обрывистого берега, который звенел и пел под ногами - весь обрыв был изрыт норами ласточек-береговушек. Сбегала вниз по узкой крутой тропинке. Сидела на корточках у воды, разглядывала бесчисленное множество мельтешащих мальков, среди которых выделялись узкими рылами крохотные осетры. Доплывала до бакена и долго отдыхала, вцепившись в него. Пыталась плыть против течения - и в итоге напрягала все силы, чтобы удержаться на месте. Когда задувала "северянка", играла с волнами, то подныривая под них, то выпрыгивая из воды - и однажды проходивший мимо местный житель чуть не кинулся меня спасать, а потом мы с ним долго сидели по плечи в воде и болтали за жизнь, а набегающая волна мягко покачивала нас...
Когда выпадали свободные дни, я часами бродила по степи. И мне не было ни скучно, ни страшно, мне не хотелось возвращаться к людям, я разговаривала с ветром, улыбалась солнцу, приветливо махала рукой кружащемуся надо мной степному орлу (кстати, вопреки распространенному представлению, орлы - как раз степные птицы, в меньшей мере лесные, но вовсе не горные).
"Ни в дремучих лесах, ни в просторах морей,
Ты в одной лишь пустыне на свете
Не захочешь людей и не встретишь людей,
А полюбишь лишь солнце и ветер"
Астраханская степь вовсе не однообразна, сизые куртины горьковато и пряно пахнущей полыни сменяются сухими растрескавшимися такырами, местами по голой земле раскиданы похожие на сдувшиеся мячи кусты перекати-поле (невозможно устоять перед искушением пнуть такой "мяч" ногой, чтобы потом следить, как он катится, подпрыгивая на кочках), местами сухая желто-серая трава вдруг сменяется пестрым разнотравьем цветущих астрагалов или голубым облаком кермека, а то еще встречаются мини-рощицы мини-деревьев - крохотные, в несколько десятков растений, колки розового тамариска, странных деревьев без листьев, не дающих тени, но зато невероятно красивых в своем призрачном цветении...
Помню, как я первый раз увидела заросли тростника. Перпендикулярно шоссе по степи проходила неширокая, в два десятка метров, полоса травы, уходящая куда-то вдаль. Трава была мне по пояс - довольно высокая по здешним меркам, и пушистые метелочки ее ровно шуршали на ветру... Мне показалось слишком далеко выходить на шоссе, чтобы обогнуть эту преграду, я решила пройти напрямик. Тут-то и ждал меня сюрприз - земля под ногами вдруг круто пошла вниз, и трава оказалась мне по грудь... по плечо... выше головы... И вот уже высоко надо мной шуршат, раскачиваясь на ветру, пушистые метелочки, а перед глазами качаются прочные крепкие стебли, к тому же переплетенные с прошлогодними, сухими, поломанными ветром и дождем - но все еще достаточно крепкими. Тут надо было бы прорубаться с мачете - тростник не сломать голыми руками, я продавливаю его, наваливаясь всем телом, и в какой-то момент вдруг осознаю, что я зажата со всех сторон, что не могу не только продвинуться вперед, но и податься в сторону, и даже опустить руки. А метелочки шуршат, шуршат в вышине, и я не слышу ничего, кроме этого шелеста, а перед глазами раскачиваются, раскачиваются полосы - желтые, серые, зеленые, и голова начинает кружиться, и кажется, что я навеки останусь в этих тростниках... нет, не так - кажется, что в мире нет ничего, кроме этих тростников. Что там, снаружи? И где это "снаружи"? Сколько я не оглядываюсь - вокруг только все те же стебли тростника. Что я увижу, выбравшись из них? Может, там скачут на невысоких косматых лошадях раскосые всадники с изогнутыми луками, а может, совсем рядом пасутся мамонты и шерстистые носороги - разве за шуршанием расслышать их фырканье? А если я помедлю тут еще с полчаса, то, пожалуй, вполне могу застать наверху гигантских стрекоз или хотя бы динозавров... Нет-нет, не стоит здесь задерживаться, надо выбираться назад, по своим следам, повторяя в обратной последовательности каждое движение...
Уже потом я узнала, что та полоса в степи была остатками высохшего оросительного канала. А вообще здесь любая низинка - придорожная канава, остатки фундамента заброшенного строения, любая яма, невесть когда и для чего выкопанная - быстро зарастает этой удивительной травой, успевающей за лето вымахать порой на пять-шесть метров в высоту...
"Пальмы, кактусы, в рост человеческий травы,
Слишком много здесь этой паленой травы...
Осторожнее! В ней притаились удавы,
Притаились пантеры и рыжие львы."
Пальмы в Астраханской области не растут . А вот кактусы растут, как ни странно. Разумеется, завезенные, районированные. Но в Африке они тоже завезенные - эти растения изначально встречались только в Новом Свете. И в Астрахани они чувствуют себя в целом не хуже, чем в Африке, прекрасно зимуя на промерзшей, оледенелой земле под скудным снежным покровом. Львов и пантер здесь тоже нет, зато есть дикие кошки - степные и камышовые. Мы их, разумеется, не увидели - это животные редкие, осторожные, охраняемые. Да и удавов здесь тоже нет. Вообще-то змей на Нижней Волге очень много, редкий день я не встречала черного ужа или узорчатую шахматную змею. Вот только, к моему разочарованию, ужи не относятся к удавам. А вот ядовитые змеи встречаются далеко отсюда, в сухих и жарких песках пустыни, здесь, у воды, их практически нет. Владимир Даль записывает такое объяснение этому: "Змеи потому не кусаются, что их Стенька Разин заговорил. Брался заговорить комаров, просил на это дело по деньге с человека - народ отказался..." Нет, я понимаю, конечно, что Стенька запросил недешево, за деньгу корову можно было купить. Но каждый раз, когда ночной воздух начинал звенеть от комариных песен, я не могла не подосадовать на скупость здешних жителей. С другой стороны, и сам Степан тоже хорош. Что ему, денег мало было, что ли? Впрочем, денег много не бывает. А со змеями, надо полагать, это была рекламная акция...
А лучше всего были здесь вечера - самое начало вечера, пока еще светло, но солнце уже заметно склонилось к западу и потихоньку наливалось золотисто-розовым цветом, и длинные темно-розовые отсветы ложились на степь, на беленые стены домов, на наши лица. И отступала дневная жара, сменяясь блаженной прохладой, и ветер нес сладкий и чуть горьковатый запах - запах цветущих астрагалов, полыни и тамарисков, и, наверное, еще множества цветов, названий которым я не знала... Этот запах появлялся только вечером, его не было ни жарким днем, ни в ночной свежести, а только недолгие минуты зыбкой грани между ними.
"По ущельям Добробрана
Сизый плавает туман,
Солнце, красное, как рана,
Затопило Добробран.
Запах меда и вервены
Ветер гонит на восток,
И ревут, ревут гиены,
Зарывая нос в песок..."
Честно говоря, я не знала (и до сих пор не знаю), что такое вервена и как она пахнет. Но тот бесконечно сладкий запах, которым дышал ветер на закате - мне его никогда не забыть...
Почти четверть века прошло с той поры, с моего первого знакомства с Нижней Волгой и с Гумилевым. Но любовь к тому и другому я сохранила навсегда. Книги Гумилева стоят у меня дома на полке, а Волга... я приезжала туда еще три раза.
Я немало путешествовала по нашей стране. Мне случалось сплавляться на катамаране по веселым и грозным бурунам Зеленчука, видеть северное сияние в марте над Хибинскими горами, наслаждаться безмятежным покоем Селигера... Но время от времени я вдруг понимаю, что снова хочу туда, на Волгу. Хочу увидеть размах Большой Волги, пробираться сквозь зеленый лабиринт протоков и ериков Дельты, любоваться невероятной красотой лотосовых полей, выйти в волжские раскаты и доплыть туда, где пресная и мутноватая волжская вода сменится прозрачной и солоноватой водой Каспия...
"Ах, бежать бы, скрыться мне, как вору
В Африку, как прежде, как тогда.
Лечь под царственную сикомору
И не просыпаться никогда.
Бархатом меня покроет вечер,
А луна оденет в серебро,
И, быть может, не припомнит ветер,
Что когда-то я служил в бюро..."
А Волгу близ Енотаевки я так и не переплыла. Хотела и уверена, что смогла бы, но не нашлось напарника - а в одиночку побоялась...