Волков Анатолий Александрович : другие произведения.

Рассказы об армейской жизни

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказы об армейской жизни

КОМБАТ КАЧАНОВ (1967 г.)

  
   Подполковник Алексей Николаевич Думков в послеобеденное время, как водится, рассматривал текущие служебные документы, сидя за столом своего небольшого кабинета. Если учесть то обстоятельство, что часть, в которой служил Думков, сформировалась совсем недавно, а он занимал должность заместителя командира по инженерной службе, то обилие текущих дел не могло вызывать никаких сомнений. Человеком Думков был занятым по горло. И тут стук в дверь.
  -- Кого еще черт несет? - подумал недовольно хозяин кабинета, но негромко крикнул: - Войдите!
   Открылась дверь, и в кабинет шагнул майор Качанов, командир технического подразделения, подчиненного непосредственно Думкову. Осторожно прикрыв за собой дверь и опустив руки по швам, негромко доложил:
  -- Майор Качанов! Разрешите обратиться?
   Среднего роста, стройный, чернявый, нос с горбинкой, брови вразлет, внешне всегда пунктуально опрятен, Качанов, как полагал Думков, наверное, пользовался определенным успехом у женщин, однако был холост, несмотря на свои тридцать три года. В КПСС не состоял и где-то заочно учился. В часть он прибыл совсем недавно из Белоруссии и еще не успел зарекомендовать себя как специалист. Командир очень важного подразделения в общей цепи подготовки ракет к пуску. В каких-либо поступках, порочащих звание офицера Советской Армии, пока замечен не был. Несмотря на довольно короткий период совместной службы, в душе у Думкова теплилась симпатия к этому майору.
   Знал Думков также и то, что жил Качанов в общежитии, в старом неблагоустроенном здании "времен Очакова и покоренья Крыма".
  -- Обращайтесь, товарищ Качанов, слушаю Вас! - сказал Думков, отодвинув в сторону служебные бумаги. Что у Вас за дело ко мне?
  -- Прошу Вашего разрешения, - четко и твердо, на полном серьезе сказал Качанов, - убыть на лечение в гарнизонный военный госпиталь. Представляю рапорт.
   И он передал Думкову бумаги.
  -- Если не секрет, то позволю себе поинтересоваться: что же это за болезнь, требующая госпитализации?
   Нисколько не смутясь, четко и громко майор ответил:
  -- Триппер, товарищ подполковник. Обычное дело для холостого человека.
  -- Вы хотите сказать, что у Вас обнаружена гонорея, выражаясь научным языком? Так, товарищ Качанов? - уточнил Думков.
  -- Так точно, товарищ подполковник, гонорея.
  -- Поздравляю, - после короткого раздумья молвил Думков. - Еще великие мыслители древности считали триппер болезнью благородного распутства. Не буду Вас укорять. Вы холостяк - и этим все сказано. Держите подписанный мной рапорт и отправляйтесь на лечение. В госпитале у Вас будет, хоть и небольшое, время обдумать свое поведение. Все-таки понятия "триппер" и "майор" как-то не вяжутся, - закончил свое напутствие Думков.
   Качанов четко повернулся кругом и уже шагнул к двери кабинета, как Думков окликнул его:
  -- Товарищ Качанов? А почему Вы не женитесь? - задал глупый вопрос подполковник. И сразу пожалел об этом.
   Майор резко повернулся и не менее резко ответил:
  -- Жениться или не жениться - это мое личное дело. И оно никого не касается. Разрешите идти?
  -- Да, да, конечно идите! - торопливо сказал Думков.
   Качанов вышел, прикрыв дверь.
  -- И черт меня дернул задавать такой бестактный вопрос, - корил сам себя Думков. - Век живи - век учись. Факт, конечно, досадный. Придется выслушать упреки от командира части. Ну, да как-нибудь вывернусь.
   Так и случилось. Командир части, полковник, человек мягкий, справедливый и никогда не упускавший возможности выпить "на шару", иронически заметил Думкову на ближайшем совещании:
  -- Поздравляю Вас, товарищ Думков, Вы у нас теперь новатор по части трипака. Подумайте над этим.
  -- Слушаюсь, - как и подобает в таких случаях, ответил Думков.
   Качанов прибыл из госпиталя в начале декабря. Прибыл к Думкову, доложил, получил указания. Однако, прежде чем говорить о дальнейших похождениях бравого майора, есть необходимость вкратце ознакомиться с местными условиями, в рамках которых будут описываться дальнейшие события.
   Воинская часть, где служил Думков и Качанов располагалась на окраине города, а парк, под навесами которого хранилась боевая техника, находился точно в фарватере посадочной полосы городского аэропорта. Так что самолеты, идущие на посадку, пролетали над территорией парка с уже выпущенными шасси и опасно низко. Невольно головы втягивались в плечи, когда этакая громадина, ревя двигателями, пролетала над парком. Думкова все время удивляло: как это до сих пор ни один самолет не грохнулся на парк с дорогостоящей боевой ракетной техникой. Кроме того, тут же был расположен склад военторга, которому тоже не было цены. Но самолеты не падали, и все к этому привыкли. Однако никогда так не бывает, чтобы что-нибудь да не случилось. В одну их морозных декабрьских ночей самолет при заходе на посадку колесами шасси задел крышу свинарника, расположенного на территории соседней части, и рухнул на склады военторга, развалившись на части. Здание воеторговского склада, кирпично-деревянное загорелось сразу.
   Ночью Качанов был поднят с коки криком дежурного по общежитию:
  -- Тревога, в парке пожар!
   Майор, одевшись и накинув вместо шинели полушубок, бросился в казарму. Солдаты уже строились. Качанов торопил. Пламя разгоравшегося склада могло переброситься на сухие деревянные навесы, где стояла дорогостоящая боевая техника батареи, которой командовал Качанов.
   Когда подбежали ближе, то в морозной дымке пламенеющего склада увидели ужасную картину катастрофы: разбросанные по сторонам двигатели самолета, трупы летчиков, разломанные остатки фюзеляжа, крыльев, кое-где уже начинавшие гореть, крики каких-то людей. Уже грели со всех сторон стены склада. Вверх и по сторонам летели снопы искр, подхватываемые морозным ветром.
   Качанов и его солдаты были, по сути дела, первыми, кто появился на месте катастрофы. Милиция и пожарные прибыли гораздо позже. Однако уже были видны тени каких-то людей, пытавшихся поникнуть в склад через горящие двери.
  -- Это люди из "шанхая", - быстро сообразил Качанов и приказал солдатам оцепить склад, хватать всех посторонних и гнать в шею, не стесняясь.
   Одновременно были поставлены лестницы, и солдаты полезли на крыши навесов, чтобы не допустить их возгорания от летящих головешек и искр. Возникающие на крышах очаги огня сбивали шинелями, Качанов бегал, ругался, организовывал. Склад военторга горел. Мощные языки пламени стали пробиваться через дощатое покрытие крыши. Наконец приехали три пожарные машины, машина с милиционерами и карета скорой помощи. Появилось множество солдат из других подразделений части.
   Думков пришел тогда, когда пожарные, матерно ругаясь, искали в темноте в снегу пожарные гидранты, поскольку пожарные машины приехали без воды. Подполковник Думков показал им места гидрантов, но они оказались замерзшими. Машины поехали за водой на территорию соседнего военного училища.
   А склад горел. Чтобы не загорелись столбы навесов, а они кое-где уже дымились, солдаты забрасывали их снегом.
   Трупы летчиков увезли. Пожарные машины, хоть и после стрельбы часовых на территории училища, но водой заправились и приступили к тушению. К этому моменту обвалилось перекрытие. К небу взмыл сноп искр и пепла.
   Качанов добился, чтобы одна из машин обливала водой часть стены и столбы навесов. Попытки вывести технику из-под навесов успехом не увенчались: все намертво замерзло. Думков видел, как метался Качанов, как умело он распоряжался, требовал, хвалили усердных и ругал нерадивых.
   Заметив Думкова, Качанов подбежал к нему и четко доложил:
  -- Товарищ подполковник! Личный состав технической батареи занимался работами по спасению техники и имущества от пожара!
  -- Вижу, вижу, товарищ Качанов! Молодцы. Подготовьте список отличившихся для поощрения, - улыбаясь и пожимая руку Качанову, сказал Думков.
   Оцепленный милицией, склад догорал, поглотив огромные материальные ценности, а те, кто устроил это уничтожение, лежали на столах соответствующего учреждения.
   Винить некого. Но, как показали дальнейшие события, часть имущества все-таки была похищена, в том числе и солдатами части. Это, в основном, свертки (или как говорят - штуки) различных материй, которые сверху обгорели, а внутри полностью согласились. Пройдет два месяца и подполковник Думков, проходя по казармам, будет искренне удивляться: откуда на окнах появились такие роскошные шторы? Скатерти на тумбочках и столах? А солдатская чайная вообще стала смахивать на дамский будуар. Да и в офицерской столовой невесть откуда появились дорогие скатерти. Но все знали, что блага эти оттуда, со сгоревшего склада военторговского имущества. Примерно через два месяца после описанных выше событий представитель Политуправления округа за мужество личное и умелое руководство подчиненными во время пожара, что спасло дорогостоящую военную технику, вручил майору Качанову, двум офицерам и сержанту его батареи медали "За отвагу на пожаре".
   Прошло время. батарея Качанова отличилась при пусках ракет на Государственном полигоне. Думков был рад успехам своего подчиненного. Но... однажды вечером в кабинете Думкова зазвонил городской телефон. Милиция сообщала, что задержанный майор Качанов выпущен без предъявления обвинений.
  -- Каких обвинений? - подумал Думков, - что он мог натворить?
   И передал дежурному по общежитию приказание: как только появится Качанов сразу же прибыть в кабинет к подполковнику. Майор прибыл и рассказал, как он попал в милицию.
   После просмотра кинофильма в центре города Качанов зашел в кафе "Енисей", вполне приличное заведение, выпить кофе. Сел за столик. Людей было ни много, ни мало, а между столиками болтался какой-то "поддатый" гражданин, приставая с разговорами. Когда официант принес майору чашку кофе, этот гражданин ни с того, ни с сего подошел к столику Качанова и плюнул ему в чашку. Не ушел, а наоборот, стоял, раскачиваясь и улыбаясь. Соседи наблюдали всю эту историю. Качанов встал из-за стола, шагнул к негодяю и сильнейшим ударом кулаком в живот свалил его на пол. Падая, тот стащил скатерть с посудой, что стояла на соседнем столике. Звон, шум, крики. Сбежались официанты и милиционер тут как тут.
  -- В чем дело, граждане? Кто затеял?
   Все стали кричать, что зачинщик тот самый гражданин, который пытался подняться с пола и сесть на стул.
   Женщина средних лет подошла к милиционеру:
  -- Я сама видела, как этот пьяный подошел к майору и плюнул ему в чашку. Сама видела.
   Все окружающие подтвердили ее сообщение:
  -- Этот гражданин надрался, как свинья, а у товарища майора - ни в одном глазу!
   Обоих увезли в отделение милиции, откуда Качанова и отпустили, заверив его, что никаких письменных сообщений в часть не будет. Выслушав Качанова, Думков махнул рукой:
  -- Можете идти, товарищ майор.
   Прошло некоторое время, и однажды вечером кто-то постучал Думкову в кабинет.
  -- Войдите! - крикнул подполковник.
   Дверь открылась, и в кабинет вошел майор Качанов. Доложил, как водится.
  -- Что же привело Вас ко мне в сей вечерний час? - тихо спросил Думков.
  -- Докладываю, что с завтрашнего дня убываю на лечение в гарнизонный госпиталь...
   Думков нервно вскочил со стула, два раза молча прошелся по кабинету, остановился у стола:
  -- Что, опять триппер? - уперся он взглядом в Качанова.
  -- Никак нет. Болезнь желудка. Какая-то там эрозия. Доктор говорит, дней на десять - двенадцать. Вот направление.
   И Качанов передал Думкову документ. Тот прочитал, просветлел и, уже по-дружески обращаясь к майору, сказал:
  -- Командование рассматривает вопрос о Вашем повышении по службе. Так что лечитесь, выздоравливайте.
   Думков подошел к майору, пожал руку и по-отечески сказал:
  -- До свидания, майор, и помните, Вас ждут большие дела.
   Отдав честь и щелкнув каблуками, Качанов покинул кабинет.
   Через три месяца майор Качанов уже был подполковником.

КАК НА ВОЙНЕ (1980 г.)

   Западная Сибирь. Учебный центр N-го военного округа. Сумрачное, сильноморозное декабрьское утро. Руководящий состав округа, собранный в учебном центре на очередные занятия заканчивал завтрак и кто как мог перемещался в здание казармы. Вот рысцой бежит, схватившись за нос, генерал, начальник управления кадров. За ним галопирует полковник, начальник тыла местной дивизии. Но, видимо, излишне поторопился и шлепнулся на утоптанной дорожке. Кряхтя и матерясь, поднялся; посыпались остроты. Мороз трескучий да еще с ветром. Полковник Рожков, начальник одной из военных кафедр, нахлобучив папаху, бежал, как все, и думал:
  -- Какой идиот мог придумать эти занятия в такой мороз. Ведь это же целый день мерзнуть. И никакая одежда не поможет. Ну, да ладно, Бог не выдаст, свинья не съест, как говорят в народе. Выдержим.
   С этими мыслями Рожков подошел к своей койке в казарме. На ней он увидел комплект ватной одежды, меховой полушубок, теплые портянки, рукавицы, шапку-ушанку, а около табуретки - новые серые валенки.
  -- Построение около штаба танкового полка через пятнадцать минут! - услышал Рожков громкое объявление.
  -- Надо поторопиться, - подумал он и стал быстро переодеваться.
   Толпа генералов и полковников, собравшаяся около штаба, по команде быстро превратилась в четкий строй. Брезжил рассвет. Ждали приезда командующего округом. Перед строем прохаживался его заместитель, генерал-полковник. Машина командующего должна была остановиться, не доезжая до ворот ограды. Командующий, по замыслу, должен был выйти из машины и пешком идти по середине дороги к строю, а ему навстречу - генерал, его заместитель с докладом. Полковник Рожков стоял в строю на левом фланге и видел, как, светя фарами, подъехала машина "Волга", из нее вылезла фигура высокого роста, в папахе, которая направилась в сторону ворот. Естественно, что генерал, командовавший строем, принял его за командующего войсками, скомандовал "Смирно", "Равнение налево" и пошел навстречу.
   И тут Рожков увидел, как фигура, шедшая к воротам, вдруг остановилась, а потом бегом побежала в сторону и скрылась в темноте. генерал, шедший с докладом, тоже увидел это. Остановился в растерянности. Постоял, подумал и пошел назад, к строю. Подал команду "Вольно". Стоим. Холодно. Мерзнем. Туман.
   Опять появилась машина. Фарами светит. Рожков видит, как из нее вылезает какая-то фигура. Рослая, в папахе. В свете фар видно, что фигура идет по дороге в сторону ворот. генерал послал навстречу какого-то шустрого офицера. Тот бегом побежал навстречу фигуре. И сразу обратно. На бегу кричит:
  -- Командующий!!!
   Генерал ревет во всю глотку:
  -- Смирно! Равнение налево! - и пошел навстречу идущему. Толпа притихла, перестала топтаться на месте. генерал доложил и вместе с командующим подошел к строю.
  -- Здравствуйте, товарищи офицеры и генералы! - прокричал в морозном воздухе командующий. Толпа нестройно ответила. После этого, не мешкая, все разошлись по группам занятий. Рожков, как и должно быть, попал в группу начальников военных кафедр. руководил группой генерал Левашов, заместитель командующего по вневойсковой подготовке.
  -- Все будет, как на войне, - сказал он и сел в легковую машину. А всем остальным участникам занятий приказал занять места в кузовах двух огромных грузовых машин, накрытых брезентовыми тентами. В этих, сплошь металлических "агрегатах" было холодней, чем на улице.
   К месту занятий ехали около получаса. Остановились. Команда: "Слезай". Слезли с машин и увидели то, что вполне соответствовало требованию: "все будет, как на войне". Увидели отрытый окоп с ячейками. Чуть в стороне - палатка лагерная с трубой, из которой шел дым. Она заменяла блиндаж времен войны, служила местом обогрева. генерал дал команду сперва обогреться в палатке, а потом все - в окоп, на мороз и ветер.
  -- Развернуть карты, закрепить на планшетах. Слушай вводную обстановку. Данные наносить на карту! - раздался зычный голос генерала.
   Потом он звучно высморкался и начал:
  -- Противник, синие, силами двух пехотных дивизий развивает наступление в южном направлении и т. д. и т.п.
   Задача: на рубеже Сидоровка - Поповка остановить наступающего противника и заставить его перейти к обороне и т.д.
   И все эти данные, что касаются войск противника и своих, надо было цветными карандашами наносить на карту. В открытом окопе, на морозе, при ветре!!! А генерал поднял воротник полушубка и ходил вдоль окопа, проверяя, кто и как это делает. И сильно возмущался, если кто-то халтурил.
  -- А как вы думали? Вот так на войне мы и работали. И ничего, справлялись.
   Об одном только генерал скромно умалчивал: он во время войны был всего-навсего лейтенантом и вопросов остановки наступающих дивизий не решал. Тем более на трескучем морозе, в открытом окопе.
   Между тем, часа через два у некоторых полковников возникла нужда посетить отхожее место. Но оно нигде поблизости не просматривалось. Видно организаторы занятий не учли этого момента. А зря. Один из шутников-полковников спросил генерала, как поступали в этом случае на войне. Генерал думал недолго и в свою очередь спросил:
  -- А Вы как думаете?
  -- Я думаю, что надо наложить в штаны и ждать, когда противник будет остановлен на рубеже Сидоровка - Поповка. Ну, а потом, в нормальных условиях все вытряхнуть.
   Ответ вызвал взрыв хохота. Смеялся и сам генерал. В честь этой шутки он объявил внеочередной перерыв, и все побежали в палатку курить и греться. В тепле общество разомлело и генерал ударился в философию:
  -- Какие общие постулаты ставите вы, сеятели вечного, доброго и разумного, перед своими студентами в смысле воинского ремесла? Кто ответит?
  -- Я думаю, - сказал один из начальников танковых кафедр, - что таким постулатом может быть принцип - учить тому, что необходимо на войне.
  -- Но ведь ни Вы, ни один преподаватель Вашей кафедры не принимали участия в войне! Как же учить тому, что сами не прошли? - хитро спросил генерал и улыбнулся.
  -- Книги, кинофильмы, воспоминания участников войны - вот основа для осуществления этого постулата, - четко ответил полковник.
  -- М-да, - промычал генерал. Наверное, это правильно. Ничего другого не придумаешь.
  -- У кого еще есть предложения, соображения на этот счет? - продолжал напирать генерал.
   Н публика молчала. Тогда генерал начал вытаскивать для разговора персонально.
  -- А что думает по этому поводу полковник Рожков? Послушаем, что он нам скажет, - сказал генерал таким тоном, что Рожкову ничего не оставалось, как только что-то говорить.
  -- Я полагаю, - сказал немного подумав Рожков, - что таким постулатом должно быть утверждение: "Тяжело в учении - легче в бою"
  -- Вы, полковник, привели слова Суворова, изменив в нем одно слово: вместо "легко" Вы назвали "легче". Это что, сознательно? Объясните.
  -- Так точно! Мое утверждение вполне сознательно и базируется на истине, что в бою всегда трудно. Я хочу сказать, что в бою легко никогда не бывает. Мне думается, что в свое время Суворов был неточен, но никто его не поправил, ибо идея: "тяжело в учении - легко в бою" не вызывала сомнений, если она высказана таким человеком как Суворов. Вместе с тем хочу сказать, что воину, даже хорошо обученному, будет в бою нелегко, но все-таки легче, чем плохо обученному. Однако это мое мнение нисколько не меняет отношения к Суворову, как великому русскому полководцу.- Полковник Рожков объяснение закончил.
  -- А что думают другие на этот счет? - спросил аудиторию генерал.
   В ответ раздалось несколько голосов "Верно", "Правильно"
   Генерал встал с табуретки, сделал несколько шагов туда-сюда, остановился и сказал:
  -- В словах товарища Рожкова есть рациональное зерно. Скажу больше: с ним нельзя не согласиться. Прошу всех учесть этот момент в своей работе со студентами.
   Последний учебный вопрос "Отражение атаки танков противника во фланг нашей дивизии" оказался настолько простым, что генерал решил не выносить его рассмотрение в морозный окоп.
   В казарму вернулись затемно, основательно замерзнув в кузовах машин. После обеда был короткий отдых, занятия в классе, а после ужина была объявлена страшная новость: вся группа полковников должна, как на войне, совершить фронтальный марш протяженностью 280 км до города Новосибирска, в ночных условиях и в обычной, т.е. полевой, форме одежды. Транспорт - старый автобус типа ПАЗ без внутреннего отопления.
   Генерал ехал вместе с группой, но только в легковой машине, где работало внутреннее отопление.
  -- Как, однако, хорошо быть генералом, - вспомнились Рожкову слова популярной в то время песенки, когда он усаживался на холодное кресло автобуса.
   Колонна, состоящая из двух машин, выехав за ворота военного городка, скрылась в ночной морозной мгле. Чтобы достойно описать страдания ехавших в холодном, продуваемом сибирским морозным ветром автобусе, надо обладать незаурядными писательскими способностями, которыми автор данного повествования не наделен, к сожалению. Но будет, пожалуй, справедливым отметить, что каждые полчаса генерал останавливал колонну, подходил к автобусу и спрашивал:
  -- Все еще живы? Вот так и было на войне! Держитесь! - и смеялся.
   Между тем Рожков заметил, что генерал сменил шинель на полушубок.
   До Новосибирска добрались без летальных исходов, но от ужина все отказались и сразу повалились спать. А ночью некоторые, в том числе Рожков, начали кашлять и температурить. Утром на занятия не вышли шесть человек. Пришел врач, констатировал простуду, прописал постельный режим. После обеда пришел генерал, здоровый, улыбающийся. Призвал не унывать. Рассказал, что в советско-финскую войну зимой 1939 - 40 гг. выход из строя личного состава по причине простуды превышал боевые потери.
  -- Все у нас, как на войне! Выздоравливайте и поезжайте на свои кафедры.
   А Рожков лежал и думал:
   - Как хорошо, черт возьми, быть генералом, ибо это не только получение очередного воинского звания, а переход в новое качество жизни. Чтобы понять это, надо побыть генералом.

ВСТРЕЧА С СОХАТЫМ (1982 г.)

   Все то, о чем будет рассказано ниже, произошло в самом деле, без каких бы то ни было преувеличений. Верить или не верить - личное дело читателя.
   Самолет Аэрофлота рейсом Красноярск - Челябинск в аэропорт назначения прибыл своевременно. Прибывший этим рейсом на отдых в Чебаркульский военный санаторий полковник Кондаков Олег Андреевич был приятно удивлен необычно теплой мартовской погодой. Выйдя из аэровокзала, он сел в автобус и через полчаса оказался на железнодорожном вокзале. Но расписание электропоездов на Чебаркуль сильно огорчило Кондакова: ближайшая электричка в нужную сторону уходила аж в пять утра! А часы показывали только 22.30. Свободных коек в комнате отдыха не оказалось. Пришлось коротать время в вокзальном кресле. Чтобы как-то отвлечься от тоски ожидания Кондаков сдал чемодан в камеру хранения и пошел бродить по помещениям вокзала. Он обнаружил их чистыми, ухоженными, хорошо освещенными. Но особое удивление вызвали станционные буфеты. Их было три, и они существенно отличались от подобных заведений других крупных сибирских городов. Тут же, в любом из буфетов, можно было выпить чай, кофе, какао с бутербродами всякого наполнения: колбаса, сыр, разная рыба. Кондаков посетил все три буфета: в одном выпил стакан чаю с булочкой, в другом - кофе с колбасным бутербродом, а в третьем - чашку какао с сыром. Одет Кондаков был в парадную военную форму с белым шарфом и при новой папахе. Сидящие в залах ожидания пассажиры неизменно обращали на него внимание, а вокзальные бомжи выпрашивали подачки.
   Чтобы не мозолить глаза любопытным, Кондаков выбрал удаленное место в одном из залов ожидания и, сидя, задремал. Очнулся, когда до отхода электрички оставался один час. Пошел в камеру хранения, получил там чемодан, вышел на заснеженный перрон. Народу было мало. Выбрал вагон, где свет не горел, сел к окну и приготовился заснуть: ехать-то почти два часа. Заметил Кондаков, что кто-то сел на скамейку напротив, поставил чемодан на попа, застелил газетой стал нарезать ломтиками сало, выложил огурцы, луковицу, хлеб и, наконец, поставил два шкалика. А потом без церемоний обратился к Кондакову:
  -- Товарищ полковник! Ехать нам долго. Выпьем за нашу армию, за Вас и поговорим. Я ведь тоже служил когда-то. Правда, рядовым.
   Кондаков сквозь сумрак вагона посмотрел на говорившего: пожилой, одет прилично, не пьян.
  -- Может, выпить, - подумал сперва Кондаков, но тут же отверг эту мысль. Сам ведь всегда всем говорил: "Не пей с первым встречным, можешь получить неприятность".
  -- Спасибо за предложение, но с утра никогда не пью. У меня язвенная болезнь. Так что извините.
  -- Ну, как хотите. А я рюмочку выпью. Говоривший выпил водку, собрал и уложил в сумку закуску, прислонился к стенке и задремал. Кондаков последовал его примеру.
   На станции прибывших на отдых ждал санаторный автобус. Он повез очередной заезд через вековой сосновый бор, по вьющейся лесной дороге. Это была южная окраина знаменитого в тех местах уральского соснового заповедника им. Ленина.
   Шофер автобуса оказался человеком говорливым. Всю дорогу от станции до санатория он пугал отдыхающих обилием всякого зверья в окрестностях санатория.
  -- Из крупных можно, пожалуй, назвать рысь, медведя и лося, - говорил шофер. Несколько лет назад рысь чуть не задрала одного отдыхающего, забредшего далеко в лес. Хорошо, егерь оказался рядом. Он спас, но бедняга долго лечился. Вам об этом еще будут говорить.
   Сказал и замолчал. Автобус плавно подкатил к приемному отделению санатория. Процедура принятия была недолгой, и скоре Кондаков оказался в номере, где уже был отдыхающий - капитан первого ранга из города уральского Кирова. Прошло три дня пребывания Кондакова в санатории, и у него появилось желание пройти на лыжах по ранневесеннему сосновому лесу. Правда, на лыжной базе предупредили, чтобы идти только по проложенной лыжне и никуда не сворачивать. Даже дали подписать бумагу в том, что получен инструктаж. Был ясный солнечный день, легкий морозец. Катить на лыжах было приятно. Лыжня петляла по лесу, то приближаясь к санаторию, то удаляясь от него. Но с часом Кондаков несколько утомился и решил сократить путь, срезать пышную петлю. А для этого надо было пройти с полкилометра по лесу, без лыжни. День был ясный, никакой тревоги лыжник не ощущал, а потому решительно сошел с лыжни и углубился в лес. Снег в лесу был глубокий, лыжи проваливались, кустарник мешал быстро идти, и Кондаков пожалел, что свернул с лыжни. Но поворачивать назад принципиально не хотел. Он шел, наклонив голову, продираясь через молодую поросль. И вдруг что-то неведомое побудило его остановиться. Кондаков поднял голову и остолбенел от удивления и страха: прямо перед ним в пяти метрах стоял огромный лось! Было от чего и в штаны наложить! Кондаков замер на месте, не шевелился, а только смотрел на этого темно-бурого гиганта. А тот тоже стоял. Его белые ноги почти утонули в глубоком снегу, а большие карие глаза в упор смотрели на человека. Мысль о побеге Кондаков отбросил сразу: это его не спасет. Надо стоять и ждать. Инициатива в данном случае на стороне зверя. Это ясно.
   Обоюдное неподвижное стояние продолжалось несколько минут. Нарушил его лось. Он сделал несколько шагов в сторону Кондакова и опять остановился, вытянув шею. У Кондакова сердце ушло было в пятки, но потом вернулось на место: в конце концов, лось - животное травоядное и мяса не ест. Надо стоять и не двигаться, чтобы тут ни случилось. А лось подошел еще ближе, вытянул свою длинную горбоносую голову и стал обнюхивать человека.
  -- Черт его знает, какие мысли роятся в его горбоносой голове, - думал про себя Кондаков, - что он хочет?
   А лось обнюхал сначала живот, потом поднял свою морду с толстой свисающей верхней губой, поросшей редкими волосиками, к лицу Кондакова. Тот закрыл глаза и почувствовал прикосновение лосиной губы к лицу. Но не шевелился. Открыл глаза, когда лось уже опустил голову. Потом он опять поднял ее, опять посмотрел на Кондакова, и тот увидел в его большом глазу свое отражение. Видимо лосю надоело стоять и смотреть на человека. Он повернулся и пошел в сторону, легко вытаскивая из глубокого снега свои длинные белые ноги.
  -- Экая силища, - думал Кондаков, глядя ему вслед. - Вот ведь как: лошадь в узде ходит, олень, осел и верблюд - тоже. Даже слона запрягли. А вот лося приспособить для транспортных нужд человеку никак не удается. Любит зверь свободу!!
   А то, что он был без рогов, Кондакову повезло: он встретился с самкой, причем очень доброй, судя по ее поведению. Он не пошел вслед за лосем, а по своим следам выбрался на лыжню и в быстром темпе вернулся в санаторий.
   О своей встрече с лосем Кондаков рассказал только соседу по палате. Спросите, почему. А все просто. Полковнику Кондакову, человеку серьезному, солидному, не хотелось, чтобы на него повесили лавры барона Мюнхгаузена.
  
  
   С. Петербург. Ноябрь 2007

СE LA VIE (1968 г.)

   Все смешалось в штабе бригады. Так подумал подполковник Андронов, подходя к небольшому сборному бараку, где размещалось это заведение. Крики, гвалт, беготня. Мимо Андронова в штаб проскользнули врач и медсестра.
  -- Что же там случилось? - уже вслух, с беспокойством пробормотал Андронов. - Почему все бегают?
   Остановил майора из оперативного отдела. Тот сказал, что с машинисткой что-то произошло: то ли живая, то ли нет. Другой офицер сообщил ему, что в пишущей машинке, на которой работала женщина, обнаружили небольшого ужа. Видимо, он и напугал машинистку так, что она упала со стулом на спину, задрав кверху ноги и крича всякую несуразицу. Сейчас к ней пошел бригадный врач. Приводит ее в чувство.
  -- Ужа в машинку подсунули, - усмехнулся Андронов, - а он, этот уж, видно высунул голову, когда машинистка нажимала клавиши. Вот и обморок! Ничего, откачают. Ужей тут, в полупустыне, на севере Астраханской области, полным-полно. Вот и решил какой-то шутник разыграть слабую женщину. Дурак! Так можно и инфаркт получить. Найти бы его да примерно наказать.
   Так рассуждал Андронов, идя на склад, чтобы получить топографическую карту района, куда ему предстояло выехать для разведки предстоящего маршрута учения технической батареи.
   Когда Андронов уходил из штаба, то машинистка уже рассказывала, захлебываясь от пережитого, что у нее в машинке откуда-то появилась змея, высунула голову и разинула пасть. А больше она ничего не помнит.
   Поскольку Андронову все было ясно, он, не задерживаясь нигде, поспешил к машине, на которой вдвоем с шофером и выехал за ворота военного городка. Перед глазами до горизонта открылось ровное, как стол, полупустынное пространство. Оно обладало еще одним замечательным свойством - обилием дорог. Заблудиться в такой местности проще пареной, как говорится, репы. Многие дороги, а точнее, чуть-чуть наезженные колеи, на карте вовсе не обозначены, а те, что обозначены, реально не существуют. Но Андронов знал, куда ехать, и в успехе своей поездки не сомневался. Дал шоферу направление, а сам под гул мотора задремал. Шофер, понятное дело, старался держаться того направления, которое ему задал подполковник, и смотрел на показания спидометра. Солнце жгло немилосердно, и шофер, чтобы охладить мотор, остановил машину. Андронов очнулся, вылез из кабины, достал карту и стал определять свою точку стояния.
  -- Сколько мы проехали? - спросил он у шофера.
  -- Двадцать километров, - ответил тот.
  -- Значит, мы уже где-то близко. Где-то, - с сомнением проговорил Андронов. - Но почему-то не видно рощи, что у озера.
   Андронов достал бинокль, внимательно осмотрел округу, но ничего, кроме ровной линии горизонта не увидел. Тогда он достал планшетку и начертил на карте полукруг с радиусом 20 км. Ясно, что они стояли де-то на этой кривой. Но где? В пустыне нет ни одного ориентира. Андронов был озадачен.
  -- Люди, Дорохов, - сказал он, обращаясь к шоферу, - говорят так: не знаешь, с чего начать - начни с начала; не знаешь, с какой масти ходить - ходи с бубей; не знаешь, куда ехать - езжай прямо. Поэтому заводи, и поедем прямо вперед, как стоим. Но спидометр фиксируй обязательно.
   Андронов гнал машину на север, но нужного озера, окруженного низкорослой рощей, так и не было. Остановились.
  -- Дорохов, где тебя угораздило свернуть в сторону? Вот смотри карту! Видишь, прямая линия от нашей площадки до озера. Ты, Дорохов, постепенно отклонялся от этой прямой, и озеро осталось или слева, или справа. Ладно, молчи! Поедем направо. Поищем это озеро.
   Свернув вправо, машина легко покатила по наезженной полевой колее. И тут шофер вдруг закричал:
  -- Товарищ подполковник! Вон, слева куча деревьев.
   Андронов повернул голову и действительно в легком тумане, вернее дымке, увидел группу деревьев. Что это за деревья: А когда колея засветилась, как будто мокрая, он понял, что деревья - это мираж.
  -- Дорохов, это мираж, оптическое явление в атмосфере, когда вместе с действительным предметом появляется его мнимое изображение. Но оно может быть совсем не там, де находятся эти деревья, а смещены в любую сторону относительно них. Оно сейчас исчезнет, как и появилось. Так бывает в пустынях в жаркую погоду.
   Андронов вовсе не считал, что они заблудились. Но ему очень хотелось найти то самое озеро, с рощей вокруг него. Блики миража еще продолжались, когда Анронов приказал остановиться. Надо было внимательно оглядеться. И действительно, кто хочет, тот всегда найдет. Рассматривая горизонт в бинокль, Андронов заметил черную точку, смахивающую на какое-то небольшое строение. Может быть там есть люди? - предположил он.
   Шофер направление уяснил, и машина плавно покатила по высохшей земле, давя перебегавших дорогу сусликов, которых тут развелось огромное множество. Замеченный черный предмет оказался небольшой мазанкой в два окна, огороженной низким забором из кизяка. Внутри ограды кроме избенки был сарай из досок и еще один сарай, похожий на конюшню. Посреди двора стоял сруб колодца с воротом. В клубах пыли подкатили к этой "усадьбе". Остановились. Когда пыль рассеялась, то неподалеку Андронов увидел одинокого верблюда, стоявшего неподвижно и смотревшего в сторону. Из мазанки вышла одетая в какое-то тряпье худая женщина с гладко причесанными волосами. С боков за юбку держались два пацана лет 4 - 5.
  -- Хозяин дома? - спросил Андронов.
  -- Хозяин нет, хозяин уехал, - громко ответила женщина.
  -- Ладно, - сказал Андронов, обратясь к Дорохову. - Набери воды в колодце. Попьем и помоемся.
   Дорохов взял ведро и пошел к колодцу. Женщина и дети провожали его взглядом. Набрав ведро, он посмотрел в него, понюхал и принес Андронову:
  -- Эту воду, товарищ подполковник, пить нельзя. И мыться ею тоже нельзя. Я залью ее в радиатор. А попить и помыться у меня вода есть в канистре.
   Все это время женщина и дети молча следили за нашими действиями.
  -- Дорохов, спроси у женщины - они что, пьют эту воду? да приведи сюда пацанов. Я им пожрать дам.
   Дорохов пришел и сказал, что воду кипятят, а потом пьют. Привел двух раскосых пацанов. Видно, казахи. А может, татары. Андронов раскупорил и дал им по банке армейской тушенки, по куску хлеба и пачку галетного печенья. Дети обрадовались, лепетали "Спасибо" и кланялись.
  -- "Ce la vie", - подумал Андронов и улыбнулся детям.
  -- Давай, Дорохов, и мы поедим, отдохнем. Только я не вижу, где у них отхожее место? Ладно, потом разберемся. А может и не будем разбираться. Когда-то этим путем шли на Русь миллионные массы монголов, татар и всяких других народов. И отхожих мест не строили. Так обходились. Может быть эти их потомки тоже обходятся без этих заведений современной цивилизации, - усмехнулся Андронов.
   На юге темнеет рано. А был сентябрь. Андронову хотелось вернуться на площадку еще засветло. Поэтому он опять послал шофера к хозяйке спросить: в каком направлении едет хозяин, когда направляется в город? Хозяйка вышла во двор и долго что-то объясняла Дорохову, размахивая руками. Видимо, Дорохов понял, сел за руль и уверенно рванул с места. Карта показала, что они ехали на юго-запад.
  -- Значит, верно, - подумал Андронов и успокоился.
   К штабу бригады подъехали, когда уже было включено наружное освещение. Андронов быстро сдал карту, отпустил машину и пешком пошел в общежитие, где он размещался в одной комнате с первым заместителем командира бригады.
   В коридоре общежития Андронова встретил начальник связи и сообщил, что его с обеда ищет командир бригады.
  -- Чего он меня ищет? Он же знает, что я уехал на рекогносцировку. Но раз так, надо к нему зайти.
   Еще не дойдя до комнаты комбрига, Андронов услышал какой-то шум, громкий разговор, матерщину, которые доносились из комнаты, где размещался командир бригады на пару с представителем особого отдела округа, постоянно пребывавшего в бригаде, но в штате не состоявшего. Вопрос о том, почему именно с ним разделил свое жилище комбриг требует особого рассуждения.
   Начать следует, пожалуй, с того, что ракетная бригада была объектом режимным, где все было под штампом секретности. Так вот, представитель особого отдела округа, или как проще его называли - особист, следил за соблюдением режима и пресекал всякие попытки его нарушения. Он в бригаде никому не подчинялся, и что он делает в течение дня, никто не знал. У него был кабинет, но никто туда не имел права войти.
   В бригаде, о которой идет речь и в которой служил главным инженером или что то же самое заместителем командира по инженерно-ракетной службе подполковник Андронов, особистом был майор со странной фамилией Шпынь. Этот Шпынь не был серой мышью. Он вел активный образ жизни что до его обязанностей, которых никто не знал, но предполагал. Была у майора одна страсть - быть наверху, среди руководства, среди элиты бригады, куда входили командир и пять его заместителей, в том числе и Андронов. Сразу по прибытии майор Шпынь без приглашения, беспардонно появился в отдельном кабинете офицерской столовой, где питалось только руководство. Пришел, сел за стол и заказал официантке обед. Комбриг сперва удивился, но ничего не сказал. Не выгонять же, в самом деле! Так и стал он постоянно ходить в этот кабинет слушать разговоры руководства и стал как бы своим. А потом нежданно-негаданно явился на совещание комбрига с заместителями. Извинился, сел. И стал постоянно ходить на эти совещания. И комбриг эту пилюлю проглотил. А что он мог сделать? Шпынь - это контрразведка! К моменту прибытия бригады на государственный полигон майор Шпынь втерся в такое доверие к комбригу, что тот поселил его в комнате общежития, где размещался сам.
   Как уже отмечалось выше, Андронов услышал в комнате комбрига шум и крик. Он постучал в дверь и, не получив ответа, вошел в комнату. То, что он увидел, могло удивить всякого: пьяный в дым комбриг в расстегнутом кителе и расстегнутой ширинкой сидел на койке и пытался что-то говорить майору Шпыню, тоже пьяному и кричавшему: "Нет, нет!!" Между койками стоял низенький столик, застеленный газетой, на которой лежали остатки закуски, стояла пустая поллитровка, два стакана и графин с водой.
   Комбриг Сахнов, увидев вошедшего Андронова, после третьей попытки встал с койки, шатаясь, подошел к нему, протянул руку и маловнятно спросил:
   - Андронов, где Вас черти носили? Я никак не могу Вас вызвать. Вот майор подтвердит, - разорялся Сахнов.
  -- С Вашего разрешения был на рекогносцировке района учений, - спокойно ответил Андронов.
  -- Какая рекогносцировка? - путаясь в произношении, возмутился комбриг. Мне спирт нужен. Никто не дает. Врач не дает. Говорит, что весь спирт у Вас. Прикажите сейчас же принести пол-литра.
  -- Для этих целей, - показал кивком головы на стол Андронов, - у меня спирта нет.
  -- Как это нет, - вскочил с койки Шпынь, - комбриг приказывает, значит вынь да положь!
  -- А ты, дерьмо собачье, молчи, тебя не спрашивают. Заткнись, - зло сказал Андронов Шпыню и толкнул его на койку.
   Тот упал на спину, но опять поднялся и пьяно зашипел:
  -- Я тебе, подполковник, этого не забуду. Ты у меня попляшешь, когда я сделаю из тебя лагерную пыль!
  -- Заткнись, майор! Завтра утром я пошлю официальную бумагу твоему начальству в округе, где опишу, как ты тут пьянствуешь и спаиваешь комбрига Сахнова. Тогда и посмотрим, кто из нас станет пылью!
   Шпынь сразу как-то сник и замолчал. Но комбриг требовал спирта. Приказывал, духарился. Но Андронов четко сказал ему, что спирта не будет и стал пытаться уложить Сахнова спать. Но не тут-то было. Полковник Сахнов, с трудом поднявшись с постели, заплетающимся языком, тыкая Андронова пальцем в грудь, промямлил:
  -- Бригада вышла из повиновения. Это чрезвычайное происшествие. Главный врач мне не подчиняется, лавный инженер - тоже. Я вынужден доложить об этом Министру Обороны.
   И, оттолкнув Андронова, он пошел в угол комнаты, где на тумбочке стоял полевой телефон местной связи. Шпынь лежал на койке, отвернувшись к стене. Может быть, и спал. Взяв трубку телефона, Сахнов кричал:
  -- Говорит полковник Сахнов! Соедините меня с Москвой. Мне необходимо поговорить с Министром Обороны.
   Телефонист-солдат, что сидел на местном коммутаторе, был, к счастью, парнем сообразительным. Он понял, что имеет дело если не с сумасшедшим, то с пьяным, как минимум. Поэтому он вежливо ответил:
  -- Товарищ полковник! Линия занята. Вам придется немного подождать.
  -- Как это занята? Я - полковник Сахнов! Отключите других, - кричал Сахнов.
  -- Подождите минутку! Я Вам позвоню, - сказал солдат-телефонист.
  -- Хорошо! Жду! - быстро ответил Сахнов. В этот момент в комнату вошел первый заместитель Сахнова, подполковник Плахов. Вместе с ним Андронову удалось уложить комбрига на койку. Он долго еще что-то бухтил, бормотал, а потом отключился.
  -- Guten Nacht, Genosse Oberst, - тихо проговорил Андронов, вышел из комнаты и пошел на коммутатор, к солдату-телефонисту.
   Утром, за завтраком, все было как всегда. Андронов доложил Сахнову, что едет на рекогносцировку. Тот даже и не вспомнил, что еще вчера Андронов был на этой рекогносцировке.
   Получив в штабе карту, Андронов, не мешкая, выехал за ворота. Машина мчалась по ровной, как стол, полупустыне. Мимо пролетала однообразная пустота.
  -- Вот уж воистину, справедливо сказать: пустыня - это бездарно, - подумал Андронов и повернулся в мыслях к своему семейному очагу, оставшемуся где-то очень далеко в Сибири.
  
  
   С-Петергург. Октябрь 2007

ТЯЖЕЛЫЙ СПИРТ (1967 г.)

"Не все то золото, что блестит,

Не все то вино, что с ног сшибает"

(народная мудрость)

   Всякий раз, когда подполковник Ковшов, заместитель командира N-й бригады N-ого военного округа, читал приказы различных инстанций о случаях употребления солдатам и сержантами отравляющих жидкостей типа древесного спирта, денатурата, тормозной жидкости, им овладевало состояние какого-то омерзения. И зачем люди пьют всякую гадость? Ведь знают, что отрава, и пьют! Ковшов еще с детства помнил печальную историю о том, как, напившись древесного спирта, отравился и умер молодой рабочий с военного завода. Сколько было плача и горя! Нет, Ковшов не был абстинентом. Он иногда позволял себе выпить рюмку-другую, но только качественного, официального напитка из магазина. А тут пьют черт знает, что! И гибнут.
   Кстати, о тормозной жидкости. Ковшов припомнил, что в основе ее лежит метанол, тот самый тяжелый, или как его называют, древесный спирт.
   А ведь у нас в части есть тормозная жидкость. Ее заливают в тормозную систему автомашин. Значит, она у нас где-то хранится. Надо бы проверить. Хотя это и ведомство начальника автослужбы. Но водители и мои тоже. Надо проверить. И Ковшов сделал пометку в настольном календаре. Но прошла неделя, а он так и не удосужился заняться вопросом хранения и выдачи тормозной жидкости. Но случилось так, что эта жидкость сама о себе напомнила.
   В это день Ковшов пришел на службу рано, задолго до утреннего развода. Дежурный по бригаде, майор, доложил ему, что ночью скорая помощь увезла трех солдат-водителей из технической батареи. Двоих - в тяжелом состоянии. Это рядовые Токмаков и Корешков. А третий - рядовой Бурмистров увезен в менее тяжелом состоянии. Предварительная причина - употребление всеми тремя тормозной жидкости.
  -- Господи, - подумал Ковшов, - вот и до меня добралась эта тормозная жидкость. Да где же они ее взяли, где и когда пили?
   Комбриг назначил расследование под председательством начальника политотдела, и сразу обнаружилось, что компания пострадавших состояла не из трех, а из четырех солдат. Один не пострадал, поскольку пить тормозную жидкость отказался. Он-то и рассказал, как все было. Но об этом ниже.
   А Ковшов в этот день, после обеда, поехал в больницу, где были госпитализированы три солдата. Заведующий токсикологическим отделением поведал ему, что двое: Токмаков и Корешков отравились в степени, несовместимой с жизнью. А третий, Бурмистров, если и выкарабкается, то будет на всю жизнь инвалидом. Врач добавил при этом, что по результатам биохимического анализа отравление последовало после принятия внутрь большого количества отравляющей жидкости, которую в быту называют тормозной. Скоро у двоих начнется агония.
  -- Хотите посмотреть, где они лежат? - спросил Ковшова врач.
  -- Конечно. Если можно, то покажите.
   Врач подвел Ковшова к оббитой металлом двери и откинул задвижку оконца. Ковшов увидел комнату, всю обложенную белой кафельной плиткой. В комнате ничего не было, кроме двух кроватей, стоявших посередине. На койках, полураскрытые, на клеенчатых матрацах лежали голые Токмаков и Корешков. Их тела начали чернеть. Из комнаты повеяло духом смерти. Ковшов отошел от двери. Врач закрыл окошко.
  -- Что касается вашего третьего, то мы постараемся его поставить на ноги, но инвалидом он будет. И ничего не поделаешь.
   Приехав из больницы в часть, Ковшов пошел в политотдел, где встретился с его начальником, который и рассказал, как было дело и почему двое оказались на смертном одре.
   Компания из четырех солдат-водителей технической батареи собралась приблизительно около 19 часов в помещении автомастерской, где на ремонте стояла машина одного из них. Организовал компанию Токмаков, который предложил остальным выпить перед ужином. Сам он уже был слегка навеселе.
  -- Что пить-то будем? - спросил Корешков.
   Токмаков поднялся, подошел к металлическому шкафу, повернул рукоятку, открыл и вытащил оттуда трехлитровую банку, наполовину заполненную какой-то темно-красной жидкостью.
  -- Токмак, ты что? Это же тормозная жидкость, отрава. Ты хочешь нас на тот свет отправить! - возмутился один из четырех. Тот самый, который пить отказался.
  -- Не трухай, Черныш! Я уже много раз ее пил, но, как видишь, живой. У отца машина своя "Москвич". Так мы с папашей... и ничего. Только надо процедить через тряпочку, - куражился Токмаков.
  -- Ну, что? Приступим? - спросил Токмаков.- И в подтверждение своей решимости выпить поставил на стол солдатскую кружку, накрыл ее тряпкой и стал медленно цедить жидкость. Нацедив кружку, Токмаков предложил Корешкову выпить, но тот отказался. Бурмистров тоже. Тогда Токмаков демонстративно выпил кружку жидкости сам и начал цедить следующую.
  -- Вот видите! Ничего со мной не случилось. И не случится. Все будет в порядке. Наверное, своим примером он убедил остальных, ибо Корешков все-таки выпил половину кружки, а Бурмистров только третью часть.
   Все быстро захмелели и, весело разговаривая, направились к столовой, куда на ужин должна была прийти их батарея.
   После ужина в казарме, все трое начали проявлять пьяную активность. Старшина батареи, заметив это, приказал им лечь спать. Нехотя, но приказание Токмаков, Корешков и Бурмистров выполнили. А в четыре утра вся батарея была разбужена криками этих троих о боли и помощи. Доложили дежурному по бригаде. Он и вызвал скорую помощь.
  -- А остальное тебе известно, - закончил начальник политотдела.
  -- Да, я был у них, видел. Жуткое зрелище, - тихо сказал Ковшов.
  -- Начальник автослужбы и этот старшина, начальник мастерской, два мудака. Оставили эту отраву незакрытой! Мало им не будет!
   К вечеру второго дня из больницы сообщили, что Токмаков умер, а утром следующего дня умер и Корешков. Ковшов приехал в больницу уже после смерти Корешкова. Врач рассказал, что умирали они в страшных мучениях. И ничего нельзя было сделать. Они вели себя агрессивно, буйствовали, пытались выломать койки, колотились в дверь, в решетку окна. Когда умер Токмаков, то Корешков его трепал, переворачивал и выл, как голодный волк.
   Ковшов ехал из больницы в глубокой задумчивости: были два здоровых молодых парня, а теперь их нет. Собственная глупость привела их к преждевременному концу. И вспомнился ему недавно прочитанный эпизод из жизни видного мыслителя античной древности Сократа: собрав на Горе Советов в Афинах своих учеников, он известил их, что решил оставшиеся дни своей жизни посвятить выяснению вопроса - в чем причина явления, когда люди, заранее зная пагубность предстоящих поступков, тем не менее совершают их. Но ни Сократу и никому другому за две тысячи лет так и не удалось раскрыть этот секрет. Люди по-прежнему остаются заложниками собственной глупости.
   Токмакова хоронили на городском кладбище, а Корешкова отвезли хоронить на родину, в село, что в четырех километрах от части. Офицер, сопровождавший его гроб, по приезде рассказывал, что ситуация у могилы была крайне слезоточивой и что молодая жена Корешкова трижды вырывалась и прыгала в могилу, куда был опущен гроб.
   Вот так закончился один из печальных эпизодов армейской жизни подполковника Ковшова.
   Конечно, виновников определили, и каждому воздали по заслугам. Но истинную причину случившегося следовало бы, видимо, искать в известном изречении Омара Хайяма: "Люди, не следуйте дорогой страстей, будьте разумны и мудры".
  
  
   С-Петербург. Ноябрь 2007

48 ПУНКТОВ (1972 г.)

   "Пожар гораздо разумнее упредить,
   нежели потом гасить"
   (народная мудрость)
  
   В самом начале 70-х годов прошлого века на территории N-ого военного округа пылали костры пожаров. Поочередно горели склады вещевые, продовольственные, технические, пусковые ракетные установки, автомобили и казармы. Как будто злой рок излил свою огненную сущность на несчастных военных. Естественно, командование N-ого военного округа принимало меры по предупреждению этого бедствия. Но результаты были несущественными, пока не был издан обобщенный приказ по мерам пожарной безопасности. Приказ грозил всякими карами тем, кто, спустя рукава, будет относиться к его исполнению и имел приложение, где были означены 48 пунктов мероприятий, выполнив которые, руководитель мог спать спокойно: пожар в этом случае исключался, просто не мог состояться.
   Получил такой приказ и полковник Карцев, командир одной из артиллерийских частей N-ого военного округа. Обдумывая пункты приказа, он пришел к выводу, что самым трудоемким мероприятием из 48 предусмотренных приложением является покрытие внутренней поверхности всех деревянных строений огнезащитной обмазкой. Окидывая мысленным взором все свое хозяйство, Карцев приходил в отчаяние: работу с обмазкой ему не проделать и за месяц даже в случае, если все солдаты будут только этим и заниматься. Одних только хранилищ для техники мобилизационного запаса шесть штук размером пятьдесят на десять метров. Кстати об этих хранилищах. Как-то начальник тыла говорил, что эти хранилища, построенные еще до войны, списаны, сняты с учета действующих.
   Карцев позвонил начальнику тыла подполковнику Сакову и пригласил его к себе. Когда тот пришел, Карцев спросил его:
  -- Лука Петрович! Вы как-то говорили мне, что хранилища техники запаса списаны с учета. Это так?
  -- Так точно. Они списаны, - уверенно ответил начальник тыла.
  -- А документы на списание есть? Где они?
  -- Так точно, есть. Документы у меня.
  -- Тогда прошу Вас дать команду, чтобы их принесли сюда. Я хочу их посмотреть.
  -- Слушаюсь.
   Когда документы им принесли, и Карцев с ними ознакомился, то убедился, что действительно хранилища списаны. На документах были все необходимые печати и подписи. Карцев передал приказ Сакову и просил обратить внимание на пункт 12-й. Саков прочел и, не торопясь, проговорил:
  -- Обмазка. Дело обычное. Всегда делаем.
  -- А в этих хранилищах тоже всегда делали?
  -- Нет, в этих хранилищах не делали. Руки не доходили. Да и работа очень объемная.
  -- Поэтому я предлагаю, - сказал Карцев, - хранилища эти разобрать, ликвидировать. А орудия, что в них, можно хранить на открытом воздухе. Это не запрещено.
  -- Я думаю, что решение Ваше будет правильным. Сараи эти едва стоят, со всех сторон подперты, того и гляди, завалятся. В них и заходить-то опасно.
  -- Значит, решено, - сказал Карцев, - сносим.
   Работу по разборке, в силу понятной причины, начали сразу на всех шести хранилищах. Примерно через неделю после начала этих работ в части появился начальник артвооружения дивизии. Когда он представился Карцеву, тот понял, что кто-то донес в дивизию о разборке хранилищ.
   Приехавший начал разоряться: почему сносите? На каком основании, кто разрешил?
  -- Я буду, - со злостью шипел он, - докладывать командиру дивизии о Вашем самовольстве.
   Однако, выслушав доводы Карцева, он успокоился и уехал. Но все-таки пожаловался. Позвонил командир дивизии. И ему Карцев подробно изложил мотивы, побудившие его на этот шаг.
  -- На какой стадии сейчас разборка? - спросил комдив.
  -- Все шесть хранилищ разобрали наполовину, - доложил Карцев.
  -- Хорошо, продолжайте работу, - закончил командир дивизии и положил трубку.
   Через некоторое время в часть приехал представитель N-ого военного округа, подполковник, с полномочиями проверить ход выполнения требований вышеупомянутого приказа. Ходил по территории, приглядывался, принюхивался, оценивал. В конце своего визита, обратясь к Карцеву, он произнес монолог:
  -- Хочу Вам сказать, товарищ командир, что пункты приказа по мерам пожарной безопасности придуманы не Командующим войсками. Их писали пожарные. Документ этот согласован на всех уровнях пожарного ведомства. Так что, если Вы сумеете выполнить все пункты, которые касаются Вашей части, хотя бы и в самой малой степени, то можете спать спокойно. Если будет что-то гореть - пусть горит: Вы сделали все, чтобы ничего не горело. Даже если весь городок Ваш сгорит, Вы будете ни при чем: у Вас есть акт, подписанный всеми членами комиссии, о том, что Вы сделали все, что требовал приказ. А потому привлечь Вас к ответственности никому не удастся. Но если все-таки случится пожар, то он может быть лишь результатом какого-то априори непреодолимого начала, неподвластного человеческой воле или прости... элементарный поджег. Карцев слушал представителя, но не верил ему.
  -- Порет какую-то чушь собачью, - думал он, - акт актом, но если будет доказано, что пожар возник от брошенного солдатом или офицером окурка, то виноват будет он, Карцев. Это же ясно, как Божий день.
   И тем не менее Карцев сделал все, чтобы получить акт. Правда, не с первого захода, но положительный акт он таки получил. Пройдет некоторое время, и Карцева разбудит ночной звонок телефона. Дежурный по части докладывал, что на территории произошло возгорание.
  -- Что горит? - спросил Карцев.
  -- Бытовка строителей, что доделывают нашу котельную, - ответил дежурный.
  -- Пожарных вызвали?
  -- Так точно.
  -- Пусть горит, - закончил разговор Карцев и положил трубку.
   Утром, когда Карцев подошел к пепелищу, то встретил там майора-строителя, начальника тех солдат, что сожгли бытовку.
  -- Несколько дней назад я заходил в это помещение. Был тут и Ваш лейтенант. Видимо, он пренебрег моим указанием навести порядок в этой будке. Вот и погорели, - сказал Карцев, обратясь к майору. Потом он малость помедлил и добавил: - Вы, майор, разберитесь с этим лейтенантом.
   Повернулся и пошел в сторону штаба.

МИЛИЦЕЙСКИЕ КАРАСИ (1973 г.)

   На столе зазвонил телефон. Полковник, командир N-ой части, снял трубку.
  -- Докладывает дежурный по контрольно-пропускному пункту! У ворот стоит милицейская машина. Говорят, что привезли рыбу. Просят пропустить на продсклад, - прозвучал в трубке голос дежурного сержанта.
  -- Найдите начальника продовольственной службы. Когда он придет, вместе с ним пропустите машину, - распорядился полковник.
  -- Слушаюсь, ответил дежурный.
   Полковник занялся своими делами, а мы постараемся выяснить: какая существует связь между городской милицией и какой-то там рыбой. Дело, оказывается, заключается в том, что упомянутая N-я часть располагалась в небольшом сибирском городке, на самом юге Тюменской области, в малолесистой степной полосе, изобилующей малыми и средними озерами. Многие из этих озер заросли камышами, а некоторые были заболочены. Но знамениты эти озера были тем, что в них водилось много рыбы и, особенно, караси. Местные власти рыбную ловлю разрешали только удочкой. Однако в отдельных случаях давали разрешение на ловлю карасей сетями. Ну, а там, где есть ограничения, там всегда есть и нарушители. Браконьерское движение получило должное развитие. Рыбнадзор практически отсутствовал, а местные базары были завалены дешевым карасем. Тогда кое-какие умные головы в городской милиции решили воспользоваться ситуацией, но не в интересах государства, а больше в своих личных. Однако, должен оговориться, что идея эта не была плодом раздумий начальства. Ее осуществляли рядовые и сержанты милиции на свой страх и риск. Как говорят - голь на выдумки хитра.
   Делалось это так. Двое милиционеров в патрульном газике ехали за город, к одному из озер. Они заранее были уверены, что хоть одного рыбака-браконьера они там застанут.
   Так оно и получилось. Издали видят рыбака. Подъезжают. Увидев, что машина милицейская, рыбак пытался бежать. Но ему посигналили, и он вернулся. Подъехали, остановились.
  -- Ну что, дядя, рыбку ловим? - спрашивают мужика.
  -- Ловим, - отвечает.
  -- А где же твоя удочка?
   Мужик молчит, мнется, как конь стоялый.
  -- Понятно, сетью ловишь?
  -- Сетью, товарищ начальник.
  -- Покажи разрешение на ловлю сетью.
  -- Нет у меня разрешения.
  -- Да ты, дядя, браконьер! Воруешь государственную рыбу, мешаешь нам двигаться к коммунизму. А ну, давай вытаскивай сеть, да побыстрее.
   Мужик боится, быстро сеть вытягивает, рыбу из нее вытряхивает на прибрежную траву.
  -- Все в порядке, гражданин начальник!
  -- Да ты, видать, мужик тертый! Сидел? - спросил рыболова один из милиционеров.
  -- Было дело.
  -- Где у тебя еще рыба? Тащи всю сюда.
   Мужик пошел к ближайшим кустам и приволок оттуда здоровую котомку с карасями.
  -- А теперь вали всю рыбу вот на эту плащ-палатку. Да поживей. Некогда нам.
   Когда вся рыба была сложена на плащ-палатку, то ее оказалось довольно много - килограммов 60.
  -- А теперь тащи ее в машину, в кузов, - приказал мужику милиционер, - да сеть прихвати.
   Мужик погрузил рыбу и говорит:
  -- А куда вы ее? Небось себе, - и ухмыльнулся.
  -- Чего ухмыляешься, морда браконьерская! - Рыбу эту сдадим в магазин. Пусть ее едят честные трудящиеся. А теперь садись в машину и молчи.
   Мужик забрал сеть, залез в кузов газика, устроился и спрашивает:
  -- А куда вы меня повезете?
  -- Куда надо, туда и повезем. Сказано тебе молчи. Вот и молчи.
   Машина рванула с места, выехала на шоссе и помчалась в сторону города. На полпути до города машина остановилась. Милиционеры высадили мужика, выкинули сеть и предупредили браконьера, чтобы больше не попадался. Иначе посадят в обезьянник. И уехали. Ни в какой магазин милиционеры, конечно, не ездили. Они приехали в отделение милиции, отсыпали для себя рыбы в большое ведро, а остальную повезли в N-ю часть.
   Начальник продовольственной службы части дело свое в таком случае знал. Он взвесил рыбу, но по документам ее не оприходовал, а составил акт о приемке на склад N-ой воинской части определенного количества рыбы под названием "карась" от сотрудников таких-то. Один экземпляр акта отдал милиционерам. Все вроде правильно. Однако крайне сомнительно: милиция в то время была не полномочна ловить браконьеров и отбирать к них улов, тем более городская милиция. Однако, если есть голь, которая на выдумки хитра, то обязательно есть и другая голь - покорная, глупая, но главное, не знающая своих прав. Поэтому долгое время офицерские семьи N-ой воинской части два раза в неделю ели жареных карасей.
   Но со временем умные милицейские головы, видно, перешли на другое место службы, и рыбный поток в N-ю часть прекратился.
   А жаль.

КТО ХОЧЕТ, ТОТ ДОБЬЕТСЯ (1953)

   Младший лейтенант Сазонов, начальник автомастерской пил часто, но понемногу. От него, как правило, несло спиртным. И тому была причина: Сазонов, сорокалетний, солидного вида мужчина, бывший фронтовик, уже после войны был опять призван в армию как хороший специалист по автомобильному делу. Определили его в полк, расквартированный в том самом городке, где он работал начальником гаража и где проживала его семья и его родители.
   Служить в армии Сазонов не хотел и постоянно, с завидным упорством, писал рапорта с просьбой уволить его, мотивируя это низкой зарплатой, невозможностью содержать семью и оказывать помощь престарелым родителям.
   Служба Сазонова тяготила, и он предпринимал всякие действия, которые, по его мнению, дискредитировали бы его как офицера и способствовали скорейшему увольнению в запас. С этой целью он всегда опаздывал на совещания, а то и вовсе на них не приходил. Опаздывая на утренний развод, он демонстративно шел вдоль строя полка, подходил к командиру и просил разрешения встать в строй. А при прохождении торжественным маршем зачастую сознательно шел не в ногу. Над ним посмеивались, но он не обращал на это внимание. Командование неоднократно его наказывало, его разбирали на офицерских собраниях, но Сазонов гнул свою линию - служить не желаю, прошу уволить. Друзья и приятели, с которыми он работал и общался до призыва, подогревали его стремление снять погоны.
   Но увольняться из армии по причине пьянства или непрофессионализма Сазонову тоже не хотелось. Потому пить-то он пил, но так, что это не отражалось на качестве работы той мастерской, которой он руководил. Больше того, он проявлял в этом деле личное старание. Если в полку не было запчастей для ремонта машин, то он находил их в городе, у своих приятелей и знакомых. Сазонов всегда держал свое слово по срокам ремонта. И за это его хвалили командиры подразделений полка. Видимо, по причине его высокой профессиональной подготовки командир полка мирился со всеми выкрутасами Сазонова и не писал представление на его увольнение. Одним словом, для интересов боевой готовности фигура этого офицера была полезной.
   Но служить он не хотел, тем более, что его руководители, бывшие до призыва, донимали его просьбами бросить воинскую службу и идти работать в автохозяйство города, где ему уже приготовлена должность начальника автоколонны.
   И Сазонов стал думать. Думать над тем, что бы такое безобидное учинить?
  -- Должно же у начальства лопнуть терпение сносить его чудачества, - рассуждал он.
   И придумал.
   На ближайшее совещание офицерского состава полка Сазонов, как всегда, опоздал. Он сел за самый дальний стол и стал слушать начальника штаба, который вел совещание. Затем вынул из кармана пачку папирос, спички и закурил. Начальник штаба, увидев, что Сазонов курит, прервал свои рассуждение и громко крикнул:
  -- Сазонов, Вы где находитесь? Немедленно прекратите! Здесь не курилка, а совещание офицеров!
  -- Слушаюсь, - ответил Сазонов и погасил папиросу.
   Общий тон совещания был нарушен. Офицеры обсуждали между собой очередную выходку Сазонова. Одни смеялись, другие осуждали. И так на каждом совещании. И каждый раз Сазонов покорно говорил "слушаюсь" и гасил папиросу. Но, видимо, Бог увидел и оценил усилия этого человека осуществить свою мечту и организовал обстоятельство, которое сыграло решающую роль в дальнейшей судьбе Сазонова. А выглядело это обстоятельство в виде внезапного визита в полк генерала, Командующего артиллерией округа. Никто этого генерала раньше не видел, но каждый офицер точно знал, что визит начальника такого ранга - дело весьма серьезное.
   Большие надежды на этот визит возлагал и герой нашего рассказа - младший лейтенант Сазонов.
   Свой визит генерал начал с обхода территории, учебных помещений и казарм. Делал замечания, но в общем остался доволен состоянием им осмотренного. Но в мастерские, где его тоже ждали, не зашел. А Сазонов ждал его в своей мастерской, чтобы изложить генералу свою просьбу об увольнении. Но не получилось.
   Совещание офицерского состава было назначено на послеобеденное время в помещении клуба полка. В назначенный час офицеры полка собрались в зрительном зале клуба, на подиуме стоял стол, накрытый красной скатертью, и трибуна для докладчика. генерал и командир полка должны были вот-вот выйти на сцену.
   И тогда Сазонов решился на отчаянный шаг. Он вышел из зала, чтобы вновь войти в него, но с опозданием, когда генерал сядет за стол, а командир полка начнет с трибуны свой доклад. Этим он хотел привлечь к себе внимание. Он дождался этого момента, рывком открыл дверь зала, вошел в него, демонстративно хлопнув дверью. Многие повернулись в его сторону. А Сазонов вышел на середину прохода между рядами кресел, снял фуражку, положил ее на согнутую левую руку и, печатая шаг по клубному паркету, отмахивая правой рукой, пошел в сторону подиума, где за столом сидел генерал. Не дойдя примерно пять шагов до генерала, он в абсолютной тишине зала громко и четко доложил:
  -- Товарищ генерал! Младший лейтенант Сазонов! Разрешите присутствовать !
   Генерал не растерялся. Он встал, посмотрел на Сазонова и, обратившись к командиру, спросил:
  -- А почему он такой старый, а все младший лейтенант?
  -- Он, товарищ генерал, призван из запаса.
  -- Понятно, - сказал генерал. И обратившись к Сазонову, предложил ему сесть.
   Командир полка успокоил зал и продолжал свой доклад.
   Сазонов сел в кресло в третьем ряду, как раз напротив генерала, и несколько минут сидел спокойно, а потом достал папиросы, спички и ... закурил, пуская клубы дыма.
   Генерал, заметив курящего Сазонова, повернулся к командиру полка и громко, с удивлением спросил:
  -- Командир полка, почему этот офицер курит на служебном совещании?
   Командир полка, оторвавшись от текста доклада и увидев курящего Сазонова, закричал:
  -- Младший лейтенант Сазонов! Прекратите это безобразие!
   Сазонов встал по команде "Смирно" и громко ответил:
  -- Слушаюсь! И потушил папиросу. Сел.
  -- Командир полка смотрел на генерала и ждал, что тот скажет. А генерал, подумав малость, изрек:
  -- Продолжайте доклад, полковник!
   После окончания совещания Сазонов был вызван в кабинет командира полка. Когда он туда прибыл, то был встречен командиром и генералом, который сидел за столом. Генерал пригласил Сазонова присесть на стул и начал беседу. Он расспрашивал Сазонова о его прежней работе, о семье, о родителях, пожурил его за выбранную форму протеста в виде курения на совещании, а потом, обратившись к командиру полка, сказал:
  -- Мне все ясно. С отделом кадров в округе я вопрос улажу. Пишите представление на увольнение в запас по семейным обстоятельствам. О выполнении доложите лично. Все ясно?
  -- Так точно. Все будет исполнено, - ответил командир полка.
   Сазонов шел по коридору штаба. Его лицо сияло счастьем, а в голове ласковым тоном била мысль: а ведь мир не без добрых людей.
  
   С-Петербург. Октябрь 2007

СВИНАРНИК (1972 г.)

   Командир войсковой части, расквартированной в маленьком сибирском городке, полковник Рыбников Иван Ильич, сидел в приемной первого секретаря горкома партии Николая Ивановича Смирнова и терпеливо ждал приглашения в кабинет. Он примерно знал, по какому делу его пригласил секретарь и мысленно обдумывал детали ответа. Наконец дверь кабинета открылась, и вышел какой-то деятель с портфелем. Секретарша, пожилая солидная дама, знаком показала, что Рыбников может войти. Вошел. Поздоровались. Рыбников сел к столу. Ждал, что скажет секретарь. А тот, видимо, расстроенный беседой с предыдущим посетителем, хмуро молчал и смотрел в настольный календарь. Потом откинулся на спинку стула и посмотрел на Рыбникова:
  -- Рад Вас видеть, Иван Ильич, но приятного разговора не обещаю. Вы, надеюсь, догадываетесь, о чем пойдет речь. Впрочем, Вам о теме нашего разговора должны были сообщить. Благоустройство города - вот сейчас для нас самый главный вопрос, - продолжал Смирнов. А свинарник, расположенный на территории вверенной Вам части, своим гнусным видом позорит лицо города. Ведь было же решение горисполкома о ликвидации этого учреждения. В чем же дело?
   На столе зазвонил телефон. Смирнов снял трубку и повел с кем-то длинный разговор. А Рыбников думал и рассуждал про себя:
  -- Да, действительно. В чем тут дело? Взять да и ликвидировать подсобное хозяйство воинской части за то, что неважно выглядит и слегка попахивает. Да я мог бы показать Смирнову добрый десяток объектов, которые своим, не менее гнусным видом позорят городское обличье!
   Свинарник, о котором идет речь представлял собой кое-как державшееся, латанное-перелатанное деревянное сооружение, вмещавшее два десятка свиней, питавшихся отходами солдатской столовой. Несмотря на тесноту и неудобство, свиное поголовье хорошо плодилось, росло здоровым и для экономики части было выгодно: солдаты получали дополнительно к норме свежее мясо, а деньги, вырученные от той части свинины, что продавалась, шли тоже на дополнительное питание солдат в виде яиц, молока, кефира и прочих продуктов, а также на нужды солдатского быта. В полковом финансовом учете строка этих расходов называлась видом N 1.
   Свинарник был постоянной болью Рыбникова. Как его сохранить в условиях все усиливавшегося давления городских и партийных властей? Вот и на этот раз Смирнов пригласил к себе по этому свинскому вопросу. Что ему отвечать? Только одно - буду думать, товарищ секретарь.
  -- Вот и думайте, да побыстрей. Иначе мы начнем писать письма Вашему начальству. Все. До свидания, Иван Ильич. Здоровья Вам, - сказал в заключение беседы Смирнов.
   Рыбников приехал в полк расстроенный, как гимназист, которого предупредили, что выгонят из гимназии, если он не возьмется за ум. И сразу пошел на свинарник. Там его встретил заместитель по тылу подполковник Фомин, который доложил, что на свинарнике все в порядке. Поголовье в целости и накормлено.
  -- Значит, и приплод в целости? Потерь нет?
  -- Никак нет, все живы, - ответил Фомин.
   В это время из дверей вышел солдат с ведром в руке.
  -- Бипко, идите сюда! С ведром, с ведром, - крикнул Фомин солдату.
   Тот подошел и поставил перед Рыбниковым ведро, наполненное телами убитых крыс.
  -- Добыча Бипко за прошедшую ночь, - доложил Фомин.
  -- Уберите. Я думаю, что тому ученому, который предложил бы способ эффективной борьбы с крысами на свинарниках без ущерба самим свиньям, следовало присудить Нобелевскую премию, - задумчиво проговорил Рыбников. А пока приходится их отстреливать. Молодец, Бипко!
   Рыбников прошел в помещение, осмотрел поголовье, сделал Фомину кое-какие замечания и предупредил, что будет ждать его в кабинете через час.
  -- Чья это затея с отстрелом крыс? - спросил Рыбников у Фомина, когда тот прибыл в кабинет.
  -- Моя. Винтовки взял в городском ДОСААФ во временное пользование. Они выделили и пульки для этих пневмовинтовок.
   Отстрел крыс - дело полезное, если все оставить, как есть, - думал Рыбников. Но ведь вопрос стоит о переносе этого заведения. Где выход?
  -- Скажите, Алексей Иванович, - обратился он к Фомину, - куда бы вы перенесли свинарник, если бы это категорически потребовалось?
   Фомин на мгновение задумался, а потом решительно сказал:
  -- Только на территорию учебного центра.
   Рыбников иронически посмотрел на своего заместителя:
  -- Вы что, всерьез? Там же нет электричества, нет воды! Это же двадцать километров от городка. Алексей Иванович, может быть у Вас есть какие-то соображения на этот счет? Доложите.
  -- Есть у меня кое-какие соображения. Если, товарищ командир, желаете, я их изложу.
  -- Слушаю Вас внимательно, Алексей Иванович.
   Беседа командира и заместителя продолжалась долго. Но не зря говорят, что одна умная голова - хорошо, а две умных - гораздо лучше. Единое мнение по решению свинского вопроса было достигнуто утром следующего дня. Рыбников поехал на прием к начальнику районных электрических сетей с целью выяснить: возможно ли сделать ответвление от государственной высоковольтной линии передач и установить понижающий трансформатор. Начальник РЭС принял Рыбникова без задержек, выслушал, уточнил место и сказал, что вариант этот возможен, но будет стоить хороших денег. Сколько? Ну, примерно? начальник назвал цифру, и Рыбников уехал к себе выяснять полковые финансовые возможности. Выяснилось, что на текущем банковском счете полка есть нужное количество денег, но предназначены они только для нужд текущего ремонта зданий и сооружений: казарм, классов, складов и т.п. Взять эти деньги для строительства ЛЭП - значит, нарушить финансовую дисциплину, оставить полк без всяких средств, вызвать гнев начальства.
  -- Этим строительством мы не только сумеем перевести в учебный центр своих поросят, но и обеспечим электричеством все объекты центра, что позволит нам плодотворно проводить ночные занятия и стрельбы, - говорил Рыбников на совещании офицеров. Он просил всех офицеров держать язык за зубами, пока не будет закончено строительство. А потом он берет всю ответственность на себя. Так и сказал:
  -- Я приказал, я и отвечу!
   Строительство ответвления на учебный центр началось через два дня. Строители обещали все закончить за десять дней с подключением энергии ко всем объектам центра. Когда до конца срока оставалось два дня, Рыбников позвонил командиру дивизии и доложил в подробностях о приятом им решении.
  -- Завтра приедет к вам начальник оперативного отдела. Он разберется на месте и мне доложит, - проговорил комдив и положил трубку.
  -- Пусть хоть сам дьявол приезжает. Дело, можно считать, уже сделано, - подумал Рыбников и позвонил начальнику штаба, чтобы готовился к приезду гостя.
   Приезжий "ревизор", подполковник из штаба дивизии сразу с вокзала потребовал везти его в учебный центр. Вместе с ним поехал и Рыбников.
   Новые высоковольтные опоры, гирлянды изоляторов, натянутые провода, смонтированная трансформаторная установка, огражденная сетчатой оградой, оказали на приезжего весьма благоприятное впечатление. Когда же Рыбников сказал гостю, что наличие постоянного источника электроэнергии позволит уже в будущем году создать в центре хорошую базу для приема пополнения и техники в случае мобилизации, он выразил явное одобрение действиям командира полка:
  -- Я на Вашем месте поступил бы так же, как сделали это Вы. Все верно. Так и доложу командиру дивизии.
   Потом помолчал и, улыбнувшись, обратился к Рыбникову:
  -- А теперь, Иван Ильич, попрошу Вас показать место, где Вы намерены разместить Schweinhaus - первопричину всех этих технических новшеств. Получается так, что нужды поросячьего сообщества вызвали к жизни очень важные для интересов боевой готовности дела. И деньги, затраченные на эти дела, я полагаю, потрачены с толком.
   Посланник командира дивизии уехал, а через два дня позвонил он сам:
  -- Вот что, Рыбников! За сделанное Вами хвалю, но выговор за нецелевое использование государственных средств Вы получите. Желаю успехов.
   И генерал положил трубку.
   Осенью свиное братство было переправлено в учебный центр и размещено в новом, скажем прямо, комфортабельном помещении. А на месте бывшего свинарника была создана площадка для игры в городки. Вот так закончилась эта, казалось бы, простая, но в то же время необычная для армейских условий история. Глядя на довольные морды полковых хрюшек и городских руководителей, на усеянные светом лампочек Ильича площадки и помещения учебного центра, Рыбников в глубине души своей испытывал чувство гордости за им содеянное и невольно повторял пушкинское: "Ай да Рыбников, ай да молодец!"

ЦЫГАНСКАЯ ЗВЕЗДА (1953 г.)

   Цыгане шумною толпой
   По Бесарабии кочуют,
   Они сегодня над рекой
   В шатрах изодранных ночуют.
  
   Кто не знает этих слов из поэмы великого Пушкина "Цыганы". Или историю трагической любви Алеко и Земфиры из оперы С. Рахманинова "Алеко". Широко известно, что цыганская тема занимала определенное место в творчестве многих русских писателей и драматургов. Но это все поэзия, так сказать, творческий вымысел отдельных, пусть и одаренных людей. А проза жизни - вот она, рассуждал про себя Андрей Николаев, стоя на обочине дороги, по которой мимо него тащился обоз цыганского табора. Усталые, запыленные лошади, опустив головы, катили по полевой дороге скрипучие телеги, покрытые рваными, выгоревшими на солнце кусками материи, игравшими роль тентов. Из телег выглядывали перемазанные женские и детские лица. Часть повозок были заполнены какой-то рухлядью. Мужчины, одетые в ветхую одежонку, молодые и пожилые, шли по обе стороны этого обоза, погоняя лошадей и охраняя его. Андрей не спрашивал, откуда они едут, но по всему видно было, что издалека.
   Николаев проводил взглядом последнюю телегу, груженую дровами. Ее сопровождал пожилой цыган в заплатанных штанах, заправленных в кирзовые солдатские сапоги, в красной выцветшей рубахе и в старой воинской фуражке со сломанным козырьком, из-под которой выбивались пепельно-черные кудри.
   Перейдя пыльную дорогу, Николаев направился в лагерь, к своим солдатам, вместе с которыми он занимался очисткой территории бывших военных действий от взрывоопасных предметов. Проще говоря - разминированием. И в этом плане постоянно перемещавшиеся цыганские таборы, а их было много в послевоенные 50-е годы, создавали для военных подчас трудноразрешимые проблемы. Вот и сегодня утром командир батареи поручил Николаеву провести переговоры с бароном цыганского табора, расположенного невдалеке относительно его перемещения, для очистки территории. Утром следующего дня Николаев, лейтенант, командир взвода разминеров, отправился в цыганский табор. По дороге ему встретился цыган, который сидел у стога сена и дремал под утренними лучами августовского солнца. Рядом паслась вислобрюхая лошадь. Видимо, цыган ее охранял. Пройдя широкую гряду высоких кустов, Николаев вышел на живописную поляну, раскинувшуюся у подножия зеленого холма, с тригонометрическим знаком на вершине. На поляне стояли цыганские шатры и дымились костры. По тропинке, в сторону больших дорог уходили из табора на промысел цыганки, молодые и пожилые, с детьми разных возрастов. Мужское население табора сидело вокруг костров, ели, пили, курили и о чем-то переговаривались.
   Николаев подошел к одной группе. Поздоровался. Цыгане хмуро, вразнобой ответили, но никто не поднялся. Молча глядели на лейтенанта.
  -- Мне бы хотелось увидеть вашего старшего, - скромно выразился Николаев.
  -- У нас нет старших и младших, - ответил один из сидевших. - А если Вам нужен барон, то он в шатре.
   И говоривший указал рукой на крайний шатер, что стоял справа от Николаева. Андрей направился к шатру и уже намеревался войти в него, как навстречу вышел, откинув полог, невысокий цыган, в косоворотке, подпоясанной ремнем, в хромовых сапогах и потертой коричневой шляпе с широкими полями, лет пятидесяти, не более.
  -- Какое красивое лицо! - подумал Николаев и тут же услышал:
  -- Барклай Изотов! С кем имею честь говорить? - твердым четким голосом проговорил цыган.
  -- Наверняка он грамотный и служил во время войны в армии, - успел подумать Николаев и тоже представился:
  -- Лейтенант Николаев, полномочный представитель воинской части, что расположена за дорогой. Я так понимаю, что Вы являетесь здесь старшим?
  -- Да, тут все подчиняются мне. Не так, как у вас в армии, но слушаются. Таких, как я, у нас принято называть баронами, - не без гордости сказал он.
   Барон, так барон. Хорошо еще, что не граф или князь. Николаеву было важно, что с этим человеком как раз и следует вести переговоры о перемещении места расположения табора.
   Тема разговора барона не удивила. Он предложил зайти в шатер и там продолжить беседу. Зашли. Николаев огляделся. Шатер напоминал лагерную палатку, только больших размеров и с вырезанными окнами, что обеспечивало днем достаточную освещенность. Пол и стены были увешаны разноцветными коврами, правда, не первой свежести. По углам были сложены кучи какой-то рухляди.
  -- Наверное, постельное имущество, - подумал Николаев.
   Сели на скамейки к низенькому столу.
  -- Я предвидел Ваш приход, помолчав, сказал Барклай.-Когда вы намерены приступить к работам на этом участке?
  -- Через две недели, - ответил Николаев.
  -- Хорошо, - согласился барон, - через две недели нас тут не будет. Даю слово.
  -- Я Вам верю, улыбнувшись, сказал Николаев. А теперь у меня к Вам личный вопрос. Судя по Вашему виду, Вам лет пятьдесят, не более. Скажите, довелось Вам участвовать в Отечественной войне и, если это так, то в качестве кого? Если не хотите, то не отвечайте.
  -- Нет, почему же, отвечу, - спокойно молвил Барклай. Поднялся со скамейки, пошел в угол палатки, порылся там в вещах, опять подошел к столику и вручил молча фотографию.
   На ней Николаев увидел Барклая в военной форме, с сержантскими погонами, с несколькими медалями, в том числе "За отвагу" и орденом Красной Звезды. Кроме наград, на гимнастерке были нашиты ленточки за ранения: одна красная, значит тяжелое, и одна желтая - значит легкое.
  -- Спасибо, - уважительно сказал Николаев. Видно, что Вы достойно защищали Родину. Николаев не стал расспрашивать о послевоенной судьбе барона. Он решил, что дело, ради которого он пришел в табор, исчерпано и пора уходить. Он поднялся.
  -- Лейтенант, - вдруг сказал барон. - Приглашаю Вас сегодня вечером придти в табор. Вам будет интересно. Не многие имеют такую возможность. Но Вы мне понравились. Приходите. Поговорим.
  -- Хорошо, я приду. Спасибо за приглашение, - ответил Николаев, пожимая руку цыганского барона.
   Вечером, когда только начало темнеть, Николаев отправился знакомым путем в гости к цыганам. На подходе к табору дорогу ем у переступил вышедший из кустов бородатый цыган:
  -- Куда идешь? - с угрозой спросил он.
  -- В табор, по приглашению барона.
  -- Проходи, - разрешил цыган и скрылся в кустах.
   На поляне горело несколько костров. Видимо, женщины вернулись с промысла, что-то принесли, и теперь готовится ужин, подумал Николаев. Он знал, что у костра, как правило, собирается семья. Да и весь табор в большинстве случаев связан родственными узами. А это обстоятельство, как известно, не способствует укреплению этноса, а наоборот, ведет его к постепенному вымиранию.
   Лейтенант подошел к ближнему костру. Сидевшие вокруг него несколько женщин и двое мужчин вежливо поздоровались и пригласили отведать цыганской пищи. Так же вежливо Николаев отказался и спросил, где можно увидеть Барклая. Один из цыган сказал, что видел его около шатра. Когда Николаев подошел к шатру Барклая, тот пригласил его зайти внутрь.
   В шатре, на том самом столике, за которым сидели утром, стояли две свечи, бутылка с водкой и нехитрая закуска.
  -- Выпьем, лейтенант, по рюмке. Ты мне понравился и напомнил военную пору. Не отказывай цыганскому барону в такой мелочи.
   Сели к столику. Выпили. Закусили.
  -- Ты, лейтенант, лицом похож на цыгана, - улыбнувшись, сказал барон. - Если тебя переодеть - вполне сойдешь за цыгана. - И засмеявшись, сказал: - Оставайся у нас. Спрячем, никто не найдет. Невеста для тебя уже есть. Красавица-девка, полюбишь. - Барон испытующе посмотрел на Николаева, опять улыбнулся: - Не принимай всерьез. Я пошутил. У тебя присяга. Я знаю, что это такое. А потом, ты все равно бы не прижился у нас. Цыган - это с детства, с пеленок. Ну, да ладно, пойдем, выйдем, покурим.
   Темное августовское небо высыпало звездами на востоке, среди других ярким светом сияла крупная звезда.
  -- Ты знаешь, как называется эта яркая звезда? - спросил Николаева барон.
  -- Мне думается, что это Сириус - самая яркая звезда земного небосклона.
  -- Пусть будет так, - продолжал барон, но мы называем эту звезду Ромой. Хочешь, лейтенант, я расскажу тебе легенду, связанную с этой звездой.
  -- Конечно хочу, - живо ответил Николаев. - Легенда - это всегда интересно.
   Табор сидел у костров. Слышалось бренчание гитары и тихая мелодия какой-то заунывной песни. Где-то рядом, в кустах, фыркали лошади, доносился лай собаки. Тихо опускались на землю сумерки.
  -- Ну, тогда слушай! Я ведь потомственный цыган. Легенду эту мне рассказал отец, а отцу - его отец. Было это давно, очень давно. Не здесь, а далеко отсюда, на юге, где горы Карпаты. Там кочевало большое цыганское племя. Вождем этого племени был злобный и жестокий человек, державший всех в повиновении силой и страхом. Звали его Аргулай. Задумал он женить своего племянника на красавице-цыганке Роме. Но Рома уже любила другого цыгана, вдовца, сорокалетнего Данилу. Узнав о намерении Аргулая, влюбленные бежали из табора. Но верные вождю люди изловили их, а ночью убили Данилу, а тело бросили в бурные воды реки. Обезумевшая от горя Рома выбежала к краю высокого обрыва, а когда преследователи приблизились, бросилась в темные волны бурного потока. Но видно Господу Богу было не угодно, чтобы тело красавицы-цыганки поглотили воды реки. На глазах изумленных цыган-преследователей какой-то неведомой силой тело цыганки было выкинуто из воды, поднято над рекой и сначала медленно, а потом все быстрей унесено в небо. А вечером, на востоке, среди уже привычных для взора звезд, вспыхнула новая яркая звезда. Господней волей Рома стала звездой и теперь уже навсегда осталась со своим племенем. Вот такая легенда, лейтенант. Она что-нибудь тебе напоминает?
  -- Напоминает Вифлиемскую звезду, которая той же Божьей волей зажглась в момент рождения Христа.
  -- Ты что? Читал Библию? Вам же это запрещено? - удивленно спросил Барклай.
  -- Ты прав, барон. Но событие это упоминается в художественной литературе, у русских классиков. А я их читал.
   Гасли костры. Цыгане расходились по шатрам, чтобы завтра начать свой обычный промысел. Пора было расставаться и Николаеву с бароном.
  -- Прощай, лейтенант; передай своему командованию, что через две недели нас тут не будет, - пожимая руку Николаеву, сказал барон. Не поминай лихом, как принято говорить у вас.
   Николаев шел по едва заметной в темноте тропе, смотря на Сириус, и думал: красавица Рома, цыганская звезда. И что только не придумают люди!

ЗАГАДКА (1954 г.)

   Поздняя осень, но еще не холодно. Выпал и растаял первый снег. Слякотно и грязно. В один из таких дней старшего лейтенанта Волохова вызвали в штаб полка и сообщили, что из одного из сельских советов района, Колпанского, пришло письмо с просьбой прислать саперов для ликвидации обнаруженных в земле снарядов. И уточнялось, что снаряды эти находятся в деревне с поэтическим названием Грибочки, на подворье жителя этой деревни Силантия Лукича Зубка. Определив маршрут по карте, получив на складе все необходимое для взрывных работ, Волохов с двумя солдатами на легковой машине "Виллис" выехал за ворота военного городка.
   Примерно через час, преодолев 30 км по шоссе и несколько километров по грязной лесной дороге, Волохов въехал в деревню Грибочки. Дом Силантия Зубка указал встречный мужик.
   Низенькая, в три окна, хата стояла на отшибе деревни. Волохов подъехал к калитке. У крыльца затявкала собачонка. Водитель посигналил. Дверь открылась, и на пороге появился шустрый бородатый дедок, а за ним не менее шустрая бабка.
  -- Цыц, проклятая! - крикнул дедок собаке. Ворча, собака залезла в ветхую будку. - Проходите, товарищи военные, собака у нас смирная.
   Волохов открыл калитку, по тропке подошел к крыльцу
  -- Вы будете гражданином Силантием Лукичом Зубко? - вежливо спросил Волохов шустрого дедка.
  -- Да, это мы, - так же вежливо ответил дедок, - тут мы живем с бабкой.
  -- Рассказывай, Силантий Лукич, где у тебя тут снаряды припрятаны. Да не делай удивленного лица, будто не знаешь, - опять-таки вежливо попросил он деда.
  -- Есть снаряды! Очень даже хорошие. Хош сейчас стреляй. Пошли покажу.
   Волохов с солдатами пошли за дедом. Обошли хату. И под стеной, где нет окон, он указал место. Рассказал, что копнул тут лопатой, а там, под слоем земли, лежит снаряд с желтой гильзой.
  -- А сколько их тут? - спросил Волохов.
  -- Не знаю. Я больше не копал, - серьезно ответил дед.
   Волохов приказал солдатам принести из машины лопаты, а когда слой земли был вскрыт, то оказалось, что снарядов было всего шесть штук. Это были бронебойные унитарные выстрелы к 100-мм полевой пушке. Для непосвященных объясним, что выстрел - это совокупность снаряда и порохового заряда. Унитарный выстрел - это такой, в котором снаряд и заряд, находящийся в металлической гильзе, герметично соединены в одно целое. Можно сказать, что это винтовочный патрон, увеличенный во много раз.
   Так вот, шесть таких патронов, длиной примерно в метр каждый, лежат перед заинтересованной публикой. Как они тут оказались? Загадка.
  -- Все ясно, - сказал как можно серьезнее Волохов, - надо взрывать! Тут, на месте. Волохов лукавил. Он знал, что эти снаряды никакой опасности не представляли. Их можно совершенно свободно и безопасно взять и перенести в другое место. Но Волохову хотелось разыграть деда.
   Дедок, услышав последние слова Волохова, что снаряды надо взрывать на месте, от изумления потерял дар речи:
  -- Ка... как... ето... взрывать на... мес...те? А ха... та? А мы с бабой?
  -- А что хата, - продолжал издеваться Волохов над дедом. Иди, дед, к председателю колхоза и проси у него новое жительство. Хате капут, как говорится.
  -- Ты что, старшой, шутишь? Куда это я пойду из своей хаты? Сейчас приведу бабу, сядем на эти снаряды, тогда и взрывай! - завопил дед.
  -- Как это вы сядете, - возмутился Волохов. Вон у меня три здоровых солдата, да я сам четвертый. Выкинем вас за забор и забудь, дед, про хату.
   Старик от таких слов закрутился на месте, потом забегал вдоль дома, потом остановился и задумался:
  -- Старшой, у меня есть предложение: зайти в избу и спокойно обговорить ето дело. Как думаешь?
   Волохов понял, что дед будет пытаться как-то откупиться. Но решил комедию продолжать.
  -- Пошли, дед, в избу. Поговорим.
   А избе дед пригласил к столу и зычно крикнул:
  -- Фекла, тащи все, что нужно!
   Но Волохов категорически отказался от всякого угощения. Тогда дед крикну:
  -- Фекла, не надо! Они не хотят!
   Дед откинулся на стуле, малость помолчал и тихо начал:
  -- Послушай, старшой, Христом-Богом прошу тебя - не взрывай около хаты. Не взрывай! - Потом помолчал, поерзал на стуле и продолжал: - Старшой, я деньгами заплачу, чтобы ты не взрывал около хаты. Дам по 500 рублей за снаряд. Деньги получишь немалые. Солдатам дашь. А снаряды унеси. Ты ведь умеешь, ты ведь специалист. Договорились?
   Волохов встал, походил по комнате, потом сел к столу и спросил деда:
  -- А откуда у тебя, дед, здесь, в деревне, такие деньги?
   Дедок, недолго думая, ответил:
  -- Поросяток продал, сын присылает, да мы с бабой малость скопили. Вот они и деньги.
   И Волохов понял, что пора кончать эту игру, сказать деду с бабой правду да и ехать домой.
  -- Ты, дед, спрашиваешь, договорились ли мы? Договорились, Силантий Лукич, договорились. Только денег я не возьму, а снаряды увезу. И попрошу дать мне какого-нибудь тряпья, чтобы обернуть снаряды.
   Хозяин дома рад был несказанно. Куда-то побежал и вскоре принес ворох всякого тряпья. Все крутился вокруг Волохова и благодарил.
   Чтобы создать обстановку серьезности и опасности проводимого мероприятия, Волохов попросил хозяев избы удалиться на приличное расстояние и оттуда наблюдать за процессом.
   Новости в деревне распространяются, как известно, быстро. Поэтому сбежалось много людей наблюдать, как военные будут увозить снаряды от дома Силантия Зубка.
   Первый снаряд взял сам Волохов - так положено по неписаному закону подрывников-саперов. Намотав на гильзу тряпья, он поднял снаряд, положил на плечо и понес к машине. Остальные снаряды таскали солдаты. Когда все они были уложены и закреплены, Волохов подал сигнал хозяевам дома, что работа закончена, и они могут идти в избу.
   Но, прежде чем отъехать, Волохов подозвал Зубка и на прощание сказал ему:
  -- Силантий Лукич, эти снаряды противотанковые, бронебойные. Чтобы Вы не забывали о нашей встрече, я задам Вам одну загадку. Отгадаете, я Вам пришлю 500 рублей. Вот эта загадка: "Что самое главное в танке?"
   И Волохов передал деду бумажку с написанным на ней своим адресом.
   Теперь задача состояла в том, чтобы избавиться от этих снарядов. Что надо было делать, Волохов знал.
   Пройдет несколько месяцев. Как-то, проходя по городскому базару, Волохов обратил внимание на знакомое лицо, торговавшее картошкой. Это был Силантий Лукич. Подошел. Поздоровались. Дед обрадовался встрече. Поговорили. Дед сказал, что на днях вышлет письмо с разгадкой на счет главного в танке. Всей деревней разгадывали.
  -- Жду, Силантий Лукич, - мягко сказал Волохов. Все будет, как обещал.
   Но письма Волохов так и не получил. Загадка так и осталась загадкой.
  

ПАЛАТОЧНЫЙ ГАМБИТ (1973 г.)

   Мотор мерно гудел, машину слегка потряхивало на ухоженной полигонной дороге. Подполковник Колосов, возвращавшийся с совещания у командира дивизии по поводу соблюдения мер пожарной безопасности при размещении личного состава и боевой техники в полевых условиях, слегка подремывал, сидя на мягком сидении армейского ГАЗика.
   Перед мысленным взором Колосова постоянно мелькала безупречно лысая голова докладчика, инспектора пожарной охраны гарнизона. Целый час он долдонил командирам частей прописные истины, вроде: "пожар легче предупредить, чем потушить"; "открытый огонь есть причина пожара"; "курить следует в отведенных для этого местах" и тому подобное. Но самый большой след в подсознании оставила блестящая лысая голова инспектора. Она напоминала Колосову какой-то афоризм на счет лысой головы, вычитанный как-то в книге. Что это за книга? Не вспомнить. Но суть афоризма в том состояла, что какой-то исследователь имел смелость утверждать, что голова нормального человека должна иметь 60 - 70 тыс. волосков. Он же, этот исследователь, утверждал, что количество ума в голове человека пропорционально количеству волос на ней. А если голова совершенно лысая? Тогда как?
   Тут машину тряхнуло. Колосов вышел из состояния дремы и посмотрел вперед. Что это? Машина влетела на площадку перед штабом полка, командиром которого был Колосов, и он увидел огромное яркое пламя горевшей госпитальной палатки, которая использовалась, как столовая офицерского состава. Колосов выскочил из машины, стоял и чуть не плакал. Госпитальная палатка, почти новая, с таким большим трудом добытая под честное слово в медсанбате дивизии превратилась а пламя и исчезла в морозной дымке.
   Колосов, растолкав сбежавшихся офицеров и солдат, пробился вперед и увидел веревочный скелет палатки, столы, стулья, скамейки, дымящиеся и кое-где горящие. Тушить было нечего. Все было ясно. Офицерская столовая приказала долго жить.
   Сгоревшая палатка-столовая была детищем и гордостью Колосова, командира артиллерийского полка. Эта большая госпитальная палатка, подбитая белоснежным пологом, с застекленными окнами и двумя печами-бочками по центру, являла собой первоклассное место культурного приема пищи офицерами полка в трудных полевых условиях сибирской зимы. Печи обеспечивали необходимое тепло, возможность снять верхнюю одежду. Офицер мог сесть за стол, а солдат - рабочий по кухне, одетый в белый фартук, приносил этому офицеру первое, второе и третье блюда. Такой порядок предусматривался для завтрака, обеда и ужина. Тепло, светло, приятно. И теперь все это исчезло, "как сон, как утренний туман".
   Колосов поручил расследование, как официальный акт офицеру штаба, а сам учинил розыск, независимо от него. Начал с того, что вызвал для разговора по поводу сгоревшей палатки своего заместителя по тылу, которому поручал работу по обустройству палатки под столовую. Заместитель по тылу, майор, ничего вразумительного по вопросу причины возгорания сказать не мог.
   И тут Колосов обратил внимание на его голову. Она была почти лысой. На ум пришли бредни пресловутого исследователя на счет соответствия ума и количества волос на голове.
  -- Скажите, майор, кого Вы назначили истопником печей в палатке, - язвительно спросил Колосов. Ведь я Вам об этом конкретно говорил. Вы исполнили мой приказ?
   Зам по тылу молчал, потупя взор.
  -- Что же молчите? Назначили истопника или нет? Это важно для выяснения причины пожара.
  -- Нет, конкретно не назначал. Виноват.
   Колосов вскочил из-за стола, прошелся несколько раз по палатке. Опять сел. И глядя в упор на майора, прошипел:
  -- Я же Вам дал инструкцию для истопника. Получается так, что эти печки-бочки топили кто попало. Раскалили сверх всяких норм! А? Что скажете?
   Чувствуя свою вину, майор окончательно скис. Между тем слух о сгоревшей палатке дошел до медсанбата, командир которого пошел с повинной к командиру дивизии. Тот позвонил Колосову и отдал ему умопомрачительный приказ: палатку восстановить.
  -- Шутить изволите, Ваше превосходительство, - про себя подумал Колосов.
   Однако вызвал к себе начальника тыла полка, того самого лысого майора, и передал ему смысл приказа генерала.
  -- Думайте, майор! Доложите завтра к исходу дня.
   С утра следующего дня Колосов уехал в дивизию на двухдневный сбор командиров частей, а когда вернулся, то к своему величайшему удивлению увидел на месте сгоревшей палатки другую, такую же. Вот это да! Вот это майор! Ай да молодец!
   Подошел начальник тыла и доложил, что приказ Колосова выполнен: палатка восстановлена.
   Конечно, Колосов видел, что это не та новая, еще не бывшая в "употреблении" палатка. Но и эта была еще хорошей, крепкой, правда, выцветшей. Колосов зашел в палатку, осмотрелся: окна все на месте, полог, правда, не первой свежести и кое-где зашитый, но вполне может быть использован. В палатке было тепло, топились печки-бочки и тут же был истопник. Он стоял руки по швам, ел глазами начальство, а на груди у него, на веревочке, висела фанерка с наклеенной на ней инструкцией истопнику.
  -- Ну, а теперь, Евгений Васильевич, - обратился Колосов к своему заместителю, - расскажите мне, если не секрет, где Вы добыли эту "старушку"?
  -- Особого секрета нет, - отозвался майор, палатка уже давно числилась как списанная, так сказать отслужившая свой срок и, соответственно пребывала на одном из складов дивизии. Там я ее и отыскал. А теперь она наша. Что же касается сгоревшей новой палатки, то надо добиться, чтобы командир дивизии ее списал, как "жертву", как непреодолимую издержку боевой деятельности в трудных зимних условиях, - закончил майор и улыбнулся.
  -- Хорошо, - согласился Колосов. Расследование закончено. Материал завтра направим в дивизию. А Вы, Евгений Васильевич, все-таки поведайте мне, каким таким образом Вам удалось раздобыть палатку?
   И майор рассказал. Начал с того, что он и начальник вещевой службы дивизии вместе были на недельных курсах повышения квалификации. Там и познакомились. Стали как бы приятелями. К нему-то я и обратился за советом. Он посоветовал.
  -- Утром я на машине с пятью солдатами, бутылкой водки и закуской подъехал к оному из вещевых складов дивизии. Нашел завскладом - старшину сверхсрочной службы. Слово за слово. Сели к столу. Выпили. После третьей старшина сообщил мне, что есть у него списанные госпитальные палатки в комплекте. А когда я выложил две сотни, он согласился без всяких документов отпустить мне одну палатку на выбор. Вот теперь она и стоит здесь. Теперь уже наша навсегда. Причем нештатная. - На этом майор закончил свой рассказ.
  -- Однако надо иметь хорошую легенду о происхождении этой палатки, - задумчиво промолвил Колосов. Подумайте и доложите свое мнение.
   Прошло некоторое время. Командир дивизии своим решением на основе материала расследования палатку, сгоревшую, с учета медсанбата списал.
   В один из морозных дней генерал посетил расположение части Колосова и, конечно, не преминул зайти в офицерскую палатку-столовую и остался очень доволен.
  -- И где только вы обзавелись такой роскошью? - как бы между прочим заметил генерал.
  -- У нефтянников, - сразу вмешался в разговор присутствовавший тут начальник тыла полка. Дали им две грузовые машины на два дня, а они нам в подарок вот эту палатку, не новую, как Вы заметили, но еще вполне пригодную.
   Колосову от этих слов стало как-то не по себе, но генерал не стал копать глубже, удовлетворился ответом майора.
  -- А Вам, товарищ майор, за нераспорядительность, что привела к утрате государственного имущества - госпитальной палатки, объявляю выговор, - строго сказал генерал. Вместе с тем, - продолжил он, - отмечаю Ваше усердие в восстановлении утраченного, хвалю за службу и наложенное взыскание снимаю.
  -- Да, действительно, решение, достойное царя Соломона, - подумал Колосов, пожимая руку генералу, садившемуся в машину.
   Говорят, что одной из черт русской ментальности является склонность забывать о плохом на фоне хорошего. Что тут поделаешь? Ведь это менталитет.

ХРАПУН (1970 г.)

   Он вошел к нам в номер не так, как делает это большинство людей: он не стучал, а слегка приоткрыл дверь, просунул в него лицо и скромно спросил как-то по-штатски:
  -- Можно войти?
   В санаторном номере на койках сидели двое мужчин. Они только что отошли от послеобеденного сна. Один из них, что постарше, громко пригласил:
  -- Входите, пожалуйста, не стесняйтесь. Очевидно, Вы - кандидат на свободную койку.
   Вошедший мужчина лет сорока, в помятом костюме, с длинными, явно не армейскими волосами, остановился, огляделся, потом подошел к свободной койке и поставил около нее чемодан. Больше ничего у него не было. Среднего роста, широкоплечий, с крупным, но приятным лицом, он внушал Алексею Алмазову, второму жильцу этого номера первовпечатлительную симпатию.
   Вошедший сначала подошел к жильцу постарше и представился:
  -- Старший лейтенант Комов Николай. Прибыл в санаторий на лечение, а главное, на отдых.
   Старший из жильцов, а это был Борис Михайлович Сахно, полковник в отставке, Герой Советского Союза, привстал, назвал себя и пожал Комову руку. Затем новичок к тому, кто помоложе, тоже представился и услышал в ответ:
  -- Подполковник Алексей Алмазов. Рад с Вами познакомиться.
   И Алмазов, наклонив голову, пожал Комову руку. Тот отошел, сел на свою койку и, предвосхищая наши неизбежные вопросы, начал рассказывать о себе.
  -- Мне сорок один год. вам, конечно, кажется странным такое несоответствие в наше-то время: сорок лет и старший лейтенант! Это мое звание по запасу. А сейчас меня опять призвали и повесили погоны, поскольку в нашем учреждении все ведущие специалисты должны иметь офицерское звание. Я кандидат технических наук и работаю в области космической техники. С большим трудом мне удалось выбить путевку сюда, чтобы отдохнуть от дьявольски напряженной работы. Вот такая моя история.
   Алмазов и Сахно тоже вкратце рассказали о себе. В итоге - познакомились. Перед ужином все трое пошли на набережную Ялты "людей посмотреть и себя показать". После ужина в клубе санатория смотрели кинофильм.
   Спать улеглись заполночь: долго вели пустяшные разговоры. С общего согласия Алмазов выключил свет, и один из номеров Ялтинского военного санатория Черноморского флота погрузился в сонную тишину. Но не успели ни Сахно, ни Алмазов попасть в объятия Морфея, как в комнате раздался звук, напоминающий храп возбужденного жеребца, которого вели к кобыле. Это храпел Комов.
  -- Да, не повезло нам с соседом, - досадливо проговорил Сахно.
  -- Храп - это болезнь, - добавил Алмазов. Крути его, не крути, он все равно будет храпеть. Придется нам, Борис Михайлович, терпеть это чудо природы до утра.
  -- А утром пойдем к начмеду санатория, чтобы он нас как-то развел. Невозможно спать.
   На том и порешили. А до утра они превратились в невольных слушателей выдающегося храпового концерта.
   Комов встал утром, бодро пожелал Сахно и Алмазову доброго дня, а потом, как-то скиснув, виновато проговорил:
  -- Простите меня, если можете. Я ведь знаю, что своим храпом не дал вам спать всю ночь. Это мое горе, мое несчастье. Никто не может мне помочь. Отовсюду гонят. Вот и вы сейчас пойдете к начальству с требованием меня отселить. И так каждый раз.
  -- Не торопитесь огорчаться, - твердо сказал Сахно. Мы действительно сейчас пойдем к начмеду санатория, но с единственной целью - помочь Вам, создать Вам условия для отдыха. В конце концов это их обязанность.
   Сахно и Алмазов решили не откладывать дело в долгий ящик и сразу после завтрака появились у дверей начальственного кабинета, где и были немедля приняты.
   Говорил Сахно. Он потребовал от начмеда создать ему нормальные условия для отдыха ночью. Храп отдыхающего Комова не дает возможности даже уснуть. В то же время Сахно настоятельно попросил начмеда устроить Комова таким образом, чтобы он не мешал другим и тоже мог отдыхать.
   Начмед молча выслушал, усмехнулся и сказал:
  -- Вы думаете, что первыми ставите подобный вопрос? Да у меня в каждом заезде 2-3 храпуна. А что я сделаю? У них путевки! Я не имею возможности предоставить каждому, кто храпит, отдельный номер. К сожалению я предложу Комову расположиться в спортзале, на ночь, конечно. Согласится ли он? Если вас не затруднит, то пригласите его ко мне. И еще, дорогие товарищи, должен вам сказать, что поиски оптимального отношения между храпящими членами общества и всеми остальными были и остаются одной из сложных, деликатных и актуальных социальных проблем. Надеюсь, вы меня поняли?
   Комов ночевать в спортзале согласился. Ему оборудовали соответствующее место в одном из углов зала и даже поставили ширму. Но устроители не учли акустических возможностей зала, его способности усиливать внутренний звук. Поэтому уже после первой ночи начмед получил письменное заявление дежурных медсестер:
  -- Мы боимся сидеть в коридоре. Человек, что спит в спортзале, страшно храпит. Просим перевести его в какое-нибудь другое закрытое помещение.
   Коме того, недовольство проявили отдыхающие из номеров, прилегающих к спортзалу. Им тоже мешал храп, доносящийся из зала. Скандал принял общесанаторный характер. Положение казалось безвыходным. И тогда Алмазов, как бы между прочим, высказал своему коллеге по номеру Сахно мысль:
  -- Что бы Вы сказали, Борис Михайлович, если поселить Комова в садовой беседке, оборудовав ее, конечно, соответствующим образом?
  -- Я скажу, что ты молодец, Алексей! Идем к начмеду. И еще скажу тебе: у меня в жизни уже был подобный случай. Я лежал в госпитале в Краснодаре. Лето, жарко, а в палату привезли одного раненого, не тяжелого, а так себе. Так вот. Он храпел, как тысяча чертей. Не знали, что делать. И вот начальник отделения, капитан, предложил поместить его в садовой беседке, оборудовать место, приставив няньку. Так и сделали. А теперь идеи!
   Начмед принял их идею положительно, но без энтузиазма. Но у него не было выхода. В течение двух дней одну из самых отдаленных беседок санаторного сада превратили в прелестную комнатенку со всеми атрибутами санаторного быта. Комов был доволен. Он выразил свою сердечную благодарность Сахно и Алмазову за их личное участие в решении вопроса с его отдыхом. За эти несколько дней они как бы подружились, и Сахно с Алмазовым стали частенько навещать Комова в его садовой обители, вести праздные разговоры, а иногда и расписывать пульку.
   С наступлением ночи отдыхающие укладывались спать, однако, те из них, которые размещались в номерах с окнами в сад, не забывали их прикрывать: рулады комовского храпа все-таки хоть и в ослабленном виде, но достигали своего.
   Откуда-то снизу, с ялтинских набережных до санатория доносились чарующие мелодии серенад Франца Шуберта. Но спешащий домой одинокий прохожий, наверное, с удивлением слушал доносящееся из сада воинского санатория звуки, очень напоминающие человеческий храп. Откуда он там? Ох, уж эти военные! А придя домой, обязательно расскажет об этом своим домочадцам. И посмеются. Ох, уж эти военные!

СОДЕРЖАНИЕ

Стр.

   Газовые атаки
   2
   Диалог о промысле божьем
   9
   Юбилей
   12
   Карельские маневры
   19
   В городском отделении милиции
   27
   Денежный шутник
   35
   Эшелон на восток
   43
   Короткое замыкание
   52
   За ведром
   58
   Знаменная сошка
   65
   Раз картошка, два картошка
   71
   Конфликт
   76
   Хакасский чабан
   87
   Тувинский вариант
   93
   комбат Качанов
   106
   Как на войне
   114
   Встреча с сохатым
   122
   Ce la viet
   127
   Тяжелый спирт
   137
   48 пунктов
   143
   Милицейские караси
   148
   Кто хочет, тот добьется
   152
   Свинарник
   157
   Цыганская звезда
   163
   Загадка
   170
   Палаточный гамбит
   175
   Храпун
   180
  
  
  
  
   185
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"