Дин отвернулся. Он научился чувствовать спиной, у него давным-давно выросли глаза на затылке. Он сунул руки в карманы и опустил голову, почти касаясь подбородком груди. Пахло застаревшей пылью. "Неуютно в плечах", - подумал Дин.
- Почему ты переставил стул?
- Он мне не нужен.
- Чертов фонарь! Убери фонарь! Убери его! Черт! - Эдвард протяжно, по-женски всхлипнул. Дин подумал "хорошо, что я не вижу его лица" и снова прислушался. Он знал, что Эдвард забился в левый угол и сидит там на четвереньках, как собака.
Фонарь погас после короткого, мерзкого щелчка откуда-то сверху.
"Я убью его", - отчеканил внутренний голос.
Дин глянул через плечо, в темноту.
Звук сюда не проникал. Медлительная, черная тишина тут же начала сводить его с ума. Было невыносимо думать о том, кто затаился у него за спиной. Когда глаза привыкли, Дин увидел, что Эдвард и в самом деле сидит на корточках в этом живом, органическом сумраке. Бледное лицо-маска Эдварда оказалось на уровне колен, а пальцы с длинными ногтями тихонько скребли по полу. Он может сидеть так часами и ничего не говорить. Кссср-ксссср. Этот звук можно было возненавидеть. - Лошадь выходит оттуда, - наконец произнесло существо-Эдвард.
Дин коротко глянул, хмыкнул, потер руки. Становилось холодно. Чертово пальто нисколько не греет. Оно мертвое, оно отбирает его жизнь. Дин поводил плечами, борясь с желанием его скинуть.
- Я стремительно рвусь к пропасти. Погляди, она меня ненавидит.
Дин почувствовал, как кошмарная улыбка растягивает его губы. Тонкие трещинки неприятно саднило.
- Она тебя обожает. Нужно быть идиотом, чтобы не знааааать.
Дина бросало в дрожь, когда существо-Эдвард так растягивал слова. А он постоянно начинал делать так, когда выбирался из своей человеческой шкуры. Скоро глаза у него станут плоскими и позвоночник начнет выпирать из-под кожи.
- Мне сегодня приснился кошмар. - Прошептал Дин. - Кажется, он повторяется в эту самую секунду.
С этими словами он развернулся и помедлил. "Всякий раз, когда я делаю шаг, все начинается снова. Не лучше ли остановиться? Не лучше ли просто...".
- Тебе ниииикуда не уйти, - просипел Эдвард, уже в который раз с легкостью прочитав бледную, расплывчатую мысль. Она походила на призрачный силуэт на дне самого глубокого в мире океана, но каким-то образом Эдвард снова разгадал её.
- Который сейчас день недели? - сухим, ломким голосом произнес Дин.
- Не все ли равно?
- Мне кажется, что я ничего не помню. Ничего не помню, кроме этих проклятых слов, проклятых заученных слов. И тот сон, Эдвард... Он мне не понравился.
- Какой сон?
- Про Марию. Она сказала мне, что на могиле больше нет креста.
Кссср-ксссссррр - продолжал скрести ногтями Эд. Дин не хотел говорить с ним, но губы его продолжали шевелиться, издавая странные, похожие на слова, звуки.
- Может быть, я на самом деле уйду.
- Ты все равно вернёшься. Всееее так делают.
- Я - не все. И ещё - это не та пьеса, ты мне предлагал другую роль. Совершенно. В самом начале. Неужели ты решил, что я забуду?
- Ты сам сказал мне об этом. О том, что пальто тебе очень идет. И что твои мысли совсем схожи с теми, что были выписаны чернилами на бумаге. И я решил тогда, что тебе нельзя играть эту роль. Потому что ты должен её жить. Чего же ты ждешь.
"Пальто жмет", - снова подумал Дин и медленно поднялся на сцену.
Эдвард не отрывал от него своих маленьких, блестящих глаз.
- "Я говорю тебе - да...". Так начинался тот мой первый монолог. Мне кажется, она мне тогда ответила.
- Вспоминай, конечно же. Самое время. Я говорю тебе, ты должен жить.
- Что сказала Мария? - глаза его затуманились, словно он медленно погружался в сон. Или смерть.
- Она придет завтра утром. Она принесет тебе какие-то вещи, что ты оставил у неё.
- Кресты с могил?
- Ты рехнулся, должно быть. Ну, готов?
Дин выдохнул и ощутил страшный небесный холод, и запах темно-синего цвета, сливающегося с вибрирующими звуками чьей-то далекой музыки.
По его щекам потекли слезы, и он обхватил себя руками. "Тепло" - прошептал он. "Будет ли здесь когда-нибудь тепло?". И только тогда прислушался к медленным, мерным ударам, выбивающим из пола бледные пылинки. Удары глухие и законченные, словно отточенные движения танцора.
- А зачем она вообще придет? Зачем? Я не хочу больше, чтобы она приходила. Она спросит меня, как мои дела, а я отвечу - я умер, умер в прошлую среду. И ещё я скажу, что отдам ей это самое пальто, она просила.
- В среду ты отлично выглядел для мертвеца, Дин. Но послушай-ка, как эти звуки напоминают медленный стук сердца...
Животное вошло. Оно напомнило огромную железную машину. В сумраке блеснули налитые кровью глаза. Они покосились на Дина, животное дернулось, мотнуло огромной тяжелой головой и остановилось.
- Включите фонарь, - произнесли его губы, и он коснулся кончиками пальцев упругой, выгнутой шеи животного. Животного с черной, как смоль, шкурой. - Я не могу её разглядеть.
- Нет, именно так. Именно.
Дину показалось, что лошадь мертва, и в её большой мертвой черепной коробке спрятана такая же темнота. Такая же старинная и безразличная ко всему миру, как темнота этого места.
- Я дал ей имя.
- Кому? Какое имя? Ты снова несешь вздор.
- Ты никогда не думал, что это черная дыра? Она забирает у нас и жизнь, и смерть тоже. Впитывает всё, как одержимая, и лишь иногда выплевывает какие-то переваренные куски. Я каждый раз это чувствую. Иногда мне кажется, что плачу я просто от страха. А знаешь, почему я боюсь? Потому что я ничего не вижу, когда смотрю ей в глаза. Совсем ничего.
- Кончишь ли ты болтать?
- Постой.... Дай выдохнуть... О господи... Как холодно.
Существо-Эдвард поднялся теперь в полный рост. На нем были темные, грязные лохмотья и на лице, мало чем напоминающем человеческое, блестели дорожки слез.
Дин сказал:
- Так почему... Лошадь на этот раз появилась оттуда? Почему всегда в сумраке? Можно ведь высветить её боковым фонарем. - Из его рта уже вырывались облачка пара. - Я думаю, зрителю ничего не будет видно. Даже я не вижу, хотя стою прямо перед ней!
- Совсем тронулся умом.
- Что?
-......
- Я, кажется, болен. Уведи животное, пожалуйста. Боже, я не могу дышать этой пылью. И верни пальто в примерку, его надо почистить.
Эдвард молчал.
Его длинные, скрюченные пальцы напоминали закостеневшие древесные сучья. Изо рта вывалился синеватый, плоский язык.
- Ну вот, шаги. Должно быть, это Мария. Я хочу переговорить с ней.
- Осторожно. Ты назвал это место, это самое место, где сейчас стоишь, Черной Дырой, осторожно.
- Разве это не правда?
- Для кого как. Но ты сказал мне, что не желаешь больше. И что она тебя ненавидит. Не значит ли это, что ты сам предаешь её?
- Разве ей не все равно? Она уже столько всего видела, ей ничего не нужно. Она скоро лопнет от обилия информации и чужих слёз.
- Найди там отражение себя, и узнаешь. Когда она заговорит, ты останешься. Никуда больше не сможешь уйти.
- Эдвард, если здесь и есть сумасшедший, то это ты.
- Иногда мне кажется, что говорю с пустым местом.
- Мне холодно, а ты стоишь, как ни в чем не бывало.
- Дурак. Ты не можешь умереть.
- Что? Что ты сказал?
Эдвард так и не ответил.
Дин взобрался в седло и почувствовал резь в глазах. Животное двинулось в сторону.
Задник колыхнулся. Он увидел, как из черноты показался огромный, пульсирующий глаз, и этот глаз посмотрел прямо на него. Лошадь заржала, дернулась, и Дин ощутил, как судорожно стали сокращаться её мышцы.
- Черт меня раздери, Эд... - он натянул поводья и решил пустить её галопом, прочь, между рядами, туда, где блестел ещё светлый прямоугольник двери, ведущей в холл. Но никакого прохода больше не было. И только потом, когда звук его собственного сердца показался ему какими-то страшными, оглушительными ударами, он успел подумать о том, что во сне он забыл - Мария исчезла из его жизни в прошлом месяце. Ему стала смертельно одиноко, и по настоящему Дин испугался только тогда, когда понял, что Черной дыре все-таки захотелось откусить кусок его теплого, живого сердца.
Лошадь больше не дрожала. Она повела ухом и четко ударила копытом. На опустевшей сцене, над которой ещё парили в воздухе клубы серой пыли, освещенные слабым светом софита, раздался четкий удар. Его многократное эхо проскакало по стенам, словно тугой мяч. В самые последние секунды Дин оглянулся, и увидел то, чего боялся больше всего на свете.
Зрительного зала не было. Вокруг сцены темнота светилась множеством крохотных, острых звезд. Выдохнув, он заметил пар, сорвавшийся с губ. "Дурак. Ты не можешь умереть". Его сковал ужас. Тьма навалилась окончательно, и звезды погасли.